"Про Андрейку, Моську, Алеху и Читаку" - читать интересную книгу автора (Третьяков Юрий Фёдорович)

3. АНДРЕЙКИН АМФИБРАХИЙ

Раньше Андрейка никогда стихов не писал и даже читать их не любил, а тут взял да и накатал за одни присест целое стихотворение: басню, наподобие дедушки Крылова. Конечно, не так складно, как, например, «Слон и Моська», откуда один его дружок получил свою кличку за вспыльчивость характера, по тоже — ничего… Да еще нужно учесть, что спешил, некогда стало обдумывать отдельно слова — хотелось скорее куда-нибудь поместить басню для всеобщего ознакомления.

А вышло все по причине березовой полянки. Была у Андрейки такая любимая полянка недалеко от деревни. Выйдешь из густого леса — вот и она! Вся окружена молодыми березками с ветвями, свисающими до земли, а посередине заросли хвостиками седой полыни. В жару на ней всегда прохладный ветерок веет и полынью пахнет… Кое-где там росли крошечные алые цветочки, каких Андрейка больше нигде не видел и потому их берег, не рвал. Однажды хотел пересадить несколько штук к себе в огород, да раздумал: жалко, вдруг не примутся… А если внимательно присмотреться, обнаружится множество других крошечных цветочков, и все разные! Клевера там были целые заросли, белого и красного, а в земле постоянно проживали в норах шмели и странные осы, длинные, как спички, — ловцы мух.

Березовую полянку даже взрослые уважали: как ни поглядишь — то шоферы там закусывают, то бабы отдыхают, вытянув нахоженные ноги… Мелкие ребятишки ходили туда играть.

А уж Андрейка, как бы ни уморился, лучше лишнее пройдет, но чтобы отдохнуть обязательно на этой поляне: среди свежих ярких березок, под прохладным ветерком, пахнущим полынью, сосновой смолой и хвоей от близкого леса, усталость проходила в несколько раз быстрее, чем в любом другом месте — такой был целебный воздух.

Не только летом проведывал ее Андрейка: зимой, когда она стояла, засыпанная снегом, заезжал сюда на лыжах, вспоминая веселые летние деньки, а только снег стает, приходил глянуть, какие цветы уже вылезли, живы ли шмели и длинные осы…

Алеха с Моськой эту полянку тоже любили и считали своей.

И вот раз сидел Андрейка дома, ничего такого не ожидал, вдруг пришли к нему Алеха с Моськой.

— Чего расселся? — от калитки закричал Моська. — Сидит, как клуша!

— А что?

— Там нашу полянку уже всю испортили, а он сиди-ит!

— Мусору туда навалили… — пояснил Алеха. — И на красненькие цветочки, и на шмелей…

Андрейка тотчас пошел посмотреть своими глазами, что случилось с полянкой.

По дороге Алеха с Моськой рассказали, что там есть, однако такого Андрейка все-таки не ожидал.

По всей березовой полянке возвышались кучи мусора. Старая штукатурка, банки из-под краски, расколотые бутылки, множество аптечных пузырьков, тряпки, рваная обувь, проросшая гнилая картошка и прокислые огурцы…

С каждым годом по всем местам в лесу и в поле все больше попадалось выброшенного мусора. Андрейка уже привык и даже извлек оттуда множество редких и ценных предметов. Медный сапожок, не больше пальца, от какой-то статуи. Страшную книжку без конца и начала с изображениями человеческих скелетов. Осколок старинной чашки с картинкой, на которой была деревня, а сзади развалины не то замка, не то церкви, такие заманчивые, что хотелось в эту картинку залезть и поближе все рассмотреть. Великолепной красоты розовая рогатая раковина с отбитым краем — наверняка из тропических океанов и выброшена, очевидно, по ошибке. Сломанная зажигалка из винтовочного патрона, которую можно наладить. Всего не перечтешь: набралось — целая картонная коробка, спрятанная на чердаке, а другую, неполную, отец спалил в печке по недоразумению…

А тут случай был особый. Самое обидное, что до настоящей свалки рукой подать: пять минут езды на машине. Однако какая-то подлая душа облюбовала для своего мусора вот эту красивую поляну! Да еще и трудился, гад, чтобы проехать: как свернул с шоссе, буксовал в песке, потом ломился по кустарнику, подминая молодые рябинки. Это Андрейка определил по следам, как старый следопыт.

— Не один раз он тут был… — тоже присматривался следам Алеха. — Вон сколько колей понаделал: раз, два, три…

— И без колей можно догадаться! — хмыкнул Андрейка. — Почему? Мусор кучечками свален: сколько кучечек, столько раз и приезжал! На легковой. Если б грузовик, была бы одна большая куча, а этот помаленьку за раз захватывал…

— Давайте подождем, может, еще приедет? — загорелся Моська. — Как дадим камнем по стеклу — будет знать!

Но рассудительный и смирный Алеха не согласился:

— А если он весь свой мусор уже отвез? Ему и не надо больше ехать: он будет дома сидеть, а мы карауль тут, как дураки!

— Нужно узнать, кто такой! — сказал Андрейка. — А как? Очень даже просто! Можно по мусору узнать! Следователи вон по спичке узнают или по одной волосинке: глянет через увеличительное стекло, и готово! А тут вон сколько всего… Приглядывайся да соображай сильней!

Алеха и Моська начали приглядываться к мусору.

— Значит, так… — рассуждал Андрейка. — Штукатурка старая. Вон и обои на ней прилеплены… Байки от краски… Краска масляная, значит…

— Ремонт кто-то делал! — моментально сообразил Моська, и Алеха, гордо улыбаясь, подтвердил:

— Я это же самое только сейчас подумал! Но сказать не успел, ты первый выскочил…

— Точно! — заключил Андрейка, как главный руководитель следствия. — Пока вы оба только еще приступали к думанью, я уже понял!.. Теперь сейчас вспомним, у кого ремонт — и готово!..

Но когда начали вспоминать, кто делает ремонт, оказалось, что ремонт делают многие…

— И у Читаки, и у дяди Пети, и у Полины…

— А вдруг этот ремонт давно уже сделали… — соображал Алеха. — Прошлый год! А мусор все лежал, некогда было… У нас опилки прямо не знаю сколько лет валялись; насилу-насилу выкинули!.. А макуревские не могут, что ли, принести? Еще как: небось зло берет, что у них нет такой полянки!

— Вот еще! — рассердился Моська. — Все не по-твоему!.. Только начнешь что-нибудь думать, а он уже путает!

Однако злись не злись, а прав Алеха… Да и мусор какой-то обыкновенный — в любом дворе может находиться… Пробовали угадать по аптечным пузырькам, припомнив, кто чем болел, но названия лекарств непонятные, не поймешь, от какой они болезни…

Краска и подавно одинаковая: продается в городе в магазине «Хозтовары», не говоря уж о протухлых огурцах и гнилой картошке, которые во всех погребах остаются после зимы. И обувь сильно запылилась и заплесневела сверху. Андрейка даже примерил кое-что — все равно без толку…

В это время на полянку пришла Моськина соседка, Ольгуша, проныра и сплетница, которая никогда не сидела дома, а любила таскаться по дворам, молоть языком и разузнавать новости.

— Чего вы тут бродите? — начала она выспрашивать. — Потеряли что?

— А тебе какое дело? — задрал нос Моська. — Чего приперлась! Не видали тебя тут? Иди, куда шла! Не твоего ума тут — без тебя обойдется!..

Но нахальная Ольгуша хорошо знала Моськин характер и с презрением подняла лицо.

— Хо! Гляньте на него! Испугал! Дрожу прямо! Невоспитанный, а орешь, посинел прямо! Тебя по-человечески спрашивают, так отвечать нужно! Ска-ажите, пожалуйста, какой нервный, спросить нельзя!..

— Хотим угадать, кто тут этот мусор набросал, — объяснил ей Алеха, любивший вежливость.

— Ну? Кто?

— А неизвестно…

Ольгуша быстрыми глазами оглядела мусор и фыркнула:

— Чего тут угадывать? Теть Фросин мусор! Факт остается фактом! Эх вы…

— Откуда знаешь? — подозрительно спросил Андрейка. — Написано на нем, что теть Фросин? А может, чей другой?

— Здрасьте! — дернулась Ольгуша. — Как же не теть Фросин? Это ж ихние бывшие обои — вон к штукатурке приклеены: желтенькие цветочки и вилюшечки… Им привозила племянница из Таганрога… И вон боты теть Фросины; они сначала были с голенищами, потом она их отрезала… А консервы «Печень трески» ей зимой Гриша в посылке присылал пять банок, две она сама съела, одну Полине продала, а две, наверное, и сейчас есть… В тех вон маленьких пузыречках глазная закапка была: она себе в глаза закапывала!.. Каждый пузыречек стоит семь копеек, его через три дня нужно выбрасывать и новый покупать, старое уже не годится. Вот почему их так много!.. А вы не знали?

— Чепуху всякую запоминать еще! — буркнул Андрейка, припоминая, что в этих обрезанных ботах он вроде бы видал тетю Фросю, но тогда не придал значения, не зная, что это может пригодиться.

И насчет пузырьков не сообразил! А ведь недавно отец смеялся: мол, святая исцелительница Хрося лечит всяких невежественных дур нашептыванием, а как у самой глаза заболели — из поликлиники не вылезает и все глазные капли из аптеки перетаскала! А дом свой блюдет пуще глаза, даже никому кругом житья нет через ее дом драгоценный: так и высматривает, не будет ли ее дому от соседей какого вреда:

— Андрюша, детка, ты бы сказал папе свому — нехай бузину чуток подрубя, вить у мине от ней стенка сопрела и крыша ржавея…

Голос — умильный, лисий, но бледный горбатый нос из-под черного платка высовывается, как у бабы-яги…

А когда крыше ржаветь, если ее каждый отпуск сын Гриша окрашивает и теперь вот ремонт целый затеял…

— А я и не запоминала! — вертела плечами Ольгуша. — Я и так знаю! Ух и отремонтировал Гриша теть Фросин дом — прямо что-то особенное! Все блестит! Новыми обоями оклеил: те, желтенькие, говорит, вульгарные были, а эти моющие! Водой можно мыть, а блестят, как мраморные! Ну до того оригинально! А на полу — линолеум, наподобие как паркет, каждая паркетина нарисована — ну что-то особенное! Конечно, имеют средства на такой расход! Деньжонки водятся… На своем «Жигуле» приехал! Он знаете какой практичный? Четыре чемодана привез и сундук заграничный — кофр! Он на своем пароходе в загранки ходит. Им заграничные деньги выдают, чтоб они там тратили. А он не тратит, а приобретает импорт да экспорт всякий, вообще — дефицит! Тут продаст с барышом, вот они и деньжонки! Ох и подживается!

— Откуда знаешь? — продолжал ворчать Андрейка.

— Как же не знаю? Вот новость! Факт остается фактом! Мы у него сами гипюр приобретали! Он раскрыл чемодан, а там — полно всякого гипюру! Разноцветный — до чего оригинальный! А макуревская теть Маша купила тюлю на шесть окон: большие розы, вот такие прямо, и листики… Из Аргентины, что ль… вообще из Европы! Он знаете что еще теть Фросе привез? Бар! Это такой ящичек красивенький, как вот телевизор, только вместо экрана дверка! Открываешь, а внутри все такое зеркальное и миниатюрненькие бутылочки так все и отражаются! Ну, до чего современно! Я тоже мечтаю о баре! Как вырасту, приобрету себе интерьерчик, бар, а на стенку — бра!

— Бра-кра! Тюль-свистюль! — издевался Моська, но Ольгуша не обращала внимания:

— А вы просто лунатики какие-то: ничего не знаете!

Моське надоела ее болтовня, и он закричал:

— Ты много знаешь, нужен он нам, твой бар! У нас поважней есть дела!

— Это какие же? — сощурилась Ольгуша.

— Тебе не положено знать!

— Ух, какие таинственные! — фыркнула Ольгуша. — Чего еще тут знать? Бродят, как лунатики! Лунатики, факт…

И она побежала спасаться, так как разъяренный Моська схватил отрезанный бот и запустил в нее — жалко, что не попал! Ольгуша скрылась за кустами и там хохотала, долго и громко, как артистка, но гнаться за ней не стали, пошли назад.

— Значит, вот это кто… — сказал Алеха. — Сроду не заподозришь…

— Ты не заподозришь, а я заподозрю!.. — возразил Андрейка. — Я его давно заподозрил! Он самый противный!.. Чего ни скажет — все с подковыркой: хи-хи-хи, хе-хе-хе… Я ему как человеку говорю: чего вы не привезете попугая или обезьянку? Правильно ведь сказал? Чем тюль возить, которого и здесь завались, попугая-то ведь выгоднее везти? Не говоря про обезьянок… А он: тут своих обезьян хватает, только осталось хвосты прицепить… Я догадался, на кого намекает… да связываться было неохота! Теперь я ему покажу!

— А что ты сделаешь? — спросил Алеха.

— Знаю что…

Моську осенила мысль…

— Стой! — воскликнул он. — Давайте вот что сделаем! Давайте соберем этот мусор, привезем и у теть Фроси прямо под окнами высыпем. Пускай глядит!

Моськина мысль была, конечно, хорошая и справедливая, но Андрейка ее забраковал:

— Улицу портить? Улица не виновата…

— Тогда… тогда… Перекидаем все к ним через забор! Во!

Так выходило еще лучше, но уперся Алеха:

— Да, тут такое пойдет! От одной теть Фроси крику не оберешься! И дома… Отец сегодня только первый день начал со мной разговаривать, и мать ругаться перестала… И все опять сначала, не успеешь отдохнуть?

— Чего ни скажи, все нельзя! — обозлился Моська. — Чего я ни придумаю, нельзя да нельзя… Ну и как хотите!

Рассерженный Моська свернул на стежку, тянувшуюся к его дому… За ним и Андрейка с Алехой разошлись каждый в свою сторону…

Андрейка шел, задумавшись, пока не набрел на самого Гришу — теть Фросиного сына. Он был тощий, жилистый и кривоногий, а лицо широкое, как блин, с крошечным носишкой и реденькими кошачьими усами.

Наряженный в новые синие джинсы и распашную рубаху, изрисованную крылатыми лошадьми, он протирал тряпочкой своего красного «Жигуля», что делал по нескольку раз в день. Рядом стоял подвыпивший пастух дядя Коля Копейкин и спорил про каких-то англичан:

— Ты мне об англичанов не толкуй, иде ты мог их видать? С пароходу? Ты у дядь Коли спроси, дядя Коля их в войну видал-перевидал в городе Архангельском! Матросы из арктицких конвоев! Народ скупой! Сердитай! Вот спроси у него закурить, это он дасть, это он не откажет! Но боже тебя упаси к нему в тумбочку, не спроша, залезть! Серчает! Драться лезет!

— Непривычные к нашему панибратству… — хехекнул Гриша.

Андрейка не вытерпел и встрял в разговор:

— А мусор везде выбрасывать — не панибратство, да?

— Какой мусор? — прикинулся непонимающим Гриша.

— «Какой»! Ваш мусор! Где березовая поляна… Мы точно узнали чей: и обои, и боты отрезанные, и пузырьки…

— Какие щепетильные, скажи на милость! — насмешливо развел руками Гриша. — А куда же его девать?

— На свалку! Есть свалка… Почему обязательно в самое красивое место?..

Гриша продолжал посмеиваться:

— Глядите-ка! Тоже стали разбираться: «красивое»… Эстетики нашлись! Я, например, не заметил там особенной красоты: полянка как полянка… По-моему, все полянки одинаковые… А на свалку не всякий поедет: инфекций прикажешь там набираться, на свалке вашей?..

— Ты, Андрюха, помалкивай, чего не понимаешь! — сказал дядя Коля. — Ты его слухай… Он человек бывалый, козырный: они с Пятровной нынче из бара пьють! Мы народ серый, мы покуда из стакана! Абы поболе!

— Неужели трудно было до свалки довезти? — не отставал Андрейка.

За Гришу ответил дядя Коля:

— Наш мусор недостоин рядом с ихним находиться!.. У них — культура!.. Куда нам…

Гриша перестал посмеиваться:

— А чем ты докажешь, что я? Ты видал?

— Знаю!

— Нужно доказать!

— Докажем!

— Ну и что?

— А то!

— Ты чего лезешь не в свое дело? Ты сознательный?

— Сознательный!

— А я — нет! Ясно? И отвали! Нечего мне тут права качать!.. Молокососы, понимаешь…

И Гриша полез в своего «Жигуля».

— Ладно… Мы тебе устроим штуку… — тихонько злобился Апдрейка. — Растопырил усы, как кот… и думает, что полянки можно замусоривать. Попомнишь полянку, кошачья морда!..

Но Гриша услыхал и высунулся из кабины:

— Что ты мне сделаешь?

— Увидишь! Вот увидишь…

— Молчать! — шутливо прикрикнул дядя Коля на Андрейку. — Ты как осмеливаешься некультурность свою выказывать? Большого человека оскорбил, котом его обозвал. Тебя чему в школе воспитывали? Какой он тебе кот? Конешно, по усам маленько смахивает… Чистоплотный тоже!.. Коты, они завсегда чистоплотные… Был у меня один…

Гриша дал газ и укатил. Андрейка тоже не стал дослушивать про чистоплотного дядь Колиного кота, увидав, что по улице идет Читака и несет ведро воды из колонки, поставив его себе на голову и слегка придерживая руками.

— Во! — похвалился он. — Вчера по телевизору показывали, как в Индии носят… Получается? А так правда удобнее: руки почти не заняты, только макушку больно и глаза по сторонам не видят. Да можно привыкнуть… А ты почему такой?

Андрейка рассказал про полянку.

Читака выслушал, потом, присев на корточки, поставил ведро на землю, пощупал макушку и заявил:

— Этого дела так нельзя оставлять!

— Мы и хотели с тобой посоветоваться…

Моськино предложение Читака, как человек ученый, мирный, не любящий скандалов и боев, тоже не одобрил и пообещал что-нибудь посоветовать — потом.

— Когда?

— Не знаю… Я уже мозги включил, теперь они сами думают… Они у меня автоматические! Когда надумают, не знаю: сегодня или завтра… От меня не зависит…

— А могут ничего и не надумать?

— Такого не может быть!.. — ответил Читака. — Чего-нибудь да надумают…

Он опять водрузил ведро на голову и пошел, глядя прямо перед собой. Но мозги у него и вправду оказались автоматические, потому что, отойдя немного, Читака вдруг остановился, поспешно снял ведро и, оставив его посреди улицы, побежал за Андрейкой:

— Стой! Знаешь что? Нужно его через газету протащить! Опозорится на весь мир! Так и надо! Помнишь, как дядь Колю Копейкина описали в райгазете за то, что он с работы на работу часто переходил: «Жив курилка!» — называлась. Его потом задразнили прямо! Кто ни увидит: «Дядь Коль, да ты жив?», «Дядь Коль, давай закурим, раз ты жив!» И сами: га-га-га! До того довели, что он чуть не завербовался в Караганду, но пока дом продавал, всем надоело его дразнить, он и остался… Даже курить бросил, хотя, говорит, через кашель…

— А ты сумеешь написать? — обрадовался Андрейка.

— Сумею! — кивнул Читака. — Хотя и не пробовал… Только не сейчас, а когда-нибудь после… Сейчас мы уезжаем гостить в город на неделю! Ты попробуй пока сам.

— Да я не умею.

— А чего тут уметь? Что тут такого? Описывай все подробно, главное, старайся, чтоб посмешней получалось… Жалко, что название «Жив курилка!» уже было, а то хорошо бы его проставить. Сейчас я тебе приблизительно…

Он задумался, глубокомысленно подняв глаза.

Из-за угла вышла Читакина мать, одной рукой подхватила ведро, другой — уцепила Читаку и поволокла за собой, ругаясь:

— Тебя, с-собачонок, за чем послали? Машина дожидается, а он ста-аит балакает: тара-бара!..

Читака успел только крикнуть:

— Я вам потом в письме все подробно напишу!

Читакина мысль Андрейке очень понравилась. Если сочинить посмешнее, все прочтут, Гриша с тетей Фросей будут опозорены, и ни капли их не жалко. Да еще описать стихами! Мать рассказывала, что раньше, когда в Шапкине не только телевидения, но даже радио не было, а газету выписывал только сельсовет, тогда про таких, как Гриша, складывали частушки и пели: осрамят не хуже, чем в газете! Стихи лучше и тем, что их запомнить легче.

А что тут особенного? Ведь в стихах главное — складные рифмы подобрать, и Андрейка вдруг обнаружил, что это — дело нехитрое. Вот, например, идет кошка… Кошка, картошка, гармошка, лукошко… Да сколько угодно можно напридумывать! А на какое слово рифм мало или нет совсем, его всегда можно другим заменить — полегче…

Сперва он решил писать стихотворение громадное — целую поэму, потому что в маленьком не поместятся все подлые поступки Гриши: нужно полянку описать, какая была и какая стала, самого Гришу в смешном и противном виде, тетю Фросю подбавить, которая тоже виновата, дальше — видно будет…

Он взял листок бумаги, ручку и начал сочинять, но призадумался, с какого боку подступаться… Только бы удалось начать с самого начала, а дальше, глядишь, и стронется, пойдет одно за другое цепляться! Да вот начало никак не начиналось…

Вообще-то поэмы — произведения длинные, для первого раза трудные… Не слыхать, чтобы настоящие поэты прямо с поэм начинали: они сперва учатся на мелких стишках, потом пишут все длиннее и длиннее, а под конец и до поэм добираются…

Мать увидела и удивилась:

— Да ты никак за письмо принялся? Должно, в лесу волк сдох! Давно, давно пора дядю Ваню отблагодарить за посылку! Какую неделю откладываешь…

— Дядь Ване я тоже напишу… вскоре… — пообещал Андрейка. — А сейчас у меня поважней дело… Поэму пишу!

Мать остолбенело уставилась на Андрейку, потом прыснула:

— Чего-чего?

— Поэму! Что тут особенного? Будет называться — сатирическая и юмористическая поэма… про Гришу с Петровной: как он всю полянку замусорил… Петровне тоже достанется… Будут знать!

Мать перестала смеяться:

— Во-он что… Да ты сдурел? С Петровной связываться захотел!..

— А они что делают!

— Мало ли… Можно на словах сказать, если что… А он, глядите-ка, что задумал! Иль ты ее не знаешь? Самая подколодная старуха во всем Шапкине! Даром что с языка не сходит: «я бога бою-уся…», «ты, дочка, бога бойси-и»… Она потом со свету сживет!.. С тебя спросу нет, а ты подумал, каково нам с отцом? Да она в суд побежит, у ней чуть что: «оскорбление личности…» Вот я отцу скажу, он тебе пропишет поэму! Поэмщик какой! Попробуй только у меня напиши… Ну-ка, дай-ка сюда!..

Мать выхватила у Андрейки ручку и спрятала в карман, будто в доме не найдется других ручек или карандашей… Конечно, вступать в конфликт с отцом и матерью не годится, но и этого дела тоже оставлять нельзя, правильно Читака сказал.

Андрейкины мозги оказались автоматическими, не хуже, чем у Читаки: как включились — стихотворение сочинять, так и пошли все там винтики и колесики крутиться — остановить нельзя и на другое не переключаются, заело переключатель.

А что если написать басню? Ведь в баснях как бывает? Для виду описывается какой-нибудь зверь, а на самом деле человек. Гриша, например… Можно так подсочинить, что все угадают, про кого, хотя не придерешься. И заглавие само выскочило в голове, когда Андрейка представил щекастое Гришино лицо и реденькие белые усы: «Кот-обормот!»

От такого смешного заглавия (кот и вдруг — обормот!..) даже самому автору смешно сделалось, и начало выдумалось как-то само собой:

Чтобы не получилось ошибки, Андрейка припомнил, нет ли в Шапкине еще синих домов, а то может пострадать невиновный, но оказалось — только один, у тети Фроси…

Любому ясно, на кого тут намекается. Насчет курносости тоже ввернуто не зря: коты вообще курносые, поэтому, если специально об этом упомянуть, значит, имеется намек кое на кого!

Пока про дома вспоминал, еще две строчки сочинялись:

Сложил все строчки вместе — получилось вовсе хорошо, и не придерешься — про кота, и все.

У Андрейки даже ладони зачесались — скорей дальше сочинять!

Он отыскал огрызок карандаша, блокнотик, удалился в лопухи за огородом и, приспособив вместо стула перевернутое ржавое ведро, начал строчить свое произведение.

Описание полянки вышло очень красиво: как там росли березки и кукушкины слезки, цветы цвели, а над ними гудели шмели… С мусором тоже никаких хлопот не было, мусор описывался легко, потому что почти весь оказался в рифму: башмаки, пузырьки, мешки и прочее… Очень наглядно получилось, словно своими глазами на полянку глядишь!

Закруглил так:

Правда, коротковато вышло и вроде бы в конце не хватает чего-то, но басни длинными и не бывают. В середку можно, конечно, еще пару куплетов вставить, однако ни к чему: начнешь вставлять, да испортишь!

Все-таки в целом виде басня ему здорово понравилась. Ведь нужно учесть, что с первого разу написано, и условий не было: сочинял в лопухах, на ведре… И то как получилось!

Поставив последний восклицательный знак, Андрейка начал расхаживать между лопухами и декламировать свое произведение.

Сначала продекламировал со смешным выражением, как артист Игорь Ильинский. Потом протяжным голосом с подвыванием, как зачитывал свои чепуховые стихи физрук Борис Иванович. И так, и этак получалось просто замечательно. Не удержавшись, он пошел к матери, занятой стиркой, потоптался возле корыта и хитро спросил:

— Хочешь послушать одну басню Крылова про кота?

— Ну-ну… — ответила мать, не поднимая головы от корыта.

Выбросив первый куплет, чтобы она не догадалась, Андрейка на манер Игоря Ильинского прочитал свою басню, которую уже запомнил наизусть.

Не дослушав до конца, мать с сомнением покачала головой:

— Ох, чтой-то не похоже будто на Крылова…

— Это почему такое?

— У того куда складней… А тут коряво чтой-то…

— Ничего ты не понимаешь в баснях! — обиделся Андрейка и ушел к Алехе с Моськой.

Вполне возможно, что мать не сумела понять стихотворения потому, что оно было не целое, без начала… Да и не разбирается она в этих делах.

Зато Алеха с Моськой, понимавшие в поэзии получше матери, когда Андрейка зачитал им свою басню, предварительно растолковав, в чем суть, пришли в восторг, даже не поверили:

— Неужели все сам сочинил от начала до конца? — допытывался Моська. — Ниоткуда ничуть не списывал? Вот это да! А здорово про синий домик вкручено!

Алеха посоветовал:

— Чтоб всем понятней было, проставь сверху: посвящается Г. И. К… У Лермонтова чуть не над каждым стихотворением стоит!

Алехин совет Андрейка с удовольствием исполнил: получилось как все равно в хрестоматии!

Однако и Алеха с Моськой заметили, что с концом не все ладно:

— Все-таки она недоконченная какая-то… — начал наводить критику Моська. — Конца не хватает… В баснях полагается, чтобы ему влетело хорошенько: нужно конец присобачить…

Андрейке Моськина критика не понравилась: напиши попробуй сам, а потом и присобачивай хоть сто концов.

— Как тут сделаешь?.. — недовольно буркнул он.

Моська приставил палец к голове.

— Как? Тут нужно… Сейчас… Подожди… Тут нужно вот что подбавить… В этом месте хорошо бы его… за волоса вытащить!

— Кота за волоса?

До Моськи дошло:

— Для примера сказано, чего придираешься? Котов, конечно, всегда за хвосты вытаскивают… больше не уцепишься… Та-ак… Тихо! Значит, так… Не путайте меня, а то забуду! Сейчас… сейчас… Ага! Вот! «Потом пришел один Барбос и вытащил его за хвост!» Ха-ха-ха-ха-ха!

— Какой еще Барбос? Откуда он взялся?

— Да мало ли… Откуда-нибудь! Важно, что вытащил за хвост. Хи-хи-хи-хи-хи!..

Неуклюжая, ни к селу, ни к городу, Моськина добавка никуда не годилась. Даже ничуть не в рифму: Барбос — хвост!..

Но Алеха тоже захохотал и одобрил:

— Верно! Подбавляй! Пускай знает! С этим гораздо лучше!

Волей-неволей к своей хорошей басне пришлось добавить Моськины неуклюжие строчки, чтобы не обижать друзей. Ладно уж: хорошее стихотворение две плохие строчки не сильно испортят… Вот и Алехе так больше нравится, а он человек честный, прямой, зря не станет захваливать… А Грише — подходяще! За хвост его вытащить! Потом, может, и лучше что выдумается, а пока пускай так побудет…

Еще раз прослушав всю басню в окончательно доделанном виде, Моська с восхищением воскликнул:

— Вот, теперь в самую точку! «Вытащил за хвост»! Гы-гы-гы-гы-гы!.. Во смехота!

— Да коряво чтой-то… — пытался убедить его Андрейка. — Надо бы исправить…

Моська и слушать не захотел:

— Чего там! Да если хочешь знать, это — самое хорошее место! Прямо ржачка!..

Начали думать, куда поместить Андрейкино произведение.

Если послать в газету «Вперед», где иногда печатали стихи, то вдруг долго держать будут? Сын пишущего физрука Бориса Ивановича рассказывал, что отцовские стихотворения там иногда по полгода держат — очередь не доходит… Да еще начнут придираться, не хуже чем сейчас Моська: то не так да это исправь, а у Гриши отпуск кончается, он уедет и не успеет прочитать про себя… А сама тетя Фрося сроду на газету не подписана, да и будь у нее газета, вряд ли она ее Грише пошлет, не захочет расстраивать…

Решили Андрейкино произведение отнести в клубную стенгазету. Завклубом Зойка давно ко всем приставала, чтобы несли ей разные заметки, а то никто не несет, а ее за это ругают. Конечно, настоящая газета — почетнее, и народу больше прочтет, но, с другой стороны, кому интересно читать, кто Гришу не знает? А тут — зайдут люди в клуб, увидят новенький материальчик, прочтут, и начнется катавасия.

Алехе и Моське тоже хотелось пойти вместе с Андрейкой стихотворение опубликовывать. Но им заход в клуб был временно запрещен, так как в прошлый выходной они помогали Зойке заводить пластинки, да начали толкаться, кому первому, и кокнули две самые лучшие, а Зойка сказала, чтоб в клуб не являлись, покуда не представят точно такие же пластинки взамен. А где их взять, такие же, если они, может, только в Москве продаются, а больше нигде?

Алеха своим красивым и аккуратным почерком переписал басню на поздравительной открытке с букетиком незабудок в уголке, жалея, что не нашлось открытки с котом, и Андрейка пошел один.

Завклубом Зойка, как всегда разодетая и начепуренная, сидела на своем месте, вязала платок и слушала пластинки, запустив проигрыватель на полный звук.

Увидев Андрейку, она закричала:

— Журналы закрыты в шкафу! Так что не рассчитывай!

— Я и не рассчитываю… — смущенно сказал Андрейка. — Я по другому делу… Вот — произведение принес…

Зойка даже перестала вязать:

— Какое еще произведение?

— Стих…

— Сам, что ль, написал?

— А что? — обиделся Андрейка. — Не могу, что ль?

Зойка хихикнула:

— Вот так поэт, невольник чести! Ну-ка дай…

Шевеля губами, она прочитала басню и одобрила:

— Ничего… Немножко, конечно, бестолково, но сойдет… Это ты в кого целишь — в Гришку, что ль, теть Фросиного? Дом-то — синий?

Андрейка кивнул.

— Я сразу догадалась!.. А он и правда на кота похож! Это ты верно подметил. Стиль у тебя неплохой, хотя размер не выдержан…

— Длинновато?

И Андрейка сразу решил, что в крайнем случае можно укоротить за счет Моськиной добавки…

— В поэзии размер считается иначе, чем в обуви, например… — объяснила Зойка. — Там не в номерах дело, а в ударениях… Нас и культпросветшколе разным размерам учили! Вот могу сейчас сказать, какой тут размер… Кажется, ямб…

Она долго что-то шептала, размахивая в воздухе пальцем.

— Или не ямб?.. Пожалуй, амфибрахий…

Андрейка, с беспокойством следивший за ее рукой, осведомился:

— А это хорошо?

— Конечно! — убежденно ответила Зойка. — Пушкин часто писал амфибрахием!..

Андрейка еще больше загордился: нежданно-негаданно взял да прямо с первого разу и сочинил целый амфибрахий! Хотя Зойка сомневалась:

— Или не амфибрахий?.. Хорей, может…

Хорей Андрейке не понравился, и он попросил:

— Пускай будет амфибрахий, ладно?

— Да пускай… — согласилась покладистая Зойка. — А что же ты, поэт, фамилию не подписал?

— Да-а… — замялся Андрейка.

— Петровны боишься! — догадалась Зойка. — Это ты прав: змея еще та! Ладно. Только без подписи не полагается. Можно проставить псевдоним: другую какую-нибудь фамилию… Будешь как раньше селькоры были, маскировали себя от кулаков…

Андрейке делалось еще приятней: амфибрахий сочинил и псевдоним заимеет!

— Можно так — Обезьянников? — придумал он.

— Нельзя… — поморщилась Зойка. — Неблагозвучно. Вот недавно я читала роман про одного селькора, его потом кулаки убили, он писал под псевдонимом Красный Глаз… Значит, все видит и на карандаш.

Андрейка представил себя и свой глаз в виде светофора, недавно зачем-то установленного в райцентре, и это ему ужасно понравилось! Так и есть: заметил безобразие — на карандаш его. Только «красный» ни к чему, будто он кролик…

— А Соколиный Глаз можно?

Зойка подумала и сказала:

— Нельзя. Заимствовано.

Решили подписать коротко и устрашающе: Глаз.

Для пущего страха внизу амфибрахия Андрейка пририсовал широко открытый глаз, окруженный ресницами, будто сиянием.

В таком виде Андрейкино произведение наклеили на последнем столбце газеты, поверх какой-то заметки, пожелтевшей от времени.

Андрейка вышел и опять зашел, чтобы проверить, бросается ли в глаза новая заметка каждому входящему в клуб. Хоть газета была повешена в неудачном месте — далеко от двери, блестящая открытка ярко выделялась среди пыльных; столбцов, так и приманивая прочесть, что там изложено.

После этого Андрейка уселся на лавку и начал дожидаться какого-нибудь читателя, чтобы посмотреть, как тот будет читать…

Скоро протарахтел мотоцикл, заглох у клуба, но вместо читателя зашел Зойкин жених — косматый Валера. Этот на амфибрахий даже не глянул, а первым делом молча взял автора за шиворот, вытащил на крыльцо и закрыл за ним дверь на крючок.

Андрейка ничуть не обиделся и некоторое время для шутки заглядывал во все окна, внезапно, как привидение, появляясь то в одном, то в другом. Наконец па крыльцо вышла Зойка и сказала, что если он сейчас не прекратит хулиганить, и не уйдет, то амфибрахий снимут…

Андрейка испугался и ушел.

Он солидно шествовал по родной улице, озирая все вокруг своим глазом, словно выискивая, нет ли где каких безобразий, чтоб моментально взять их на карандаш.

Вон дядя Коля Копейкнн опять идет в сельпо, желтый кот Тихон развалился на солнцепеке, Сенечкины куры купаются в пыли, бабушка Митревна прикорнула на крылечке, и никто не знает, что всем знакомый Андрейка теперь уже не Андрейка, а таинственный селькор Глаз, недавно запросто сочинивший один интересный амфибрахий, который висит под псевдонимом в клубе для всеобщего ознакомления.

Бессмысленные ребятишки под предводительством Моськиного брата Федора с визгом и хохотом стегали друг друга крапивой по ногам.

— Эй вы! — прикрикнул на них Андрейка.

Те оробели и начали пятиться.

— Амфибрахии знаете?

Брат Федор, глядя исподлобья, тихонько покачал головой.

— То-то! Не доросли еще, чтобы в амфибрахиях разбираться!.. — гордо сказал Андрейка и прошествовал дальше.

Ему захотелось сходить глянуть, как там проводит свою презренную жизнь вредитель природы и барахольщик Гриша, еще не знающий, что очутился под прицелом грозного Глаза и отныне навеки заклеймен позором, благодаря остроумному амфибрахию «Кот-обормот».

Гриша стоял на стремянке перед домом и кропотливо окрашивал оконные наличники серебряной краской.

Андрейка замедлил шаги и окинул его суровым неподкупным взглядом.

Гриша сверху тоже взглянул на Андрейку и с противной ухмылкой спросил:

— Ну, успокоился?

— Мне не нужно успокаиваться… — таинственно сказал Андрейка. — Я и так спокойный… Вот кое-кому придется скоро обеспокаиваться сильно…

— Это кому? Уж не мне ли?

— Да хоть и вам!

— Почему же? — Гриша спустился на одну ступеньку.

— Да уж так… — ответил Андрейка и, не удержавшись, зловещим голосом произнес: — Глаз!

— Какой глаз? — Гриша обоими своими жуликоватыми и бессовестными глазами внимательно всмотрелся в Андрейку.

— Да имеется такой… Скоро узнаете!

И Андрейка отправился дальше, загребая ногами, как положено ходить авторам произведений.

— Эй, пацан, как тебя… Андрей! Погоди, слышь, что ль? — позвал сзади Гриша, но Андрейка даже не оглянулся.

Алеха и Моська с нетерпением его дожидались. Андрейка рассказал им все в подробностях.

— А про мой конец Зойка ничего не отзывалась? — спросил Моська.

— Нет…

Алеха проявил слюнтяйство и бабью жалостливость:

— А если он застесняется и мусор уберет? Тогда придется стих взять… К чему их напрасно срамить?

— Еще чего придумал! То вешать, то снимать, да? — забеспокоился Андрейка. — Пускай висит! В настоящей газете ведь после не вырезают?

— Да не уберет он… — поддержал его Моська. — Хотя кто их знает… Между прочим, я ему сейчас намекнул маленько… Он идет мимо, а я спрашиваю: «Товарищ Барбосов к вам еще не приходил?» Он: «Какой?» Я говорю: «Да насчет вытаскивания за хвост… Скоро придет, ждите!» Он ошалел и исчез! Хе-хе-хе-хе-хе-ха!..

Подождав больше часа, Андрейка в сопровождении друзей наведался в клуб, чтобы узнать, не приходил ли Гриша или еще кто читать газету. Клуб оказался на замке, но в окошко можно было увидеть, что амфибрахий висит как миленький, читателей ждет. Навели справки у бабушки Митревны, жившей по соседству с клубом. Она объяснила, что видела в окошко, как Зойка замкнула клуб и махнула с Валерой па мотоцикле в сторону райцентра — должно, производить закупки к свадьбе. А заходил ли в клуб кто-нибудь еще, она не заметила, однако ни Петровны, ни Гриши не было — это уж безо всякого сомнения…

Когда они шли мимо отремонтированного дома тети Фроси и только поравнялись с калиткой, Гриша сразу выглянул и веселым голосом позвал:

— Эй, орлы! Погодите минутку, что скажу!.. Давно собираюсь в гости вас позвать… Вручить кое-какие сувенирчики из Африки на память о дяде Грише, чтобы «мир-дружба», как говорится, а?

— На кой они нам, у нас своих много… — буркнул Андрейка, сообразив, что Гриша уже пронюхал обо всем и хочет теперь купить их своими ерундовыми сувенирчиками, чтобы амфибрахий сняли.

Моська, наверно, тоже так подумал и вызывающе заявил:

— Не выйдет! Раньше надо было думать! А теперь дело сделано, переделать уже нельзя…

— Да какое дело-то? — не отвязывался Гриша. — Вы хоть осветите в общих чертах!..

— Узнаете… — зловеще пообещал Андрейка, а Моська продекламировал:

Гриша даже растерялся:

— Кого?

— Да одного там кота!.. — туманно пояснил Моська и захохотал, наслаждаясь тонкостью и остроумием своей добавки. Андрейка тоже засмеялся, и они ушли, а Гриша бессильно грозился сзади:

— Меня не испугаешь… Я пуганый!..

Однако испугался: бросился следом и, догнав ребят, опять заговорил — ласковым лисьим голосом, точно сама тетя Фрося:

— Ну слушайте, пацаны… Ну чего вы под меня копаете?

— Не раскидывали бы мусор! — непреклонно ответил Андрейка.

— Да неужели ж вы из-за мусора все это затеяли? Скажите на милость! Разве это по-соседски?.. Ерунда какая…

— Кому ерунда, кому нет!

— Слышь, пацаны… — понизил голос Гриша. — Может, сговоримся, а?

— Нечего нам сговариваться! — стоял на своем Андрейка.

— Нас не купишь — поддержал его Моська и опять торжественным голосом повторил: — И вытащил его за хвост!

— Да хоть объясните, как это понимать: за хвост?

— А так! — ликовал Моська. — За ушко да на солнышко!

Они дошли до Моськиного дома, заскочили в калитку, закрыли ее за собой на засов и полюбовались в щелочку на Гришу. Тот стоял, злобно утупясь в землю, и выражение его лица было злее, чем у волка!

Он что-то шептал, потом махнул рукой и быстро-быстро пошел — почти побежал назад…

Вечером Андрейка несколько раз наведывался в клуб, но он был закрыт…

А на другое утро, когда Андрейка встал завтракать, отец сидел за столом и при виде Андрейки воскликнул:

— А, вот он ты, друг! Ну-ка, иди сюда на расправу! Рассказывай честно, что у тебя за история с Петровной вышла? Какую это вы там с дружками механику под ее Гришу подвели?

Пришлось сознаться:

— Ничего такого… Просто басню я сочинил… в виде амфибрахия… Про кота и про мусор… Как кот занимался порчей природы… Про Гришу там даже не упоминается!

— Это — что ты давеча мне зачитывал будто Крылова? — вспомнила мать. — То-то я гляжу: не Крылов это, нет! Больно несуразно…

За «несуразно» Андрейка не стал обижаться: раз сама Зойка, которая обучалась в культпросветшколе стихам всевозможных размеров и получше разбирается, и то не нашла ничего несуразного, наоборот, всячески расхваливала: «стиль неплохой», «верно подметил» и прочее, а мать что в таких делах понимает?

— Какой такой… амфи-брехий? — не понимал отец.

— Стих называется, — растолковывал ему Андрейка. — Пушкин так писал и другие многие… Все одобряют… Зойка даже для своей стенгазеты выпросила… Я не давал… Зачитать?

— Давай, послушаем…

Андрейка с выражением, на манер Игоря Ильинского, прочитал свой амфибрахий, отбросив Моськину добавку, которая, что ни говори, а басню портила, торчала там ни к селу ни к городу…

Отец прослушал и удивился:

— Сам сочинил?

Андрейка скромно кивнул.

Отец подозрительно присмотрелся к Андрейке:

— Да ты не врешь? Больше ничего не было?

— Честное пионерское!

Тут отцу ничего не оставалось, как поверить.

— Вот так поэт у нас в семье объявился! — хмыкнул он и обратился к матери: — Неужто только из-за этого он удрал?

— Кто? — не понял Андрейка.

— Гриша, кто же! Сегодня чуть свет покидал весь свой кримплен-гипюр в «Жигуля» и рванул. Я у Петровны спрашиваю: «Чего это он так экстренно отбыл, не доверша ремонту своего?» А она… — Отец здорово умел изображать тетю Фросю: — «Вы нябось, знаете… чаго спрашивать?.. Що жа ему остаетца, кады злы люди под него яму роють, со свету сжить, хочуть, нязнамо за што? Завидывають моим сынам, што живуть хорошо, все в шалку ходють…» — «Кто же?» — спрашиваю… «Ай не знаити? Ох, не по-суседски это, не-ет… Бога надоть боятца-а… Андрюшка ваш со своимы фулюганами под тюрьму его подводють, доказать сулятся, страмотять на кажном шагу…»

— Пуганая ворона куста боится! — сказала мать.

— Испугаешься! Какую он тут коммерцию развел, что твой коробейник: «есть и ситцы и парча…» Эй, поэт, чье стихотворение? Верно! Думал, ты не знаешь… У них в торгфлоте насчет этого строго! Там с такими коммерсантами разговор короткий: за хвост — и вон! Он, надо полагать, прослышал, что ребята критику какую-то на него написали, да не разобрал, в чем дело, и рванул следы заметать. Спекулянт чертов! Вот, брат Андрейка, каких делов вы настряпали с брехием своим! А написано толково… Ты, мать, зря придираешься! Однако, поэт, ты у меня смотри!

Отец погрозил Андрейке пальцем, на чем весь разговор и закончился.

По утрам клуб не работал, поэтому Андрейка побежал к Зойке домой, чтобы разузнать подробности.

Зойка еще спала, имея привычку до самого выгона стада просиживать с Валерой на крылечке у бабушки Митревны, где они вдвоем нагрызали целые горы шелухи от семечек.

Андрейке пришлось долго барабанить в стекло, пока заспанная Зойка не высунулась в окошко.

— Доброе утро, Зой! — приветствовал ее Андрейка. — Ох, и подолгу ты спишь!

— Чего тебе!..

— Да спросить… Гриша приходил вчера читать про кота?

Зойка хлопала глазами, ничего спросонья не соображая, потом закричала:

— Это ты меня за этим будил? Да ты очумел, что ль? Вот навязался! Я те дам людей будить с котами своими.

— Ну, Зой… Ну, скажи… — канючил Андрейка. — Ну что тебе — жалко? Приходил?

— Он сроду не ходит! — ответила Зойка. — Он за границей разных кабаре насмотрелся, своим брезговает, презирает… А ты, Андрейка, черт, вот попробуй еще разбуди меня, я прямо не знаю, что с тобой сделаю!.

И она захлопнула окошко.

Это Андрейку ничуть не огорчило, даже наоборот: еще и не прочитав амфибрахия, Гриша в панику ударился, а если бы прочитал, что с ним было бы? Глаз ему не шутка.

Березовую поляну Андрейка с друзьями вскоре освободили из-под мусора. Пришли с лопатами и кое-что в сторонке закопали, кое-что сожгли, а Моська все-таки не утерпел и отрезанные боты тети Фроси закинул ей через забор в сад. Опять стала полянка такая же. Может, только чуть похуже, чем была…

За хлопотами сочинить что-нибудь еще было просто некогда, и когда Зойка, увидав как-то Андрейку, крикнула: «Эй, поэт! Чего же больше ничего не приносишь?», Андрейка ответил: «Вдохновение не нашло! Как найдет, обязательно принесу!..»