"Тринадцатая ночь" - читать интересную книгу автора (Гордон Алан)

Глава 10

«У меня есть шутовской колпак с бубенцами, — размышлял он. — Я пошлю его ей и умру…» У. Б. Йейтс. Шутовской колпак.

И вновь я проснулся почти в полдень, дрожа от холода. Или от страха, или оттого, что слишком много выпил, или оттого, что не допил. Проклятая борода доводила меня до полного отчаяния. Несмотря на позднее пробуждение, я не чувствовал себя отдохнувшим, поскольку из-за ночных кошмаров спал урывками. Хотелось бы мне досмотреть этот сон. Возможно, я все-таки узнал бы того злобного насмешника.

Настал последний день уходящего года, и я решил, что Новый год встречу чистым. Кроме незаконченного собора в городе появилось еще одно новое и роскошное сооружение — общественные бани, построенные за причалами, выше по течению реки. Я оседлал Зевса и отправился с ним на прогулку, гораздо более энергичную, чем мне хотелось, но бедняга застоялся в конюшне, и надо было дать ему порезвиться.

Если собор носил черты готического северного величия, то бани явно построили на восточный манер. Должно быть, Орсино, играя роль крестоносца, сговорился с какими-то строителями из племени турков-сельджуков. Низкое квадратное здание завершалось восьмиугольной ротондой, увенчанной простым куполом. Устроенные в стенах отдушины выпускали клубы пара, суля гостеприимное тепло. Я оставил Зевса у коновязи, вошел в раздевальню и стащил с себя одежды. Сдав белье в стирку, я купил у сидящего в углу банщика чистое полотенце и проследовал по мраморному полу к коридорчику, ведущему в так называемую тапидарию, или теплую баню.

Несколько мужчин уже растянулись на каменных лавках, и мускулистые массажисты подготавливали их тела для парилки. Пар клубился в другом конце этого помещения, и там же находились потрескивающие с двух сторон печи. Я забрался на свободную лавку и отдался на волю энергичного юноши, который немилосердно намял мне бока, пока наконец каждая клеточка моего тела не взмолилась о пощаде. Я заплатил парню и побрел в последний зал.

Там в круглом бассейне, составлявшем около девяти метров в диаметре, толпились обнаженные мужчины, смывая свои грехи и печали, а заодно возрождаясь после массажа. Бассейн подогревался снизу. Я искренне посочувствовал команде печников, поддерживающей огонь в банном гипокаусте[17], особенно в такую холодную погоду, но вода была восхитительна. Я погрузился с головой, насколько хватило воздуха в легких, потом лег на спину и взглянул на сводчатый потолок, искусно украшенный картой ночного неба с золотыми звездами, поблескивающими в факельном свете. Выглядело прелестно, хотя… Мне частенько приходилось лежать на травке, созерцая реальные небеса, и всего золота мира не хватило бы, чтобы превзойти их.

Взяв мыло и мочалку, я направился в одну из семи ниш, где стояли небольшие ванны. Я бухнулся в свободную ванну, после чего банщик вылил на меня пару шаек горячей воды и старательно принялся за работу. Он уже намылил мне голову и бороду, когда поблизости зарокотал знакомый басок:

— Поосторожнее, парни. Он может оказаться бешеным.

— Приветствую вас, сэр Тоби, — сказал я, не поднимая глаз.

— Будь я проклят, если это не наш приятель торговец, — сказал он.

Естественно, он был обнаженным, и, признаюсь, мне еще не приходилось видеть на одном костяке большего количества розовой плоти. Сэр Тоби с шумом забрался в самую большую ванну, которую, должно быть, построили персонально для размещения его объемов, и удовлетворенно вздохнул.

— Райское блаженство, не правда ли? — заметил он.

Я кивнул.

— Лучшее благоприобретение, доставшееся нам от крестовых походов, если вы спросите меня. Единственная приличная вещь, собственно говоря. Эти неверные на редкость чистоплотны. Чище, чем евреи, если вы можете представить такое.

— Неужели?

— Конечно, сами они не моются все вместе. Непристойно, непристойно. Но турецкие бани великолепны.

— Единственное, чего в них не хватает, это кувшина вина, — с ленивой мечтательностью протянул я.

— Кувшином тут не обойдешься, — заявил он, поднимая над краем ванны огромный бурдюк.

Сэр Тоби основательно приложился к бурдюку, а потом переслал его мне. Пока еще шел старый год, и я позволил себе выпить.

— Ну и как вы провели время в крестовом походе? — спросил я.

— Совершенно смехотворно, — громогласно посетовал он. — Выступили отсюда, кичась нашим величием, а прибыли к месту действий, измученные морской болезнью. Но дальше было еще хуже. Мы месяцами слонялись вокруг лагеря, умирая от жгучего солнца да от скуки. Бывали, конечно, и ожесточенные кровавые бойни, в которых мы сражались с переменным успехом. Но к счастью, на нашу долю их выпало немного. Заручившись благословением Рима, наш отряд в основном мародерствовал и грабил на дорогах, а священники поджидали нашего возвращения, чтобы благословить трофеи. Самым интересным из всего похода оказалось то, что Эндрю умудрился попасть в плен.

— И герцог освободил его.

От смеха бока сэра Тоби затряслись, и волны мыльной воды хлынули через борта ванны.

— Если под освобождением подразумевается, что он доехал до мусульманского города и заплатил за него выкуп, то освободил. Но это скорее напоминало торговую сделку, чем штурм крепости. Конечно, они отчаянно торговались. Держали его у себя целый месяц, пытаясь взвинтить цену, но отпустили-таки нашего рыцаря. Уж на его содержании они точно не разорились — он ест как птенчик. Как мне помнится, его изрядно пытали, чтобы добыть хоть какие-нибудь сведения, да только Эндрю никогда в жизни не знал ничего путного, и в итоге им надоело с ним мучиться и нам позволили забрать его.

— А сами вы, сэр Тоби, участвовали в сражениях?

— Ну конечно, — сказал он и надолго припал к бурдюку. — Я с честью вел себя на поле брани, но ни за что не хотел бы оказаться там вновь. Рим может устраивать войны без меня. Я отошел от всего этого: от капелланов, епископов, генералов и всей их братии. Мы вернулись, трубя о наших победах, но зная про себя, что мы простофили, жулики и лицемеры. С тех пор я решил, что не стану тратить жизнь ни на что более основательное и священное, чем добрая пирушка, горячая баня и любимая женушка, и поэтому пребываю в счастье и довольстве.

Он откинулся назад и взглянул на поддельные небеса.

— Поглядите-ка на эту красоту, — тихо сказал он. — По возвращении герцог затеял два строительства. Одно для удовольствия, другое для благочестия. И какое же из них закончено первым?

Банщик нервно топтался около него, и сэр Тоби наконец стрельнул в него взглядом.

— Да не трясись ты, ничего не случится! — взревел он. — Отправляйся по своим делам, а я продолжу омовение. — Он повернулся ко мне и подмигнул. — Они жутко боятся, понимаете. Не того, что я обижу их, а того, что спьяну засну и утону в этой ванне, и тогда им понадобится целый полк, чтобы извлечь меня отсюда. А кстати, если подумать, это неплохой способ перехода в мир иной. Какая-нибудь грешная бабенка оседлает меня, и я угасну, не скучая по небесам.

— Я удивлен, что с таким отношением вы стремитесь к ответственности регентства.

Он мельком глянул на меня.

— О, значит, вы уже прослышали об этом? Что ж, вопреки видимости, мои помыслы чисты. Меня не интересует власть или богатство. Я просто хочу защитить этого парня от всей нашей знатной своры. Только до тех пор, пока он сам достаточно не повзрослеет, чтобы постоять за себя. Если ему подсунут тетушку или матушку, он так и останется в счастливом ребяческом неведении. А со мной он научится пить, сквернословить, волочиться за женщинами, узнает все, что нужно настоящему мужчине.

— Возможно, вы могли бы взять на себя роль наставника, — предположил я.

Сэр Тоби расхохотался.

— Клянусь Богом, вы попали в самую точку, — сказал он. — Я открою собственную школу. Академия сэра Тоби для талантливых бездельников, с дополнительным дегустационным курсом! Я и директор, и главный лектор. Все преподается на наглядных примерах.

— Позвольте мне записаться к вам немедленно, — сказал я, вылезая из ванны и вытираясь полотенцем.

Он одобрил мое предложение и вернулся к созерцанию звездного свода.


Я хотел побеседовать с Виолой. Меня мучило предчувствие, что Мальволио вскоре заявит о себе. Я пока сомневался, стоит ли открываться герцогине до конца, но уж если до этого дойдет, то признаюсь, что только ей и мог бы довериться среди всех моих здешних знакомцев.

Однако гора и Магомет не смогли встретиться из-за чересчур ревностного слуги. Наблюдение за герцогским домом не принесло плодов, поэтому я решил дождаться ее в том, наверное, единственном месте, где она бывала без свиты. Взяв с собой дневной запас еды и питья, я вышел из северных городских ворот и поднялся по горному склону.

Кладбище располагалось на возвышенности, с которой открывался отличный вид на город, на каменистом плато с чахлой растительностью. Рытье могил в такой почве было сродни непосильному каторжному труду, поэтому большинство состоятельных семей предпочитало возводить там мавзолеи. Процесс этот вылился в обычное показное состязание. Место последнего родового упокоения герцогов Орсино можно было назвать довольно скромным по сравнению, ну скажем, с Парфеноном. Спустя ряд столетий в нем стало тесновато, и поговаривали, что некоторые из старейших останков тихонько перенесли в менее роскошную семейную недвижимость. Но, разумеется, со стороны почивших не поступило никаких жалоб.

По соседству с местом последнего герцогского пристанища я приметил небольшую рощицу, нагреб кучу опавшей листвы и зарылся в нее, накрывшись предварительно одеялом, захваченным из «Элефанта». Снаружи можно было заметить лишь мои выглядывающие из-под капюшона глаза. Скоро я обнаружил, что даже глаза могут сильно замерзнуть. Однако после недели роскошной купеческой жизни приятно было вернуться к нищенскому и бесприютному шутовскому бытию.

Несколько паломников поднялись на гору, чтобы помолиться или пожелать своим усопшим предкам счастливого Нового года, но к склепу Орсино никто не приближался. После захода солнца до меня долетел шум городского веселья. Да, Тео, хорошенькое дельце. К увеселениям, пропущенным из-за этого задания, ты добавил и день святого Сильвестра, канун Нового года.

Но вот в сгустившейся темноте, когда кладбище покинули все, кроме мертвецов, я увидел стройную фигуру, медленно поднимавшуюся по склону. Покинув укромное местечко, я решил занять более выгодную позицию и перебрался за небольшой мавзолей. Это, должно быть, она.

Но к моему удивлению, это оказался Клавдий. Он настороженно огляделся и вошел в склеп. Я подкрался к двери и приложился к ней ухом. До меня донеслись тихие горестные рыдания.

Ну конечно! Настолько очевидно, что кто угодно мог обмануться. В ожидании я присел на низкую ограду напротив входа. Он появился минут через двадцать с залитым слезами лицом. Опустив глаза, ничего не замечая, он направился прямо на меня.

— Добрый вечер, — вежливо сказал я.

О боже, какая быстрота реакции! Не успел я и глазом моргнуть, как его меч оказался у моего горла.

— Вы знаете, уже третий раз за последнюю неделю мое горло холодит сталь клинка, — кротко пожаловался я. — Вероятно, во всем виновата борода. Как только я отпустил ее, людей так и подмывает срезать ее.

— Был бы рад оказать вам такую услугу, — огрызнулся Клавдий. — Могу заодно отрезать и голову.

— Позвольте, я облегчу вам задачу, — сказал я, отстегнул свой меч и бросил его на землю. — Это тоже не понадобится. — Я вытащил из рукава кинжал и отправил его туда же. — Ах, чуть не забыл. С вашего позволения. — Медленно наклонившись, я извлек из-за голенища нож и дополнил им брошенное оружие. — Ну вот, давайте продолжим.

— Какого черта вы здесь делаете? Зачем следите за мной?

— Я не следил за вами, а ждал здесь почти целый день. И вы наконец появились.

— Едва ли в данное время и в данном месте уместно обсуждать дела, господин торговец, — сказал он.

Его меч даже не дрогнул.

— Неужели? А я думаю как раз наоборот. Конечно, все зависит от самого дела. По-моему, мы можем помочь друг другу, синьор Клавдий, но я нахожусь в затруднительном положении. Я случайно разгадал вашу тайну, но взамен готов открыть мою собственную.

— Вы говорите загадками, торговец.

— Простите. Сила привычки. Должен сказать, что меня восхищает такая преданность покойному хозяину. Она далеко превосходит обычную верность слуг.

— Вы оскорбляете меня. Он был прекрасным человеком.

В его глазах заблестели слезы, но трудно сказать — гневные или горестные.

— На редкость прекрасным человеком, — признал я. — И любящим мужем. Разве вы так не считаете, герцогиня?

Быстро оглянувшись, он вновь уставился на меня.

— Здесь нет никого, кроме нас двоих. К кому это вы обращаетесь как к герцогине?

— К вам, — сказал я и затаил дыхание, когда меч коснулся моей шеи. — Поверьте мне, Виола, последний раз, когда я видел, как вы орудуете мечом, это было жалкое зрелище.

— Кто вы? — прошептал… вернее, прошептала она.

— Ваш друг Фесте, Виола. Сбрейте мысленно мою бороду, вычтите годы из ваших воспоминаний, побелите мою физиономию, и вы увидите меня в прежнем обличье.

С яростной недоверчивостью она помотала головой.

— Нет. Фесте не мог сюда вернуться без предварительного уведомления. И уж не в таком наряде. Кто вы и что вам от меня надо?

— Вы можете подвергнуть меня проверке, спросив то, что могли знать только Фесте и Виола.

Она задумчиво нахмурилась под бородой.

— Первый раз, когда я встретила Фесте, — нерешительно сказала она, — он пел для Орсино, моего мужа. Спойте ту песню, и я смогу узнать ваш голос.

Умная проверка, и более чем уместная в данных обстоятельствах. Я прочистил горло.

— Уходи, смерть, уходи, смерть, — начал я. — Пусть меня кипарис осенит.

Слезы пролились, и меч опустился.

— Отлетай, душа, отлетай скорей, я красавицей злою убит.

— Фесте, — прошептала она и, бросившись вперед, крепко прижалась к моей груди.

Любой наблюдатель счел бы нас странной парочкой: два пожилых бородача обнимаются на кладбище зимней лунной ночью. Но меня это не смущало. Снаружи были лишь маски. Под ними Фесте обнимал Виолу… Тео обнимал Виолу… я обнимал ее и не хотел отпускать. Но мне не оставалось ничего другого, как продолжить песню.

Пусть мой белый саван усыплет тис — Вот просьба последнего дня, Потому что мою смертную роль Не сыграет никто за меня. Пусть не будет брошен на черный гроб Ни один, ни один цветок, Пусть будет так, чтоб ни друг, ни враг Меня проводить не мог. Пусть меня ничей не тревожит вздох, Так прошу я меня зарыть, Чтоб печальный влюбленный и тот не знал, Где слезу надо мной пролить.

Когда я закончил, она с печальной улыбкой высвободилась из моих объятий.

— Видимо, нам придется дать кое-какие объяснения. Нам обоим. Какое чудо привело вас сюда в этом маскарадном костюме?

— Разве вы не посылали за мной?

— Я посылала? Нет.

— Так я и думал. Скажите мне, герцогиня, как умер ваш муж?

Это было жестоко, но приходилось быть жестоким ради правды.

— Он упал со скалы, — сказала она.

— Вы полагаете, что это был несчастный случай?

Виола смотрела на меня, явно не желая говорить.

— Нет, — наконец произнесла она.

— Вам кажется, что он сам решил свести счеты с жизнью?

— Я не знаю, — сдавленно сказала она.

— Можно мне взглянуть на него? — мягко спросил я.

Она удивилась, но провела меня в гробницу.

Герцога поместили пока в простой саркофаг. Более основательный уже заказали, но его закончат к лету, пояснила Виола. Меня это вполне устраивало. Я сдвинул крышку и взглянул на покойного, бывшего когда-то моим другом и покровителем.

Рано ударившие морозы сохранили его достаточно, чтобы я мог осуществить мои благие намерения. Лицо герцога было разбито до неузнаваемости, хотя кровь тщательно смыли. Годы над ним также поработали, но я интересовался вовсе не лицом.

— Меня привело сюда известие о его смерти, — сказал я, внимательно посмотрев на нее.

Виола не подняла глаз, но я заметил, что она потрясена.

— Кто мог известить вас? — прошептала она. — Зачем?

— Наверное, чтобы заманить меня сюда для расследования убийства вашего мужа.

Обернувшись, она прямо взглянула на меня, бледная в мерцающем факельном свете.

— Убийства? При чем тут убийство? И при чем тут вы?

— Месть, сударыня. Позволите? — спросил я, показывая на тело.

Она кивнула. Я осторожно добрался до его затылка.

— Вот. Простите, но мне необходимо доказать вам. Потрогайте здесь. — Я взял ее руку и приложил к тому месту на затылке, где осталась вмятина от удара. — Череп пробит. Раздроблена кость.

— Он упал со скалы! — крикнула Виола, отдергивая руку.

— И приземлился лицом вниз.

— Как? — недоверчиво произнесла она.

— Обитающий на берегу старик по имени Гектор видел, как он упал. Герцог падал молча, не размахивая конечностями. И Гектор видел, что он упал ничком. Так что эта рана не могла быть получена при падении.

— Гектор известен как старый пьяница.

— И я тоже, герцогиня. При всем этом у него отличное зрение, и если удалить все вуали с его истории, то останется правда, и она откроется тому, кто достаточно терпелив, чтобы докопаться до нее. Ваш муж умер до того, как упал, ему нанесли смертельный удар сзади.

— Но Гектор видел его одного. Так он сказал нам сразу после несчастья.

— Убийца мог скрываться за скальным выступом. Или это было сделано с помощью метательного снаряда. Но Орсино убили, Виола.

Она рухнула на пол. Мне показалось, что она потеряла сознание, но она зарыдала.

— Он не убивал себя! — воскликнула она, давая выход чувствам. — Все намекали на самоубийство, говорили, что только его знатное положение позволяет ему упокоиться в освященной земле. Я надеялась, что это неправда, но думала, что никогда не узнаю наверняка.

— Извините.

— Вам не за что извиняться — сказала она, позволив мне поднять ее с пола. — Я как раз боялась, что он умер из-за меня. Но все совсем не так. Это была… — Она вновь нерешительно помедлила. — Месть? Вы упомянули о мести. Вы подразумевали… Уж не Мальволио ли?

— На мой взгляд, такое возможно, — ответил я и рассказал вкратце то, что знал о приключениях управляющего, не касаясь при этом никаких секретов гильдии.

— И вы пришли, переодевшись купцом, чтобы спасти нас, — изумленно сказала Виола. — А тот, второй шут, он ваш напарник?

— Именно так. И я был бы признателен, если бы вы приказали вашему исключительно бдительному слуге пропускать нас отныне в ваш дом. Это упростит наше общение.

— Договорились. Итак, как же вам удалось раскрыть мою тайну? Причем уже во второй раз, как вы помните.

Я закрыл саркофаг и взял факел. Мы вышли из мавзолея, и я собрал свое оружие.

— Сочетание мелких, но странных деталей, — наконец ответил я, когда мы направились в сторону города. — Прежде всего меня смутила ваша нынешняя наружность. При первой нашей встрече от вас исходил сосновый запах.

Ее рука невольно коснулась бороды.

— У меня большой опыт по части накладных бород, и хотя ваша вполне хороша, но я все-таки вспомнил, откуда мне знаком этот запах. Он исходит от клея, который вы используете для бороды. Я прав?

Она кивнула.

— А потом я обнаружил очень интересный складень с иконами в вашем верхнем кабинете.

Она пристально глянула на меня, и я пожал плечами.

— Простите, но мне частенько приходится совать нос, куда не следует. Я только не мог понять, зачем кому-то понадобилось прятать в тайник зеркало. Теперь мне все ясно. Вы пользовались им, принимая облик Клавдия. Вы входили и выходили оттуда, переодевшись пожилой служанкой, а Клавдий неизменно оставался в своем кабинете.

— Грустно, но мне теперь хорошо удается роль пожилой женщины.

— Глупости, герцогиня. Кроме того, меня удивило обрамление иконы. Святые Фекла и Пелагия. Обе — смелые и преданные женщины. И кстати, они спаслись от преследований, переодевшись мужчинами.

Виола отвела глаза.

— Это подарок моего мужа, — просто сказала она.

Мы немного помолчали.

— Ворота должны быть уже заперты, — заметил я.

— Раз уж вы выведали так много секретов, то я открою вам еще один, — сказала Виола и свернула с дороги к рощице.

Она привела меня к раскидистому дубу, стоявшему у ручья. Над обрывом нависали его искривленные, узловатые корни. Виола нырнула под них, легко спрыгнув на берег. Внизу находилась небольшая пещера. Герцогиня взяла факел и шагнула в темноту. Я последовал за ней.

— Любому правителю нужен запасной путь на свободу, — пояснила она, пока я разглядывал древние, выложенные камнем своды подземного хода. — По этому туннелю доставляли воду в крепость для римского гарнизона. Герцоги Орсино поддерживали его в должном порядке для иных целей. Как вы можете догадаться, я сочла его особенно удобным.

Она зажгла стоявшую на полке свечу, затушила факел и продолжила путь.

— Замечательно, — сказал я. — Ваш план превосходен. Никто никогда не поверил бы, что, выдав себя однажды за мужчину, вы дерзнете еще разок разыграть всех.

— Благодарю.

— Но зачем? В чем причина такого маскарада?

Странно было слышать ее голос, слетающий с губ Клавдия, словно Виола была чревовещательницей, спрятавшейся за ширмой.

— Когда наши рыцари ушли, а Себастьян мрачно погрузился в винное забытье, мне пришлось взяться за управление делами герцога. И оказалось, что я легко с ними справляюсь.

— Я не удивлен.

— Но по возвращении мой муж решил, что не пристало герцогине дома Орсино вести дела в присутствии самого герцога. Я не собиралась настаивать на том, что мои желания и запросы больше, чем у любой другой жены. Просто мне стало скучно и досадно. Потом на годовщину нашей свадьбы я шутки ради нарядилась как Цезарио. Меня ждал полный успех, и удалось даже ввести в заблуждение многих наших гостей, как женского, так и мужского пола. Моего мужа совершенно… — Она помедлила, и даже в тусклом свете горящей свечи я заметил, как вспыхнули ее щеки. — Его совершенно очаровал мой костюм. Он показался ему… возбуждающим. После возвращения из крестового похода Орсино был подвержен приступам меланхолии, подобной той, что он испытывал, когда мы с ним познакомились. Этот наряд пробудил его чувства, вновь разжег прежний огонь, почти угасший за годы нашей женитьбы. Я была довольна, и мы продолжили маскарад. В итоге появился Клавдий.

— Для вас выбрали имя римского императора.

— Да. Странно, но благодаря этому наряду Орсино стал обращаться со мной как с мужчиной, беседовать о государственных и торговых делах так, как никогда не стал бы говорить с Виолой. Он находил ценными советы Клавдия, но не обращал на них ни малейшего внимания, если их высказывала Виола. Сколько же привилегий у бороды, сколько возможностей открывает этот клочок волос на подбородке! Мне показалось, что такое перевоплощение может быть очень увлекательным, и, когда я предложила, чтобы Клавдий стал управляющим, Орсино согласился.

— Но как же вы всюду успевали?

— О, это вызвало некоторые осложнения, хотя от герцогини в основном ожидают организации общих приемов. Воспитание моих детей уже перешло в руки нянь и наставников, а рукоделием я никогда не увлекалась. В мирное время торговые дела не представляют особой трудности. Я наняла Исаака, чтобы вести учетные книги, и дела сразу пошли на лад. Мы весьма преуспели, взяв Клавдия на должность управляющего.

— Много ли народу знает о вашей двойной жизни? Исаак, очевидно, один из посвященных.

— Да. И еще трое слуг, одна из них подменяет меня под вуалью в тех случаях, когда требуется присутствие нас обоих. Оливия тоже знает. Я сочла, что у нее есть на это право, учитывая ее положение и размер вклада в наш синдикат.

— А Себастьян?

— Нет. По крайней мере, я ничего не говорила ему и просила Оливию хранить молчание. К сожалению, он все еще обижен на меня за то, что я перехватила у него власть. Я не могу доверить моему брату никаких секретов.

— А любезный капитан Перун?

— Только Бог знает, что известно нашему капитану, — сказала Виола. — Орсино защищал его, но мне никогда не нравился этот вояка. У него повсюду шпионы. Он может разузнать то, что другие будут лишь смутно подозревать долгие годы. Но в данном случае ничего нельзя сказать наверняка. Я доверяю моим слугам, доверяю Исааку, но уже не доверяю Оливии и не знаю точно, с кем мог поделиться секретом мой муж. Кстати, сейчас мы уже находимся под нашим домом.

Коридор расширился, приведя нас в комнату с грубо сделанным столом и небольшим шкафом. Виола открыла шкаф и достала оттуда простое платье и плащ. Начав расстегивать свой камзол, она вдруг взглянула на меня.

— Я так привыкла переодеваться здесь одна, что чуть не забыла о вашем присутствии. Наверное, в вашем карнавальном мире царят свободные нравы, но окажите мне любезность, отвернись ненадолго.

Я поклонился и отвернулся к стене. И в то же мгновение ее меч вновь коснулся моей шеи.

— Для вашего сведения, теперь я отлично владею мечом, — сказала она. — Мой муж приобщил меня к разным мужским искусствам. Я многим рисковала сегодня, доверившись вам.

— А я многим рисковал, повернувшись сейчас спиной. Вы согласны?

— Согласна, — сказала она и убрала меч в ножны.

Я услышал легкое шуршание.

— Все, можете поворачиваться.

Некоторые люди с возрастом становятся только лучше. Приходится признать, что я не отношусь к их числу. Однако Виола оставалась по-прежнему желанной, хотя, конечно, уже не смогла бы сойти за юношу. Седина еще не коснулась ее блестящих, коротко стриженных золотисто-каштановых волос. За пятнадцать лет она немного раздалась в талии, но это скорее добавило ей очарования. Лицо сохранило свое неотразимое обаяние. И не на первый взгляд, а даже после тщательного рассмотрения, после осознания того, что задумчивая сосредоточенность этих глаз пленяет вашу собственную душу, а этот рот поддразнивает вас изогнутыми в улыбке губами. Памятными дарами интересной жизни стали лишь появившиеся кое-где мелкие морщинки.

— Можете перестать таращиться и сказать что-нибудь лестное, — посоветовала она мне.

— Без бороды вы смотритесь лучше, — сказал я, и Виола начала смеяться, потом села на скамью и закрыла лицо руками.

— О господи, Фесте! Один только вечер с вами вызвал у меня целую гамму чувств. Страх, утешение, слезы и смех. Я даже не представляю, как отблагодарить вас за то, что вы сняли с моей души тяжесть мыслей о самоубийстве мужа. Однако вы подсунули мне новую печаль в связи с его убийством. Что мы можем сделать? Вам известно, где сейчас Мальволио?

— Нет, — сказал я. — Я даже не знаю, кто он теперь. Но он где-то близко. Возможно, он охотится за одним из нас. Будьте осторожны. Никому не доверяйте. Даже Исааку. Не могли бы вы рассказать мне о том вечере, когда был убит ваш муж?

— Мы пригласили к ужину несколько человек.

— Я знаю список гостей. Не случилось ли чего-нибудь странного?

— Ничего, за исключением того, что заболел Марк.

— Как разворачивались события после этого внезапного заболевания?

— Небольшое столпотворение. Мы отнесли его наверх в его комнату, и я побежала искать лекаря, а муж остался развлекать гостей. Мне не сразу удалось найти этого медика. Каждый вечер он обхаживает новую потаскушку. Я разыскала его на сеновале в какой-то конюшне и притащила к нам.

— А где находились остальные?

— К тому времени они уже разошлись. Муж любит… любил вечером прогуляться по западному скалистому берегу. В тот день он нервно расхаживал по дворцу, чувствуя свою беспомощность, поэтому я предложила ему отправиться на обычную прогулку, сказав, что сама за всем присмотрю. — Она умолкла. — Да, последнее, что я сказала ему: «Ступай проветрись, все будет в порядке». Однако я ошиблась. Даже в отношении самой себя. Сейчас осталось лишь некое подобие порядка, а я почти бессильна. Оливия станет регентшей, Клавдий исчезнет. Виолой будут управлять сначала жена ее брата, а потом подросший сын. Не совсем такая жизнь, какую я бы выбрала для себя. Но с другой стороны, большой ли выбор предоставляется женщине?

— Вам предоставили больше, чем другим.

— Неужели? — сказала она, стирая салфеткой остатки грима с лица. — Порой мне приходят в голову странные мысли. Вся моя жизнь идет, подчиняясь скорее капризам судьбы, а не моему осознанному выбору.

— Вспомните события последних месяцев. Не появлялись ли в вашем окружении какие-то незнакомцы, чьи действия показались вам странными?

— Нет, — задумчиво произнесла Виола. — За исключением вас, разумеется. Вы уже придумали план действий?

— Бобо привлек внимание Мальволио, а остальным пока лучше не вмешиваться.

— Фесте, нам нужно больше доказательств, — сказала она. — Многие предпочли бы убрать моего мужа и отстранить меня от дел, чтобы легче управлять Марком.

Подумав немного, я согласился:

— Надо будет исследовать такую версию. Хотя прошло уже много времени, на месте преступления могли сохраниться какие-то следы, оставленные убийцей. У вас нет желания встретиться со мной там?

— Отчего же, есть. Завтра днем. Как Виола, так и Клавдий облечены известными обязанностями и не смогут освободиться раньше. Фесте?

— Да, герцогиня.

— Я давно не получала от вас писем.

— Увы, почта в моих родных краях работает крайне нерегулярно. Но я часто вспоминал вас. Всех вас. Примите мои соболезнования, герцогиня. Орсино был хорошим человеком и заслужил более долгую жизнь.

Она привела меня к лестнице, и мы вылезли из подземелья в погреб, откинув крышку люка. Виола помедлила возле двери, прислушиваясь, а потом тихонько открыла ее и провела меня в дом. Там нас встретил Малахий. Он начал кланяться, но, увидев меня, отступил назад и схватился за нож, висевший на поясе. Жест Виолы остановил его.

— Все в порядке, Малахий. Позже я поделюсь с тобой новостями, а пока проводи этого синьора к воротам.

Он пропустил меня вперед, а Виола добавила:

— Со всей должной обходительностью.

Он взглянул на меня и поклонился.

— Прошу вас, герр Октавий.

— Ваша светлость, — сказал я герцогине с прощальным поклоном, не уступавшим в почтительности поклону Малахия.

Он проводил меня к воротам и открыл засов.

— Насколько я понял, сударь, нам с вами теперь придется ближе познакомиться?

— Возможно, любезный.

— Тогда позвольте мне, сударь, пожелать вам счастливого Нового года.

— Благодарю вас, Малахий. Всего наилучшего вам и вашим близким.

Ворота за мной закрылись, и я вдруг увидел, как ярко в первый час нового года светятся звезды на небе.