"Повернуть судьбу вспять" - читать интересную книгу автора (Вихарева Анастасия)

Глава 2. Дорога в никуда

— Мертвая бы родилась… Пророчеству нельзя дать исполниться. Ни рукой, ни ногой никто не сможет пошевелить, если выйдет из нее сила.

— Мудрый, может, вы ошибаетесь?

Молодая женщина рассматривала младенца с ужасом — и тихо плакала, боясь дотронуться до своей новорожденной дочери, со знаками в виде кобры на одной ножке и в виде дерева на другой. Девочка с голубыми глазами и пухом белых волос, розовенькая, с приплюснутым носиком пускала пузыри и улыбалась, смешно морщась. На первый взгляд на чудовище она не походила. Но она и сама была посвященной, и знала о пророчестве не хуже старца, который пришел в палату. Она бы и хотела полюбить девочку, но страх сковывал ее чувства. То же самое, если бы в пеленках ей принесли змею или кусок мяса. Самое страшное зло посредством магии умело и не такие обличья принимать. Она выросла в семье магов, самозащита таким детям прививалась с детства. Нельзя взять в руки красивое растение или вещь, нельзя доверять вожделению и чувствам, нельзя приводить в дом людей, которые вдруг показались на лицо, нельзя заснуть в присутствии посторонних…

— Нет, Мари, нет… От обоих знаков уже веет силой. Не совсем понимаю, как она могла появиться на свет… Мы выяснили, твой муж был уже мертв, когда ты… — он запнулся, выдавливая из себя последние слова, — забеременела. Ты знаешь, многие расы предпочитают использовать суррогатную мать, внедряя эмбрион своего выродка. Но мы и подумать не могли, что они будут покушаться на планету, которая защищена нами.

Седовласый мужчина, отложив посох, указывающий на его сан, откинул капюшон плаща и присел рядом, проведя по знакам рукой. Он заприметил несколько озадаченного духа, который сделал то же самое. Чтобы взглянуть на чудо-ребенка, духи выстроились в очередь. И спорили между собой, выбрасывая мощные потоки мыслительной энергии, так что иногда казалось, что пространство вот-вот заговорит.

— Нет, только не это! — побледнела женщина, внезапно испугано взглянув на младенца. — Я не могла ошибиться… Это был он! — воскликнула она в отчаянии. — Вы хотите сказать, что ко мне приблизился зугрок?

— Да, скорее всего, но…

— Боже! — женщина побледнела и ослабла, содрогнувшись. — Почему же он меня не выпил?!

— Они не ранят тех, кто будет вынашивать их семя. Или того, кто его нанял. Твоего мужа похоронили на поле боя. Многие помнят тот день. Наши войска впервые разбили наголо Братство Лютых и взяли в плен их предводителя и корабль. Мог ли твой муж прийти и спать с тобой, если был в это время за сотни километров?! — обратился седовласый старик к женщине. — Верь мне, мы все очень обеспокоены. Той ночью к тебе вошел кто-то другой. Но не исключено, что это был твой мертвый муж… Пророчество об этом упоминает. «Ребенок родится от мертвого отца, — тихо произнес старец, словно бы читая. — И все силы Ада и Рая откроются ему и пропоют осанну…» Ты знаешь Мари, как это бывает, ты сама имеешь силу, превосходящую способности обычного мага.

— Нет, нет… За что?! — женщина разрыдалась, закрывая лицо руками. Лицо ее исказила гримаса ужаса. — Он говорил мне, что там, где он был, идет бой, и думал только обо мне. И ему позволено было вернуться, чтобы положить семя дитя, который спасет мир… Я правда, я была как пьяная… Я не понимаю, как я согласилась… Но мне казалось… Ведь он тоже был магом!

— Я верю тебе, Мари… Вот именно, но не спасет, а убьет! — покачал головой мужчина. — Убьет, Мари. Разве что-то доброе могло выйти оттуда? — он неопределенно ткнул пальцем высоко в потолок, глядя при этом в пол. — Твой ребенок… он не человек, он что-то другое. В пророчестве сказано, что руки его исторгнут огонь, глаза пошлют тьму, одной ногой он встанет на Ад, другая достанет Рая. А еще сказано, что он сын Бога и Бездны… Ну вот, не сын, а дочь… — пробормотал старец. — Ты же не можешь сказать о себе, что ты или то, или другое? Я должен забрать его, Мари.

— Вы даже не представляете, что я чувствую! — в ужасе прошептала женщина, отшатнувшись от младенца. — Что вы намерены с девочкой сделать? Она так… так похожа на человеческое дитя!

— Об убийстве речь не идет, — устало проговорил мужчина. — Не умно убивать того, кто черпает силы выше силы духов. Он и оттуда достанет. Но оставить младенца здесь, — он поморщился, — чистое самоубийство. Меня послали известить тебя, что его переправят в левый мир, таково решение Совета. Но прежде мы хотим выяснить, какая раса пренебрегла правилами, и как им удалось получить столь сильного мага.

Женщина тяжело вздохнула, и улыбнулась.

— Хорошо, — твердо проговорила она, испытывая невероятное облегчение. — Но кто его переправит? Границу можно пересечь только раз. Наверное, это должна сделать я. Однажды я подошла к границе очень близко. Моя репутация женщины опорочена, я больше не смогу иметь детей от мужчины. Я пожертвую собой и попытаюсь противостоять ему в том мире.

— Нет, Мари, — покачал головой мужчина, взглянув на нее с досадой. — Ты не можешь… Ты посвященная, это много значит и для нас, и для планеты. Никто не должен рассказать девочке, о том, где она родилась, а ты, как мать, можешь не устоять. Зло не ранит, пока не добьется своего. Пойдут те, в ком мы уверены.

— Вы не можете запретить мне! — твердо проговорила женщина. — Моя жизнь закончилась в тот день, когда я пала.

— Можем. И сделаем. Мы любим тебя. Ты должна верить. Зря ты думаешь, что хоть что-то выйдет из стен этой больницы. Мари, ты можешь взять сироту, и никто не вспомнит о том, что здесь произошло.

— Сироту? — прищурилась женщина, глаза ее взглянули на старца с тревогой и надеждой.

— Да, в ту ночь, когда ты родила, умерла женщина, родив прелестную девочку. Мы даже не уверены, что это твой ребенок, а не ее, и не подменили ли их.

— Я должна посмотреть! Я почувствую! — торопливо бросила женщина, отвернувшись от младенца. — Да! Да!

— Я понимаю твое желание, но… ты сама сказала, что к тебе вошел некто, кто принес семя, а ее муж обычный человек, даже не маг.

— Но если вы думаете, что она внедренный эмбрион, то в ту женщину внедрить его было намного проще, чем в меня, — требовательно заявила женщина. — Я хочу видеть ту девочку, принесите ее! Немедленно! — вдруг сорвалась она на крик. — Принесите мне моего ребенка!

В палату через секунду внесли еще одного младенца в пеленах. Женщина судорожно развернула их, вглядываясь, вскрикнула от радости.

— Да, это мой ребенок, — заплакала женщина от умиления. — Это мой ребенок! Я его узнала! Я его чувствую!

— Это легко проверить… Дай мне руку, — приказал старец. Через минуту он стал обеспокоенным. — Нельзя сказать с уверенностью…

— Не смейте мне ничего говорить! — в гневе воскликнула женщина. — Я не могу вернуться в дом отца опозоренной! Семья мужа уже отвернулась от меня, когда узнала, что я зачала в ту проклятую ночь, когда его не могло быть дома! У меня лишь один выход, покинуть планету и искать убежище у чужих племен! Или прийти домой с ребенком, признав факт измены!

— Да, на нашей планете не приветствуется грехопадение, — посочувствовал седовласый мужчина убитой горем женщине. — Мы понимаем тебя. Мы разрешим сомнения, если они у кого-то возникнут. Но я должен придать тебе уверенности… Иначе наш разговор и все, что здесь произошло, выйдет наружу.

— Да, я понимаю, — согласно с облегчением кивнула женщина.

— Хамен! — мужчина ткнул в женщину посохом.

Женщина повалилась на кровать со стеклянными глазами. Мужчина поправил ее, закрыв ей глаза, пару минут подержал ладонь надо лбом. Потом неторопливо достал ребенка из кроватки, завернул в теплое одеяльце, перевязав лентой, положил в кроватку другого ребенка — кликнул сестру.

— Вы знаете что делать, — обратился он к ней, прошептав что-то про себя, глядя прямо в слегка затуманенные зрачки.

— Да, Мудрый, — слегка поклонилась медсестра. И застыла с таким же стеклянным взглядом, как прежде был у женщины на кровати.

— Надеюсь, духи не оставят ее… И тебя… — пробормотал мужчина. Он взглянул в лицо младенца, смахнув слезу, которая выкатилась из уголка его глаза. — Прости нас, Господи!

Не говоря больше ни слова, вышел, покинув родильное отделение.

Погода стояла на удивление теплая, будто сдвинулись времена года. В прошлом году в это время уже выпал снег. А в этом…

Сильно пахло мелиницей, которая в одну ночь сбросила листья и выпустила новые, зацветая. И не только мелиница. Примерно то же самое происходило со всеми деревьями. Птицы не торопились улететь в теплые края, разбиваясь на пары. Реки текли полноводные и мутные, словно с них только что сошел лед. Из-под пожухлой и сгнившей травы пробивалась зелень. Аллеи пожелтели от медоносной живкои. Никто, даже духи не могли объяснить, как они проспали за одну ночь всю зиму. А то, что наступила весна, уже никто не сомневался. Но ведь такого не могло быть, многие даже не спали той ночью! И продолжала работать электростанция, никто не умер, никто не родился.

Кроме одного ребенка…

Он лежал рядом с женщиной, чистенький, будто его помыли. И никто не помнил, кто и как перевязал ему пуповину.

Мужчина приподнял уголок одеяльца, заглянув в лицо младенца. По времени ему в животе сидеть еще пять месяцев, но недоношенным не выглядит. Что же в нем не так?

Сначала подумали, что подбросили. Сверили генетический код. Ничего подобного, анализ указал на Мари и ее убитого в бою мужа. Магия лишь подтвердила вывод, сделанный практиками. И духи… От них-то ничего не укроется. Слова женщины, о том, что той ночью, когда она зачала младенца, вошел муж, духи подтверждали. Но опять же, ни один не смог объяснить, откуда, с какого места он поднялся из земли или спустился, и как, если в это же самое время его видели в другом месте, что опять же подтверждают духи?!

Глаза младенца на какой-то миг стали осмысленными, будто из девочки посмотрел взрослый человек. Мужчина вздрогнул, едва не выронив сверток. Когда он пришел в себя, руки его дрожали, посох валялся на земле. Он тут же обратился к одному из духов, которые сопровождали его от самой больницы.

— Что это было?! — прошептал он едва слышно, с отчаянием в голосе.

— Он убивает… взглядом, — в таком же недоумении ответил один из духов, освободившись от оцепенения. — Поле его было таким сильным, будто он достиг всех ступеней посвящения…

— Он сказал: засните… — растерянно пожаловался еще один дух, внезапно сообразив, что спал, как обычный смертный.

Потрясенные духи таращились на сверток в изумлении и благоговейном ужасе, не выдавив из себя ни одной мысли.

— Ну вот, объяснение нашлось! — образовал конечности и развел ими еще один дух, с сильно плотной и темной средой внутри себя, указывающей на его высокий сан. — Он захотел спать, приказал, и мы заснули… Заснуло время…

— А как же… — опешил старец, кивнув на яблоню, которая тоже готовилась к цветению.

— Оно заснуло для нас… И мы… — дух потоптался на месте, не решаясь прикоснуться к младенцу. — А природа помнит…

— Боже, он развивает силу не по дням, а по минутам, — с ужасом пробормотал старец, подхватывая посох. — Нам нужно поторопиться, или мы не сможем с ним совладать!

Телепортируясь огромными прыжками от одного селения к другому, он задержался только раз, когда заметил, что младенец зашевелился, пытаясь выставить наружу руку. Заметив высокое и необъятное в длину и в ширину здание из белого камня с куполами-обсерваториями и башнями, в которых варились зелья и благовония — научно-магический центр, старец как-то сразу успокоился, побрел устало. Остановился у ступеней, устало навалившись на перила. Силы его были уже не те, приближалась смерть. Он взглянул на младенца еще раз — наверное, он ему завидовал. Чтобы чего-то добиться, к этому шли всю жизнь. Когда-то и он пытался переделать мир под себя… Может быть, в этом была опасность? В том, что младенец легко поломает установленный миропорядок?

Зачем же его послали? Что не так?

Ализира сумела сохранить свои традиции и знания, одновременно поднимая техническую цивилизацию. Какое бы посвящение не имел маг, попасть на другую планету без последних разработок некоторых технократических цивилизаций он не мог. Кроме того, многие космические пираты рыскали в поисках, чем поживиться, имея на борту мощное оружие. От них тоже надо было защищаться. И люди… К чему лишать их той же медицины, от которой не всегда вред? Или образования и автоматизации труда? Но и магия занимала в жизни не последнее место. Духи помнили все, что делалось человеком за долгие века, помогали сохранить природу и ее богатства, выращивали небывалые и невиданные на других планетах урожаи, собирали в мирах полезные растения и животных, вызнавали новости и всегда заранее предупреждали об опасности. Магия привлекала их из таких далеких земель, что некоторые ни сказать, ни показать не могли. Тот, кто видел Ализиру, считал ее Раем. Боги благоволили и любили ализиранцев. Уже многие века не было среди них бесплодных и увечных, жизнь проживали долгую, о чем другие могли только мечтать, и не побирались, как некоторые.

Правда, в последнее время к ним все чаще подбрасывали сирот, но обузой их не считали, любили и обучали, как своих. И то хорошо, многие ализиранцы покидали планету, чтобы стать наставниками и советниками, забирая с собой всю семью.

И вдруг…

Об этом «вдруг» уже и забыли. Пророчество пришло из глубины веков. Духи передавали его из уст в уста, да еще наткнулись на него случайно в одной из книг пророчеств, о которых знали немногие. Двадцать пророчеств той книги сбылись, еще до рождения самых древних и старых магов. А последнее никто всерьез не воспринимал. Слишком размытое, написанное корявым почерком — писали его явно в сильном волнении, и обрывалось оно на полуслове, будто тот, кто писал, умирал в это время и пытался перед смертью о чем-то предупредить. Пророчество гласило, что перед самой гибелью мира родится младенец, зачатый от живого и мертвого, отмеченный знаком змеи и древа, как радость и боль, как смех и слезы, как сила и слабость, как искушение и надежда, как два Бога, которые поспорят между собой…

Могли ли Боги о чем-то спорить? И как человек мог быть рожденным от мертвого, да еще как Бог? И как он мог стоять и там и там, или нести в себе огонь и смерть?

И все же он родился. И гибель мира стала неизбежной, как его рождение.

Не могут ли они ошибаться? А что, если он один сможет спасти их от грядущей гибели? Эта мысль не давала ему покоя — и не он один думал так же, но после того, что он увидел и испытал, сторонников у него поубавится. Доложит он, или не доложит, духи не станут молчать, слишком напуганы. А напугать их не так-то просто даже магу, посвященному во все тайны бытия. Все они — осколки одного целого, не имели ни смерти, ни жизни, уходили и приходили, как посланники и помощники. Или навевая непосвященным помрачнения рассудка, если человек был одержимый своим эго. Или становились кладезем мудрости, когда тот, кто обращался к ним за советом, умел терпеливо слушать. А поговорить они любили, начиная издалека, незаметно, исподволь собирая воедино такие детали, до которых человек никогда не додумается. Или приносили пророчества, которые рано или поздно сбывались. Иные пророчества были кратковременными, для одного человека, иные на сотни лет и обычно касались целого рода или нескольких поколений, а иные…

Иные были даны, как приговор. И только тот, кто слушал пророчества, мог обратить их на благо или на беду. Все пророчества были лишь откликом на событие, которое неизбежно должно было произойти. И где-то там, среди коротенького послания, было прямое указание, как обойти ее.

Кто поверит, что ребенок, который на полгода усыпил все сущее, пришел в этот мир, чтобы спасти их?! Какую еще беду можно себе представить?!

Нет ничего удивительного в том, что ее решили отправить в другой мир, спали не только они, спали и на других планетах. Но в душе Древослава царило смятение. Если было пророчество и знак свыше, как знать, что нет еще более страшной беды, чем этот ребенок?! И как потом отмыться перед душой и перед Богами, если кровь младенца покроет руки?! Сама кровь могла стать проклятием. Неужели же они, сильнейшие маги, расписались в бессилии перед младенцем?!

Старец вздрогнул, когда кто-то положил руку на его плечо.

— Мы тебя ждали, — голос прозвучал ободряюще. — Духи нам поведали, что произошло. Я, право слово, даже не знаю, что сказать…

— Ничего не говори, — Древослав повернулся к старому другу. — Мы творим зло, которому не будет прощения. Я чувствую.

— Мы все чувствуем. Чувство вины! Ты знаешь это не хуже меня. Нам еще не приходилось судить младенца. Я бы с радостью повел своих ратоборцев снова в бой против Братства Лютого, чем искать погибели этому младенцу. Но мы должны. Здесь наши семьи, наши земли, наш дом. Избежать гибели мы можем только так.

— Хорошо бы, ну а если гибель придет не от него? — с сомнением повторил Древослав свою мысль вслух, обратив взор, наполненный мукой, на умудренного сединами Мировода. — И когда придет беда, его, наделенного силой, не будет рядом?

— Все может быть, — согласился Мировод, состроив младенцу козу, склонившись над ним. — Но кто, кроме него, мог бы нам погрозить? Он еще не родился, а уже показал свою силу. Ты представляешь, что будет, когда руки его исторгнут огонь?

— Но мы не умерли. Мы спали! Как мертвые… А если и огонь имеет двоякий смысл?

— Пойдем, — Мировод тихонько подтолкнул Древослава, подавая ему руку, чтобы он смог опереться. — Там ты можешь сказать то же самое. Если мы и примем решение, это будет не один человек, и не два. Наберись терпения.

Древослав поправил одеяльце, подобрал посох.

— Пойдем, — он тяжело вздохнул.

Нелегко давался Древославу путь от входных дверей до залы, где собрались самые мудрые и старые маги. Были среди них и представители от наук, которые верили, что магия лишь не до конца изученное явление и опирается на тот же закон, воздействуя на материю, пространство и время с другого угла зрения. И иногда им удавалось свои предположения доказать. Например, гипотезу, а теперь уже неоспоримый факт, о двоичности пространства. Или о существовании матричных носителей информации, через которые можно было легко манипулировать человечеством. Или о существовании двух источников, которые дали начало вселенной, образовав между собою поле, тем самым продвинув магию на такие высоты, о которых древние могли только мечтать.

И духи… От их присутствия в зале казалось тесно.

Когда он и Мировод вошли, голоса мгновенно утихли и все взоры обратились на них. Легким поклоном оба поприветствовали своих коллег, прошли к трибуне с приготовленным для ребенка ложем, положили младенца и развернули. Невинная девочка, сжав пальчики в кулачки, спала, посапывая. Как только руки ее освободились от пелен, как самый обыкновенный ребенок, она сунула большой палец в рот. Мировод поменял ей памперс, заметив, что он переполнен. И сразу потянулись желающие убедиться в отметинах.

— Нет! — радостно воскликнул один из магов. — Ну чем же она может нам навредить? Я полностью согласен с Древославом, мы должны принять ее.

— Погодите… — один из магов, который в это время стоял у возвышения, отшатнулся с отвисшей челюстью. За ним в изумлении застыли другие.

Девочка проснулась. И улыбалась, крепко вцепившись в конечность духа, который рискнул ее погладить. Тот взвыл, метнувшись от трибуны, взлетев высоко вверх.

Младенец не только увидел духа, но сумел нащупать, как материальный объект.

Возле ребенка сразу стало пусто. И холодно. Духи выпустили от страха столько холодной энергии, что она мгновенно остудила воздух до минусовой температуры. Из открытых ртов застывших и онемевших магов вышел пар — стало так тихо, словно уже наступил конец света.

Младенец зябко и недовольно поежился, покрываясь синими пупырышками. И раскрыл ладошки.

Зал вздрогнул еще раз…

Теперь стало горячо. Волны инфракрасного излучения, не имея источника, поджарили всех и сразу, подняв температуру воздуха до температуры хорошо прогретой сауны. Младенец поморщился и замер на мгновение, понизив ее ровно наполовину.

Внезапно прозвучавший голос разорвал тишину, прозвучав, как гром среди ясного неба.

— Вы, как хотите, уважаемые коллеги, а для меня все ясно: этот ребенок не может оставаться здесь ни минуты…

— Боже святый, от него будут избавляться повсюду…

— А что скажут наши дорогие ученые?

— Мы согласны. Этот младенец вообще непонятно что… Вне времени, вне пространства, вне материальности… Приятного здесь мало, сила его растет. Я даже не уверен, что за стенами, пока мы тут спорили, не прошла еще пара веков… Оставить его на Ализире — сущее безумие!

— Но убить его мы тоже не можем! — заступился за младенца Древослав. — Если его кровь ляжет на нас, не вызовем ли мы гнев Богов, которые наделили его такими способностями?!

— Хорошо, но все же… Нужно как-то избавить его от этой силы. Может быть, наложить проклятие? Изолировать его, чтобы ни один из духов не смог к нему приблизиться?

— Пусть будет проклятие… Но одного проклятия мало. Пожалуй, пора нашему совету взять на себя ответственность и попробовать применить что-то более существенное… Например, лоботомию. Если закрыть третий глаз, он не сможет… не сможет вызвать силу.

— Ну а если сила в нем самом? Если он сам ее родит?

— Тогда, кроме всего прочего, нужно разорвать связи между нейронами.

— Мы же собрались превратить дитя в растение! — ужаснулся Мировод.

— Мой дорогой коллега! Если выйдет из-под контроля его сила, мы все тут станем растениями! Хуже, войдем в царство мертвых! Из правды слов не выкинешь, себе дороже! Пора голосовать…

Планета была так себе. Одиноко плыла вдали от цивилизованных планет, на все времена закрытая на карантин. Энергетический червь не умирал, умело маскируясь и образуя целые колонии, а иногда внедряясь сразу по нескольку штук на одно тело. Немногие могли устоять. Уничтожая руками человека природные ресурсы и животный мир, рано или поздно черви пробивали защиту, подминая под себя и человека, выставляя наружу голову, и его душу, которая становилась задницей. Не брезговал закусить ни малым дитем, ни собратом. Пик активности червя приходился на активность звезды, возле которой планета крутилась. Он реагировал на всплеск электромагнитных волн, начиналось его размножение. В этот период агрессия и депрессия возрастали, многие носители не выдерживали и умирали от разрыва сосудов, которые под червем быстро изнашивались.

Люди, зараженные червем, являли собой жалкое зрелище — эмоциональные и подавленные в себе, и агрессивные снаружи. Причем агрессия проявлялась во всем, даже неосторожно брошенное слово могло вызвать бурю негатива в ответ. Войны, революции, голод — все, что могло подавить сознание, чтобы можно было легко захватить информационное и ментальное поле. Причина любая, лишь бы побольше крови. Дети на родителей, родители на детей, богатые на бедных, бедные на богатых, идеология на идеологию — смирение, покорность, податливость. Червь действовал на подсознательном уровне, выживая, как любая тварь.

Духи планеты держались от людей подальше, но часто дразнили червей, обращая внимание на человека ровно столько, чтобы червь иногда шевелился. Чужие духи залетали редко, поговорить им было не с кем. Во-первых, ни тех, ни других духов почти никто не слышал, а во-вторых, от мудрых речей становилось только хуже. При приближении духов, черви начинали виться ужом, раздражая извилины и выпуская флюиды, которые означали опасность. Общество сразу приходило в движение, открывая опасность даже там, где ее сроду для человека не могло быть.

Например, вера и знание. Веришь — верь, но не мешай искать ответы и доказательства другим и не затыкай им рот. Вера не есть знание. Но у червя был хорошо развит инстинкт самосохранения, и все, что могло указать на него, вызывало у него раздражение, а у человека неосознанный страх. И ничего поделать с червем уже было нельзя, оставалось ждать, когда он уничтожит все живое, в том числе своих носителей, отправляя живыми в костер, или поджаривая на масле. Черви питались болью, черви не горели в огне.

Территория планеты была поделена на страны, в каждой свои законы, свой язык. Магов здесь не жаловали, обращая в пепел. И не только магов…

— Лучшего места для нашей малышки не придумать! Здесь ей не восстановить свой потенциал, — старый маг самой высокой ступени посвящения снял защитный шлем, сканируя планету.

Молодой маг, совсем еще мальчик, Оливарн, не прошедший все ступени посвящения, которому поручено было присматривать за малышкой, покачал головой, с брезгливостью усмехнувшись. Мнения старых магов он не разделял, и жаждал доказать, что они совершили величайшую ошибку. И жалел исполосованного сверху донизу младенца. Но если он будет рядом, он сумеет поставить ее на ноги — он уже применил кое-какие заклинания, которые должны были помочь девочке не умереть дорогой. Он с радостью взглянул под уголок покрывала, убедившись, что она дышит.

— Мы закрыли ее от духов, чтобы ни одна мудрая мысль не пришла к ней от Богов, наложили проклятие, чтобы люди ненавидели ее, проткнули мозг и выжгли разрядами, чтобы она навсегда осталась неподвижной, слепой, глухой… Но этого нам показалось мало! Мы решили покормить ею червей, заведомо зная, что она не сможет им противостоять… — юноша зло скривился. — Я буду ненавидеть себя до конца свих дней.

— Вы не правы, коллега. Мы боролись не с человеком, — твердо произнес старый маг, польстив своему ученику. — Мы избавляли себя от большой беды! Пусть лучше погибнет один младенец, чем миллиарды населения. Поверь, она ничего не почувствует, даже если черви войдут в нее. Им нужны мозги, а у нее их не осталось.

— Они думают также… — Оливарн кивнул на грязное селение, возле которого они остановились. — Чем же мы отличаемся от них?

— Решение принято, и не нам его отменять… Оливарн, попробуй войти в мое положение! Думаешь, мне легко? — не сдержался Мерхуд, сердито срываясь. — Но я не вижу иного выхода. Мы перестали существовать на целых полгода!

— И мы испугались! Мы, маги! Того, что не смогли понять! Я начинаю думать, что мы потеряли бдительность, вынашивая новый вид заразы! — с усмешкой бросил Оливарн. — Тогда нам осталось недолго. Мы будем худшим для себя бременем!

— Давай не будем судить себя сейчас. Уже поздно.

Оливарн радостно вскрикнул, просканировав планету.

— Я нашел беременную женщину, ребенок которой умер несколько дней назад. Упала с лошади. Плод разлагается, началось заражение крови. Роды, к тому же поздние, они будут тяжелые и с осложнениями. Оставим младенца ей. Я чувствую, у нее в роду был маг… Сильный маг, почти как мы!

— Оливарн, ты не оставляешь мне выбора… Твое упорство погубит нас всех. Она не должна знать о магии ничего! — старый Мерхуд с досадой взглянул на юношу, который питал надежду. Это был его лучший ученик, отважный, умеющий сказать слово, но ему не повезло. Теперь понятно, откуда у него было столько самоуверенности. Его душа не знала сомнений. — Я не сказал тебе самого главного, наша дорога была в один конец. Никто не может пересечь границу дважды! Здесь нет оборудования, которое вернет нас назад, и мы не можем дать его этому миру, ибо червь войдет в наш мир с первым человеком, который пересечет границу. Это мы разрабатывали для них идеологии и уничтожали магию в зародыше, чтобы они не создали его сами.

Оливарн с младенцем на руках обернулся к своему учителю, лицо его стало каменным и бледным. Голос его задрожал.

— Учитель, называйте вещи своими именами. Неужели же мы бросим женщину в беде, только потому, что она имела в роду мага? Она умрет, их медицина не сможет ей помочь! Мы оставляем той, которая возьмет ребенка на воспитание, растение, которое никогда не встанет на ноги, не произнесет «мама»! Хуже, мы даем ей Голлема, который будет преследовать и ее, и ребенка, выкачивая их силу и забирая самое дорогое!

— Голлем был необходим. Если младенец выживет, он сделает память девочки черной, как сама Бездна, чтобы ни один дух не подступился к ней, не одна мысль из пространства не потревожила ее. Мы не должны вмешиваться. Это их жизнь! — отрезал старый маг.

— Но разве духи нас не поддержали?! — воскликнул Оливарн.

— Духи всего лишь посланцы! Им неведом замысел Того, кто их посылает. Кто скажет, вопреки или согласно пророчеству поступили мы?!

— Но мы уже вмешались, когда разрушили их мир! — в отчаянии и ужасе выкрикнул ученик. — Вы учили меня верить в свет и добро, но что тогда свет и добро, если то, чему вы меня учили, оказалось тьмой и худшим злом?! Я отвечаю за девочку, это мое условие.

Старый маг взглянул в глаза своего ученика, запуская руку в его волосы.

— Хорошо… Услуга за услугу, я спасу женщине жизнь и оставлю девочку ей. Здесь слишком много микроорганизмов, против которых у нее нет иммунитета. На коре головного мозга осталось кровь, которая вызовет воспаление и смерть. Женщине не придется долго мучиться с ребенком. И не стоить делать из этого трагедию. Но это последняя твоя просьба… Я должен был это сделать, — он убрал руку с головы ученика.

Внезапно в другой его руке блеснула сталь, он взмахнул ею — и из перерезанного горла Оливарна хлынула кровь.

Ученик усмехнулся, пошатнувшись, с вызовом бросив старому магу.

— Вы убили меня… до того, как произнесли заклятие смерти… под… крепив слова… — рот его, наполнился кровью. Он бы мог исцелить себя, но заклятие смерти не давало достать нужное слово. — Боже, помоги… ей…

Договорить он не успел, сверток выпал из его рук и он упал на землю плашмя, лицом вниз.

Старый маг повернул ученика, закрыл неподвижно застывшие глаза, устремленные с непониманием в небо. Склонился над ним, присев на колени, потом дотронулся посохом. Тело сразу начало гореть, осыпаясь пеплом. Наверное, он ненавидел наложенные на него заклятия, и руки, которые теперь не принадлежали ему.

— Потерпи… Через час ты скажешь мне все, что хотел… Ты был моим лучшим учеником и превзошел меня… — из глаз старого Мерхуда выкатились скупые слезы. — Но я не мог нарушить клятву, данную Совету… Прости… Я прошу у тебя только час, Учитель!