"Мера отчаяния" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

9

Следующий день прошел спокойно: всё в квестуре двигалось своим чередом. Патта велел доставить Яковантуоно в Венецию и допросить касательно его отказа давать показания, что и было выполнено. Брунетти встретил беднягу на лестнице, когда того вели в кабинет Патты два вооруженных автоматами полицейских. Pizzaiolo поднял на Брунетти глаза, но не подал виду, что узнал комиссара, — на его лице застыло простецкое выражение, какое итальянцы умеют надевать на себя, общаясь с представителями власти.

Увидев его грустные глаза, Брунетти задался вопросом: а имеет ли какое-нибудь значение правда о смерти? Убила ли жену Яковантуоно мафия, или же несчастному это всего лишь показалось — в любом случае он считал государство и его слуг беспомощными, неспособными защитить его от угрозы, исходящей от куда более могущественной силы.

Все эти мысли пронеслись в голове Брунетти, пока Яковантуоно поднимался ему навстречу по лестнице, но они были слишком смутными, и он не смог бы выразить их словами даже самому себе, отчего лишь кивнул в знак того, что узнал его, — маленького человека, казавшегося еще меньше из-за двух огромных полицейских, возвышавшихся над ним.

Продолжая подниматься по лестнице, Брунетти вспомнил миф об Орфее и Эвридике, о человеке, который потерял жену, обернувшись, чтобы убедиться в том, что она по-прежнему с ним. Он не послушался запрета богов и таким образом приговорил ее к вечному пребыванию в Аиде. Боги, правившие Италией, тоже приказали Яковантуоно кое-чего не замечать, а когда он ослушался, навсегда забрали у него жену.

К счастью, на верхней площадке лестницы его ждал Вьянелло, и Брунетти отвлекся от своих невеселых раздумий.

— Комиссар, — начал сержант, увидев шефа, — нам позвонила женщина из Тревизо. По ее словам, она живет в том же доме, что и супруги Яковантуоно.

Брунетти прошел мимо сержанта и кивнул ему, приглашая следовать за собой. Они двинулись по коридору в кабинет комиссара. Повесив пальто в шкаф, Брунетти спросил:

— И что она говорит?

— Что между ними не все было благополучно.

Вспомнив о своем собственном браке, Брунетти ответил:

— Такое случается со многими.

— Он ее бил.

— Откуда ей это известно? — спросил Брунетти — он тут же заинтересовался.

— Жена Яковантуоно часто приходила к ней поплакаться.

— Она обращалась в полицию?

— Кто «она»?

— Жена синьора Яковантуоно.

— Не знаю. Я беседовал с соседкой, — сказал Вьянелло и заглянул в листок бумаги, который держал в руке, — с синьорой Грасси, всего десять минут назад. Как раз повесил трубку, когда вы пришли. Она говорит, Яковантуоно славится на весь дом и на весь район.

— Чем?

— Все время конфликтует с соседями. Орет на их детей.

— А что там за история с его женой? — Брунетти сел за стол и, не глядя, придвинул к себе пачку бумаг и конвертов.

— Пока не знаю. Не было времени проверить информацию.

— Это не относится к нашей юрисдикции, — заметил Брунетти.

— Я в курсе. Но Пучетти говорит, что Яковантуоно вызвали сегодня к вице-квесторе, чтобы допросить его касательно ограбления банка.

— Да. Я его видел. — Брунетти взглянул на конверт, лежавший сверху, уставился на марку.

Он был так поглощен сведениями, сообщенными Вьянелло, что замечал перед собой лишь зеленый прямоугольник. Постепенно он стал различать рисунок: галльский солдат и умирающая жена у его ног, пронзенная мечом. Надпись по одному краю марки гласила: «Рим. Национальный римский музей», по другому краю: «Самоубийство Галатеи». Внизу стояло число — 750.

— Страховка? — предположил Брунетти.

— Я не знаю, комиссар. Она позвонила только что.

Брунетти встал.

— Пойду поговорю с ним, — произнес он и вышел из кабинета, направляясь к лестнице и держа путь в кабинет вице-квесторе Патты.

В приемной было пусто, по экрану компьютера синьорины Элеттры медленно летали разноцветные кольца. Брунетти постучал в дверь, Патта пригласил его войти.

Внутри глазам комиссара предстала знакомая картина: Патта сидел за столом, совершенно пустым и оттого еще более пугающим. Яковантуоно нервно ерзал на краешке стула напротив Патты, вцепившись руками в сиденье и опираясь на них.

Патта бесстрастно взглянул на Брунетти и спросил:

— Да? В чем дело?

— Я хотел бы задать синьору Яковантуоно несколько вопросов, — сообщил Брунетти.

— Думаю, вы только напрасно потеряете время, комиссар, — сказал Патта. После чего, повысив голос и взглянув на свидетеля, добавил: — Точно так же, как я потерял свое. Синьор Яковантуоно как будто забыл обо всем, что случилось в банке. — Патта наклонился вперед и стукнул кулаком по столу, несильно, но так, что кулак раскрылся и ладонь указала на Яковантуоно.

Повар никак не отреагировал, и Патта перевел взгляд на Брунетти:

— О чем вы хотите его спросить, комиссар? О том, видел ли он Стефано Джентиле в банке? О том, помнит ли он, как изначально описывал нам преступника? Или о том, как опознал Джентиле на фотографии? — Патта откинулся в кресле, оставив руки на весу и по-прежнему указывая всеми пальцами на Яковантуоно. — Нет, думаю, он ничего этого не помнит. Так что не тратьте лучше времени на расспросы.

— Я вовсе не это хотел у него выяснить, вице-квесторе, — сказал Брунетти мягко, и тон его разительно контрастировал с истеричной яростью Патты.

Яковантуоно повернулся и посмотрел на Брунетти.

— Что же тогда? — поинтересовался Патта.

— Я хотел бы знать, — начал Брунетти, обращаясь к Яковантуоно и не обращая ни малейшего внимания на Патту, — была ли ваша жена застрахована.

Глаза Яковантуоно расширились, выражая искреннее изумление.

— Застрахована? — переспросил он.

Брунетти кивнул.

Яковантуоно взглянул на Патту, но, не найдя у того поддержки, снова посмотрел на Брунетти.

— Я не знаю, — ответил он.

— Спасибо. — Брунетти повернулся, собираясь уходить.

— Это все? — со злостью спросил Патта за его спиной.

— Да, вице-квесторе, — подтвердил Брунетти, поворачиваясь к Патте, но глядя при этом на Яковантуоно. Свидетель по-прежнему сидел на краешке стула, на этот раз сжимая руки на коленях. Он опустил голову и, казалось, изучал свои кисти.

Брунетти покинул кабинет шефа. Разноцветные круги продолжали свой бесконечный полет слева направо, словно лемминги, запрограммированные на самоуничтожение.

Он отправился к себе. Вьянелло ждал его, стоя у окна и глядя на сад, на противоположный берег канала, на фасад церкви Сан-Лоренцо. Услышав звук открывающейся двери, сержант обернулся:

— Ну как?

— Я спросил его насчет страховки. Он не знает.

Вьянелло промолчал, поэтому Брунетти уточнил:

— А у Нади есть страховой полис?

— Нет, — уверенно ответил Вьянелло, но потом, после короткой паузы, добавил: — По крайней мере, мне так кажется. — Оба они задумались, после чего сержант поинтересовался: — Что вы намерены делать?

— Единственное, что я могу сделать, — это сообщить ребятам из Тревизо. — Его внезапно осенило. — Почему она позвонила нам? — спросил он, поворачиваясь к Вьянелло, и его рука застыла в воздухе.

— Что вы хотите этим сказать?

— Почему соседка позвонила в венецианскую полицию? Ведь женщина жила и умерла в Тревизо. — Брунетти вдруг почувствовал, что краснеет. — Ну конечно, конечно. Репутацию Яковантуоно нужно было очернить только в Венеции: если он решит давать показания, он сделает это именно здесь. Неужели они так пристально за ним наблюдают, что знают точное время, когда полиция его увезла? Или даже хуже того: они знали, когда полиция собирается это сделать. — Господи Иисусе, — прошептал комиссар. — Как, она сказала, ее имя?

— Грасси, — ответил Вьянелло.

Брунетти снял трубку и попросил соединить его с тревизской полицией. Когда его распоряжение выполнили, он представился и сказал, что желает поговорить с человеком, который занимается делом Яковантуоно.

Прошло несколько минут, прежде чем собеседник на другом конце провода сообщил ему: произошедшее было классифицировано как смерть от несчастного случая.

— Вы записали имя человека, нашедшего тело?

Офицер на некоторое время отложил трубку, потом снова вернулся к телефону.

— Дзанетти, — сказал он. — Вальтер Дзанетти.

— Кто еще живет в доме? — поинтересовался Брунетти.

— Только две семьи, комиссар. Яковантуоно — на верхнем этаже, Дзанетти — на нижнем.

— Живет ли там кто-либо по фамилии Грасси?

— Нет. Только две семьи. А почему вы спрашиваете?

— Да так, ничего особенного. У нас тут неувязка с записями, мы не могли найти имя Дзанетти. Это все, что нам нужно. Спасибо за помощь.

— Рад помочь, комиссар, — откликнулся полицейский и повесил трубку.

Прежде чем Брунетти начал объяснения, Вьянелло сказал:

— Значит, ее не существует…

— Если она там и живет, то в другом доме.

Вьянелло некоторое время размышлял, потом спросил:

— Что нам с этим делать, комиссар?

— Сообщить в Тревизо.

— Думаете, это там произошла… — Сержант замялся.

— Утечка? — помог ему Брунетти. Вьянелло кивнул. — Там, здесь… Не суть важно. Достаточно того, что это вообще произошло.

— Это еще не доказывает, что они знали о его сегодняшнем приезде сюда.

— Тогда почему позвонили?

— А может, чтобы подкинуть нам эту идею. На всякий случай, — предположил Вьянелло.

Брунетти покачал головой.

— Нет, слишком уж удачно выбрано время — в тот момент, когда он входил в здание. — Брунетти ненадолго задумался. — Кого попросили к телефону?

— Оператор сказал, что абонент хочет поговорить с человеком, ездившим в Тревизо разговаривать с Яковантуоно. Думаю, он имел в виду вас, но вас не было на месте, поэтому соединили с нами. Пучетти перевел звонок на меня, поскольку именно я ездил с вами в Тревизо.

— Какой у нее был голос?

Вьянелло стал вспоминать подробности разговора:

— Взволнованный, словно она не хотела, чтобы у него были неприятности. Она раз или два повторила, что он и так уже достаточно настрадался, но все равно она должна рассказать нам что знает.

— Повышенное чувство гражданской ответственности…

— Вроде того.

Брунетти подошел к окну и стал смотреть на канал, на полицейские катера, стоявшие на пристани напротив квестуры. Он еще раз представил себе выражение лица Яковантуоно после вопроса о страховке и снова почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он повел себя как ребенок, получивший новую игрушку: побежал, поддавшись порыву, не дав себе труда поразмыслить над услышанным, проверить информацию, поступившую в их распоряжение. Да, в последнее время стало общим местом подозревать супруга в случае внезапной смерти второй половины, но он должен был довериться своему инстинкту, вспомнить срывающийся голос Яковантуоно, страх за детей. Нужно было доверять этому, а не бросаться со своими вопросами, услышав первое же, неизвестно откуда взявшееся обвинение.

Он никогда не сможет попросить прощения у pizzaiolo, потому что любое объяснение лишь усилит чувство вины и смущение.

— Есть шансы отследить звонок? — отгоняя от себя грустные мысли, спросил Брунетти.

— На заднем фоне был какой-то шум, похожий на уличный. Полагаю, звонили из телефона-автомата, — сказал Вьянелло.

«Если им хватило ума — или информации — позвонить, — прокомментировал бесстрастный, холодный голос в голове у Брунетти, — значит, они наверняка проявили осторожность и воспользовались телефонной будкой».

— Тогда, думаю, это все. — Он опустился в кресло и внезапно ощутил огромную усталость.

Не проронив больше ни слова, Вьянелло покинул кабинет, а Брунетти занялся бумагами, лежавшими у него на столе.

Он стал читать факс от коллеги из Амстердама, тот спрашивал, может ли Брунетти каким-либо образом ускорить процедуру удовлетворения запроса голландской полиции об информации касательно итальянца, арестованного в Нидерландах за убийство проститутки. Судя по паспорту, мужчина постоянно проживал в Венеции, а посему голландские власти связались с венецианской полицией в надежде узнать, осуждался ли тот ранее. Запрос послали больше месяца назад, а ответа все еще не было.

Брунетти как раз потянулся к телефону, чтобы выяснить, есть ли в деле мужчины записи о прежних обвинениях, как раздался звонок — и началось.

Он знал, предчувствовал, что это случится, даже пытался подготовиться, разработать стратегию поведения с прессой. Но, несмотря на это, их атака застала его врасплох.

Сначала позвонил один знакомый журналист из «Газеттино» и сказал, что хочет знать, действительно ли комиссар Брунетти подал в отставку. Когда комиссар ответил, что подобный вопрос его весьма сильно удивляет, поскольку уйти в отставку ему и в голову не приходило, журналист, Пьеро Лембо, поинтересовался, как Брунетти намерен вести себя дальше в связи с арестом жены и возникшей в результате противоречивой ситуацией.

Брунетти заявил, что он к данному делу никак не причастен, потому никакого противоречия здесь не усматривает.

— Но ведь у вас наверняка есть друзья в квестуре, — заметил Лембо, при этом в голосе его прозвучало сомнение в истинности этого утверждения, — друзья в суде. Разве это не повлияет на их оценку события и на их решение?

— Думаю, навряд ли, — солгал Брунетти. — Кроме того, нет никаких оснований считать, что суд состоится.

— Почему? — полюбопытствовал Лембо.

— Суд обычно нужен тогда, когда требуется установить, виновен подозреваемый или нет. Поскольку в данном случае речь об этом не идет, думаю, все ограничится слушанием дела и вынесением постановления о штрафе.

— А потом?

— Не уверен, что понимаю ваш вопрос, синьор Лембо, — сообщил Брунетти, выглядывая из окна: на крышу здания на том берегу канала садился голубь.

— Что будет после того, как на нее наложат штраф?

— На этот вопрос я не могу ответить.

— Почему?

— Ведь штраф будет наложен на мою жену, а не на меня.

Сколько раз еще повторять одно и то же?

— А каково ваше мнение касательно этого преступления?

— У меня нет никакого мнения, — отрезал Брунетти. «А если и есть, — добавил он про себя, — то уж прессе я его сообщать точно не намерен».

— Я нахожу это весьма странным, — сказал Лембо и, чуть помедлив, закончил фразу: — комиссар, — словно это обращение должно было развязать Брунетти язык.

— Ничем не могу вам помочь, — произнес комиссар и завершил разговор: — Если у вас нет больше вопросов, синьор Лембо, желаю вам всего хорошего. — Он положил трубку, достаточно долго ждал, пока линия освободится, снова снял трубку и набрал номер оператора. — На сегодня — больше никаких входящих звонков!

Затем Брунетти связался со служащим архива и назвал ему фамилию подозреваемого из Амстердама, попросив проверить, привлекался ли тот раньше, и, если да, срочно связаться с голландской полицией. Он приготовился выслушать протесты — мол, объем работы у сотрудников архива настолько велик, что они и дышать-то не успевают! — однако ошибся: ему обещали сделать нужную выписку после полудня и подтвердили, что вышеупомянутое лицо действительно ранее привлекалось к суду.

Остаток утра Брунетти отвечал на письма и строчил отчеты по двум делам, которые на тот момент вел и ни в одном из которых не достиг особого успеха.

В начале второго он встал из-за стола, вышел из кабинета, спустился по лестнице и пересек вестибюль. Дежурного у дверей не оказалось, но в этом не было ничего странного: ведь во время обеденного перерыва все кабинеты обычно закрыты, поэтому посетителей в здание не пускают. Брунетти нажал на кнопку, открывавшую большую стеклянную дверь, и толкнул ее. Холод проник в вестибюль, комиссар поднял воротник, кутая подбородок в плотную ткань пальто. С опущенной головой он вышел на улицу — и попал в самое пекло.

Первым знаком надвигающейся катастрофы послужила резкая вспышка света, потом еще одна и еще. Он упорно глядел в землю и увидел лишь приближающиеся к нему ноги — пять или шесть пар, двигаться дальше стало невозможно, и ему пришлось поднять голову, чтобы посмотреть на преграду.

Пять человек с микрофонами окружили его плотным кольцом. За их спинами плясали еще трое с видеокамерами, нацеленными на него, — красные лампочки ярко горели.

— Комиссар! Правда ли, что вам пришлось арестовать собственную жену?

— Суд состоится? Ваша жена наняла адвоката?

— Как насчет развода? Это правда?

Микрофоны качались перед ним, и Брунетти с трудом подавил в себе гневное желание смести их все рукой. Они застали его врасплох, их голоса звучали все громче и громче, вопросы сыпались один за другим. Он слышал лишь обрывки фраз:

— Тесть… Митри… Свободное предприятие… Помехи осуществлению правосудия…

Он сунул руки в карманы пальто, снова опустил голову и решительно двинулся вперед. Наткнувшись грудью на какого-то журналиста, он все равно продолжал шагать и дважды наступал на чьи-то ноги.

— Вы не можете просто так уйти… Обязательства… Право знать…

Перед ним снова выросла чья-то фигура, но он шел дальше, низко опустив голову, время от времени совершая хитрые маневры, чтобы не отдавить им пальцы. На первом же перекрестке он повернул направо, к Санта-Мария-Формоза. Походка его была ровной и уверенной, он не подавал вида, что спасается бегством. Его схватили за плечо, но он, дернувшись, стряхнул чужую руку — вместе с желанием размазать журналиста по стенке.

Они преследовали его на протяжении нескольких минут, но он не замедлил шага и не обращал внимания на их присутствие. Потом внезапно свернул на узкую калле. Некоторые репортеры, плохо знавшие Венецию, вероятно, испугались темноты переулка, другие отстали — за ним никто не пошел. Добравшись до перекрестка, он повернул налево и двинулся вдоль набережной канала, оглянулся — никого.

Из телефонной будки на кампо Санта-Марина комиссар позвонил домой. Паола сообщила ему, что оператор с камерой обосновался напротив входа в квартиру и трое репортеров долго мешали ей войти, пытаясь взять у нее интервью.

— Значит, я пообедаю где-нибудь в кафе, — сказал он.

— Прости, Гвидо, — проговорила она. — Я не… — Она осеклась, а ему нечего было сказать в ответ на ее молчание.

Да, похоже, она все-таки не представляла всех последствий своего поступка. Очень странно для такой умной женщины, как Паола.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Вернусь на работу. А ты?

— У меня не будет занятий до послезавтра.

— Ты же не можешь все это время просидеть дома, Паола.

— Господи, это все равно как в тюрьме…

— В тюрьме хуже, — уверил ее Брунетти.

— Ты придешь домой после работы?

— Конечно.

— Правда?

Он хотел сказать, что ему некуда больше идти, но понял, что она неправильно истолкует его слова, если он сформулирует свою мысль именно таким образом. Поэтому он произнес:

— Я больше никуда не хочу идти.

— О, Гвидо! — выдохнула она. — Ciao, amore — пока, любимый! — И положила трубку.