"Православное учение о спасении." - читать интересную книгу автора (Сергий (Страгородский) Архимандрит)ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Если с православной точки зрения высшее благо человека заключается в святости, и если это благо достигается не рядом отдельных заслуг, а приготовлением к его восприятию, то и в понятии о спасении естественно на первое место должна выступить его нравственная сторона и внутреннее, а не внешнее определение. Спасение, говоря общепринятым языком, есть избавление человека от греха, проклятия и смерти. Это определение одинаково может принять и православный, и последователь правового мировоззрения. Но весь вопрос в том, что каждый из них считает в спасении наиболее важным и существенным. Себялюбец на первом месте поставит, конечно, последствия греха для благополучия человека, т. е. смерть, страдания и пр. Проклятие, отчуждение от Бога тоже представляется ему пагубным опять-таки потому, что приводит к страданию. Понятно, что спасение он объяснит себе, как избавление от страдания, причиненного грехом. Далее, так как сущность греха и его нежелательность самого в себе ускользают от сознания себялюбца, то естественно, что и самый способ избавления представляется ему неправильно, односторонне. Не понимая, почему грех ведет к смерти и пр., себялюбец объясняет это себе только внешне, – тем, что Бог прогневан и потому наказывает. Поэтому, и спасение он понимает только, как перемену гнева Божия на милость, представляет себе в виде действия, совершающегося только в Божественном сознании и не касающегося души человека. А раз спасение или, говоря точнее, оправдание есть вышеестественное дело Божественного сознания, то и следствие оправдания – освящение естественно приписать тому же Божественному решению. Отсюда – то сверхъестественное превращение, которым протестантство и католичество хотят уничтожить в оправданном человеке грех (так как грех и после оправдания навлекал бы на человека гнев Божий). Конечно, человеческое сознание должно было бы восстать против такого извращения душевной жизни: ведь, душа не какое-нибудь вещество, чтобы в ней было возможно такое помимовольное превращение. Но ум нередко не предписывает, а покорно следует чувству и воле, – так и здесь. Так как все внимание греховного человека устремлено к тому, чтобы не страдать, чтобы получить безбедную жизнь в самоуслаждении, то он и не думает много о том, каким путем достигается эта возможность вечно благодушествовать. Мало того, помимовольное превращение его души ему было бы еще желательнее. Добра он не любит, труда над собой ради святости он не понимает и боится, жертвовать любезным ему грехом – ему тяжело и неприятно. Чего лучше, если, без всяких усилий с его стороны, без неприятного напряжения и борьбы с собой, его вдруг сделают любящим добро и исполняющим волю Божию и за то блаженствующим? Это и есть то самое, чего нужно его себялюбивой и саможалеющей природе. Между тем, для православного грех сам по себе, ломимо всяких своих гибельных последствий, составляет величайшее зло, и даже он один и является „злом в собственном смысле», как говорит св. Василий Великий [285], „злом действительным». Все же, что считается злом только „по болезненности ощущения», с точки зрения саможаления, – все это для православного „зло только мнимое, имеющее силу добра» [286]. Смерть сама по себе не страшна для православного, он боится „смерти, скрывающейся внутри, в сердце», боится „смерти внутренней», потому что только она и есть для него „истинная смерть» [287]. Освободить истинного последователя Христова от всех последствий греха, но не освободить от самого греха, значит не только не спасти его, но и подвергнуть самой горькой и страшной участи, какую только он может себе вообразить: вечно жить и вечно грешить, – это для него хуже геенны. „Если бы, – говорить Климент Александрийский, – мы могли представить, чтобы кто-нибудь предложил гностику (истинному), желает ли он выбрать познание Бога и вечную жизнь, и если бы эти две вещи, которые совершенно тожественны, были разделены, – то гностик без малейшего колебания избрал бы познание Бога, признавая, что обладание верой, которая от любви восходит к познанию, желательно само по себе» [288]. Истинный христианин предпочел бы быть святым и страдать, чем вечно блаженствовать и грешить. Отсюда очевидно, что и в понятии спасения православный на первое место поставит освобождение от греха самого в себе, избавление же от мук и страданий примет в качестве простого следствия, которое в сущности ничего не прибавляет к получаемому благу, – так оно незначительно сравнительно с благом в собственном смысле. Спасение для православного прежде всего и главным образом есть избавление от греха. Так, действительно, и учат о нем Св. Писание и отцы церкви. Ветхий Завет был; конечно, временем сени и гаданий: светлую пору избавления ветхозаветный человек представлял себе более под видом восстановления царства еврейского в обетованной земле. Однако, лучшие люди не забывали, что речь идет, прежде всего о царстве Св. пророк Исаия изображает светлый день Иерусалима и воцарение отрасли Иессеевой. Пророк описывает, как не будут затворяться ворота города от множества приходящих богатств, как горделивые враги народа Божия будут лизать перст пред ним и т. п. Но опять эти черты только предисловие, только открытие царства Божия, которое, конечно, прежде должно восторжествовать, должно сначала победить ему противное, а потом и открыться в силе. Но в чем будет жизнь будущего царства? Это будет царство мира. „Тогда, говорит пророк, волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок и молодой лев и волк будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не Провидел пришествие праведной Отрасли Давида и св. пророк Иеремия и изобразил это пришествие в тех же чертах. То будет царство ведения, определенности в нравственной жизни. „Поставлю над ними (овцами народа Израилева) пастырей, которые будут пасти их, и они уже не будут бояться и пугаться и не будут теряться, говорит Господь». В главе же этого царства будет Отрасль Давидова, праведная, производящая суд и правду на земле, и „вот – имя Его, которым будут называть Его: Господь оправдание наше» (Иер. ХХIII, 4. 5. 6). Поэтому и все царство будет царством святости и правды. „Так говорит Господь Саваоф Бог Израилев: впредь, когда Я возвращу плен их (когда спасу их), будут говорит на земле Иуды и в городах его cиe слово: да благословит тебя Господь, жилище правды, То же провидел и св. пророк Иезекиль. Вечное царство, которое откроет Господь в Сионе, будет утверждаться на самом тесном, внутреннем общении народа с Богом, а это само собою уже предполагает праведную жизнь. „На этой земле, на горах Израиля Я сделаю их (Иуду и Иосифа) одним народом, и один Царь будет царем у всех них, и не будут более двумя народами и уже не будут вперед разделяться на два царства (ср. Ио. XVII, 21 – 23). И не Св. пророк Малахия, хочет, по-видимому, высказать чаяния всего ветхозаветного человечества, когда говорит о пришествии „Господа, Которого Это обновляющее действие будущего царства и в тех же чертах изображает и пророк Захария: „И будут на всей земле, говорит Господь, две части на ней будут истреблены, вымрут, а третья останется на ней. И введу эту третью часть в огонь и расплавлю их, как плавят серебро, и очищу их, как очищают золото: они будут призывать имя Мое, и Я услышу их и скажу: это – мой народ, и они скажут: Господь – Бог мой» (Зах. 13, 8 – 9), В том царстве будет вечный мир (9, 10), – Господь будет „жить в Иерусалиме, и будет называться Иерусалим городом истины, и гора Господа Саваофа – горою святыни (8, 3). Пророк Софония весьма сильными чертами описывает внешнюю сторону будущего спасения, которое придет в день гнева Божья (3, 8); притеснители народа будут стеснены, и, вместо теперешнего уничижения народу Божью дарованы будут именитость и почет (ст. 19 – 20). Но основание для такой перемены заключается именно во внутреннем обновлении народа. „Тогда опять Я дам народам уста чистыя, чтобы все признавали имя Господа и служили Ему единодушно. Из заречных стран Эфиопии поклонники Мои дети рассеянных людей – принесут Мне дары. В тот день ты не будешь срамить себя всякими поступками твоими, какими ты грешил против Меня, ибо тогда Я удалю из среды твоей тщеславящихся твоею знатностью, и не будешь более превозноситься на святой горе Моей. Но оставлю у тебя народ смиренный и простой, и они будут уповать на имя Господне. Остатки Израиля не будут делать неправды, не станут говорить лжи, и не найдется в устах их языка коварного, ибо сами будут пастись и покоиться, и никто не потревожит их». Главная же радость будущего века – в живом общении с Богом: „Господь Бог твой – среди тебя» (Соф. 3, 9 – 13. 17). Таким образом, пророки рисуют в самых сильных чертах будущее торжество Израиля над народами, описывают восстановление Иерусалима и царства Израильского, описывают будущее богатство, благополучие и пр. Однако эти черты не поглощают всего их внимания, мало того, эти черты больше говорят о начале царства, а не о его существе. Но лишь только пророки переходят к описанию того, как и чем будет наслаждаться Израиль в будущем царстве, – сразу же в их речах выступает, в качестве главной, основной черты этого царства, его святость, Богоугодность, свобода от всякого греха. Мессия чрез то самое, что Он освободит народ из плена, даст ему возможность жить свято и в общении с Богом. Тяжело, конечно, было чужеземное рабство, тяжела вся вообще бедственность жизни, но главный гнет, давивший нравственное сознание истинного Израиля, был все-таки грех. Потому и избавление от него было главным содержанием понятия о спасении. Эта основная мысль пророчества замечательно ясно выражается на рубеже двух Заветов отцом Иоанна Крестителя, священником 3axapиeю. „Благословен Господь Бог Израилев, что посетил народ свой, и сотворил избавление ему: и воздвиг рог спасения нам в дому Давида, отрока Своего; как возвестил устами бывших от века святых пророков Своих, что спасет нас от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас, сотворит милость с отцами нашими, и помянет святый завет Свой, клятву, которою клялся Он Аврааму, отцу нашему, дать нам небоязненно, Приходит, наконец, время родиться Самому Востоку свыше. Ангел является во сне Иосифу и повелевает ему назвать родящегося Младенца Иисусом. „Ибо, говорит Ангел, Он спасет людей Своих Св. Апостол Петр убеждает своих читателей благодушно переносить все скорби здешней жизни, чтобы „достигнуть наконец верою спасения душ». Об этом спасении провозвестили ветхозаветные пророки. „Посему, возлюбленные, пишет Апостол, препоясав чресла ума вашего, бодрствуя совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явления Иисуса Христа. Как послушные дети, не сообразуйтесь с прежними похотями, бывшими в неведении вашем; но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках, зная, что не тленным серебром или золотом Св. Апостол Павел так описывает спасение, совершенное Иисусом Христом: „Мы были некогда несмысленны, непокорны, заблудшие, были рабы похотей и различных удовольствий, жили в злобе и зависти, были гнусны, ненавидели друг друга. Когда же явилась благодать и человеколюбие Спасителя нашего, Бога, Он спас нас не по делам праведным, которые бы мы сотворили, а по Своей милости, банею Главное в вопросе о спасении полагается священными писателями в грехе самом в себе, даже независимо от его последствий. Страдание не есть зло для человека, – злом является грех; от него жаждали избавиться люди Ветхого Завета; свободу от него проповедал Христос с апостолами Своими в Новом. Это для нас вполне будет понятно, если мы вспомним, в чем христианин полагает свою истинную жизнь и свое высшее благо. Если жизненная цель человека не самоуслаждение, не личное счастье, а святость ради Святого Господа, тогда, конечно, и злом в собственном смысле для него будет не отсутствие личного счастья, не страдание, а отсутствие святости, греховная враждебность по отношению к Богу и Его святому царству. В представленном учении Св. Писания о спасении, таким образом, мы находим развитие и, следовательно, подтверждение той идеи блаженства в святости, которую (идею) мы признаем основною в православном жизнепонимании. После всего, что говорилось раньше о воззрениях отцов Церкви относительно вечной жизни, возмездия и пр., вполне ясным становится и отеческое учение о существе и последней цели спасения. Не могли отцы Церкви понимать спасение иначе, как спасение, прежде всего от грехов. „Елисей, говорит св. Иустин Мученик, бросив дерево в реку Иордан, вызвал со дна железный топор, с которым сыны пророческие пришли рубить деревья на постройку дома, чтобы в нем читать и размышлять о законе и повелениях Божьих; так и Христос наш искупил нас, „По действию лукавого, говорит преп. Ефрем Сирин, все изнемогли во зле: повреждение стало столь тяжко и не исцелъно, что ни пророки, ни священники не в силах были совершенно уврачевать язвы. Посему-то (вот причина) Святой Единородный Сын, видя. что все естественно изнемогает Ту же мысль можно найти в очень ясной форме у св. Афанасия Александрийского. „Поелику, говорит он, естество человеческое, претерпев изменение, оставило правду и возлюбило беззаконие; то Единородный соделался человеком, чтобы в Себе Самом исправив сие, Христос называется, по словам св. Григория Богослова, „Избавлением» (I Кор. 1, 30), как освобождающий нас, содержимых Итак, с православной точки зрения, сущность, смысл и последняя цель спасения человека состоит в избавлении его от греха и в даровании ему вечной святой жизни в общении с Богом. О последствиях греха, о смерти, страдании и пр. православный отнюдь не забывает, отнюдь не является неблагодарным за избавление от них Богу, – но это избавление не является для него главной радостью, как оно является в жизнепонимании правовом. Подобно апостолу Павлу, православный сокрушается не столько о том, что ему грозить наказание за грех, от которого (греха) он не может никак освободиться, сколько о том, что ему не „избавиться от сего тела смерти», в котором живет „ин закон, противовоюющий услаждающему его „закону ума» (Римл. YI, 22 – 25). Не страх за себя, а желание святости, жизни по Богу заставляет скорбеть истинного подвижника благочестия. Если же в этом сущность спасения, тогда и самый способ его становится для нас определенным. Если думать только о том, чтобы избавить человека от страдания, тогда совершенно безразлично, свободно ли или не свободно со стороны человека это избавление: все дело в благодушии человека. Но если человека нужно сделать Поэтому-то, в св. Писании и в творениях отцов Церкви и замечается постоянное стремление убедить человека Поэтому, равно неправильно представлять себе спасение делом, извне вменяемым человеку, как и сверхъестественным превращением, происходящим в человеке помимо участия его свободы. И в том и в другом случае человек оказывался бы только безвольным предметом чужого воздействия, и святость, полученная им таким путем, ничем не отличалась бы от святости прирожденной, не имеющей нравственного достоинства, и, следовательно, совсем не тем высшим благом, которого ищет человек. „Я, говорит св. И. Златоуст, слышал многих, говоривших: для чего Бог сотворил меня самовластным в добродетели? Но как возвести на небо тебя дремлющего, спящего, преданного порокам, роскоши, чревоугодию? Ты и там не отстал бы от пороков» [301]. Человек не восприял бы насильно навязанной ему святости и остался бы при прежнем. Поэтому, хотя благодать Божья делает весьма много в спасении человека, хотя можно все приписать ей, однако она „также нуждается в верующем, как писчая трость или стрела в действующем» [302]. „Не насилием и самоуправством, но убеждением и добродушием уготовляется спасение человека. Посему всякий полновластен в собственном спасении» [303]. И это не в том только смысле, что он страдательно воспринимает воздействие благодати, так сказать, представляет себя благодати, но в том, что он встречает предлагаемое ему спасение самым горячим желанием, что он „ревностно устремляет свои очи к свету (Божью)" [304]. „Подвигоположник, говорит преп. Ефрем Сирин, всегда готов подать тебе Свою десницу, и восставит тебя от падения. Ибо, как скоро ты Правовая точка зрения предлагает две несообразности в учении о том, каким способом человек спасается: она, во-первых, учит, что Бог не вменяет человеку греха и провозглашает его праведным, тогда как человек в душе остается все тем же грешником; и, во-вторых, самое спасение, точнее освящение человека представляет в виде сверхъестественного помимоводного пересоздания, почти вещественного превращения совершаемого в душе благодатно. Православная догматика может употреблять те же выражения, но содержание их, конечно, будет далеко отлично. После выясненного православного понятия о правде Божьей, о возмездии, о сущности спасения нельзя представить себе, чтобы и момент крещения или покаяния совершалось какое-то невменение греха, какое-то провозглашение человека праведным, пронунциация, как говорят протестанты. По протестантскому учению выходит, что Бог все время был разгневан на человека, все время не мог ему простить того оскорбления, какое человек нанес Ему грехом. Потом, вдруг, видя веру человека в Иисуса Христа, Бог примиряется с человеком и не считает его более своим врагом, хотя человек и после этого может еще грешить, во уже безнаказанно. Здесь с очевидностью обнаруживается то основное начало, которым живет правовое жизнепонимание: все построено на оскорбленном самолюбии, – раз успокоено самолюбие, тогда и грех, прежде осуждавшийся и подвергнутый проклятию, теряет свою греховность. Не так учит православная Церковь. Можно ли представить, чтобы Бог враждовал против человека за его грех, чтобы Бог не мог примириться с человеком, хотя бы этот последний всей душой жаждал Бога и молил об общении с Ним? Оставаясь верными Слову Божию и учению отцов, можем только сказать: нет. Чтобы убедиться в этом, раскроем Библию, и там прямо с первых страниц мы находим опровержение этого протестантского взгляда, хотя протестанты и хвалятся, что веруют только тому, чему учит Библия. Если Бог враждовал против человека за оскорбление грехом, то как нам протестанты объяснят первобытную историю человечества? Почему Господь, обличив Адама, не оставляет его на произвол судьбы, а устраивает его жизнь и тут же дает ему самое радостное обетование, что семя жены сотрет главу змия? Почему Господь, видя близость греха для Каина, является к нему и предостерегает? Почему, вообще, только для людей, „пренебрегавших Дух Божий» (Быт. VI, 3), только для нечестивых, не желавших обращения, не было мира», т. е. примирения с Богом (Ис. LVII, 20 – 21) „боящийся же Бога и поступающий по правде во всяком народе приятен (был) Ему» (Деян. X, 35)? Очевидно, все это потому, что, говоря словами св. И. Златоустого, „не Бог враждует против нас, но мы против Него. Бог никогда не враждует» [308]. Бог всегда стремится к человеку, всегда влечет его к Себе, но дело в том, что человек не всегда повинуется призванию Божию. В этом случае человек погибает, но причиной – не гнев Божий, не нежелание Бога простить человеку; а сам человек, избирающей худое, которого (худого) Бог не может оставить жить, не может даровать злу истину, принадлежащую только добру; не может Бог этого сделать так же, как не может умереть или солгать, потому что это было бы отрицанием Божественного Существа. Но не мирясь с грехом, любовь Божья всегда готова обратить и спасти человека. Грех удаляет человека от Бога, а не Бога – от человека. Замечательно ясно высказывается эта мысль у пророка Исаи. Напр.: „Так говорить Высокий и Превознесенный, вечно Живущий, – Святый имя Ему: Я живу на высоте небес и во святилище, и также с „Благоугодно было Отцу, чтобы в Нем (Сыне) обитала всякая полнота, и чтобы посредством Его Таким образом, если с православной точки зрения и можно говорить о невменении Богом греха человеку, то лишь в качестве домирного предположения всего домостроительства Божия о нашем спасении, предположения, которое низвело на землю Сына Божия и вознесло Его на крест, и которое, с другой стороны, является вечным залогом милости для нас, всякого грешника приступающего к Богу. Это не то значит, чтобы Бог мирился со грехом. Грех, как прямое отрицание Божьей жизни, всегда пребудет „мерзостью» пред святым Богом, никогда не получить от Него признания, никогда не получит права на существование. Но это не потому, чтобы Бог хотел, так сказать, отметить за оскорбление, нанесенное Ему, как Владыке мира – это объясняется самым существом правды. Грешник же, как личность, никогда не переставал и не перестанет быть предметом самой сильной любви Божьей, готовой на всякие жертвы, лишь бы только человек внял Ее призванию. Тогда „вся виновность его сделается как тень» [311], как совсем не бывшая, и Отец Небесный простит ему прежнюю вражду, не требуя никакого удовлетворения. „Грешник не уплатил еще долга, чрез покаяние додается неответственным в долге. Он не сложил еще бремени с себя (разумеется искоренение страсти) и облачается благодатью… Покаяние не обещает только, но дарует уже очищение грехов и оставление оных; не к надежде только приводит согрешившего, но единым словом изрекает повеление, уверяет, что будет свободен. Оно говорит ему: познай, что имеешь у себя, а не жди. Но благодеяние еще выше. Уразумей, чем обладаешь и знай, что уже сам ты себе покровительствуешь. Данною тебе благодатью удостоверяю тебя в будущем. Уверься в милосердии Божьем; приятно Богу, что ты притек к Нему; и Он доказывает тебе благость, потому что Следовательно, домостроительство Божие направляется не к тому, чтобы как-нибудь примирить образовавшееся в Боге раздвоение между любовью и правдою (раздвоение с трудом допустимое в Едином и всегда тожественном Себе Существе), а к тому, чтобы как-нибудь спасти погибшую овцу, чтобы как-нибудь устроить обрящение человека на путь истины. Поэтому, невменение греха с православной точки зрения должно понимать в том смысле, что Господь, от вечности, осудив зло на погибель, тем не менее от вечности же решил не отвергать за грех человека, если он перестанет грешить и обратится к Богу. Поэтому, полагать в невменении сущность оправдания значит говорить только о непременном предположении оправдания, о самом же последнем не говорить. То несомненно, что каждый обращающийся к Богу просит, прежде всего, прощения и получает его; но это не значит, чтобы в Боге во время самого совершения таинства происходил какой-нибудь особый акт примирения с дотоле нелюбимым грешником, перемена происходит в человеке и состоит в примирении этого последнего с Богом. Таким образом, главное в оправдании – не пронунциация протестантов, а обращение человека от греха к жизни по Богу, нравственный переворот. Так, действительно, православная церковь учила и учит. Пророк Исаия так описывает „заглаждение беззаконий» Иакова. Господь наказывал его, „выбросил его сильным дуновением своим, как бы в день восточного ветра. И чрез это загладится беззаконие Иакова (но страдания не внешняя цена за грех, потому что далее читаем); и плодом сего будет снятие греха с него, когда все камни жертвенников он обратит в куски извести, и не будут уже стоять дубравы и истуканы солнца» (Ис. 27. 9.) Бедствия приводят Иакова к покаянию и, когда он уничтожит свой грех (идолослужение), этот грех с него снимется. Апостол Павел называет крещение смертью греху. „Мы, говорит он, умерли для греха: как же нам жить в нем»? В чем же состоит эта смерть? „Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни»… „Наш ветхий человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху» (Римл. VI, 2 – 4. 6). Дальнейшее же убеждение быть верными своему призванию, пребывать чуждыми греху дает понять, что и самая смерть греху совершается тоже путем нравственным, есть акт насколько „таинственный, настолько же и свободно-охотный» [315]. „Умертвие говорит преосв. Феофан толковании на приведенные слова апостола Павла, разумеется не физическое, а нравственное, состоящее в отвержении от всякого греха и возненавидении его. Ибо как приступают ко Господу? Каясь и крестясь, как указал Св. Петр в день Пятидесятницы вопрошавшим: что убо сотворим? Покайтесь и да крестится кийждо в вас, ответил он (Деян. II, 88). А каяться что значит? – Говорит в сердце своем: согрешил, Сущность крещения или таинства покаяния состоит, следовательно, в коренном перевороте, совершаемом в душе человека, в изменении всей его жизни. Человек был рабом греха, исполнял похоти дьявола, был врагом Божиим, – теперь он решает прекратить грех и быть в общении с Святым Господом. Реше Всякое греховное падение кладет известную печать на душу человека, так или иначе влияет на ее устроение. Сумма греховных действий составляет, таким образом, некоторое прошлое человека, которое влияет на его поведение в настоящем, влечет его к тем или другим действиям. Таинственно-свободный переворот в том и состоит, что нить жизни человека как бы прерывается, и образовавшееся у него греховное прошлое теряет свою определяющую принудительную силу как бы выбрасывается из души, становится чуждым для человека. Какое бы ни было это прошлое, будет ли это наследство от родителей (грех первородный), или последствия поступков самого крещаемого, все это одинаково зачеркивается в жизни человека, лишь бы только он искренно отвернулся от этого, лишь бы только он окончательно порвал с этим прошлым связь [320]. Из купели выходит новый человек, без определения ко греху; но с укрепленной благодатью, ревностью творит волю Божию и более Бога не покидать. Таким-то путем и „слагается с человека греховное поношение» [321], „изглаждаются нечистоты прежде совершенных преступлений [322]. Грех не забывается и не вменяется человеку в силу каких-нибудь посторонних для души человека причин, – грех в буквальном смысле удаляется от человека, перестает быть частью его внутреннего содержания и относится к тому прошлому, которое прожито, которое, таким образом, с настоящим человека не имеет ничего общего. А мы выше видели, что за прошлое Бог не гневается, не высчитывает его человеку. Раз в настоящем греха нет, нет, следовательно, и отчуждения от Бога, человек „примирен и воссоединен с Церковью», святым царством Божьим и Богом, грех действительно прощен человеку [323]. Так именно и изображается благодатное действие таинств крещения и покаяния в творениях отцов Церкви. Непосредственно касается вопроса о крещении „Хотя Бог и щедр в благотворении, однако же, от каждого ожидает искреннего произволения. Почему апостол присовокупил: сущим по изволению званным. Изволение (h proJesiz), когда оно искренне делает тебя званным (clhton se poiei) [324]. Чтобы совершилось начало новой жизни, необходимо, чтобы прежняя была на самом деле отвергнута. Господь дает свою чудную спасительную печать (thn swthsiwdh sfragiVa thn Jaumasian) только там, где видит „добрую совесть», т. е. не словесное только обещание, а искреннее желание быть добрым. „Как приступающие к набору воинов входят в исследование о возрасте и телесном сложении набираемых; так и Господь, вписуя в воинство свое души, „Если, говорить святитель в „Слове Предогласительном» в самом начале, телом ты здесь (т. е. принимаешь таинство), но не здесь мыслью; то С этой точки зрения принятие таинства крещения представляется великим испытанием совести человека, таким поворотным моментом в жизни человека, что если он его пропустит, то ничем уже не поправить своего положения. „ (Св. Дух) испытывает душу, не метает бисера пред свиньями. Если лицемеришь; то Благодаря этому перевороту в душе человека и грехи ему оставляются. „Не спрашивай: как изгладятся грехи мои? Сказываю тебе: По мысли св. В чем же состоит это содействие с нашей стороны благодати Божьей? В том, что мы „бываем в подобии смерти Его, спогребшись Ему крещением». „В чем же образ погребения? И почему полезно такое подражание? Во-первых, нужно, чтобы Св. Григорий Ниссккий постоянно проводит ту мысль, что человеку невозможно возродиться в новой жизни как-нибудь непроизвольно: человек может возродиться только благодаря своему свободному решению не грешить, которое делает возможным для него принятие благодати. „Изменяющемуся, говорит св. отец, необходимо постоянно рождаться: в превратном естестве не заметишь чего-либо всегда во всем себе тожественного. Но родиться не зависит от чуждого решения (ouc ec allotriaV edtin ormhV) подобно телесному рождению, – но по произволению бывает это рождение; и мы некоторым образом отцы самих себя, рождающие себя такими, какими хотим, и по собственному произволению образующее себя в какой угодно пол, мужской или женский, по урокам добродетели или порока» [334]. Таинственное возрождение в крещении не составляет исключения: и оно возможно только в виде произвольного решения, которое только укрепляется и доводится до конца благодатью. Эту мысль св. Григорий Нисский подробно развивает в своем „Огласительном Слове», подобно св. Кириллу Иерусалимскому настаивая на той мысли, что без этого свободного решения, принятие таинства не пользует нисколько. „Должно, думаю, говорит св. Григорий, обратить внимание на то, что после сего и что оставляют без внимания многие из приступивших к благодати крещения, Если человек не решит бросить совершенно грех и если со всею своею силою не будет стараться удержаться в этом решении, тогда напрасно он принимал таинство: он участвовал в нем только телом, душа же не получила ничего от этого участия. Это и понятно. Сущность крещения в „пресечении непрерывности зла»; если человек этого пресечения не делает, тогда зачем принимать крещение? „В образе умерщвления, представляемом посредством воды, производится уничтожение примешавшегося порока, правда, не совершенное уничтожение, но некоторое Для св. Григория Богослова отпущение грехов в крещении отнюдь не было внешним событием, независимым от свободного определения человека: если Бог и отпускает крещающемуся грехи, то, чтобы это отпущение было действенно, необходимо „предочиститься», создать в ce6е „навык к добру», т. е. решительно определить себя к доброй жизни. Тогда только можно поручиться, что крещение не будет только формой или бесплодным талантом, но на самом деле „обеспечит человеку искупление». „Должно предочиститься тем, которые приступают к крещению небрежно и без приготовления, и не обеспечивают искупленья навыком в добре. Ибо хотя благодать сия, и дает отпущение прежних грехов; но тогда тем паче требуется от нас благоговение, чтобы не возвратиться на ту же блевотину (Притч. XXVI, II)" [338]. „Купель, говорить св. Григорий в другом месте, дает отпущение грехов Св. Иоанн Златоуст сравнивает прощение грехов, совершаемое в крещении с обычным царским прощением, и находит между ними то коренное различие, что царское прощение бывает делом внешним и не влияет на душу человека, не изменяет ее, тогда как Божие прощение в крещении пересозидает человека. „Прощать грехи возможно одному Богу; начальники и цари хотя прощают прелюбодеев и человекоубийц, но они освобождают их только от настоящего наказания (сущность прощения с точки зрения правовой), а самых грехов их не очищают; и хотя бы они возвели прощенных в высшие звания, хотя бы облекли их в порфиру, хотя бы возложили на них диадему, и тогда они сделают их царями, но от грехов не освободят; это совершает один Бог: Он совершает это в бане пакибытия; ибо благодать касается самой души и с корнем исторгает из нее грех. Посему душа прощенного царем может быть нечистою, а душа крещенного – нет; она чище самых солнечных лучей и такова, какою была в начале и даже гораздо лучше; ибо она получает Духа, Который совершенно воспламеняет ее и делает святою. Как ты, переплавляя железо пли золото, делаешь его опять чистым, новым, так точно и Дух Св., переплавляя душу в крещении, как бы в горниле, и, истребляя грехи, делает ее чище и блистательнее всякого золота» [340] Как же однако происходит это очищение души, это воспламените ее силою Св. Духа? Избавиться от порока можно только одним путем: „Остановись в порочной жизни и не заходи далее, и ты уже все получил… Не заходи далее, и власть порока над тобою кончится» [341]. „Аще хощете и послушаете Мене, говорит Бог. Видишь ли, что нужно одно хотение? Но хотение не обыкновенное, общее многим, а тщательное. Я знаю, что ныне все желают воспарить на небо; но надобно доказать это желание на делах» [342]. Точно тот же закон действует и при уничтожении греха в крещении. „Хотя, говорит святитель, грех и истинно умирает в нас чрез крещение; однако надобно, чтобы мы Это содействие и описывается св. Иоанном Златоустым в Беседе IX, 2 на Послание к Евреям. „Кто, читаем мы там, переходит от чего-нибудь одного к другому, и то оставляет, а это принимаешь; тому нужно отказаться от прежнего и оставить расположение к нему, потом и переходить к другому: если же он станет опять держаться первого, то как может достигнуть второго?… Я говорю о злых делах; ибо кто намеревается обратиться к добродетели, тот наперед должен отказаться от пороков, и тогда уже вступить в жизнь добродетельную. Покаяние не могло сделать верующих чистыми; потому они тотчас же (однако после покаяния) крестились, дабы Также раскрывает существо Божественного прощения грехов и св. Кирилл Александрийский. „Когда, говорит он, мы Преп. Ефрем Сирин представляет прощение грехов действием весьма существенным, сопровождающимся не вменением только греха или не забвением последнего, а прямым, решительным уничтожением его. Прощенный человек не только не боится наказания, но и получает силы к прохождению добродетельной жизни. Прощение есть перемена человека. „Как скоро взор Твой, Господи всяческих, обращается на мглу грехов моих, она исчезает предо мною, и беспрепятственно, со всею ревностью, От этих светил церковного учения нелишне будет сделать небольшой возврат к эпохе более ранней, чтобы и там найти то же самое учение. Св. Иустин Мученик в „Разговоре с Трифоном» весьма ясно различает христианское невменение греха от обычного, только внешнего, так сказать, попущения греха. „Все желающие, – говорит св. Иустин, – если они покаются, могут получить милость от Бога, – и Писание называет их блаженными, говоря, блажен человек, которому Господь не вменит греха, – т. е. Таким образом, прощение не в том состоит, что покрывается или прощается существующей грех, такого прощения нет в христианстве. Человек получает прощение только тогда, когда будет скорбеть о совершенном грехе и покается в нем, т. е. решит впредь не грешить, обещается Богу, тогда он и прощается. Но это и обнаруживает тот существенный смысл прощения грехов, о котором мы говорим. Св. Иустин, действительно, и высказывает эту мысль при описании св. крещения. „Кто убедится и поверит, что это учение и слова наши истинны и Итак, по православному учению, прощение грехов в таинстве крещения или покаяния происходит отнюдь не внешне судебным способом, состоит не в том, что Бог с этого времени перестает гневаться на человека, а в том, что вследствие коренного душевного перелома, настолько же благодатного, как и добровольного, в человеке является жизнеопределение совершенно противоположное прежнему, греховному, так что прежний грех перестает влиять на душевную жизнь человека, перестает принадлежать душе – уничтожается. Поэтому, человек и примиряется с Богом, и милость Божия становится доступной для человека. Весьма поучительно прочитать объяснение внутренней стороны таинства, т. е. той, которая в сущности только и должна иметься в виду, так как только при знакомстве с ней мы можем понять, что именно значат довольно общие отвлеченные определения оправдания, – весьма поучительно, говорим мы, познакомиться с раскрытием этой стороны в сочинениях покойного преосв. Феофана, так глубоко проникнутого отеческим учением (особенно там, где он, оставив школьную форму, переходит на жизненную, истинно отеческую почву). По представлению преосв. Феофана, внутреннюю сущность таинственного обновления человека составляет его добровольное и окончательное определение себя на угождение Богу. „Это решение, – говорить преосв. Феофан, – есть главный момент в деле обращения, коренной, неточный» [355]. От этого коренного момента зависит и действенность возрождения. „Если человек (после крещения) делает добро, то сие потому, что исходит из купели ревнителем добрых дел, облеченным и силою на творение их. Но сия ревность Как видим, преосв. Феофан в этом описании истинного содержания догматических понятий, касающихся вопроса о спасении, совершенно правильно выражает учение св. отцов церкви. Правовое понимание такого подробного раскрытия жизненной стороны оправдания допустить не может – это раскрытие самым делом его опровергает. Для православного же учения останавливаться на этой стороне необходимо, иначе можно смешать его (учение) с инославием, которое, употребляет те же слова и по внешности сходно. Таким образом, сопоставляя выясненное раньше понятие о Правде Божией и возмездии с одной стороны, и это старание раскрыть жизненный смысл оправдания, с другой; мы и получаем настоящее понятие о прощении или уничтожении грехов в таинствах крещения или покаяния. Этому понятию не будут противоречить и т многочисленные места святоотеческой литературы, где прошению приписывается, по-видимому, только внешне судебный смысл. Все такие места нужно дополнить, по основному правилу всякого толкования: менее ясное дополнять более ясным. Раз выяснена существенная (реальная) сторона данного явления, внешнюю сторону согласить не трудно. Урезывать же первую ради второй будет не только не правильно, – это будет прямо искажением истины. Освобождаясь от грехов в крещении, человек делается участником Если человек при самом своем обращении к Богу не на словах только, а на самом деле очищается от греха, – тогда нет никакой необходимости, ни основания настаивать на том, что и заслуга И. Христа только внешне вменяется нам, служить только независимой от нас платой за наши грехи. Господь Иисус Христос в Своей прощальной беседе с учениками, действительно, и изображает нам Свое отношение к верующим гораздо более внутренним, жизненным, чем допускало бы одно внешнее вменение нам заслуги Христовой. Человек спасается не тем, что он желает присвоить себе то, что сделал Христос, а тем, что он находится в самом теснейшем единении со Христом, как ветвь с виноградной лозой. „Я, говорить Господь, есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую приносящую плод, очищает, чтобы более приносила плода… Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе; так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают в огонь, и они сгорают» (Ио. XV, 1 – 6). Но пребыть во Христе значит пребыть верным Его учению, значит иметь „слово Его пребывающим» в нас (Ио. XV, 7) исполнять Его Заповеди (Иов. XV. 10). Следовательно, тот, кто стремится быть подобным Христу, кто решает исполнять Его волю (сущность крещения), тот делается ветвью, соединяется со Христом самым тесным и таинственным образом. Это единение, с одной стороны, дает человеку силы, укрепляет его решимость соблюдать волю Христа, а, с другой, требует и от него усердия (иначе нечего укреплять, если нет решимости). Будет он подобен Христу, Небесный Виноградарь не отсечет его от вечной жизни. Потеряет он ревность о Христе, тогда потеряет и помощь Божью, а потом и подобие Христово, засохнет, а конец этого оскудения духовной жизни есть погибель вечная. Если заслуга Христа останется лишь внешним для душевной жизни человека событием, тогда не может быть он спасен. „Не говорю вам, что Я буду просить Отца о вас: ибо Сам Отец любит вас (почему же? ради ли Моей заслуги, как такой? нет:), потому что вы возлюбили Меня, и уверовали, что Я исшел от Бога» (XVI, 26 – 27). Что же значит возлюбить Христа? Возлюбить Христа может только тот, кто любит добро и ради закона Божия готов пожертвовать всем. Возлюбить Христа значить посвятить себя на служение Христу, значит стремиться уподобиться Христу, считать Его своим учителем и примером (I Петр, II, 4 – 5). Такой человек не возмутится и гонениями, потому что знает, что Учителя его точно также изгоняли и поносили (XV, 20), и что мир, отверженный последователем Христа, не может любить своего отвергателя Необходимо, следовательно, жизненное усвоение заслуги Христовой, т. е. при духовном общении со Христом, усвоение того нравственного устроения, которое имел Христос и которое может сделать нас способными к восприятию вечного блаженства. Так, действительно, и есть. Чрез крещение люди „прицепляются истинной Лозе» [358]. становятся ее ветвями не в том только смысле, что они „одеваются пресветлою и предрагою правды Христовой одеждою, яко царскою порфирою» [359], но они воспринимают Христа в себя, внутри, по расположениям своей души становятся Христовыми (I Кор. XV, 23), сообразными Ему. „Вот, говорит преп. Макарий Египетский, основание пути к Богу: с великим терпением, с уготованием, с смиренномудрием, в нищете духовной, с кротостью шествовать путем жизни; сим человек может В беседе одиннадцатой на Песнь песней св. Григорий Нисский так объясняет слова: „Совлекохся ризы моея, како облекуся в ню. Умых нози мои, како оскверню их (Песн. Y, 3). „Прекрасно послушала она (душа) Повелевшего ей соделаться сестрою, ближнею, голубицею и совершенною, чтобы вследствие сего вселилась в душе истина. Ибо сделала то, что слышала, совлекшись кожаной одежды, в которую облеклась после греха, и смыв с ног земную нечистоту, которою была покрыта, когда, из райского жития возвратившись на землю, услышала, яко земля еси, и в землю отъидеши (Быт. III, 19). Посему Пред нами в различных образах проходят в приведенных словах св. Григория Нисского почти все понятия, упоминаемые в описании возрождения. Мы видим, что крещающийся прежде всего приходит к отвержению ветхого человека. Это отвержение дает ему возможность и способность усвоить себе и святыню, т. е. облечься в Самого Иисуса. Облечение же состоит в том, что человек твердо блюдет путь Христов, нисколько не уступая пред искушениями мира и плоти. „Нельзя быть Христом не будучи праведностью, чистотою, истиною и отсутствием всякого зла, – нельзя быть и христианином (облеченным во Христа), не показывая в себе сродства с этими именами» [367]. Облечься во Христа значит, таким образом, принять Христово настроение и путь. Св. Кирилл Александрийский говорит: „Лицезрения Своего (т. е. вечного блаженства) удостаивает и познает Бог и Отец одних только тех, которые (не заслугу Христову желают себе присвоить, а) имеют Св. Тихон Задонский, в творениях которого можно находить не мало кажущихся указаний на одно лишь внешнее значение праведности Христовой, сам же дает и ключ, как следует понимать эти внешние определения. „Крещением, говорит святитель, вси обновляются и пресвятый Итак, по разуму св. отцов, человек облачается в крещении правдою Христовою в том смысле, что он принимает на себя „нрав Христов»; а этот нрав делает его сродным вечному царству Божию и, таким образом, способным к его восприятию в будущей жизни, когда это царство раскроется во всей полноте. Опять считаем не лишним сопоставить эти наши выводы из отеческих свидетельств с такими же выводами преосв. Феофана… последний весьма часто прибегает к обычному в школьной догматике внешнему представлению душевной жизни человека и в частности спасения. Точно так же и праведность Христа, которою человек спасается, часто в устах преосв. Феофана, по-видимому, превращается во внешнее событие, ради которого Бог перестает гневаться на грешника. „Когда человек, говорит преосв. Феофан, сделался преступником закона, то не мог иначе надеяться на достижение своей цели (т. е. общения с Богом), как чрез усвоение себе По-видимому, человек оправдывается только внешне, чрез ycвoениe чужой праведности, которая только восполняет или прикрывает „недостаток законности» в самом человеке. Однако, было бы большой ошибкой приписать такое подобное воззрение нашему покойному богослову – мыслителю. Должно думать, что подобные выражения в уме преосв. Феофана получали самый жизненный смысл и самое богатое содержание. Основание этому есть в сочинениях преосв. Феофана. Напр., в его Толковании на Послание к Римлянам мы читаем: „Окрестившись во Христа, мы в смерть Его окрестились. Очевидно, что крещение в смерть Христову есть умертвие греху. Как же это так? – Это объясняет значение и сила смерти Христовой. Умерши на кресте, Господь Спаситель грехи наши вознес на крест и стал очищением о гресех наших. В крестной смерти Господа – очистительная сила греха, Кто крестится, – погружается, – в смерть Христову, тот погружается в очистительную силу греха. Сия сила в самом действии погружения снедает всякий грех, так что и следа его не остается. Здесь бывает то же, как если бы кто приготовил такой химический состав, который, когда погрузят в него и всякая нечистота будет снедена. Так и смерть Христова как очистительная сила греха, снедает всякий грех, как только кто погружается в сию смерть крещением. В крещенном и следа греха не остается: он умер ему». Здесь, иной увидел бы самое крайнее по своей вещественности представление об оправдании. Очевидно, в этих слишком осязаемых образах преосв. Феофан хотел изложить учение о том, что за смерть Христову грехи человеку прощаются. Однако вслед за таким описанием, преосв. Феофан спешит оговориться: «Но, говорит он, надо при сем иметь в мысли, что в сем умертвии греху чрез крещение В „Письмах к одному лицу в С. – Петербург» мы читаем: „Для того, чтобы совершилось спасение каждого человека в частности, необходимо, чтобы совмещенные в лице Господа потребности спасения перешли в каждого, и им были усвоены. Cиe последнее совершает Святый Дух. Словом благовестия возбуждает веру в силу крестной смерти Господа и в купели крещения омывает верующего и от первородного греха и от всех произвольных, обновляя в то же время его духовную жизнь и делая ее сильною противостоять греху и преуспевать в добре. Обе потребности исполняются зараз. Исходящей из купели крещения бывает и оправдан и праведен, всякая вина греха с него. снимается, и он Одно внешнее признание человека – грешника праведным может, конечно, его утешить, но возбудить его к деланию добра, укрепить в полученной невольно праведности может только тогда, когда человек желает этого, т. е. когда в душе его есть перелом, обращение от зла к добру. Инославное правовое жизнепонимание допустить этого перелома не может, потому что тогда бы человек спасался своей заслугой. При ограничении же дела оправдания одной формальной стороной, никак начала новой жизни в человеке не объяснить. Поэтому-то инославие и должно прибегать к самодвижущейся праведности, которая водворяется в человек и начинает в нем действовать помимо и даже почти вопреки его сознанию и воле. Протестанты, противореча святости Божьей, полагают эту самодвижущуюся праведность Спасение и, в частности, оправдание для православного есть состояние свободно – нравственное, хотя и могущее совершиться только с помощью благодати Божьей. Чтобы быть возрожденным благодатью, человек должен сам содействовать своему возрождению. „Приступая к доброму Врачу», грешник должен с своей стороны „принести слезы – это наилучшее врачество. Ибо то и угодно небесному Врачу, чтобы каждый Если же человек не делает сам ничего, не кается и не стремится к восприятию той праведности, не готовит себя, тогда и таинство не может произвести на него своего действия. От таинственного возрождения он уйдет не возрожденным. „Выжмем себя покаянием, говорит тот же св. отец, чтобы не утратить нам благодати прощения, как настоящей своей краски. Выжимание есть тщательное отложение противного. Ибо таким образом наведенный на нас цвет, закалившись в душах наших, не сойдет уже. Тщательно изрой себя слезами как красильщик измывает волну, предайся смирению и сократи себя во всем; ибо таким образом Таким образом, действенность таинства стоит в зависимости от степени свободного участия в нем самого человека. Чтобы выйти из таинства новым человеком, он должен сам стремиться быть новым и, насколько есть у него сил, должен уничтожать в себе малейшие остатки прежнего греховного устроения. Поэтому-то отцы церкви и настаивают на том, что свободное решение и усилие человека такое же необходимое, хотя и недостаточное само по себе, условие оправдания в крещении, как и благодатная помощь Божья. „Вода в нашей власти, равно как и погрузиться в нее и выйти снова из нее, говорит св. Григорий Нисский» [381], выражая этим необходимость деятельного участия свободы человека в самом производстве возрождения. Насколько по свободному произволению (ec proairesewz) отлагаем мы в крещении ветхого человека [382], настолько же произвольно и сыноположение autexousioV h uioJesia [383], потому что Бог все предоставил на волю того больного, которого Он хочет излечить в крещении [384]. „Если нет воли, говорит преп. Макарий Египетский, Сам Бог ничего не делает, хотя и может по свободе своей. Посему, совершение дела Духом зависит от воли человека» [385]. Возрождение человека совершается, таким образом, путем нравственным, при свободно-сознательном содействии самого человека. „Совершается обновление жизни в человеке, говорит преосв. Феофан, Поэтому, давая полную силу и значение благодатному воздействию на душу человека, отцы церкви изображали таинство крещения в виде После этого становится понятным и учение о плодах таинства. С православной точки зрения, праведность, полученная человеком при крещении, отнюдь не может быть представляема в виде какой-то четвертой силы, которая поселялась бы в душе и действовала бы там помимо самого человека. Будем ли называть эту силу излитой праведностью или просто силой Божией, живущей по мнению протестантов в оправданном и помимо его желания, сама собой производящей в нем добро. По православному учению, праведность новокрещенного состоит только в восстановлении первозданного расположения души и вообще всей природы человека. В греховном человеке первенствует душа и плоть, в возрожденном господствует дух. „Восстановление падшего, которое составляет сущность христианства, бывает именно чрез восстановление духа и возвращение ему власти над душою и телом и очищение их от всех прившедших в них незаконно наклонностей привычек и страстей. К сему направлено, как домостроительство спасения вообще, так и соделование по нему спасения каждым спасающимся» [389]. „Христос совершил все, что от Него зависело, грех не противовоюет закону ума нашего и не пленяет нас, как прежде напротив все cиe миновалось и кончилось; страсти, страшась и трепеща благодати Духа, усмирены» [390]. „Человечество само по себе от крещения не приемлет изменения, ни рассудок, ни разумение, ни познавательная способность, ни другое что, собственно служащее отличительною чертою естества человеческого, не приходит в претворение; ибо претворение было бы к худшему, если бы изменилось какое-либо из сих отличительных свойств естества. Итак, если рождение свыше делается воссозданием человека, а это (перечисленное выше) не допускает перемены; то должно рассмотреть, с претворением чего благодать возрождения совершенна. Явно, что с изглаждением дурных признаков в естестве нашем происходит переход в лучшее» [391]. До возрождения человек живет по стихиям мира, ищет только своих си, „в смертном его теле царствует грех», и он „повинуется ему в похотях его, предавая члены свои греху в орудия неправды (Римл. VI, 12 – 13). После возрождения, человек „представляет себя Богу, как ожившего из мертвых, и члены свои Богу в орудия праведности» (ст. 13). До возрождения человек живет для себя, после возрождения для Бога. Сущность оправдания, следовательно, не в перемене независимой от воли человека его духовно-телесной природы, а в перемене его жизнеопределения, в изменении направления его воли. Умирая греху и воскресая для праведности. человек не другую душу получает или не новую силу в душе, а только решает с прежней душой жить совершенно иначе. „В крещении, говорит преосв. Феофан, мы не умираем только, но и оживаем или воскресаем. Умираем для греха и воскресаем для правды и святости. И по существу нравственно-духовной смерти так должно быть. Когда душа умирает чему, то не сама умирает; ибо есть присноживуща, а только отвращается от того, чему умирает, и смертельною возненавидевает то ненавистью. Но ненависть и отвращение так строятся в душе, что, отвращаясь от одного, она не в пустоту обращается. а к чему-либо противоположному тому, чего отвращается. По сему закону, возненавидевая грех и отвращаясь от него, она в то же время обращается к правде и святости, и возлюбляет их. Вот почему праведность, полученная в крещении, может быть человеком утрачена; человек и после крещения может не спастись, если не сохранит полученной благодати. Когда праведность эта признается особой силой, поселенной в человеке чрез крещение, тогда совершенно непонятно, почему эта праведность оказывается бесплодной: ведь, грех не может ее изгнать, как не мог он воспрепятствовать ее поселению в человеке. Да еще вопрос, как грех может так возобладать оправданным человеком, при существовании в нем самодействующей праведности, чтобы дальнейшее пребывание ее в душе оказалось невозможным? Между тем, если оправдание есть дело не магическое, а нравственное, если сущность его в изменении жизненного определения человека, изменении, которое только завершается благодатью, а производится волей человека: тогда необходимость дальнейшей праведности оказывается только Если (как мы видели в приводимых выше изречениях св. отцов) это решение было искренне и всецело проникало душу крещаемого, тогда у него больше надежды на сохранение полученной благодати, его возрождение, так сказать, прочнее. Если же он принял крещение только для видимости, по посторонним побуждениям, „если баня, как говорит св. Григорий Нисский, послужила только телу; а душа не свергла в себя страстных нечистот, напротив, жизнь по тайнодействии сходна с жизнью до тайнодействия; то, хотя смело будет сказать, однако же скажу и не откажусь, что для таковых вода останется водою» [393]. „Человек, говорит преосв. Феофан, „в котором действием Божественной благодати в крещении ила покаянии, запечатлена пламенная ревность к Богоугождению или неуклонному хождению в воле Божьей, который, следовательно, жаждет воли Божьей, – такой человек тотчас и действует, как скоро сознает обязательство, несмотря ни на какие препятствия. Посему, если бы сия ревность никогда не охладевала и не воспящалась, а, если бы с другой стороны, – нравственное чувство всегда обладало таким совершенством, чтобы живо и верно осязало силу обязательства действий и было так чувствительно к воле Божьей, чтобы в нем отражались самые малые следы ее: то сими двумя силами можно бы заменить все наставления в нравственности и все руководства к благочестию, так как это и было у некоторых подвижников. Но так как и ревность на самом деле бывает у человека в разных степенях повышения и понижения, и нравственное чувство, по своим природным свойствам, у одного бывает живо и возбудительно, у другого тупо и медленно, у одного более привычно к одним, у другого к другим делам, иногда бывает верно, иногда не верно (ибо есть и ложный нравственный вкус), и вообще человек в сердце своем встречает всякую неровность и неправоту (почему молится: дух прав обнови), по коей оно или незаконно чувствительно к одному, или незаконно холодно к другому: – то во многих случаях ему надлежит необходимость силою как бы налагать на себя обязательство и внедрить cиe чувство и сердце» [394]. Здесь ясно выражаются две мысли: во-первых, сущность полученной праведности заключается в определении себя к добру и, во-вторых, необходимость этого определения и после крещения зиждется на сознании „обязательства», т. е. на верности раз постановленной себе цели. Сохранить себя на пути добра человек может только прямыми усилиями своей воли, принуждениями себя к добру. „Что в крещении погребены наши прежние грехи, это, по словам св. И. Златоуста, есть Христов дар; а чтобы после крещения пребывать мертвыми для греха, это должно быть делом собственного нашего рачения; хотя и в сем подвиге, как увидим, всего более помогает нам Бог. Ибо крещение имеет силу не только заглаждать прежние согрешения, но и ограждать от будущих. Как для заглаждения прежних грехов ты употребил веру, так, чтобы не оскверниться грехами по крещении, яви перемену в расположении» [395]. Хотя благодатная помощь всегда готова крещенному, хотя он в приискреннем соединении со Христом, однако только при содействии своей воли человек может воспользоваться этой благодатной помощью. „Евангелист, – говорит тот же св. отец, – нигде не дает места принуждению, а показывает свободу воли и самостоятельность человека; это высказал и теперь. Ибо и в этих тайнах (возрождении и пр.) одно принадлежит Богу – даровать благодать, а другое человеку – показать веру. Но затем требуется от человека еще много заботливости: ибо для сохранения чистоты нам не довольно только креститься и уверовать; но, если мы желаем приобрести совершенную светлость, то должны вести достойную того жизнь. А это Бог предоставил нам самим. Возрождение таинственное и очищение наше от всех прежних грехов совершается в крещении; но пребыть в последующее время чистыми и не допускать в себе снова никакой скверны – это зависит от нашей воли и заботливости» [396]. Так в крещении, так же и при всяком другом таинстве: свобода человека всегда сохраняется. „Честная кровь Христова, – говорит св. Кирилл Александрийский, – избавляет нас не только от погибели, но и от всякой нечистоты, сокрытой внутри нас, и не допускает нас охлаждаться до равнодушия, но наоборот делает нас горящими духом»; однако это только при добровольном старании самого человека. „Необходимо и полезно, чтобы однажды удостоившиеся Христа старались твердо и неуклонно держаться святой жизни» [397]; так, что, даже на самых высших степенях благодатного озарения человек все-таки остается причиною своих действий и всегда может пойти совершенно противоположным путем. „И исполненные Духа Святого, по словам преп. Макария Египетского, имеют в себе естественные помыслы и имеют волю соглашаться на них» [398]. Поэтому отцы Церкви всегда учили, что благодать оправдания есть явление в известной степени временное, т. е. временно ощущаемое и временно скрывающееся от сознания, что оно наконец, может оказаться и утраченным для человека. „Даже совершенные, – говорит преп. Макарий Египетский, – пока пребывают во плоти, не избавлены от забот (т. е. о своем спасении) по причине свободы и состоят под страхом; почему и попускаются на них искушения». И только „когда душа войдет в оный град святых, тогда только возможет пребыть без скорбей и искушений» [399]. Праведность – это огонь, возгоревшийся в нас, который грозит угаснуть при малейшей невнимательности с нашей стороны. „Огонь, который мы получили по благодати Духа, – говорит св. И. Златоуст, – если захотим, мы можем усилить; если же не захотим, тотчас угасим его. А, когда он угаснет, в наших душах не останется ничего, кроме тьмы. Как с возжением светильника появляется большой свет; так с его погашением не остается ничего, кроме мрака. Поэтому сказано: Духа не угашайте (I Сол. V, 19). Угасает же он тогда, когда не имеет елея, когда подвергается какому-нибудь сильному напору ветра, когда подавляется и стесняется (ибо от этого гаснет огонь); а подавляется он житейскими заботами и угасает от злых пожеланий… И вот мы отойдем отсюда, неся с собой золу и пепел, окруженные великим дымом, который будет обличать нас в том, что мы угасили свои светильники. Ибо, где дым, там необходимо предположить угасили огонь» [400]. „Дары Божия, – говорит св. Димитрий Ростовский, – суть яко роса утренняя: настанет ли зной полуденный, иссохнет роса. Возможет ли в человеце зной греховный, отъимутся от него Божия духовные дарования» [401]. Однако не нужно представлять себе последующей жизни человека в таком виде, что вся его задача будет состоять только в том, чтобы не потерять как-нибудь эту полученную им праведность. В таком случае, самое лучшее, что человек мог бы себе пожелать, это умереть тотчас же после принятия таинства, не начавши здесь на земле своей обновленной жизни. Правда, по католическому представлению, человек может собственным трудом увеличить свою праведность, которая, как дар, для всех равна. Конечно, заманчиво получить большую, чем другие, награду, однако это, довольно еще условное само по себе, получение сопровождается такой большой опасностью потерять и то, что есть, что едва ли многие не удовольствуются, хотя и равной с прочими, но уже верной наградой за праведность крещения. В таком случае участь всех оставшихся живыми после крещения была бы не только бесцельна, как в протестантстве, но по истине ужасна, проходила бы в постоянном трепетании за себя. Этот трепет пригвождал бы всякую мысль, всякое благое начинание человека. Зачем ему предпринимать что-нибудь, хотя бы и высокое в христианском отношении? Ему не до мыслей о высшей награде, когда каждый неверный шаг грозит ему конечной погибелью. Лучше пробыть сонным всю жизнь, тогда, по крайней мере, меньше опасности потерять, что есть, чем, пожелав большего, потерять все. Тогда убита была бы вся церковная жизнь, не было бы ни мученичества; ни истинного подвижничества, ни самоотверженного служения другим; потому что все внимание поглощено было бы своей личностью и именно ее отрицательным благополучием: как бы не потерять того, что имею. Конечно, этот страх за полученную благодать может иметь место, и имеет и в православном христианине, однако лишь в том смысле, что никто не должен быть легкомысленным и никто не должен, полагаясь на благодать таинства, сам предаваться нравственной спячке. Но да не будет сего, чтобы этот трепещущий, себялюбивый и самоубийственный страх был главным содержанием христианской жизни. Ми получили власть быть чадами Божьими, мы видели любовь Божию к нам и можем от сердца взывать к Нему: Авва, Отче! Кто боится, тот плохой христианин, „боящийся не совершен в любви» (I Ио. IY, 18). Не может, поэтому, православная церковь в одном недеятельном и непонятном хранении полученного дара или в горделивом искании большей пред другими награды полагать задачу и смысл жизни возрожденного человека. Православное учение, действительно, и дает этой жизни полный ее смысл и задачу, непосредственно вытекающую из существа того возрождения, которое является ее началом. „Узники, вышедшие из под стражи чрез покаяние и обратившие взор от тьмы к истинному свету, последуют за Христом, исповедуя Его и оставаясь связаны по рукам путами, пока чрез доброе изменение не сделаются достойными, чтобы Он Сам разрешил их от уз, почитаемых дотоле неизбежными» [402]. Человек в крещении решил отселе служить Богу и исполнять волю Его. Благодать таинства завершила это решение и довела его до степени полного нравственного переворота. Однако человек новой природы не получил: принятое им решение должна исполнять его прежняя природа, привыкшая служить греху. Правда, тяжесть греха, его принудительное господство над силами души отстранено в крещении, господствует теперь Христос, к Которому устремлена душа крещенного; но при всем том, душа эта все прежняя, силы ее не переменены. Нужна, следовательно, осмотрительность человека, чтобы опять не поддаться привычной стихии греха, чтобы не отпасть вторично от Христа. „Как бритва, говорить св. Кирилл Александрийский, не вполне с самого корня вырывает у нас волос, а срезывает лишь недавно вырастающий: так и в нас слово Божье не до самого корня исторгает врожденное нам семя похоти» [403]. Так и должно быть в мире нравственном, в миpе сознания и свободы. Невольно нельзя сделаться святым. Необходимо путем труда и подвига развиться до святости. В крещении и вообще в таинстве человек одержал первую и, можно сказать, решительную победу над грехом. Но, чтобы окончательно восторжествовать над грехом, необходимо его изгнать совершенно из своей природы, нужно совершенно очистить свою душу и тело от малейших признаков ветхого человека. Тогда только спадут окончательно „путы» греха, и человек вполне усвоит себе вечную жизнь. „Господь приступающего к Нему с покаянием и верою приемлет, прощает ему все прежние грехи и, освящая таинствами, снабжает силою препобеждать живущий в нем грех, самого же греха не изгоняет, возлагая на самого человека изгнать его с помощью даруемой ему для того благодати» [404]. Вследствие этого и положительная сторона возрождения – облачение во Христа, является тоже только зачаточной, несовершенной. Человек сообразен Христу, но только в смысле общности идеи и начала жизни, в том смысле, что он избрал Христа отселе Своим Господом и Учителем, а отнюдь не в смысле полного подобия природе. Человек только определил себя на службу Христу, но еще не исполнил своего определения, еще не усвоил себя в полноте той жизни, проходить которую он назвал отселе своим долгом и своим высшим благом. „Душа, говорит св. Григорий Нисский, изобиловавшая (euforoV) злыми делами, претворенная (metapoihJeisa) стала жаждущею, как приправленная Божественною солью учения, чтобы не умножалась более порочность живущих, будучи питаема дурными потоками вод, но. чтобы душа осоленная и жаждущая, восприяв блаженную жажду и наводнившись собранием добродетели, сделалось озером» [405]. Душа и в возрождении только еще обратилась и вступила в жизнь Божественную, она скорее только готова к восприятию этой жизни, чем ею наслаждается. «Крещение есть только предначертание воскресения из ада»- [406] „В христианах; яко чадах Божьих, говорит св. Тихон Задонский, должен быть Если же праведность, полученная человеком в крещении является скорее возможностью, чем действительностью (в смысле, конечно, полного подобия природы), если она только есть семя, тогда дальнейшая жизнь становится весьма ясной и понятной. Протестант не объяснить нам, почему и зачем он живет после крещения. Католик может, правда, сказать, что он желает увеличить свой венец, хочет к полученной Христовой праведности прибавить своей. Но это уже будет его сверхдолжная заслуга и зависеть будет от его личного желания: долг его только не грешить, чтобы не потерять праведность. Представим, что у него желания увеличить, и без того велики, дар нет; тогда дальнейшее пребывание возрожденного на земле потеряет всякий смысл и содержание. Если же праведность крещения – только зачаток, тогда человек должен его развить, должен осуществить, иначе он напрасно обещал Богу быть праведным. Человек, не развивший полученного семени вечной жизни, не только не увеличивает своего венца, но теряет и то, что имеет: за зарытый в землю талант человек не только не получит похвалы, но и потерпит наказание, хотя и может он оправдываться, что зарыл из боязни потерять (Мф. XXV, 24 – 30). „Святое крещение, по выражению св. Афанасия Александрийского, отверзает нам (только) путь к просвещению» [410], только дает нам возможность начать свое спасение. „Приявший баню пакибытия, говорит св. Григорий Нисский, подобен молодому воину, только что внесенному в воинские списки, но еще ничего не выказавшему воинственного или мужественного. Как он, повязавши пояс и облекшись хламидою, не считает себя тотчас же храбрым и, подходя к царю, не разговаривает с ним дерзостно, как знакомый, и не просит милостей, раздаваемых трудившимся и подвизавшимся: так и ты, получив благодать, не думай обитать вместе с праведными и быть причтенным к лику их, если не претерпишь многих бед за благочестие, не будешь вести борьбы с плотно затем с дьяволом и мужественно не противостанешь всем стреляниям лукавых духов» [411]. Человек получил благодать, определился к добру; но „во всяком разумном естестве без числа бывают перемены и с каждым человеком ежечасно происходят изменения» [412]. Привычная стихия греха остается пред сознанием в качестве искушающего начала и находит себе более или менее сочувствия и в природе человека. Поэтому, при невнимании со стороны крещенного, умерщвленная вражда против Бога и его святого царства может воскреснуть вновь и сделать напрасным принятие таинства. „Не станем, говорит св. Григорий Нисский, оживлять в себе вражды, но нашею жизнью покажем, что она мертва, дабы нам ее, хорошо умерщвленную Богом при спасении нашем, не воскрешать в себе на гибель душ наших гневом и памятозлобием, совершая злое воскрешение того, что вполне умерло» [413]. Благодатное царство зачалось в человеке, но еще не завоевало всей его природы, не уподобило ее себе всецело. „Бывает, говорит преп. Макарий Египетский, и то, что в ином есть благодать, а сердце еще нечисто» [414]. Нечто подобное имеет место и при таинстве: человеку предстоит борьба с остатками своего прежнего бытия, с греховными навыками, с привычкой вообще жить по стихиям мира. Только после этой борьбы, когда изглаждена будет возможность греха, цель человека можно считать достигнутой и его спасение вполне совершенным. „Омовение, говорит св. Василий Великий, само по себе недостаточно, чтобы омываемого довести до белизны снега иди волны, а нужны дела и не малая тщательность; так что омовение производит очищение от скверны, а суд сиру и оправдание вдовицы доставляют и белизну равную белизне снега или волны [415]. Или, как говорит св. И. Златоуст, „если нужно получить царствие небесное, то недостаточно освободиться от греха, но еще нужно много упражняться и в добродетелях. Ибо от порочных действий нужно удерживаться для того только, чтобы освободиться от геенны (вот смысл жизни с правовой точки зрения); но чтобы наследовать царствие небесное необходимо стяжать добродетель» [416]. Кто освободился от греха в крещении, тот за прежние грехи, конечно, наказан не будет; но если он этим очищением и удовольствуется, то в царство небесное он все-таки не войдет. Необходимо над собой работать и после крещения, так как в противном случае все обещания человека, все его желания отселе быть праведным окажутся только пустым звуком: отвергнув прежнюю жизнь, человек должен начать новую, а не оставаться в безразличии. „Если, говорит св. Григорий Нисский, душа возненавидит греховную жизнь (to amartanein) Необходим, следовательно, продолжительный подвиг постепенного очищения, дальнейшего совершенствования, или восхождения от младенчества к возрасту мужа совершенна; конец же этого восхождения есть Богоподобие или святое общение с Богом, т. е. вечная жизнь. „ Соделывающий для нас душевную весну и надлежащим возделыванием Возращающий человеческое в нас (to anJrwpinon) сперва вместо побегов прекрасно извергает из естества все, что в нем есть земляного (gewdeV) и неполезного, очищая исповедью от излишеств, и потом уже правилами более образованной жизни налагая на него некоторые черты чаемого блаженства, как бы цветом каким провозвещает будущую сладость смокв» [419]. «Как скоро, говорит преп. Макарий, душа возлюбила Господа, похищается она из сетей (мира) собственною своею верою и рачительностью, а вместе и помощью свыше и сподобляется вечного царства, и, действительно, возлюбив последнее, по собственной своей воле и при помощи Господней, не лишается уже вечной жизни» [420]. Заключим и этот отдел словами преосв. Феофана, к которому уже не раз обращались мы за проверкой нашего понимания учения св. отцов. „Исполнивший все заповеди, пишет покойный святитель, благоукрашает свою душу всякими добродетелями и делает сердце свое храмом, достойным быть обителью Господа. Он (Господь) и вселяется в него тогда. Он в нем бывает с минуты св. Крещения и еще приискреннее приобщится с ним во св. причастии. Но, помогая ему в жизни святой, все еще не всецело успокаивается в нем, потому что, пока не водворятся в душе все добродетели чрез исполнение заповедей, – в ней все еще остаются следы страстей, – неприятен Господу запах греха. Он и не успокаивается в нем, как бы не доверяя ему, и еще только изготовляя Себе покойную в нем Обитель. Когда же душа освятится добродетелями, тогда уже Он благонадежно входит в нее, как в дом, и обитает спокойно, нетревожимый неприятными ему движениями греха и страстей» [421]. По выходе из водной купели крещения или из слезной бани покаяния, человек исходит „на то, чтобы очистить душу и тело от всего страстного и чувственного, сделав все естество наше чистым, устроить из него достойный храм Триипостасному Богу, в С другой стороны, при православном понятии о сущности возрождения легко можно объяснить и то явление, что спасаются люди, умершие не только сразу после крещения, не заявив деятельно своей веры, но и до крещения (так называемое, крещение кровью). Если сущность таинства в укреплении ревности человека к добру, то совершенно понятно, что эта ревность все равно делает его членом царства небесного и дает ему способность усвоить себе блаженство святости, хотя бы в настоящей жизни человеку пришлось ограничиться только одним словесным обещанием жить свято. Когда человек после крещения ничего не делает для своего совершенствования, хотя и имеет возможность это – знак, что он принял крещение только на половину, что любви к добру и желания святого общения с Богом у него на самом деле нет. Естественно такому человеку оказаться лишенным обещанной ему награды: он по настроению своей души чужд царству Божию. Но если человек не делал ничего только потому, что не мог, или потому, что смерть не допустила его исполнить свое обещание, тогда, конечно, царство небесное ему открыто: он всею душою его желает, всею душою хочет быть святым и со святыми, хочет идти за Христом. Его душа, следовательно, готова к созерцанию всесвятого Бога и к общению с Ним; это общение, потому, и будет его желанным уделом. „Разбойник, говорит преп. Ефрем Сирин, исповедавшись словесно спасается, потому что не было ему времени принести покаяние на самом деле; переменою своею (переворотом от вражды ко Христу к любви к Нему, от радости пред поруганием праведника к благоговейному признанию его святости и желанию хотя быть помянутым в царстве Поруганного) показал в себе он стремление обратиться и деятельно, если бы дано было ему время; как за слово можно быть осуждену в нечестии, так по слову же можно оказаться и благочестивым» [423]. И это потому именно, что Бог ищет не внешних поступков, не заслуг со стороны человека, чтобы не даром уступить ему блаженство в вечном общении с Собою, а ищет только способности к восприятию этого общения и дает его: не сколько Сам может или хочет дать, а сколько человек может вместить. „Человек, по мысли преп. Макария Египетского, будет наслаждаться обетованием в такой мере, в какой уверовав Поэтому, даже непринятие таинства в установленной форме может не повредить человеку, раз образовалось в нем это существо истинного христианства – желание царства Христова. Не успевший, по независящим от него причинам, осуществить своего желания сочетаться со Христом, тем не менее, принимается наравне с крещенным. „Соизволение в этом случае ценится, как самое дело, потому что (и в этом деле) основа делу полагается произволением» [426]. Крещение кровью заменяет таинственное крещение водой, конечно, не своей внешней формой, не омовением, вместо воды, кровью, ибо бывает мученическая смерть и без пролития крови; оно тожественно с ним по внутреннему смыслу; как то, так и это происходят от бесповоротного решения служить Христу и отречения от своих греховных желаний. Таким образом, спасение каждого отдельного человека, по православному учению, является не событием, происходящим в Божественном только сознании, не делом правового вменения, по которому бы Господь присуждал человеку ту или другую участь на основании каких-нибудь внешних обстоятельств, т. е. на основании или заслуги Христа или собственных заслуг человека. Спасение необходимо посредствуется переходом человека от греха и себялюбия в царство добра и любви, которое предвкушается человеком здесь, во всей же полноте будет наследовано в будущем веке. Переход этот зачинается в крещении, когда человек силою Божией утверждается в своем решении быть истинным христианином; – продолжается, в виде естественного (свободно – благодатного) развития положенного семени вечной жизни, после крещения; и завершается вступлением человека туда, куда он себя при помощи данных ему средств, приготовил, к чему развил в себе восприимчивость, т. е. в небесное царство света, истины и любви. Человек «поступает туда, где ум имеет свою цель и любимое им» [427]. |
|
|