"Меченая" - читать интересную книгу автора (Сеньоль Клод)IVВ тот столь неудачно начавшийся для Моарк'ха 1897 год снег, стаивая, пропитывал землю влагой добрых два месяца. Постепенно теплело. Ветры, разогретые солнцем, отгоняли мороз от снега, и тот лежал на полях отдельными пятнами. Однажды утром бретонец, проходя по земле Мальну, ощутил, что хрустящий панцирь исчез. Воздух наполнился жирным запахом земли. Крестьянин понял: морозы уже не вернутся, хотя внезапные заморозки еще возможны. Пропитавшись влагой талого снега, земля вновь стала мягкой. Этого и ждал фермер. С помощью Антуана он приготовил новое ложе для весеннего зерна. Затем, прижав к себе тяжелый мешок с семенным зерном, вступил на поле — его правая рука принялась размеренно нырять в мешок и веером рассыпать зерна. Тополиная роща на горизонте хватает заходящее солнце своими голыми ветвями и медленно пожирает его, как гигантский паук. Поздно вечером Моарк'х возвращается домой, уверенный, что на этот раз справился с мятежным полем. Подходя к дому, он слышит скрип колес и позвякивание колокольчика на дороге в Ланглуа. Укрытая брезентом телега, которую тянут две лошади, въезжает во двор, огибает поилку и останавливается у двери в кухню. Прибыл Тюрпен, мельник из Менетреоля, весь засыпанный мучной пылью, маленький и округлый, как его мешки. — Оп-ля, — прикрикивает он, натягивая поводья и бросая кнут на сиденье. Мельник с трудом слезает на землю. Моарк'х спешит к нему, останавливается и едва дотрагивается до толстой полураскрытой ладони приехавшего. — Здравствуйте, папаша Тюрпен, — неласково произносит фермер, — мы вас уж и не ждали… Мельник беззлобно усмехается. На каждой ферме он слышит один и тот же упрек, произнесенный в добром или дурном расположении духа. Раньше он управлялся с работой до срока и объезжал крестьян в срок, но теперь, когда возраст лег ему на плечи прожитыми годами, людям не стоит надеяться, что они получат свою муку в нужный момент. Из дома показывается Галиотт. Она, как и Тюрпен, уроженка Клермона, да и возраст у них один. Они дружески хлопают друг друга по спине. — Все не худеешь, — произносит служанка, откинув голову, чтобы оценить размеры его брюха, — небось глотаешь муку ушами и носом, а не только ртом… — А ты не толстеешь, девица, — в том же игривом тоне отвечает мельник, зажимая в кулаке кисть старухи, — честное слово, постишься во славу Господу нашему… Скоро превратишься в кол! Галиотт выдергивает руку. — Больно, — стонет она, — раньше ты был погалантнее и понежнее, да и гордости в тебе было поменьше, особенно когда мы вдвоем отправлялись пасти стадо на пастбище в Солдр… Ты даже не помнишь об этом… — Еще бы не помнить! — Мельник сообщнически зажмуривается. — Проказница! Думаешь, такое забывается?.. Но Моарк'ху наплевать на то, чем когда-то занималась на пастбище эта парочка. Сейчас его интересуют лишь мешки с мукой. И он прерывает любезничанье, которым старики наслаждаются при каждой встрече. — Сколько мешков привезли? — спрашивает фермер. — Я постарался для тебя, — отвечает мельник, став сразу серьезным, — все, что ты привез- в начале осени, здесь в телеге… Вели парням откинуть брезент, и скоро все будет лежать у тебя в амбаре… Бретонец веселеет. — Отличная работа, Тюрпен, — кивает он, — но вы долго возились. Еще чуть-чуть, и у нас бы кончился хлеб… — Все так говорят, но вы же знаете, я немолод, а работают у меня сплошные лентяи. Если бы мои два парня не женились и не уехали в другие места… Он вздыхает. Фермер пытается дать ему совет. — Теряете время, пытаясь сделать все сами. Поставьте на работу молодого… Мельник отмахивается. — Никогда… А если я скажу тебе, что продолжаю ворочать эти треклятые мешки с зерном и мукой только ради возможности разъезжать по людям, вряд ли ты мне поверишь, настолько это выглядит глупо. Ты не из тех, кто способен понять… Знай, это для меня удовольствие, от которого я не могу отвыкнуть. Как порок… — Ну конечно, — кивает бретонец, не желая раздражать мельника. Потом зовет парней. И направляется на чердак. Толкнув дверь столовой, Моарк'х замирает столбом при виде каменной головы, которую прислонили к стене и забыли. — Боже мой! — восклицает он. Галиотт спешит к хозяину. — Ах да, я тебе еще не сказала, — начинает она, упирая руки в боки, — приезжал этот твой торговец из Обиньи. Он пожалел, что не застал тебя, но я ему сказала: люди не могут догадаться, если их не предупредить. Короче, он снял твою находку с повозки — отличная повозка с колесами и бортами из тонких дощечек, а кобыла приплясывала, словно влюбленная!.. Снял камень и поставил туда, где ты его видишь. Сказал, что приехал специально, чтобы вернуть голову. И так спешил, что даже отказался от стаканчика белого. С таким народом надо обращаться хорошо, тем более что этот торговец наверняка богат, поскольку не стал дожидаться, пока ты вернешь ему деньги…, — Черт возьми! — едва сдерживается Моарк'х и с тревогой спохватывается: — А каминную плиту торговец забрал? — Он вроде и не думал о ней, — продолжает Галиотт, — так спешил… Явно хотел поскорее убраться отсюда… Он так странно глядел на голову. А когда поставил ее здесь, вздохнул с облегчением, словно обрадовался, что избавился от камня… Слушай, скажу тебе… Как и я, этот человек смертельно боялся твоего поганого камня. Тебе стоит выбросить его в болото, ему место только там… — Торговец не сказал, почему вернул статую? — спрашивает бретонец, которому непонятна такая щедрость антиквара. — Да-да, он говорил, что у него и так хватает неприятностей, и лучше уж потерять немного денег, но жить спокойно… Даже сказал, что посылает тебя с камнем к дьяволу… Слова старухи звучат приятной музыкой. — В таком случае дела не так уж плохи для нас… — Но я считаю, что этот человек прав, камень внушает мне страх, тебе надо от него избавиться. — Не болтай глупости… Сзади подходит Тюрпен. Увидев статую, он весело спрашивает: — Слушай, парень, что я вижу? Случаем, не ты ее сделал? Моарк'х тут же отвечает. В его голосе звучит гордость. — В наши времена не умеют делать такие головы, как эта, утеряли секрет… Я нашел этот старинный камень, возделывая новое поле Мальну, рядом с болотом… Мельник не скрывает удивления. — Как, ты нашел голову рядом с Мальну и не боишься хранить ее на ферме? Моарк'х заставляет себя рассмеяться: — И ты, мельник, веришь в бабьи россказни? — Верю ли я?.. Послушай, уверен, ты даже не подозреваешь, что такое Мальну… Так вот, хуже места нет! Сейчас у нас под ногами, под двором твоей фермы, течет огромная река от одного до другого конца большой петли Луары. Вся Солонь плавает на ней, как травяные островки на болотах. Кое-кто называет эту реку Мальну. Даже поговаривают, что она впадает в Океан, не выходя на поверхность земли… Моарк'х прерывает мельника: — Ну ладно, мы теряем время. Расскажешь в другой раз, чтобы развеселить Галиотт. Готовь мешки, на дворе уже ночь. Но мельник ухватил фермера за полу пиджака и силой удержал на месте. — Подожди… Только скажу тебе, что Мальну всегда плетет козни и способна на самое дурное… Щупальца у нее протянуты по всей округе. Она — дочь дьявола. Разве не знаешь, что дьявол способен творить зло и водой! Он командует не только огнем, ему нужна и вода — он хозяин, иначе одно задушило бы другое. Для этого он и сотворил Мальну. Поверь мне, я слышал, как она стонет позади каминной плиты на одной ферме в Клермоне, а это не так далеко отсюда… Я слышал стоны два года назад. Огонь раскалил плиту до треска. Будь уверен, что так происходит и на твоей ферме… и на всех фермах Солони. Позади твоего очага притаилась Мальну. Если бросишь ей вызов, она сгноит твои дома… твои поля… нашлет порчу на родню… и хуже того… лишит тебя спокойствия… Мельник даже побагровел от напряжения. Словно дьявол раскалил его адским пламенем, пытаясь заставить замолчать. Лицо Тюрпена выделяется на фоне белой одежды. Галиотт кивает головой. Она следит за его губами и готова дополнить рассказ деталями, которых старик не знает. Моарк'х вынужден слушать мельника — тот держит его с такой силой, что может порвать пиджак. — А голова эта, может быть, принадлежит злой каменной пастушке, которая пасет и направляет воды Мальну. Поговаривали, что она уродлива. Впрочем, многие утверждают, будто она прекрасна, как Дева Мария… Ты сказал, что место, где нашел голову, лежит по соседству с болотом, которое называют Мальну… все доказательства налицо!.. Поспеши вернуть камень на место, иначе на тебя обрушатся несчастья, с которыми не справится и колдун из Менетреоля, который умеет все! Галиотт кивает в знак согласия с Тюрпеном. — Мельник, тебе будто снова двадцать, — с вызовом буркает бретонец, пытаясь отогнать леденящий душу страх. Моарк'х с усилием высвобождает полу пиджака. Мельник вдруг успокаивается. Его, похоже, охватывают угрызения совести. — Не думай, что я разозлился… но у тебя такой упрямый вид, что тебя стоило попугать… В любом случае избавься от камня. А теперь за работу. Ты прав, уже поздно, а мне надо проделать долгий путь… Слуги уже взобрались на телегу. Антуан нетерпеливо подзывает мельника. — Иду… Иду… Ругая Мальну и всех чертей Солони, Галиотт направляется в хлев. Бретонец пересекает столовую и лезет на чердак по лестнице. Распахивает дверь закутка, где хранится мука. Слышно, как он возится с воротом, накрепко привязывает его к балке так, чтобы крюк завис над телегой. Тюрпен и Антуан ловят конец веревки. Люка ротозейничает. Моарк'х подзывает мальчика, чтобы тот помог тянуть мешки наверх. Все мешки сложены на чердаке. Моарк'х вспоминает о каменной голове. Он подает знак Антуану, велит сходить за камнем и привязать его к веревке. Находка все еще имеет ценность. Ее следует припрятать. Кто знает, быть может, статую снова удастся продать. Привязав голову, слуга кричит бретонцу, и они вместе с Люка тянут камень наверх. Антуан смеется: «Ее словно вешают». Вдруг веревка становится легкой. И тут же с тележки доносится вопль страха, переходящий в вопль боли. Моарк'х бросается к окошечку. Мельник лежит у борта телеги. Голова валяется у его ног. Над неподвижным стариком склонился Антуан. Слуга выпрямляется и пяткой откатывает камень в сторону. Тот застревает у ближайшего мешка. — Его задело? — Моарк'х перепуган. — Пустяки, — резко отвечает Антуан, — удар'пришелся по носку обуви, хотя, похоже, собирался пробить Тюрпену грудь. Старик едва успел отклониться назад. Немного помолчав, Антуан издевательски продолжает: — Мне кажется, что голова сделала это нарочно… А как вы думаете?. — Твоя вина, — бретонец раздражен, — надо было покрепче обвязать. Несколько оборотов и крепкий узел. Мельник встает и, ковыляя, пытается идти. Он еще ощущает страх и боль. И побелел от волос до пяток. Такими, наверное, бывают призраки и прочие потусторонние выходцы. Тюрпен грозит Моарк'ху кулаком. — Я тебя предупреждал, что этот камень строит козни… Бретонец не отвечает. Он обдумывает слова Антуана. Март заканчивается холодными ливнями. По небу ползут, застилая черный горизонт, тяжелые тучи. Они опустились так низко, что задевают за далекие высоты Борни, как бы отдыхая на них. И похожи на огромное стадо затяжелевших коров, которых гонят злые собаки. В роли собак-невидимок, преследующих эти водяные стада, — кусачие мартовские ветры. Они буквально воют, цепляясь за голые ветви деревьев. Ветры роняют огромные капли на крыши и стены, словно стряхивают с себя пот. И подгоняют покорные облака, из которых льет, как из дырявых бурдюков. В Лану уже заждались ясных дней. Апрель кажется далеким — на дворе стоит настоящая осенняя погода. У всех подавленное настроение. Только Люка не унывает. Он получил возможность спать сколько влезет. В полдень, в час дойки, люди стряхивают с себя оцепенение. Антуан ворочает вилами — эту работу ему приходится делать утром и вечером в течение всего года. Сгребая сено, он посматривает на Анриетту, которая доит корову. Хозяйка сидит спиной к нему. От быстрых движений рук волнами ходят округлые плечи. Голова Анриетты чуть вздрагивает при каждом движении. Из-под красного платка выбились длинные темные волосы. Рукава блузки едва не лопаются на плотных руках. Ягодицы, обтянутые юбкой в бело-красную клетку, плотно прижаты к низкой скамеечке. Слуга впитывает в себя исходящий от женщины поток жизни, но утолить им жажду может лишь в воображении. В этот момент Анриетта подзывает его и просит подать второе ведро. Одно уже наполнено. Он приносит пустой и холодный подойник. Хозяйка переходит к другой корове и ставит ведро прямо на солому. Антуан не в силах сдержать чувств: — Почему бы не сесть поближе?.. Меньше будет уставать поясница. Анриетта смотрит на него. В глазах упрек, раздражение, но нет того желания, которое горит в груди Антуана. — Я себя чувствую не так, как раньше. — Она отворачивается. — Не надо на меня дуться… — Вы сильно изменились, — еще тише произносит он, — словно вас сглазили… — Может быть, — отвечает Анриетта. Вечером после еды, когда все уже отправились спать, Моарк'х продолжает возиться в кухне. Вначале сгребает в кучу угли и складывает их в глубине очага подальше от дьявольского ветра, который пробрался в трубу и гоняет золу. Чугунная плита, заделанная в заднюю стенку, похожа на заслонку печи. Бретонец вдруг вспоминает слова мельника. Невольно нагибается и прислушивается, не раздастся ли позади нее треск. И улыбается, вспоминая глупые слова старика Тюрпена… Словно пресловутая Мальну может протянуть свои щупальца так далеко, чтобы угрожать каждой ферме! Что плохого в том, что он отвоевал полоску земли у края этого болота. Моарк'х касается плиты. Толстый металл прогрелся и еще долго будет отдавать тепло. Затем фермер проверяет дверь и ставни, дрожащие от напора ветра. Потягивается, разминая мышцы. Гасит лампу, от которой противно несет керосином, и направляется к себе в спальню. Анриетта уже легла. Она лежит на спине, под головой у нее плоская подушка в наволочке из красного кретона. Покрывало, сменная шкура постели, сброшено на пол. Простыня подоткнута под матрас и натянута, как кожа на животе Анриетты. На столике у изголовья горит лампа — от ее света лицо Анриетты похоже своими глубокими тенями на череп мертвеца и требует уважения, тогда как расстегнутая ночная рубашка, едва прикрывающая грудь, вызывает жгучее желание. Моарк'х ощущает в крови горячий прилив радости. Вены его наполняются, словно половина плоти превратилась в кровь. Ему вдруг хочется разбудить Анриетту и одарить ее своей силой. Бретонец неторопливо снимает пиджак и ощущает пронизывающий холод. Его знобит, и он тут же забывает о своем желании. Скидывает рубаху и штаны и тяжело забирается в теплую постель, согретую женой — и в этом ее польза. Моарк'х прижимается к горячему телу. Анриетта встряхивается и отталкивает его. Без малейшего раздражения он отворачивается и задувает лампу. Потом в темноте нашаривает одеяло и натягивает на голову. Моарк'х засыпает только тогда, когда согревает ледяную постель и отгораживается от плеска воды и воя ветра. Его будит не ветер. Он внезапно приходит в сознание в разгар ночи. Наверняка это холод, пиявкой вцепившийся в лицо и высосавший горячую кровь до плеч, превратив их в ледышки. Снаружи ветер по-прежнему гоняет дождевые тучи. По крыше колотят капли. Вода проникла даже в спальню через какую-то щель. Капли падают прямо на пол. Первые издавали глухой шум, но теперь, когда образовалась лужа, они звенят. Шум падающих капель и вырвал Моарк'ха из глубочайшего сна, напомнив о небесной Мальну. Пытаясь снова уснуть, он накрывает уши одеялом. И вдруг потолок сотрясается от глухого удара, заставляющего крестьянина сесть. Шум доносится сверху. И вскоре превращается в рокот от катающегося по чердаку предмета. Трещат балки. Моарк'х неподвижен, он застыл от удивления и сдерживает дыхание, чтобы лучше расслышать. Шум наверху прекратился и больше не возобновляется. Бретонец догадывается: крыса — Бог его знает, водятся ли они на чердаке, — наверное подтолкнула большой деревянный шар. И он покатился по полу. Устраиваясь среди теплых простынь, Моарк'х вспоминает об игре в шары с тестем и другими крестьянами. Как здорово ходил этот шар. Он был тяжелым и катился куда надо, если знать его особенности, как знаешь особенности хорошего инструмента. Бретонец засыпает с мыслью, что надо будет отыскать его и укрепить в углу, чтобы шар больше не вызывал внезапных страхов. Рука Моарк'ха непроизвольно сжимается, а пальцы словно проникают в отверстия шара — пустые глазницы и нос, делающие его похожим на старый отполированный череп. Только в полдень Моарк'х вспоминает о шаре и о своем желании навести порядок на чердаке. У него есть свободное время, и он лезет наверх. Бретонец откидывает люк, и рот его тут же наполняется пылью. Пол чердака потрескивает и поскрипывает — от сухости он словно обрел голос. Моарк'х вздрагивает от прикосновения паутины к лицу. Проходит мимо каменной головы и вдруг удивленно останавливается. Она уже ушла в далекое прошлое и может оставаться здесь долгие годы. Если антиквары в городе не желают брать ее, то кому она нужна? Бретонец идет дальше и сразу забывает о каменной голове. Он смотрит на кучу зерна, которую удерживает заборчик из досок. Подходит, хватает деревянную лопату, ворошит зерно, убирает кошачий помет. Потом ставит лопату на место. Моарк'х явился за шаром. За шаром, который катается по ночам и мешает спать. Он оглядывает пол в том месте, где находится спальня, но ничего не замечает и решает, что Галиотт уже уложила шар на место. И тут же Моарк'х задается вопросом: почему она убрала шар, ведь он никого не просил заниматься этим. Бретонец идет дальше и оказывается перед старым бочонком. Шар лежит на нем. С уст фермера срывается ругань — значит, служанка уложила шар на место! Он пробует, хорошо ли шар укреплен. Коснувшись его, Моарк'х чувствует шапку пыли. Он удивлен и наклоняется, чтобы рассмотреть шар поближе. По меньшей мере двухлетний слой жирной пыли свисает с шара, словно парик. Но ведь ночью был шум! И на чердаке нет больше ни одного предмета, который мог бы производить такой шум… Невозможно, неужели ему все приснилось! Впрочем, это не имеет значения. Но, чтобы хоть как-то оправдать посещение чердака, Моарк'х охватывает шар обеими руками и идет к люку, откуда тянет чистым прохладным воздухом. Бретонец бросает шар к подножию лестницы. Тот с глухим стуком ударяется о пол чулана. Моарк'х спускается, закрыв за собой люк. Оказавшись внизу, фермер пинком откатывает шар к стене в груду старых железок, где пылится выщербленный чугунный котел, в котором ржавеют две горсти кривых гвоздей. Голод зовет Моарк'ха к столу. В Лану все объято сном. Время дождей прошло. В апрельском небе торчит луна. Ее молочный свет как бы удерживает холода. Первая половина ночи, когда все, и люди, и скот, крепко спят, подходит к концу. Один за другим доносятся, отразившись от холмов, удары колокола ангийонской церкви. Двенадцать ударов с пожеланием отдыха. Через час раздается лишь один печальный удар. И слышат его только те, кто не нуждается в силах и ночном утешении, или те, кто не заслужил сна, — уставшие от постели больные и нотариус, просидевший весь день в объятиях своего архиепископского кресла. Но Моарк'х, хотя" и сломлен усталостью, просыпается, прислушивается к далекому звону, потом ко вторящему эхом бою часов в столовой. Ему вовсе не хочется знать, сколько ночных часов утекло. Он тяжело ворочается. Дерево кровати потрескивает. Одеяло душит своим влажным жаром. Бретонец отбрасывает его на похрапывающую Анриетту. Ему все еще жарко. Его раздражает эта прилепившаяся к нему лихорадка. Чтобы тело могло дышать, он выпрастывает одну ногу из-под простыни и свешивает ее с кровати. Холод проникает в икру и сбивает жар. Моарк'ху становится холодно, и он убирает ногу, которая тут же впитывает в себя избыток постельного тепла. Вдали слышен лай собак на ферме Ланглуа, больше похожий на волчий вой. Поскольку Моарк'х проснулся, голова его наполняется мыслями. Он не хочет ни о чем думать, но не в силах справиться с собой. Всплывают заботы предстоящего дня, до начала которого еще целых шесть часов. Отгоняя нахлынувшие заботы, Моарк'х пытается вспомнить о приятных мгновениях. Перескакивая с добрых мыслей на плохие и обратно, он окончательно забывает о сне. Моарк'х вытаскивает из-под одеяла разгоряченные от ничегонеделания руки. Вытягивает их вдоль тела, пытается расслабиться, словно засыпает. Но окружающая чернота гнетет и заставляет снова спрятать руки под одеяло. Бретонцу кажется, что мозг его уже несколько мгновений пытается с чем-то бороться. Моарк'х переводит затуманенный взгляд в сторону окна. Ставни препятствуют ночной тьме выскользнуть из комнаты. Сквозь щели проникают лучики лунного света. Фермер встает и идет к притягивающему его окну. Моарк'х двигается медленно, чтобы не споткнуться. Толкает ставень. На руку изливается молочно-белый свет. Становится легче дышать, и Моарк'х снова ложится. Пространство вокруг постели кажется ему враждебным. Бретонец редко чувствует себя столь одиноким. Он протягивает руку и касается тела отдыхающей рядом жены. Успокоившись, фермер шумно вздыхает, приподнимается, устраивается поудобнее, подтыкает под себя ночную рубашку. Вдруг от глухого удара сотрясается потолок. Моарк'х падает на подушку и замирает. Тишина заглатывает шум. И вновь удар… Бретонец невольно поднимает глаза к мощным балкам, поддерживающим пол чердака. Лунный свет до них не доходит. Ничего не видно. А слышать куда хуже, чем видеть. Последний удар похож на удар молота. Звук ударил прямо по сердцу, как по наковальне. Все тело болит, словно бретонца подвергли пытке. Новый удар, затем удары сыплются настоящим ливнем. На теле выступает противный липкий пот страха. Анриетта продолжает спокойно спать. Стуки сменяются грохотом катящегося предмета, как в ту ночь, которую он уже забыл за месяц трудов. Моарк'х вспоминает о шаре, что напугал его тогда, как ребенка… Бретонец облегченно усмехается и вдруг вспоминает: в тот день он спустил шар вниз. И сейчас тот лежит в чулане. Моарк'ха словно пронзает насквозь стальное лезвие, и бретонец чувствует, что состоит из мелких ломтиков страха. Он пытается отстранить боль, вцепившуюся в тело. Она начинается в животе, потом парализует мышцы рук и ног. Чтобы сохранить силы, надо действовать. Моарк'х вскакивает на ноги, даже не сообразив, что делает. Ощупью находит одежду и натягивает на себя. Он не хочет зажигать лампу. Решительно направляется к двери. Но, нащупывая задвижку, спохватывается и зажигает фитиль, пропитанный керосином. Запах дыма действует успокаивающе. Моарк'х медленно выходит из спальни. От очага несет теплом и приятным запахом скисшего молока. Огонек дрожит, раскачивая тень Моарк'ха, успокоительно тикают часы. Бретонец подходит к чулану. Замерев у подножия лестницы, он бросает полный надежды взгляд в угол с железками, куда положил шар. Замечает его и испытывает шок, словно шар ударил его по ногам. И уже нет желания лезть наверх. Не хочется видеть. А грохот наверху возобновляется. Моарк'х жаждет уйти, но неодолимая сила тянет его на чердак. Эта сила куда могущественнее его слабой человеческой воли! Моарк'х лезет наверх, помогая себе одной рукой. Во второй зажата лампа, огонек которой трепещет словно от страха. Бретонец уже не управляет собой. Его лоб ударяется о крышку люка. Моарк'х пытается спуститься, но голова его, превозмогая страхи, приподнимает крышку. Кольцо, с помощью которого люк поднимается изнутри, опрокидывается с резким звоном, болезненно полоснувшим по ушам. Чтобы не рухнуть вниз, Моарк'х вцепляется в лестницу. Потом опять начинает поднимать крышку люка. Поднимает… поднимает… поднимает… но ничего не видит. Еще немного. Наконец он может взглядом окинуть весь чердак. Очень темно. Только из слухового окошечка льется такой же молочно-белый свет, как и внизу. Ночь притаилась повсюду, кроме окошечка. И за пределами бледного луча ничего не видно. Хотя нет… над самым полом скользит белый шар каменной головы… Моарк'ха охватывает ужас. И все же ему удается сползти вниз. Крышка захлопывается — бретонца словно выгнали с чердака. Одним прыжком он оказывается внизу. Бросается в спальню. Страх терзает его от затылка до поясницы, от горла до низа живота. Анриетта просыпается, сначала удивляясь, затем пугаясь рук, шарящих вокруг нее. Наконец признает мужа. — Это ты? — восклицает она. Дотрагивается до Моарк'ха — он одет и дрожит с головы до ног. — Что случилось? — спрашивает Анриетта. Бретонец отступает от кровати, забивается в угол и сползает на пол. Страх проник в него до мозга костей. Остаток ночи и весь день Моарк'х не покидает постели в приступе лихорадки, которую никто не может объяснить. Иногда он начинает клацать зубами. Потом привстает на локтях, голова его болтается, взгляд бессмыслен, он бормочет какие-то слова, и голос его доносится как бы из-за стены. Хозяин бредит, но никто не может понять смысла его слов и выяснить причину столь внезапной болезни. — Его сглазили, — стонет Галиотт, покачивая головой. — Говорю вам, трахнулся башкой о балку, — повторяет Антуан. — Нечего беспокоиться, бретонцы очень живучи. Но Анриетта, видя страдания мужа, охвачена жалостью. Она на коленях стоит у кровати. Антуан чувствует себя несчастным. Он берет хозяйку за руку и с силой сжимает ее. К вечеру Моарк'х открывает глаза и впервые произносит внятные слова. — У меня разламывается голова, — стонет он, окидывая взглядом молчащих людей. — Ломота прямо позади глаз… Я видел что-то ужасное… Почему вы не разбудили меня раньше… Надо было вырвать меня из этого кошмара… Он проводит влажными ладонями по лбу, затем роняет руки, словно они отяжелели от боли. Моарк'х хочет приподняться, но тут же забивается глубоко в простыни. — Наверху… — стонет он, — вспоминаю… Пошлите поскорее за колдуном из Менетреоля… Тюрпен тогда говорил о нем… Он может все… Пусть тут же приезжает. Он должен мне помочь… Поскорее, Антуан, возьми повозку и привези его… быстро… быстро… Моарк'ха не понимают. Он повторяет одни и те же слова, умоляет: — Быстрее, Антуан, поезжай за колдуном сейчас же… Поскольку слуга, похоже, не собирается подчиняться, Галиотт и Анриетта бегут во двор, чтобы исполнить приказ хозяина. Тогда Антуан останавливает женщин и направляется в конюшню. Женщины слышат его проклятия, потом со двора фермы доносится стук копыт и грохот колес. К ночи Антуан возвращается вместе с колдуном. Тому около шестидесяти. Он весь покрыт пылью. На нем так и остался передник кузнеца. Отличный передник из мягкой кожи, пахнущий свежестью, новый, как праздничный наряд, который он непременно хотел надеть. Всесильный колдун невысок, худ, тщательно выбрит, но сажа кузни оставила свои следы на его лице. У него лысый череп с кожей, натянутой как на барабане. Хитрые глазки собрались в щелочки, словно желая занять минимум места и пронзать с максимальной силой. Голос, едва начавший дребезжать от возраста, ввинчивается в Моарк'ха и откупоривает его страхи. — Итак, парень… — произносит кузнец, наклоняясь над кроватью. — Ты хотел меня видеть?.. Почему же?.. Лампа освещает лишь часть комнаты. Углы наполнены тьмой. Бретонец снова начинает дрожать. — Плохо дело, — вздыхает он, уставясь на колдуна. Галиотт выныривает из мрака и встряхивает одеяло, словно выгоняя из-под него тепло. Моарк'х различает бледную Анриетту и Антуана, облокотившегося о притолоку двери с чуть насмешливой улыбкой на устах. Фермеру надо отделаться от свидетелей, чтобы довериться колдуну. Моарк'х так спешит рассказать ему все, что его голос на мгновение приобретает хозяйские нотки — он требует, чтобы все удалились. — Идите, уходите… Вам не надо знать то, что знаю я… Идите работать, вместо того чтобы бездельничать… и закройте за собой дверь. Колдун поворачивается к присутствующим и жестом подгоняет их. Он как бы призывает не волноваться, все, мол, уладится… в общем, это его заботы. Как только дверь закрывается, Моарк'х пересказывает все свои страхи. — Вот такие дела, — начинает он глухим тоном, каким излагают тайну — Моя ферма околдована злым камнем… Старинная голова, которую я нашел во время пахоты… Прошлой ночью я услышал шум на чердаке у себя над головой… Он замолкает и с опаской поглядывает на потолок. — Продолжай, — поощряет его кузнец, — не держи в себе. Очень плохо, когда мучения остаются в голове. — Я взял лампу и поднялся наверх… И увидел… О Боже!.. — Затем? — торопит его колдун, спеша узнать все. — Затем… — повторяет бретонец. — Затем я увидел каменную голову… Она ожила и светилась изнутри… Она двигалась, хотя ее никто не держал. Я боюсь… Помогите мне, ведь вы можете все… Колдун, умеющий заставлять людей вымаливать у него советы, не произносит ни слова. — Вы можете все… — в отчаянии повторяет Моарк'х. — Что надо сделать, чтобы я больше не слышал во сне эту статую?.. Разве я виноват, что лезвие плуга перерезало ей шею. Она и есть мое зло… Сделайте что-нибудь, я хорошо заплачу… — Ты уверен, что тебе это не приснилось? — наконец спрашивает колдун, совсем опустив веки. — Ну нет! Готов дать руку на отсечение… Колдун кивает и продолжает: — Я спрашиваю об этом, потому что многие зовут меня из-за дурных снов во время лихорадки… Люди верят, что видели все наяву, и пугаются… Здесь я мало чем могу помочь, это проходит само собой… По правде говоря, твой случай может оказаться серьезным, но нужно быть уверенным в том, что ты рассказываешь… Вспомни какую-нибудь деталь, подтверждающую, что это не сон. Бретонец вспоминает, что прибежал из чулана и разбудил жену. И добавляет, что дальше ничего не помнит. Колдун без единого слова встает и выходит из спальни. Его долго нет. Когда он возвращается, то выглядит крайне озабоченным. — Здесь и вправду есть что-то ненормальное… — с осуждением говорит он. — Человек твоей силы не должен пугаться из-за пустяка… Говоришь, твой плуг перерезал шею этой головы… Значит, на твоем поле есть статуя? И, как я понимаю, ты ее обезглавил… Фермер кивает. Грудь его судорожно вздымается. Колдун из Менетреоля продолжает. Его глухой голос окутывает бретонца, словно густой туман, и отделяет от внешнего мира. — …Попытаюсь заговорить зло и развеять злокозненные чары этой головы… Только, парень, позволь мне сказать, что ты дурно поступил, отделив голову от тела. На твоем месте я бы немедленно приклеил ее обратно… Быть может, эта статуя — сам дьявол… Поэтому отправишься туда, где ты ее отрыл, и поставишь на каменные плечи… Там ее истинное место, и у нее не будет причин преследовать тебя… Поверь, если она так шумит у тебя на чердаке, то только потому, что желает, чтобы ты отнес ее туда, где нашел… Бретонец сбрасывает с себя оцепенение, в которое его погрузили слова колдуна. — Ну нет, — кричит он, — перекапывать пшеницу у Мальну из-за куска камня… Ну нет!.. Лучше подождать жатвы… А потом, клянусь, я сделаю это… — Как хочешь, — отвечает колдун, разводя руки в стороны и как бы показывая, что снимает с себя всю ответственность за последствия отказа. — Только остерегайся, пока не вернешь голову, не разбивай ее и не переставляй с того места, где она стоит сейчас, иначе несчастья удвоятся… Колдун озабоченно вскидывает подбородок и спрашивает: — А твои знают, какие штучки она с тобой выкидывает, эта голова? Моарк'х хватает колдуна за руку. — Нет, — быстро произносит он, — они не знают, и не надо, чтобы они знали, я никого не смогу тогда нанять… они способны выбросить эту голову в лесу… а если вы говорите, что ее нельзя двигать… — Да, ты прав, — отвечает старик, высвобождая руку из влажной, липкой ладони фермера, — этого делать не стоит… Иначе твои несчастья будут вечными… Я скажу им, что пришел по другому поводу… А камень заговорю из дома… Не волнуйся, у меня дома есть все, что необходимо. Ничто не в силах устоять против меня… Помолчав, он продолжает: — …Дай мне, сколько хочешь… Луидора вполне хватит… — Луидор! — удивленно повторяет Моарк'х. Он считает, что это дорого, но, поскольку колдун располагает силой, решается и хватает свои брюки, которые Галиотт свернула и положила на пол. Достает носовой платок. Один уголок его завязан. Моарк'х поднимает плечо, чтобы спрятать платок от колдуна, и быстро развязывает узел. Одна из монет выскальзывает на простыню. Он тут же завязывает платок, стараясь, чтобы остальные луидоры не звякнули. Берет монету и вручает ее колдуну, который не глядя сует деньги в карман и готовится уйти, даже не поблагодарив. Но бретонец ухватывает его за передник. — А моя лихорадка, вы ее не излечите? — Чтобы доставить тебе удовольствие, могу облегчить тебе страдания… Колдун достает из кармана засаленную записную книжку, вырывает листок, пишет на нем что-то карандашом, с трудом найденным в другом кармане. Он очень старается и высовывает язык при каждом движении карандаша. Закончив, складывает листок и протягивает его бретонцу, подчеркивая свой жест нахмуренными бровями. — Завтра утром, когда услышишь первые слова от кого-либо, проглоти эту бумажку… через некоторое время болезнь отступится. Но ничего, кроме этого, не делай, а особенно не зови врача… Колдун осеняет крестьянина обратным крестом и, медленно пятясь, выходит. Моарк'х слышит, как на старика наседает Галиотт. Потом раздается грохот телеги, увозящей колдуна из Лану в кузницу. Бретонец нетерпеливо разворачивает листок и жадно всматривается в странные непонятные слова, начертанные рукой колдуна: «Абраксас, гарраз, эглатус». И боязливо сворачивает бумажку, словно помешал своему собственному выздоровлению. |
||
|