"Северная Аврора" - читать интересную книгу автора (Никитин Николай Николаевич)3Покосы и уборка уже кончились. Клочки сена валялись повсюду. В этом году травы поднялись поздно, вторая половина июля была дождливой и холодной, с косьбой запоздали. Но и за Ческой, в полях, и на лесных опушках теперь уже стояли стога, точно длинные ржаные ковриги. Сараи были доверху набиты сеном. Деревня надежно запаслась кормами для скота. По вечерам молодежь гуляла. Вперемежку с деревенскими парнями стайками ходили по улице и бойцы. Женщины в праздничных сарафанах либо в сборчатых широких юбках и в пестрых кофтах с узкими рукавами сидели возле изб на завалинках и судачили. Однажды вечером Андрей увидел на улице чернобровую полную девушку в кокошнике. Он уже знал, что это Калерия, дочь Мелосеева. После петровок ее просватали за Сеньку-плотовщика, самого отчаянного парня на деревне. Вскоре ожидалась их свадьба. Люди и вправду болтали, будто до Калерии Сенька бегал к Любе, но Андрей по-прежнему не верил этому. Калерия шла с подругами. Вслед за ними плелся Пашка, приятель Семена, босиком и с гармонью. Возле церкви толпился народ. Через раскрытые двери церковного притвора виден был иконостас, озаренный немногими свечами. Из церкви доносился запах ладана, слышны были возгласы священника, пение стариков и визгливый голос Мелосеева, стоявшего на клиросе. Всенощная уже кончалась. Гармонист, проходивший мимо церкви, не стесняясь, пел свое: Калерия обернулась и погрозила гармонисту кулаком. – Доехало, – засмеялись бабы на завалинке. – Кошку бьют, невестке наметки дают. С выгона показалось стадо. Впереди него неторопливо шел бык с железным кольцом, пропущенным сквозь ноздри. Позади стада брели пастухи в лаптях, с батогами. Стога курились от сырости. Мычали коровы, позвякивали колокольчики. За линией окопов, вырытых неподалеку от деревни, отряд выставлял дозоры. Они либо углублялись на две или на три версты в лес, либо подходили к грунтовой дороге, идущей сюда из города Онеги. В этих же местах лежали по канавам секреты. Каждый секрет состоял из двух человек. Старшим одного из секретов сегодня был назначен Иван Жарнильский. Вместе с молодым бойцом Маркиным он подошел к логовинке пересохшего ручья, протекавшего неподалеку от берега реки Онеги. Обменявшись с товарищами паролем и отзывом, они залегли. Жарнильский выкопал в сене пещерку с таким расчетом, чтобы просматривалась дорога и кусок поля за ней. Лежавший рядом с ним Маркин зевнул во весь рот и сладко потянулся. – Раззевался, как лошадь! – с досадой сказал ему Иван. – Рановато! Нам до полночи тут барабанить. Ты на природу любуйся. Смотри, как хорошо! – Вода да кочки… – вяло, со скукой в голосе отозвался Маркин. – Ну, и довольно, – сказал Иван. – Для красоты много не надо. – Неправильно Драницын дежурство распределил, – сказал Маркин. – Отдежурим до полночи, а в четыре опять заступать. Дорога, то да се… Факт, не зыспишься. – Зато сразу отделаемся. И с колокольни долой. Живи, как хочешь, цельные сутки… Пойдем, Маркин, завтра рыбку половим. Я вчера из проволоки крючки обточил. Славные вышли крючки!.. Ты удить любишь? Но Маркин будто и не слыхал его. Вынув кисет, он кое-как слепил цигарку и подал табак Жарнильскому. Над болотом поднимался густой туман. – До костей проймет! – Маркин выругался. – Не нравится? – Чему тут нравиться? Иван засмеялся. – Живи ты легче, Маркин. Солдату, брат, ко всему привычку надо иметь, а ты все ворчишь. Ведь молодой еще… Кончим войну, дома обсушимся. Скоро скопом подымется весь народ. Полегче будет. Войну кончим через годок… Маркин усмехнулся. – Не смейся, Петра. Факт… – Иван говорил с полной убежденностью. Глаза его, круглые, точно у птицы, добродушно глядели на Маркина. – Вчера письмо получил от отца… – начал Маркин. – Из Питера? – Из Питера… Маму, пишет, похоронил… Молодой боец вдруг стал совсем похож на мальчика. Глаза его заморгали. Иван расправил слежавшееся сено и сказал ему: – Сюда ляг, бочком! Удобнее… Что поделаешь? Смерть – дело обыкновенное. Удивляться нечему. И падать духом тоже не к чему. Слезы зря даны человеку, ей-богу. Я ими не пользуюсь. И тебе не советую, Маркин. Стемнело. В далеких избах Ческой засветились огоньки. Бойцы замолчали, прислушиваясь к скрипу дергача на болоте. Вдруг Иван толкнул Маркина в плечо. Это было так неожиданно, что Петр вздрогнул. По глинистой тропинке, ведущей к реке, шли два человека. – Видишь? – шепнул Иван. Маркин всмотрелся. – Да, это они. Любка с Андреем, – ухмыльнулся он. – А я вот сейчас свистну! Спугну. – Не надо. Зачем? Люба держала Андрея за руку, как было принято здесь между девушками и парнями. Дойдя до Онеги, они присели на валунах. Было тихо. Трясогузки, попискивая на лету, носились над водой и глинисто-песчаными берегами. Андрей молчал, не зная, о чем говорить. Люба тоже молчала, покусывая травинку белыми зубами и вытянув босые ноги. Ее лукавые глаза иногда сами скашивались в сторону Андрея и словно спрашивали у него: «Ну, что ж ты… Так и будем молчать?» Губы складывались в задорную улыбку, будто она видела Андрея насквозь. Ему казалось, что она подсмеивается над ним. – А тебе долго учиться-то? – неожиданно спросила она. – Долго, – невольно улыбнувшись, ответил Андрей. – Года три-четыре, не меньше. Но ведь сейчас вообще не до ученья. – Чего же так? – Ну как чего?… Сама понимаешь, какое сейчас время. Все нарушилось, вся обычная жизнь. – И голова не варит? – наморщив брови, серьезно спросила Люба. Андрей рассмеялся. – Нет, варит… Только я сейчас и думать не могу о своей науке. – Ишь ты, – пробормотала Люба. – А ты расскажи-ка, о чем думаешь? Не дождавшись его ответа, она встала, положила руку ему на плечо и сказала: – Пойдем. Скучно сидеть… Они вошли в густой ольшаник и пошли по тропинке, точно по зеленому коридору. Пахло влагой. – Скучно мне, – сказала она. – Неужели так и пройдет моя жизнь возле затона? Болота да избы. Страсть как хочется в Питере побывать. Громада, говорят, гранит да камни. И будто есть дворец, у самой реки, на балкон Ленин выходит… – Это было в семнадцатом году, перед восстанием, – горячо заговорил Андрей. – Отовсюду, со всего города рабочие приходили к особняку Кшесинской. Ильич с ними говорил. Я тоже там бывал, тоже слушал Ленина. – Значит, правда! – Лицо у Любы оживилось. – Николка мой баял, да я не особенно верила… будто сказке… – А мужа ты все-таки вспоминаешь? – после небольшой паузы спросил Андрей. – Любила его? – А как же? Только позабывать нынче стала… Прожили-то без году неделю. – Люба задумалась. – Мы с Николкой после войны собирались по рекам скитаться. У нас реки жемчужные. Было время, старики жемчугом промышляли. Вот и мы думали жемчуг искать… Только все это тоже сказки! Нет, в городе лучше жить, – неожиданно для Андрея прибавила она. – А чем же здесь плохо? – спросил Андрей. – Здесь? Словно недовольная чем-то, Люба закусила бахрому на конце платка, потом выпустила ее из зубов. – Здесь? – тихо повторила она. – Здесь плохо. Живешь, как на блюдечке. Что это за жизнь. – А ты разве жила в городе? – Конечно, жила… Я-то ведь вологодская сирота… – она фыркнула. – Я до Николки на кожевенном заводе работала. Видал в Вологде? Завод не маленький… В глазах Любы, на тонких и красных, как земляника, губах опять появилась улыбка. Задрожали ресницы. Сдерживая внезапно охватившее его волнение, Андрей встал и посмотрел на часы. – Не пора ли домой? – спросил он. – Домой? Ишь ты… Сам звал на Онегу… Бесил, бесил, а теперь голову повесил? – Люба засмеялась. – Вот блажной! Где-то вблизи зашлепали по воде весла. Из тумана послышались голоса. – Кто там торбает, рачий царь? – закричала она. – Эй, выходи! Все на реке затихло. Люба посмотрела на небо и вдруг опомнилась. – Господи, ведь скотина уж давно пришла… – быстро заговорила она. – Мне домой надо. Да не осерчал ли ты за смехи мои? Ты не серчай, дружок. Я не в обиду, Андрюша… Ах ты, карандашик! Она неожиданно обвила шею Андрея одной рукой, нагнулась и крепко поцеловала его прямо в губы. – Вот так-то лучше… – сказала она улыбаясь. – Люба, Люба моя… – повторял Андрей, обнимая ее за плечи. – Люба? Ну?… – словно удивившись и по-прежнему с усмешкой, протянула она. – Врешь!.. И батя… да все кличут Любкой! По Сеньке и шапка! Веселей так-то… – Нет, ты моя люба… – Бегти надо… Пусти-ка, дружок… Ну, пусти теперь, ясно солнышко! – прошептала Люба. – Куда же ты, погоди немножко, – шептал Андрей, стараясь привлечь ее к себе. – Пусти! – властно сказала Люба, вырываясь из его рук и побежала к берегу. – Люба! – воскликнул Андрей. Она оглянулась и крикнула: – Не ходи за мной! Андрей остался один. Ему хотелось смеяться от радости, от необыкновенного, неизвестного ему, до сих пор ощущения счастья. В эту минуту до него опять донесся звук шлепающих по воде весел. Из-за кустов ольхи выскользнула лодка. Прошуршав днищем о глину, она вонзилась в берег. Из лодки вышли Сергунько и Сенька-плотовщик. Они прошли мимо, не заметив Андрея. «Неужели Валерий прав?… – думал Андрей. – Неужели так бывает в жизни? Нет, не верю! Все равно… Да, все равно, я люблю ее…» |
||
|