"Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков" - читать интересную книгу автора (Боржковцова Гана)

Ультразвуки учительницы Беранковой. Разбегайтесь, печка едет!

— Вы что, все с ума посходили? — кричит Беранкова, учительница чешского языка. — Так я найду способ заставить вас прилично себя вести. Если не выходит по-хорошему…

Все знают эти слова наизусть, так что никто даже не дает себе труда вслушаться. Но сегодня все признают, что пани Беранкова вправе сердиться. Во-первых, опоздал Филипп, с которым обычно этого не случается.

— Ну вот и ты завел эту дурную привычку, — в общем, мирно попеняла ему Беранкова.

Но в восемь часов десять минут заявились Пепик с Вашеком, а в восемь пятнадцать ввалился Павел и хмуро уселся за свою парту, даже не извинившись, и, наконец, в половине девятого в класс приплелся Ярда.

— Ты где был?! — завопила Беранкова.

Чем она злее, тем голос у нее тоньше. «Когда-нибудь он сделается у нее таким высоким, что мы перестанем его слышать, — со знанием дела объясняет Вашек. — Сама она будет знать, что говорит, но мы ничего не услышим. Если звук высокий, частота колебаний у него больше, и он перестает восприниматься человеческим слухом. Поэтому мы, например, не слышим звуков, которые издают дельфины, и это очень жаль, потому что они наверняка сообщают о более интересных вещах, чем учительница Беранкова, которая вечно твердит одно и то же».

— Не забыл ли ты, случаем, что занятия начинаются в восемь? Или ты решил, что сейчас рождественские каникулы?

— Ничего я не решил, — говорит Ярда. — Просто у нас сломался будильник.

— Врет он, — вставляет Павел. — Он тут уже был.

— Как был? И ты смеешь утверждать, что я ослепла, ничего не вижу, а он целый час сидит в классе?

Голос Беранковой на самом деле уже приближается к границе слышимости, но на Павла это не производит никакого впечатления. У него заботы посерьезнее.

— Он был тут утром, еще перед звонком, — объясняет Павел глубоким басом, не в пример Беранковой. — И увел у меня новый велосипед.

— Ничего он не увел! — вскакивает Андула. — Только куда-то спрятал, вот и все. Так тебе и надо! — Неясно, кому она желает неприятностей — Павлу или Ярде.

— Так, значит, ты опять что-то украл, — медленно произносит Беранкова.

— Я никогда ничего не крал. — Ярда говорит сдержанно, словно понимая, что силы и самообладание нужно поберечь. — Ничего я не крал ни тогда, ни сейчас, — повторяет он.

— И Мишу Голика ты тоже не изуродовал, не так ли?

— Нет, не изуродовал, — отрицает Ярда.

Миша и впрямь совершенно спокойно сидит рядом за партой, с интересом вслушиваясь, про что речь и чем все это кончится; изувеченным калекой он никак не выглядит. Правда, на лбу у него и сейчас можно разглядеть три стежка, оставшиеся от прежних швов. Все оглядываются на Мишу.

— Так в чем же, собственно, дело? — грозно допрашивает классная. — Может, кто-нибудь из вас будет так любезен и расскажет, что произошло?

— Павел приехал к школе на новом велосипеде. — Это Тонда поднимается из-за парты и излагает все разумно и обстоятельно, как это делает Вашек, рассказывая о дельфинах. — Он поставил его около забора, а когда немножко погодя хотел уехать, его там уже не оказалось.

— Он не дал мне прокатиться, а я выругался и ушел. А вы теперь все будете талдычить, что я его увел.

— Павел, ты видел, как Комарек брал велосипед?

— Нет, — сознается Павел, сообразив задним числом, что, собственно, в его планы не входило откровенничать с Беранковой.

— Ну если ты не можешь ничего доказать, тогда нечего и говорить, будто у тебя кто-то что-то украл.

Ошеломленный Ярда смотрит на учительницу чуть ли не с благодарностью.

— А ты, — обращается к нему Беранкова, — постарайся вернуть велосипед как можно скорее. Припомни, что тебе говорили, когда в последний раз вызывали в воспитательную комиссию. Это тебе так легко с рук не сойдет.

Пип поджидает сестер в парке. Перед школой всегда толпятся ребята и легко пройти сквозь их строй обычно не удается. Вокруг Пипа на самокате ездит мальчонка, время от времени кидая на него выжидательные взгляды: не захочет ли этот большой мальчик поиграть с ним в футбол? Иногда он это делает. А вот сегодня смотрит на парнишку и будто не видит его, словно тот стеклянный.

Пип действительно смотрит и не видит мальчика. Он думает о Ярде. Не о том, что тот выкинет завтра, а так, вообще. Будто Ярда — незнакомый, чужой и не имеет ничего общею с ним, Пипом. А если рассуждать таким образом, то любому должно прийти в голову, что, кроме грубых шуток, которые Ярде доставляют удовольствие, потому как отравляют кому-нибудь жизнь, ничего другого у него нет, а если и есть, то очень мало.

«Так это же опять чистая двойка, Комарек, — снова раздается у Пипа в ушах пронзительный голос Беранковой. — Это даже скучно. Покажи-ка тетрадь! Ага, ну вот, опять на ней целое семейство Комареков ужинало, не так ли?»

«Я не поленился и дал себе труд сосчитать все ошибки Комарека. Так это уж не просто двойка, а двойка в кубе. И то если быть снисходительным и за две ошибки снижать оценку на один балл». Это уже говорит историк. Ребята смеются. Ярда тоже. Ему эти подсчеты — до лампочки. До лампочки?

«Комарек, хорошо бы тебе время от времени уши мыть, — острит физкультурник. — Я не люблю понапрасну утруждать людей, но ты хоть раз в полгода…» Ребята гогочут. Ярда тоже. Само собой, Пип тоже не стал бы мыть уши, если бы мама то и дело не напоминала об этом. Противно, да все-таки лучше, чем…

В прошлом году Ярда действительно увел у Миши складной ножик. И потом еще подрался с ним, швырнул в него камнем. Беранкова тогда говорила, что Ярде исправилки не миновать, и Пипа дня два, а то и три преследовали эти жуткие картины… Но все обошлось. Еще раз исправилка плакала по Ярде, когда он взял из раздевалки новые башмаки, но ребята убедили его, чтоб он не сходил с ума, ведь всем известно, что башмаки эти принадлежат Петру, и Ярда успел их вовремя возвратить. А вот что делать теперь — Пип ума не приложит. Из-за каких-то башмаков идти в исправилку… Из-за велика… ну… чего там Ярда забыл, в этой исправилке? Велик с собой он все равно захватить не сможет. Ярда — чудаковатый парень. И украденный ножик всем показывал, и башмаки тут же надел, и велик, конечно, не сумеет запрятать так, чтоб его тут же не отыскали. Куда он его засунул? Под кровать?

В шкаф велик не влезет и на шкаф — тоже. Кроме того, велосипед на шкафу сразу всем бросится в глаза… Пип сосредоточенно размышляет, как будто этот велосипед он сам увел и теперь не знает, как с ним быть дальше. Ничего не приходит ему на ум. Даже вот этот самокатишка, на котором сейчас кружит мальчишка-дошколенок, — даже его никуда не спрячешь. Парнишка, заметив, что Пип наконец глянул в его сторону, устремляется к нему. И тут же понимает, что сегодня у них ничего не выйдет. Вот подошли две девчонки, и большой мальчик уходит с ними.

— Марьянка, — шепчет Пип. Шепчет тихо-тихо, чтоб сестра не проснулась, если ей очень уж хочется спать.

А в углу напротив его постели опять громоздится слон. Толстый-претолстый хобот поднят кверху. Слон не шевелится. Но если бы по улице проехала машина, тогда бы хобот явственно дрогнул. И слон совершенно запросто мог бы повернуться к Пипу. А сейчас кажется, будто хобот слона упирается куда-то в стену, что вполне объяснимо, если вспомнить, что хобот — это печная труба, и Пипу это, очевидно, известно. Но может, это и не труба, и не хобот, а змея. Хвост ее теряется где-то внизу, а головой она как будто рыщет по стене. Есть, правда, еще одно предположение, но об этом лучше и не думать… Если хвост этого чудища упирается в стену, то голова елозит где-то по полу…

— Марьянка… — шепчет Пип.

Наверное, не так уж неслышно, потому что Марьяна мгновенно вскакивает.

— Что такое? — в испуге спрашивает она.

— Он снова там, — шепчет Пип.

— Не выдумывай, Пип, — тоже шепотом уговаривает брата Марьянка, — ты же знаешь, это печка.

Что-то тут не совсем ладно. Откуда ей знать, что это именно печка? Он же ничего не говорил. И почему сестре ничего не кажется странным? Правда, голос у нее дрожит. Но только и всего. Пип сердится. Не для этого ему нужна была Марьянка.

— И без тебя помню, что это печка, — говорит он заносчиво, — но ты же еще ничего не знаешь…

— Так зачем ты меня разбудил?

— Ну, — неуверенно тянет Пип, — потому что ты еще ничего не знаешь…

— Чего? Тебе плохо?

— Нет. Может быть…

— Тогда я иду за градусником.

— Марьянка! — уже по-настоящему вопит Пип. «Эта ненормальная чуть было не наступила прямо на чудище».

В кровати с сеткой шевельнулось одеяло.

— Чего вы опять с ума сходите? — спрашивает Данка ворчливым басом. — Поспать не дадут.

Она отворачивается к стене и натягивает одеяло на голову. Данка не любит, когда ей мешают спать. И тут же спокойно засыпает снова.

Марьянка и Пип, переглянувшись, уставились в угол. Там — это всем известно — стоит печка марки «Петер», насмешливо опровергая любое подозрение, что ее могли принять за что-либо иное. Еще раз пристыжено взглянув друг на друга, брат и сестра поступают так же, как Данка. Поворачиваются к стене и зарываются в одеяло.