"Честь Шарпа" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Бернард)

Глава 19


Дождь, наконец, прекратился, и на рассвете в понедельник, 21-го июня 1813 года ослепительное солнце пускало золотые стрелы вдоль долины Памплоны, отражаясь от шпилей Витории, и слепило глаза немногих британских всадников, которые поднялись на холмы к западу от города.

Они не могли видеть ничего во французском расположении ниже них. Широкая долина, в которой стояла Витория, была покрыта туманом — туманом, который стал еще гуще от дымов бесчисленных походных костров. Всадники дозора, казалось, были одни в этом диком, великолепном пейзаже.

Небо было бесконечно ясно. Долины скрыты туманом, восток сиял огнем восходящего солнца, а на севере и на юге британские всадники могли видеть протянувшиеся горные хребты, четко, как на гравюре, обрисованные на фоне бледного неба. После стольких дней дождей и низкой облачности казалось почти неприличным сражаться в такой день, как этот. И все же сражаться придется, потому что по воле маршала Журдена и генерала Веллингтона сто сорок тысяч солдат пришли в эту туманную равнину, над которой, как странный остров в Белом море, выступали шпили собора Витории, позолоченные солнцем.

С запада, по долинам, которые были укрыты клочьями редеющего тумана и полумраком, совершала марш британская армия. Солдаты еще не согрелись после ночи, и лишь немногие разговаривали или пели во время марша, дожидаясь солнца и запаха пороха, которые поднимут им настроение. В каждой роте можно было услышать свистящее шипение камня по стали. Точильные камни были розданы, и солдаты точили штыки на ходу, втайне молясь, чтобы им не пришлось использовать их.

Они совершили поход через крышу Испании, дошли от Португалии до этого места, где, как нож, приставленный к горлу, они угрожали Главной дороге, благодаря которой Франция могла удерживаться в Испании. Солдаты знали, потому что их офицеры сказали им, что сражение неизбежно. Некоторые, кто уже побывал в боях, пытались не думать о том, что их ждет, в то время как другие, никогда прежде не видевшие армии противника, задались вопросом, останутся ли они в живых, чтобы помнить, как она выглядит. Некоторые, помня длинные тяжелые переходы через высокие неприветливые горы, боялись поражения, потому что если их армия будет разбита сегодня и вынуждена отступить, то им предстоит долгие недели служить добычей для охотящихся в горных долинах французских всадников с длинными копьями.

Веллингтон в этот день командовал испанскими, португальскими и британскими войсками. С ним также был Королевский германский легион. Они шли походом к долине Витории, и с ними шли их женщины и дети, которые будут ждать на краю долины, в то время как их мужчины будут драться. С армией также шли маркитанты и торговцы, продавцы доступных лекарств, монахи и священники. Были тут шлюхи, нищие, конокрады и политические деятели, и, как неуклюжее тяжелое животное, вся эта огромная толпа тащилась к долине, к Витории и к битве.

В этот день французы были уверены в себе. Их противник имел численное превосходство, это верно, но численность еще не все на войне. Французы выбрали поле боя, выбрали место, где стоять, и они защищали выбранное место, сконцентрировав здесь столько артиллерии, сколько никогда не собиралось вместе в Испании.

К северу от их расположения была река Задорра, а на юге — высоты Пуэблы, и дефиле между рекой и нагорьем вынудит британцев идти в лобовую атаку перед лицом огромных пушек, которые этим утром в ползущих клочьях тумана походили на внушающих страх монстров, поджидающих своих жертв.

Пушки, которые вселяли во французов такую веру, были размещены на невысоком, тянущемся с севера на юг горном хребте, называющемся холм Аринез. Французское верховное командование, зная, что солдаты, прежде всего люди, а значит — суеверны, распространило историю холма Аринез, которая на рассвете в ожидании битвы должна была добавить французам уверенности. На этом холме англичане потерпели поражение.

За столетия до этого рассвета, в изнуряюще жаркий день, триста английских рыцарей, мародерствующих в округе, были окружены испанской армией на холме Аринез. Англичане не осмелились снять доспехи, дабы не стать мишенями для испанских арбалетов, и поэтому они сражались весь долгий день, жарясь как свиньи, их языки распухали от жажды, их глаза слепли от пота, и раз за разом испанцы поднимались на холм, откуда их сталкивали вниз длинными, тяжелыми мечами или отгоняли булавами и дубинками. Бесстрастная глина холма стала скользкой от крови, и весь день содрогалась от криков лошадей и людей.

Англичане отказались сдаться. Они дрались, пока последний рыцарь не захлебнулся собственной кровью, пока последнее знамя не было растоптано в запекшейся крови. Для англичан тогда этот холм стал местом поражения, и французы знали это.

У французов было даже еще больше причин, чтобы надеяться, потому что течение войны в последнее время снова обернулось в пользу Франции. Империя, пошатнувшаяся после поражения в России, ждала в тревоге вестей, что русские и пруссаки вторглись в северную Францию, но два дня назад пришли великолепные новости. Император выиграл свою кампанию.

В Витории звонили колокола, колокола, которые подавали знак всем войскам, расположившимся биваком на равнине. Вслед за звоном пришли сообщения о двух сражениях — при Баутцене и Лютцене, сражениях, которые отразили наступление обоих северных противников, теперь подписавших перемирие. Скоро, обещали новости, Бонапарт прибудет на юг. Только британцы продолжали сражаться, и Бонапарт придет, чтобы нанести им сокрушительное поражение и изгнать из Испании, и триколор снова будет развеваться от Гибралтарского пролива до русских степей.

Ждущие битвы французы были уверены в себе. На реке здесь было много мостов, некоторые помнили еще римлян, которые построили собственный город на этой равнине, однако ни один из мостов не был разрушен. Дадим британцам взойти на мосты, рассуждали французы, и артиллеристы будут знать, куда им стрелять, и красные мундиры окажутся под смертоносным огнем, и залпы картечи окрасят каждый мост в красный цвет, и красные ручьи польются в Задорру.

И все же, если французские саперы и не разрушали мосты, они не бездельничали. Они потратили два дня на то, чтобы возвести какое-то странное сооружение на западных стенах Витории. Оно было построено высоко на крепостных валах, так что с него просматривались пригороды и сады вплоть до равнины, где армия ждала сражения. Инженеры соорудили ряды скамеек, чтобы женщины, которые следовали за французской армией, могли наблюдать французскую победу с удобствами. На скамейках расположились женщины, и тут же появились продавцы лимонада, печений и фруктов.

Французы были настолько уверены, что заказали на вечер в самой большой и роскошной гостинице Витории банкет в честь победы. И прямо сейчас, когда туман рассеивался и британцы шли навстречу пушкам, повара уже работали.

Французы были настолько уверены, что отослали войска с поля боя. Как раз в то утро целая дивизия ушла на север по Главной дороге, назад во Францию, и с дивизией ушел конвой тяжелых фургонов, загруженных сокровищами Эскориала — королевского дворца Испании. То, что оставалось в Витории, стоило гораздо больше, но надо же было с чего-то начинать, и французы были уверены, что они смогут отбить нападение Веллингтона и благополучно сопроводить остальную часть награбленного за границу.

И, как будто для того, чтобы расплатиться за картины, гобелены и мебель, которые ушли на север, меньший конвой пришел на юг и доставил пять миллионов золотых франков, чтобы выплатить армии задержанное жалованье. Фургоны с монетами поставили в общий парк с имуществом. Деньги должны были быть заплачены после сражения.

Сто сорок тысяч мужчин сошлись в одном месте для сражения. Солнце прогнало туман из долины, и те британские всадники, которые поднялись на западные холмы, видели под собой всю мощь Франции, построенную в боевые порядки. Они видели пушки. Они видели шеренги солдат, ждущих под роскошными знаменами и горящими на солнце орлами. Над полем еще не плавал ни орудийный, ни мушкетный дым и не скрывал великолепие выстроенной армии. Река под мостами отливала серебром в лучах рассвета. Поля, там, где они не были вытоптаны солдатами, пестрели маками и васильками. Империя была под угрозой, и сражение должно спасти ее.


***

Французские штабы, странно пустые теперь, когда генералы были на равнине, были высоко на холме, который поднимался к собору Витории. На самом верхнем этаже здания штаба, в большой пустой комнате, окна которой смотрели на запад, на поле боя, одинокий человек работал над бумагами, разложенными на огромном столе.

Пьер Дюко работал всю ночь, но отсутствие сна не сказывалось на его трудоспособности. Он сортировал бумаги, некоторые клал в большую кожаную дорожную сумку, другие в мешок — чтобы потом сжечь. Хотя он и не говорил никому, но Пьер Дюко был уверен в поражении.

Он планировал уйти на север с конвоем, который вышел на рассвете, но были слухи, что британцы послали часть их армии, чтобы перерезать дорогу, и Дюко решил, что будет безопаснее оставаться с армией. Лучше, думал он, встретить поражение с главными силами, чем с единственной дивизией, которая ушла к Сан-Себастьяну.

Он сам не знал, почему уверен в поражении. Возможно, потому, что он восхищался Веллингтоном. Английский генерал умел все точно рассчитывать, что нравилось Дюко, и он не верил, что тщеславные маршалы Франции могут в этом сравняться с англичанином. Император — другое дело. Он мог превзойти в точности расчетов и победить в бою любого человека, но императора еще не было в Испании и не было достоверно известно, что он приедет.

Император одержал большую победу на севере, и его противник подписал перемирие, однако если Веллингтон выиграет сегодня, его победа может вдохновить других врагов Франции сражаться снова. И если (а Дюко уже любил то будущее, которое он готовил так исступленно) на севере возобновится война, тогда Договор будет необходим.

Теперь у него уже практически был Договор. Вчера вечером посыльный от инквизитора доставил Дюко письма, которые он держал в сумке, прицепленной к поясу. Это были письма от выдающихся людей Испании — от солдат и церковников, политических деятелей и аристократов, адвокатов и торговцев, письма, которые все говорили о желательности мира с Францией. Для пользы торговли, для пользы Церкви, для пользы Испанской империи, и прежде всего — для славы Испании. Письма поощряли Фердинанда VII принять мирный договор. Инквизитор, отметил Дюко, отлично исполнил свою часть работы. И теперь, понимал Дюко, инквизитор придет, чтобы получить плату.

Он услышал шаги на лестнице, дождался стука в двери, крикнул, чтобы входили, и откинулся на спинку стула.

На подоле рясы инквизитора было два белых пыльных пятна после того, как он вставал на колени во время утренней молитве. Его темное лицо было мрачным, как если бы он тоже провел бессонную ночь. Он выглянул из окна туда, где армия ждала сражения, затем сел напротив Дюко.

— Вы получили письма?

— Я получил письма.

Инквизитор ждал, словно хотел услышать одобрение его работы. Когда этого не произошло, он резко махнул рукой.

— Ваши солдаты выглядят уверенно.

— Я полагаю, что британцы тоже, — сказал Дюко сухо. По правде говоря, он был удивлен подъемом духа во французской армии. Новости о победах императора пробудили в людях желание сделать в Испании то, что Наполеон сделал на севере.

— Ваша победа сегодня, — сказал инквизитор, — сделает Договор ненужным.

— В настоящий момент, — сказал Дюко, — я не настолько уверен относительно нашей победы, отец. — Он встал и подошел к окну. На столе возле себя он держал в маленькой миске хлебные крошки, и теперь он рассыпал их по подоконнику для птиц. — Мне не повезло, что я провел большую часть моей жизни с солдатами. Они — хвастливые существа, шумные, невоспитанные и легкомысленные. Они верят в победу, отец, потому что не могут допустить мысль о поражении. — Он обернулся от окна и посмотрел на священника. — Я не думаю, что ваша работа окажется сделанной впустую.

— Но без награды.

— Ваша награда, — сказал Дюко, возвращаясь к столу, — это слава Испании и существование инквизиции. Я поздравляю вас. У вас также, я уверен, уже есть фургоны маркизы, благополучно запертые в вашем внутреннем дворе. — Он сказал последние слова с насмешкой.

— Деньги, — неловко возразил отец Ача, — юридически не являются нашими.

— Верно. Но это не моя ошибка, если вы не смогли удержать женщину запертой в женском монастыре.

Инквизитор ничего не говорил несколько секунд. С подоконника доносилось негромкое постукивание клювов и царапанье коготков. Совсем издалека, приглушенный расстоянием, донесся слабый голос трубы. Инквизитор стряхивал пыль с рясы.

— Если будет мир между нашими двумя странами, то должны будут также быть дипломатические отношения.

— Верно.

— У меня есть надежда, что в этом смысле я мог бы еще вам пригодиться.

Дюко ничего не сказал. Он ожидал, что инквизитор будет угрожать, что если маркиза не будет арестована, он донесет о существование предложенного договора противнику. Дюко был готов ответить на эту угрозу, убив священника. Вместо этого, однако, инквизитор предлагал своего рода сделку.

— Продолжайте, — сказал Дюко.

— В Испании все будет начато заново. — Инквизитор, казалось, обретал уверенность, по мере того как говорил. — Возникнет потребность в новых людях, новых советниках, новом руководстве. Располагая богатством, майор, я могу ответить на этот вызов. Но не в том случае, если богатство скомпрометировано. Не в том случае, если эта женщина вызовет меня в суд или станет распространять слухи в приемных правителей Европы. Если вы позволите мне подняться — потому что я намереваюсь подняться, майор, — то в будущем вы найдете, что у Франции есть друг при испанском дворе.

Дюко понравилось предложение. Ему понравился этот экскурс в далекое будущее, обещание, что в новой Европе инквизитор будет его осведомителем и союзником. Он пожал плечами.

— У меня нет оснований для ее ареста.

— Я не прошу вас об этом. — Издалека донесся звук, похожий на треск горящего кустарника. Инквизитор выглянул из окна, но Дюко сказал, что это еще не стрельба.

— Они прочищают стволы, всего лишь. — Он погладил пальцем перо. — Вы хотите убить ее?

— Нет!

Резкость ответа удивила Дюко.

— Нет?

— Она оставит свое завещание. Если она умрет, ее наследники станут моими врагами. Нет. — Инквизитор нахмурился. — Она должна уйти в женский монастырь. Она должна примириться с верой.

Дюко тонко улыбнулся.

— Однажды вы уже потерпели неудачу.

— Не в этот раз.

— Может и нет. — Дюко сомневался в этом, но он считал, что Ричард Шарп мертв и не сможет повторить свое наглое вторжение в монастырь. Смерть Шарпа понравилась Дюко. Ему снились кошмары о борьбе в Бургосском замке — как избитый, истекающий кровью стрелок внезапно бросил вызов и превратил комнату в бойню. И все же Шарп погиб при взрыве, и этот факт давал Дюко небольшое утешение. Дюко посмотрел на священника. — И все же в обязанности солдат императора не входит заточать женщин в женский монастырь.

— Я не прошу об этом.

— Тогда, чего вы просите?

— Только это. — Инквизитор наклонился и положил на стол листок бумаги. — Подпишите пропуск, чтобы мои люди вошли в город сегодня.

Это был список имен. Возглавлял его Палач, El Matarife, и Дюко знал, что остальные — члены его группы. Всего было тридцать имен.

— И чего вы ожидаете от них?

Инквизитор пожал плечами.

— И победа и поражение принесут в город хаос. В пределах хаоса всегда есть возможность.

— Небольшая возможность, я полагаю?

— С нами Бог.

— Ах да… — Дюко улыбнулся. — Жаль, что Его не было с вашим братом в горах. — Он взял чистый листок бумаги, открыл пузырек с чернилами, и быстро написал. — Вы хотите, чтобы ваши люди были вооружены на службе у Бога?

— Да.

Дюко написал, что податели этой бумаги — слуги в епархии Витории и должны были пропущены в город с оружием. Когда это было написано, он приложил печать короля Жозефа и протянул листок через стол. — Вы даете слово, что эти люди не будут воевать против наших солдат?

— Я даю слово — если только ваши солдаты не будут защищать ее.

— И вы ничего больше не просите у меня по этому вопросу?

— Ничего более.

— Тогда я желаю вам всего хорошего, отец.

Дюко подождал, пока этот человек уйдет, а когда он снова остался один, он подошел к окну, ступая мягко, чтобы не напугать голубей на подоконнике, и увидел далеко на равнине ждущую французскую армию.

Он нахмурился. Это неправильно, думал он, что судьбу наций и дела великой империи нужно доверить хвастливой, ребяческой храбрости солдат. Победа в этот день означала бы, что Договор станет не нужен, и вся его прекрасная работа проделана впустую. Однако Дюко не верил во французскую победу сегодня. Он почти (и в этом он признавался только себе) желал французского поражения, потому что тогда в хаосе разрушенного королевства он добьется заключения Договора и его дипломатический триумф спасет Францию. Он покажет солдатам — глупым, тщетным, храбрым солдатам, что их власть — ничто в сравнении с тонким умом дальновидного и расчетливого человека.

Он отвернулся он окна. Он больше ничего не мог сделать, только ждать, кто выиграет в сегодняшней лотерее. Поэтому весь этот день, пока шло сражение, Дюко спал.


***

Маркиз Веллингтон, Generalissimo Союзнической армии в Испании, посмотрел на часы. Они показывали двенадцать минут девятого.

— Мы будем обедать в обычный час сегодня вечером, господа.

Его адъютанты улыбнулись, не уверенные, что он пошутил. Они поднялись с ним на пологий западный склон холмов и видели в двух милях к востоку темную линию французских пушек.

Генерал посмотрел направо, где Главная дорога выходила из дефиле, и увидел, что на противоположном берегу реки колонна пехоты начинает подниматься по склонам высот Пуэблы. Колонну возглавляли испанские войска, которым в этом день выпала честь первыми встретиться с противником. Он захлопнул крышку часов.

— Джентльмены. — Его тон был равнодушным, почти недовольным. — Я желаю вам всем удачного дня.

Сражение при Витории началось.