"Уж замуж невтерпеж" - читать интересную книгу автора (Тутова Надежда)

Глава 3

Так… притопали… Наверное, только я могла подобным образом вляпаться: из огня да в полымя. Стоявшие вокруг меня бандиты не были расположены вести светские беседы или посплетничать по-деревенски. Что конкретно им нужно, я не знала, да и не очень-то хотелось узнавать.

— Ну что, девица? Чего молчим? — ухмыльнулся мужик в зеленом кафтане, давным-давно потерявшем свою первоначальную яркость.

Колоритная личность, видимо главарь: курчавая борода и усы скрывают половину лица, мохнатые кустистые брови прячут хитрый взгляд карих глаз, зубов комплект неполный, что демонстрирует широкая улыбка во весь рот, серая шапка непонятного образца надвинута до бровей, руки смахивают на два молотка… Описание можно долго продолжать, вот только слезы вновь набежали на глаза, все стало расплывчатым, и, всхлипнув, я неожиданно выдала:

— У вас хлеб есть?..

Такого от меня явно никто не ожидал. Разбойники как-то странно посмотрели на меня, стали шептаться, вскоре у большинства жутко скорежило лица — наверное, решили, что голодную меня убивать не интересно. Ах, нет — оказывается, им меня жалко стало. Все как-то сразу засуетились, забеспокоились, подхватили под руки и куда-то повели, приговаривая: «Бедное дитятко». Радоваться пока не буду: может они меня решили убить не на тропе, а в кустах…

Зря я о них так плохо думала, вернее, зря думала о них плохо в отношении моей скромной персоны: мужички притащили меня на свою стоянку (подозреваю, что временную), усадили к костру, укутали в чей-то плащ и заботливо вручили плошку, полную ароматно пахнущего мяса, и большой ломоть деревенского хлеба (И откуда он у них? Может, какого путника уже ограбили, или карта Фларимона лжет и поблизости есть деревни). Хотела было сбросить плащ — зачем он мне, лето, жара все-таки, но только сейчас сообразила, что это не плошка прыгает, а я, в смысле меня трясет, будто выскочила на лютый мороз, оторвавшись от натопленной печи. Так плохо мне еще никогда не было. Мужички это поняли и, непривыкшие к роли нянек, в меру своих сил и способностей пытались успокоить меня.

Я пыталась что-то говорить, порывалась встать, размахивала руками. Сердобольные дядечки сочувственно кивали головами, а один особо расторопный налил полный деревянный кубок чего-то горячего и пряного. Мне едва ли не силком влили жидкость в рот, приговаривая: «Ну, будет тебе, девонька! Эвон как…» Напиток обжег язык, прошелся по горлу и благодарно разлился в желудке. Почти сразу стало тепло… и легко…

Эх, хорошо, что у них вся посуда деревянная, а то у меня от золота соль на языке. Точнее так: если поблизости или вдалеке обнаруживается золото, у меня во рту, на кончике языка появляется соленый привкус, и чем больше и ближе золото, тем солонее. Из-за этого у нас дома посуда только глиняная (тарелки, чашки и блюдца из тонкой глины — фарфора, большие блюда да горшки из толстой), для питья стаканы из хрусталя, да ковшики деревянные, ложки с вилками тоже из дерева, хотя для многих это дикость («Боже, как же этим можно наколоть мьясо?» — восклицала одна особо впечатлительная дама, на что папа показал способ заточки вилок и их остроту прямо на глазах сомневающихся — незабываемое зрелище!). Вообще-то есть и серебряные приборы, но они скорее для официальных приемов, когда приезжают родственники папа — все-таки мы аристократическая семья… Тогда, с ложкой Фларимона, не то чтобы не было проблем, просто ели же кашу с мясом практически без соли, что там того звени-горошка, привкус был не так заметен.

Ой… что-то мне хорошо… ик… и легко стало… Что ж такого в том кубке было? Не иначе как вино, хотя… Вообще-то я не пьянею: сколько не выпью, не берет (дома никогда не запрещали пить — маман всегда говорила: «Уж лучше вы дома напьетесь, чем где-то!», а папа добавлял: «Заодно и меру свою знать будете!»), но тут… Насколько я помню обычно, когда хочешь утопить печаль в вине, да и просто напиться, никогда ничего не получается! Почему же сейчас я нахожусь в состоянии нестояния?

Мне было так обидно и больно, что, несмотря на еду (я же без завтрака ушла), несмотря на тепло (чей-то плащ и хорошее место у костра), несмотря на «кудахтанье» надо мной со стороны разбойников (вот уж не ожидала!), слезы текли в два ручья, а в голове билась только одна мысль: «Ну, почему он так? За что?» Неужто забыл, что ручейник требовал плату? Он же тогда еще и доводы приводил, почему надо заплатить… Почему Фларимон вообще вспылил? Сора ведь с ничего началась. Эх, сплошной сумбур в голове и обида на сердце. Но вот эта самая обида и тот самый сумбур потянули меня за язык: неизвестно зачем стала рассказывать разбойникам свою горькую историю (не со всеми подробностями, естественно — еще чего!). И то как меня от тети украли, и как Фларимон отбил, как он мне нравится, а я ему нет, как он обидел меня, что жениться не собирается — с чего я приплела последнее не знаю, не помню, не понимаю… А мужички забеспокоились: понять мою сбивчивую речь и из-за рыданий было сложно, а тут еще язык заплетается от выпитого вина.

— Ее парень украл, чтоб жениться, а теперь не хочет? — потолкал локтем один разбойник в коричневой безрукавке другого в красном колпаке.

— Да не, тот парень ее от вора спас, — покачал головой «красный колпак».

— А вор так и не жанился? — поинтересовался мужик в синих штанах и кожаной жилетке.

— Дык живой ли он… — пожал плечами мужик в сером плаще (и не жарко ему по такой погоде?).

— А я те говорю, он за нее выкупа хотел! — громогласно заявил разбойник ну с очень синим носом.

— Нет, он жаниться хотел! А евойной тещи, то есть его тещи испужался и убег! — спорил с ним разбойник с очень красным носом.

— Да какая теща?! Она ж сиротка: тот парень отца-то и убил! — встрял в разговор разбойник с пышными усами.

— А жаниться он успел? — опять спросил мужик в синих штанах и кожаной жилетке.

— Хто?

— Ну, тот, которого украли!

— Да не, он же сам сбежал: его к пастырю тянули, а он убег, только его и видели!

— А девицу кто украл?

— Да он же и украл, когда убегал!

— Но жанился он на ней?..

— Зачем?

— Ну, хотел же…

— Так его ж тот, что у ручья, отвадил.

— Прям он так его и послушал!

— А тот, что у ручья, жанился? — не унимался мужик в синих штанах и кожаной безрукавке.

У-у… настырный… Гм, вообще-то я уже ничего не понимала в их разговорах, хотя они обсуждали мою историю, точнее мои недавние мытарства.

Постепенно под шум споров и разговоров разбойников, подействовавших на меня не хуже колыбельной, веки потяжелели, глаза стали слипаться, и я погрузилась в сон…

В редкие минуты глубокий сон перетекал в дрему, но до конца не таял. В такие мгновения я чувствовала, что меня куда-то несут, не на руках, правда, а на манер мешка перекинув через плечо. Сил или желания возмутиться не было: несут, да и ладно, не бросили же и не убили. Наверное, в голове еще гулял хмель, поэтому было так безразлично мое передвижение, а точнее переноска. Иногда мелькала мысль: скорее бы уже остановились и опустили меня на землю — трясло как-то, да и неудобно висеть вниз головой. Но, едва вынырнув из хмельного тумана, мысль тут же скрывалась в глубоких водах сна. Потом, все потом…

Тихий шелест листвы, невесомое перешептывание трав, мягкие объятия добротного плаща, одинокая песня костра — вполне подходящая обстановка для пробуждения. Как же это Фларимон сподобился на такое благородство: развести костер и приготовить ужин без моего участия? И тут меня не то, что кольнуло, почти подбросило в воздух, и я резко поднялась с теплого ложа: я же у разбойников! Вспомнилось все: и утренняя нелепая ссора, и злые слезы обиды, и нежданная встреча на тропе, столь же нежданное утешение от разбойников. Вот только как я попала на поляну среди высоких елей — сторожил леса — не помню. Неужто сама дошла? Сомнительно! Нет, не так: неправдоподобно! Видимо, меня сюда отнес кто-то из разбойной братии. Но зачем столько трудов? Только чтобы убить меня подальше от дороги и тихо прикопать в лесу? Не слышала о такой деликатности бандитов. Тогда для чего? Надо бы выяснить, да страшно, поскольку может обо мне забыли, а я так нескромно напомню о своей персоне и нарвусь на новые неприятности.

Ум, опять привкус соли на языке… А что я хотела: здесь явно одна из основных стоянок разбойников, так почему бы тут не быть золоту. В конце концов, это разбойники…

А место красивое, величественное: вековые ели, гордо подпирающие темнеющее небо, будто задевающие красноватые облака, расцвеченные алым закатом — самого солнца не видно из-за деревьев, но его последние лучи легко скользят по пушистым бокам облаков, темно-зеленый ковер травинок, переплетенных меж собой умелой рукой Хозяйки Природы, кряжистые пни, как память предков, следящие за приемниками и сине-зеленым молодняком по краю поляны. Кажется, миг и из-за ели выйдет на поляну Старая Мать,[5] с клюкой из рябины, мерно покачивая головой притихшим птицам, склонившимся в земном поклоне травам и цветам. Хотя я и верю во Всевышнего, создавшего этот мир, мне кажется, были и Иные… Не могу объяснить, не могу понять… В Солонцах пастыря нет, как и в пяти близлежащих деревнях. Зато буквально на перепутье дорог между ними стоит небольшой храм, весь такой беленький, светлый, с голубыми куполами. Тамошний настоятель — пастырь Никим — удивительный человек. Он частенько бывает у нас в гостях: любит поговорить с образованным и много повидавшим человеком в лице моего папа. Седые волосы до плеч всегда собраны в аккуратный хвост, борода и усы ухожены, но не как у франта (взять того же кузена Зивинта, который уход за собственными едва заметными даже не усами, а усиками и такой же жиденькой бородкой превратил в культ!), коричневая ряса, готовая к любым превратностям погоды, добротные сапоги в холодную и легкие сандалии в жаркую пору, но главное — ровный, покойный взгляд серо-зеленых глаз. Он всегда терпимо относился к чужому мнению, отличному от его собственного. Пастырь Никим никогда не поощрял, но и не пугал всеми муками ада за деревенские суеверия и поверья. Помню, как однажды при нем пастух из Колосиц молился Старой Матери в жуткую грозу, которую они пережидали в нашем доме (как пастух попал к нам — длинная и несущественная история). Пастырь не прервал его, не накричал, не проклял, даже не отвернулся. Он только в самые сильные раскаты грома касался плеча парня, успокаивая его. Уже потом, я подговорила старшего брата, чтобы он спросил у пастыря, почему тот позволил пастуху это сделать, самой было страшно, да и боялась, что не ответит. Смущаясь и заикаясь, Сарга обратился к Никиму. Его ответ меня поразил и навсегда запал в душу: «Господь един. Это люди пытаются его очеловечить, сделать похожим на себя, чтобы легче было обращаться, понимать… Главное — вера: верит человек в Свет, значит, верит во Всевышнего, как бы он его не именовал. А если веры нет, то пусть он даже трижды свершит паломничество по святым местам с именем Всевышнего на устах, будет всего лишь лицемером, обманывающим самого себя!»

От столь философских и неземных мыслей меня оторвало вполне реальное и не слишком благозвучное урчание голодного живота… моего… Похоже, все-таки придется покинуть столь уютное место и направиться на поиски пропитания. Страха уже не было: видимо не верилось, что я могу попасть в жуткую переделку. Что ж в любом случае, сменю ипостась и… Нет, убивать я не собираюсь, да и не умею. Просто в другой ипостаси пиктоли появляются особые силы: кожа становится грубей и плотней, как хороший эльфийский доспех, мышцы более подвижны и выносливы, кости крепче — одним словом отбиться и убежать сумею, и плевать на одежду. Ох, вот что странно: когда я утром натолкнулась на разбойников, у меня даже мысли не возникло смениться. Почему? Испугалась, что среди них окажутся более нервноустойчивые к моему виду, да еще и дееспособные, то есть способные кинуться с целью отправить меня на тот свет? Нет. Я вообще не думала ни о чем! И кто я после этого? Сама знаю: не слишком умная, а если хорошо подумать, то и без «слишком», если не сказать хуже…

Мой путь от лежанки до костра, где, судя по запаху, дошедшему до меня еще во сне, готовилось что-то серьезное, занял пару мгновений или семь шагов. Около большого котла, несравнимого с жалким подобием сего предмета в багаже Фларимона, суетился щуплый мужичок, ранее среди разбойников мной не замеченный. А может, мне все показалось или приснилось? Нет, переговаривающиеся неподалеку колоритные личности никем иными, кроме как разбойниками, быть не могут: разброд в одежде и огромные колюще-режущие предметы, сильно смахивающие на сулеймийские мечи (пристрастие у них к ним прямо-таки какое! А ведь сулеймийские мечи только в землях за Южным морем или в портовых городах на юге можно найти…), висящие на широких поясах — характерные признаки разбойной братии. Что ж, придется как-то находить общий язык, тем более что у нас есть одна общая тема: ужин, точнее его отсутствие! Мужички переговаривались вполголоса с какой-то не то обидой, не то безнадежностью.

— Эх, не надо было Кифога[6] пускать к котлу! — с непередаваемой грустью выдал один разбойник.

— Да разве ж его удержишь? — философски заметил другой.

— И то верно, — обреченно согласился первый.

Меня так и подмывало подойти и поинтересоваться, что это они такие… даже слов подобрать не могу. Не зная как поступить, я буквально топталась на одном месте. Как при этом измудрилась найти сухую веточку и стать на нее, сказать не могу. Но ветка хрустнула и горестные взоры, чтобы хоть как-то отвлечься от наблюдения за приготовлением ужина, разбойников обратились ко мне. Ляпнуть что-то типа «Здрасте» не получилось, вяло помахать ручкой в знак приветствия тоже — застыла на манер статуи.

— Проснулась никак, — хмыкнул один, но активных действий не предпринял.

— Угу, — согласился другой, равнодушно оглядывая мою особу.

— Да ты не боись, мы не кусаемся, — видимо догадавшись о моих опасениях, поспешил успокоить первый.

— А доказательство? — я пробормотала себе под нос, но решила подойти поближе (ну не укусят же, в самом деле?).

Осторожно семеня и изображая полнейшую невинность и наивность, я приближалась к мужичкам. Подошла вплотную… Не укусили…

Минут через десять мы уже мило болтали, вернее, болтали мужики, поскольку в кои то веки нашлись свободные уши, причем не знавшие о таком чуде по имени Кифог. Оказалось, что мужик когда-то был поваром у какого-то герцога, причем не главным, а так — на подхвате. Потом произошел жуткий скандал, поскольку Кифог умудрился стать любовником (при его щуплой внешности — никогда бы не подумала!) любовницы любовника жены герцога, за что и был с позором выгнан со службы. Долгое время он скитался по бескрайним полям и лесам Фелитии, ну, в одном из таких лесов он и наткнулся на тех же разбойников, что и я — бурная была встреча! Так вот, опуская лишние подробности, могу сказать одно: поскольку из всех колюще-режущих инструментов Кифог владел только ножом и иногда вилкой — очень любил поварешку, — его и определили в штатные кашевары. Но видимо не прямая линия Судьбы была выткана при рождении Кифога, а очень и очень петляющая, с узелками, вывертами и прочей дребеденью: имелась у мужичка страсть к экспериментаторству, которая воплощалась в жизни в еде, точнее в ее приготовлении. Как результат — бедные разбойники после очень-очень длительного ожидания получали «к столу» нечто невообразимое и далеко не всегда съедобное. Несколько раз банда собиралась отправить на тот свет горе-экспериментатора, но все время что-нибудь отвлекало их от сего занимательного и важного дела. Принюхавшись с ужасом к исходившим от котла запахам, я решила плюнуть на дальнейшую свою судьбу в плане разбойников, поскольку ценность и сохранность здоровья в данный момент была выше. Бросив короткое: «Я сейчас!», направила свои стопы к костру и все еще суетившемуся около него Кифогу.

— Э… уважаемый… — начала я издалека. — А не требуется ли вам помощь?

Мужик пробурчал что-то невразумительное и предположительно нецензурное. Вот не люблю, когда так ругаются: можно все то же самое сказать более обидно и оскорбительно, причем абсолютно приличными, почти книжными словами (слышала, знаю — папа однажды так отчитывал парня, присланного ему в ученики). Только воспитание не позволило мне придушить его сходу, а так… Отодвинув Кифога в сторону без особых церемоний — при его падении что-то грюкнуло, я склонилась над котлом и вынесла безоговорочный вердикт:

— Бе…

Подобрав лежащую рядом палку (Кифог, наверное, ею свое варево мешал…), примерившись к ее весу и поняв, что самой как-то не с руки, я обернулась ко все еще стоящим рядом разбойникам:

— Поможете?

Те, даже не зная, чего я хочу, решили только за одно изгнание Кифога от котла приложить силы.

— Вот это — вылить куда подальше, и воды принести! — распорядилась я.

Мужики беспрекословно послушались, хотя я бы на их месте для начала поинтересовалась: это выльем, а что тогда есть, да ты вообще кто такая? Хорошо еще я приметила сразу лежащие рядом продукты (оказалось, Кифог только собирался все делать — два часа он занимался отваром, в котором должно было вариться мясо!). Так, проведем ревизию: мясо свежее, смахивает на свинину (умеют охотиться или опять-таки есть деревня поблизости), картошка (!), пучки петрушки и звени-горошка, извечная пшеничная крупа и… соль! Добровольные помощники справились со своей задачей довольно быстро, значит ручей где-то поблизости (надеюсь в нем ручейник не такой охочий до золота, как недавний знакомый), молча водрузили его на костер и уставились на меня в ожидании дальнейших указаний.

— Мне бы нож, да вот, картошку помыть… — неуверенно протянула я, но разбойники с какой-то даже радостью принялись выполнять: один стал ковыряться в чьей-то сумке, наверное, Кифога, второй принялся нагребать картошку в тряпку (интересно, а что он будет с ней делать?).

После недолгих ковыряний мне был торжественно вручен длинный нож на короткой деревянной ручке. Мужичок, занимавшийся картошкой, скрутил тряпку на манер куля и стал поливать на него воду — оказывается он так мыл ее. Мда, нелегка моя судьба…

Спустя полчаса вокруг костра и деловитого трио собралась вся банда, даже обиженный Кифог притопал (после моего невежливого толчка, он, ругаясь себе под нос, ушел куда-то в лес жаловаться на злую судьбинушку). Немного подождав и успев за это время вооружиться плошками и ложками, разбойники радостно загалдели: ужин был готов! Не мудрствуя лукаво, я сварила некое подобие супа, а картошку решили запечь в золе попозже.

Честно говоря, на такое количество людей готовила впервые, да и вообще — страшно как-то. Но поскольку не жаловались, а лишь радостно чавкали, поглядывая на котел с желанием добавки, я предпочла посчитать, что все было вкусно (угу, особенно после шедевров Кифога!). Меня не обошли, в том смысле, что главарь лично преподнес плошку с деревянной ложкой (впервые вижу, чтобы черенок ложки был в виде дубового листа). А ведь до сих пор не знаю его имени, да я вообще, за исключением Кифога, никого не знаю! Может это они специально, чтобы смерть моя была безымянной? У-у… опять меня пробивает на упадническое настроение.

— Тебя звать-то как, девонька? — размеренно и в чем-то равнодушно обратился ко мне главарь, отвлекая меня от грустных мыслей и наталкивая на еще более грустные.

— Эредет, — робко проблеяла я (аж самой противно стало — как все внутри задрожало: «Вот и смерть пришла!»), потупив очи.

— А меня Гудраш-и-Грамдор, — представился разбойник. — Но можно просто Гудраш.

Оп, а у него, похоже, в роду были гномы: сколько бы не прошло лет, не сменилось поколений, но традиция длинного имени с обязательным упоминанием первого предка остается в семье. Вот интересно: какой именно слог достался ему от прародителя — Гу или Гра? Жаль, что папа так мало рассказывал о гномьей именологии. А может, это я была не столь усидчива? Впрочем, как всегда… Что ж за судьба у этого странного человека с гномьей кровью? Ох, не мне судить о ней — сама не без греха!

— Гм… Гудраш… Вы меня убьете? — и кто меня за язык тянет — нельзя было хоть до утра подождать?

— Зачем убивать? — слегка ошалело посмотрел на меня Гудраш.

— Ну, я… это… Того… — красноречие никогда не было моей сильной стороной.

— Эх, дитятко! Что ж ты себе навыдумывала-то, а?! — рассмеялся главарь разбойников.

Отсмеявшись, он почти ласково потрепал меня по макушке:

— Не думай о жизни хуже, чем она есть… — многозначительно высказался главарь и, заметив мой недоверчивый взгляд, добавил — Эх… утро вечера мудреней, девонька.

Так, у него еще и предки из приграничных с Бруйсью краев Фелитии, а может даже и из самой Бруйси…

Разбойники разбрелись по поляне, занимаясь нехитрыми обязанностями, но не мое дело разглядывать, еще нарвусь на неприятности. А дело к ночи идет, постепенно в лагере все стихает. Те бравые мужички, что помогали вначале, оттащили котел к ручью, решив исполнить святой долг по мытью посуды — благодать! Я увязалась с ними, ни в коем разе чтобы помочь! Просто… я уж который день блуждаю по лесу, понятие чистоты из области чего-то нереального, а так хоть лицо умою.

А ручеек милый, правильнее даже сказать маленькая речушка: чистые воды лениво текут в пологих берегах, каменистое дно играет бликами в свете луны. Чуть спустившись вниз от того места, где мужички возились с котлом, я набрела на маленькую запруду (которую вполне можно в иное время принять за глубокую лужу!). Вода за день в запруде успела прогреться, и я, не удержавшись, скинула юбку и в одной рубашке зашла в нее. Воды — чуть выше колена, но мне и этого хватит, чтобы вымыть лицо, шею, руки и ноги. Хотелось бы большего, да только постоянные шорохи и тревоги не дают расслабиться. Похоже, нормальное купание — моя несбыточная мечта. Разбойникам, как я погляжу, абсолютно все равно: грязные они или чистые. Сие есть не кредо их жизней, как сказал бы кузен Зивинта. Как же я от этого устала! Пора подумать и о ночлеге. Интересно, уступят мне ту лежанку, на которой я спала, или придется искать что-то иное?..

Все-таки люблю я ночь. Да, обожаю яркие краски дня, громкий говор птиц, лазурь небес и ослепительную белизну облаков. Но ночь… с ее игрой полутонами, с загадками теней… В вечерние часы, когда в домах гаснет свет, смолкают животные, будто сама Жизнь засыпает, по тихим улочкам и дворам бродит ночной ветерок и черные небеса с улыбкой заботливого родителя взирают на угомонившихся детей-непосед. Неважно ясная ночь или пасмурная, тайна, тишина оплетают паутиной сказки дома, деревья, травы, пруды. Только ночью даже взрослый верит в чудо, как ребенок.

А здесь совсем иные звезды: их не так уж и много видно за елями-великанами. Кажется, будто фонарики развешаны на макушках елей, да рука фокусника подбросила сверкающие камушки — еще миг, и они посыплются на землю, только успевай подбирать. Тут совсем не видно Млечной Дороги! Правда мне больше нравится ее эльфийское имя — Звездная Радуга, потому что так и есть: мириады звезд сверкают, переливаются алым, желтым, синим и даже зеленым светом — только приглядись. Жаль, я так плохо знаю астрономию, не то, что мой старший брат Сарга: тому ткни пальцем в любую звезду, и он тут же назовет ее имя, расскажет в каком она созвездии, какова ее яркость, время восхода и захода, небесный годичный, вековой и эпохальный пути. Вот только видит ли он их волшебство? Их сказку? Помню однажды летом мы с братом и деревенскими мальчишками убежали ночью на пруд (маман и папа никогда не противились нашему общению с детьми из деревни, скорее наоборот). Плавать я тогда толком не умела, но мне тоже хотелось приключений, и Сарга, под угрозой срыва сего мероприятия, был вынужден взять меня с собой. Я просто лежала на спине, раскинув руки и ноги, мня себя еще одной звездочкой или хотя бы ее отражением на черной глади пруда. Случайно бросив взгляд в ночное небо, я буквально замерла… не знаю, как иначе сказать. Черно-синий бархат небес был похож на купол. Казалось, что вот-вот и из россыпи Звездной Радуги или ее Крыльев скатятся звездочки прямо в мою ладошку. Тогда, ребенком, я будто попала в сказку, в ту, что живет рядом, шагает вместе с тобой, но призрачным пологом лишь мелькает в редкие минуты жизни. Конечно, подобных слов в голове ребенка не водилось, но чувство было именно такое. Может с тех пор, а может и раньше, я полюбила ночь… Да, на эту тему могу говорить часами, жаль собеседников нет: разбойники, кроме часовых, уснули, а никого иного рядом не наблюдается, Лешего звать не буду принципиально! А спать совсем не хочется…

Утро ясное, в отличие от дня прошлого, встретило очередными неприятностями, хорошо хоть не для моей персоны. Но тут как посмотреть: оказалось, Кифог, гуляя накануне вечером (это он когда на меня обиделся), измудрился потерять секстант, да не простой, а с золотой дужкой (куда ее могли прилепить-то?), принадлежавший еще прадедушке Гудраша. Какой поднялся шум!.. На вопрос «зачем он его взял», Кифог ответил вполне разумно: «Чтобы в лесу не заблудиться»… Как его не убили на месте, не знаю, хотя вопили очень много и очень громко! Вот с такими-то воплями и далее разбойники разбрелись по близлежащим кустам в поисках пропажи. Ох, носом чую: что-то будет…