"Самый богатый пещерный человек" - читать интересную книгу автора (Батчелор Даг)

Глава 3 Беглец

Лето было замечательным: я нырял с аквалангом, катался на водных лыжах и бегал за девчонками. Но в конце августа пришлось возвратиться в Нью–Йорк — мама нашла для меня частную школу под названием «Бентли», где почти все дети были евреями.

Любого парня, который учился в военной школе, девочки считали шикарным. И вот появляюсь я — образцовый кадет, загорелый, уверенный в себе, со спортивной фигурой. Ребята уважали меня за умение драться, но я так жаждал любви и признания, что сразу завел плохие привычки. Сперва начал каждый день красть у мамы по одной сигарете, чтобы можно было вместе с другими ребятами курить перед школой. Потом стал брать по две сигареты в день, чтобы покурить еще и по дороге домой из школы, а вскоре принялся воровать деньги, чтобы покупать сигареты самому.

Я делал все, к чему толкали друзья. Чем безумнее были мои поступки, тем больше на меня обращали внимание. Однажды в Майами я даже прыгнул с моста в залив. Ребята дали мне прозвище — «дикарь». Оценки становились все хуже, в конце концов я полностью утратил контроль над собой и почувствовал себя глубоко несчастным.

Однажды после уроков мы шатались возле автобусной остановки, курили и болтали. Я заметил двух хорошеньких девушек и, желая произвести на них впечатление, выпалил:

— Школа — это так скучно. Здесь не происходит ничего интересного. Наверно, я сбегу отсюда.

Глаза Лу, симпатичной невысокой блондинки, округлились от изумления.

— О нет, Даг! Ты не сможешь. Да и куда ты пойдешь? — обеспокоенно воскликнула она.

— А чем ты будешь зарабатывать себе на жизнь? — спросила бледная, но привлекательная брюнетка.

— Да он не уйдет! Он просто болтает, — подзадоривал Рон. Будучи далеко не ангелом, он завидовал, что все обращают внимание на меня. Я не успел опомниться, как сам себя загнал в угол: не выполнить свои слова означало стать предметом насмешек, чего я не мог вынести.

Ночь я провел без сна, думая, что же теперь делать, а утром стащил у мамы триста долларов и сел на автобус, направляющийся на север, в мои любимые места. Я поставил палатку на одном из холмов возле военной академии и прожил там несколько дней.

Но в этом лесу я с каждым днем чувствовал себя все более одиноко. С холмов были хорошо видны дома, и мне очень захотелось вернуться. В конце концов я сдался и возвратился. Никто не посмел надо мной смеяться. Оглядываясь назад, я удивляюсь, что мог так огорчать родителей, но тогда мне казалось, что никому нет до меня дела, поэтому и я ни о ком не беспокоился.

Тот первый побег зажег во мне жажду настоящего приключения, и я составил новый план: поехать с парой друзей в Мексику и делать там все, что вздумается, а на жизнь зарабатывать, выращивая коноплю. Особенно мне нравился мой друг Дэвид МакЛин, родом из Индии. Его обаяние, приятная внешность и ослепительная улыбка притягивали девушек, как мед пчел. Рядом с ним я чувствовал себя привлекательным, ему нравились мои дерзкие выходки, поэтому мы с ним подружились. Нам нужна была помощь еще одного человека, но где такого найти?

— Давай позовем Виктора, — предложил Дэвид. — Я слышал, как он говорил что–то о побеге.

— Не знаю… — засомневался я. — Мне кажется, он зануда. Но выбор у нас был небольшой, и в конце концов мы пригласили Виктора. Он с радостью согласился.

— Возьмите с собой паспорта, — сказал я им. — Зачем нам неприятности с мексиканскими властями?

— А где мы возьмем семена, чтобы выращивать коноплю? — поинтересовался Виктор.

— Не беспокойся, — заверил я. — У меня есть приятель, который продаст нам столько семян, что хватит на целую ферму. Проблема в том, как переправить их через границу.

Мы обсудили несколько вариантов, но наконец решили вырезать углубления в Библиях и спрятать там семена. Сначала мне это показалось кощунством, но, поскольку мои друзья считали это прекрасным решением, я заставил свою совесть замолчать.

Все было тщательно продумано и подготовлено, и вот наконец настал день побега.

— Встретимся прямо на вокзале, — предложил я. — Оденьте что–нибудь хорошее и чистое. Если мы будем одеты, как бродяги, нас сразу же засекут.

Но Виктор не послушался. Он заявился в старой куртке, грязной рабочей кепке и рваных джинсах. За спиной у него был узелок с вещами. С таким же успехом он мог бы повесить на грудь огромную табличку с надписью: «Я сбежал!»

Купив билеты, мы стали ждать поезда. В это время появились трое полицейских. Я затаил дыхание. Они прошли мимо нас с Дэвидом, но, окружив Виктора, стали расспрашивать его и вскоре попросили пройти с ними. Мы притворились, будто незнакомы с ним и просто случайно сели рядом.

— Вот это да! Мы чуть не попались. Ты хорошо придумал насчет одежды. Они даже не посмотрели на нас! — возбужденно прошептал Дэвид. Пару часов мы ехали, наслаждаясь свободой, пока в каком–то городке в Пенсильвании несколько полицейских не сели в поезд и не начали медленно идти по нашему вагону.

— Они ищут нас! — шепнул я приятелю. — Давай выйдем через другую дверь.

Но там меня и Дэвида уже поджидали — Виктор выдал полицейским наши планы, имена и приметы. Вскоре мы оказались в камере, где находился десятилетний мальчик, который ради денег убил бейсбольной битой пожилую женщину. От одного его вида у меня мурашки бежали по телу.

Сотрудники отдела по делам несовершеннолетних обращались с нами с особой добротой, но, боюсь, я не оценил их старания. Инспектор был христианином и говорил что–то о Боге и Его любви, но я не хотел ничего слушать, потому что имел множество предрассудков, основанных на том, что мои друзья–евреи рассказывали о христианстве.

Через три дня мы вдруг услышали, как поворачивается ключ в замочной скважине. Дверь камеры распахнулась, и перед нами предстали два инспектора.

— Ребята, вы летите домой. Собирайтесь. В аэропорту Нью–Йорка вас встретят ваши мамы и несколько офицеров полиции, так что советуем не делать глупостей.

До этого я был в напряженном ожидании, но теперь вздохнул с облегчением. Конечно, предстоящая встреча с мамой и полицейскими не радовала, но у меня появилась надежда, что подвернется удобный случай этого избежать.

Когда мы сели в самолет, нам вернули деньги и личные вещи. Ну и ну! Как глупо с их стороны, ведь именно этого мы и хотели!

Прилетев в Нью–Йорк, я и Дэвид вместе с другими пассажирами спустились по трапу и пошли к терминалу. Но, едва заметив встречающих, перепрыгнули через заграждения и побежали.

Мы ожидали услышать раздающиеся вдогонку крики или свисток полицейского, но, похоже, нашего побега никто не заметил. Взяв такси, мы поехали на север. Счетчик отсчитывал километр за километром.

— Остановите на станции, — попросил я водителя, а Дэвиду шепнул: — Не отдавать же все деньги за такси. Поездом гораздо дешевле.

— Хорошо, — ответил он, — а куда мы поедем?

— Они подумают, что мы опять подались на юг, — произнес я. — Давай отправимся на север. Как насчет Хейверстро? Слышал, это неплохой городишко. Там можно купить туристическое снаряжение и потом уйти в горы.

— Я с тобой, — сказал Дэвид.

Приехав на поезде в Хейверстро, мы купили палатку, спальный мешок и отправились в горы. Стемнело рано. Сперва мы двигались вдоль дороги, но потом нам пришлось идти через кладбище.

В детстве меня учили, что Бога нет, жизнь — просто скачок эволюции, и после смерти ничего нет. Но те же люди говорили, что существует потусторонний мир — мир духов и привидений. У нас дома иногда проводились спиритические сеансы, где вызывали души умерших. К тому же я в то время часто смотрел фильмы ужасов. Все это внушило мне, что тем, кто попадает на кладбище ночью, да еще в полнолуние, живым оттуда не выбраться. Мне все время казалось, что оборотень или вампир вот–вот выскочит из земли и убьет нас.

Тогда я еще не знал, что в Библии сказано: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают» (Еккл. 9:5), а чуть дальше говорится, что в могиле нет знания (Еккл. 9:10). Мне также было неизвестно, что Христос сказал: мертвые будут покоиться в могилах, пока не воскреснут при конце света. Было очень страшно идти по кладбищу, и я вздохнул с облегчением, когда мы оказались на приличном расстоянии от могил.

Когда вышла луна, стала видна тропинка, ведущая в горы. Чем выше мы поднимались, тем глубже становился снег. Мы выросли в городе и не понимали, что на вершине будет еще больше снега и, кроме того, гораздо холоднее. Наконец мы добрались до небольшой поляны, и я бросил палатку.

— Кажется, здесь не так уж плохо, — еле дыша сказал я.

— Ага! — согласился Дэвид. — Здесь нас никто не найдет. К тому же я жутко замерз и с ног валюсь от усталости.

Снег отражал лунный свет, так что мы могли кое–что разглядеть, и принялись ставить палатку, а обретя «крышу над головой», забеспокоились о пустых желудках. И хотя пальцы закоченели от холода, нам все же удалось открыть банку с бобами и разогреть ее на походной горелке.

— Я не буду выключать горелку, — сказал Дэвид, когда мы поели. — Может, в палатке станет хоть чуть–чуть теплее.

Измученные, мы, не раздеваясь, забрались в спальный мешок, постепенно согрелись и, невзирая на то, что было очень неудобно, наконец уснули.

А через несколько часов проснулись в луже ледяной воды. Тепло от горелки и наших тел растопило снег под палаткой, и мы промокли до нитки. Окоченевшие, Дэвид и я выбрались из спального мешка и уставились друг на друга. Зубы стучали от холода, а одежда прилипла к телу.

— Не знаю, как ты, но я отсюда сматываюсь, — сказал я Дэвиду.

— Я тоже, — ответил мой друг. — А что будем делать с палаткой и спальным мешком?

— Бросим здесь. Спальный мешок мокрый и тяжелый. И мне слишком холодно, чтобы собирать палатку. Ну, пошли!

Спотыкаясь, мы стали спускаться по тропе, которую к тому времени еще больше занесло снегом. Кажется, я никогда не был таким замерзшим и несчастным.

Наконец мы добрались до города, но единственное, что еще было открыто, это небольшой бар–ресторан. Мы зашли внутрь и огляделись. Там было очень уютно и тепло. В конце зала стоял бильярдный стол, а у стойки бара мы заметили нескольких посетителей, которые ели гамбургеры и картофель фри. Они оторвались от еды и посмотрели в нашу сторону. Уверен, выглядели мы жутко замызганными, но так замерзли и проголодались, что нас это не волновало.

Взобравшись на стул у стойки, я заказал гамбургер и двойную порцию картофеля фри. Гамбургер проглотил, почти не разжевывая. К тому времени, как очередь дошла до картошки, я перестал дрожать, но еще лучше почувствовал себя, когда выкурил пару сигарет. Мы начали шепотом переговариваться.

— Неплохое местечко., — сказал я Дэвиду. — Давай останемся здесь. Мне больше не хочется выходить на холод.

— Но как? — спросил он. — Они скоро будут закрываться, и нам придется уйти.

— Поиграем в бильярд, — предложил я. — Деньги остались?

— Немного.

— Станем играть, пока не закончатся деньги, а потом что–нибудь придумаем.

Мы курили сигареты и играли в бильярд до закрытия. К тому времени наша одежда высохла, и мир уже не казался таким мрачным.

— Ребята, бар закрывается. Вам пора уходить, — сказал хозяин кафе извиняющимся голосом. Мы беспомощно переглянулись.

— Не можем, — выпалил Дэвид. — Я хочу сказать, что… нам некуда идти.

— Да. Мы ищем работу, — соврал я. — Работали в Нью–Йорке, но нас уволили, а на гостиницу нет денег.

Хозяин долго молчал, не зная, по всей видимости, что ответить. Потом велел подождать и направился в кухню, к жене, но вскоре возвратился.

— Хотите остановиться здесь на несколько дней? Вы можете пожить и поработать у нас. А потом, может, подыщете себе что–нибудь.

Дэвид и я с благодарностью приняли его предложение, радуясь теплу, сухой постели и пище. Однако через несколько дней хозяин узнал правду и выдал нас властям. Мы снова оказались в полицейском участке, и на этот раз нечего было даже пытаться провести офицеров — им каждый день приходилось иметь дело с ребятами вроде нас.

Вскоре они связались с нашими семьями. За Дэвидом на следующий день приехали родители, а меня полицейский доставил в нью–йоркский аэропорт, где уже ждала моя мама

— Спасибо, офицер, — сказала она. Я видел, что мама по–настоящему обижена и сердита.

— Как ты мог так поступить со мной, Даг? — воскликнула она. — Я делала для тебя все, что только могла. Больше мне этого не вынести! С этого дня будешь жить с отцом, билет я уже купила. Рейс через час.

Ожидая самолет, мы напряженно молчали. Маму было жаль. Хотя она надела солнцезащитные очки, легко было заметить, что глаза покраснели и опухли. Когда подали самолет, мы холодно попрощались. Плюхнувшись в кресло и уставившись в окно, я был зол на самого себя и на весь мир. Меньше всего мне хотелось жить с отцом. Он такой строгий!

Приехал я угрюмым и подавленным, а в доме отца к тому же почувствовал себя нелюбимым и ненужным. На самом деле я просто не смог победить свою ревность к Бетти, моей мачехе, и ее сыну. Она очень старалась обходиться со мной хорошо, но я не давал ей ни малейшей возможности подружиться и в конце концов сделал жизнь в доме совершенно невыносимой. Тогда Бетти поставила отцу ультиматум: «Или Даг уйдет, или я». Ее категоричность никого не удивила.

Папа переселил меня в одну из своих гостиниц, и каждый день присылал за мной машину. Согласно новому распорядку, мне полагалось полдня работать в аэропорту в ангарах отца, а полдня учиться в школе. Я чувствовал себя рабом, у которого отобрали возможность распоряжаться собственной жизнью, и это приводило меня в бешенство!

Вскоре директор стал звонить отцу и докладывать, что я пропустил занятие, не сделал домашнее задание или сорвал урок. Тогда папа вез меня в ресторан, и мы беседовали. Мне нравилось, как он говорил со мной. Было видно, что он беспокоится обо мне, но ему трудно выражать чувства.

Однако одну мысль он выражал совершенно четко: если я не стану послушным, меня ждет исправительная школа. Было видно, что отец не шутит. Я снова попытался изменить поведение, но в конце концов мне это надоело, и я опять сбежал.

Не прошло и суток, как у меня снова начались неприятности. Мы с моим другом Джо решили поплавать в океане. Ни у него, ни у меня не было с собой плавок, но, поскольку уже стемнело, решили искупаться нагишом. Около получаса мы плавали под мостом, а затем я сказал:

— Что–то кушать хочется. Давай заберем одежду, спрячемся вон в том заброшенном здании и подождем, пока обсохнем.

Мы вылезли из воды, схватили одежду, стремглав бросились к старому дому и проскользнули внутрь. Отворяясь, входная дверь скрипнула.

— Что–то ветер усиливается, — сказал Джо. — Послушай, как хлопают ставни.

— Я заметил. Давай поищем, чем бы нам вытереться. Надо одеться, пока никто не пришел посмотреть, что тут за шум.

Мы стали рыскать по комнате в поисках полотенца, как вдруг дверь распахнулась и вошли двое полицейских!

К своему стыду, должен признать, что меня арестовали за непристойный вид. Я чуть не умер от стыда, но вел себя вызывающе. Нас забрали в участок и допросили, пытаясь установить, кто мы такие, но я тщательно скрывал свое имя, понимая, что как только оно станет известно, меня отправят к отцу. Но этого–то я больше всего и боялся, поэтому сказал, что меня зовут Адам Фишер, а приехал из Нью–Йорка.

Меня держали в тюрьме почти неделю. Я начал задумываться, не совершил ли ошибку: в этой тюрьме белых было совсем немного, а негры и кубинцы обращались с нами довольно жестко, но я держался изо всех сил. Полицейские допрашивали каждый день, пока однажды я случайно не упомянул название школы, в которой действительно учился. Всего за несколько часов они выяснили мое имя и сообщили все отцу.

Со вздохом я забрался в новый отцовский «Линкольн». По дороге он не проронил ни слова, но мы оба знали, что находимся в тупике.

Родители обсудили сложившуюся ситуацию.

— Дагу нужна школа, где он мог бы выразить себя, — утверждала мама. — Я нашла такую: экспериментальная свободная школа в штате Мэн. Она называется Пайнхиндж. Там исходят из идеи, что дети охотно выучат то, что для них важно. Ты знаешь, что Даг никогда не будет заниматься тем, что ему неинтересно. Эта школа словно создана для него!

Мама всегда была готова испробовать новое, и отец, хоть и предпочитал школы с жесткой дисциплиной, все же дал себя уговорить, ведь его методы тоже не сработали.