"Начало великих свершений" - читать интересную книгу автора (Орлов Борис)Подполковник Всеволод Соколов. Апрель 1940.Приснопамятной драке со Звонаревым и Ко удается изрядно испортить мой отпуск. Четыре дня подряд я как проклятый таскаюсь в Святейший Синод. Меня по очереди допрашивают трое следователей: двое штатских и один духовный. Нельзя сказать, чтобы они были грубы или невежливы. Но они исключительно настойчивы. Их интересует буквально все: сколько коньяку я выпил с Кузьминым, о чем говорил с о. Платоном между второй и третьей рюмкой, был ли интендант-полковник застегнут на все пуговицы ли нет? И так далее, и так далее. Странно, они не пытаются ловить меня на ошибках, они даже не заставляют меня ничего подписывать, а только вежливо просят иногда перекрестится на образа в подтверждение своих слов. И все наши, о, нет, не допросы, а "беседы" аккуратно записываются на магнитофон. И вот теперь – кульминация, апофеоз моих визитов в Святейший Синод: получено приглашение к самому обер-прокурору Синода – всемогущему соратнику Ворошилову. Хотя это именно приглашение, а не приказ явится тогда-то туда-то, манкировать таким приглашением не следует: последствия отказа не предсказуемы. Так что теперь я вылезаю из такси, и, придерживая рукой танкистский кортик, торопливо шагаю к дверям. Хм, часовые пока еще не узнают. Или уже узнают, просто не показывают вида? – Приглашен к соратнику Ворошилову на 11 Цербер делает выверенный до миллиметра шаг в сторону пропуская меня внутрь. Широкая лестница, второй этаж. Приемная с двумя секретарями, которые забирают у меня приглашение, однако, так же как и раньше, не просят отдать оружие. В Святейшем Синоде вообще весьма странные обычаи… Могучая дверь черного дуба с надраенной медной табличкой "Обер-прокурор Святейшего Синода К.Е. Ворошилов". – Разрешите? Подполковник Соколов по Вашему приказанию прибыл! Человек, вставший навстречу мне из-за стола, отрицательно качает головой: – Я не вызывал Вас, соратник Соколов, а приглашал. Прошу Вас, проходите, располагайтесь. Я подхожу к роскошному письменному столу, и присаживаюсь в глубокое кресло, заботливо придвинутое для посетителей. Обер-прокурор внимательно рассматривает меня, не стесняясь и не смущаясь моего уродства, а я отвечаю ему тем же. Климент Ефремович среднего роста, с типично офицерскими усиками и внимательными умными глазами на открытом, хорошем лице. На нем повседневный вицмундир без погон, с большими, шитыми золотом восьмиконечными крестами в петлицах. Орденов нет, только знак "Героя России" и партийный значок, чуть потемневший и с надтреснутой эмалью. Внезапно, Ворошилов широко улыбается и спрашивает: – Ну, и как впечатление? – Очень хорошее, – вежливо отвечаю я и в свою очередь спрашиваю, – А как Ваше? Он смеется. Затем как гостеприимный хозяин предлагает чай, сухари, пряники. От чая я не отказываюсь и с удовольствием прихлебываю ароматный и крепкий напиток. – Как проводите отпуск, соратник? – интересуется Ворошилов неожиданно. – Театры, выставки, или так, с детьми гуляете? Сейчас в столице есть что посмотреть, – он мечтательно заводит глаза вверх. – Особенно рекомендую: сейчас идут гастроли Ла-Скала. Сегодня дают "Норму". Обер-прокурор напевает несколько тактов из "Марша друидов". Слышал я, что соратник Ворошилов – страстный театрал, и вот теперь – подтверждение. Я, конечно, немного разбираюсь в опере, но как-то не готов к беседам с театралом в фельдмаршальском мундире… А Климент Ефремович между тем продолжает: – Потом, в Малом театре идет "Драматическая трилогия" Толстого. Не правда ли, соратник, Жаров превосходен в роли Годунова? Перун-заступник, вот это влип! Да я лучше бы пошел в атаку на целую зенитную бригаду японцев в одиночку, чем это!… – Да, да, соратник, Жаров неподражаем. – Господи, что ж еще сказать? – А если Вам, соратник захочется чего-нибудь полегче, то очень рекомендую оперетту "Вольный ветер". Прекрасная легкая вещица, замечательно господин Дунаев написал. Очень рекомендую. И супругу возьмите: вот как раз свою вину и загладите. Вот это уже ближе к делу. Виноват, вопросов не имеется. Встаю, одергиваю китель: – Господин обер-прокурор вину свою признаю в полном объеме. Прошу дать возможность кровью искупить… Он останавливает меня, крепко взяв за локоть: – Не знаю, какую вину Вы, соратник Соколов, признаете, но могу сказать одно: перед Синодом у Вас вины нет. Как интересно! А как же проломленный череп генерал-майора, три звонаревских зуба и еще это, отбитое, чем интенданты размножаются? Это значит не вина? – А крови Вы, соратник, уже пролили за Россию столько, что иному на всю жизнь хватит. Я же имел в виду то, что тот день Любовь Анатольевна наверняка планировала провести несколько иначе, нет? – он широко улыбается. – Да Вы садитесь, садитесь. У меня к Вам очень серьезное предложение: не хотели бы Вы перейти на службу к нам? Если бы Климент Ефремович прямо сейчас достал бы кувалду и от всей души ошарашил бы меня этой кувалдой по темечку, я и то бы меньше удивился. Я изумленно молчу. Бывают же на свете чудеса. – Да Вы не торопитесь, Всеволод Львович, подумайте. Вы нам подходите. Вы уже достаточно повоевали на фронте, чтобы Вас кто-то мог посметь обвинять в трусости, так не пора ли теперь подумать и о службе на другом поприще? У Вас семья и Вам, конечно, хотелось бы проводить с ней побольше времени. А наша служба ничуть не менее важна чем фронт, уж поверьте. Да я верю, верю, господин обер-прокурор, просто… – В деньгах Вы ничего не потеряете: при переводе я гарантирую Вам присвоение чина статского советника. Да уж… Вот так небрежно предлагают генеральство, правда, штатское, но какая разница. В деньгах, пожалуй, даже выиграешь… – Прошу прощения, соратник, но что я могу делать в Вашем ведомстве? Я всего лишь офицер-танкист, смею думать неплохой. Но ведь в Вашем ведомстве танков нет. Или… – Разумеется, нет. Я думаю предложить Вам должность столоначальника одного из столов Святейшего Синода. Ваши начальники все отмечают, что "…с бумагами управляется успешно, член партии, пользуется заслуженными доверием и любовью подчиненных". О. Михаил, о. Феодосий, другие Ваши военные иерархи и, что особенно показательно, о. Платон – все в один голос дают Вам самые лестные характеристики… "… особенно показательно, о. Платон?…" А крестик-то у него всего-то ротного исповедника! Или… Ох, и не прост же ты, батюшка, ох и не прост!… Да что это я: нашел где простых искать – в Святейшем Синоде! Видать, и в самом деле мне контузия крепко боком вышла, дураком становлюсь!… – …и указывают на Вашу искреннюю преданность делу партии и патриотизма. Все беседовавшие с Вами в эти три дня отмечают хорошую наблюдательность, блестящую память, спокойный и уравновешенный характер. Вы хорошо образованы, вовсе не глупы, преподаватели и товарищи по Академии отмечают в Вас живость ума. Так что Вы нам подходите. – Он весело смотрит на меня и усмехается, – Уважая свободу воли, я не буду сообщать о своем предложении Вашей супруге. Так что жду Вашего решения. – Ворошилов на секунду задумывается, – Дня два Вам, думаю, хватит. А пока, – он снова широко улыбается, – сходите в театр. Все-таки очень рекомендую союзников, миланскую оперу… … Из здания Синода я выхожу в совершеннейшей растерянности. "Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом…" – так, кажется, поется в старой юнкерской песенке? Быть генералом неплохо. Вот только каким генералом?… Внезапно я вспоминаю, что сказал обер-прокурор на прощание. А откуда, интересно, он знает, что Любаша спит и видит: как бы оставить меня дома? Что это: простая человеческая логика или… или они, что, следят за всеми нами? За этими мыслями я и не замечаю, как оказываюсь около своего дома. – Слава Героям! – России слава! Кузьмин! Давно не виделись. – Здравствуй, соратник! Заходи, а то ж ты обещался, а вот видишь, не получилось… – Может, лучше не к тебе, соратник? – А куда? – Да есть тут одно местечко…– он подмигивает, указывая рукой куда-то за себя. – Добро, веди. Мы выходим на Знаменку. Ну, и куда ж ты меня, соратник, ведешь? Поворот, еще поворот… – Пришли, Всеволод Львович. Мы поднимаемся на второй этаж. Кузьмин ключом открывает дверь, и мы оказываемся в скромной квартирке. Готов поклясться, что он здесь не живет, но квартальный уверенным шагом подходит к рефрижератору и вынимает из него запотевшую бутылку водки, батман окорока, изрядный кусок сыру и большую селедочницу с селедкой. Выставив все это на стол, он по-хозяйски открывает буфет и к уже имеющимся "деликатесам" добавляются бутылка коньяку, лимон, пара яблок и банка с солеными груздями. Из буфета же вынута и коврига ржаного хлеба. Кузьмин машет рукой на стул: – Прошу. – Благодарю. Мы словно заговорщики в молчании выпиваем по первой. Александр протягивает мне грузди: – Домашние… – Спасибо. Грузди и в самом деле отменные. Но ведь не пьянствовать же он меня сюда привел? – Соратник, ко мне из Синода приходили, расспрашивали о тебе. Уже теплее. Промолчу, что еще скажет? – Очень уж они тобой интересовались. – Кузьмин наливает еще по одной. – Смотри, соратник, между нами – темные они люди. – Служить меня к ним зовут, – небрежно бросаю я, и внимательно слежу за реакцией. – Сегодня с самим Ворошиловым беседовал. – А сам-то хочешь с ними служить? – Александр весь напрягается. – Сам, без учета того, что они предложили много всего хорошего? – Извини, – я опрокидываю в рот стопку водки, но не чувствую вкуса, – извини, а откуда ты знаешь, что они мне что-то предлагают? – Догадываюсь, – он отправляет в рот кусок селедки, – не в лесу, чай, живу. Так хочешь или нет? А, да гори оно все огнем! Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут! – Честно? Нет. Ты верно сказал: темные они люди. Предлагают много. Кузьмин пытливо смотрит мне в лицо, затем расслабляется: – Брат у меня там служит, – говорит он, понизив голос, – так вот, поначалу все ничего было, а теперь – везде измену ищет. И находит ведь… Понятно. Что тут скажешь? Слыхал я про такие дела: словно перерождается человек, машиной делается… – Ты если отказаться хочешь, сам не вздумай – не простят. Попроси кого из тех, кто чином повыше, чтоб забрали тебя. Причем, чтоб забрали официально: с повесткой, с документами, ну, сам знаешь… Ну, что, еще по одной – за Победу? – За Победу! Слушай, соратник, а ты не боишься мне вот так? – Боюсь, – он торопливо сует в рот кусок ветчины, и голос его звучит невнятно, – боюсь. Вот и на квартиру чужую тебя привел. Здесь не подслушают, здесь женщина одна живет… Но ты, вроде, человек хороший, а если и сдашь меня – что ж, значит, хоть на фронт попаду… Я смеюсь. Хороший он человек, квартальный секретарь Александр Кузьмин. – Слушай, а зачем ты ко мне хотел тогда зайти? Он машет рукой. – А, ерунда. У меня по плану была встреча медицинских курсов с героями фронта. А там очень милые девочки… Он изумленно смотрит на меня, пытаясь понять: почему я хохочу как идиот. Милый соратник, ты просто никогда не возвращался к жене после полугодовой отлучки, особенно если жена – еще не старая, не ханжа и не страшна как смертный грех… … Через день я получаю предписание от генерала-воеводы Миллера прервать отпуск и немедленно прибыть в распоряжение генерал-майора Махрова, в формируемую бригаду "Александр Невский"… |
|
|