"Ожерелье от Булгари" - читать интересную книгу автора (Уэлдон Фэй)

Глава 36

Выходящее на Дин-стрит пыльное окно китайской клиники было украшено алыми бумажными тиграми и картонными лотосами. Склянки с травяными настоями никто не трогал годами, а надпись на французском языке предупреждала об опасности укусов змей, но предлагала лечение. Тучи мух влетали в помещение, и ни одна не желала его покинуть. Но Кармайкл сказал, что тут его вылечили от астмы, когда традиционные методы результата не дали. Я и понятия не имела, что у Кармайкла была астма, но он заверил меня, что была. Я просто не заметила. Но все это в прошлом. Теперь он понимает, насколько несчастна я была с его отцом, и как трудно мне было сосредоточиться на нуждах подрастающего ребенка. Он взял с собой мобильный телефон и все время пытался дозвониться Тоби в Новую Зеландию, затем позвонил в телефонную компанию, чтобы выяснить, почему звонок не проходит, хотя Уолтер и заметил, что на той горе в Новой Зеландии может не быть передающей башни. На что Кармайкл заявил, что это гнусный выпад против антиподов.

В следующем помещении было чисто и просторно. На календарях смеялись счастливые дети нового Китая. Очень серьезные молодые люди в белых одеждах тщательно взвешивали и отмеряли сушеные травы, семена и коренья. За их работой следил контролер. Пациенты всевозможных рас, выглядевшие не лучше и не хуже посетителей моей районной клиники, получали свои коричневые бумажные пакетики и отбывали, обнадеженные.

Уолтер чувствовал себя явно не в своей тарелке. Как и большинство мужчин, он не очень склонен признавать, что другие могут понимать больше, чем он, в лечении или в чем другом, и считал, что вполне достаточно одной лишь силы воли, чтобы совладать с телом.

— Это была плохая идея, — пробурчал он. — Нет, я очень признателен тебе за внимание, Кармайкл, но, поразмыслив, я вспомнил, что у меня был двоюродный дед, который тоже рано постарел. Должно быть, я пошел в него. Старение вряд ли заразно, это же не корь. Может, просто наплюем на все это и пойдем домой?

Но Кармайкл возразил, что не все так просто в этом мире. Потом подошла наша очередь идти в кабинет, а Кармайклу — отправляться в паб на встречу с друзьями, которых он наверняка собирался уговорить эмигрировать в Оз. Он очень походил на своего отца обаянием и энтузиазмом, и я поняла, что весьма им довольна, и радостно впорхнула в дверь. Уолтер стоически последовал за мной.

Целитель серьезно выслушал все, что я ему поведала, прислушиваясь к комментариям и репликам Уолтера, кивая и цокая языком, словно уже все это слышал прежде, пусть и не часто. Кармайкл оказался прав: ничто не ново под луной. Он пощупал наш пульс и железы на шее, заглянул нам в глаза, позадавал вопросы о нашем питании, сделал пометки и выписал каждому из нас по разному рецепту. И мы ушли с коричневыми пакетиками в руках, наполненными органической субстанцией, сильно пахнущей лакрицей. Нам нужно было трижды кипятить содержимое три дня подряд, каждый раз уменьшая количество микстуры на треть. Затем принимать по столовой ложке три раза в день на протяжении трех дней, и мы вылечимся.

Когда мы уходили, целитель вышел из своего кабинета со словами:

— Приятно видеть брата и сестру вместе!

Из чего я сделала вывод, что он, возможно, не очень понял нашу проблему, но Уолтер этого не слышал, и я не стала ему говорить.

— Больше смахивает на магию, чем на науку, — недоверчиво заметил он по дороге домой, и я вздрогнула. Мне вовсе не хотелось иметь дело с магией. Может, кто-то наложил на нас проклятие? Кто? Со мной в тюрьме сидела молоденькая девочка с Гаити. Ей не понравилось, что я на нее уставилась, и она ткнула в меня двумя пальцами, словно я сам дьявол, и пожелала мне всяческих несчастий, Я действительно на нее смотрела, потому что она была такой отчаявшейся и такой красивой. С роскошной копной черных волос, собранных в огромный узел на затылке, скрепленный красной лентой, которую никто не смел у нее забрать из страха быть укушенным, стройным изящным телом и прекрасным лицом. Но вряд ли это она. Она была не в себе и непрестанно выла и занималась вуду у себя в камере. Сомневаюсь, что проклятия сумасшедшей могут оказать такое воздействие. Это могла быть Дорис, но у нее есть более очевидные способы продемонстрировать свою одержимость, вроде попытки соблазнить Уолтера. И уж она-то скорее постаралась бы меня состарить, а не омолодить.

Когда мы вернулись в мастерскую, то обнаружили сидящую на ступеньках Этель с мужчиной, которого она представила как Хасима. Я была так рада ее видеть, убедиться, что она вовсе не собиралась меня шантажировать. Наоборот, похоже, они решили шантажировать Дорис. Я могла бы ей сказать, что из этого вряд ли что-то выйдет, но они и сами в этом убедились. Хасим, которого Этель вроде бы подцепила на улице возле Хилса и привела в Тавингтон-Корт, решив подзаработать немного деньжат, оказался секьюрити, работающим в телекомпании, где блистала Дорис, и отнюдь ей не симпатизировал. Похоже, Дорис пользуется популярностью у зрителей, но не у коллег.

Уолтер был порядком шокирован, узнав, что Этель «работает на улице», как он высказался в несколько викторианском стиле, и мне пришлось ему объяснять, что в тюрьме быстро учишься быть практичным. После того как тебе пару раз устроят «голый» шмон, тебя перестает волновать, что происходит с той или иной частью твоего тела. Рождение ребенка дает примерно такой же эффект: все выставлено на всеобщее обозрение — врачам, акушеркам, медсестрам и санитарам, мужчинам и женщинам. Что влияет на последующее мировоззрение. Я была уверена, что Этель не собирается заниматься этим постоянно. Как и многим новичкам, ей повезло, и она встретила Хасима, который вроде бы стремился к длительным отношениям, так что теперь она предоставляла ему свои услуги задаром. В какой-то мере в этом есть и моя вина, если тут вообще кто-то виноват. Я предоставила Этель жилье, но не поинтересовалась, есть ли у нее деньги на еду и питье, а в холодильнике у меня было совсем пусто.

Я не спросила у них, что было на пленке. Я, в общем-то, примерно знала. И знала, что Уолтер избавился от тех миазмов похоти, которыми отравила его Дорис и с помощью которых она привлекла к себе Барли. Похоже, чтобы стать роковой женщиной, требуется вовсе не загадочность, страстность или сонная экзотичность. Просто от посредственности ее отделяет расстояние гораздо большее, чем других женщин. Такие создания гордо шествуют по миру, и горе тому, кто с ними столкнется. Они лишены каких-либо нравственных принципов и преследуют только свои личные интересы. Одна такая разрушила мой брак, но подарила мне Уолтера. Ее портрет уже закончен и стоит лицом к стене. Тело стало более изящным, но ожерелье от Булгари по-прежнему украшает белую безупречную грудь леди Джулиет. Уолтер говорит, что не гордится этой работой, но и не стыдится ее. Он ощущает свою общность с Гойей. Краска на картине перестала течь и трескаться, и лицо Дорис остается таким, каким его изобразил Уолтер, подправленное и в профилактических целях закрепленное слоем лака.

Уолтер решил по возможности не говорить Дорис, что портрет готов, а то с нее станется закатить скандал из-за того, что трансформация осуществилась слишком быстро. Когда люди покупают картину, они предпочитают думать, что покупают часть самого художника: его гений, жизнь, время и муки творчества. А если работа простая, они не желают об этом знать. Уистлер, когда его спросили, как долго он писал портрет своей матери, ответил: «Всю жизнь». Уж он-то точно знал, что не стоит говорить о неделях и тем более о днях. К тому же он сказал чистую правду.

Манхэттенская галерея попросила Уолтера прислать еще шесть работ, из числа ранних, если можно, но поскольку большая часть их была продана, кроме нескольких, с которыми Уолтер не хотел расставаться, то теперь он занимался тем, что подделывал свой ранний стиль — процесс, который он находил захватывающим, хотя время от времени бормотал: «Незрело», работая кистью.

Мы трое суток послушно варили полученное китайское снадобье, а потом глотали темную терпкую жидкость. Она не произвела ровно никакого эффекта. Я по-прежнему чудесно выглядела, а Уолтер становился все более и более солидным. Возможно, дело было не в микстуре: очень может быть, что в какой-то момент мы перепутали кувшинчики, и Уолтер пил смесь, предназначенную мне, а я — ему, и таким образом нейтрализовали эффект. Занимались мы всем этим в Тавингтон-Корте, и этот отвар издавал настолько могучий аромат, что мистер Циглер пришел поинтересоваться, что за ведьмино варево мы тут готовим.

Нам обоим было трудно долго размышлять о нашем возрасте или волноваться по этому поводу. Каждый день приносил так много хорошего, что эта проблема ушла на задний план. К тому же нам казалось плохой приметой слишком сильно на этом концентрироваться. Если мы ничего не станем предпринимать, то все само собой рассосется, если вообще есть чему рассасываться. Только когда на нашем горизонте появлялся кто-то вроде Кармайкла или мистер Циглер отпускал свои комментарии, мы понимали: что-то действительно происходит.

А потом объявилась моя сестрица Эмили, которую направил в мастерскую мистер Циглер. Эмили исполнилось пятьдесят два, она только что приехала из Йоркшира и пахла свежестью, собаками, мужьями и костром. С лошадиной физиономией, длинными желтыми зубами, поседевшая, в бесформенном твидовом костюме, обутая черт знает во что, с повизгивающим золотым ретривером у ног. Моя маленькая сестричка Эмили! Пес промчался мимо меня прямиком в мастерскую, обнюхал все углы, обежал всех присутствующих, несколько удивился Хасиму, который испуганно отшатнулся от его любопытного розового носа, и наконец добрался до стоящей лицом к стене запечатленной на холсте Дорис. Он зарычал и попятился, шерсть его встала дыбом, но потом тут же переключился на остатки пиццы по-гавайски, со вчерашнего вечера все еще валявшиеся в коробке на полу, и слопал кусочки ананаса и кусочек коробки, прежде чем сообразил, что это. Собаки тоже должны жить в реальном мире и интересоваться плотскими, а не духовными делами.

— Дороти! — воскликнула моя младшая сестра Эмили. — Что ты такое с собой сотворила? Это никуда не годится! Ты только посмотри! Ты сама на себя не похожа!