"Магический круг" - читать интересную книгу автора (Нэвилл Кэтрин)

ЗМЕЯ

З м е я. Змея не умирает. Вот увидишь: наступит день, я сброшу с себя свою прекрасную кожу и стану новой змеей, с новой, еще более прекрасной кожей. Это и называется рождением. Е в а. Я это уже видела. Очень красиво. З м е я. Если я могу даже это, значит, я могу все. Повторяю тебе: я очень хитра. Я не раз слышала, как вы с Адамом спрашиваете друг друга: «Почему?» Верно — почему. Вы видите что-нибудь и задаете себе вопрос: «Почему?» А я придумываю такое, чего никогда не было, и говорю: «Почему бы нет?» Джордж Бернард Шоу. Назад к Мафусаилу

Полезно иногда покататься пару часов по заснеженным дорогам Айдахо и Вайоминга. К тому же у меня впервые после возвращения из Сан-Франциско появилась возможность хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию. Господи, неужели с тех пор прошло чуть больше суток?

После недельного отсутствия меня ждали новое задание и босс, слегка недовольный тем, что меня не особо порадовала перспектива поездки в Россию. Раз уж на второй день по возвращении я без уважительной причины смылась с работы, то, может, с меня снимут это новое задание? Сегодня мне нужно бы еще заехать в ковбойский салун и дождаться телефонного звонка. Но сейчас, из-за этой непредвиденной поездки, я не представляла, как вообще смогу вновь связаться с Сэмом. А когда я подъехала к концу равнины, мою истерзанную душу добила последняя горькая мысль: нельзя оставлять моего кота в доме злодея, тем более злодея, которому я еще не заплатила за этот месяц!

В конце плоскогорья дорога устремлялась вниз крутой спиралью и следовала дальше вдоль извилистого русла реки, таинственным образом выныривавшей из мелколесья. Я знала наизусть все ее излучины и повороты и неслась по крутым прибрежным склонам, как по слаломной трассе. Нырнув к шумному каскадному водопаду, я спустилась к череде горных лощин, проделанных бурным течением Снейка.

Снейк — одна из самых живописных рек в Северной Америке. В отличие от широких, благодушных рек Среднего Запада Снейк ведет себя соответственно своему названию — точно темная и таинственная рептилия, которая чувствует себя привольно лишь в диких и неприступных горных расселинах. От Йеллоустоуна в Вайоминге на протяжении тысячи миль она змеится узкой извилистой лентой, пересекая Айдахо, Орегон и штат Вашингтон, где вливается в могучую Колумбию, стремительно несущую свои воды навстречу океану. Но зеркально сияющие воды спокойного на вид Снейка таят в себе коварство змеи, чьи движения молниеносны, а укусы зачастую смертельны. У этой реки очень сильное и быстрое течение с неприметными, но глубокими заводями, в которых редко удавалось отыскать унесенные ею тела. На самом деле Снейк безвозвратно проглатывал даже автомобили. Возможно, этим объясняются слухи об огромном чудище, которое обитает в этих водах и пожирает все, что сможет утащить в свое подводное логово.

Как обычно в это время года, нижнюю долину покрывал густой влажный туман, образованный внедрением теплых речных вод в морозный воздух. Перед спуском в нее, пока дорога была еще видна, местные жители обычно тщательно проверяли, нет ли впереди других машин, чтобы не столкнуться с ними в молочном тумане. Именно тогда я и заметила в зеркало заднего вида плавно вырулившую из-за поворота машину — знакомый серый автомобиль со служебными номерами, принадлежавший к обширному парку нашего ядерного центра, где любой из десяти тысяч служащих мог взять машину для поездки по служебным делам. Но разве могли быть служебные дела в этой дикой долине? А использование служебных машин для развлекательных прогулок или в личных целях каралось большим штрафом, вплоть до увольнения с работы.

Но возможно, слежка за мной уже считалась служебным делом, подумала я. Ведь Сэм же сказал, что за мной будут следить постоянно. Если даже Оливер оказался приобщенным к этой тайной организации, то кто знает, сколько еще задействовано шпионов? Я не могла разглядеть водителя через лобовое стекло, но, увидев, что эта машина вновь появилась из-за последнего поворота, убедилась, что она преследует именно меня.

Однако, зная каждую излучину и выбоину на здешних дорогах, я знала также, что удобнее всего отделаться от этого шпиона в тумане. Поэтому на последнем крутом спуске я резко прибавила газу. Перед тем как нырнуть в туман, я заметила, что он тоже увеличил скорость, поднимаясь по склону. Потом клубы густой облачности изолировали нас друг от друга. В полной тишине я неслась на машине сквозь туманную пелену по петляющей и извивающейся, как змея, дороге.

Казалось, целую вечность кружила я по этим крутым расселинам в удушающе ватном тумане, хотя автомобильные часы сообщили мне, что в реальности прошло всего двадцать минут. Я знала, что на подъеме к перевалу дорога вскоре опять вынырнет из тумана. Там нам встретится развилка, предоставляющая на выбор несколько путей, ведущих в долину Джэксона. Едва завидев в тумане первый знак поворота, я резко тормознула и съехала с дороги. Потом выключила мотор и для лучшей слышимости приоткрыла окно.

И минуты не прошло, как эта служебная тачка прокатила мимо. Но я лишь услышала шум мотора да разглядела в тумане смутные темно-серые очертания. Подождав добрых пять минут, я продолжила свой путь.

Дорога за перевалом была чиста, и у меня опять появилась короткая передышка для раздумий. А раздумывала я о том, что за рукопись попала мне в руки, почему все так стремятся завладеть ею и с чего вдруг она оказалась руническим манускриптом. Естественно отпадал вариант с письмами бабушки Пандоры или грешной тетушки Зои. Вряд ли также эти документы имели отношение к раритетам, принадлежавшим множеству легендарных знаменитостей, с которыми они, как известно, общались на протяжении долгой жизни. И хотя подобная кельтская письменность существовала тысячи лет назад, бумага манускрипта, лежавшего на соседнем сиденье, даже не начала желтеть, да и чернила совсем не выцвели, словно текст написан недавно. Вполне возможно, по моим понятиям, что Сэм сам придумал некую руническую шифровку, чтобы перевести суть оригинальных и, вероятно, более опасных документов — или просто чтобы дать ключ к разгадке того, где искать исходные материалы, если с ним случится что-то непредвиденное.

Я никак не могла взять в толк, почему Сэму «пришлось избавиться» от этого манускрипта. Если известие о его смерти оказалось ложным, если все на этой планете узнали, что я стану единственной наследницей его состояния, если журналисты разнюхали достаточно, чтобы собраться на пресс-конференцию и просить о предоставлении эксклюзивных прав, и если даже моего домовладельца привлекли к слежке за мной, то вся эта заварушка, похоже, предназначалась для того, чтобы выманить из тайного укрытия того, кто по какой-то причине стремился заполучить подлинную рукопись. А мне уготовили роль приманки.

И тогда я точно поняла, что должна сделать: надо спрятать эти материалы в таком хитром месте, чтобы, кроме меня, никто — включая и Сэма — не смог их найти. И я отлично знала такое местечко.

Как удачно, что я захватила лыжи!


В долине Джэксона я припарковала машину на стоянке перед Большими Титонами — или «большими титьками», как французские охотники окрестили эти устремленные в небо горные вершины, напоминающие женскую грудь. Запихнув манускрипт в один из моих потрепанных брезентовых рюкзачков и достав из багажника привычно лежавшие там теплые носки, перчатки, куртку и серебристый лыжный костюм, я отправилась в дамскую комнату горного приюта, чтобы превратиться в Снежную Королеву. Потом я купила чашку кофе, разменяла в кафе мелочь и сделала требуемый этикетом междугородный звонок Поду, чтобы объяснить мое отсутствие в практически первый полный рабочий день. Мне хотелось убедиться, что он не перешел к наступательным действиям, узнав, что после нашей вчерашней легкой размолвки я не удосужилась сегодня утром явиться в контору.

— Бен, куда ты подевалась? — спросил он, как только его секретарша соединила нас.

— Вчера вечером я вдруг поняла, что мне необходимо собрать дополнительные данные в западном центре, откуда я вам и звоню, — солгала я.

Ядерный центр в высокогорной пустыне Арко, где работали пятьдесят два опытных реактора, находился в трех часах езды в противоположном направлении от нашего городка, из которого я так поспешно укатила. Но следующие слова Пода, похоже, сделали мою ложь смехотворно излишней.

— Мне пришлось изрядно погонять за тобой Максфилда, поскольку он первый пришел сегодня на работу. В город неожиданно вернулся Вольф Хаузер и заскочил к нам с утра пораньше. Он обрадовался, что ты присоединишься к его проекту, и хотел сразу же встретиться с тобой, так как потом ему опять надо было уезжать по делам в другой район. Мы позвонили тебе домой, но ты уже уехала. Поэтому мне пришлось попросить Максфилда перехватить тебя на почте.

— Почему это на почте? — произнесла я, надеясь, что мне удался некий небрежный тон, хотя в ушах у меня звенело и голова опять начала побаливать.

Почему, черт возьми, на почте? Стараясь не раскрывать своих козырных карт, я пыталась незаметно заглянуть в чужие: неужели Под тоже замешан? Я больше никому не доверяла, а такая установка едва ли способна излечить паранойю. Но шеф продолжал говорить:

— Вчера после твоего ухода с работы мне позвонила некая дама из «Вашингтон пост». Она сказала, что уже несколько дней пытается связаться с тобой по поводу каких-то ценных бумаг, которые, как ей стало известно на пресс-конференции, должны быть отправлены тебе. И эта газетчица срочно хотела договориться с тобой об их приобретении. Я сказал, что позабочусь о том, чтобы ты перезвонила ей сегодня. А когда Хаузер изъявил горячее желание видеть тебя нынче утром, то мне пришло в голову, что ты, возможно, забираешь свою посылку на почте — учитывая, что ты ожидала получения важных документов. Поэтому я сразу послал туда Максфилда. Но когда он в итоге нашел тебя… В общем, он весьма удивил меня рассказом о твоем поведении.

Я догадывалась, каков был этот рассказ: как я укатила, едва не припечатав Оливера к тротуару, невзирая на то что он держался за дверцу моей машины. Я вела себя глупо, и это еще мягко сказано. Однако, хотя ситуация объяснилась довольно просто, у меня оставалось несколько щекотливых вопросов. К примеру, кому из них — Поду или Оливеру — пришла в голову идея забрать мою посылку. Но я не могла придумать, как выяснить это, чтобы Под не догадался, что документы уже получены.

— Значит, вся проблема в том, что мне опять не удалось встретиться с доктором Хаузером, — извиняющимся тоном произнесла я. — Ну, так уж получилось. Я тоже очень торопилась, поэтому не заметила, что Оливер стоит так близко к машине. Передайте ему мои извинения в том, что я едва не отдавила ему ноги. — Потом я добавила более осторожно: — Видимо, мы с доктором Хаузером курсируем параллельными рейсами, как два корабля во мраке ночи. Возникли непредвиденные осложнения, но я уверена, мы с ним скоро встретимся. Я обдумала ваше предложение вчера вечером и согласна с вашими мудрыми доводами: нельзя упускать такой отличной возможности для карьерного роста.

И я почти не кривила душой, нахваливая мудрость Пода. Возможно, именно пережитые мной стрессы и треволнения подтолкнули меня к мысли, что все мои знакомые сговорились следить за мной. Может, мне на самом деле необходимо ненадолго уехать в Россию, чтобы столкнуться с иной реальностью, отличной от моей собственной, которая приобретала весьма «виртуальные» черты. Самое время для Schuss[14] при помощи скоростного спуска на лыжах, чтобы прочистить мои микропроцессоры.

Я сказала Поду, что успею вернуться на работу до конца дня, и отсоединилась. Мне стало легче оттого, что Оливер оказался под сомнением как кандидат на роль шпиона, гангстера и потенциального живодера. Но все-таки надо было соблюдать разумную предосторожность и спрятать эти документы в таком месте, где никто не сумел бы найти их — возможно, даже я сама.


Вагончик фуникулера отправлялся наверх только через полчаса. За это время собралось так много пассажиров, что они набились в подъемник, как сельди в бочку, по полной программе загрузив его перед тем, как он покатился через глубокие ущелья по выглядевшему крайне ненадежно тяговому канату. Стиснутая толпой беспокойных туристов со Среднего Запада и из Японии, я стояла, прижавшись щекой к оконному стеклу, и внизу перед моими глазами открывался очаровательный пейзаж двухтысячефутовой глубины, в которую мы можем навернуться, ежели наш вес окажется слишком велик для этой оранжевой развалюхи. Наверное, было бы проще и быстрее воспользоваться кресельным подъемником. Но я сомневалась, что сумею найти нужное мне место, если не начну от своеобразной «печки», от знаменитых Сциллы и Харибды.

Сцилла и Харибда — парочка моих любимых скал. Это гигантские островерхие каменные бельведеры, стоящие рядом, между которыми, едва выбравшись из гондолы, вынужден проезжать каждый лыжник — если, конечно, не захочет обойти их и спуститься по глубокому свежевыпавшему снегу. Изредка и я решалась на это, но только не сегодня, когда мне пришлось бы удерживать равновесие на коварном склоне с увесистым тайным манускриптом за спиной.

Узкий и крутой спуск между этими двумя черными скалами, достигавшими тридцатифутовой высоты, был всегда очень скользким, отполированным до ледяного блеска множеством лыжников. Он напоминал глухой туннель, свет в который проникал только через узкую небесную щель. На этой раскатанной лыжне невозможно было даже слегка притормозить, не говоря уж о том, чтобы полностью контролировать спуск.

Однажды в середине лета я гуляла по здешнему нижнему лугу и попыталась забраться наверх по ущелью между Сциллой и Харибдой. Но склон оказался слишком крутым для пешего подъема: тут потребовалось бы альпинистское снаряжение. Однако спускаться по снегу было гораздо проще, требовались лишь железные нервы. Нужно было просто сгруппироваться и, удерживая равновесие, пронестись по ущелью, молясь, чтобы при вылете из его сумрака на свет божий не столкнуться с ледяными выбоинами или буграми.

Вместе с остальными «селедками» я с трудом выбралась из бочкообразной гондолы. В лесу лыж и палок, облепившем бока вагончика, я нашла свои. Немного потоптавшись около верхнего теплого домика, я сбила с ботинок снег, застегнула лыжи и, неспешно протирая защитные очки, пропустила вперед всех моих попутчиков, стремившихся покорить эти горы. Мне хотелось, чтобы на выезде из ущелья меня ждал чистый склон, не только чтобы избежать столкновений с упавшими телами, обычно в изобилии валявшимися на склоне под Сциллой и Харибдой, но главное, чтобы без лишних свидетелей отправиться на поиски выбранного мной укромного местечка.

Следующая гондола должна была прибыть только через полтора часа, поэтому, когда вся суматоха улеглась вместе с исчезнувшей толпой, я в гордом одиночестве устремилась вниз по склону. В наступившей тишине, нарушаемой лишь шуршанием лыж по снегу, я подошла к этой круче и стремительно понеслась между поблескивающими черными мастодонтами Сциллы и Харибды.

Умудрившись не сойти с лыжни, я вылетела из ущелья, где сильный порыв бокового ветра резко взметнул мой рюкзачок. Я пошатнулась и начала заваливаться, но устояла, перенеся вес на правую половину тела и прочертив перчаткой по снегу. Выпрямившись, я вновь подалась влево, двигаясь вниз словно конькобежец, пока полностью не восстановила равновесие.

Глубоко вдохнув чистый поднебесный воздух, я окинула взглядом горные хребты. На горизонте величественно вздымался мой ориентир, Гранд-Титон. Чтобы найти заветную расселину и пещеру, мне нужно было для начала спуститься к его подножию. И в этот момент мне показалось, что я слышу за спиной тихую лыжную песню, исполняемую в дуэте со снегом. Странно, поскольку я находилась на самом высоком лыжном склоне горы и, как мне думалось, пропустила вперед всех доставленных наверх гондолой подъемника.

— Вы довольно ловко проделали Wedeln,[15] — серьезно произнес прямо за моей спиной голос с заметным немецким акцентом.

По нашим лыжным трассам носится множество туристов из Германии, сказала я себе. Это невозможно.

Но оказалось — возможно. Он притормозил рядом со мной, и я предпочла остановиться, вновь почувствовав легкую слабость в коленках. Он снял очки, нацепил их, как резиновую ленту, на рукав строгого черного лыжного костюма улыбнулся мне потрясающими бирюзовыми глазами.

— Доброе утро, доктор Хаузер, — умудрилась сказать я. — Почему вы вдруг решили покататься на лыжах в рабочее время?

Потом я овладела собой. Такая встреча вряд ли была случайным совпадением. А значит, в ней могла таиться опасность. Поэтому я вновь направилась вниз по склону.

— Я мог бы задать вам тот же вопрос, мадемуазель Бен, — отозвался он, легко догнав меня. — Мне поручено руководство одним крайне важным проектом. Но вас, очевидно, что-то в нем не устраивает.

Глянув в его сторону, я отметила, как красив его рот и лицо с высокими скулами.

Мы практически одновременно — и весьма своевременно — отвели глаза друг от друга, поскольку едва не налетели на бугор. Объехав его, мы вновь соединились, и доктор Хаузер рассмеялся. Мы спускались вниз бок о бок на хорошей скорости. Вдруг совершенно неожиданно для меня он, упершись палками в снег, ловко перепрыгнул через лежавшее на пути дерево. Казалось, это не составило ему никакого труда; он продолжал плавно спускаться дальше, с легкостью скользя по волнам этого снежного моря.

Несложно было понять, как он узнал меня. В конце концов, по словам Пода, он просматривал мое досье и ознакомился не только с моими статистическими данными, но и с моими фотографиями. Однако это не объясняло, что он делает здесь в горах, в сотне миль от города. Словно прочитав мои мысли, он затормозил на лыжной развилке и, взметнув фонтан снега, повернулся ко мне.

— Ради встречи с вами мне уже пришлось проехать два штата и подняться на эту верхотуру. По-моему, вполне достаточно для одного утра. Давайте вернемся на лыжную базу, в верхний Schloss,[16] где я смогу угостить вас вкусным горячим ланчем. Там мы могли бы побеседовать и узнать друг друга лучше. Если, конечно, — добавил он, — вы не захватили с собой завтрак в рюкзаке.

— Нет, я с удовольствием приму ваше предложение, — ответила я, надеюсь, не слишком поспешно. — И мне очень жаль. Я не знала, что это вы преследовали меня.

— Извинения приняты, — с легким поклоном сказал он. — Но вы мастерски спрятались в тумане. Потеряв вас из виду, я проехался от развилки по всем трем направлениям, пока наконец не понял, что вы сделали. Скажите, где в Америке такая молодая женщина, как вы, могла научиться столь мастерски «терять хвост» — так, кажется, у вас говорят?

— Наверное, именно поэтому меня привлекла работа в охранной области. Меня всегда интересовали детективные истории, в смысле поиск, обнаружение и сбор тайных сведений.

— Так же как и меня, — с загадочной улыбкой сказал профессор Вольфганг К. Хаузер.


Когда мы закончили ланч в ресторанчике, пристроившемся, как птичье гнездо, на горном склоне лыжной базы, доктор Хаузер уже называл меня Ариэль и настаивал, чтобы я называла его Вольфгангом. Он показал мне, как устроить сиденье из наших курток, натянув их между воткнутыми в снег лыжами и палками. Мы сидели на солнце рядом с навесом, макая хрустящий черный хлеб в устричный соус и попивая ароматный Gluhwein,[17] приправленный гвоздикой и припудренный корицей.

Пока мы спускались к этому ресторанчику, Вольфганг щедро давал мне полезные советы по катанию на горных лыжах. Он был потрясающим лыжником, даже более искусным, чем Оливер. Меня с детства таскали по международным лыжным курортам, поэтому я могла отличить почерк мастера. Редкий лыжник с таким непринужденным и легким изяществом преодолевал сложнейшие горные трассы.

Когда мы начали неохотно собирать наши вещи, чтобы спуститься вниз, мой новоявленный коллега вдруг с озадаченным видом повернулся ко мне.

— Интересно, что же я получу в качестве оплаты за данные вам сегодня горнолыжные уроки?

— Ничего, кроме вашего же удовольствия, — ответила я, пытаясь завязать куртку на талии поверх лыжного костюма. — Всем известно, что австрийцы по природе своей обожают давать подобные уроки. Для вас это так же естественно, как дышать. Разве то, что естественно, нуждается в оплате?

Он усмехнулся, как мне показалось, слегка смущенно.

— Но я должен задать вам один серьезный вопрос, — сказал он. — Вы знаете, я действительно сразу узнал ваше лицо по фотографиям, вернее, только по глазам, когда вы вчера вошли в холл, вся закутанная и похожая на белого медведя.

Вот это да, он действительно прочел мои мысли!

— Мне хотелось поговорить с вами прямо там, но было как-то неловко делать это на глазах у окружающих.

Он взял у меня рюкзак, который я собиралась закинуть за спину, и поставил на снег, потом положил руки мне на плечи. Жар от его пальцев проник сквозь костюм и воспламенил мою плоть. Мне еще не встречался — даже во сне — мужчина, чей взгляд вызывал бы у меня слабость в коленках, а теперь такой мужчина еще и дотрагивался до меня. Но от того, что произошло дальше, я совершенно лишилась дара речи.

— Ариэль, вы знаете, что вскоре нам предстоит тесно общаться во время выполнения одного важного задания. В данных обстоятельствах, насколько я понимаю, не рекомендуется говорить того, что мне хочется сказать, но я ничего не могу с собой поделать. Я должен признаться, что мне будет трудно, очень трудно поддерживать с вами чисто рабочие отношения — тот тип отношений, который необходим для осуществления этого проекта. Уверяю вас, я и не предполагал, что такое может произойти. В сущности, такого со мной еще никогда не бывало…

Его голос затих, словно он ожидал какой-то реакции от меня. Но поскольку я, затаив дыхание, с надеждой ждала продолжения его откровений, он добавил:

— Не знаю, как поточнее выразиться, но, Ариэль, меня отчаянно влечет к вам. Я очень сильно… увлечен вами.

Его влечет ко мне?! Святое дерьмо! Понятно, что я изрядно влипла. Я готова была утонуть в бездонной глубине его бирюзовых глаз, смотревших сейчас на меня с таким пристальным вниманием. Этот парень внушал опасения не только своим видом, а в моей жизни уже с избытком хватало опасностей и без дополнительных бесплатных лыжных уроков, повышающих технику катания. Если бы только он не был таким… привлекательным.

Да ладно уж. Он был не просто привлекательным, он обладал харизмой — харизматическим очарованием. Я поняла это с первого взгляда так же, как любой другой человек. И почему все это случилось именно сейчас, когда на меня навалилось столько проблем? Почему сейчас? Господи, ну почему Под решил подпоить меня таким смертельно опасным зельем? Я должна что-то придумать и поскорее вернуться в реальный мир, спуститься на грешную землю.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Призвав на помощь всю свою сдержанность, я отступила назад, и его руки упали с моих плеч, разорвав нашу связь. Я открыла глаза.

— Так какой же вопрос? — спросила я.

— Вопрос? — спросил он, мгновенно смутившись.

— Вы только что сказали, что хотите задать мне серьезный вопрос, — пояснила я.

Слегка огорченный, Вольфганг Хаузер пожал плечами. Похоже, он сам не знал, какого ответа ждет от меня, и не предусмотрел дальнейшего плана действий.

— Вы не доверяете мне, — сказал он. — И совершенно справедливо. С чего бы вам доверять мне? Как идиот, я преследовал вас в тумане, поймал на лыжне и притащил на ланч. А потом стал навязываться к вам с откровениями, которые следовало держать при себе. За все это я приношу вам глубокие извинения. Но все-таки я хочу сказать вам еще одно…

Я с волнением ждала, но оказалась совершенно не подготовленной к очередной взрывной информации.

— Я лично знаком с вашим дядей Лафкадио Беном из Вены, — сообщил Вольфганг. — Меня послали сюда в Айдахо, чтобы я всячески защищал вас. До вашего возвращения из Сан-Франциско я прилетел сюда, чтобы обеспечить ваше участие в моем проекте — не только из-за ваших профессиональных достоинств, признаюсь, но и потому, что унаследованные вами документы не должны попасть в плохие руки. Вы понимаете?

О Матерь Божия и все святые, вместе взятые! О чем он говорит?!

— Ариэль, — сказал он. — Поверьте, соглашаясь на это задание, я никак не ожидал, что вы окажетесь… — Он помедлил и внимательно посмотрел мне в глаза. — О Scheiss,[18] как же все осложнилось, — промямлил он в итоге и, отвернувшись, чтобы я не видела выражения его лица, начал вытаскивать лыжи из снега. — Давайте вернемся в город, если вы не против.


Такой поворот сильно изменил мои только что сформированные планы. Я собиралась отделаться от непрошеного попутчика под предлогом того, что из-за моей утраты или по каким-то иным причинам хочу поразмышлять о смысле жизни в спокойном уединении. Но после того как мы с Вольфгангом так мило поболтали за Gluhwein и он намекнул на вспыхнувшее ко мне чувство, сообщил о своем знакомстве с «паршивой» ветвью моей семьи, а также, как я заметила, уже не раз заинтересованно покосился на мой рюкзак, я осознала, что такой предлог прозвучит весьма неправдоподобно. И хотя он ни разу напрямик не спросил, с чего меня вдруг занесло на лыжную базу, я поняла, что мне остается лишь тянуть время, спуститься с гор и придумать новое место для тайника, когда я буду одна возвращаться в город.

К тому времени, когда мы полностью собрались и защелкнули лыжные крепления, Вольфганг вполне пришел в себя и с восстановленным обаянием и самообладанием предложил мне на сей раз следовать за ним по склону. Как считают хорошие лыжники, выработка своего собственного стиля — умелое владение телом и своевременное использование лыжных палок — лучше всего достигается, если вы копируете движения первоклассного мастера, не тратя время на бесконечные уроки с инструктором, орущим с жутким акцентом: «Согни колени! Не тормози палками!» И меня очень радовала представившаяся мне возможность такой тренировки, по крайней мере пока он не съехал с лыжной трассы в свежий снег.

Он свернул с накатанной лыжни в укрытую толстым снежным покрывалом осиновую рощицу и начал ловко петлять между деревьями. Я не сразу поняла, что он направился к тому заснеженному ущелью, что ежегодно привлекает тысячи туристов. Оно находилось сразу за этой рощицей. Но несмотря на частые посещения этих гор, я всегда боялась этого места, как чумы.

В отличие от скоростного спуска, прыжков с трамплина или горного слалома спуск по снежной целине требует совершенно иных навыков. Тут надо сильно откинуться назад, словно в кресле-качалке, чтобы не зарыться концами лыж в снег и не остановиться намертво. Это требует отличной гибкости и очень сильных бедер. Если же концы лыж скрестятся под снегом, если вы остановитесь или наконец упадете, то начнется немедленное погружение.

Поскольку мне никак не удавалось гармонично сочетать все эти требования, я чувствовала себя совершенно беспомощной в рыхлом снегу. И, учитывая, что сегодня меня отягощал еще и увесистый рюкзак, я развернулась в осиновой рощице и поехала обратно к хорошо накатанному спуску.

Тогда-то и началось нечто совершенно непредвиденное.

Я достигла края рощи, когда почувствовала что-то неладное. Я именно почувствовала какое-то странное движение задолго до того, как услышала сопровождающие его звуки. Все начиналось практически бесшумно, как тихий шепот, как глубинный, сотрясающий вздох земли. По-моему, первыми это почувствовали мои вдруг зачесавшиеся в перчатках ладони, чуть позже пославшие тревожный импульс в мозг. Тогда наконец я поняла, что происходит. И еще поняла, что не представляю, как надо действовать в подобных обстоятельствах.

Земля выскальзывала у меня из-под ног — вернее, не сама земля, а ее снежное покрытие! Гора сбрасывала кожу, одним внезапным мощным ударом спихивая со своей спины толстенное и тяжеленное снежное одеяло, накопленное за богатую снегопадами зиму. Я попала в лавину.

Ей сопутствовал шум — тихий поначалу рокот, переросший в настоящий рев, когда снежная лавина, захватывая по пути мелкие камни и обломки скал, стремительно понесла их по склону рядом со мной. Старясь не упасть, я как можно быстрее ехала по обочине леса, не зная, то ли нырнуть в лес, рискуя попасть под сломавшееся дерево, то ли остаться на открытом склоне и попытаться спуститься вместе с этой снеговой махиной, несущейся вниз, словно поток жидкого цемента.

Во рту у меня пересохло от страха, а руки начали неметь. Я лишь надеялась, что не хлопнусь сейчас в обморок, хотя тут же подумала, что, возможно, это лучший выход, ведь тогда — если эта яростная лавина обрушится на меня — я не почувствую боли. Продолжая спускаться, я понимала, что снег движется быстрее. Слева от меня по открытому склону подпрыгивали, словно детские пляжные мячи, большие камни. Справа, как я заметила уголком глаза, с оглушительным треском падали вывороченные с корнями деревья. Лавина казалась живой и алчной тварью, пожиравшей все, что попадало в ее пасть, подобно речному чудовищу Снейка.

Мне было не под силу обогнать ее. Я не слишком хорошо владела приемами скоростного спуска, да и более умелые лыжники, пытавшиеся соревноваться с лавинами, мало преуспели в таких состязаниях. Я понятия не имела о разных хитроумных способах, что могли бы спасти мою задницу. Да ко всему прочему за спиной у меня висел этот чертов рюкзак.

И в тот самый момент в голове у меня промелькнули две мысли. Первая: сразу за этой рощицей меня все равно поджидает то глубокое ущелье, куда направился мой попутчик. И вторая: что сейчас происходит в этом ущелье? И что случилось с Вольфгангом Хаузером в неуправляемых лавинообразных потоках, где рыхлый снег двигался куда быстрее, чем слежавшийся?

Вскоре я получила ответ сразу на оба вопроса.

Я увидела впереди место встречи этих стремительных вихревых потоков, к которому слева от меня вместе с обломками и камнями двигался слежавшийся снег открытого склона, а справа — рыхлые снежные массы. И в точке их столкновения в небо взлетел огромный снежный фонтан.

Мои ноги мучительно болели от напряженного и стремительного спуска, каждая жилка отчаянно призывала меня остановиться и отдохнуть, но я понимала, что остановка означает верную смерть. Тогда-то в туманной дымке справа от меня мелькнула среди деревьев темная фигура. Натиск снежной волны выворачивал из земли целые стволы, но Вольфганг все-таки вырвался из лесной ловушки.

— Ариэль! — крикнул он, перекрывая грохот стихии. — Прыгайте! Вы должны прыгнуть!

Я в отчаянии глянула вперед, пытаясь понять, что он имеет в виду, — и поняла.

Прямо внизу за кромкой леса начинался край расселины, взмывающий вверх, точно лыжный трамплин. Я не видела, конечно, но и так знала, что находится за этим гребнем. Много раз мне приходилось тормозить на том краю, чтобы не слететь в пропасть по отвесному склону; я предпочитала тихо спуститься на дно этого ущелья между скал.

Но сейчас я неслась на такой скорости, что не смогла бы затормозить. При любой попытке торможения меня все равно сметет вниз несущийся снег. Мои шансы миновать ущелье по открытому склону, учитывая близость лавины, были также практически равны нулю, и оставалось только совершить этот прыжок, как советовал Вольфганг, надеясь лишь, что, пролетев вниз более сотни футов, мне удастся нормально приземлиться на снег, а не на острые скалы.

Раздумывать было некогда. Я сорвала веревки с запястий и отбросила лыжные палки назад, чтобы не напороться на них во время приземления. Потом сбросила и завязанную на талии куртку, чтобы ничто не мешало моим движениям. Освободиться от проклятого рюкзака я уже не успевала и поняла, что мне придется прыгать вместе с ним, подобно горбуну с Нотр-Дам.

Присев и сгруппировавшись, я смогла лучше управлять своим движением и увеличить скорость. Отделившись от земли, я вытянулась во весь рост, прижала к бокам руки и выставила вперед подбородок, чтобы пролететь как можно дальше и хорошо приземлиться.

Мои лыжи парили в воздухе. Дно ущелья стремительно приближалось. Пребывая в свободном падении, я постаралась сконцентрироваться и отбросить все страхи. Для нормального приземления нужно было удерживать вздернутые кверху концы лыж вместе, не обращая внимания на сыплющееся вниз по склону снежно-каменное конфетти. Мой полет все еще продолжался. Когда впереди замаячило дно, я увидела, что узкая снежная лента подо мной стиснута множеством скал. И вновь мне вспомнилось змеиное чудовище, распахнувшее смертоносные челюсти.

После этого бесконечного кошмара лыжи наконец ударились о снег, а рука врезалась в скалу. Выступающий край скалы, словно зазубренный нож, разорвал рукав серебристого лыжного костюма, и я почувствовала, что то же самое произошло с моей кожей, вспоротой от локтя к плечу. От такого удара меня резко повело в сторону. Не ощущая пока никакой боли, я испытала приступ тошноты, когда теплая и влажная кровь полилась вниз по руке.

Лес острых скал проносился мимо меня как в тумане. Я отчаянно старалась удержаться на ногах, но без палок при таком стремительном спуске мне было не под силу восстановить равновесие. Зацепившись за какой-то выступ, я завалилась на бок и по инерции перевернулась через голову. Потеряв управление, я продолжала кувыркаться, причем мои лыжи с расстегнувшимися креплениями сталкивались со всеми встречными препятствиями. Но как ни странно, толщина рюкзака не раз защищала мою спину от слишком сильных ударов.

Мои конечности оказались в менее удачном положении: они пересчитали все камни. Попытавшись закрыть голову раненой и кровоточащей рукой, я усугубила ее состояние. Отстегнувшаяся лыжа с размаху ударила меня но лбу. Кровь брызнула мне в глаза. В итоге я налетела на какую-то большую скалу и остановилась. Но отдыхать было некогда.

Ушибы и раны проявились массой болезненных ощущений, однако грохот разыгравшейся стихии подсказал мне, что с рыданиями лучше повременить. Снежный поток заполнял ущелье, увлекая за собой море обломков. Кружась в воздухе, они затемняли даже небо. Сверху падали еще и вывороченные с корнями деревья. Благодаря прыжку я выиграла время и теперь, возможно, сумею обогнать лавину, но только если буду продолжать двигаться.

Я с трудом встала на ноги и постаралась как можно быстрее установить лыжи, все еще болтавшиеся на ремнях, привязанных к моим лодыжкам. Защелкнув на ботинках замки креплений, я уже лавировала между скалами, быстро скользя вниз по снежному couloir,[19] когда запыхавшийся Вольфганг догнал меня.

— Господи, Ариэль, вы ранены, — прерывающимся голосом произнес он.

— Я жива и вроде даже ничего не сломала, — ответила я, когда мы вместе продолжили стремительный спуск, удирая от разбушевавшейся стихии, заглушающей наши голоса. — А как вы?

— Я в порядке, — крикнул он в ответ. — Но слава богу, что вы вовремя прыгнули. Лавина уже хлынула и в это ущелье. Выйдя из леса, вы очутились бы в ловушке между двух неукротимых потоков.

— Святое дерьмо! — крикнула я, бросив на него взгляд. Вольфганг рассмеялся и покачал головой.

— Очень точное определение.

Достигнув конца ущелья, мы оказались перед другим отвесным склоном. Но нам удалось «елочкой» подняться на него по наклонному снежному пандусу. На полпути Вольфганг оглянулся и посмотрел на дно ущелья, из которого мы только что выбрались. Я слегка опередила его, поэтому он молча положил свою руку в перчатке мне на плечо и кивнул назад. От потери крови у меня и так начала кружиться голова, а когда я проследила за его взглядом, мне стало совсем худо. Я присела и обхватила руками колени.

Ущелья больше не было. Совершенно исчез и тот коридор между черными скалами, по которому мы только что спустились. Теперь все внизу заполняли белые глыбы с торчащими вверх корнями и ветвями. Край скалы, с которой мы прыгнули, всего лишь футов на пять возвышался над вновь образованным дном долины.

Я содрогнулась от ужаса и почувствовала, как Вольфганг погладил меня по голове. Следя, как с обрыва низвергаются последние сгустки снежной пыли, мы увидели на склоне оголенную черную землю, лишенную белого покрывала, да редкие камни, еще скакавшие вниз. Все это стихийное опустошение заняло меньше десяти минут. Я начала плакать. Не говоря ни слова, Вольфганг поднял меня на ноги, прижал к себе и успокаивающе поглаживал, пока мои рыдания не затихли. Отстранившись, он вытер перчаткой кровь и слезы с моего лица и слегка коснулся губами моего лба, словно ободряя перепуганного ребенка.

— Нам надо поскорее привести вас в порядок. Вы оказались весьма ценным созданием, — с мягкой улыбкой сказал он мне.

Но следующие слова распрекрасного доктора Хаузера, несмотря на их неизменную доброту и заботливость, привели меня в ужас.

— И это еще слабо сказано, — продолжил он. — Вы, моя дорогая, совершенно потрясающее создание. Ведь, даже удирая от лавины, вы не бросили рюкзака с манускриптом.

Когда я с неподдельным ужасом глянула на него, он добавил:

— Ах, мне не нужно было заглядывать в ваш рюкзачок, чтобы догадаться о его содержимом. Я последовал за вами в горы, желая убедиться, что вы не спрячете и не потеряете его. Если в вашем рюкзаке действительно лежит тот самый рунический манускрипт, то он принадлежит мне. Именно я послал его вам.