"Подручный смерти" - читать интересную книгу автора (Хафтон Гордон)

Одна голова хорошо, а три лучше

Смерть ждал меня на лестнице у склада, держа в руках вожделенную мечту садомазохиста – длинный кожаный поводок с тремя шипованными ошейниками.

– Для чего это?

– Ступай за мной, – ответил он с таинственным видом.

– Подождите, – остановил я его, – сначала скажите мне правду.

Он обернулся и приподнял брови.

– Только честно. Как я выгляжу?

– Ну, в общем-то, не ахти, – ответил он, нахмурившись.

Мы спустились по лестнице, свернули в узкий коридор, затем направо и двинулись к моей комнате. В конце коридора находилась деревянная дверь со стеклом из цветной мозаики, основным мотивом которой был оскаленный череп. За дверью открывался небольшой лестничный пролет, далее – большой запущенный сад. Лестница, зеркальное отражение той, что у фасада здания, делала виток к подвалу, но мы проследовали дальше, через травяные заросли, по гравиевой дорожке. Она вела к строению, которое издалека показалось мне маленьким сараем. Смерть придержал меня у высокой железной калитки – прямо за ней начиналась дорога к дальнему лугу.

– Стой здесь, – приказал он. – Делай что хочешь, только не кричи и не размахивай руками. А то он нервничает.

Он обрулил ствол дуба и скрылся в зеленой гуще.

Залаяла собака. Затем еще одна. Им возразила третья, рыча и огрызаясь. Я слышал, как Смерть пытается их утихомирить. Но собаки продолжали яростно пререкаться.

В глубине сада шуршали и гнулись заросли, словно некое массивное животное прокладывало ко мне путь.

Повисла гнетущая тишина.

Я подергал калитку. Та не поддавалась.

– Она заперта, – пояснил Смерть.

Я обернулся и увидел его на краю поляны, заросшей высокой травой. Левой рукой он поигрывал маленьким серебристым ключом от автоматического замка, в правой – держал поводок. На конце поводка сидела самая жуткая тварь, которую я когда-либо видел.

Это был пес, но такой огромный и странный, что ни одна собака из тех, на кого я натыкался в поместьях сильных мира сего, не могла с ним сравниться. Породу я тоже не распознал. Туловище гладкое, черное и мускулистое, как у ротвейлера, однако ноги гораздо мощнее, как у добермана, а на морде – немая мольба гончей. Вдвое выше самого высокого ирландского волкодава, пес с такой силой натягивал поводок, что тот звенел, словно стальной канат подвесного моста. Но самая странная и жуткая его черта, существование которой я сразу отверг, потому что так не бывает, тем не менее, оказалась самой очевидной.

У пса было три головы.

– Это Цербер, – сказал Смерть, поглаживая зверя по спине. – Сегодня он пойдет с нами на задание. Ты нам поможешь, песик? О да, поможешь.

Песик поднял две крайние головы навстречу протянутой руке Смерти, две мощные черные пасти разверзлись, и обнажились два влажных красных языка. А средняя голова, рыча, пристально меня изучала, затем громко залаяла.

– Не обращай внимания. Он ласковый, как котенок. Вот, гляди.

Смерть словно прочитал мои мысли и обнаружил, чего мне больше всего не хочется. Он отстегнул ошейники и спустил с поводка своего питомца. Я притворился мертвым и застыл на месте. Пес с разбегу бросился мне в ноги, срикошетил к калитке, стремглав помчался в заросли травы, загребая когтями гравий, на полпути развернулся, налетел на дерево, потом на стену, как взбесившийся пинбольный шарик. Хаотическое движение завершилось у ног Смерти, где пес послушно уселся. Чешуйчатый хвост лупил по торчащему из земли корню, три головы часто дышали в унисон, три языка подергивались, словно причудливое алое желе. Смерть снова пристегнул поводок и поочередно погладил каждую голову.

– Он когда-то принадлежал Гадесу – давным-давно. А в последнее время за ним ухаживает Шкода. Верно, дружище? Шкода. Шко-ода… – Пес осклабился в трех копиях и продолжил пускать слюни.

– И чем он – они, то есть, нам помогут?

– В этом действе Церберу отведена короткая роль, – произнес Смерть с удивительной теплотой. – Задействованы-то многие, но его функция, пожалуй, – важнейшая.

Все три морды повернулись к нему и гавкнули.

И как часто бывает с людьми, когда они не могут придумать вразумительного ответа на нелепицу – зомби тоже грешат этим, – я брякнул:

– По-моему, Цербер – дурацкая кличка для собаки.

Все три челюсти Цербера отпали, он обернулся и пустил слюни.

– Присмотри за ним.

Адский пес близко к сердцу принял мое замечание. Он натянул поводок и захрипел в своих ошейниках, тщетно пытаясь вырваться. Когда мы вышли с ним из сада и направились вдоль здания, дождь припустил сильнее, и пес начал рваться еще настойчивее. К тому моменту, когда мы обогнули дом и вышли на парковку, крупные капли уже вовсю стучали по тротуару. Цербер вился на поводке, как сумасшедший, а мои руки будто вышли из пазов.

– Он не любит дождь, – пояснил Смерть. Он открыл багажник «метро», откинул багажную перегородку и разложил заднее сиденье: – Сюда, дружок.

К моему облегчению, он взял у меня поводок и зазвал пса в машину. Оказавшись в салоне, Цербер немного успокоился, к нему вернулось обычное состояние вялого любопытства, сопровождаемое обильным слюноотделением. Смерть похлопал его напоследок по громадному, зашедшемуся от тяжелого дыхания брюху и захлопнул дверь.

Он предложил забраться внутрь и мне, затем взбежал по ступенькам и скрылся в здании. Я медленно открыл переднюю дверцу, сел и стал с тревогой следить за тремя комплектами хищных зубов. Две крайние головы с интересом меня разглядывали, восторженно скалясь, а вот средняя морда вела себя как-то нехорошо. Ее пасть была плотно сомкнута, но зубы и десны угрожающе обнажались, и она тихо утробно рычала. Примерно через полчаса с коробкой кассет в руках вернулся Смерть, одетый в пальто «в елочку». Он уселся в водительское кресло и вставил в магнитолу кассету. Когда он включил зажигание, динамики затряслись от звуков неизвестной мне классической музыки.

– Это финал «Дон Жуана», – крикнул Смерть, дав задний ход. – Сцена, где герой сходит в ад. Цербер очень любит.

Я кивнул и сел лицом вперед. И тут же два огромных влажных языка принялись лизать мне шею.

Смерть ехал тихо и осторожно, не желая, как он выразился, расстраивать пса. Он превратился в образцового водителя: не превышал скорость, останавливался на красный свет, включал сигнал поворота. Он даже мило помахал пожилой паре, пропуская их на переходе, – хотя не исключено, что просто заранее приветствовал их перед неминуемой встречей.

Мы выехали из центра города, пересекли канал, проскочили под железнодорожным мостом, затем повернули на грунтовку. Доехав до конца, Смерть припарковал машину напротив большого городского кладбища. Он оставил «дворники» работать, выключил музыку и несколько минут просидел, поглядывая на часы и проверяя, нет ли кого вокруг. Наконец он открыл дверцу, и в салон ворвался холодный ветер. Цербер заерзал, а голова, что находилась ближе к залетающим каплям дождя, жалобно заскулила.

– Что теперь?

– Видишь здание на той стороне? – Смерть ткнул в сторону лавки со стеклянной витриной: помесь строительной конторы и массажного салона. На дверной вывеске я различил лишь надпись витиеватыми буквами: «Директор похоронного бюро». Имя владельца помешал разглядеть ливень.

– Вот там он и работает. Но сначала мы посетим кладбище.

Он вылез из машины, сложил заднее сиденье и потянул Цербера за поводок. Пес стал сопротивляться, Смерть мягко и настойчиво его уговаривал. Несмотря на скрежет когтей, клацанье клыков, изгибы шеи и выверты головой, его все-таки выволокли на асфальт. Я открыл дверцу и направился за ними через дорогу в сторону кладбища. На улице пес стал неуправляемым: бросался Смерти под ноги, лизал ему руки, кусал за пальто, тянул вперед, трусил позади, крутился, лаял, рычал, пускал слюни и скалил зубы.

– Он немного расстроен, – сказал Смерть, когда мы подошли к воротам кладбища. – Во-первых, идет дождь, который он очень не любит, во-вторых, несколько дней мы его не кормили. Сейчас он съел бы все что угодно, исключая, разумеется, медовый пряник с маком.

При одном упоминании данного предмета домашней выпечки Цербер зарычал и громко залаял в три пасти.

– Чем же ему не нравится… – я замялся, -…пряник?

Смерть посмотрел на меня с укоризной:

– Чему тебя учили при жизни? У Цербера, пока мы его не подобрали, было три смертельных врага. Первый… – и, склонившись над моим ухом, он шепотом, чтобы пес не услышал и не впал в ярость, рассказал несколько исторических фактов. Он поведал, как ходячая гора мускулов по имени Геркулес совершил акт насилия над несчастным животным, когда выволок его из преисподней и бросил на произвол судьбы, вынудив долго искать дорогу назад; как некий дурачок по имени Орфей убаюкал его игрой на лире, в результате чего пес на неделю лишился пищи; а также как некая вертихвостка Сивилла накормила его вышеупомянутым пряником [11], после чего пес потерял сознание. Поэтому стоит ему услышать любое из этих имен или малейший запах меда или мака, он заходится от бешенства.

– Само собой, – продолжил Смерть, – обычно я его не морю голодом. Но для сегодняшней задачи очень важно, чтобы его желудок был пустым и чтобы шел дождь. В противном случае наш план сорвется.

Дождь шел что надо. Вода заливала глаза, хлюпала в карманах пиджака, пропитала до нитки футболку и трусы в цветочек и промочила легкие сандалии вместе с носками. Я и забыл, как это бывает прекрасно и какой поразительно богатый опыт дано пережить на земле.

Смерть в своем длинном пальто казался таким же довольным и в своей излюбленной манере давать советы, лишь когда на него находит стих, сообщил:

– Держись подальше. Как только мы войдем, я спущу его с поводка.

Мы ступили за ворота кладбища. Вперед и влево поднималась дорожка, которая вела от рощицы к могилам. Справа стояла новая церковь из красного кирпича с лужайкой и папертью, увитой плющом. У меня не было чувства, что я вернулся домой – моя могила лежала где-то к северо-востоку отсюда, ее окружали толстые теплые стены. Но у меня мелькнула мысль о тех, чьи тела покоились прямо здесь, по ту сторону дождя. Стало интересно, о чем они говорят, какие новости обсуждают. И я почувствовал ностальгию, мимолетное желание вернуться.

Но все исчезло, как только Смерть прикрыл ворота. Он отошел от меня на несколько ярдов и отстегнул поводок. Я ожидал, что пес тут же сорвется, как тигр, выпущенный на волю, но он остался сидеть на месте, свесив алые языки.

– Давай, дружок, – подстегнул его Смерть. – Вперед!

Цербер понюхал гравий на автостоянке.

Смерть присел рядом с ним, погладил одну из голов и что-то прошептал. Пес осклабился на все три морды и умчался вверх по дорожке.

– Что вы ему сказали?

– Гав. Гав, гав, гав. Гав, гав, – ответил Смерть.

Мы покинули кладбище, перешли через дорогу и направились к похоронному бюро, которое занимало два здания в конце улицы. В мощеных сквериках перед зданиями расположилась коллекция грубых булыжников и фигурных надгробий, на которых висели невзрачные бирки с ценами и примерами надписей. Здание слева отличалось витриной во всю стену, где я смутно разглядел выставку гробов, в том числе очень дорогих, вроде того, что стал последним пристанищем мне. Правое здание выглядело относительно нормально – дом с гостиной, кухней и двумя окнами на верхнем этаже. Узкая бетонная дорожка, ведущая к порогу, пестрела пятнами машинного масла, падающие капли дождя создавали в них радужные воронки.

– Должно быть, он механик-любитель, – предположил я.

– Он – нет, – ответил Смерть, – а вот его соседи – да.

Он постучал по зеленой бочке с водой, что стояла слева от дорожки.

– Полная. Это хорошо. – Он подошел к входной двери, обернулся и оглядел окрестности. – Никто и ничто не мешает. Очень хорошо.

– Что теперь?

– Заходим внутрь.

Где-то вдалеке пролаял Цербер.

Смерть извлек из кармана пальто набор отмычек, выбрал одну, открыл дверь – и тут заметил мое недоумение:

– Все под контролем. Еще пять минут его здесь не будет.

Я прошел в дом следом. Длинная, узкая передняя тянулась через весь дом. Справа – маленькая кухня, слева – лестница на второй этаж.

– Посмотри-ка.

Я завернул на кухню. Склонившись над плитой, Смерть принюхивался.

– Это газ – в точности, как говорил Шеф. А в прихожей стоит телефон. Заметил? Наверху должен быть еще один.

В ярде от кухонной раковины он придавил каблуком линолеум.

– Половицы тут непрочные. Совсем непрочные. Малейшее нажатие – и они разойдутся. Но это на всякий случай, если не сработает план А…

Он глянул на потолок.

– А прямо над этим местом пожарная сигнализация. – Он хлопнул в ладоши, явно наслаждаясь подготовкой, пусть сама работа его и не увлекала. – Кажется, должно сработать.

– А какой он? – прервал я его.

– Кто?

– Наш клиент.

Смерть задумался.

– Низенький, лысый, в очках…

– Нет, я хотел спросить – что он за человек?

– Мне известно лишь то, что я утром прочел в его Жизненном Досье. Ему сорок девять лет. И он владелец похоронного бюро.

– И больше ничего?

– Ничего существенного. Мрачный тип, живет один, настоящий затворник. В день выкуривает по три пачки сигарет. В общем, неважный собеседник. А еще он буквально притягивает к себе неприятности – и потому мы здесь.

– А что за неприятности?

– Да самые разные… Десятки, может сотни. – Он надул щеки. – Ну вот, допустим, он носит очки, потому что в детстве болел трахомой. В нашем климате это редчайшее заболевание, но он сумел его подхватить. Очень не повезло. Между тремя и пятнадцатью он разбивал голову раз девять. Будто сглазили. Трижды ломал левую руку, один раз правую и по два раза обе ноги. Его сбивали машины шестью способами. Последние сорок лет он каждую зиму по три раза болеет простудой. И это еще не все. За один вечер в него дважды ударила молния, а когда его везли в больницу, карету «Скорой помощи» сбил грузовик. Вчера утром, когда он принимал ванну, его едва не убило током. Когда он впервые встал на коньки, то сломал себе нос. Младенцем его уронили, и он ударился головой. – Смерть тяжело вздохнул. – Список можно продолжать и продолжать.

Я выглянул из окна. По дорожке к дому не спеша приближался маленький лысый человек в траурном костюме, в руках он нес два пакета с едой. Он перекатывался по тротуару, словно большое печальное надгробие.

– Это он?

Смерть выглянул в окно и кивнул.

– Надо ведь спрятаться?

Он покачал головой.

– Этот человек близорук. По словам Шефа, если мы будем стоять в этом углу кухни, он нас едва ли заметит. Увидим, насколько это правда.

За несколько минут до прибытия клиента Смерть сообщил, что больше всего на свете этого человека заботил вопрос, праведную или грешную жизнь он вел до этого момента. В частности, о его праведности говорили только три конкретных факта.

Он подвергался спорадическим приступам расположения к незнакомым людям. Нередко эти чувства оборачивались разочарованием и обидой, но чаще наполняли его сердце радостью жизни.

В профессиональном плане его жизнь определенно состоялась. Он с торжественной серьезностью относился к процедуре похоронного ритуала, и родственники покойных очень ценили его заботу и внимание.

Будучи взрослым, он никого не убил.

В противовес этому он выдвигал пять причин, на основании которых считал себя настоящим злодеем.

В детстве он отрывал лапки у лягушек, крылья у мух, головы у муравьев, плавники у рыб, а также хвосты у тритонов, песчанок, головастиков, котов и кроликов.

Он пил, курил, увлекался азартными играми и чревоугодничал.

Он употреблял «слово на букву "х"» (так он его сам называл) в качестве оружия ограниченного действия против следующих лиц: отца и матери, теток и дядьев, двоих приятелей, домовладельца, чиновников, прохожих, священников, разносчиков товаров, бродяг, фермеров, банкиров, адвокатов и практически всех, кого показывали по телевизору. А также он однажды грубо оскорбил камень, о который споткнулся во время прогулки с дамой своего сердца.

Он был неописуемо жаден. Всего раз угостил сослуживцев выпивкой, да и то по недоразумению. Обычно досиживал в машине время, оставшееся по парковочному талону. Никогда никому не подавал милостыню. А если и переставал потворствовать своей слабости, то уступал из кассы не более десяти фунтов.

Он часто лгал и далеко не во благо.

– И вот такого незначительного перевеса, как три к пяти, в его личном противоборстве добра и зла, – продолжил Смерть, – оказалось достаточно, чтобы он убедил себя: он второй грешник после Сатаны. И поэтому свои неудачи он воспринимает как воздаяние за грехи.

Наш клиент медленно шел к входной двери. При попытке осторожно обойти масляное пятно он натолкнулся на бочку с водой. Дождь уже давно перестал, но его костюм блестел от воды, влага испарялась, а на стеклах очков застыли капли. Он опустил пакеты с едой на землю и полез в карман за ключами. Нашел ключ от входной двери, но пока подносил его к замку, выронил всю связку. Ключи приземлились в дюйме от дренажной канавы. Попытавшись их поднять, он только ближе придвинул их к решетке. Когда до него дошло, что грядет беда, он осторожно вызволил ключи из опасности, аккуратно открыл дверь и споткнулся о порог.

– Могу назвать еще ряд коэффициентов, которые могут тебе показаться любопытными, – продолжил Смерть. – К примеру, соотношение мертвых и живых приблизительно равно 1:1. Соотношение тех, у кого ключи падают в водосток при попытке их поднять, и тех, у кого они не падают, составляет 1:343. Соотношение клиентов, умерших в результате невероятной цепочки несчастных случаев, и тех, кто умер своей смертью, – 1:2401.

А соотношение историй, написанных живыми, и тех, что вышли из-под пера не-мертвых, составляет примерно 10 000 000:1. Однако у этой повести есть неоспоримое преимущество перед соперницами.

Она правдива.