"Далеко от Москвы" - читать интересную книгу автора (Ажаев Василий Николаевич)

Глава седьмаяКак они распределили обязанности

Начало стройки падало на зиму — в этом заключалась особенная трудность положения. По всем инженерным законам не рекомендовалось строить нефтепровод в зимних условиях. Во всяком случае, видные заграничные специалисты, к авторитету которых часто прибегал Грубский, считали это недопустимым. Батмановскому штабу ничего другого вроде бы не оставалось, как согласиться на длительное отсиживание в кабинетах, без боя уступить трассу ветрам да буранам.

Но это значило подписаться под докладной Грубского о нереальности правительственного срока. Из двенадцати месяцев, отпущенных на укладку нефтепровода, не менее семи занимала зима — как же можно было отказаться от них? Батманов и его помощники не собирались складывать оружия, и, следовательно, линия их поведения определялась сама собой: не отдавать зиме ни одного месяца, ни одной недели, ни единого дня — просто не обращать на нее внимания! Однако не так-то легко забыть о зиме. Едва начавшись, она уже принесла строителям полные руки хлопот.

Прошел первый снегопад — сколько их предстояло впереди! — и нормальная работа управления и участков нарушилась, пришлось заниматься исключительно расчисткой дорог. Нехитрое дело — отправка нескольких барж на участки — обернулось очень сложным. Рогов, бросившийся спасать баржу, застрявшую посредине Адуна, до сих пор не вернулся, — и толком не знали, где он сам и баржа с людьми. Живой почтой по реке дошло от него устное сообщение: «От косы оторвались, поехали дальше». Судьба последних двух барж, буксируемых Полищуком, также была пока неизвестна. Строители остались совсем без дорог к участкам: водный путь кончился, зимний — по льду надо было еще строить. Единственным средством связи с трассой был теперь самолет, но и он мог только сбросить почту на участках — место для посадки невозможно было найти.

Адун побелел сплошь, сравнялся по цвету с берегами. Пристально всмотревшись, можно было различить медленное перемещение ледяной поверхности, увлекаемой силой воды; закованная в броню, она все еще не покорилась.

То и дело посматривая на реку, Батманов диктовал свой первый приказ по строительству. В нем излагалась тактика борьбы с наступившей зимой: готовиться к длительным холодам, не теряя ни часу; запасать топливо, утеплять помещения, ремонтировать зимнюю одежду и обувь; строить на участках все необходимое для трудной жизни в тайге — бараки и землянки, пекарни и столовые, бани и прачечные, склады и клубы; с ледоставом на Адуне — расчищать ледовую дорогу по реке и от нее — подходы к трассе; по ледовой дороге непрерывно развозить из складов на участках ПО всей линии продовольствие, трубы, оборудование, технические материалы.

К приказу прилагалась инструкция. Ее составляла комиссия из бывалых людей. Тут предусматривалось все, вплоть до мелочей: чем набивать матрацы, каким способом вести подледный лов рыбы на Адуне, как готовить и принимать хвойный раствор против цынги, как засыпать цоколя, утеплять тамбуры и сохранять тепло в бараках.

 Самолетом отправили приказ на трассу. Одновременно Залкинд послал письмо о подготовке партийной конференции, назначенной на первые числа ноября. В последний момент, когда самолет уже готов был подняться в воздух, парторг решил лететь сам. Однако приземлиться нигде не удалось, и Залкинд вернулся, лишь прогулявшись по воздуху. Это его расстроило.

— Очень жалею, что вылазка моя не удалась, — сказал он вечером Батманову и Беридзе. — Хочется побыть сейчас вместе с людьми на трассе. Подумать только, что им приходится переносить!

Беридзе сочувственно поддакнул. Батманов, просматривавший поступившие приказы главка и наркомата, поднял голову и внимательно посмотрел на парторга.

— Твоя вылазка — это дань настроению, и я не жалею, что она не удалась, — сказал он. — Не сомневаюсь, если бы ты пожил на каком-нибудь участке дней пятнадцать — от этого была бы польза. Но ты парторг не одного, а двенадцати участков. Повторяю в сотый раз и буду твердить до тех пор, пока не поймете: самое главное сейчас для строительства — создать целеустремленный, крепкий, работоспособный штаб. Вот и нарком на примере провалившейся двести пятнадцатой стройки пишет о том же, — Батманов взял один из полученных приказов и подкинул его Залкинду. — Поддавшись настроению, мы с тобой чуть не уплыли на барже вместо Полищука. Хорошо, что у этого парня хватило ума удержать нас. А то осталось бы строительство без руководителей. Мне, думаешь, не хочется на трассу? Ну-ка, давайте поддадимся настроению и втроем махнем туда. Засядем на участке и будем хозяйствовать. Чего добьемся? Того, что превратимся из начальства всей стройки в начальство одного участка...

Оборвав эту саркастическую тираду, Василий Максимович положил приказ на место. Залкинд и Беридзе молчали. И Батманов уже добродушно посулил:

— Потерпите, придет время — вас просто-напросто перестанут пускать в управление, будете жить на трассе.

Парторг и главный инженер и сами понимали правоту слов Батманова. Заодно с ним они прилагали все усилия, чтобы наладить работу управления. И оно с каждым днем все больше походило на слаженно работающий штаб. В этом штабе Батманов, Залкинд, Беридзе представляли собой три центра, откуда, как от аккумуляторов, шла энергия к звеньям аппарата.

Как-то в разговоре, шутя, они распределили между собой обязанности:

— Моя работа черная: снег чистить, с Либерманом торговаться, людей кормить-одевать, дровишки заготовлять и тому подобное. Покончу с этой мелочью, отойду в сторонку и буду семечки щелкать да посматривать, — сказал Василий Максимович.

— Мое дело и того проще... с людьми разговоры разговаривать, развлекать их понемножку, чтоб не скучали, — в тон ему отозвался Залкинд.

Беридзе обреченно похлопал себя по шее:

— Остальное, значит, взваливаю сюда, пропадай моя телега!

В «черной» работе Батманова много времени отнимало снабженческое хозяйство. По нескольку раз в день он вызывал к себе Либермана, подстегивал его частыми телефонными звонками. Снабженец хватался за большую рыжую голову и шустро тащил к нему ведомости, справки, сводки. Изучая цифры, Батманов доходил до истины. Его неприятно поразила сильная нехватка вещевого довольствия на участках.

— Вы встретили зиму в трусиках! — отчитывал он Либермана. — Для новых пополнений рабочей силы — она вот-вот начнет поступать — у вас нет ни теплой одежды, ни обуви. На трассе скоро стукнут морозы в сорок-пятьдесят градусов. Во что намерены одевать-обувать людей?

Либерман притащил толстое дело с надписью «Личная переписка» и показал десятка три рапортов, поданных бывшему начальнику строительства.

— Видите, я писал: одежды и обуви не хватает, останемся на зиму раздетые. Бывшее руководство все оставило без внимания.

— Вы лучше не кивайте на старое руководство. Зачем завели эту пухлую папку — на всякий случай обеспечиваетесь бумажками? Дрянное дело. Когда придется отвечать за грехи, не, помогут и сто тонн исписанной бумаги. Чтобы у вас не создавалось напрасных иллюзий, я, пожалуй, припрячу ваши труды на память. — Батманов и в самом деле спрятал дело в сейф. — Со мной не рекомендую заниматься подобной личной перепиской, рискуете получить за каждый рапорт испорченное настроение на неделю. Отвечайте, однако: во что будете одевать-обувать людей?

— Маменька родная! Откуда же взять? На базаре не купишь, центр не присылает!.. Прошу вас подписать телеграмму в главк.

Телеграмма Либермана взывала о помощи: «Создалось катастрофическое положение обмундированием избежание раздетости разутости рабочих что грозит срывом строительства шлите телогрейки ватные брюки бушлаты полушубки валенки».

— Юморист вы, неудачный потомок Марка Твена. — Батманов порвал телеграмму. -— Почему не читаете газет?

— Читаю... «Правду»... «Известия»... местную газету...

— Не читаете, неправда. Читающий газеты вряд ли сочинил бы телеграмму на манер вашей. Вот вам газета, взгляните, чему посвящена целая полоса. — Василий Максимович протянул снабженцу газетный лист.

— «Проведем сбор теплых вещей для воинов Красной Армии», — прочитал вслух Либерман.

— Залкинд организует сбор вещей среди сотрудников. Надо ему помочь. Выделите из новых полушубков, валенок и шапок половину для Красной Армии.

— Маменька родная! Как можно! — испугался снабженец. -— У нас же самих не хватает. Вы только что сказали: люди раздеты.

— Не заставляйте меня повторять. Отдать! Вы меня сильно разочаровываете, Либерман. Показались вы мне сначала человеком с широким размахом, а на деле — кладовщик вы, скопидом, не снабженец. Вся инициатива ваша уходит, видно, на сочинение бесполезных рапортов. У вас под носом залежи одежды и обуви, почему не интересуетесь?

— Где залежи? — повел Либерман крупным угреватым носом

— Я договорился с военными, они дают нам старое обмундирование— из него извольте шить зимнюю одежду нашим рабочим. Поезжайте в Рубежанск и отгружайте добро. И второе: налаживайте большую пошивочную мастерскую. Ищите помещение. Залкинд обещал привлечь домашних хозяек. Через неделю мастерская должна работать.

Батманов решил отделить бытовое снабжение от технического, слишком обширно было хозяйство у Либермана, от гвоздей до масла. Однако организация нового отдела по техническому снабжению задерживалась из-за того, что не было под рукою человека, способного его возглавить.

— Маменька родная, у нас совсем нет снабженцев, — причитал Либерман. — Инженеров много, техников и того больше, экономистов видимо-невидимо — снабженцев нет. У меня в отделе— либо дураки, либо жулики. Работать некому, все приходится делать самому. Но я далеко не Кай Юлий Цезарь.

В ответ на такую жалобу Батманов заметил:

— Вы напомнили мне старый анекдот. Один денщик проповедовал теорию вроде вашей: дескать, весь мир состоит из двух частей. Одна часть — достойнейшая — это их благородие поручик и он — денщик. Вторая часть — жулики, мерзавцы и дураки. Этот денщик ваш непосредственный идейный учитель.

Начальник нового отдела нашелся неожиданно, и к тому же именно среди работников, охаянных Либерманом.

Василий Максимович часто заходил в отделы, присматривался к людям. В поздний ночной час ему захотелось проверить, кто остался, кроме него, в управлении.

Почти во всех комнатах было уже темно и пусто, лишь в кабинетах Залкинда, Беридзе, Ковшова, Гречкина и Филимонова виднелся свет и слышались голоса. В отделе снабжения красивый краснощекий парень с кудрявыми волосами разговаривал по телефону, Василий Максимович еще из коридора услышал его голос. Разговор шел, что называется, крупный и, по-видимому, с Либерманом, находившимся в ту пору в Рубежанске.

— Вы по природе своей актер, не снабженец! Я говорю, актер вы, вам нравится играть, притворяться, представлять собою личность большую, чем вы есть на самом деле! — кричал парень в телефонную трубку. — Аплодисменты, которые достаются на долю вашего братца Лазаря Либермана, не дают вам покоя. Что? Не слышно? Вы такое слушать не любите! А у меня нет среди братьев артиста, и мне не надо шумной славы. Я говорю, мне не надо славы. Хотел бы остаться снабженцем. Меня вполне устраивает эта небольшая роль в истории! -— Выслушав, что ответил ему Либерман, парень продолжал: — Я расстанусь с вами без слез и рыданий, пожалуйста! Даже выпью стопку водки на радостях! За меня не тревожьтесь, я устроюсь. Пойду к Батманову, он, говорят, всем находит работу... Да вы мне не грозите, я не маленький. Лучше одумайтесь сами — ваш Яков Тарасович уехал, не осталось покровителей вашего искусства!..

Заметив Батманова, стоявшего в дверях, парень вскочил и вытянулся, забыв про телефон.

— Кто вы такой? — спросил Батманов.

— Федосов, ответственный исполнитель по техническому снабжению.

— Почему я вас не знаю?

— Между вами и рядовыми работниками иногда стоят начальники отделов. Нас, снабженцев, не видно за фигурой Либермана. — Федосов отвечал, прямо глядя в глаза Батманову.

— Да, каркас у него здоровый, — согласился Василий Максимович. — В связи с чем упоминали вы меня в вашей энергичной беседе?

— Я собирался просить вас дать мне работу, не связанную с Либерманом. Надоели эти декорации: работаем плохо — выглядим хорошо, не стараемся работать лучше — стараемся выглядеть блестяще. Обманываем вас бодрыми рапортами по военному образцу: «уже исполнено... уже изыскано... уже запрошено...» На самом деле все в беспорядке, ничего не сделано, ничто не исполнено. В снабжении нет плана. Участки вопят, мы их успокаиваем, врем на каждом шагу. Многих материалов нехватает, они, может быть, пока и не нужны, но скоро понадобятся, и тогда неизбежны задержки в строительстве. Необходимы чрезвычайные меры, мы же сочиняем бумажки на случай перестраховки...

Федосов высказался в один дух, как человек, у которого наболело на сердце. Телефонная трубка, брошенная им, урчала и шипела. Батманов взял ее и приложил к уху.

— Алло, Федосов, я вам запрещаю ходить к Батманову! — кричал Либерман на другом конце провода. — Маменька родная, зачем выносить сор из избы? Мы с вами поругались, мы и помиримся. Мало ли что бывает! Уверяю вас, нет никакого смысла портить со мной отношения, — голос Либермана звучал медоточиво.

— Либерман, — сказал в трубку Батманов, — сору в вашей избе оказалось действительно изрядно, я зашел и сразу утонул в этом мусоре. Вы меня слышите? — Либерман не отозвался, должно быть, опешил от неожиданного вмешательства начальника в телефонный разговор. — Выезжайте в Новинск, я вас здесь обрадую: нашелся на земном шаре еще один снабженец, кроме вас, причем не дурак и как будто не жулик. Этот ваш учитель-денщик запутал вас.

Когда Либерман вернулся из Рубежанска, Батманов, не откладывая, произвел разделение снабженческого ведомства на две части. Вызвав к себе обоих снабженцев, Василий Максимович заново отрекомендовал Либерману Федосова:

— Познакомьтесь и давайте покопаемся в вашем мусоре.

Федосов подробно рассказал, как обеспечены участки. Он не допустил ни одного выпада против своего бывшего начальника, ни разу на него не сослался, однако все им сказанное как бы хлестало Либермана по лицу.

Многого нехватало на строительстве: труб, задвижек, муфт, сварочных аппаратов, электродов для сварки, подводного кабеля, жидкого стекла, битума и других материалов. Федосов держал перед собой пространные ведомости, и перечислению недостающих материалов не предвиделось конца. Каждое название в перечне Федосова имело свою запутанную историю. Трубы, задвижки, части оборудования насосных станций были связаны с заказами через Наркомвнешторг, и не приходилось рассчитывать на их быстрое получение. Некоторые материалы отгружались южными заводами в первые дни войны и пропали в пути. Теперь эти заводы либо перемещались на восток, либо, уже обосновавшись на новом месте, выпускали другую продукцию — для фронта.

Федосов в докладе старался представить картину во всей сложности, без утайки и прикрас. Самого снабженца интересовало, как отнесется начальник к его сообщениям. Он ждал бурной реакции. Но лицо Василия Максимовича выражало только внимание и напряженную работу мысли. Он был доволен тем, что располагал, наконец, ясностью в запутанном хозяйстве технического снабжения, которой ему нехватало. Он уже обдумывал первые безотлагательные меры.

Либерман, стоявший с видом человека, несправедливо обиженного судьбой и людьми, напрасно ждал громов и молний на свою голову и зря готовил длинную защитительную речь. Василий Максимович вызвал секретаря, продиктовал короткий приказ об организации нового отдела под руководством Федосова и тут же подписал его.

— Еще один вопрос, товарищ начальник, — сказал Федосов. — У нас в снабжении общий баланс, одно финансовое хозяйство. Просьба разделить нас и в этом.

Предчувствуя, что на первых порах Либерман будет мешать Федосову, Батманов по телефону распорядился выделить новый отдел на самостоятельный баланс.

Главный бухгалтер возражал: нельзя выделять отдел сейчас, следует подождать завершения отчетного года. Вообще-то лучше воздержаться — мероприятие не в интересах бухгалтерского учета.

— Зато в интересах строительства. Когда вы запомните истину: ваша бухгалтерия существует для строительства, отнюдь не наоборот. Не хочу я ждать вашего отчета. И поменьше сердите меня страшным бухгалтерским учетом, а то возьмусь за него вне очереди и сделаю его совсем нестрашным... Идите, делитесь, — обратился Батманов к снабженцам. — И учтите: никаких интриг и каверз не затевать. Можете не любить друг друга, испытывать антипатии и прочие драматические чувства, но на работе обязаны помогать друг другу, дружить и, если полезно для дела, то и целоваться. Не дай бог услышу, что вы предприняли мышиную возню!

Толстое широкое лицо Либермана с большим носом и тусклыми глазами выразило иронию и высокомерие. Это заставило Василия Максимовича, отпустив Федосова, задержать Либермана.

— За сор, обнаруженный мною в вашей избе, полагалось бы вам крепко всыпать. Я воздержался, полагая, что вы сами сделаете нужные для себя выводы и оцените мою деликатность. Я ошибся, выводов вы не сделали, деликатность мою не оценили, это видно по вашему лицу. Смотрю я на вас и удивляюсь, что вы за человек, Либерман? Врагом вас считать нельзя. Но вы пока и не помощник. Все вывернуто у вас наизнанку. И не глупый вроде человек, а дури много. Вы подумайте о себе, иначе рискуете заплыть в такую даль, откуда не сумеете выплыть. Сейчас война.

— Отпустите меня лучше со строительства. Я не гожусь, разучился работать, — смиренно, однако неискренне сказал Либерман.

— Бросьте, Либерман, не устраивайте спектакля. Я люблю совсем не то, чем вы меня угощаете. Искренность и прямота нужны мне от вас. Будьте каждую минуту самим собой, не фальшивьте, подавайте все так, как есть на самом деле. Я категорически хочу обезопасить себя от нового сора в вашей избе. Она ведь отчасти и моя изба, не правда ли? Давайте лучше содержать ее в образцовой чистоте.

— Работаю день и ночь, стараюсь изо всех сил. Маменька родная! И все не хорош...

— Извольте изменить метод работы. Помните, мы говорили с вами о методе? Жаль, приходится повторять. Предупреждаю — больше повторений не будет.

Батманов помолчал, выжидая ответа. Либерман стоял к нему в профиль.

— Вы читали мысли Льва Толстого, записанные его близкими? — неожиданно спросил начальник.

— Помнится, читал, — неуверенно и удивленно ответил Либерман.

— Напомню одно его высказывание. Именно вам есть смысл хранить его в памяти. Лев Николаевич сказал, что человек подобен дроби, где числитель — это то, что он действительно собой представляет, а знаменатель — то, что он о себе воображает. Чем больше знаменатель, тем меньше дробь. Коли знаменатель — бесконечность, дробь равна нулю. Хорошее изречение, правда?

Либерман не отозвался. В склоненной его голове с рыжим бобриком и в толстой шее было что-то по-бычьи упрямое.

— Привыкайте смотреть в глаза, когда вам говорят неприятные, но справедливые вещи! — слегка повысил голос Батманов. — Вы рискуете, по формуле Толстого, обратиться в ноль. — Василий Максимович изобразил ноль пальцами. — Даю вам немного времени на размышления. Или мы договоримся, или я переведу вас самым младшим экспедитором к Федосову.

После этого объяснения начальник строительства на время оставил Либермана в покое, он знал силу своих внушений. С тем большей энергией принялся Батманов налаживать хозяйство Федосова. Он лично познакомился с каждым работником нового отдела, участвовал в первом совещании коллектива отдела.

Вдвоем с Федосовым они облазили центральную базу, проверили ценности на складах, наметили очередность отправки грузов на трассу по зимнему пути.

Неподалеку от пристани Батманов самолично выбрал место для перевалочной базы; в течение трех дней на берегу Адуна появился палаточный поселок, названный Стартом. Отсюда открывалась будущая ледовая дорога по Адуну. Здесь, можно считать, начинался нефтепровод.

Одновременно начальник строительства решил послать во все крупные города Дальнего Востока, Сибири и Урала толковых людей для розыска и приобретения недостающих материалов и оборудования. Уполномоченных Батманов отбирал вместе с Залкиндом.

У парторга было много хлопот. Он деятельно готовился к партийной конференции, которую намеревался провести до ноябрьских праздников. Не давали покоя тревожные мысли о людях трассы, разбросанных на огромном пространстве, пока еще разобщенных, не связанных даже телефонным проводом. Конференцией Залкинд хотел как бы воссоединить всех строителей. Важно было поближе познакомиться с партийными вожаками участков, узнать от них, чем живет трасса, разъяснить через них строителям предстоящие задачи.

В управлении состоялось партийное собрание с выборами нового бюро. Кроме Залкинда и Батманова, в состав его вошли Ковшов, Гречкин и Филимонов. Вслед за тем, по инициативе парторга, собрался комсомольский актив. Комсомольцы предъявили свой счет руководству стройки. Выступивший с дельной и обстоятельной речью техник связи Коля Смирнов, плечистый парень с энергичным лицом и спокойными манерами, не без горечи сказал, обернувшись к Залкинду и Батманову:

— Сейчас мы не актив, а пассив. Горько сознавать, что в такой момент, мы, благодаря недальновидности руководителей, оказались на холостом ходу. Нужно наверстать упущенное. Скорее впрягайте нас в работу. Работа уже есть у нас, но нам ее мало.

К полному удовлетворению парторга, Колю Смирнова единодушно избрали секретарем комитета комсомола управления.

Из Москвы пришло разрешение издавать на строительстве многотиражку. Залкинд обрадовался и в один миг сколотил редакцию, привез из города двух газетчиков. Временно поселившись в кабинете парторга, они тут же принялись за первый номер газеты.

В отделах ежедневно перед началом работы начали проводить политинформации. В вестибюле управления поставили громадную доску — витрину соревнования с предпраздничными обязательствами отделов. Инициатором выступал Гречкин со своими плановиками.

За всем этим Залкинд не упускал из поля зрения Батманова и находил время помогать ему. Василий Максимович не раз отмечал про себя чуткость и внимание парторга к хозяйственным нуждам. С разрешения крайкома партии Залкинд на время оставил обязанности первого секретаря горкома, переложив их на второго секретаря. Вместе с тем он неизменно вспоминал о своих правах, коль скоро они могли принести пользу строительству.

Он сам вызвался сопровождать Батманова, Беридзе и Федосова к директорам новинских заводов. Визиты имели целью наладить отношения, которые между хозяйственниками называются джентльменскими и состоят в оказании взаимной помощи. Батманов надеялся договориться с хозяевами городских предприятий об изготовлении недостающего оборудования и получить у них кое-что из материалов. На первом же заводе он убедился, что Залкинд не напрасно присоединился к ним.

Директор завода Терехов, высокий бледный молодой человек лет тридцати, встретил их тепло и радушно, но едва Залкинд заговорил о цели приезда, спросил в упор:

— Прежде всего хочу уточнить: какого товарища Залкинда я вижу перед собой — секретаря горкома или парторга стройки?

— Обоих сразу, — последовал ответ. — Залкинд-парторг просит вашей помощи строительству. Залкинд — секретарь горкома, отлично зная возможности завода, постарается, чтобы его руководители проявили к нуждам строительства вполне государственное и партийное отношение.

Залкинд улыбнулся не раньше, чем Терехов, подняв обе руки кверху, закричал:

— Сдаюсь! Принимаю заказ на электроды. Дам два сварочных аппарата. Поделюсь металлом. О других просьбах подумаю.

На разъезды по городу ушло два дня. И на других заводах Батманова хорошо встретили, директора предприятий ему понравились, иные еще не забыли его по прежней работе в крае. Он почувствовал живой интерес города к стройке.

— Даже если они сделают половину из того, что обещали, и то великое им спасибо, — сказал Батманов, довольный поездкой.

— Они сделают больше, чем обещали, — убежденно проговорил Михаил Борисович. — Они всегда делают больше, чем обещают.

Руководителей стройки тревожило и положение с людскими ресурсами. По расчетам Беридзе и Гречкина требовалось, по крайне мере, удвоить количество рабочих рук. На участках нехватало плотников, шоферов, сварщиков, связистов, чернорабочих. Намеченные на зиму планы могли провалиться. Волна эвакуации с запада сюда не докатилась. Выход был один: найти нужных людей в самом крае, хотя он всегда, даже в мирное время, испытывал нужду в людских резервах. Батманов вместе с Залкиндом решили съездить в Рубежанск, чтобы добиться решения вопроса о рабочей силе.

Подготовка к зимним работам происходила как бы безотносительно к тому, найдены или нет новые технические решения.

— Батманов действует так, будто мы уже преподнесли новый проект на блюде и нам все видно до дна, — с некоторым беспокойством заметил Ковшов, выходя вместе с Беридзе от начальника строительства после очередного диспетчерского совещания.

— Он надеется на нас, друг Алеша, — отозвался Беридзе. — И, кроме того, будучи хитрецом и большим дипломатом, знает, как воздействовать на личности вроде нас с тобой. Хочешь — не хочешь, ощущение сейчас такое: долг за тобой растет, и вообще ты один виноват во всем и чуть ли уже не тормозишь стройку. Неверно, скажешь?

— Верно. Ты поймал меня как раз на том, что я решил собрать моих людей и подкрутить гайки.

В действительности поиски новых технических решений были далеки до окончания. За десяток лет советские инженеры накопили на Дальнем Востоке немалый опыт строительства железных дорог, мостов, сложных промышленных сооружений, разгадали многие тайны вечной мерзлоты. Но строить нефтепровод здесь еще не приходилось.

Обычно каждому строительству предшествует кропотливое изучение обстановки и условий, заблаговременная работа по изысканиям и экспериментам. Это тем более было необходимо для такого нового дела, как укладка нефтепровода. То, что сделали Грубский, Тополев и их помощники, не отвечало задаче и в лучшем случае могло служить трамплином, отталкиваясь от которого следовало искать иную, единственно правильную техническую концепцию.

Времени для длительной подготовки уже не оставалось. Беридзе пришлось делать все сразу: перестраивать аппарат, заниматься изысканием и проектированием, практически руководить участками. Он заново организовал производственно-технический отдел с несколькими отделениями по отраслям производства и с большой проектной группой, куда свели воедино всех специалистов, знакомых с проектированием. Во главе отдела поставили Ковшова, его заместителем — Тополева. Батманов и Беридзе пришли к выводу, что теперь в руководстве отдела многообещающе сочетаются энергия и решительность молодого инженера с опытом и осмотрительностью старого маститого специалиста.

Новый отдел тотчас же был вовлечен в работу, главный инженер буквально забрасывал Алексея и его людей заданиями. Идеи Беридзе рождались так быстро, казались столь неожиданными и смелыми, что озадачивали даже видавших виды инженеров. Предложения, сыпавшиеся, как снег на голову, вызывали у них порой сомнения и даже недоумение.

Сравнительно легко они приняли указание Беридзе спроектировать организацию работ по ледовой дороге для перевозки грузов на автомашинах, тракторах и лошадях. Георгий Давыдович представлял себе этот путь по замерзшему Адуну, как мощную магистраль, подобную железнодорожной. где движение идет по строжайшему графику. Алексей, обдумав задание, передал его в развернутом виде проектировщикам, и те успешно разрабатывали все, касающееся дороги на льду: и способы ее расчистки от торосов, и средства борьбы со снежными заносами, и приспособления для транспортировки громоздких грузов — труб, локомобилей, частей оборудования.

Не без скептицизма было встречено распоряжение Беридзе о переделке проекта по «барьерным местам» — так назывались наиболее сложные и трудоемкие объекты строительства вроде переходов через реки и перекачечных станций. Беридзе требовал предельно сократить объемы работ за счет второстепенных сооружений.

Но вот главный инженер неожиданно предложил почти на всем материковом участке трассы изменить ее направление, перенести с правого берега на левый... Эта идея покачалась проектировщикам неправильной и просто неосуществимой. Правда, перенос трассы спрямлял ее, укорачивал протяженность нефтепровода и позволял обойти стороной цепь возвышенностей правого берега. Однако проведенные раньше изыскания решительно отвергли этот вариант, так как было установлено, что левый берег при разливе реки сильно затопляется. К тому же перенести трассу — значило вовсе отказаться от работы, уже проделанной на правом берегу, и заново отстраивать участки на левом.

Это всех смутило. «Дровосек какой-то, рубит с плеча, как по бревну», — шушукались в отделе. Руководитель проектной группы Кобзев — добросовестный и трудолюбивейший инженер с мягким неэнергичным лицом и вечно всклокоченной прической — предостерегал Алексея (он сразу почувствовал расположение к нему):

— Смотрите, Алексей Николаевич, заведет он нас в дебри непролазные! Лучше бы поспорить с ним, переубедить, чем так-то подчиняться и делать заведомо бросовую работу.

Кобзев и все, кто принимал участие в создании старого проекта, еще не осознали до конца, что они так или иначе должны помочь Беридзе найти способы построить нефтепровод за год. Беридзе представлялся им человеком безрассудно азартным, действующим очертя голову. Они сочувствовали Алексею, полагая, что он чуть ли не по принуждению выполняет установки Беридзе и, подобно им, является своего рода жертвой обстоятельств.

Алексей оказался как бы в скрещении двух противоположно направленных сил. Он был самым доверенным лицом Беридзе и первым исполнителем его распоряжений. С другой стороны, именно он непосредственно руководил людьми, еще не избавившимися от влияния Грубского. Молодой начальник отдела терпеливо старался убедить людей в правоте Беридзе и использовал каждый повод, чтобы внушить им свою веру в главного инженера. Он-то знал, что скрывается за этой, кажущейся ненадежной, легкостью возникновения технических идей Беридзе. Главный инженер был из той породы новаторов, у которых открытия, изобретения и усовершенствования рождаются в пору, когда они нужны позарез, когда без них невозможно обойтись, Беридзе обладал способностью концентрировать внимание на одном, самом важном вопросе, не боялся риска и ответственности, имел отличную теоретическую подготовку и большую практику. Он жил, заканчивая одну и начиная другую стройку. И если б однажды попытаться выяснить, что же было главным во всей инженерной деятельности Беридзе, то оказалось бы: главным были его поиски выхода из разных критических положений и нахождения этого выхода.

Мысль о переносе трассы на левый берег пришла не случайно, не по наитию свыше. Еще в Москве, принимая новое назначение, он понял: успех дела будет зависеть от того, найдутся ли способы сжать время в три раза. С тех пор он думал только об этом. Как десятки раз раньше, перед ним стояла задача: обязательно найти выход. Беридзе хорошо знал Адун не по картам, а по изысканиям, в которых участвовал несколько лет назад. Его сразу поразило, что для укладки нефтепровода был выбран невыгодный, со многих точек зрения, правый берег. Вместе с Алексеем он немедленно поднялся на самолете в воздух, чтобы сверху прикинуть преимущества левого берега. Затем он внимательнейшим образом изучил черновые материалы старого проекта и убедился: левобережный вариант трассы предлагался изыскателями, но был отвергнут Грубским, так как участки левого берега затапливались во время паводков. «За границей построены десятки нефтепроводов, у нас это дело новое. И если авторитеты заявляют, что так нельзя строить, им надо верить на слово, они знают лучше нас», — так рассудил Грубский и переключил изыскания на правый берег.

Новый главный инженер не привык слепо доверяться даже самым уважаемым авторитетам. Отвергнутый Грубским вариант трассы слишком многое обещал, чтобы от него столь легко отмахнуться. Беридзе хотел убедиться лично, действительно ли велика опасность затопления левого берега. И на тот случай, если эта опасность оказалась бы реальной, Георгий Давыдович заранее решил поставить под сомнение и самый запрет строить нефтепровод в затапливаемых местах.

Никто, даже Алексей, не догадывался, ценой каких напряженных раздумий далось решение о новом направлении трассы на материке... Во второй, в третий и в четвертый раз Беридзе поднимался на самолете и мучил пилота, заставляя его часами кружить над Адуном... Запершись, сидел в кабинете, исчеркивая поправками листы топографических карт и чертежей проекта, и непрерывно дымил трубкой; воздух в помещении становился туманно-зеленым... По ночам, дома, он расхаживал по комнате или неподвижно лежал на диване, выставив торчком черную бороду.

Алексей, Батманов и Залкинд первыми узнали о решении главного инженера перенести трассу. Начальник и парторг одобрили идею, хотя и возникла она, на первый взгляд, неожиданно, казалась рискованной и требовала ломки многих участков. Алексей, разобравшись, какие выгоды сулит предложение Беридзе, возликовал. Главному инженеру пришлось даже расхолаживать своего помощника.

— Слишком-то не увлекайся, настраивайся на трудности, — советовал он, передавая Ковшову приказание начать немедленную разработку нового варианта проекта. — Придется много поработать, прежде чем все станет ясным для всех. Ты еще увидишь, кое-кому мое предложение придется не по вкусу...

Так и вышло. На другой день несколько обескураженный Ковшов рассказал Беридзе о том, как настороженно встретили проектировщики новое приказание. Алексей попросил главного инженера поговорить с людьми.

— Поговорить можно, друг Алеша, — согласился Беридзе. — Но никаким разговором не заменишь горячую работу. Мы увлечем людей делом. Пусть трудятся над проектом день и ночь — и, держу пари, твой Кобзев, а за ним и другие сделаются самыми верными нашими сторонниками.

Во всех этих хлопотах Грубский и Тополев держались особняком. Тополева совсем не было ни видно, ни слышно. Целыми днями он отсиживался в кабинете. После неудачных попыток сблизиться с ним Алексей решил до времени не беспокоить старика. Грубский в качестве референта начальника строительства аккуратно выполнял задания Батманова и ни во что активно не вмешивался. Наблюдая за стараниями Беридзе и Ковшова, он посмеивался над ними и прозвал их «открывателями Америк».

Услышав о последнем предложении Беридзе, бывший главный инженер со злорадством сказал прибежавшим к нему за советом проектировщикам из группы Кобзева:

— Бородач ведет вас напрямик в зал судебных заседаний. Я в компанию подсудимых попасть не желаю и посему остаюсь на позиции мирного созерцания неминуемой гибели — его и вашей вместе с ним.

Однако он не удержался в рамках созерцательной тактики. Ему передали, что Беридзе, одновременно с указаниями Ковшову по проекту, распорядился прекратить работы на отдельных участках правого берега и перебазировать их на левый. Дождавшись возвращения Батманова, вылетавшего на двое суток в Рубежанск, Грубский в присутствии начальника строительства обвинил Беридзе в неправильных и преступных действиях.

— Ваш проект еще не утвержден в высших инстанциях, — скандируя, говорил он. — Больше того, он еще не готов. Только бесшабашным легкомыслием можно объяснить ваши поспешные распоряжения. Раскройте их смысл.

— Вы не прокурор, и я не намерен держать перед вами защитительную речь, — ответил Беридзе маленькому желчному человеку.

— Отмените директивы Беридзе. Они ошибочны и чреваты губительными последствиями, — повернулся Грубский к Батманову. — Как начальник строительства вы рискуете головой из-за его опрометчивости.

Батманов почти предвидел протест Грубского и был внутренне готов к этому. Сейчас он решил, что надо осадить Грубского, поставить его на место, и одновременно подогреть Беридзе, дать ему почувствовать, какая ответственность лежит на нем. Батманов терпеливо выслушал горячий спор между старым главным инженером и новым и сказал твердо:

— Я не намерен брать опеку над главным инженером. Он такой же хозяин на стройке, как и я. Пусть распоряжается в меру данных ему прав и лежащей на нем ответственности. Что же касается моей головы, — не беспокойтесь, она у меня сидит на крепкой шее.

Грубский смешался. Иного отношения он ждал от начальника.

— Я обязан был вас предупредить. Теперь мне остается закрыть глаза на все происходящее, — с горечью и не без патетики произнес он и, явно разобиженный, вышел из кабинета Батманова.