"Не тронь гориллу" - читать интересную книгу автора (Дациери Сандроне)

4

Вале наградила виллу эпитетом «патрицианская» и была близка к истине, хотя загородный дом Гардони и пытался скрыть собственную монументальность окружающим его трехметровым кирпичным забором с колючей проволокой по гребню и хвойной рощей, растянувшейся на несколько километров. Сам дом представлял собою прямоугольное трехэтажное здание, чья архитектура вызывала в памяти американские дома из фильмов о Гражданской войне: с двумя колоннами у входа и обширным внутренним двором. По главному фасаду я насчитал двадцать окон плюс четыре стеклянные двери центрального зала, выходящие в сад, где сейчас повара крутили вертела и жарили гигантские стейки, в то время как с десяток официантов сновал и среди гостей, разнося подносы со всякой всячиной. Для полноты картины не хватало только появления Росселлы О'Хара (так в итальянском прокате почему-то озвучили имя Скарлетт) в поисках своего Ретта.

Учитывая, что водительские права сейчас находились у моего Компаньона, а вилла нового клиента располагалась достаточно далеко от ближайшей остановки трамвая, я попросил моего друга Алекса отвезти меня туда за два часа до начала. Он должен был подъехать с минуты на минуту.

Алекс часто помогал мне то в качестве шофера, то филёра, порой за деньги, а иногда – чтобы нарушить монотонность своих житейских буден, особенно в последнее время, когда он изнывал от обрыдлой ему должности банковского клерка. А всего четыре года назад он ежедневно вкалывал себе по два грамма героина, вскрывал любую машину пилкой для ногтей и заводил ее сломанной иглой. И ни разу не попался в руки полиции, вызывая зависть коллег по профессии. Настоящий Джекил и Хайд, почти такой же, как я. Поэтому, после того как он завязал с этим занятием, мы стали друзьями.

Единственным напоминанием о его наркоизлишествах оставалась почти абсолютная глухота на правое ухо как результат инъекций в вены на шее, а также лютая ненависть к сбытчикам наркоты. Когда мне случалось иметь дело с кем-нибудь из них, мне стоило больших усилий удержать Алекса от того, чтобы он не разнес ему башку домкратом. В небольшом теле Алекса бурлила прямо-таки атавистическая ярость, не сдерживаемая больше опийными препаратами, и это было заметно, несмотря на его показную невозмутимость.

Когда я как-то, расслабившись, рассказал ему о Компаньоне, последовал единственный комментарий: «Теперь понятно, почему ты такой раздолбай».

Приглашенные начали прибывать в девять вечера, и скоро роскошные автомобили заполнили слабо освещенный паркинг, от которого к дому вела гравийная дорожка. В вечерних сумерках мне были хорошо видны огоньки сигарет шоферов, оставшихся ожидать своих хозяев.

Гардони, после того как сообщил, за какими томами в книжном шкафу кабинета спрятал свой пистолет, взялся лично сопровождать меня при осмотре дома, проведя по трем десяткам комнат и заставляя восхищаться бесчисленной коллекцией картин (подлинники!), изделиями из стекла и мебелью ценных пород. В небольшом зальчике, служащем домашним театром, с телевизором на жидких кристаллах, проигрывателем для компакт-дисков, видеомагнитофоном последней модели и целой стеной видеокассет, я почувствовал, что у меня вот-вот разорвется сердце.

Если мне предстоит родиться вновь, то помимо здоровых мозгов мне хотелось бы иметь богатую семью.

Я осмотрел также подвальные помещения, с видом профессионала порывшись среди оплетенных бутылей, копченостей, холодильников и морозильных камер, которых было бы достаточно для солдатской столовой. На лестнице между этажами я познакомился с хозяйкой дома, очень худой дамой лет тридцати пяти, увешанной золотом и жемчугами, протянувшей мне кольцо для поцелуя.

А еще через несколько минут в одной из комнат третьего этажа при отвратительном свете галогеновой лампочки я удостоился чести лицезреть и мифическую Алису-Мятежницу.

Как я и предвидел, эта была не самая приятная встреча.

Девчонка валялась на кровати в ночной рубашке, рваных джинсах и гольфах. Создавалось впечатление, что она не мылась несколько дней: отвратительный запах в комнате не мог перебить даже аромат курившихся сандаловых палочек, воткнутых в глиняную подставку, – такие продаются в любой лавчонке.

Алису можно было бы назвать симпатичной, не будь ее мордашка утыкана везде, где можно и где нельзя, колечками и другими металлическими предметами. Лично мне не очень нравится чрезмерный садомазохизм.

В кресле, рядом с кроватью, восседала охраняющая ее сиделка, сильно смахивающая на персонаж моих кошмаров: огромная тетка с центнер весом, далеко за пятьдесят, с густо накрашенными губами и веками, в туго сидящем белом халате, заляпанном едой. Звали ее Труди.

Алиса с отвращением на лице оглядела меня с головы до ног, а затем спросила, какого хера хочет от нее этот кусок дерьма. Смутившись, ее отец сделал попытку представить меня, но она принялась орать на нас, не меняя позы и выражения лица. Она требовала, чтобы мы – свиньи, хозяева и слуги хозяев – сейчас же убирались вон.

Мы доставили ей такое удовольствие, и по дороге Гардони, все более расстраиваясь, принялся грузить меня своими несчастьями. Поскольку платил он, я не мог не изображать внимательного слушателя.

– Два года назад она связалась с бандой вонючих хиппи, которые живут вместе с собаками, – сказал он. – Ее мать и я посчитали, что это переломный возраст, в котором дети всегда бунтуют, что это скоро пройдет, старались не ссориться с ней и быть ласковыми, даже когда она притаскивала в дом кого-нибудь из этих мерзавцев. Но в последнее время ее безобразное поведение стало выходить за рамки нормальности. Алиса начала резать себя бритвой, втыкать повсюду кольца, все чаще исчезала из дома на несколько дней и появлялась абсолютно измотанная. А месяц назад с ней случился окончательный срыв. С тех пор она ни с кем не разговаривает, не моется, не хочет выходить из комнаты. Мы вынуждены были посадить с ней рядом сиделку. Мы навещаем Алису каждый день, но она не отвечает на наши вопросы ни одним словом и принимается кричать. Хоть бы сказала, чего она хочет…

До сих пор они не обращались к психиатрам, надеясь, что справятся сами. Но сейчас они в это уже мало верили.

Расставшись с хозяином дома, я продолжил самостоятельно обходить имение внутри и снаружи. Тем временем атмосфера вечеринки становилась все оживленнее – в пределах возможного для встречи мумий веселья.

По пути я передал одну портативную рацию шефу официантов, другую – охраннику паркинга, чтобы они могли моментально оповестить меня, случись что-либо в том месте, где они находятся. Поскольку никто не звал меня разнимать драку или отражать нападение городских хулиганов, к одиннадцати вечера мне уже до смерти надоело без дела ходить туда-сюда, выслушивая полный репертуар оркестра Фаусто Папетти, звучавший из динамиков, которые были расставлены в кустах по всему парку.

Я уселся на каменную скамью подальше от дома, созерцая забавное зрелище, представленное сливками сливок общества, которые, наевшись до отвала, теперь, вероятно, продавали друг другу плантации на Борнео или небоскребы. Экзотика, недоступная пониманию человека с тощим кошельком. Некоторые лица мне были знакомы благодаря постоянному чтению ежедневной прессы, другие принадлежали прекрасным незнакомцам, по надменным выражениям физиономий которых я сделал вывод, что они уж точно не относятся к обездоленным, приглашенным на этот праздник жизни из милости и чувства гуманизма. На всякий случай, учитывая, что кто-то из них может стать моим потенциальным клиентом, я автоматически зафиксировал в памяти список приглашенных, собираясь позже расспросить о них Вале, разбирающуюся в хитросплетениях высшего света намного лучше меня.

Мне вдруг страшно захотелось пропустить пару коктейлей, их было бы достаточно, чтобы утопить скуку, однако я опасался, что это произведет плохое впечатление на моего клиента, не говоря уж о возмущении моего Компаньона: он терпеть не мог, когда я вливал в себя спиртное в момент, близкий к смене караула. Именно по этой причине я начинаю выпивать сразу же после пробуждения.

Я всерьез начал подумывать, а не улечься ли мне на скамью и не вздремнуть немного в ожидании окончания своей смены, но и это было бы не очень красиво по отношению к моему Компаньону. Уговор есть уговор: работа делится поровну.

Зевая и сожалея о том, что кончились сигареты, я поднялся в поисках какого-нибудь развлечения, например флирта с особенно раскованной гостьей либо со слепой официанткой, у которой я мог бы сойти за солидного человека. Слава богу, фрак был необязателен, но мой костюм никто не смог бы принять за экземпляр от кутюрье. Кстати, не понимаю почему, но, что бы я ни надел, никогда не выгляжу элегантно.

Я вздохнул и направился к самому оживленному месту вечеринки – к столам с едой. Я, правда, не был голоден, поскольку уже поклевал немного до этого, но тартинки с семгой выглядели уж очень притягательно.

– Вина, синьор? – спросила меня барменша в униформе. Очень симпатичная.

Я отрицательно покачал головой, приторно улыбаясь и одновременно судорожно ища тему для разговора с ней. Мозг выдал мою обычную хохму об одноруком пианисте, она показалась мне подходящей, но, прежде чем я открыл рот, ее аквамариновые глаза уже перепорхнули на гиганта в вечернем костюме, который, казалось, пришелся ей больше по вкусу, быть может, из-за фигуры культуриста, спадающих на плечи белокурых волос и пухлого бумажника. Я решил не вступать в соперничество и, оставив поле боя сопернику, переместился в самый темный угол парка, к первому ряду деревьев.

– Простите, у вас не найдется зажигалки?

Женщина, протянувшая в мою сторону кончик сигареты, вставленной в длинный черный мундштук, к сожалению, была не такой аппетитной, как барменша. За ее плечами лежало не меньше восьмидесяти зим – веком больше, веком меньше, – и она сидела в инвалидном кресле с закутанными легким шерстяным пледом ногами. Тем не менее на ее изборожденном глубокими морщинами лице были видны вовсе не потускневшие от возраста, ясные и твердые, словно кремень, глаза. Я пошарил в кармане, вытянул старый ветроустойчивый «Зиппо» и зажег.

– Курить вредно, – сказал я Старухе.

Она глубоко затянулась, затем выдохнула ментоловое облачко дыма в мою сторону:

– В моем возрасте уже не существует ничего вредного, кроме гвоздей в крышку гроба. Вы… охранник, я не ошибаюсь?

Я уставился на нее:

– Что-то в этом роде… Мне надо лучше прятать свою полицейскую дубинку?

Она коротко хмыкнула:

– Нет, вы ничем себя не выдали, просто, только без обид, вы абсолютно не походите на обычного гостя. К тому же мой сын вас достаточно хорошо описал. Я Роза Гардони, мать Паоло.

Она протянула руку, сжав мою железными тисками. Я назвал ей свое имя, что вряд ли добавило ей информации.

Роза Гардони сделала еще одну затяжку и задумалась на мгновение.

– Я надеялась увидеться с вами, – произнесла она осторожно, – поскольку хотела попросить об одном одолжении, если вы не возражаете.

– Я в вашем распоряжении, если только вы не попросите меня убить кого-нибудь. В этом случае у меня особенный тариф.

Она сухо засмеялась.

– Не беспокойтесь, убивать никого не придется, – заверила она серьезным тоном. – Скажите, вам удалось повидаться с моей внучкой?

– Да, и думаю, я не вызвал у нее положительных эмоций.

Она вздохнула:

– Вполне возможно. Мне кажется, с некоторых пор ее характер портится с каждым днем.

– Я не был знаком с ней прежде, но по тому, что увидел, могу предположить, что вы не ошибаетесь.

– Она всегда была живой девочкой, со своими идеями по поводу того, как жить, – продолжила она, не дав мне понять, услышала ли она меня. – Со мной, кстати, она всегда находила общий язык. А сейчас она больше не хочет ни видеть меня, ни разговаривать. Я уж не знаю, что и подумать.

– Может, надо потерпеть немного, – попробовал я успокоить ее. – Чего только с детьми не бывает. То они отказываются от каши, то от мопеда, потом отрицают буржуазные ценности, а затем вынимают серьгу из носа и женятся в церкви в белых одеждах. Все как обычно, достаточно уметь ждать.

Она вынула окурок из мундштука и затушила его о колесо коляски:

– Не принимайте меня за впавшую в маразм старуху. Я хорошо знаю свою внучку и не думаю, что речь идет о банальном возрастном кризисе. Я единственная в семье, кому она поверяла все свои тайны, и я никогда не осуждала ее, как делали сын и его… моя невестка. – По тону, которым она произнесла два последних слова, мне стало ясно, что жена сына не вызывает у нее симпатии. – С Алисой что-то случилось, я даже представить не могу, что именно. Она пыталась связаться со мной месяц назад, но я была на другом краю света. Возможно, у нее возникли какие-то проблемы, и она почувствовала себя преданной мною, потому что меня не было рядом и я не могла ей помочь. Я надеялась, что вам удастся поговорить с ней, учитывая, что вы – юноша и вам легче будет понять ее…

Она все больше нравилась мне. Тем более это была единственная женщина, которая удостоила меня взором и улыбкой.

– Послушайте, мне очень жаль оставлять вас здесь одну. Хотите, я отвезу вас куда-нибудь?

Она покачала головой.

– Спасибо, дорогой. Я жду мужа, который пошел взять чего-нибудь выпить, да, видимо, задержался поболтать с какой-нибудь девчонкой. Они питают к нему слабость, но… – заговорщически понизила она голос, – я не ревную. Ага, вот и он собственной персоной.

Я обернулся и заметил поблизости только Нибелунга, который отвлек на себя внимание барменши. По информации, сообщенной мне Компаньоном, Гардони-старший давным-давно почил в бозе. Не привиделся ли Старухе призрак? Хотя мне она не показалась выжившей из ума.

– Извините, где? – спросил я.

– Вы не видите перед собой блондина? Ну конечно, он же такой огромный.

Я опешил:

– Гмм, это ваш муж?

– Да, подождите, я вас с ним познакомлю. Ларс! – позвала она, замахав рукой, и муж, а это действительно был он, поспешил к ней с двумя полными бокалами в руках. Протянув один любимой супруге, он вопросительно уставился на меня.

– Ларс, это Сандро Дациери, наш ангел-хранитель. Ларс Волкмар, мой второй муж. Я оставила фамилию первого, я так долго носила ее, что мне показалось невозможным привыкнуть к новой.

Мы протянули друг другу руки.

– Очень приятно, – сказал он с легким немецким акцентом.

– Мне тоже. – Я пожал руку. – Жаль, что не могу остаться здесь подольше. Должен продолжить обход. Благодарю за беседу. – Я старался не бежать и удалился размеренным шагом.

За моей спиной раздался голос Розы Гардони:

– Если вам удастся поговорить с Алисой, пожалуйста, сообщите мне об этом.

– Мне легче увидеться с Папой, но если это произойдет, я обязательно вам расскажу, – буркнул я и поспешил уйти, стараясь не засмеяться, пока не скроюсь с глаз долой. Ах ты, похотливая старушенция! Роза Гардони не только не выказывала страха перед разницей поколений, но, напротив, скорее демонстрировала, что умеет с пользой для себя преодолевать ее. Впервые информация моего Компаньона оказалась неполной. При первой же возможности я ему об этом сообщу.

Я продолжил обход усадьбы внутри и снаружи, с боков, сверху и снизу, пересчитывая клумбы, ступени, пьяниц. Общий шумовой фон начал снижаться. Наиболее пожилые гости уже клевали носом, и разговоры сидящих за металлическими столиками на поляне у входа в дом, а также прогуливающихся по лужайке становились все глуше. Даже музыка звучала менее громко, музыканты играли только медленные старинные мелодии. Я надеялся, что это предвестие скорого разъезда.

Несколько раз я сталкивался с барменшей, но ограничивался тем, что смотрел на нее ироничным взглядом, означавшим: ты поставила не на ту лошадку, девочка. Круг за кругом, затем новый круг, и на очередном витке, пересекая полутемный зал, я встретил полночь.

И в это мгновение сильный звон разбившихся стекол, донесшийся с противоположной стороны коридора, заставил меня подскочить.

Коротко выдохнув, я понесся в том направлении, ощущая, как желудок мгновенно сжался от выброса адреналина и кислый привкус тартинок поднялся до самого горла. Звон раздался оттуда, где, как я помнил, в самом конце коридора находилась гостевая спальня. Я надеялся, что какой-нибудь пьяный упал на блюдо, однако просчитался. Огромное окно было разнесено вдребезги. Его разбили изнутри, вероятно, тем самым стулом, что валялся сейчас кверху ножками на траве газона. Труди, тучная сиделка, сжимала голову ладонями: кровь ручьем стекала из раны на лбу.

– Она сбежала, – простонала сиделка. – Ударила меня стулом и сбежала.

Речь конечно же шла об Алисе. Стараясь не порезаться торчащими в раме осколками, я выпрыгнул в окно и понесся в сторону парка. Эта сторона здания находилась точно напротив той, где проходила вечеринка, поэтому здесь никого не было. Я напряг зрение, пытаясь разглядеть в мелькнувшем впереди светлом пятне ночную рубашку Алисы, и тут в желтом свете горящих фонарей увидел не ее, а спину здорового мужика в бежевом костюме и ковбойских сапогах, который бежал, сжимая пистолет, явно по следу девчонки. Не знаю, что я сказал бы Алисе, настигнув ее, но мне совсем не хотелось, чтобы этот тип ее пристрелил. Я увеличил скорость и, проклиная близорукость и срывая с носа очки, нырнул вперед руками, сбив мужика с ног. Дико ругаясь, он покатился по земле. Не давая ему опомниться, я одной ногой наступил на его руку, сжимавшую оружие, а носком другой дважды коротко пнул его в физиономию, чуть выше виска. Мужик затих.

– Не-е-т! – услышал я отчаянный женский визг. – Не надо, это мой шофер. Оставьте его в покое!

Я обернулся. У разбитого окна столпились гости. Свесившись в пробоину, визжала толстуха лет пятидесяти.

– Тогда держите его на поводке рядом с собой! – крикнул я, выхватил из руки поверженного водителя пистолет и возобновил погоню. На бегу вытащил обойму и забросил ее подальше в темноту, за ней последовал пистолет. Мне совсем не хотелось получить пулю в задницу.

Возня с шофером стоила мне времени, и я опоздал. Пробежав сквозь темный участок парка, я очутился перед кирпичным забором, освещенным ярким неоновым светом, и увидел стоящую на нем фигурку в развевающейся одежде, готовую спрыгнуть на другую сторону.

– Алиса, – тяжело дыша, выдавил я, стараясь говорить как можно спокойнее, – это я – хозяйский раб, подожди, не прыгай, я…

Не оглянувшись на меня, девушка исчезла. Подбежав к стене, я заметил свисающую со стены веревку, привязанную к стальному пруту, к которому крепилась колючая проволока, в этом месте аккуратно накрытая пледом.

Недолго размышляя, я сделал то же самое, что и девчонка, и спрыгнул на землю в тот самый момент, когда Алиса взлетела на заднее сиденье мотоцикла, немедленно рванувшего с места. Сидевший за рулем человек поднял руку в перчатке, показав мне оттопыренный средний палец. Ну что ж, я заслужил.