"Аптекарская роза" - читать интересную книгу автора (Робб Кэндис)

Пролог

Брат Вульфстан заглянул в глаза пациенту, чтобы оценить его состояние. После приема снадобья больной лишь ослабел еще больше, и монастырский лекарь испугался, что потеряет пилигрима. Расстроенный, он присел за рабочий столик, чтобы обдумать дальнейшие действия.

Странник этот, бледный, с ввалившимися щеками, появился в аббатстве Святой Марии несколько дней назад. Уволенный со службы у Черного Принца[1] из-за ран и частых приступов лихорадки, он решился на паломничество в Йорк, с каждым часом все явственнее осознавая свою смертность, — недуги способствовали этому лучше любой проповеди. В результате переправы через бурный Ла-Манш и долгого путешествия верхом у него вновь открылись раны. Вульфстану удалось остановить кровотечение с помощью барвинка, но новый приступ лихорадки застал его врасплох. Лекарю нечасто приходилось сталкиваться с солдатскими недугами за время его жизни в тишине монастыря. Он покидал монастырские покои лишь затем, чтобы дойти до близлежащей аптекарской лавки Николаса Уилтона или до Йоркского собора.

В течение двух дней, не отвлекаясь даже на ночной сон, Вульфстан смешивал снадобья, ставил компрессы и молился. В конце концов измотанный трудами и тревогой, он подумал о Николасе Уилтоне. Паника помешала Вульфстану вспомнить об аптекаре раньше — как-то раз Николас приготовил чудесное лекарство для архиепископского гостя, когда подобная болезнь чуть не свела того в могилу. Кто-кто, а уж Николас-то должен знать, что делать. Вульфстан трижды произнес благодарственный молебен и воспрянул духом. Господь показал ему путь.

Лекарь велел своему помощнику, послушнику Генри, смачивать губы пилигрима и дать ему мятный отвар, если больной очнется и захочет пить. Затем Вульфстан торопливо прошел в другой конец здания, чтобы попросить у аббата позволения отправиться в город. По дороге он стряхнул с рясы следы порошков и частички сушеных трав. Аббат Кампиан был особенно требователен к внешнему виду монахов, убежденный, что опрятный вид свидетельствует о порядке в мыслях. Вульфстан знал, что аббат вряд ли станет возражать против его выхода в город, но он находил успокоение в соблюдении правил точно так же, как Кампиан — в опрятности. Лекарь верил, что послушание и старание помогут ему заручиться местом в божественном хоре. И тогда он навечно обретет покой в руках Господа. Лучшей судьбы он не мог представить. А соблюдение правил показывало ему дорогу к этой благодати.

Заручившись разрешением аббата, Вульфстан шагнул в декабрьский день. Вот так незадача. Оказывается, выпал снег. Весь ноябрь и начало декабря он ждал первого снега, и надо же такому случиться, что снег выпал именно сейчас, когда у него срочное дело. Будь он суеверным крестьянином, то заподозрил бы, что сегодня судьба не благоволит ему. Но он подбодрил себя мыслью, что раз Бог помогал ему преодолевать небольшие неприятности в течение всей жизни, то и теперь не оставит своего верного сына.

Лекарь набросил капюшон и, выйдя из ворот аббатства на продуваемую ветром улицу полного суеты Йорка, невольно заторопился, моргая и отфыркиваясь. Городской шум вывел Вульфстана из сосредоточенности. У старика вдруг закололо в боку, сильно застучало сердце. Он перепугался собственной немощи, поняв, что ведет себя глупо: он слишком стар, чтобы мчаться сломя голову, особенно по скользким булыжникам. Держась за бок, он остановился на перекрестке, чтобы пропустить повозку. Снег повалил гуще, огромные пушистые снежинки неприятно жалили, прежде чем растаять на его пылающих щеках. «Сначала перегрев, а потом охлаждение. Ты просто идиот, Вульфстан». Он свернул на Дейвигейт, стараясь идти потише, но до лавки Уилтона оставалось рукой подать, и близость цели, как и страх потерять больного, подхлестнули лекаря. Заторопившись, он снова перешел на быстрый шаг.

Вульфстан почти сразу привязался к пилигриму. Это был спокойный, любезный рыцарь, пустившийся в странствия только из желания молиться и размышлять в поисках примирения с Богом. В душе он носил давнишнюю печаль, любовь к даме, принадлежавшей другому. По его словам, она была самой красивой и доброй из всех женщин, но ей выпало страдание в этой жизни — брак со стариком, не способным подарить ей радость.

— Как по-вашему, друг мой, что она подумала бы обо мне теперь? — спрашивал он Вульфстана, и глаза его каждый раз подергивались дымкой. — Впрочем, ее уже нет.

Пилигрим ежедневно заглядывал к лекарю, чтобы поменять повязки. Во время этих визитов он обнаружил аптекарский огород, даже зимой согревающий душу своей красотой.

— Она находила утешение в подобном саду.

Пилигрим нередко заходил понаблюдать за тем, как Вульфстан трудится на грядках. Соблюдая монастырское правило говорить только в случае необходимости, странствующий рыцарь почти все время молчал, но при этом не упускал возможности помочь лекарю: подносил инструменты, выполнял мелкие поручения. Старому монаху нравился немногословный помощник, и он был благодарен ему, хотя понимал, что принимать его помощь греховно.

Поэтому Вульфстан очень расстроился, когда однажды пилигрим упал без чувств в часовне. В ту ночь странник совершал бдение в память о своей возлюбленной. Незадолго до литургии его нашел на холодном каменном полу брат Себастьян. Оставалось только благодарить Бога за ночную службу, иначе рыцарь пролежал бы там до самого рассвета и смертельно простудился.

Но и без того пилигрим был очень болен. Вульфстан торопился и к тому времени, когда распахнул дверь лавки, уже задыхался и, согнувшись пополам, держался за бок. Тусклый свет и собственная слабость не позволили старому монаху в первый момент разглядеть, есть ли кто за прилавком.

— Да хранит вас Бог, — с трудом проговорил он. Ответа не последовало. — Николас! Люси!

Звякнула шторка из бусин, закрывавшая проход на кухню, и кто-то вошел в лавку.

— Брат Вульфстан! — Люси Уилтон подняла крышку прилавка и взяла Вульфстана за руку. — У вас ужасный вид. — От нее пахло морозным воздухом. — И руки как лед.

Монах осторожно выпрямился.

— Вы были в саду. — Он сам удивился нетвердости своего голоса и одышке. Значит, не рассчитал силы.

— Мы хотели укрыть розы соломой до снега. — Люси Уилтон поднесла к его лицу спиртовую лампу, и он заморгал от света. — Пойдемте на кухню, к огню. У вас горят щеки. В другой раз если будете так торопиться, то сердце может не выдержать.

Вульфстан последовал за хозяйкой на кухню, где, поблагодарив, уселся на скамью перед очагом. Переведя дух, он улыбнулся миссис Уилтон, согревавшей его душу красотой, мягкостью нрава и учтивостью. За такую дочь было бы не стыдно, даже появись она при королевском дворе, монах в этом не сомневался. Сэр Роберт просто старый болван.

Люси протянула ему чашку подогретого вина.

— Итак, что привело вас в такую погоду? К чему эта спешка?

Он рассказал о причине своего визита.

— Это тиф. Выхаживаете воина?

— Бывшего воина. Судя по его седой бороде и печали во взгляде, дни доблести для него давно в прошлом. — Вульфстан перевел взгляд с ее доброго лица, полного участия, на дверь, выходившую в сад. — Не хотелось бы отрывать Николаса от работы. Может быть, ты сама знаешь подходящую смесь?

— Николас пока не доверяет мне решать такие вопросы.

— Боюсь показаться надоедливым, но этот человек очень болен.

— Отдохните здесь, а я пока приведу мужа.

Люси помогала мужу управляться в лавке, что само по себе было вполне обычным делом. Жены, как правило, изучали ремесло мужей, работая бок о бок с ними. Но ученичество Люси было официально закреплено бумагами — Николас таким образом обеспечил ей будущее. Старше жены на шестнадцать лет и не отличаясь крепким здоровьем, он очень тревожился о том, какая судьба ее ждет после его ухода из жизни.

Вообще-то, взглянув на ее прекрасное лицо, любой человек сделал бы резонный вывод, что она повторно выйдет замуж и, возможно, найдет себе лучшую партию, более подходящую ей по положению. Ведь Люси была дочерью сэра Роберта Д'Арби, владельца поместья Фрейторп Хадден; она могла бы выйти за какого-нибудь не слишком знатного лорда. Если бы только ее мать не умерла, когда Люси была совсем маленькой, так бы и случилось. Но со смертью прекрасной Амели сэр Роберт перестал интересоваться судьбой своего единственного ребенка. Он отослал девочку в монастырь, где Николас ее и увидел, после чего поклялся освободить красавицу для жизни, более подходящей ее характеру. Вульфстан симпатизировал Николасу Уилтону за все, что тот сделал для Люси. В конце концов, аптечная лавка послужит лучшим наследством, чем имущество, которое она могла бы получить, став вдовой лорда. Лавка обеспечивала ей независимость.

Вошел Николас, потирая руки и встряхивая волосами.

— Снег в этом году припозднился, зато теперь валит вовсю!

Его худое лицо раскраснелось от холода, светлые глаза сияли. Аптекарский огород был его страстью.

— Вы закончили с розами? — поинтересовался Вульфстан. У них был общий интерес — садоводство. И обоих отличали глубокие знания целебных трав.

— Почти. — Николас уселся, вздохнув от приятной усталости. — Люси говорит, у вас какой-то пилигрим слег от тифа.

— Именно так. Он очень плох, Николас, страшно слаб и постоянно дрожит.

— Когда с ним случился прошлый приступ?

— Пять месяцев назад.

Последовали еще вопросы, аптекарь хмурился и кивал.

— Когда он только появился, голова у него была ясная?

— Абсолютно ясная. Пока я занимался его ранами, он иногда расспрашивал о жителях Йорка. Во время французской кампании ему как-то пришлось сражаться рядом с сэром Робертом.

Люси вскинула взгляд, но не изменилась в лице. Она не питала к своему отцу почти никаких добрых чувств.

— И вот что странно, — продолжал Вульфстан. — Он был в недоумении, когда я сказал, что вы, Николас, заняли место своего отца, став хозяином лавки. Он настаивал, что вас нет в живых.

— Вот как? — прошептал Николас.

Люси перекрестилась.

Позже Вульфстан припомнил, что именно с этой секунды Николас переменился. Аптекарь начал задавать вопросы, которые, по мнению монаха, не имели особого значения для диагноза: Николаса интересовало, как зовут пилигрима, как он выглядит, какого он возраста и зачем пришел в аббатство Святой Марии; наконец, навещает ли его кто-нибудь.

Вульфстан был краток в своих ответах. Пилигрим пожелал остаться безымянным; о своем доме или семье ни разу не упоминал; седовласый, высокий, с воинской выправкой, даже в болезни. Никто его не навещал, хотя он знал кое-кого из поместья Фрейторп Хадден. И, видимо, был знаком с Николасом.

— Но ведь это все не имеет особого значения?

Монах нервничал из-за того, что аптекарь теряет драгоценное время.

Люси Уилтон тронула мужа за руку, и он дернулся, словно прикосновение обожгло его.

— Брат Вульфстан должен торопиться к своему больному, — сказала она, встревоженно глядя на мужа.

Николас поднялся и принялся расхаживать по кухне. Неприятная пауза затянулась, и Вульфстан начал опасаться, что аптекарь просто не знает, какое посоветовать лекарство, но потом Уилтон повернулся и как-то странно вздохнул.

— Моей обычной микстурой здесь не обойтись. Ступайте к своему больному, брат Вульфстан. Я приду чуть позже, еще до сумерек, и принесу лекарство. — Вид у него был смущенный, он избегал смотреть Вульфстану в глаза.

Монах испытал разочарование. Опять отсрочка.

— Выходит, это не такой простой случай? Из-за ранения?

— С тифом всегда непросто справиться.

Вульфстан перекрестился.

Люси ласково опустила ладонь ему на плечо.

— Неужели все так серьезно, Николас?

— Не могу сказать, — резко ответил тот. Но потом, видимо, осознал это, наклонился и нежно поцеловал жену в лоб. — Тебе здесь незачем оставаться, Люси. — На этот раз он заговорил мягко. — И нет причин для беспокойства. Если поторопишься, то успеешь укрыть последний куст.

— А я хотела поучиться, посмотреть, как ты приготовишь лекарство.

Николас взял ее за руку.

— Я позже тебе все подробно расскажу, любовь моя. Но снег не будет ждать. — Во взгляде Уилтона были нежность, забота и непонятная грусть.

Больше не споря, Люси набросила накидку и вышла в сад.

Вульфстан вздохнул.

— Она сокровище, — сказал Николас.

— Бог обоих вас благословил любовью, — согласился монах.

Николас уставился в пол и промолчал. Вульфстану показалось, будто приятель избегает смотреть ему в глаза. Возможно, в этой семье не все было так уж благополучно.

— Так вы приготовите лекарство?

Николас вздохнул, возвращаясь от своих размышлений к делу, и кивнул.

— Займусь немедленно. А вы поскорее возвращайтесь к больному. Обязательно напоите его мятным отваром, чтобы он хорошенько пропотел.

— Я дал Генри подробные наставления, — запротестовал Вульфстан, но, заметив странное раздражение Николаса, поспешил уйти.

На обратном пути холод ощущался особенно остро. Уилтон был прав: первый снегопад отыгрался за опоздание.

В сумерках, когда Вульфстан клевал носом у постели больного, кто-то разбудил его, потрепав по плечу. Николас Уилтон, наконец-то. Но с аптекарем творилось что-то неладное. Вульфстан потер лицо и пристально вгляделся в его лицо — оно было бледным, а в расширенных глазах застыл ужас.

— Вы неважно выглядите, Николас. Наверное, было бы лучше прислать с кем-нибудь лекарство.

Больной застонал. Веки его подрагивали. Николас отвел Вульфстана в сторону.

— Он выглядит хуже, чем я ожидал, — прошептал аптекарь.

«Ну да, — подумал Вульфстан, — это все объясняет».

— Вы должны немедленно дать ему лекарство, — продолжал Николас. — Торопитесь. Одна драхма[2] на кружку кипятка. Я посижу с ним.

Вульфстан бросился к очагу.

Видимо, пилигрим очнулся: Вульфстан услышал, как он вскрикнул, потом прозвучал голос Николаса, бормотавший что-то успокаивающее. Больной снова закричал. Монаха это не удивило: бедный рыцарь горел в лихорадке и бред был неизбежен.

Монах проверил воду, с нетерпением ожидая, когда же она вскипит. Пилигрим всхлипывал. Наконец вода закипела, Вульфстан тщательно отмерил лекарство, произнес над ним молитву, хорошенько размешал и поспешил к больному.

К его удивлению, Николаса и след простыл. Он оставил пилигрима одного.

— Как странно, ушел и не сказал ни слова, — пробормотал Вульфстан.

— Убийца, — с трудом выговорил пилигрим. — Отравитель. — Лицо его горело и было влажным от пота.

— Успокойтесь, друг мой, — сказал Вульфстан. — Вам вредно волноваться.

Пилигрим с трудом дышал. Он метался по подушке, и глаза его лихорадочно блестели.

Вульфстан попытался его успокоить, нашептывая ласковые слова.

— Это все болезнь, друг мой. Дьявольские видения, призванные сломить вашу волю. Не обращайте на них внимания.

Наконец взгляд больного прояснился.

— Он явился мне в кошмаре?

— Ну конечно. Здесь нет никаких убийц. — Вульфстан поднес чашку к побелевшим губам больного. — А теперь выпейте. Вам нужно как следует отдохнуть. Вы заснете, а сон — лучшее лекарство.

Больной испуганно взглянул на чашку, потом перевел взгляд на Вульфстана.

— Вы сами это приготовили?

— Собственноручно, друг мой. Выпейте же.

Пилигрим так и сделал.

— Значит, он все-таки мертв. Я действительно его убил, — прошептал он.

Эта ужасная мысль, видимо, его успокоила, и вскоре он погрузился в сон. Но когда прошла последняя служба дня, он начал стонать, проснулся весь в поту и пожаловался на боли в руках и ногах. Наверное, Вульфстан ошибся с диагнозом, решив, что это тиф. Но ведь прежде таких симптомов у больного не наблюдалось. Вульфстан попытался снять боль с помощью компрессов с ведьминым орешником, но улучшения не наступило.

Тогда лекарь позвал Генри. Вместе они приготовили примочки и наложили на руки и ноги пилигрима. Ничего не помогало. Вульфстан вконец растерялся. Он сделал все, что мог, никто бы не придрался. Только Господу было известно, как глубоко он переживал из-за страданий пилигрима. Он уже подумывал, не послать ли за мастером Сорианом, врачевавшим монахов, если им случалось заболеть, но вспомнил, что тот почти не помог, когда пилигрим слег с очередным приступом, да и час был поздний, так что Вульфстан опасался получить отказ. Сориан мог просто сказать, что на все воля Божья. С этим никто и не спорил, и старый лекарь не хотел вытаскивать из постели Сориана посреди ночи, чтобы еще раз услышать из его уст эту истину. К тому же Божья воля не всегда доступна пониманию обыкновенного смертного.

Пилигрим с трудом дышал, хватая воздух ртом. Генри принес еще подушек, чтобы подложить под спину больному.

Это была долгая ночь. Ветер проникал во все щели, завывал у двери, очаг дымил, и глаза у лекаря слезились. Когда Вульфстан склонился к пилигриму, чтобы промокнуть ему лоб, больной вцепился монаху в рясу и, притянув его к себе, прошептал:

— Он отравил меня. Выходит, я не убил его. Я не отомстил за нее.

Сказав это, он закатил глаза и без чувств повалился на подушки.

— Это болезнь сжигает вас, мой друг, — громко проговорил Вульфстан на тот случай, если пилигрим его слышит. — Без лекарства вам было бы гораздо хуже.

Больной не шевельнулся.

Как жаль, что странник ошибочно принял за убийцу того, кто пришел, чтобы спасти его. Убийцу, с которым, как думал рыцарь, он разделался. Неужели именно поэтому он был так уверен, что Николас Уилтон мертв? Неужели когда-то в прошлом он пытался его убить? Пресвятая Дева, неудивительно, что Николас встревожился. Но чем дольше Вульфстан следил за страданиями пилигрима, тем больше он убеждал себя, что все это бред больного. Лекарь никак не мог представить себе, чтобы такой тихий человек мог напасть на Николаса Уилтона.

Старый монах не сводил глаз с больного и, видя, что обморок все длится и длится, совсем пал духом. Пилигрим дышал неглубоко, время от времени с шумом втягивая воздух, словно никак не мог вдохнуть в полную силу. Вульфстан посадил его чуть повыше и начал молиться. Вернулся с последней мессы Генри и опустился на колени рядом с лекарем.

Но, несмотря на все их заботы, к утру больной перестал дышать окончательно.

Убитый горем, Вульфстан удалился в часовню, чтобы помолиться за упокой души усопшего.

Генри потревожил Вульфстана, который клевал носом над молитвенником. Оказалось, что с лекарем желает поговорить Поттер Дигби, судебный пристав архидиакона Ансельма.

Вульфстан не представлял, что могло понадобиться Дигби. Судебный пристав исполнял отвратительную обязанность — расследовал слухи о грешниках, нарушивших епархиальный закон, и тех, кого считал виновными, тащил в церковный суд, где с них взимался штраф. Платой за это были комиссионные, а также — ненависть горожан, которые знали, что пристав так и ждет, как бы подловить их на супружеской неверности: брак считался священным, а неверность чаще всего приносила Дигби доход. У мирян редко водились большие деньги, чтобы оплачивать свои грехи. Многие поговаривали, что только благодаря нечестивому бдению пристава каменотесы и стекольщики без устали трудились, поддерживая в должном состоянии собор. Вульфстан находил прискорбным, что красивейший собор связан молвой с такой жадностью. По правде говоря, он терпеть не мог Поттера Дигби, хотя и понимал, что это великий грех. Следуя за Генри в монастырские покои, лекарь ломал голову, что могло привести к нему этого человека.

Оказалось, Поттер Дигби явился по частному делу. Накануне ночью он обнаружил Николаса Уилтона, лежащего без сознания возле ворот аббатства, и, окликнув проезжавшего мимо возницу, доставил его домой. Аптекарь был в таком состоянии, что не узнал собственной жены. Дигби выразил уверенность, что миссис Уилтон будет рада, если брат Вульфстан навестит ее.

— Николас? Как странно. — Вульфстан вспомнил о вчерашнем внезапном уходе аптекаря. — Вчера он действительно вел себя как-то странно. Но прошу меня простить. Я провел на ногах всю ночь, потерял больного, который был мне другом. Я не могу сейчас никуда идти. Все равно от меня мало толку.

— Уилтон очень плох. Его жена напугана. — Дигби пожал плечами. — Тогда, возможно, мастер Сориан…

— Сориан? Он ничем не утешит миссис Уилтон. — Вульфстан взмахнул рукой. Он дрожал от слабости и долгого поста, но все равно не мог отдать нежную Люси Уилтон на попечение жестокосердного врача.

— Тогда кого вы предложите, брат Вульфстан?

Лекарь вздохнул.

— Придется мне просить разрешения у аббата.

И снова Вульфстан храбро ринулся в снегопад, его старые кости ломило от холода, но он не обращал внимания. Нельзя же было оставить Люси Уилтон одну в такое время.

Напрасно он беспокоился. В дверях кухни его встретила Бесс Мерчет, владелица таверны Йорка, что располагалась за углом от аптекарской лавки Уилтона. Вульфстан испытал облегчение, увидев в дверном проеме грузную фигуру этой умудренной жизнью женщины. Она была особа разумная, хоть от нее частенько попахивало винным перегаром, и к тому же хорошая приятельница Люси.

— Она будет рада видеть вас, брат Вульфстан. — Бесс проворно впустила его и сунула в руки чашку с чем-то горячим. — Выпейте и отдышитесь. А я пока взгляну, как там дела наверху. — Она исчезла на лестнице.

Вульфстан вдохнул запах смеси бренди и трав и решил, что питье пойдет ему на пользу. И действительно, вскоре сердце его успокоилось, боль потери притупилась.

Наверху ему было достаточно бросить один только взгляд на Николаса, чтобы понять: возможно, вскоре он лишится еще одного друга.

— Милосердная Мадонна, что с вами случилось?

Вульфстан опустился на колени рядом с кроватью Николаса, взял руки больного, безвольно лежавшие на одеяле, и попытался растереть, чтобы согреть их. Николас, глядя в пустоту, зашевелил губами, но не произнес ни звука.

— Он такой всю ночь. — Люси сидела с другой стороны кровати, промокая мужу слезы. Тени под ее глазами свидетельствовали, что ночь ей выпала такая же ужасная, как и Вульфстану. — Он ушел вчера вечером таким, каким вы его видели, с ясной головой, вполне здоровым, чтобы работать в саду на холоде. А вернулся калекой, лишенным речи. Его терзает какой-то страх, о котором я ничего не знаю и потому не могу помочь. — Она прикусила губу. Сейчас не время было плакать.

Сердце Вульфстана переполнялось жалостью к ней. Он сам горевал по ушедшему другу. Насколько же сейчас ей тяжелее видеть собственного мужа в таком состоянии. Он просто обязан найти способ помочь. Лекарь осторожно опустил руки Николаса и укрыл их одеялом, потом поманил Люси от кровати.

— Расскажи все, что знаешь.

Поведала она очень мало, только то, что Дигби помог Николасу добраться домой. У мужа, видимо, отказала правая нога. Правая рука тоже висела, как плеть. И он не говорил ни слова, из горла вырывалось лишь глухое мычание. Женщина сжала руки и с отчаянием взглянула на лекаря, надеясь услышать хоть что-то в утешение.

Но Вульфстан мало чем мог ее успокоить.

— Похоже на паралич. Временный или постоянный — только время покажет. Все в руках Господа. Возможно, если бы я знал, что вызвало приступ, то сказал бы определеннее. — Он вспомнил, с каким пристрастием Николас расспрашивал его о пилигриме и как странно повел себя позже, стоило ему взглянуть на больного. — Он был взволнован, когда покинул лазарет. Возможно, в темноте он упал. Такой паралич бывает от удара головой или спиной. Причиной мог быть и внезапный испуг.

— Испуг. — Люси бросила взгляд на мужа, потом отвернулась и произнесла тихо, чтобы слышал только Вульфстан: — Неужели дело в пилигриме? — В ее голосе чувствовалось напряжение.

Вульфстан припомнил обвинения умирающего. Но доказательств у него не было. А теперь, когда странник мертв, он не видел причин понапрасну пугать Люси.

— Наверняка вид больного расстроил Николаса. Он сам признался, что не ожидал увидеть пилигрима в таком плохом состоянии. Но подобное потрясение не могло вызвать паралич. — Лекарь посмотрел на склоненную голову Люси. — Что такое, дитя мое? Чего ты опасаешься?

— Сегодня утром к нам заходил архидиакон Ансельм.

— Ансельм? Пришел прямо сюда?

— Они с мужем не разговаривали много лет. Все началось еще до того, как мы поженились. Странно, что он решил зайти именно сегодня. Пришел очень рано, до первого посетителя, сказал, что уже прослышал о случившемся с Николасом. Выразил беспокойство. Как ни посмотри, обычный визит друга. После стольких-то лет. Он ведь не пришел, даже когда умер наш Мартин.

Их единственный ребенок умер от чумы, так и не научившись ходить.

Что-то в этом рассказе насторожило Вульфстана. Ведь вчера вечером архидиакон зашел и к нему. Тогда он не придал визиту большого значения. Архидиакону предстояло отужинать с аббатом Кампианом. Еще до трапезы он заглянул в лазарет, поинтересовавшись, изменилось ли что-нибудь там с тех пор, как он в последний раз обращался за помощью. В свое время Ансельм учился в школе при аббатстве Святой Марии. Накануне вечером, за ужином, он интересовался здоровьем брата Вульфстана, рассказывал послушнику Генри, как некогда боялся лекаря, отличавшегося в молодые годы статью силача. Ансельм расспрашивал и о пилигриме, единственном пациенте. Вульфстану показалось, что эти вопросы задавались просто из вежливости.

Лекарь усадил Люси на сундук у маленького окна.

— Расскажи поподробнее о приходе архидиакона.

— Он спросил у меня, насколько серьезно болен Николас. Я ответила, что не знаю и могу рассказать не больше того, что рассказал ему пристав. Архидиакон, видимо, удивился и спросил, почему я решила, будто он разговаривал с приставом. Тогда я рассказала о том, как Дигби нашел Николаса. Это ему не понравилось. «У лазарета в аббатстве? А что там делал Николас?» Он говорил словно о вражеском лагере, куда Дигби не следовало бы соваться.

— О моем лазарете? — удивленно вздернул брови Вульфстан.

— Архидиакон растревожил меня вопросами. Я сказала, что Николас относил больному лекарство. «Воину?» — спросил он. Я подтвердила, что тому самому, кто назвался пилигримом. Архидиакон и без того был бледен, но тут в лице его не осталось ни кровинки. Он даже схватился рукой за прилавок, чтобы не упасть. Я задала прямой вопрос о его подозрениях, но он предпочел уклониться от ответа, поинтересовавшись, в свою очередь, что же случилось в аббатстве. Я, конечно, ничего не знала и, более того, догадывалась, что архидиакон осведомлен лучше меня. Тогда я попросила его рассказать, кто такой этот пилигрим. Ведь он наверняка знал это. Но архидиакон заморгал и отвел глаза. «Я пока не видел этого пилигрима, миссис Уилтон» — вот и весь ответ. Примерно к такой полуправде прибегали сестры в монастыре, стараясь защитить нас от окружающего мира. Я продолжала настаивать. Тогда он выпрямился и заявил, что придет позже. «Кто он такой?» — не унималась я. «Я еще вернусь», — снова повторил он и заспешил прочь.

Люси, нахмурившись, выглянула в окно.

— Проклятый священник. Он ведь знает, кто этот человек. Почему же не скажет? Думаю, и муж заболел из-за этого воина. — Она обратила гневный взгляд на Вульфстана. — Кто этот пилигрим, брат Вульфстан?

— Моя дорогая Люси, Бог свидетель, не знаю.

— Я хочу с ним поговорить.

Вульфстан покачал головой.

— Он умер.

Она была потрясена.

— Умер? Когда?

— Прошлой ночью. Кем бы он ни был, теперь он не может нам помочь.

Люси перекрестилась. О недавно усопших обычно не отзывались плохо, это приносило несчастье.

— Да покоится он с миром.

— Аминь, — прошептал Вульфстан и потупился, слезы жгли ему глаза. Он чувствовал такую усталость, что уже не мог себя сдерживать.

Заметив смятение лекаря, Люси взяла его за руку.

— Мне жаль, что вы потеряли своего больного.

— Не просто больного. Это был друг. — Голос Вульфстана дрогнул. Лекарь утер глаза и глубоко вздохнул. — Прости. Боюсь, сегодня от меня мало толку.

Она нежно поцеловала его в лоб. Легкое прикосновение губ, всего лишь ласковый жест, но он окончательно сразил монаха. Вульфстан закрыл лицо руками и разрыдался. Люси обняла его и привлекла к себе.

Позже, когда лекарь подкрепился чашкой подогретого вина, он рассказал о своей дружбе с пилигримом и о душевной грусти воина.

— Судя по вашему рассказу, это был добрый человек. Я благодарна, что вы пришли, несмотря на свое горе. Кстати, откуда вы узнали?

— От Дигби. Он специально посетил меня, чтобы рассказать о вашей беде.

— Как все странно, брат Вульфстан: и готовность Дигби помочь, и визит архидиакона. А знаете, если бы я поняла, какая связь существует между архидиаконом Ансельмом и пилигримом, а также между архидиаконом и Николасом, то, скорее всего, разобралась бы в том, что случилось.

Вульфстан промолчал. Давным-давно он дал Николасу слово, что ничего не расскажет Люси о прошлом, и теперь не собирался это слово нарушать. Но ему не давало покоя, что Николас заболел именно теперь, когда находился в аббатстве Святой Марии, где одновременно сошлись Ансельм и его пристав. Лекарь не считал это обычным совпадением.

Создавая зло в образе Евы, Бог использовал ребро Адама. Он взял от мужчины все самое дурное и сотворил женщину. Так просто, ясно написано, и все же редко кто из мужчин внемлет этому предупреждению. Всех остальных губит собственная слепота.

Ансельм, архидиакон Йорка, стоял коленопреклоненный на холодных, сырых камнях, пытаясь отогнать горестные мысли и помолиться за своего дражайшего друга. Но мысли все время возвращались к Николасу. Добрый Николас, его погубила любовь к женщине, сейчас он так мучительно страдает, что вряд ли протянет долго. Наверное, это даже к лучшему.

Ансельм заерзал: холод пробирал его до самых костей, тупая боль поднималась от колен выше. Но он готов был терпеть во имя спасения друга. Ради Николаса он вынесет любое страдание. Он и так переживал за него почти всю свою зрелую жизнь. Но нисколько об этом не жалеет. Его молитвы за Николаса шли из самого сердца.

Николас не виноват в своих несчастьях. Не он выбрал тропу греха. Это был выбор его отца, того самого человека, который забрал его из школы при аббатстве и сделал своим подмастерьем в аптечной лавке, по соседству с таверной, так близко от центра города со всей его скверной. Именно отец Николаса заставил его присматриваться к женщинам, выбирать подругу, которая выносит ему сына, чтобы тот продолжил семейное дело. Николас, послушный сын, отвернулся от Ансельма, а потом встретил на своем пути женщину такую порочную, что она заманила в свою ловушку трех мужчин одновременно и всех троих ввергла за собой в пучину греха. А ее дочь завершила начатое, поймав в свои сети Николаса и тем самым поставив ужасную точку в родовом проклятии.

Отец Николаса умер с горечью в сердце, видя, что сын остался холост, но при этом обременен жуткой тайной, способной разрушить все, что Уилтон-старший создал непосильным трудом за целую жизнь. Такова цена за грех. Но Николаса еще можно спасти. Красивого, благородного, любящего Николаса.

Ансельм склонил голову и обратил к Богу молитву о прощении.

Несколько недель спустя, уже после Крещения, брат Вульфстан сидел в лазарете возле жаровни и удрученно разглядывал собственную руку. Сначала в ней ощущалось покалывание, а потом она вообще онемела. И все из-за какой-то ничтожной щепотки снадобья. Если бы он добавил ее в мазь, то можно было бы распрощаться с этим светом. Неудивительно, что, проглотив лекарство, погиб его друг, а теперь еще и сэр Освальд Фицуильям. Да простит его Господь, но он даже не заметил, когда успел так состариться и выжить из ума. Вот оно доказательство, что он уже никуда не годится. Ни при каких обстоятельствах лекарь не должен применять лекарство, приготовленное чужими руками, предварительно не испробовав его. Больной умер, а Вульфстану даже в голову не пришло хотя бы тогда проверить снадобье, он просто поставил склянку на полку, словно предназначал ядовитое зелье для следующей жертвы. Да смилуется над ним Господь, но только собственная нерадивость Вульфстана погубила его друга, благородного пилигрима. А теперь еще и сэра Освальда Фицуильяма, подопечного самого архиепископа. Дева Мария и все святые, что же ему теперь делать?

Что все это значило? Николаса Уилтона уважают во всем графстве. Как он мог совершить такую ошибку? Вульфстан уставился на свою руку, и тут на него снизошло озарение. Наверное, Николас, когда смешивал лекарства, уже чувствовал себя плохо. Некоторые порошки очень трудно отличить друг от друга. Если уже тогда аптекарь был болен, разве он не мог перепутать аконит[3] с молотым фиалковым корнем?

Каждый раз, отмеряя лекарство, Вульфстан молил Господа, чтобы тот своей дланью направил его. Любое снадобье очень легко может превратиться в отраву. И все же в тот день Николас не выказывал никаких признаков болезни. Правда, когда он вошел в дом, цвет лица у него был несколько неровный, но он всегда отличался слабой конституцией, и несколько часов, проведенных в саду во время первых серьезных заморозков, не могли не сказаться. Вел он себя, однако, странновато. Этого отрицать нельзя. Но, Господи, нельзя же только поэтому подозревать человека. После многих лет доверия.

Одно было ясно: Вульфстан обязан вернуть неиспользованное до конца лекарство Люси Уилтон и поговорить с ней. Она должна понаблюдать за Николасом, когда он достаточно окрепнет и вернется в лавку. Аптекаря нельзя допускать до приготовления лекарств, пока не станет ясно, что он полностью в здравом уме и твердой памяти.

Вульфстан так разволновался к тому времени, когда добрался до аптеки, что ему почудилось, будто Люси Уилтон, как только увидела сверток в его руке, сразу догадалась о его содержимом. Но разве такое возможно? И первые ее слова развеяли подозрение.

— Подарок Николасу? Какое-нибудь новое снадобье, которое, возможно, подбодрит его?

— Если бы так, Люси, дитя мое.

Она нахмурилась, услышав, каким тоном он это произнес, и, проведя гостя в кухню, жестом указала на стул возле окна.

Вульфстан сильно продрог, но теперь, в теплом помещении, с него покатил пот в три ручья. Он промокнул лицо. Люси протянула ему кружку.

— Бесс Мерчет принесла немного эля, который варит Том. Похоже, он вам больше нужен, чем мне.

— Да пребудет с тобой Господь. — Лекарь с удовольствием принял кружку и сделал несколько больших глотков.

— А теперь, друг мой, расскажите, что случилось. Говорила Люси спокойно, но во взгляде ее читалась настороженность. Когда монах брал кружку, то отметил, что руки у женщины холодные. Хотя, конечно, это он встревожил ее, явившись непрошеным, да еще с таким серьезным видом.

— Прости меня. Я только что отошел от смертного одра. Сэр Освальд Фицуильям, подопечный архиепископа. Боюсь, меня сочтут виновным.

— Вас, брат Вульфстан?

Он отставил кружку и взял в руки сверток.

— Видишь ли, я дал ему это лекарство, но больному стало хуже, и вскоре все было кончено. Тогда я тщательно исследовал снадобье. Дитя мое, даже самая крохотная доза этого лекарства смертельна для человека.

Люси, не сводя взгляда со свертка, тихо спросила:

— И вы принесли его мне для проверки? В надежде, что ошиблись?

Вульфстан покачал головой.

— Ошибки нет, Люси.

Она взглянула на него своими чистыми голубыми глазами.

— Тогда зачем вы его принесли?

— Это то самое лекарство от тифа, которое приготовил по моей просьбе Николас в тот день, когда он заболел.

Сначала монах подумал, будто она не расслышала, потому что оставалась совершенно неподвижной. Потом Люси выдохнула:

— Милосердная Мадонна! Вы уверены?

Глаза ее расширились, она с замиранием сердца ждала его ответа.

— Я это знаю так же точно, как то, что вы обязаны снабжать ярлычком каждый пузырек в аптеке, — ответил Вульфстан.

— Я даже не думала, что у вас осталось то лекарство.

— Пилигрим умер тем же вечером, когда я дал ему лекарство в первый раз. Николас принес порцию на несколько дней. Мне казалось, будет грехом не сохранить лекарство для других больных.

— Но если вы знали…

— До сегодняшнего дня не знал. Мне даже в голову не пришло проверять его.

Люси, задумавшись, закусила губу.

— Я не знаю лекарства от тифа. Что за яд?

— Аконит.

— И вы уверены, что в том лекарстве, которое вы сейчас держите в руках, аконита столько, что можно убить человека?

— У меня до сих пор не прошло онемение в руке, а ведь я подержал лишь маленькую щепотку.

Люси поежилась, словно от холода.

— У обоих больных ныли конечности?

Вульфстан кивнул.

— У обоих наблюдалось затрудненное дыхание?

Снова последовал кивок, и Люси уронила голову на грудь.

— Прости, что усугубляю твое горе, дитя мое. Я бы ни за что не стал тебе этого рассказывать, но подумал, что ты должна знать, чтобы отныне присматривать за Николасом. Ты не должна позволять ему работать в лавке до тех пор, пока он полностью не восстановит силы, как телесные, так и душевные.

Женщина кивнула, не поднимая взгляда. Вульфстан наклонился, чтобы взять поставленную на пол кружку. Хозяйская кошка, растянувшаяся у огня, подошла к монаху и потерлась о его руку. Мелисенди была прелестной серо-белой полосатой кошечкой с необычно длинными ушками. Вульфстан почесал ей лобик, и Мелисенди замурлыкала.

— Наверное, он был уже болен, когда готовил лекарство, — сказала Люси.

Вульфстан поднял кружку с элем. Кошка прыгнула ему на колени и покружила немного, устраиваясь поудобнее.

— И я так думаю. Он сам не понимал, что в тот день ему не следовало бы полагаться на себя.

Когда Люси взглянула на монаха, ее глаза блестели от слез.

— Неужели это от холода? Зачем я позволила ему работать в саду!

Вульфстан почувствовал себя ужасно. Вот чего он совсем не хотел — так это обвинять Люси Уилтон в недомыслии. Она и без того настрадалась, взвалив столько на себя.

— Люси, дитя мое, разве ты могла удержать его от работы в саду? Перестань себя обвинять.

— Как же иначе? Он ведь угасает на глазах.

— Не оставляй надежды. Господь заберет твоего мужа, только если придет время.

— Но даже если он выздоровеет… — Люси дотронулась до своих щек, словно удивившись, почему они мокрые, потом промокнула слезы тряпкой, которой только недавно протерла руки после того, как налила эль. — Бедный Николас. Он будет сломлен, если после выздоровления обнаружит, что все, ради чего работал всю жизнь, полностью разрушено.

— С какой стати оно должно быть разрушено?

Люси пристально посмотрела на старого монаха своими прелестными глазами. В них стояли слезы.

— Две смерти. Согласно гражданскому кодексу, мы больше не имеем права практиковать. Гильдия не пойдет против закона. Не могу представить, чтобы гильдмейстер Торп счел возможным предоставить Николасу второй шанс. Мы погибли, брат Вульфстан.

Монах гладил кошку и молился про себя, чтобы Бог подсказал ему, как поступить. Он сознавал, что обязан предотвратить такую беду.

Люси несколько раз прошлась от очага к двери, потом остановилась на полпути перед полками с лекарствами и принялась рассеянно переставлять склянки.

— Ужасно, — сказал Вульфстан, обращаясь больше к кошке, чем к Люси.

Но хозяйка, видимо, очнулась от этих слов и, быстро подойдя к монаху, уселась рядом с ним. Взяв его за руку, она заговорила:

— Мой дорогой друг, простите меня. До сих пор я думала только о том, что это значит для Николаса и для меня, но вы тоже рискуете потерять дело всей своей жизни.

— Я? Потеряю дело моей жизни?

— Я имею в виду ваш лазарет.

— Мой… Каким образом я его потеряю?

— Когда аббат Кампиан узнает, что вы дали больному непроверенное лекарство…

Всемилостивый Бог, неужели аббат освободит его от работы? Конечно, он может это сделать. У него есть все основания. С возрастом лекарь потерял осторожность.

— Если только мы не спасем самих себя, — тихо произнесла Люси.

— Каким образом?

— Сохранив все в тайне.

— Мы никому не скажем?

— Ни единой душе. — Она взглянула на свои руки, затем снова подняла глаза на Вульфстана. — Разве это будет такой уж грех? Я, со своей стороны, не позволю Николасу готовить лекарства до тех пор, пока мы с вами оба не решим, что он полностью восстановил рассудок. Я также не сомневаюсь, что впредь вы никогда больше не станете давать больным лекарства, предварительно их не проверив.

Она смотрела на Вульфстана своими ясными глазами. Теперь уже сухими. Взгляд ее был спокоен и разумен.

Эти глаза помогли Вульфстану воспрянуть духом.

— Так далеко я не загадывал. Но, конечно же, ты права насчет последствий. Для всех нас троих. — Он допил эль до конца.

— Значит, это будет нашей тайной?

Да поможет ему Бог, но Вульфстан не желал принести в этот дом еще большую печаль. И свой лазарет он тоже не хотел терять. Старик кивнул.

— Да, пусть это будет нашей тайной.

Люси сжала его руку.

— Но когда Николас поправится… — начал Вульфстан.

— Я глаз с него не спущу. — Люси отпустила его руку и наклонилась, чтобы подобрать с полу сверток. — По закону мне следует это сжечь.

Вульфстан кивнул.

— Правильно сделаешь. Я бы и сам так поступил, но…

Люси покачала головой.

— Нет, это моя обязанность. — Она наклонилась и чмокнула старика в щеку. — Благодарю вас, брат Вульфстан. Вы наше спасение.

Монаху не хотелось верить, что в словах этой милой женщины могло таиться какое-то зло. Господь показал ему дорогу.

Когда Вульфстан ушел, Люси принялась метаться от стены к стене, обхватив себя руками. Взгляд ее остановился на кувшине с элем. Несколько глотков могли бы ее подкрепить. Но день еще только начинался. Должны прийти покупатели. Нужно вести себя разумно. Теперь все зависело только от нее.