"Очерки неформальной социотехники" - читать интересную книгу автора (Кордонский Михаил, Кожаринов Михаил)

Лестница странников: личность — группа — социум

Если мы пытаемся рассматривать неформальные сообщества как социальное явление, часть социума, то любопытен ещё один аспект теории «Лестницы Странников».

Широко известен закон Геккеля онтогенез подобен филогенезу: плод в утробе матери повторяет некоторые этапы эволюционного развития человека, как вида. Аналогичные эмпирические построения существуют и во многих других науках. Возможно, все они являются частными проявлениями какого-то более общего закона природы (о фрактальности мы уже не раз писали). Так или иначе, они хорошо действуют как рабочие гипотезы, инструменты науки и практики. Уже пятнадцать лет продвинутые неформальные лидеры пользуются такой методологией, параллеля «Лестницу Странников» с историей человечества: человек в своём личностном развитии повторяет этапы исторического социального развития человечества.

Доминирует мышление первых двух этапов «Лестницы Странников»: предмет и пространство. Первобытная магия предметна по своему духу. Современный ребёнок удовлетворяется на свой вопрос: «Что это?» ответом типа «это троллейбус» или «это телевизор». Услышав ответ он отстаёт, как будто оттого, что когда он получил название, что-то стало понятнее. Но с точки зрения «Лестницы Странников» — это нормально, так как идёт предметное освоение действительности, то есть достаточно знать свойства предмета (типа: едет, показывает и т. д.) и его название. Первобытное магическое мышление очень похоже. Люди воспринимают предмет, как он есть. Меч, который рубит всё и не ломается — понятно, магический меч. А вот оберег. Как он работает — неважно, это дело колдунов и кудесников; дух в нём просто сидит особый (отсюда и отдельное слово, обозначающее предмет, имя собственное предмета, оно же и имя духа). Сами колдуны также воспринимаются предметно, как особые люди, умеющие нечто не то, что все. Такое же большое значение уделяется названиям. Понятия истинных имён, похищения имён и т. д. очень распространённый мотив древних представлений.

В древней литературе гипертрофированное (с точки зрения современного человека) внимание уделяется деталям и предметам. Скандинавские саги, русский былинный эпос, гомеровские эпопеи, индийская Махабхарата — везде одно и то же — огромное внимание детали и предмету. Все древние тексты демонстрируют это качество.

Язычество, доминирующее в эту эпоху, очень пространственно. Водяной сидит в воде, леший в лесу, домовой в доме и т. д. Весь мир воспринимается как пространственное распределение. Постепенно возрастающая линия последовательности находит отражение в деяниях героев — более поздний мотив, кстати; и культуре магии, построенной на действии, часто строго регламентированном. Понятно, что выполнять его достойно могут лишь продвинутые представители рода людского, то есть опережающие в мышлении — шаманы и жречество. Поколдовать по мелочи можно и самому, а если что-то серьёзное — к ним.

В принципе совпадение первобытного менталитета и менталитета ребёнка было замечено уже давно, и про дикарей говорили: они как дети.

Эта эпоха характеризуется следующими двумя ступенями «Лестницы»: последовательностью и взаимодействием. Рыцарь едет выполнять строго определённую последовательность действий. Средневековая хроника становится весьма скупой на детали в противовес предыдущей эпохе, но зато страшно дотошной, порой до скукоты, в вопросах того, что и зачем (в смысле: в каком порядке) происходило. Детальность проявляется не в описании предметов, а именно в этой дотошности изложения порядка событий. Это всё проявление увлечения «последовательностью» в изложении. Это один из признаков, по которому некоторые современные исследователи считают Библию средневековым текстом. В древности при описании восшествия Моисея на Синай нам бы описывали, во что был одет герой, как он ступал на камни, какая под ним была почва, какие звуки слышал. Всему этому уделялись бы целые страницы. Забегая вперёд, скажем, что и в последующие эпохи этот материал был бы оформлен совершенно иначе. Достоевский (очень «парадоксальный» писатель, потому и столь популярный нынче на Западе) описал бы, как мучился Моисей, какие бы сомнения испытывал, как несколько раз поворачивал бы назад и т. д. Но средневековых хронистов это всё не интересует. Они увлечённо рассказывают, что следует за чем, опуская подробности. Зато мы можем долго читать о том, кто и кого породил…

Русский былинный эпос, находясь на границе древности и средневековья, демонстрирует оба набора качеств. Про детальность уже говорилось, но и последовательность сразу бросается в глаза. Все богатыри вертятся в рамках одних и тех же алгоритмов последовательности: набирают силу, потом нередко «балуют»; встречаются с «каликой», который и наставляет их «на путь истинный»; добывают оружие и коня; уезжают от родного очага на службу к князю; по дороге совершают подвиги; проходят «испытание» сомнением со стороны дружинников князя; защищают русскую землю от набегов поганых и т. д. Потом детальность («берёт в белы ручки калёную стрелу, да натягивает тетиву тугого лука») пропадает, а изложение из эпоса превращается в более сухую средневековую летопись.

Сам по себе факт вытеснения языческих представлений с их пространственной доминантой так называемыми «религиями спасения» (от христианства до буддизма) указывает на доминанту последовательности. Ведь спасение подразумевает как раз определённый алгоритм действий, некую последовательность, которой должен придерживаться спасаемый. И биполярная картина мира, которая оформляется в ту эпоху, «работает» в той же системе координат: задаётся ось, вдоль которой и происходит движение (в одну сторону — к Богу, в другую — к Дьяволу).

Более сложен случай с взаимодействием. Тут впереди также оказываются люди, по общему признанию того времени, наиболее продвинутые и духовные — священники. Именно они раскрывают взаимосвязь понятий — например, любви к Богу и любви к людям. И это для людей средневекового мировоззрения открытие, свидетельство перехода к следующему этапу.

Эпоха первых буржуазных революций и вообще оформление буржуазного менталитета это, очевидно, время царствования «поступка». Собственно за право каждому совершать эти поступки и разгорается борьба «за свободу и равенство». Буржуазное общество, либерализм — это культ «людей поступка», о чём нам постоянно напоминают истории дельцов того времени, а также культ отношений, гарантирующих максимальное проявление именно этих людей.

Например, в эту эпоху широко распространяется такая форма наказания, как тюремное заключение. Раньше эта форма тоже была, но она была не доминирующей, по крайней мере, для простонародья. Раньше приковывали к галерам, отрезали носы, пороли… Да, бывало, и в яму кидали, но случалось это намного реже, чем иные типы наказания, и то чаще всего в качестве предварительного заключения или в качестве казни. Теперь же тюрьма стала фактически синонимом наказания — там человек лишён возможности совершать поступки, а именно это рассматривается как основная ценность, которой и стремятся лишить.

Обычно эпоху характеризует пара ступеней из «Лестницы Странников». За поступком следует гипотеза, то есть эпоха «теоретиков». Эпоха индустриального общества (или империализма, если кому-то больше нравится так) как раз и демонстрирует доминирование менталитета «теоретиков». Коммунисты, нацисты, анархисты, фундаменталисты и т. д. — все непреклонны, идейны, упрямы и не желают иной жизни. И в тоже время порою их как будто переключают с одной программы на другую. Это смотрится весьма удивительно. Бывшие белые становятся ярыми коммунистами, а потом бывшие коммунисты столь же фанатичными демократами. Но если мы вспомним поведение подростков и юношества в период «теоретиков», всё быстро встаёт на свои места. Проявление последнего «дыхания» «теоретиков» сегодня — это воинствующий либерализм или «рыночный фундаментализм», как удачно окрестил его Дж. Сорос.

Сегодняшняя постиндустриальная эпоха — это время парадоксалов. Анекдотически шарахаются из стороны в сторону представители сегодняшнего парадоксального менталитета: «талибы ужасны, это террористы — бомбить их». И полетели самолёты сбрасывать бомбы. «Но ведь там гибнут дети и женщины, мирное население!» И снова полетели самолёты, но уже сбрасывать ящики с гуманитарной помощью. «Но помощью пользуются террористы — это недопустимо!» Снова летят самолёты сбрасывать бомбы и т. д. И так во всём. «С экологией беда» — давайте закроем фабрики. «Но людям нечего есть, у них нет иных рабочих мест» — давайте откроем фабрики. «Но ведь загрязнения продолжаются, надо что-то делать»… И так во всём. О педагогических проблемах вокруг темы «манипуляции» мы уже рассказывали. Общество шарахается из стороны в сторону, менталитет же ищет рассказов об актуальном для себя и находит того же Достоевского.

Эпоха парадоксалов — время непоследовательных и колеблющихся. Люди легко скатываются то в одно, то в другое — достаточно показать яркое проявление соответствующей стороны.

В обществе в одно и то же время присутствуют представители менталитетов «разных» эпох и взаимодействуют между собой. Доминирует одна, иногда две (в момент перехода), но реальный исторический процесс образуется из взаимодействия всей палитры. Эпоху определяет доминанта, потенциал для развития — опережающие эпоху, отстающие же способны навязать реакцию и тоже существенно влияют на траекторию общественного движения. Недооценивать всё это нельзя.

Если люди сильно опережают свой век, их, как правило, не понимают, порой боятся или презирают. Если они способны использовать своё необычное для эпохи мышление во благо себе или другим, совершить открытия и создать нечто совершенно невозможное — порой их воспринимают как святых, гениев и т. п., бывает, уже после смерти (иногда существенно после). Живётся им нелегко, они чувствуют себя одинокими. Если же люди опережают время не так сильно, и уже нарастает та новая волна, которая вскоре создаст новую доминанту в менталитете, то такие люди становятся знаменем для новых поколений. Их как раз понимают, и уважают их авангардизм. Таким легче, так как признание — энергетическая подпитка, способная «заряжать» и двигать вперёд.

Но большинство соответствует доминанте своей эпохи: вся структура общества «заточена» под этот менталитет. Экономика, политика, быт, господствующие идеологии поддерживают именно его. Среда играет активную роль в продвижении или торможении людей на «Лестнице Странников».

Это верно и для отдельных групп людей, которые, сложившись в устойчивую среду со своей традицией, способны подтягивать одних, но в то же время, вполне возможно, и замедлять движение других.

Смена же одного менталитета другим всегда происходит через появление новых ниш, где концентрируются носители нового менталитета. Как нетрудно догадаться, по мнению авторов этой книги, это явление тесно связано с появлением новых общественных движений и их развитием вплоть до перехода в конвиксию. Не удивляет и тот факт, что новое мышление зарождается, как правило, у молодёжи, не отягощённой застоявшимися стереотипами. То обстоятельство, что общество стремится «подтянуть» всех к уровню/характеристикам доминирующего на данный момент менталитета посредством всех своих институций, а носители другого менталитета этому сопротивляются, и приводит часто к тому, что новые общественные движения становятся в определённую конфронтацию, получают заряд оппозиционности, которая маркируется старым обществом как маргинальность.

Наступающая эпоха будет рождать всё больше и больше и людей следующей ступени — синтеза, так как проявление этой волны, очередного «колокола Гаусса» всё ближе и ближе. Это вселяет оптимизм. «Грядёт эпоха Странников!» Пусть массовых проявлений этой эпохи ждать ещё долго зато какой поэтичный получился слоган.