"След солдата" - читать интересную книгу автора (Тяу Нгуен Минь)11В конце марта 5-й полк провел ряд наступательных боев против вражеских сил под Таконом. Плотное кольцо окружения, постоянные атаки, непрекращающийся артобстрел не давали неприятелю спокойно отсиживаться за оборонительными укреплениями. Несколько месяцев назад американцы собирались любой ценой удержать Кхесань, но в начале апреля они уже заговорили о том, чтобы вывести оттуда свои войска. Туманы, долгое время окутывавшие Кхесанскую долину, кончились. Теперь каждое утро над обуглившимися скелетами лесов поднималось жаркое солнце, и до самого вечера лучи его нещадно палили землю. Солнечный диск, проделав дневной путь, вечером багровым шаром опускался за горами на западе. В эти напряженные и трудные дни, когда солдаты готовились к новым суровым боям, в землянке радистов запела птица бонг-лау. Обычно она сидела на куске брезента, которым были покрыты ящики с аккумуляторами и запчастями, и, распушив светло-пепельные перышки на шее, смотрела на людей круглыми глазенками. И вдруг она запела. Лы, прислушиваясь, подумал: почему звонкое пение птицы кажется ему таким строгим? Может, потому, что она поет над голой, выжженной землей?… Последнее время Лы часто приставал к Кану с одним и тем же вопросом: «Скажи, я, по-твоему, хоть немного изменился?» Кан в ответ лишь улыбался. Приходя к радистам, Кан обычно устраивался в уголке и, прищурившись, с улыбкой слушал птицу бонг-лау. «Неужели одного этого уже достаточно, чтобы у него поднялось настроение? - думал Лы, пристально разглядывая неподвижно сидевшего, чтобы не спугнуть птицу, Кана. - Этот человек, смело вступивший в бой с целой ротой американцев, умеет так заслушаться пением птицы. А я вот ни за что не смог бы среди всего этого с таким удовольствием ее слушать. Да я вообще никогда по-настоящему не слушал птиц, и это, наверное, потому, что мне в жизни не довелось испытать того, что пережил он…» Встретившись с первыми же испытаниями, Лы начал относиться к себе куда более критически, чем раньше. После всего пережитого во время весенних боев он стал суровее и строже подходить ко всему, с чем сталкивался в жизни, пытался по-новому оценить себя и свои поступки, старался более бережно и внимательно относиться к тем, кто сейчас окружал его. Благодаря этим простым солдатам, с которыми он теперь каждый день делил опасность, Лы обрел веру в высокое предназначение человека. И никогда еще жизнь не казалась ему такой прекрасной, как сейчас, хотя именно теперь большие испытания выпали им на этом огненном пятачке, изрытом бомбами и снарядами. И все же именно здесь Лы осознал смысл человеческого бытия. Раньше он не зачитывался Островским в школе, как это делали многие его сверстники, но теперь ему очень хотелось быть похожим на Павку Корчагина, познать все трудности, пройти через все испытания, чтобы полностью раскрыть свои возможности… Регулярно, раз в две недели, артисты фронтового ансамбля, все еще остававшиеся в артполку, передавали концерт для разведчиков. Больше всего бойцы любили слушать Хиен, а она каждый раз перед выступлением робко спрашивала по радио: «Скажите, товарищ Моан сегодня слушает меня?» «Вы с ним знакомы?» - с ревнивой ноткой в голосе спросил ее однажды Лы, и она ответила, как ему показалось, очень просто и непосредственно: «Да, я с ним знакома». Здесь, на НП, Моан как-то сразу стал для Лы ближе всех. Совсем недавно Лы рекомендовал его в комсомол. «У него не осталось никого из родных, поэтому родные ему теперь все те, кто находится рядом с ним», - думал Лы о Моане. Правда, нет-нет да и мелькала горькая мысль: «Зачем ему моя дружба? Ведь у него есть человек, который любит его…» А когда Хиен прислала Моану письмо и гостипец - кулечек яичного порошка и сахар - Лы еще больше огорчился. И действительно, кто из солдат не обратил бы внимания на этот факт? На следующий день в землянку заглянул Хоат и сел рядом с разведчиками, которые в этот момент разбалтывали в кружках яичный порошок. – Моан, какая она? Красивая? - спросил кто-то из бойцов. – Конечно, - вмешался Хоат. - А ты слышал ее? Раз так поет, значит, обязательно красивая! - И, добавив в эмалированную кружку еще щепотку порошка, в свою очередь спросил: - И как ты ухитрился с ней познакомиться? Ведь ты всего каких-нибудь пару раз спускался туда за продуктами. – Мы познакомились раньше, когда с Лы сопровождали ансамбль в полк, - покраснев, сказал Моан. - И вообще, она, если хотите, относится ко мне как к младшему брату. – А о чем она с тобой говорила? – Про родных расспрашивала. Еще про то, как я на Севере жил и как с Хо Ши Мином встречался… Она обещала, когда кончатся бои, побывать в моем селе и спеть там… Лы, отпив глоток подслащенного яичного порошка, глянул на Моана и подумал: «Конечно, он красавец. Что тут говорить?» Юный Моан отличался атлетическим сложением, а широкий разлет бровей и упрямо сжатый рот придавали ему решительный, волевой вид. Лы вспомнил, как по дороге в полк Моан одним выстрелом уложил в джунглях косулю. Какими восхищенными глазами тогда смотрели на Моана и Хиен, и остальные девушки из ансамбля, а он с косулей на плечах, не обращая внимания на их взгляды, продолжал шагать вперед!… «Может, Хиен, как и я, просто жалеет Моана? Может, ей, как и мне, хочется позаботиться об этом одиноком человеке? А может, он нравится ей? Хорош же я! Ревную к другу! А почему Хиен не может относиться к Моану чисто по-дружески? Разве могла она остаться равнодушной, узнав о том, что сделали с его семьей? Ведь не остался же равнодушным я! Почему я ко всему подхожу с такой старой, косной меркой, будто моралист феодальных времен?» - спрашивал себя Лы. Он вспомнил, как еще в молодежной бригаде многие спорили: почему, стоит только юноше и девушке подружиться, как все вокруг уже считают, что это любовь? Разве только любовь дает право на общение? Разбираясь в незнакомых ему раньше душевных переживаниях, Лы понял, что в нем вновь заговорила любовь к Хиен, и любовь эта родилась не тогда, когда он слушал ее пение среди притихшего перед бурей леса, она родилась давно, несколько лет назад, и сейчас это чувство, глубокое и новое, стало неотделимым от воспоминаний о прошлом. Он уже потерял счет тому, сколько раз брался за письмо к Хиен, но всякий раз оно оставалось неотправленным. Откровения, мечты, размышления о любви, о жизни и будущем, - одним словом, все то, чем хотелось ему поделиться с ней, своей любимой, вдруг показалось ему в тот момент бесполезным. К чему все это, если они на самом деле чужие люди, если все, о чем он думал и на что надеялся, - всего лишь плод его фантазии? В конце концов он решил, что после окончания войны непременно разыщет Хиен, как разыскал ее когда-то в школьном лагере, и напомнит, как однажды он уже стоял перед ней, растерянный и ошеломленный охватившим его неведомым чувством, как робко смотрел на нее, не решаясь поздороваться и сказать, что они знакомы. Они будут стоять рядом на освобожденной земле, счастливые оттого, что познали радость победы, гордые тем, что не только из книг узнали о настоящем мужестве и самопожертвовании. Хиен глянет на него и тихо спросит: «За что ты полюбил меня?» А он возьмет ее за руку и станет вспоминать об изрытой окопами и вздыбленной бомбами и снарядами высоте 475, где его товарищи пролили столько крови. Затем он приведет Хиен к своему отцу и скажет, что она - его лучший друг, а отец, ласково, с лукавинкой глядя на них, расспросит (так, чтобы Хиен не очень смущалась, он это умеет) об ее родных, похвалит ее пение и поблагодарит за ту радость, какую она доставляла бойцам своим искусством… В конце марта противник участил ожесточенные бомбардировки высот по обе стороны от дороги № 9. В один из этих дней Лы, сидя у передатчика, вновь услышал далекий знакомый голос: «Разрешите мне поговорить с бойцами НП-1». Лы, тщательно настроившись на волну, передал наушники Моану. Там, за передовыми позициями, пела Хиен, однако слышно было все равно очень плохо, поскольку высота 475 сотрясалась от взрывов бомб самолетов Б-52. Кхюэ уже несколько дней находился в разведроте, куда его направил Нян, чтобы заменить раненого Лыонга; при этом Кхюэ не освобождался от своих обязанностей помощника начальника штаба. Обычно уверенный в себе, Кхюэ на этот раз сомневался, сможет ли он выполнить возложенную на него задачу, так как в постоянно меняющейся обстановке распознавать намерения противника становилось все сложнее. Кхюэ пришел в разведроту с пустым вещмешком, в котором находились лишь полевая карта и бинокль, и первым делом направился к землянке кашеваров, чтобы постричься у каптенармуса Дао. Расспросив каптенармуса о солдатском житье-бытье, Кхюэ по примеру Лыонга захватил с собой спальный мешок и отправился к группе разведчиков, находившейся непосредственно возле укреплений противника. В один из вечеров Нян, Кхюэ, командир 1-го батальона Сыонг в сопровождении десяти человек поднялись на высоту 475, чтобы еще раз оценить складывающуюся обстановку. Нян, хорошо изучивший местный рельеф, понимал, что высоте 475 в готовящейся операции предстоит сыграть важную роль: во-первых, здесь находился самый удобный для артиллеристов НП; во-вторых, все ходы сообщения, соединявшие южные позиции с местонахождением основных сил 5-го полка, проходили непосредственно у подножия восточного склона. Если б врагу удалось выбросить десант и укрепиться на этой высоте, то почти весь боевой порядок 5-го полка оказался бы под прицельным огнем противника, а фланги подразделений, выдвинувшихся вплотную к вражеским заграждениям южнее Такона, оголились бы. Луна скрылась, и по изрытому воронками склону стало труднее пробираться, к тому же то и дело попадались еще горящие участки земли. Наконец командир полка и сопровождавшие его лица поднялись на Петушиный Гребень - самую высокую точку высоты 475, откуда открывалась широкая панорама местности. Нян долго рассматривал восточные склоны и, сделав необходимую прикидку, направился вместе с Кхюэ к землянке радистов. Кхюэ впервые видел Няна таким взволнованным. Командир полка крепко пожал руку Лы, затем нежно обнял его и тихо сказал: – Кинь мне говорил, что ты здесь. Кхюэ и Лы после той случайной встречи на марше виделись впервые. Они долго недоуменно молчали, прежде чем окончательно не признали друг друга. Ведь уже прошло почти полгода, и за это суровое время они успели измениться даже внешне. Угольно-черные глаза Лы по-прежнему мечтательно светились, но у Кхюэ сжалось сердце, когда при свете коптилки, сделанной из консервной банки, он увидел всю в заплатах форму Лы, его ссутулившиеся плечи, похудевшую и от этого казавшуюся особенно длинной шею. – Дай-ка я на тебя посмотрю! - Голос Лы выражал неподдельную радость. - Садись-ка сюда! Догадайся, что у нас в этом углу? Птица! Настоящая! Нет, правда, если бы ты не сказал, что ты - это ты, я б тебя ни за что не узнал. Ты здорово изменился! – Что, постарел? - шутливо спросил Кхюэ. – Нет, в нашем с тобой возрасте не стареют. Ты просто возмужал, стал совсем настоящим командиром. – Новые стихи написан? – Пишу понемногу. А как ты? – Да вот временно назначен в разведроту. – Я так рад за тебя! - воскликнул Лы. - Столько слышал о твоих успехах. Ты молодец. Да и что тебе возле моего отца торчать? Небось несладко было? Он хороший, конечно, только характером крут! Горяч больно, правда? Кхюэ улыбнулся и подумал: «Сам-то ты тоже горяч». – Я сразу тогда понял, - продолжал Лы, - когда мы с тобой встретились, что ты парень решительный, настоящий солдат, не то что я. Я теперь знаю: одного желания недостаточно, нужно еще и умение бить врага. Решимость у меня есть, а вот солдатскую науку я еще не одолел. Время торопило, надо было уходить. Кхюэ вынул из кармана и протянул Лы начатую пачку сигарет. В этот момент раздался взрыв, за ним последовали другие. Землянка заходила ходуном. Сверху посыпались земля и камни, гулко ударяясь об железную каску Кхюэ. Лы спокойно продолжал прикуривать сигарету. Огонек спички осветил его блестящие черные волосы и открытый лоб в капельках пота. парашютистов марионеточной армии на территорию, которую его авиация тщательно обрабатывала в последнее время. Небо над Кхесанью, казалось, разрывалось от рева моторов. Сейчас здесь можно было увидеть все типы бомбардировщиков, вертолетов и транспортных самолетов. Они оказывали огневую поддержку, сбрасывали боеприпасы, оружие и снаряжение для только что, приземлившихся подразделений. Наши войска не были застигнуты врасплох и оказали врагу поистине горячий прием. Уже в течение первых дней было сбито несколько десятков вертолетов, и сотни трупов солдат противника усеяли вершины холмов вокруг Кхесани. Бойцы 5-го полка, несмотря на невероятную усталость после нескольких месяцев напряженной осады Такона, продолжали успешно отражать воздушный десант. Противник настойчиво пытался закрепиться в району высадки и надеялся в дальнейшем соединиться с морскими пехотинцами, однако ему не удалось осуществить свой замысел: 3-й батальон под командованием Выонга прочно удерживал свои позиции южнее высоты 475 и отбил уже ряд ожесточенных вражеских атак. Высадившееся на западном склоне высоты 475 подразделение противника было встречено мощным огнем нашей артиллерии и понесло большие потери; затем пехотный батальон 5-го полка контратаковал его и полностью уничтожил. Казалось, в разведроте никогда еще не было таких напряженных дней. Разведчики то и дело уходили на боевые задания, чтобы добыть новые сведения о противнике. Внимание всех сейчас было приковано к району высадки вражеского десанта. Трудно было и тем, кто оставался в тылу. Целыми днями в небе кружили самолеты противника. Уже разбомбило землянку кашеваров, и каптенармус Дао вынужден был перебазироваться на новое место, поглубже в лес. Возвращались разведчики усталыми, их потные лица были измазаны сажей, поскольку им приходилось пробираться через горящие джунгли. Многим из них на обратном пути не удавалось избежать стычек с неприятелем. Придя в роту, бойцы, как правило, усаживались около землянки кашеваров и за едой судачили то о различных сортах мясных консервов, то о трудностях службы тыла, то о действиях вражеского десанта. Каптенармус Дао, прислушиваясь к этим разговорам, кивал лысой головой и приговаривал: - Черт бы их побрал! Летают взад и вперед, а здесь из-за них ни попить, ни поесть спокойно нельзя!… В пять часов вечера на второй день этих боев какое-то подразделение марионеточной армии сосредоточилось примерно в километре юго-западнее высоты 475, но через полтора часа оно оставило свои позиции и скрылось в неизвестном направлении. Штаб полка приказал командиру разведроты выяснить, куда двинулось это подразделение. Уже начинало смеркаться. В стороне от леса рвались бомбы. Кхюэ сидел на корточках возле телефона и, подперев подбородок руками, слушал только что вернувшегося из разведки командира отделения Тоя, который изо всех сил старался придать своим озорным и живым глазам серьезное выражение. Той был ровесником Кхюэ и старым его приятелем, а вдобавок ко всему приходился ему дальним родственником. В прошлом году, когда Кхюэ был еще командиром отделения, Той был помощником командира отделения в другом взводе. По субботним вечерам или по воскресеньям, когда выдавалось свободное время (тогда их часть стояла в тылу), Той иногда захаживал к своему другу. Бывало, одолжив у крестьян бредень, они отправлялись на рисовые поля ловить мелкую рыбешку, потом покупали большой бидон пива и приглашали всех своих товарищей на жареную рыбу. За пивом завязывался оживленный разговор, и бойцы вспоминали о доме, родственниках, девушках и о тех местах, где они бывали. После назначения Кхюэ ординарцем к замполиту они встречались редко, но, когда Кхюэ вместе с начальником посещал разведроту, Той непременно затаскивал друга к себе и чем-нибудь потчевал из своих запасов. Во время одной недавней встречи Той сообщил Кхюэ о том, что видел и медсанбате Нэт, когда ходил туда проведать Лыонга и отнести ему вещи. «Твоя сестра хорошо выглядит, - сказал он Кхюэ, - щечки, как яблочки, румяная такая. Я слышал, там говорили, будто у них с Лыонгом ничего не получилось». Той с Кхюэ были на «ты» и называли друг друга «старик». Правда, с тех пор как Кхюэ принял командование ротой, отношения между ними несколько изменились. Во время личных бесед они вели себя в той же манере, что и раньше, но в служебное время Той относился к своему другу как к начальнику, и Кхюэ принимал это как должное. Всю вторую половину дня Той со своим отделением вел наблюдение за местностью, расположенной юго-западнее высоты 475, и сейчас он старался детально доложить Кхюэ обо всем, что удалось обнаружить. В заключение Той предположил, что покинувшее район высадки вражеское подразделение будет действовать на другом направлении. - А вы как думаете? - спросил он у Кхюэ, закончив свой доклад. Кхюэ молчал и только несколько раз потерся подбородком о рукав гимнастерки. Взгляд его узких глаз по-прежнему был спокоен. «Удивительно, как он сейчас похож на Няна!» - подумал Той, глядя на друга, и нерешительно зажег сигарету. Кхюэ неожиданно протянул руку и пощупал подсумок, висевший на боку у Тоя. - Нет ли у тебя конфетки? Той вынул жевательную резинку и протянул ему. За два последних дня на Кхюэ свалилось очень много забот, и ему было не до еды. Новый командир роты еще не прибыл, и Кхюэ приходилось одному заниматься всеми вопросами. Но сейчас перед ним стояла самая ответственная задача - разгадать, с какой целью противник начал это передвижение. Чтобы дать правильный ответ, надо было очень тщательно изучить и сопоставить поступившие данные. Ошибочная информация о намерениях противника может дезориентировать наше командование и помешает принять правильное решение. Выслушав доклады двух командиров разведывательных групп, Кхюэ пришел к выводу, что противник никуда не уходит, а по-прежнему сосредоточивается в районе оголенных холмов к юго-западу от высоты 475. «Той - хороший разведчик, - подумал Кхюэ, - но, вероятно, из-за наступивших сумерек он не смог понять тактического маневра противника…» Кхюэ передал в штаб полка полученные от разведгруппы сведения и попросил разрешить ему вместе с отделением Тоя еще раз провести разведку, чтобы точно установить место сосредоточения высадившегося десанта. Когда разведчики вышли к дороге, луна скрылась в облаках, стало совсем темно. Вскоре они добрались до наблюдательного пункта и встретили там бойца Фана, которого оставил Той для наблюдения за противником. Разделившись на несколько групп и соблюдая все меры предосторожности, разведчики стали прочесывать местность. После полуночи бойцы вернулись к месту сбора, так и не обнаружив противника. Кхюэ решил проникнуть в район, где высаживался вражеский десант, и еще раз осмотреть его. Как и докладывал Той, здесь остались только брезентовые палатки. Вместо часового на посту стояло чучело; еще дымился костер. На дне не полностью отрытых одиночных окопов валялись страницы из иллюстрированных журналов; кое-где виднелась протянутая колючая проволока… В одном из окопов Кхюэ неожиданно наткнулся на свернувшегося калачиком вражеского солдата. Увидев, что его обнаружили, он тут же выскочил из окопа и с ревом бросился в ноги Кхюэ. Если бы не пятнистая, зелено-коричневая форма со множеством карманов, этого солдата можно было бы принять за обычного мальчишку. Кхюэ, отстранившись, заставил юнца поднять руки. - Чего ревешь? - прикрикнул он. - Боюсь. Я спрятался, чтобы утром, с рассветом, идти искать вас, вьетконговцев… - Где оружие? - Здесь, вот оно! Мальчишка прыгнул обратно в окоп и выволок автоматическую американскую винтовку, которая была намного выше его. Расспрашивая пленного, Кхюэ выяснил, что во второй половине дня пять взводов марионеточной армии высадились в районе холмов и с наступлением темноты ушли на соединение с каким-то американским подразделением, чтобы завтра совместно атаковать высоту 475. О себе этот юноша сообщил, что ему недавно исполнилось шестнадцать лет и что его насильно призвали в марионеточную армию. - Не от хорошей жизни марионеткам приходится брать в солдаты вот таких сопляков! - сказал Той Фану, и оба с уважением посмотрели на Кхюэ: его предположение, что противник находится где-то поблизости, подтвердилось. Только перед рассветом отделению Тоя удалось нащупать место сосредоточения неприятельских сил. Воспользовавшись беспечностью вражеского боевого охранения, разведчики внезапно атаковали расположившееся на отдых подразделение противника и нанесли ему большой урон. Безымянная высота фактически находилась на нейтральной полосе, и Кан по указанию своего командира принимал все необходимые меры по защите своего НП. В один из дней он с Хоатом создал специальную группу из девяти человек, включив в нее не только разведчиков, но и бойцов из соседних подразделений. Это были и саперы, и зенитчики, и химики, выполнявшие свои задачи неподалеку от артиллерийского НП. Кан расположил свою группу с таким расчетом, чтобы она могла одновременно прикрывать и подходы к северному склону высоты 475. Прошло уже четыре дня с тех пор, как противник начал осуществлять свою операцию под кодовым названием «Скотланд», и теперь он готовился перейти к решительным действиям. Как-то утром над нашими позициями появился вражеский самолет, и с него через громкоговоритель стали вещать: «Дорогие друзья, солдаты Вьетконга! За последние дни вы имели возможность убедиться в преимуществах и силе правительственной армии и армии союзников. В соответствии с программой великого национального объединения вам будут прощены ваши прошлые заблуждения и ошибки. Друзья, возвращайтесь к правительству и свободному миру! Вам будут предоставлены достойные вас посты и положение в нашей армии, или же вы сможете выбрать другую, подходящую вам профессию. Мы обеспечим вам невиданную ранее счастливую жизнь…» Возмущенный этой наглой выходкой врага, Моан не выдержал и, вскинув автомат, дал очередь по пролетавшему на бреющем полете самолету. Неожиданно громкоговорители замолкли, из фюзеляжа вылетело пламя. Оставляя за собой длинный дымный шлейф, самолет исчез за густой зеленью лесов и рухнул у подножия горы Донгчи. Хоат и сапер Ши, остроносый некрасивый парень, который славился своей игрой на бамбуковой дудке, уже заканчивали оборудовать окоп, когда к ним подошел Кан. Он пригласил Хоата проверить, как бойцы готовятся к предстоящему бою. Подходя к позициям, они первым увидели Моана: он старательно чистил автомат и ничего не замечал вокруг себя. Рядом с Моаном боец включил транзисторный приемник. Ханойское радио передавало утренний выпуск последних известий, сообщая о новых успехах на Кхесаньском фронте. «Ханой так далеко, а там уже знают, как мы здесь воюем», - подумал Моан, проверяя ствол автомата, и лицо юного бойца озарилось по-детски счастливой улыбкой. - Ты что улыбаешься, малыш? - стараясь сдержать собственную улыбку, спросил Кан, похлопав Моана по спине. - А, Кан, это вы! - оглянулся застигнутый врасплох Моан. - Ну как, будем сегодня драться? - Если не сегодня, то завтра или послезавтра обязательно, - ответил Кан. - Так что не волнуйся. Может, даже сегодня. - А вы видели, как я самолет сбил? Кан молча кивнул и, внимательно осмотрев огневую позицию Моана, велел тщательно замаскировать ее… Утром следующего дня противник подверг ожесточенной бомбардировке высоту 475. Наблюдая за действиями вражеской авиации, Хоат понял, что она приступила к расчистке площадки для высадки десанта на восточном склоне этой высоты. Едва лишь успели скрыться бомбардировщики, как над полем боя появилась вереница вертолетов, которые под прикрытием артиллерийского огня стали приближаться к намеченному району высадки десанта. Наши зенитчики открыли огонь, и сразу две машины рухнули на землю. - Красиво работают наши ребята! - воскликнул Хоат. Однако вертолеты продолжали прибывать, и вскоре 5-й полк вступил в бой с высадившимися подразделениями воздушно-десантной бригады. Моан, закусив травинку ровными белыми зубами, прислушивался к выстрелам с той стороны и не заметил, как подошел Ши, чтобы послушать по приемнику последние известия. - Ты откуда родом? - спросил Ши, разглядывая ровные дуги бровей на белокожем лице Моана. - Я местный, здесь неподалеку мы жили… А ты откуда? - Я-то издалека… - Ты здорово на дудке играешь! - Мальчишкой еще научился, когда буйволов пас… Тебе есть уже семнадцать? - Ты что! Мне полных восемнадцать! - А ты метко стреляешь! Ловко расправился с этим стервятником! - Я много охотился, и глаз у меня натренирован… Опять присылают кандидатов на тот свет, - злым голосом сказал вдруг Моан, показывая на многочисленные фигурки вражеских солдат, выстраивавшихся в боевой порядок на пологом, с остатками зеленого травяного покрова склоне. Но в следующее же мгновение наша артиллерия метким огнем накрыла противника, и он в панике откатился назад. К полудню у подножия Безымянной высоты высадилась рота морских пехотинцев. Пять раз она атаковала отделение Кана, и всякий раз отходила с большими потерями. Много вражеских солдат подорвалось на минах, установленных Хоатом и Ши. Несмотря на огромное численное превосходство врага, наши бойцы не дрогнули и стойко удерживали свои позиции. Последнюю атаку им пришлось отражать впятером, поскольку двое уже были убиты, а двое - Ши и Кан - тяжело ранены. Все утро Лы беспрестанно передавал по рации координаты обнаруженных целей, поочередно работая с несколькими абонентами. Перед ним уже ярко вырисовывалась общая картина развернувшихся событий. Попавшие в окружение морские пехотинцы неприятеля все же смогли продвинуться вперед на западном направлении, но соединиться с воздушно-десантной бригадой им так и не удалось, поскольку на своем пути они встретили мощное сопротивление 5-го полка. Радисты теперь расположились в землянке на вершине «Б», примерно в километре от Безымянной высоты, где после ожесточенного боя наступило затишье. Дым постепенно рассеивался, и в лучах солнца засверкали каски и пряжки убитых американских солдат. Неожиданно внимание Лы привлекла юркая фигура пробиравшегося по ходу сообщения человека. Через десять минут он уже находился около землянки. Его лицо было настолько грязным и закопченным пороховой гарью, что Лы не сразу признал в нем Моана, который пришел сюда за боеприпасами. Сплюнув набившийся в рот песок и тяжело двигая белозубой челюстью, Моан попросил пить. - Как там? - поинтересовался Лы, протягивая фляжку с водой. - Деремся! Уже столько навалили трупов, что из окопов ничего не видно из-за них! - с гордостью ответил Моан. Около четырех часов дня неприятель снова начал ожесточенную бомбардировку всех трех вершин высоты 475. Телефонная связь была прервана, и одному из разведчиков с НП пришлось бегом спускаться вниз и ликвидировать обрыв. Однако через некоторое время связь снова нарушилась. От разрывов бомб землянка ходила ходуном, и у Лы было такое ощущение, будто он сидел верхом на несущейся галопом лошади. Вскоре Лы заметил, что на вершине «А» высадился взвод американских солдат. Их блестящие каски мелькали возле закопченных дочерна камней. Надо было срочно вызвать огонь, но только Лы взял в руки микрофон, как рядом с землянкой разорвалась бомба, и взрывной волной его бросило на пол. С трудом сохраняя равновесие, он поднялся и направился к рации, чтобы связаться со штабом артполка. Из царапины на лбу сочилась кровь, попадала в глаза и, стекая по щекам, проникала в рот. Лы казалось, что он передает координаты каким-то странным, чужим голосом. Через одну-две минуты на вражеский взвод с резким свистом обрушилось свыше десятка снарядов. В течение этого короткого огневого налета было уничтожено более половины взвода противника, оставшиеся в живых солдаты бросились искать укрытие. Однако вражеский десант продолжал прибывать, и Лы увидел, как неподалеку от землянки радистов высадились две роты американцев. Рассыпавшись по склону и ведя на ходу огонь, они с угрожающими криками поднимались на вершину «Б». Впереди бежал здоровенный верзила с волосатыми руками и в очках, будто клещами зажимавшими нос. Он по антенне обнаружил укрытие Лы и, пятясь назад, подозвал своих. В землянку сразу же полетели гранаты. Одна из них с шипением упала у входа, но схватить ее и бросить обратно Лы успел. На какое-то мгновение американцы замешкались и остановились. Решение вызвать огонь на себя пришло к Лы легко и просто, как нечто само собой разумеющееся. Прижимая к груди рацию, словно сейчас она была для него дороже жизни, он звонким голосом стал называть координаты, требуя немедленно открыть огонь. - Почему не открываете огонь по квадрату 75-34? Я уже переменил место! Начинайте! Скорее, скорее же! - торопил он сначала того бойца, который держал с ним связь, а потом какого-то штабиста на КП полка. Через несколько минут, когда вражеские солдаты плотным кольцом окружили землянку Лы, вершина «Б» сотряслась от взрывов снарядов. …Лы лежал, уронив голову на рацию и крепко сжимая пальцами наушники. Последним усилием он приподнял голову: по высокому синему небу, наливаясь алым цветом, летело к нему, ближе и ближе, красное знамя. Угольно-черные глаза Лы закрылись навсегда. Спутанные черные волосы, на которых запеклась кровь, упали на бледный, в капельках пота лоб. После непрерывных боев Нян чувствовал невероятную усталость. Ввалившиеся щеки заросли густой щетиной, нервы были напряжены до предела. Только за последние сутки 5-й полк уничтожил более четырехсот вражеских солдат, отражая одну их атаку за другой. Действия полка эффективно поддерживали артиллеристы. Воспользовавшись наступившим затишьем, Нян решил произвести необходимую перегруппировку и усилить оборонявшиеся на главном направлении подразделения полка. Едва начало смеркаться, как Нян отправил пехотную роту и два разведывательных отделения на северо-западные позиции своего участка обороны. Вместе с разведчиками отправился и Кхюэ. Прибыв на высоту 475, разведчики обнаружили в обвалившейся, со снесенным перекрытием землянке тело нашего бойца. Кхюэ содрогнулся, узнав в погибшем Лы, крепко прижимавшего свою рацию. В первый момент ему показалось, что Лы просто заснул после трудного дня. Кхюэ обнял друга за плечи и безнадежно окликнул его, а потом бережно вынес тело Лы из разрушенной землянки и опустил на землю. За лесами на берегу Сепона вставала огромная луна, чем-то похожая на плывущую лодку. Багровым шаром поднималась она над сполохами от разрывов бомб и курчавыми дымными полосами от осветительных ракет. Сына своего замполита разведчики похоронили рядом с землянкой, в которой он принял свой последний бой. Луна, будто намеренно задерживаясь, никак не могла оторваться от зубчатой кромки лесов на горизонте… Кхюэ, прижимая каску к груди, несколько минут стоял молча над могилой Лы. Сердце его разрывалось от скорби. С тяжелым чувством двинулись бойцы к Безымянной высоте, где воцарилась необыкновенная тишина. Попадавшиеся на каждом шагу брошенные автоматы, пулеметы, каски и трупы американских солдат красноречиво свидетельствовали о недавно происходившей здесь ожесточенной схватке. Теперь вряд ли кто сможет со всеми подробностями рассказать о том, как вчера девять комсомольцев под командованием коммуниста Кана дрались с ненавистным врагом. Но истории будет известно главное - они стояли насмерть и до конца выполнили свой воинский долг. Оставив здесь одно отделение, Кхюэ направился на разведку к высоте 401, все еще занятой противником. Собирая тела павших товарищей и приводя в порядок разрушенные на Безымянной высоте окопы и землянки, бойцы наткнулись на засыпанный землей транзисторный приемник. Кто-то включил его, и неожиданно зазвучали знакомые сердцу слова: Ханой, мой Ханой, Город мой светлый, Озерная гладь голубая, Веселые улицы лета… {30} В это время над высотой появились вражеские самолеты. Но сквозь рев моторов, разрывавший воздух, в небо поднималась песня торжествующей любви к жизни. |
|
|