"Начало великих свершений" - читать интересную книгу автора (Орлов Борис)Полковник Всеволод Соколов. Берлин, июнь 1940.Вместе с Танкистом я гуляю по Берлину. Делать-то особо нечего. Горничная, потрясенная моей перепиской с Рейхсфюрером СС, по собственной инициативе принесла мне поводок и шлейку для мопса. Свое подношение она объяснила так: – Герр оберст, право гулять по Берлину Ваш кот заслужил в бою… Похоже, что после посылки Гиммлеру, достопочтенная фрау представляет себе Танкиста, заряжающего орудие, или управляющего танком… Странно, но кот на поводке ведет себя исключительно спокойно и, я бы сказал, достойно. Он шествует по улице с гордой уверенностью, свойственной всем котам, которых не догадались кастрировать в детстве "добрые" хозяева. Навстречу нам шагает гауптман люфтваффе с овчаркой на поводке. Я напрягаюсь, готовясь защищать своего боевого товарища, но камерад берет своего пса за ошейник и козыряет, стараясь скрыть улыбку. Козыряю в ответ, но на всякий случай, все же поднимаю Танкиста на руки. Бог их разберет, этих овчарок, вырвется еще… Однако, что же делать? О, идея! Что-то я давно в кино не был. Так, что у нас тут? "Фридрих Великий"? Интересно, интересно… А как же они показали наше участие в Семилетней войне? Пожалуй, стоит посмотреть… Перед входом меня останавливает вежливый билетер: – Прошу прощения, герр оберст, но Вашего питомца пропустить я не могу. – Он указывает на табличку: "Собакам и евреям вход воспрещен!" – Я не понял: по-вашему он собака? Или еврей? Могу поклясться: он не обрезан, и лаять тоже не умеет. Сзади звучит короткий смешок. Оглядываюсь: там стоят трое штатских. Соотечественники. – Слава героям! – России слава! – и уже к билетеру, – Мы можем подтвердить, что этот кот не собака и не еврей. – Благодарю Вас, соратники, – у всех троих на лацканах пиджаков партийные значки, – Вы не из посольства? – Нет, – они улыбаются, – мы здесь в командировке. Вот полдня свободных выдалось. А Вы, соратники? – А мы, – я поднимаю лапу Танкиста, – на отдыхе, в краткосрочном отпуске. Командировочные присоединяются ко мне, но не надолго. Пока они рассказывают, как прибыли по поручению Берии к рейхсминистру науки Русту, мне интересно. Но когда они начинают расписывать все сложности с поставками полиметаллических руд, сетовать на недостаточные мощности оборудования ионообменных процессов, прославлять и весьма изобретательно бранить каких-то неизвестных мне личностей (на слуху только фамилии Тиссен и Курчатов, но я, убей меня Перун, не имею ни малейшего понятия – в связи с чем их слышал?), мне становится сперва скучно, а потом – тошно. Поэтому я под благовидным предлогом оставляю соратников выяснять дальше, кто виноват в том, что до сих пор не запустили какой-то котел, и что там нужно ускорять. В зрительном зале Танкист ведет себя удивительно деликатно. Он удобно располагается у меня на коленях и тут же начинает громко урчать как хороший мотор. – Ах, какая прелестная киска! – восхищается молоденькая немочка, сидящая рядом со мной. Она вежливо спрашивает разрешения погладить это рыжее чудовище, и чешет разомлевшего Танкиста за ухом. Между нами завязывается разговор о кошках, который, постепенно, переходит в разговор о людях. Через пять минут я знаю, что ее зовут Барбара Бендлер-Требиц и у меня имеется ее номер телефона, домашний адрес и искреннее приглашение заходить без стеснений в любое время. Стоит подумать: фройляйн мила, фигуриста, светловолоса и сероглаза. Ну, спасибо тебе, дружище Танкист – с помощью кота я с девушками еще не знакомился… Гаснет свет и на экране появляется германский орел на фоне восходящего солнца – заставка журнала Die Deutsche Wochenschau. Меня всегда удивляет странная особенность германской кинохроники – чрезвычайно бодрый голос диктора. Создается впечатление, что он сейчас захохочет в голос. Поразительным контрастом с этим является голос Левитана, который озвучивает нашу хронику и читает новости по нашему радио. Его голос, звучный, торжественный и несколько выспоренный, точно призывает: посмотрите на наших Героев! Почувствуйте себя обязанными нашим Героям! Преклоните колени перед нашими Героями! И помните: наши Герои умирают ЗА ВАС!!! Не знаю имени германского диктора, но мне кажется, что он как ребенок радуется: глядите, как ловко работает дивный механизм, изобретенный и разработанный Гениальным Механиком! Ах, как точно движутся рычажки, как шустро крутятся колесики, как красиво сжимаются и разжимаются пружинки! Конечно, это только мое мнение, но мне бы не понравилось, если бы меня изобразили бездушным винтиком огромной машины. Хотя, Макс, к примеру, не любит голос Левитана, говорит, что с таким голосом надо в опере петь, а не новости читать… – Герр оберст, герр оберст! – страстный шепот соседки, – герр оберст, это – Вы? А? Черт возьми, и правда – это мы! Вот Лавриненко, вот Бороздин, а это – это я? Ну, точно, я, вон и Танкист высунул башку из-под комбеза… Диктор надрывается: "Наши славные союзники, танкисты русской тяжелой танковой бригады, разгромив французское механизированное соединение, отдыхают среди прекрасных пейзажей Большой Валлонии…" Так, а Большая Валлония – это у нас где? А, да, это немцы так именуют северную часть Франции, которую теперь присоединят к Великой Германии… – Господа, – визжит моя соседка, – Господа! Один из этих героев присутствует в зале! Он здесь, господа! Показ прерван, свет в зале включен, все повскакали с мест. Зал гудит приветствиями. Приходится и мне встать. Танкист протестует против того, что его снимают с уютных колен, и, пытаясь удержаться, чувствительно выпускает когти. Дурень, нас же с тобой приветствуют, а ты еще и недоволен. В зал внесли шампанское, и протягивают мне бокал. Странно, что никто не догадался прихватить еще и рюмку валерианки для кота… Добро, надо и нам отвечать. – Спасибо, друзья. В Вашу честь и в честь Фюрера Германского народа, Адольфа Гитлера – ЗИГ ХАЙЛЬ! Хорошо построен этот кинотеатр! Был бы построен похуже – крыша бы обвалилась, как пить дать! Последний раз подобный рев я слышал на футбольном матче "ЦСКА" Россия – "Рома" Италия. Все мужчины лезут пожать мне руку, все женщины – поцеловать, и все вместе, включая детей, тянутся погладить, потормошить Танкиста. Бедолага уже шипит, но я держу его крепко: не хватало только, чтоб ты союзников царапать начал… Наконец, все кончилось, и можно снова смотреть журнал. Его начинают показывать снова, и на кадре со мной и Танкистом все снова орут "Хайль!" А хроника идет дальше. Бодрый голос диктора рассказывает о том, как героические союзники бьются на Дальнем востоке. Вот, под бравурный марш, небо прорезает добрая сотня бомбардировщиков. "Доблестные Люфтваффе демонстрируют свое боевое мастерство и беззаветную отвагу, свойственные арийцам! Только что возвратившись после налета на японские острова, они снова поднимаются в воздух, неся грозное возмездие низшей расе!" Может быть там Макс? А это что такое?! Все тем же бодрым голосом диктор сообщает: "Скорбно и торжественно прошли похороны генерал-лейтенанта Анненкова, героически погибшего за дело торжества национал-социализма, патриотизма и фашизма во время операции по захвату Шанхая. Тело героя было доставлено в Москву, для торжественного захоронения у Кремлевской стены. Возлагает венок генерал-воевода Миллер. Генерал-фельдмаршал Браухич передает соболезнования и возлагает венок от Вермахта…" Как же так, Борис Владимирович, как же это так?! Я встаю и иду к выходу. Кажется, Барбара что-то говорит мне… Плевать! Плевать на нее, плевать на кино, плевать на все, пойду и нарежусь до положения риз. Проклятые макаки, проклятые "томми", проклятая война… Танкист, похоже, понимает, что мне не до него и затихает у меня на груди. В гостиницу, марш! Как автомат я вхожу в гостиницу, поднимаюсь в свой номер. Горничная смотрит на меня с испугом, видно тоже чувствует, как кот. – Фрау, прошу, мне в номер бутылку шнапса. – У Вас что-то случилось, герр оберст? Какое-то горе? Ах, эти участливые немки. – Да фрау, горе. Через пять минут у меня бутылка шнапса. Наливаю себе полный стакан, еще один – на помин души комдива "Князь Пожарский". Понеслась… … Минут через сорок у меня нет шнапса, но нет и хмеля, а самое главное – нет больше желания пить в одиночку. Я вызываю горничную и прошу присмотреть за котом, пока я где-нибудь поужинаю. Заодно прошу назвать мне ресторан, откуда не выкидывают пьяных. По крайней мере – сразу. Помявшись, он рекомендует мне "Кабачок мамаши Хоффмайер". Она сообщает мне так же, что там имеются "эти девицы", и добавляет, что хотя она, лично, не одобряет подобное поведение, но считает, что для мужчин, особенно, если у них горе, которое нельзя залить водкой, "эти девицы" – весьма сильное лекарство. Спасибо тебе, добрая душа. Пойду в кабачок, авось, если там есть "эти девицы", там найдется и пара-тройка желающих выпить с офицером. Или дать офицеру в морду. Или получить от офицера по морде – как получится… … Обстановка в кабачке вполне в духе чертовой свадьбы. Что-то громко и немелодично наяривает оркестр на эстраде. Дым сизыми клубами плавает под потолком. Несколько пар то ли танцуют, то ли бьются в падучей. За одним из столов поют, явно не то, что играет оркестр. Официанточка в чрезвычайно обтягивающем платье предлагает мне стол рядом с эстрадой. Нет, сегодня это не для меня. Вон тот, фройляйн, в углу. Благодарю. Заглядываю в меню. – Извините, фройляйн, а что значит "мясо по-русски"? Она удивлена моим вопросом, естественно узнав во мне русского, но, как и положено вышколенной немецкой официантке, без запинки рапортует: – Маринованное мясо, жаренное на вертеле. В качестве гарнира могу порекомендовать картофель пай и пикули. Дивно. Значит, шашлык – это "мясо по-русски"? Ну-ну… Я заказываю жаркое в горшочке, салат с ветчиной, сыр, и бутылку коньяку. – И пока готовят заказ, фройляйн, не могли бы вы принести мне стакан русской водки? – Конечно. Стакан русской водки и… – она выжидающе смотрит на меня. – И еще один стакан. – Я усмехаюсь. – Уговорили, фройляйн. Ей мой заказ кажется странным, но, надо думать, она видывала и не такое. Через минуту у меня на столе два стакана водки. Залпом выпиваю один. Прислушиваюсь к ощущениям: не помогает. Будь оно все проклято, не помогает!… Медленно, по-немецки, выцеживаю сквозь зубы второй стакан. На столе появляется мой заказ. Я принимаюсь за еду и коньяк. Еда хороша и коньяк не плох, но это я отмечаю как-то отрешенно, что ли. Сейчас у меня такое настроение, что если бы я пил самый поганый самогон и заедал его старой автопокрышкой, мне было бы все равно. Я не пьян, но сознание медленно подергивается какой-то белесой дымкой. Все мне чудится, что вот сейчас подойдет Борис Владимирович и скажет… – Здравия желаю, господин штабс-капитан. Осмелюсь доложить: курсант Хенске находится в увольнении! Я резко встаю и оборачиваюсь. Стоящий передо мной молодцеватый … э-э как тебя… оберштурмфюрер было отшатывается от моей драконьей внешности, но быстро берет себя в руки. Я знаю его. Вилли Хенске, мой курсант из Камы. Хороший парень и курсант толковый. Помнится, командиром отделения был… Это – вовремя. А то я один тут совсем в алкоголика превращусь… – Какими судьбами, дружище?! Присаживайся! Рассказывай! Он несколько смущен: – Герр оберст, я не один. Со мной товарищи. Пытаюсь разглядеть тех, о ком он говорит, но глаза что-то отказывают. – Уместимся? – Так точно! – Так тащи их сюда, курсант. – Взмахом руки я подзываю официантку. – Фройляйн, мясо по-русски на всех, пару бутылок коньяка и пару бутылок водки. Холодную закуску из расчета на… – я быстро пересчитываю всех подошедших к столу эсэсманов, – на пятерых пьющих офицеров. Подошедшие представляются. Оказывается, это мои недавние соседи по фронту. За это надо выпить. Вилли смотри на наполненную рюмку, накрытую куском хлеба. – Герр оберст, извините, но кого Вы поминаете? Мы его знаем? Хорошие ребята, душевные. – Вряд ли знаете, но слышать – слышали. Моего прежнего комдива, генерал-лейтенанта Анненкова. – Я встаю. – Вечная память павшим героям! – Вечная память, – отзываются эсэсманы… Офицерская пьянка набирает обороты. Хорошо, когда встречаешь друзей или, хотя бы, хороших товарищей. Из немцев я бы хотел сейчас видеть Макса, но и Вилли со товарищи годится. Мы приканчиваем шашлык, и теперь заказываем свиные ноги. Тоже очень хорошая закуска. Минут пять тому назад мы с большим чувством допели "Мы – кайзерова конница", а теперь, с не меньшим воодушевлением выводим: Не все из сидящих за нашим столом знают русский в достаточной мере, чтобы петь песни, но энтузиазм и количество выпитого с лихвой восполняют пробелы языкознания. Эт-то что за новости?! Это кому там не нравится наша песня?! Да ты у меня сейчас сам эту песню десять раз пропоешь, причем стоя на голове, шпак несчастный! Да не надо, Вилли, не утруждай себя, я и один ему растолкую… Не может быть! За столиком вместе с невежей сидит… Точно, она! Марика Рекк, та самая, с которой я познакомился еще в Крыму, в то, памятное, последнее мирное лето, когда добывал для Шрамма госпожу Серову. Она мне тогда так понравилась, что я даже, грешным делом, пожалел, что вместе с женой отдыхаю… А, ну-ка… – Фройляйн, скажите, у вас есть цветы? – обращаюсь я к проходящей мимо официантке. Она кивает. – Какой бы цветок Вам хотелось, герр оберст? – Розу, белую. – В петлицу? – уточняет официантка. – Да нет, обычную, на длинной ножке. – Сию минуту, – она торопится уходить, но я останавливаю ее. – Момент, фройляйн. Пришлите-ка мне кого-нибудь из оркестра. Официантка быстро исполняет заказ. На столе лежит пышная белая роза, а около меня стоит огромный, расплывшийся дирижер. Интересуюсь, знает ли он вальс из фильма "Опрокинутый мир"? О, да, конечно, он знает. Протягиваю ему пятьдесят марок. – Сыграйте мне этот вальс, но начнете в тот момент, когда я подойду во-он к тому столику, понятно? О, да, ему понятно. Правда, он считает своим долгом предупредить, что фройляйн Рекк очень разборчива в знакомствах, и может отказаться, но я твердо сообщаю ему, что это – мое дело. Кивнув, он уходит к оркестру. Встаю и иду к столику. Мне остается сделать последний шаг, как с эстрады звучат первые такты вальса. Кладу перед "королевой чардаша" свою розу и щелкаю каблуками: – Всеволод Соколов. Позвольте пригласить Вас, фройляйн Рекк, на тур вальса. Один из мужчин, сидящих за ее столиком, хочет возразить, но я пристально смотрю на него, и он замолкает. Еще бы: такая рожа, да еще и при оружии… Марика встает и, совершенно спокойно взглянув на мою крокодилью физиономию, ясным голоском отвечает: – Охотно, герр оберст, благодарю Вас. Естественно, она танцует лучше меня, но я тоже кое-что могу. Мы кружим по залу. – Вы были во Франции, герр оберст? – Да, фройляйн. Она ждет продолжения, но я молчу. Черт возьми, я просто потрясен тем, как она выглядит вблизи. Она внимательно смотрит на меня и вдруг спрашивает: – Скажите: почему у меня такое ощущение, что мы виделись прежде? Я Вас знаю? – Думаю, что знаете, хотя и вряд ли помните, фройляйн Рекк. – я усмехаюсь. – Особенно, если учесть, что со времен нашего знакомства я несколько изменился… Она вдруг резко останавливается и в упор разглядывает меня. Затем, сделав шажок назад, тихо спрашивает: – Крым, съемки, Ваш друг летчик – это были ВЫ?! С ума сойти! Вот что значит профессиональная память актрисы! – Да, фройляйн, это был я. Секунду он молчит, потом подходит ко мне поближе, и ласково прикасается рукой к моему лицу. – Господи, Сефолотт, где же это Вас так? – В Манчжурии. Понимаете, фройляйн… Она зажимает мне рот рукой: – Марика. Для Вас – Марика. – Хорошо. Понимаете, Марика, танк загорелся, а мне нужно было обязательно вытащить одного парня, который мог сгореть в башне. Вот я немного и поджарился… Танец кончился. Я провожаю ее к столу. – Большое спасибо за доставленное удовольствие. Честь имею, господа! Я возвращаюсь к своему столу. Парни только что рты не пооткрывали. Наконец Вилли выдавливает из себя: – Фантастика, герр оберст! Марика Рекк, и вдруг так просто вальс с незнакомым офицером? Фантастика… Он не успевает договорить. С эстрады раздается: – Дамы и господа. Наша очаровательная гостья, госпожа Марика Рекк, исполнит песню "На сопках Манчжурии", которую она посвящает своему старому другу, оберсту Соколоффу! Впору и самому рот раскрыть. Чудны дела твои, Господи! Она поет с легким акцентом, но это даже прибавляет прелести ее исполнению. Боже мой, она идет к нашему столику… Она подошла к нам и поднимает меня со стула. Она что, хочет, чтобы я пел с ней? А давай! Марика Рекк стоит предо мной и улыбается: – Сефолотт, Вы представите меня Вашим друзьям? – Охотно, Марика. Через минуту она уже сидит рядом со мной и весело щебечет, выпивая бокал за бокалом принесенное шампанское. Эсэсманы пребывают в состоянии полного непонимания с выражением на лице "этого-не-может-быть-но-раз-это-происходит-то-мы-вероятно-спим-или-мир-перевернулся"! А еще через час мы с Марикой отправляемся ко мне в гостиницу. Мое прибытие в обнимку с фройляйн Рекк окончательно добивает метрдотеля, который теперь, видимо, не шелохнется, даже если завтра я влечу в свой номер на самолете, который будет пилотировать лично рейхсмаршал. – О, у тебя здесь прекрасный коньяк! Налей мне, только немного. Ах, какая прелесть, очаровательный котик. Кис-кис-кис. Милый, ты не поможешь мне расстегнуть эту безобразно тугую застежку?… |
|
|