"Ты плоть, ты кровь моя" - читать интересную книгу автора (Харви Джон)2Со своего места на верху грубо сложенной каменной стены Элдер наблюдал, как автобус движется по дороге, описывая крутой поворот, выше которого среди вырубки виднелась вересковая пустошь, а ниже лежали плодородные земли долины. Небо сегодня было чуть голубоватым, причем наиболее бледным оно казалось там, где, как бы закругляясь, встречалось с морем; горизонт выглядел какой-то бессмысленной игрой света, а на него был пришпилен силуэт большого корабля, кажется, танкера. Прямо как на иллюстрации из детской книжки. Элдер знал, что скоро появятся лодки ловцов лобстеров, две или три – выйдут в море проверять сети, установленные вблизи берегового утеса, вне видимости с того места, где он стоял. Он наблюдал, как автобус остановился, как из него вылезла Кэтрин и подождала минутку, пока автобус не уедет, – одинокая фигурка на краю дороги, с такого расстояния едва узнаваемая невооруженным глазом. Но он все равно знал, что это она: знакомый поворот головы, знакомая поза. Кэтрин быстрым движением забросила на плечо свой рюкзак, поправила его, пристраивая поудобнее, и пошла через дорогу по направлению к переулку, который в конечном итоге приведет ее к коттеджу, где обитал Элдер. Спрыгнув со стены, он поспешно пошел через поле. Коттеджей было три, они стояли в ряд; их построили для семей батраков, которые в давние времена трудились здесь на земле. Позади них стоял одинокий дом и располагалась студия местной художницы, вполне приятной женщины, которая по большей части держалась сама по себе, просто кивая Элдеру, когда они встречались на дорожке, что вела вниз, к морю, и редко сама с ним заговаривая. – Вы не писатель? – поинтересовалась владелица коттеджа, когда Элдер платил задаток за первый месяц аренды. – Нет. А почему вы так решили? Она улыбнулась: – Ну, мы иногда пускаем их у нас пожить, в надежде подзаработать… Дэвид Лоуренс[3] – знаете, наверное? – жил тут со своей женой Фридой в одном из коттеджей. Кэтрин Мэнсфилд[4] тоже здесь жила, правда, недолго. – Правда? – удивился Элдер. – Да-да, действительно… Ну, про Лоуренса-то он по крайней мере слышал. Это было больше двух лет назад, ранней весной, почки еще не проклюнулись. Когда-то Элдер был офицером полиции Ноттингемшира,[5] инспектором уголовного розыска с тридцатилетним стажем, состоял в браке, который длился более половины этого срока, имел дочь четырнадцати лет, и вдруг, совершенно внезапно – или это ему так казалось? – сдался, вышел в отставку и бросил всех и вся. В стремлении убежать как можно дальше он случайно обнаружил это место, да здесь и остался. Две комнаты наверху, две внизу плюс еще кое-что немногое; мощенные каменными плитами полы, каменные стены; солнечный свет, когда падал соответствующим образом, пронизывал весь дом от фасада до задней стены. Если не считать поздравительных открыток, он никому не писал, а через некоторое время даже и про открытки забыл. Зато много читал. Попробовал Лоуренса, но скоро бросил. Нашел под лестницей небольшой запас книжек в отсыревших бумажных обложках: Пристли, Дюморье, Дорнфорд Йейтс. Когда и эти были прочитаны, он стал подбирать книги, оставшиеся после распродаж в церкви и прочих подобных мероприятий. Морские рассказы, как обнаружилось, нравились ему теперь более всего. Фористер, Риман (Александер Кент). В последнее время он пристрастился к книгам Х.Э. Бейтса.[6] Он и сам поражался, что его, более двадцати лет почти не бравшего в руки книг, так увлекают эти истории; буквально затягивают, заставляя забывать обо всем на свете. Вечерами иногда он включал радио, чтобы услышать хоть чьи-то голоса, но помнил при этом, что ему не нужно будет никому отвечать ни на какие вопросы. Остановившись сразу за последним коттеджем, он дождался, когда Кэтрин, миновав поворот, появилась в поле зрения. На ней были легкие прогулочные ботинки, носки поверх светло-зеленых колготок, кордовая юбка до колен, более темного оттенка, взятый у кого-то взаймы анорак, на несколько размеров больше, чем нужно, с расстегнутой «молнией». Увидев Элдера, она ускорила шаг и последний десяток ярдов преодолела бегом; ее волосы, каштановые и чуть вьющиеся, развевались позади так же, как когда-то у ее матери. – Папа! – Кэт! Он немного опасался некоторой ее скованности или застенчивости. Сколько они не виделись? Шесть месяцев? Даже больше. В последний раз они встречались прошлым летом, в Ноттингемшире это было, и накоротке. Но нет, она крепко обняла его, прижалась, и он ощутил под всеми одежками ее косточки, такие маленькие и хрупкие. Ее лицо, где-то внизу, прижималось к его груди, и он медленно, закрыв глаза, наклонился и прижался лицом к ее голове, тут же вспомнив, как пахли ее волосы, когда ей было два или три годика. – Пошли, – сказал он, отпуская ее и отступая назад. – Пошли в дом. Кэтрин не представляла, что ее здесь ждет: кучи нестираного белья и дырявые носки, пустые банки из-под пива, немытая посуда? Домик семи гномов до того, как туда явилась Белоснежка? Одинокий мужчина, совершенно опустившийся? Но нет, все здесь было в полном порядке и на своих местах; чашка с блюдцем, тарелка и миска, вымытые после утреннего чая, стояли в сушке, дожидаясь, когда их уберут. Конечно, он предпринял некоторые усилия перед ее приездом: все пропылесосил, прибрал, вытер пыль. – Чай или кофе? Не растворимый кофе, настоящий, из зерен. Кэтрин стряхнула с плеч свой анорак и повесила его на спинку кресла. – Ты же не пьешь кофе. Ты же всегда терпеть не мог его запах. – Ну, вкусы меняются… Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц: – Чаю бы неплохо выпить. – У меня байховый, «Пи-джи типс». – Да все равно. Пока отец возился на кухне, Кэтрин прошлась по дому. Мебель ему досталась вместе с домом, решила она, мебель того сорта, что всегда огромными грудами валяется под объявлениями о выезде. Занавеси в цветочек, тростниковые циновки на полу. Книжный шкаф, битком набитый книжками в бумажных переплетах. Тяжелый обеденный стол, там и сям украшенный круглыми следами от посуды и с царапиной на одной стороне. На узкой каминной полке фотография в простой черной рамке – она сама в возрасте четырнадцати лет, незадолго до того, как все у них развалилось; на решетке камина заранее приготовлены дрова, уголь и бумага для растопки. Ни стерео, ни телевизора. Наверху дверь в комнату отца была распахнута настежь: виднелась кровать, аккуратно застеленная стеганым одеялом, взбитые подушки; на небольшом столике – радиобудильник, лампа, пустой стакан, книга. – Кэтрин, чай готов. Бросив свой рюкзак на односпальную кровать в соседней комнате, она спустилась вниз. Было достаточно тепло, чтобы посидеть в небольшом садике позади дома, бриз с моря был свежий, но не слишком холодный. Конец апреля – солнце еще высоко в небе, но почти не греет. В конце садика виднелась низкая каменная стена, уходящая в поле, где паслась скотина – белые и черные туши, низко опустившие головы. На ветвях стоящего неподалеку дерева пронзительно трещали две сороки. – Ну как доехала? – Отлично. – Последний отрезок – автобусом или поездом? – Ни то, ни другое. – Это как? – Голосовала. – Как? Кэтрин вздохнула: – Ловила попутные. Добралась на них до самого Пензанса, а уже оттуда – автобусом. – Я же послал тебе денег на дорогу. – Да вот они. – Она привстала со стула. – Можешь забрать назад. – Да я вовсе не это имел в виду. – А что? – Я про попутки. Это небезопасно. И нет никакой необходимости… Это же… – Да ладно тебе, это вполне безопасно. Я же доехала, сам видишь. В целости и сохранности. – Обратно поедешь поездом. Даже если мне самому придется тебя на него посадить. – Хорошо. – Я серьезно, Кэтрин. – Я тоже. Хорошо. Но при этом она улыбалась, а вовсе не хмурилась, как бывало когда-то. – Как чай? – спросил Элдер. Кэтрин пожала плечами: – Чай как чай. Они брели по узкой тропинке между полями, мимо ферм, туда, где утес нависал над морем. – Так чем ты тут занимаешься целыми днями? – Она широко развела руки. – Рыбу ловишь? – Не совсем. – Иной раз он выбирался в Ньюлин, посмотреть, как разгружают свежий улов, покупал себе макрель или камбалу и привозил ее домой. – Я бы с ума здесь сошла. Через неделю. Элдер улыбнулся: – Посмотрим. – Пап, я столько здесь не останусь. – Я знаю. – Он-то надеялся, что она поживет у него подольше. – У нас будет вечеринка, в субботу. И я хочу там быть. Элдер указал ей, куда ведет тропинка между двумя скальными выступами: – Если пойти туда дальше, мы сможем обогнуть утес и вернуться через дальние поля. – О'кей. – И на короткое время она взяла его за руку. В тот вечер они отправились ужинать в паб между Тревеллардом и Сент-Джастом. Дюжина столиков в общем зале, отделенном от большого бара, и почти все заняты. Кэтрин переоделась в длинную джинсовую юбку и майку, которая облегала ее плотнее, чем Элдер считал удобным. Сам он надел свои обычные синие джинсы и выгоревшую хлопчатобумажную рубаху с темно-синим свитером, брошенным сейчас на спинку стула. Элдер заказал баранье филе и потом наблюдал, довольный, как Кэтрин за обе щеки уплетает жареное мясо. – На этой неделе, значит, никакого вегетарианства? Она улыбнулась и показала ему язык. Когда унесли пустые тарелки, они уселись поудобнее, беседуя о том о сем, и шум, стоявший в зале, как бы отгораживал их ото всех остальных. – Как твои спортивные успехи? – Все о'кей. – А весенние тренировки? – Тоже. Кэтрин начала серьезно заниматься бегом, когда ей было лет десять, и именно Элдер первым стал поощрять это: сам бегал вместе с ней, был ее тренером. В первый раз выступая за свой клуб на дистанции двести метров, она пришла третьей и была самой юной в этом виде соревнований. – Первые соревнования, должно быть, скоро? – Чемпионат страны, в середине месяца. – На какие дистанции будешь бежать? Двести и триста метров? Кэтрин покачала головой: – Только на триста. – Отчего? – Там я могу выиграть. Элдер рассмеялся. – Что смеешься? – Да так, ничего. – Думаешь, я такая тщеславная? Гонюсь за славой? – Нет. – Именно так ты считаешь. – Нет, – повторил Элдер. – Уверенная в себе, так бы я тебя назвал. Целеустремленная. Тут она посмотрела на него: – Может, мне приходится быть такой. Перехватив взгляд официанта, Элдер дал ему знак принести счет. Кэтрин вертела серебряное колечко на мизинце левой руки. – А как мама? – Сам у нее спроси. – Я тебя спрашиваю. Вытащив из сумки мобильник, она положила его перед ним на стол: – Спроси у нее сам. Едва взглянув на принесенный счет, он протянул свою кредитную карточку и взял свитер со спинки стула. Кэтрин убрала непонадобившийся телефон с глаз долой. Он медленно вел машину по дорожке. Мелкие камешки хрустели и перекатывались под колесами. Свет на верхнем этаже они оставили непотушенным. – А я здорово устала, – сказала Кэтрин, когда они вошли в дом. – Думаю, мне лучше прямо в постель. – Конечно. Тебе что-нибудь еще нужно? Может, чаю или… – Нет, спасибо. И так отлично. Она приподнялась на цыпочки, и ее губы скользнули по его щеке. – Спокойной ночи, папа. – Спокойной ночи. Он налил себе в стакан немного виски «Джеймисон» и вышел из дома. Там, во мраке, тенями теснилась скотина, а когда он двинулся, что-то мелкое торопливо пробежало вдоль стены. Из темной массы моря то и дело брызгали тонкие лучики света. Может быть, хоть сегодня, когда Кэтрин спит в доме, этот проклятый ночной кошмар оставит его в покое. |
||
|