"СКАЗОЧНЫЕ ПОВЕСТИ" - читать интересную книгу автора (Гераскина Лия Борисовна)

Чур, не перебивать! или Как Иван и Настя нашли своё счастье

Мама заглянула в детскую. Она была такая нарядная и красивая, что Маша и Ваня просто ахнули?

– Мы с папой уходим в театр, пожалуйста, дети, не шалите, слушайтесь бабушку и вовремя ложитесь спать. Обещаете?

– Обещаем! – закричали дети, а мама их поцеловала и ушла.

– Как от мамы вкусно пахнет! – вздохнула Маша.

– Это духи, – сказала бабушка, – а вы знаете, который час? Вам надо поужинать и в кроватку.

– А ты нам расскажешь сказку? – спросила Маша.

– Расскажу, – пообещала бабушка.

Когда дети поели, умылись, почистили зубы, бабушка помогла им раздеться и уложила их в кроватки.

– Только ты не уходи, бабушка, – сказал Ваня. – Ты ведь обещала нам рассказать сказку.

– Раз обещала, значит, расскажу. Только, чур, не перебивать!

– Не будем, не будем, – натягивая на себя одеяло, сказала Маша.

А Ваня спросил:

– А будут в сказке злые волшебники, джинны?

– А добрые феи, спящая красавица, семь гномов? – подхватила Маша.

– Нет, – вздохнула бабушка, – никого из них в сказке не будет.

– A кто же тогда будет? – разочарованно протянул Ваня. – Уж не Змей ли Горыныч?

– Змей Горыныч будет обязательно. Как же можно без Змея?

– А Баба Яга?

– И Баба Яга, и мудрый ворон, и лисичка с зайцем, да всех и не перечесть.

– Да что же это за сказка такая!.. – воскликнул Ваня.

– Это, Ванечка, – ласково сказала бабушка, – русская сказка. Рассказывали её на все лады. Я её слышала в деревне от своей бабушки, когда была маленькая, как ты, Машенька. Потом сама рассказывала её своим братьям и сёстрам, потом вашей маме, когда она была маленькой, а теперь вот расскажу вам, своим внукам. Ну кое-что я в ней сама придумала, но мне кажется, что хуже она от этого не стала.

– А как называется эта сказка? – спросил Ваня.

– А называется она так: «Чур, не перебивать! или Как Иван и Настя нашли своё счастье».

Бабушка села поудобнее в мягкое кресло и начала рассказывать:

– Большой праздник был как-то раз в деревне. Крестьяне убрали невиданный урожай.

Старшие отпраздновали день урожая и разошлись по домам, а молодые парни и девушки только разгуляться успели. Гармонист играл, девушки водили хороводы да плясали. А тут из соседнего села припожаловали к ним весёлые затейники – скоморохи с рожками и дудками. Теперь-то никто на дудках и рожках не играет, а в те незапамятные времена на них играли, да ещё как весело играли! Ходили эти затейники из деревни в деревню, веселили народ своими шутками, прибаутками, плясками и песнями...

– А ты помнишь, бабушка, хоть одну прибаутку? – спросила Маша.

– Помню, а как же! А перебивать будешь, сказку сказывать не стану.

– Всё, всё, – заторопилась Маша, – больше не буду.

И бабушка продолжала...

– Вот как они начинали своё представление! Слушайте!

– А вот и мы, люди добрые! А вот и мы! Потешники, затейники, песни петь охотники, на дудках и рожках работники! Где сказку расскажем, где загадку загадаем, где шутку пошутим! А и любят же нас – весёлых людей! Бабоньки пирогами потчуют, мужички винцом угощают, старички похваливают, старушки в гости зазывают, а от парней и девушек отбоя нет! А тут недавно мы оплошали. На деревне похороны, а мы, не разобравшись, грянули плясовую! Ох, и попотчевали же нас добрые люди! Бабоньки – скалками, а мужики – палками! Старухи – тумаками, а старики – кулаками! Пареньки – калёными орешками, а девушки – щипками да насмешками!..

Парни и девушки обрадовались затейникам. Тут и началось настоящее веселье. Пела и плясала вся деревенская улица. Даже старик Степан не выдержал, вышел из избы и стал просить затейников спеть что ни на есть развесёлую песню, чтобы вспомнить свою молодость. И тогда на середину улицы выскочил самый молодой затейник и стал петь и плясать.

– Ой, бабушка! И как ты всё это пом-нишь! – воскликнула Маша и от восторга даже села на кровати.

– А ну-ка ляг! – сердито сказала бабушка. – И не перебивай!

Маша покорно легла.

– То-то же! – сказала бабушка. – Ну вот, слушайте дальше.

– Весело поёте, – сказал старик Степан. – А что это ни Настеньки, ни Ивана не видать?

– А мы их ждём, – ответили девушки. – Они ищут среди колосьев пшеницы такой колос, чтоб был о ста зёрнах. Такой колос найдёшь – счастливым будешь. А мы пока тут веселимся.

– Отчего ж не повеселиться, – сказал старик Степан. – Урожай-то ныне невиданный. На моём долгом веку второй такой случается.

А вот и Настенька с Иваном. Ну и парочка! Молодые, красивые, сильные! У Настеньки на голове венок из васильков, у Иванушки в руках серп и колосья пшеницы. Весёлые, счастливые. Иван говорит, что нашёл заветный колос о ста зёрнах. Будущей весной посеет эти зёрна в первую борозду – и опять земля подарит такой же богатый урожай.

Наплясавшись, затейники пошли в другую деревню, и никто, кроме Настеньки, не заметил, как вдруг возле Ивана появился маленький старичок. Был на нём длинный зелёный балахон, а в густой седой бороде запутались травинки.

– Гляньте-ка! – закричала Настенька. – Какой чудной гость к нам! Старичок с ноготок! Кто такой будешь, дедушка? К кому припожаловал?

А старичок посмотрел на неё и сказал:

– К тебе, моя красавица, да и к Иванушке, добру молодцу.

Настенька и Иван очень удивились, удивились и переглянулись девушки и парни. Окружили они старичка. А он и говорит:

– Добрые весточки – что быстрые ласточки. Всё мне о вас ведомо. Слушайте же меня, детки мои. Много годов я храню в заветном лесу народное сокровище – скатерть-самобранку. Пошли из-за неё в стародавние времена ссоры и драки промеж крестьян. Каждый к себе тянет, а она не для одного, а для всех. А как пролилась из-за неё кровь, ушла самобранка под мою защиту. В дубовом дупле хранил я её. А пора уже и людям её отдать. Людям справедливым и совестливым. Девице умнице-разумнице, да такой, что в дому за работу примется – всё кругом блеском блестит, пироги испечены, печь вытоплена. В поле пойдёт, бросит зерно в землю – густо пшеница взойдёт. Сердце чтоб у неё было золотое, доброе – всегда готова ближнему помочь, последний кусок хлеба отдать голодному. Такую, чтоб ни разу её уста никому не солгали.

– Это у нас Настенька такая! – закричали подружки. – Это Настенька!

Старичок махнул на них рукой, и они замолчали.

Вот и велено мне, старичку-лесовичку, отдать скатерть эту заветную в её добрые руки, чтоб этой скатертью владела она вместе с добрым молодцом – под стать ей, умнице, красавице. Должен быть он сердцем добрый, разумом светлый, до работы охочий.

– Это наш Иванушка! – загалдели парни.

– Вот и я, старый, так разумею, – сказал старичок-лесовичок. – Берите, детушки, скатерть-самобранку. Берегите её пуще глаза. Расстилайте на большие праздники, потчуйте честной народ. А может, не возьмёте?.. Владеть ею не просто. Сердце для этого надо иметь храброе.

Старичок оглянулся и заговорил тише:

– Про скатерть-самобранку прослышал лютый враг Змей Горыныч Семиглавый. Со всех концов света собирает он в своё логово сокровища. Всем владеет. А вот скатерти-самобранки у него нет! Гложет его алчность, когтит его зависть. Сна лишился. Вынь да положь ему скатерть-самобранку. Покуда она была в дупле спрятана и заколдована, приступа к ней у Горыныча не было, а теперь – разверни он только книги свои чёрные да узнай, неровен час, что попала она в руки слабые, человечьи... быть беде! Прилетит, огнём всё спалит и скатертью овладеет!

– А я биться с ним буду, – сказал Иван и нахмурил грозно брови.

– Не заробеешь, Иванушка? Страшен Горыныч, безжалостен. Семь глав у него, из ноздрей огонь пышет. Когти острые на звериных лапах. Будешь ли, жизни своей не жалея, биться с ним?

– Буду, дедушка, – сказал Иван. – Не отдам ему скатерть-самобранку.

– Верю тебе. Не ошиблись мои старые очи. Вещун-сердце не обмануло. На скатерть, владей!

Старичок взмахнул скатертью. Она взлетела и покрыла старика. Когда Иван подхватил скатерть в руки, старичка под нею не оказалось: он исчез так же незаметно, как и появился.

– Где же старичок с ноготок? – сказала Настенька. – Кабы не дар его драгоценный, глазам бы своим не поверила.

Настенька расстелила скатерть на траве, учтиво поклонилась ей и попросила самобранку попотчевать ради праздника белыми пирогами, жареными лебедями, винами заморскими, пряниками печатными весь народ. И чудо свершилось. На скатерти, откуда ни возьмись, появились блюда с яствами, жбаны и кувшины с вином. Но только расселись парни и девушки вокруг скатерти на траву, как раздался удар грома.

– Мамоньки! – закричали девушки. – Никак гроза! Гром среди ясного неба! Небывальщина!

Второй удар грома грянул сильнее первого. Все перепугались. Уж тут не до еды, не до питья. Небо потемнело, набежали тучи, скрыли солнце.

– Ой, подруженьки, побежимте отсюда! Гром гремит, а молнии не видно! Неладное что-то, девушки! – кричали Настенькины подружки, убегая, а Настенька прижалась к Иванушке. Страшно ей стало. Дух захватило.

Раздался третий, самый страшный удар грома, и сверкнула молния. При её свете мелькнули семь голов Змея Горыныч.

– Ой, бабушка, мне страшно! – закричала Машенька. – Дай мне свою руку.

– Да ну тебя! – рассердился Ваня. – Одно слово – девчонка! На самом интересном перебила...

– Успокойся, внученька, – ласково сказала бабушка и взяла маленькую ручку девочки. – Если страшно, я рассказывать не стану.

– Нет-нет, бабушка, говори! – закричали внуки.

И бабушка продолжала:

– Разбежались и парни. Со стоном упал Иван на сыру землю, как могла, отбивалась от когтей Змея Горыныча Настенька. Затем наступила темнота, и откуда-то издали раздался затихающий крик Настеньки:

– Иванушка-а-а!..

Всю ночь пролежал Иван, оглушённый ударом молнии, а как стало светать, окружили его парни и девушки, стали будить его, тормошить. Подошёл и старик Степан. Наконец Иван медленно открыл глаза, обвёл всех взором, припомнил всё, что случилось, и воскликнул:

– Что же это со мной? Затменье нашло? Молнией ударило?

– Не затменье на тебя нашло, – сказал мудрый старик Степан, – а Змей Горыныч прилетал. Он тебя, вишь, и приголубил... Хорошо, что жив-то ты остался.

Иван оглянулся вокруг и отчаянно закричал:

– Скатерть самобраная! Не уберег я её! Горе мне!

– Да уж только ли скатерть не уберёг-то ты? – спросил его старик Степан. – А где ж твоя невеста Настенька?

Застонал тут Иван, грянулся наземь.

Но беда никогда не приходит одна. Зарево занялось над деревней. Из всех изб выбежали люди с криками да плачем: «Беда! Беда!..»

На поле, как свечи, горели сметанные накануне стога пшеницы. Горел, погибал богатый урожай. Голодная зима ждала жителей деревни.

– Это Горыныч пожёг наши хлеба, – сказал Иван, поднимаясь с земли. – Пусть теперь не ждёт от меня пощады. Нет у меня отца-батюшки. Так благослови ты меня, старый человек. Пойду с Горынычем биться.

И Иван упал на колени перед стариком Степаном.

– Опомнись, Иванушка! – ответил старик. – Где тебе с Горынычем биться? Силы его великой не знаешь, лукавства и хитрости его не ведаешь. Биться тебе с Горынычем – всё равно что воробышку с коршуном сражаться.

Но Иван с колен не поднялся.

– Перед всем миром обещался я скатерть самобраную беречь, – сказал он старику Степану. – Настеньку не уберёг – моя голова в ответе. За хлеб сожжённый отомстить надо, Настеньку выручить, скатерть вернуть...

– Жаль мне головы твоей молодой, – вздыхал дед Степан, – одумайся. Не по себе дерево рубить собрался.

– Полно, дед, – решительно сказал Иван, поднимаясь, – не текут реки вспять. Скуёт мне кузнец Данила добрый меч, с ним и пойду. Дороги только к злодею не знаю. Вы вот что, девушки, бегите, приведите бабушку Митрофаниху. Сказывают, она более двух веков живёт, много знает. Авось поможет.

Девушки побежали за старой Митрофанихой и вскоре под руки привели древнюю старуху с трясущейся головой и почти слепыми глазами. Иван низко поклонился ей и сказал:

– Бабушка Митрофаниха, сказывают, ты два века живёшь, много знаешь. Не ведаешь ли, как мне найти путь к Змею Горынычу Семиглавому?

– И... и... внучек, – прошамкала Митрофаниха, – где мне знать? Живу в лесу, молюсь колесу. А вот была девчонкой босоногой да вихрастой, годов назад эдак с полтораста...

– Не то, бабушка, говоришь, – остановил её Иван.

– А ты не перебивай, – обиделась старуха, – молод ещё, обычаев не знаешь. О чём это, бишь, я? Запамятовала... Ах, да... вспомнила! Об ту пору и возьмись умирать моя прабабка. Перед последним вздохом подала она мне клубочек и сказала:

– Береги его, внученька. Положи на полку и почаще на него взглядывай. Придёт пора – сыщется ему хозяин. Тогда сам клубок с полки спрыгнет.

Много годков лежал он на полке, а давеча – прыг! Двери настежь, девушки прибежали, сказывают, что ты меня кличешь, Иванушка. Вот и быть тебе хозяином. Бери прабабкин клубок. Авось сослужит тебе службу верную. Кинь перед собой и скажи:

Низко поклонился ей Иван:

– Спасибо, бабушка. Прощайте, родимые. Отомщу Горынычу за слёзы ваши горькие, отберу у злодея скатерть самобраную, освобожу Настеньку, ну а коли не вернусь, сложу буйну голову – не поминайте лихом.

Кузнец принёс Ивану острый тяжёлый меч, и Иван принял его с большой благодарностью. А бабушка Митрофаниха повесила на шею Ивану ладанку.

– Носи её, внучек, – сказала старуха, – не снимай. В ней родная землица. Помни, пока она у тебя на груди, любая беда в полбеды обернётся. Сбережёт она тебя на чужбине.

– Прощайте, люди добрые! – сказал Иван, бросил перед собой клубок и произнёс бабкино заклятие...

Клубок покатился, и Иван пошёл за ним. Парни махали ему вслед руками, девушки плакали, вытирая слёзы платками.

Долго ли, коротко ли шёл Иван дни и ночи и, наконец, очутился перед дремучим лесом. Сильно устал он, истрепал лапти, сон одолевал его. Клубок, словно понимая Ивана, остановился, и парень прилёг на траву отдохнуть.

А в это время в лесу на самой опушке лохматый леший закричал совой, заухал филином, и к нему со всех сторон сбежались лесовики. Они окружили лешего и закидали его вопросами:

– Зачем скликал нас, леший? Опять девок пугать? Парней с дороги сбивать?

– Плохие вы угадчики, – сказал леший. – Повеление нам всем от хозяина. Сын крестьянский Иван вот-вот в нашем лесу объявится. С дерзким умыслом идёт. На хозяина руку поднять осмеливается. С мечом идёт. Ведено вам, лесовикам, с дороги его сбить, ладанку украсть, а если удастся, то и погубить. В трясину толкнуть, али сосну повалить на спящего... Ладанку украсть – это лисицыно дело. Она ловчее вас будет. Скажите ей, что я велел. Все слышали? Разбегайтесь!

Лесовиков как ветром сдуло. Ушёл и леший, а спустя несколько минут на опушке появился старичок, который подарил Иванушке скатерть-самобранку. Старичок вынул рожок, сыграл на нём, и к нему сбежались цветы, грибы и длинноухий заяц.

– Здравствуйте, детки! – приветливо сказал старичок.

– Здравствуй, дедушка! – дружно ответили ему зайчик, грибы и цветы. – Зачем позвал нас?

– А позвал я вас по важному делу, мои хорошие, – ответил им старичок. – В нашем лесу появился сын крестьянский, Иванушка. Помочь ему надо. От злых лесовиков охранить, не дать плутовке-лисе ладанку с родной землёй похитить. Великое дело затеял Иванушка. На Горыныча войной пошёл. Вот и приказываю вам: помогите ему.

– Поможем, дедушка, – дружно ответили цветы, грибы и заяц.

– Тогда за дело. Он вот-вот здесь объявится. Разбегайтесь!

Цветы и грибы как ветром сдуло. Скрылся среди деревьев и старичок. А через некоторое время Иванушка добрался до опушки леса, оглянулся вокруг, а клубка-то и не видать.

– Вот дела! – подумал Иванушка. – Сколько вёрст исхожено, сколько лаптей истоптано, а клубок завёл меня в дремучий лес, да сам как сквозь землю и провалился. Ай да бабушка Митрофаниха, удружила!.. А в лесу-то темнеет – того и гляди, филин заухает. Сесть разве на пень и дождаться восхода солнышка?.. Только бы не уснуть, чтоб в беду сонному не попасться...

Сел Иван на пень, но усталость взяла своё, и задремал он. И не то снится ему, не то мерещится, что сбежались из лесу грибы и завели хоровод вокруг большого мухомора. Они кружились и пели:

Грибы разбежались, а на смену им пришли цветы. Они тоже старались победить дремоту Иванушки. Плясали и пели, гонялись за злой травой крапивой и дразнили её такой песней:

Иван дивился и глазам своим не верил. Лес открывал перед ним свои тайны. Чтоб не пугать пляшущих цветов и вдоволь ими налюбоваться, он потихоньку забрался под кусты, где, как ему казалось, его никто не мог увидеть. Из лесу вышла рыжая лиса с длинным пушистым хвостом и хитрой мордочкой. Она живо разогнала цветы, деловито обнюхала вокруг себя воздух.

– Отдохну немного, а потом уж разыщу этого... как его Ивана, – сказала лиса. – Я найду его, я всех умней, всех хитрей и всех красивей в лесу. Я даже сама о себе песенку сложила.

И она потихоньку запела себе под нос:

– А кто это дышит в кустах? – спросила вдруг лиса. – И пахнет человеком... Уж не Иван ли это?

Лиса подкралась к кустам, где крепко спал утомлённый Иванушка. Цветы и грибы забеспокоились и зашептались, и лиса угрожающе на них зашипела.

Гриб боровик подбежал к Ивану и крикнул ему на ухо:

– Проснись, проснись, Иванушка!

Но лиса вмиг перекусила гриб.

– Очнись, Иван! Беда! – пискнула ромашка.

Но лиса затоптала её лапами.

– Говорят тебе, Иван, не спи! – крикнула большая шишка и, упав с ветки, больно стукнула Ивана по лбу – он и проснулся.

Встал, потянулся, осмотрелся вокруг себя. Лиса тем временем убежала. В лесу уже просветлело. Начинался новый день.

– Сон мне какой чудной приснился, – сказал сам себе Иван. – А это что? – Он пригляделся и увидел перед собой избушку на курьих ножках.

– Эй! – закричал Иван. – Есть кто в избушке, отзовись!.. Молчат. Покличу по-иному. Избушка на курьих ножках! Повернись к лесу задом, ко мне передом...

Избушка как стояла, так и стоит.

Покличу тогда так:

– Стань по-старому, как мать поставила!

Избушка медленно повернулась. Из двери вышла Баба Яга.

– Фу-фу, – заворчала она, – русским духом пахнет! А!.. Так и есть! Добрый молодец в гости припожаловал... Ах, ты, бесстыжий! Чего уставился? Кто тебе дорогу указал? Сказывай, сказывай, не то съем!

Но Иван не испугался дряхлой Бабы Яги.

– Чего ты, бабушка, грозишься? Я к тебе за добром пришёл.

– Зубы не заговаривай! – кипятилась старая Баба Яга. – Настал твой последний час.

– Да полно тебе ребячиться! – махнул Иван рукой. – Уж коли Горыныча не устрашился, перед тобой ли, Яга, дрожать? – Удивилась Баба Яга – Горыныча, говоришь, не устрашился? Не верю...

И тут Иван рассказал Бабе Яге, как обидел его семиглавый Змей Горыныч. Скатерть-самобранку похитил, Настеньку унёс, всю деревню без хлеба оставил. Сказал, что пришёл биться с ним, да вот беда – дороги найти не может. Просил её Иван указать ему путь к злодею.

Баба Яга покачала своей лохматой головой – не поверила, что Иван сможет одолеть могучего Горыныча. Но Иван гнул своё. Тогда Баба Яга, которая сама Горыныча боялась до смерти, стала уговаривать Иванушку:

– Послушай-ка старуху-ведунью, – притворно ласково заговорила она. – Не ходи биться с Горынычем. Погибнешь. А жизнь-то человеку одна дана. Закроются твои ясны глазоньки, онемеют уста, замрёт сердце твоё храброе, а лес по-прежнему стоять будет, птицы песни распевать будут. Красные девицы придут ягоды собирать, а тебе и не услышать, и не увидеть... Одумайся, не кидайся очертя голову...

Но Иван сердито оборвал её лукавые речи:

– Нет, Яга, – твёрдо сказал он. – Что решено, того менять не стану. Коль погибну, так за правое дело сражаючись, а коль жив останусь, мир от Горыныча избавлю. Укажи дорогу. Что молчишь? Добром не укажешь – силой заставлю.

– Не стращай! – сердито крикнула Баба Яга. – Не из пугливых... Сама-то я дороги не знаю. Её только мудрый ворон ведает, да не каждому скажет.

– А как же мне к ворону добраться?

– А вот этого ты и не узнаешь. Сама не ведаю.

– Не верю я тебе, – сказал Иван и вытащил саблю из ножен. – Не скажешь – голову отрублю. А обманешь – из-под земли достану, на дне моря сыщу. Говори, пока я не раздумал. Считаю до трёх.

– Раз!

– Что ты, что ты... – засуетилась Баба Яга, – годы мои старые...

– Два! – гаркнул Иван и взмахнул саблей.

– И куда ты на погибель себе торопишься? Чего на рожон-то лезешь?

– Ну, всё! – взревел грозно Иван. – Прощайся, старая, со своей чёрной жизнью...

– Стой, стой, не спеши! – испуганно заторопилась Яга. – Сам под собой сук рубишь!.. Иди, коли жизнь надоела. Вот, бери моего ужика, он доведёт тебя до мудрого ворона. Погоди-ка, дам уж я тебе ещё подарочек... Разрыв-траву.

С этими словами Баба Яга ушла в избу, а ужик подполз к Ивану и тихо прошипел ему:

– Не верь ей, Иванушка, не разрыв-траву даст она тебе, а зелье смертельное. А разрыв-трава под этим вот кустом спрятана. Бери, пока Баба Яга не вернулась. Сгодится.

Иван взял разрыв-траву и спрятал её за пазуху, а ужика горячо поблагодарил. Баба Яга вышла из избы и протянула Ивану пучок высушенной травы. Иван взял её и незаметно швырнул наземь. А Бабе Яге сказал, что положил за пазуху.

– Хорошо сделал, – обрадовалась Яга. – Пригодится она тебе. Коли схватят тебя слуги Горыныча, да запрут в подземелье на замки стопудовые, только тронь их разрыв-травой – падут они к ногам твоим. Запомни и слова заветные:

– Прощай, Яга, – сурово сказал Иван, – век твоей службы не забуду. Пошли, ужик, в добрый час!

Ужик быстро пополз по траве. Иван пошёл следом за ним. А Баба Яга злобно прошипела вслед:

– Проваливай, проваливай, лиходей! Чтоб тебе ни пути, ни дороги! Чтоб тебя леший в трясину столкнул. Никогда никого не робела, а перед ним так вся и затряслась... Ну да чего ж это мне раньше времени печалиться!.. Не вернётся, укротит его моя травушка...

Долго ли, коротко ли шёл Иван за ужиком, и очутились они оба, наконец, в лесу ещё более густом и дремучем, чем тот, из которого пришли. Уж свернулся клубочком, а Иван осмотрелся и видит, что под большим дубом сидит старый ворон. Перед ним – сорока и кукушка, а рядом на траве – лиса и заяц. Иван только собрался спросить мудрого ворона, как громко затрещала сорока.

– Уж я, батюшка, мудрый ворон, к твоей милости! Не стало больше моченьки терпеть от разбойницы-кукушки. Я, бедная, нанесла яиц, деток хотела вывести, а она, чтоб ей...

– Короче! – каркнул мудрый ворон. – Нет у меня досуга трескотню слушать. Что ты сделала, кукушка, с сорочьими яйцами?

– Ку-ку! – сказала кукушка.

– А дальше? – настаивал ворон.

– Ку-ку! – чуть тише прокуковала кукушка.

– И что же дальше? – грозно спросил ворон.

– Расклевала я их, – робко призналась кукушка. – Больно мне сорока своей болтовнёй надоела. Уж чего только она про меня не болтала по лесу. Дурную славу пустила. Пролёту нигде не было. Вот я и отомстила. Прости, мудрый ворон, досадить ей хотела.

– Не досаду ты ей причинила, – сказал мудрый ворон, – а горе горькое. Мать птенцов лишила. Велик твой грех, тяжела вина – и кара будет тяжкой. Не будешь ты, кукушка, с этой поры знать материнское счастье. И гнёзда вить разучишься. Яйца свои в чужие гнёзда класть будешь. А ты, сорока, за свой язык неугомонный тоже наказана будешь. Десять дней пикнуть не смей! Дай отдых лесным жителям. Летите обе!

Сорока и кукушка улетели. Иван подсел поближе к ворону, на поваленное дерево, а ворон спросил:

– Чего тебе, Иванушка? Ко мне ли пожаловал?

– К тебе, мудрый ворон, – ответил Иван.

– Тогда стань в свой черёд за лисой и зайцем. Ну, сказывайте, заяц да лиса, кто кого обидел?

– Рассуди нас, мудрый ворон! – воскликнула лиса.

– Меня вперед выслушай, – попросил заяц.

– Сказывай, заяц, – приказал ворон, – а ты, кума, погоди. У меня обычай – вперёд обиженных выслушать, а потом уж и обидчика.

– Помилуй, ворон-батюшка, – заюлила лиса, – какая же я обидчица? На меня, беззащитную, поклёп возвели, злую напраслину, да я...

– Замолчи! – строго прервал её мудрый ворон. – Всё-то тебя, бедную, обижают... Сказывай, зайка.

Заяц тяжело вздохнул, утер лапкой слёзы и начал свой грустный рассказ:

– Пришла, как зайчат моих увидела, пошла петь-заливаться. И такие, мол, ваши детки, и сякие. Всем хороши, только больно дикие, ничего не умеют. Пришлите, мол, ко мне. Я их всем лесным наукам обучу. Мы и поверили ей. А детки наши к ней пошли – и не вернулись. Сердцем чую – съела она их.

– Вот, видали?! – возмутилась лиса. – Вот каково в нашем лесу добро делать! Я же лиходейкой и оказалась!.. Каково?

– А куда же делись зайчата? – спросил мудрый ворон.

– Да я их видом не видывала, слыхом не слыхивала, – оправдывалась лиса. – Шли – да не дошли, видно.

– Да, заяц, – сказал мудрый ворон. – Ты виноват.

– Ага! – торжествовала лиса. – Слыхал, косой? Недаром тебя мудрым кличут, батюшка-ворон. Что, зайчишка-доносчик, выкусил?

– Помилуй, мудрый ворон, – заплакал заяц, – моя-то вина в чём?

– А в том, – пояснил ворон, – что раскормил ты своих зайчат. Больно жирные стали, – сказал ворон, – вот лисонька и соблазнилась.

– Жирные! Ха-ха-ха! – засмеялась ли-са. – Куда там жирные? Почитай, одни косточки! И есть-то почти нечего было – так голодная и осталась!

Спохватилась лиса, да уж поздно.

– Вот и выдала себя, – сурово сказал мудрый ворон. – Все на тебя жалуются, рыжая. Чтоб духу твоего теперь в нашем лесу не было. Ослушаешься – пеняй на себя. А ты, лопоухий, умней в другой раз будь. Ступайте оба!

Заяц и лиса так и прыснули в разные стороны, а Иван подошёл к ворону поближе.

– Прежде чем расспросить тебя, Иван, куда путь держишь и зачем ко мне пожаловал, загадаю я тебе три загадки. Коли разгадаешь – побеседуем, помогу, чем смогу, а коли не разгадаешь, не прогневайся, ступай откуда пришёл.

– Загадывай, – ответил Иван.

– Вот первая. Заря-заряница, красная девица, по полю гуляла, ключи потеряла. Месяц видел, а солнце скрыло.

Иван помолчал, подумал немного и ответил:

– Так это... роса, батюшка-ворон.

– Смотри-ка, – удивился ворон, – правильно говоришь. Слушай тогда вторую. Белые люди рубят, а красный человек возит.

– Сейчас... Погоди, – пробормотал Иван, – красный человек возит...

– Не отгадаешь? – спросил ворон.

– Скор ты больно... Погоди... Ага! Да ведь это зубы... Зубы да язык! – ответил Иван.

– И это верно, – сказал ворон. – Слушай-ка третью. Летит птица-говорок через широкий дворок. Сама себе говорит, без огня село горит...

– По-моему, – сказал Иван, – так это солнышко всходит, потому и без огня село горит, а как уж по-твоему, мне неведомо.

– Разгадал, – сказал ворон. – Ну теперь поближе садись – сказывай, зачем пришёл?

Иван низко поклонился ворону и сказал:

– За великой твоей милостью. Укажи дорогу к логову Горыныча. Биться с ним хочу.

Ворон удивился, принялся было отговаривать Ивана, сказал, что парню с Горынычем биться – всё равно что воробышку на ястреба напасть.

– Силы Горыныча не знаешь, – вразумлял ворон Ивана. – Оттого и отважен. Войска у него видимо-невидимо. Сорок королевств стоном от него стонут. Дань с них берёт великую, а они отбиться не могут! Силён змей и лукав, обведёт он тебя вокруг пальца, силой возьмёт, хитростью одолеет!..

– Да ведь и я не прост, – сопротивлялся Иванушка, – не котёл на плечах – голова!

– Голова-то голова, – согласился ворон, – да она у тебя одна, а у Змея Горыныча – семь голов-то! Чародей он: оборачиваться, кем захочет умеет. Раздумай, Иванушка, не по силам тебе это.

– Не раздумаю, – твёрдо сказал Иван. – Нерушимо слово моё. Сделай милость, укажи дорогу.

– Ну что ж, – вздохнул ворон, – видно, тебя не переломить. Крепко изобидел Горыныч добра молодца. Придётся помочь тебе. Вот возьми два моих перышка. Пустишь одно по ветру – да и в путь за ним! Доведёт тебя оно до ворот дворца Горыныча. Другое пустишь – как домой воротиться задумаешь. Знай – путями немереными, вёрстами несчитанными придётся тебе идти. Через леса дремучие, через горы высокие, через поля широкие, через болота топкие, нехожеными тропками. И это ещё не всё. Через сорок королевств пойдёшь – берегись, лишнего про Горыныча не говори никому. Донесут ему – и погиб. Зря удалью не хвастай. И вот последний совет. Как станешь в лесу отдыхать, начнёт тебе кот Баюн сказки сказывать. А ты не слушай. Либо уши поплотней завяжи, либо беги без оглядки. А то ведь заснёшь и никогда не проснёшься. Ну а теперь ступай!

Низко поклонился Иван мудрому ворону, поблагодарил его за помощь и советы – и отправился в свой долгий путь. Пошёл за пёрышком, что само собой полетело выше его головы. Чтоб идти было веселей, он пел песню, которую тут же сам и сложил:

Много дней и ночей идёт Иван. Ноги уже передвигает с трудом. Забрёл в дремучий сумрачный лес. Оставляют силы могучего парня. Надо бы отдохнуть. Ещё шаг – и свалится он в густую траву. Делает Иван этот последний шаг и падает.

– Ничего, – успокаивает он сам себя, – вот немножко отдохну и дальше путь держать буду. Вот и пёрышко моё остановилось, не летит дальше. Пожалело меня, молодца.

Смотрит Иван на небо, а его за высокими вершинами деревьев почти и не видать. Только мерцает что-то в вышине. Каких-то два зелёных огонька. Иван всматривается и видит, что не огоньки это, а зелёные глаза огромного кота, который сидит на толстой ветке могучего дуба. Вспомнил Иван о том, что говорил ему мудрый ворон о коте Баюне. Встать бы надо и уйти, но ни ноги, ни руки не слушаются. А кот Баюн тихим, вкрадчивым голосом начинает свою сказку сказывать:

– В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Салтан, и была у него дочь-красавица. Все царство обойди – краше не найдёшь. Глаза словно звёзды, уста сахарные, коса шелковая до пояса...

– А у Настеньки-то коса – ниже поя-са!.. – шепчет Иван сонным голосом.

Борется он со сном что есть силы, а сон его одолевает. Беда, да и только.

– Лицо у царевны белое, – рассказывает кот Баюн, – походка плавная – не то лебедь плывёт, не то царевна идёт. Скажет слово – сердцу радостно, засмеётся – словно жемчуг на блюдо кто просыпал...

– А всё не лучше твоя царевна моей Настеньки!.. – рассердился Иван и потёр закрывающиеся очи свои ясные.

– А что нарядов у царевны сто ден считай, не сочтешь. Со счету собьёшься – начинай сызнова... – продолжает кот убаюкивать Ивана.

Иван попытался было встать, да ноги подкашиваются, глаза закрываются, сон так и наваливается. Зарылся он в траве – и перестал сопротивляться.

Только Иван заснул – из зарослей выскочил заяц и подбежал к нему.

– Не спи, Иван, не спи! Слышишь, просыпайся! – запищал заяц на ухо спящему, лапкой потеребил его за уши, но всё было напрасно. Спал Иван – ничего не слышал. Выбежали грибы и цветы. Колокольчики звенели Ивану на ухо, заяц в отчаянии барабанил лапками по могучей груди Ивановой, но всё понапрасну. Спал Иван непробудным сном.

А кот Баюн, сидя на ветке, всё мурлыкал.

– Зря стараетесь, – мяукнул он наконец, – кого кот Баюн усыпил, тому уж никогда не проснуться.

Тут из лесу вышел слуга Горыныча в латах и шлеме, снял с Ивана ладанку, взмахнул кинжалом и всадил его по рукоять в грудь Ивана. Коротко вскрикнул Иван – и смолк. Вдруг откуда ни возьмись заяц кинулся на убийцу – тот от неожиданности ладанку выронил, а заяц подхватил её – и в кусты. Горынычев слуга поискал, поискал ладанку да не нашёл. Плюнул, да и побежал докладывать хозяину, что приказ выполнил.

Заплакали грибы и цветы, застонал зайчик. Появился старичок-лесовичок. Увидел кинжал в груди у Ивана и горестно всплеснул руками.

– Не досмотрели! Не уберегли!.. А ты, заяц, чего время теряешь? Беги к мудрому ворону, расскажи о беде. И чтоб мигом! Ждём, мол.

Заяц пустился стремглав, а чуть погодя прилетел мудрый ворон, и опустился возле Иванушки.

– Ах, Иван, Иван, – закручинился мудрый ворон, – побледнели щёки твои румяные, закрылись огневые очи твои. Остановилось сердце твоё отважное. Течёт из глубокой раны алая кровь. Сказывал тебе ворон правдивые слова. Не послушался. Но умереть такому молодцу не дадим. Сбрызнем-ка рану твою кровавую мёртвой водой!

Ворон клювом осторожно вытащил кинжал из груди Ивана и сбрызнул его рану мёртвой водой. Рана тут же затянулась.

– А теперь польем её живой водой, – добавил ворон и облил рану водой из другого пузырька.

Старичок подошёл поближе к Ивану и сказал:

А ворон прокаркал:

Иван открыл глаза, встал и потянулся. Потом улыбнулся и низёхонько поклонился старичку-лесовичку и мудрому ворону.

– Ox, и долго же я спал! – сказал Иван. – Пора теперь и за дело приниматься. Чай, совсем заждался меня Горыныч!

Ворон и старичок-лесовичок ничего не сказали Ивану про то, что не спал он, а мёртв был, а заяц принёс ему ладанку с родной землёй.

– Возьми-ка, – сказал заяц, – уронил ты её во время сна, а я сберёг для тебя.

Иван поклонился и зайцу, а потом повернулся, помахал рукой старичку и ворону, вещее пёрышко взлетело, замаячило перед Иваном, и он пошёл за ним.

– Берегись теперь, Горыныч, – проговорил ворон, глядя вслед Иванушке. – Великая сила на тебя поднялась. Крестьянский сын войной пошёл. Не на жизнь, а на смерть биться будет.

А в царстве Горыныча – переполох. Бегают, шепчутся слуги Горыныча. А Змей – словно белены объелся. Рвёт и мечет, аж подступиться страшно. Увидел он в волшебном зеркале, что Иван жив-здоров – разбушевался. На свою полоняночку, крестьянскую девушку Настю, гневается. Он к ней и так и эдак, а она и глядеть на него не хочет. Дары перед ней разложил, богатства бесценные – а она таково гневно глянула, бровки сдвинула, молнию из очей метнула. Ножкой как топнет – так и раскатились по полу жемчуга индийские да лалы персидские. Ох, и освирепел Горыныч!.. Лютует – страсть. Непокладиста крестьянская дочь Настенька, дерзка, непокорна.

Старый слуга шепчет на ухо молодому:

– Слышь, похлестал её плёткой шелковой. До крови похлестал, злодей! Что ни свистнет плётка семихвостая – семь ручейков алой крови по белу телу хлынут. А полонянка молчит, да и только.

– Пять ден есть не велел ей давать, – вздыхает молодой слуга, – всё ждал, что сама попросит. Так и не дождался. Гордая девушка. Бежать сколько раз принималась, да разве отсюда убежишь?

Прискакал запыхавшийся гонец. Рассказал горынычевым слугам, что дела-то у хозяина плохи. Везёт он грамоту из королевства Высоких Гор. Поднялись там люди. Сказывают, прошёл по их земле крестьянский сын Иван и смутил всех речами дерзкими. Я-де один на Горыныча двинулся, а вы что же всем миром-то медлите? Везёт гонец Горынычу нерадостную грамоту. Наместник Горыныча изловить Ивана велел, шапку золота за его голову сулил, ан не польстился никто. А как напали на Ивана воины – всех пораскидал, как малых ребят, и ушёл. Вот об этом обо всём и отписал наместник Горынычу. А там потянулись за первым гонцом другие. Из королевства Синих Рек, из королевства Зелёных Лугов, из королевства Рыбных Озёр... Да все сорок королевств и не перечтёшь. И у всех гонцов грамоты. А в грамотах тех – вести дурные: прошёл, мол, по земле Иван, крестьянский сын, и всех на Горыныча поднял. Злится, лютует Горыныч, первого гонца едва жизни не лишил. Сам себя утешает: «Со всеми расправлюсь. Сила у меня великая!»

А что же Настенька? Жива ли, голубушка? Жива. Сидит Настенька в богатой палате. На узких высоких окнах – узорчатые занавески. На столиках – блюда золотые и серебряные, а на блюдах тех – плоды заморские, сласти. Ешь – не хочу. Девушки в диковинных нарядах пляшут и поют перед нею, стараются развеселить Настеньку, да не смотрит она на них. Вот подсела к ней одна – черноглазая, с длинными косами, увитыми жемчугом, и ласково так говорит: «Что пригорюнилась, госпожа моя ненаглядная? Хочешь спою тебе о своей родине, где с утра до ночи поют пёстрые птицы, на деревьях растут хлебные плоды и никогда не бывает снега?»

– Пой, если тебе хочется, – отвечает Настенька, – а сердца моего всё равно не развеселишь.

– А вдруг? – спорит невольница, берет лютню, играет на ней и поет:

Настенька встала:

– Не жестокая, говоришь? Да что может быть судьбы моей страшней? Ты, родину потеряв, можешь петь да плясать в рабстве, на чужбине. А по мне – смерть такой доли краше! Может, и вправду хороша твоя родина, да не любишь ты её. Кто свою землю любит, тот такой доле не покорится.

– И ты покоришься, – со вздохом сказала невольница. – Нрава моего не знаешь. Давно ль ты здесь?

– Десять вёсен, десять зим.

– Много ли раз бежала?

– И не пыталась. Разве отсюда убежишь?

– А я бежала, – сказала Настенька, – десять раз бежала. Десять раз ловили, и всё равно бежать буду, пока не убегу. Вот ты пела, что чудеснее твоей родины ничего на свете нет. Неправда это, есть. И эту землю я знаю. Вот послушай, что я тебе спою.

Настенька замолчала, а в палату вошёл слуга Змея Горыныча. Он низко поклонился Настеньке и сказал ей, что Горыныч велел ей переодеться. Сам, дескать, скоро в гости к ней припожалует. Слуга принёс ей большой ларь и стал вынимать из него богатые одеяния для Настеньки. Но она ногой отпихнула дары Горыныча и гневно закричала:

– Прочь! Ничего не надену! – с досады она даже сорвала с головы кокошник и по-старушечьи повязала голову чёрным платком.

Горыныч явился к Настеньке в образе красивого молодца в богатом наряде. Он низко поклонился ей и поздоровался.

– Здравствуй, злодей! – с сердцем ответила девушка и отвернулась от него.

– Неужто признала?! – удивился Горыныч. – За что же ты так ненавидишь меня? Разве я тебя обижаю? Разве не дарю бесценные подарки? Взгляни-ка на меня. Неужто я не красив? Чем же я хуже нищего твоего Ивана?

– Это Иванушка-то нищий? – возмутилась Настенька. – С его руками золотыми, с его добрым сердцем и светлым разумом?! Нищий – это ты. Всё, что у тебя есть, все богатства твои – всё это награбленное, кровью и слезами омытое!

– Какое бы ни было, а всё равно богатство! А что тебя ждёт впереди с твоим Иваном? Тяжкий крестьянский труд? Состаришься раньше времени, померкнет твоя краса, поседеют густые твои косы... а у меня ты долго будешь цвести, как весенняя роза. Послушай меня...

– Не желаю тебя слушать, злодея и убийцу! – вскричала Настенька. – Не трать слов понапрасну: всегда ненавидеть буду и смерти твоей желать.

Рассердился Горыныч не на шутку. Назвал Настю дерзкой, сказал, что в гневе он страшен бывает. Пригрозил лютой смертью её умертвить, если не одумается.

– Умертви! – бесстрашно ответила Настенька. – Лучше умереть, чем рожу твою поганую видеть.

Горыныч выхватил из ножен острый меч, замахнулся было, чтобы отрубить Настеньке голову, но тут вбежал гонец, упал перед Горынычем на колени и завопил о том, что в королевстве Синих Озёр объявился крестьянский сын Иван и поднял весь народ на Горыныча. Беда близка.

– Опять?! – зарычал Горыныч. – Пятнадцатый гонец за день! Или не велел я слугам своим верным, воинам своим храбрым поймать и привести ко мне этого Ивана?!

Заплакал гонец, стал сказывать, что больно грозен Иван. Супротив него ни один воин не выстаивает. Сила у него нечеловеческая. Горыныч ногой оттолкнул гонца. Велел сжечь королевство Синих Озёр вместе со всеми стариками, детьми, женщинами, а мужчин всех захватить и поставить на охрану его дворца.

Едва гонец на коленях выполз из палаты, как раздался великий шум, звон сабель, крики и стоны... Горыныч бросился к окну и увидел, что бьётся Иван с его воинами.

Иван, один-одинёшенек, отчаянно бился с тьмой-тьмущей горынычевых воинов. Вот-вот – и одолеют они богатыря.

«И это должна видеть Настя!» – решил Горыныч и потащил Настю к окну:

– Гляди, гордячка, на своего милого, – закричал Горыныч злобно, – пусть натешится мечом играючи. Эй, воины мои верные, – высунулся он из окна, – не убейте ненароком Ивана, живьём его схватите, руки, ноги железом скуйте!

– Иванушка! – закричала Настя. – Держись, сокол!

– Ладанку, ладанку с него сорвите! – рычал Горыныч, оттаскивая Настю от окна.

– Иванушка, – стонала Настенька, – сорвали твою ладанку с родимой землей, руки-ноги цепями сковали... Слышишь ли ты меня, Иванушка?

И до Настеньки донёсся далёкий голос Ивана:

– Слышу, Настенька, жди меня!

– Бросьте Ивана в темницу и заприте двери на замки стопудовые! А ладанку мне подать! Никому её не доверю. Под своей подушкой хранить стану. А ты погорюй, красавица. Я уйду, а ты поразмысли-ка о своей судьбе как следует. Помни, жизнь Ивана от одного твоего слова зависит.

С этими словами Горыныч ушёл, а Настенька, рыдая, упала на пол, плакала да приговаривала:

– Горе моё горькое жжёт меня огнём, льются слёзы ручьём, слёзы горючие. Как бы мне Иванушку выручить, от злой казни спасти...

И тут что-то пискнуло. Это из норки вылезла серая мышка и спросила:

– Кто это капнул в мою норку такую горькую капельку?

– Это я плачу, сударыня мышка, – всхлипывая, ответила Настя. – Слеза моя горькая в норку твою просочилась.

– Что же ты так убиваешься, девица? – стала расспрашивать мышка. – Зачем сердечко своё надрываешь?

– Бедная я полоняночка, потому и плачу.

Тут мышка подбежала поближе к Настеньке и спросила, не помочь ли ей чем.

– Где тебе, мышка-малютка, моему великому горю помочь!.. – вздохнула Настенька. – Спасибо тебе на добром слове.

Но мышка стала спорить с Настей и доказывать, что она хоть и маленькая, да её большие люди боятся.

– Да, ты права, – согласилась Настенька, – и если бы захотела, то могла бы сослужить мне службу великую. Слушай. Лежит под подушкой у Горыныча ладанка. Вот бы ты её выкрала и отнесла в темницу моему Иванушке!..

– Только и всего? – усмехнулась мышка. – Для тебя я постараюсь. Приветлива ты, с малой зверюшкой горем своим поделилась. Жди меня на рассвете.

Всю ночь без сна металась Настенька, а как стало рассветать, прибежала к ней мышка. Рассказала, как вытащила ладанку из-под подушки у Змея Горыныча, как только ей известными путями пробралась в темницу к Ивану и отдала ладанку ему.

– Зверёк ты махонький, – со слезами благодарила мышку Настенька, – а сердце у тебя великое. Чем отслужу тебе, как отблагодарю?

И мышка ей ответила, что пусть, когда Настенька вернётся на родину, заживёт своим домом с милым дружком Иванушкой, пусть никогда в доме кошек не держит!

Настенька пообещала это мышке, и та убежала в свою норку.

А когда совсем рассвело, вошёл к Настеньке Горыныч. Был на нём плащ, усеянный серебряными звёздами, и остроконечная шапка. За ним шли слуги и несли скатерть-самобранку.

– Слушай, Настасья, – сурово сказал Горыныч, – жизнь Ивана от тебя зависит. Скажешь слово неладное – и покатится голова с плеч твоего Ивана. Слушай же! Много лет мечтал я владеть скатертью самобраной. Только её не хватало в моей сокровищнице. Теперь она моя. Но не слушает самобраная моих приказов. Что тут будешь делать? Плёткой её не высечешь, в темницу не упрячешь, в железо не закуешь. Знаю, что владеть ею надо вместе с девицей умницей-разумницей. Твоих приказов она послушается. Завтра к нашей свадьбе всё будет готово. Стол накроем скатертью самобраной. И ты ей прикажешь. Ну а если согласия не дашь, тогда... Помни, грозен я и беспощаден! Не посмотрю на красоту твою писаную. Выведу из темницы твоего Ивана, пусть полюбуется, как хватают его Настеньку за шелковы косы, как отсекают голову от шейки лебединой. Погорюет молодец да недолго. Следом и его голова слетит. Так и быть, окажу им милость – вместе заверну в скатерть самобраную да в одной могиле и схороню! В последний раз...

Но вбежавшие слуги не дали Горынычу договорить. Вскипел он:

– Как посмели вбежать?! Всех велю казнить!

– Не вели казнить! Иван сбежал... Цепи, словно нитки гнилые, порвал, замки стопудовые отомкнул!

Радостно вскрикнула Настенька.

– В погоню! – зарычал Горыныч и кинулся из палаты, а слуги – за ним.

Только их след простыл, как в окно влезает Иванушка. Настенька радостно кинулась к нему. На ходу она подхватила скатерть и заторопила Ивана:

– Бежим! Бежим скорей, Иванушка! Как же это ты выбрался, голубь мой?

Иван обнял её и сказал, что мышка принесла ему ладанку. Коснулся он родной земли, силой налились руки его богатырские, вспомнил он тут и про разрыв-траву, тронул ею цепи свои – и замки стопудовые пали к ногам...

Настенька заторопила Ивана:

– Надо бежать, как бы злодей не вернулся!..

Но Иван и не собирался бежать:

– Биться со злодеем Горынычем надо! Столько дорог исходил, чего только не натерпелся, пока не нашёл его, а теперь бежать? Нет уж. Биться с ним! Пока жив Горыныч, и зло живо будет. Опять люди сорока королевств от него наплачутся. Не позабыла ли ты, Настенька, про хлеб, сожжённый в своей родной деревне? Не забыла ли обиды свои?

Раздался гром, сверкнули молнии – в палату ворвался Змей о семи огнедышащих головах. Иван вытащил свой меч и, размахивая им, заставил Змея попятиться.

– Спалю тебя, ненавистный, испепелю, – шипел Змей, обдавая Ивана огнём из всех семи голов разом.

– Земля родная сохранит, – отвечал Иван, размахивая мечом, и, изловчившись, отрубил Горынычу одну голову!

Покатилась голова к ногам Настеньки.

– Рано радуешься, – шипел Горыныч, – ещё шесть осталось!

– Плохо считаешь, – закричал Иван и отрубил ещё голову.

– И с пятью головами управлюсь погубить тебя!..

– С пятью бы, может, и погубил, а вот с четырьмя-то, того гляди, не управишься, – перебил его Иванушка, отрубив ещё одну голову, – а воины твои рады будут твоей погибели: всем ты ненавистен.

И опять срубил голову.

– У меня три, а у тебя одна-единственная, – голосил Горыныч и, собирая последние силы, пустил из трёх голов сильную струю огня. Но Иван прикрыл рукавом глаза, взмахнул мечом и сразу две головы слетели у Горыныча наземь.

– Вот и сравнялись! – выдохнул Иван. – Прими же казнь от сына крестьянского Ивана за все твои чёрные дела, за хлеб наш сожжённый, за скатерть самобраную, за всех казнённых и замученных, за слёзы Настеньки. Кончилось твоё царство!

– Пощади!.. – захрипел Горыныч. – ...Всё тебе отдам... Оставь последнюю голову... Жить хочу!..

– Не слушай его, Иванушка!.. Руби последнюю! – приказала Настя.

Иван взмахнул мечом – и не стало больше в этом мире Змея Горыныча.

– Ну вот и сквитались, – сказал Иван. – А теперь, Настенька, бери скатерть – и в дорогу, домой... Долог наш путь.

– Как дорогу к дому отыщем? – спросила Настенька. Всё дороги мне теперь ведомы – и в лесу, и в поле. Да и в городах немало друзей нажил. Доберёмся, чай. Есть у меня к тому же поводырь: перо мудрого ворона приведёт нас домой.

И Настенька с Иваном покинули мрачный дворец Горыныча. А в родной деревне Настеньку с Иванушкой уж и не ждали. Никто не сомневался, что Горыныч их погубил. Скучно без них стало. Песни не ладились, пляски не получались, хороводы не водились. И вдруг откуда ни возьмись набежали весёлые песельники да затейники.

– Эй, девицы, что не веселы? Парни, что носы повесили? – спрашивали они у хмурых парней и невесёлых девушек.

– Какое веселье, когда наша Настенька пропала, – говорили девушки.

– Чему радоваться, когда наш Иванушка сгинул, – отвечали парни, – без них и песни не поются, и гармошки не играют, и пляски не пляшутся.

– Не надо горевать да заботиться, ваша Настенька с Иванушкой воротятся, – пропел песельник, а другой заиграл на гармошке и допел:

– Ваш Иванушка воротится со славою, победил он Змея семиглавого.

И тут под весёлую музыку гармошек и дудок вбежали в родную деревню Настенька и Иван.

В руках у Настеньки была скатерть-самобранка. Что тут было радости! Целований и обниманий!.. Насилу Иванушка и Настенька вырвались из объятий своих друзей. Выбежали из изб все жители деревни, пришёл и старик Степан, и кузнец, и даже бабушку Митрофаниху под руки привели девушки. Иванушка низко поклонился своим землякам и сказал:

– Здравствуйте, мои родные! Нет у нас с Настенькой ни матушки, ни батюшки. Сироты мы. Вы все нас вскормили-вспоили, добру и труду научили. Все вы для нас отцы и матери, бабушки и дедушки, братья и сёстры. И низкий вам поклон да любовь наша. А ещё поклон нашим полям и лесам, нашей родной земле, нашей деревне. Только на чужбине поймёшь вдруг, как все это сердцу дорого. Как со Змеем бился, чего только не перевидал – расскажу долгими зимними вечерами, а сейчас и вспоминать неохота, праздник наш светлый омрачать. Шли мы домой через пески сыпучие, через болота топкие...

– ...Через сорок королевств шли, – подхватила Настенька. – Выбегал навстречу Иванушке народ, в ноги кланялись люди. Избавил их Иван от лютого Змея. Дары дорогие выносили. Только ничего мы не приняли, зачем нам богатство? Мы и так счастливы.

– Дай-ка мне твой меч, Иванушка, – сказал кузнец, – я его перекую на серпы.

– За добрый меч спасибо, кузнец, – ответил Иван. – Только перековывать его на серпы пока не надо. Пусть висит, отдыхает. Не ровён час, другой какой враг нашей земле сыщется. Тогда мы с ним опять в бой пойдём. А сейчас попируем, друзья!

Настенька расстелила на траве скатерть самобраную, низко поклонилась ей, попросила её угостить всех сельчан. И тотчас на скатерти появились разные блюда, а на них – вкусные яства, жбаны со сладким вином, пироги да блины. Девушки стали просить Настеньку, чтобы рассказала она им, как жилось в неволе у Змея Горыныча.

– Этого не расскажешь. А вот песню, которую я в неволе сложила, давайте я вам, подруженьки, спою.

И Настенька попросила гармониста подыграть ей и запела:

Только закончила свою песню Настенька, как среди пирующих появился старичок-лесовичок.

– Вот это пир так пир! – сказал старичок. – Мир и счастье всему честному народу! И я с вами был, и ел, и пил, по усам текло, а в рот не попало! Хотел съесть гуся, да тут и сказочка вся!..

...Кукушка на часах открыла дверцу, высунула свою головку и прокуковала столько раз, что бабушка испугалась.

– Ах, я, старая! Заболталась тут с вами! Скоро мама с папой придут, а вы всё не спите.

– Бабушка, спасибо за сказку, – сказал Ваня.

– Поцелуй нас, бабушка, – попросила Маша.

– Спите, спите, мои цыпляточки, – сказала бабушка, поцеловала своих внучат и тихонько вышла из детской.

– Вань, а Вань, – тихо проговорила Ма-ша, – а ведь нашу бабушку-то Настя зовут...

– Да, а дедушку – Иван, – тоже тихо ответил ей Ваня и задумался.