"Судьба разведчика: Книга воспоминаний" - читать интересную книгу автора (Грушко Виктор Федорович)

Глава 10 Свободное время одного из руководителей разведки — Короткая глава

Семейство в полном сборе! Какое редкое явление! Впервые за последние 8 лет мы собрались все вместе, включая бабушку моих детей. Это случилось в 1972 году в Москве, после моего возвращения из последней командировки в Норвегию. Старший сын Александр, которому исполнилось тогда 18 лет, пошел по моим стопам и учился в Институте международных отношений, осваивая голландский и английский языки. Младший, десятилетний Алексей, проучившийся три года в советской школе в Норвегии, собирался поступить в четвертый класс одной из московских школ.

Алексей впоследствии также поступил в МГИМО и изучал шведский язык. Я рекомендовал сыновьям стать специалистами-международниками, не уточняя конкретных моментов будущей специальности. Непосвященному может показаться странным, что даже старший, уже взрослый сын не знал в то время, что я работаю в разведке. Из соображений конспирации я не говорил ему, что уже продолжительное время работаю не в МИД, а в спецслужбах. Лишь спустя несколько лет, когда я достаточно долго проработал на руководящих должностях в Центре и «шило в мешке» уже невозможно было больше утаить, дети узнали мое подлинное место службы и, примерно, занимаемое положение.

Окончив вуз, Александр работал в нашем посольстве в Брюсселе, а Алексей в течение нескольких лет — в Стокгольме. Потом он покинул дипломатическую службу и перешел на работу консультантом в один из банков Москвы.

В 1972 году Москва по-прежнему была городом с весьма сложными жилищными условиями. Конечно, в 60-е годы в ней было построено огромное количество квартир, что не шло ни в какое сравнение с началом 50-х, когда я был студентом. Официальная норма жилой площади в Москве составляла 9 квадратных метров на человека, и реально встать на очередь для улучшения жилищных условий могли только семьи, имеющие более скромное жилье.

Практиковалось предоставление комнат в коммунальных квартирах на две и более семей. В 1958 году, проработав 4 года в МИД, я получил двухкомнатную квартиру вместе с одним из моих министерских коллег. После всех наших мытарств с жильем Валентина считала, что наконец-то мы решили жилищную проблему: на четверых членов семьи одна комната. В ней можно прожить до конца жизни! Говорю об этом, чтобы показать, какие потребности были у жен советских дипломатов в конце 50-х годов.

Но, бесспорно, медленно и постепенно жизнь с каждым годом улучшалась. Откладывая ежемесячно в загранкомандировках некоторые суммы, я смог вступить в жилищный кооператив и, оплатив в 1967 году 60-процентов требуемой суммы, купил квартиру в рассрочку. Тех, кто полагает, что дипломаты и разведчики жили гораздо лучше, чем остальные советские граждане, я разочарую. Мы были материально обеспечены чуть-чуть лучше за счет высокой квалификации и тяжелой работы, но теряли неизмеримо больше из-за нелимитированного рабочего дня и бытовых неудобств. Как бы то ни было, в 1967 году мы въехали в трехкомнатную квартиру на набережной Тараса Шевченко в Москве, недалеко от Киевского вокзала, и первая собственная квартира показалась нам настоящей сказкой. Болгарская мебель, купленная в Доме мебели на Ленинском проспекте, сделала наше счастье полным.

Мою нынешнюю квартиру на Большой Филевской улице я получил для себя и жены только в конце 80-х годов, поэтому по мере женитьбы сыновей и появления внуков мы вновь почувствовали себя довольно стесненно.

Все годы работы в МИД и КГБ воспитание детей лежало на плечах Валентины. Переход в разведку принес ей главным образом непредсказуемость и беспокойство: поздние возвращения со службы, беспрестанные вызовы на работу. Тем не менее в 60-70-е годы у меня еще оставалось какое-то время для нормального общения с детьми и я старался максимально использовать его, чтобы повлиять на сыновей. Валентина тоже внушала детям уважение к работе, которую выполнял я.

Надеюсь, дети, став взрослыми, не очень на меня обижаются. В нашей жизни было и немало приятного, веселого. Не став сколько-нибудь заметным спортсменом, я был азартным болельщиком. Александр до сих пор вспоминает, как мальчишкой я провел его в раздевалку киевского «Динамо», которое играло с «Русенборгом» на его поле в Трондхейме. Украинский тренер без обиняков предложил своим футболистам «уложить норвежцев на поле». Киевляне обыграли норвежцев со счетом 4:2, к счастью, не очень прислушавшись к тренерской установке и не слишком жестко играя с соперником.

В Норвегии я заразился любовью к зимним видам спорта, особенно к скоростному бегу на коньках. Мы и в Москве ходили с детьми на стадион в Лужниках, но я был разочарован реакцией моих соотечественников на выступления наших спортсменов. В Норвегии любой ребенок отлично знал, кто такие и что собой представляют великие советские конькобежцы Гончаренко, Шиликовский, Гришин или Скобликова, могли в любое время дня и ночи вспомнить их рекорды, вплоть до результатов забегов и секунд каждого круга. Многие наши болельщики, похоже, вовсе о них не слышали, не запоминали имен, а лишь смотрели, кто победил: «наш — не наш».

В начале 70-х годов в Советском Союзе царствовал хоккей с шайбой. Как правильно выразился один из тренеров сборной СССР, ее выступления являлись частью жизни советских людей. Жена, правда, относилась к хоккею абсолютно равнодушно, но дети были в восторге.

Были заметны успехи и в культурной жизни. Интереснее и разнообразнее становился театр, хотя к концу 70-х годов вновь обозначился спад. Большой театр был на высоте; его артисты выступали на лучших сценах мира. Мы с удовольствием замечали, что уровень концертной культуры тоже чрезвычайно высок.

1980 год для нашей семьи был значительным в хорошем и плохом смысле слова. Дети выросли. Меня назначили заместителем начальника Первого главного управления КГБ, то есть заместителем руководителя разведки. Это была гораздо более ответственная должность по сравнению с теми, которые я занимал до сих пор.

С другой стороны, почти не оставалось свободного времени, которое Валентина и я пытались максимально использовать раньше. На работе, дома, на даче, в служебной машине — везде заставали меня телеграммы и телефонные звонки. Разница во времени с Западной Европой приводила к тому, что я был обязан принимать решения и отдавать приказы в любое время суток. Дом превратился постепенно в место ночлега. Где бы я ни находился — на концерте ли, в театре, — Центр всегда знал, в каком раду и в каком кресле я сижу. Такую жизнь не назовешь нормальной для рядового госслужащего, но она типична для руководящего сотрудника специальной службы, когда минуты могут иметь решающее значение для интересов страны и конкретных людей. Я к ней привык, и от своих обязанностей не отлынивал.

Воскресенья, к счастью, я мог, за некоторыми исключениями, проводить в семье. В 1980 году мы получили ведомственную дачу в небольшом поселке, расположенном в непосредственной близости от штаб-квартиры ПГУ в Ясенево. Дача была небольшая, примерно 45 квадратных метров, но с удобствами: горячей водой, ванной, электричеством и, естественно, со всеми необходимыми телефонами, включая защищенные.

Дача в Ясенево стала нашей отдушиной. Летними вечерами мы могли сидеть всем семейством на веранде и наслаждаться природой и общением. Моя жена полюбила выращивать овощи и особенно цветы на небольшом участке рядом с домом. Зимой можно было пройтись по свежему снегу на лыжах прямо от калитки. Мы так полюбили дачу, что редко ночевали в городской квартире. Для службы также преимущество было очевидным: всего несколько минут езды до места работы. А в обычное время — полчаса пешком. Не говорю уже о том, что и во внеслужебное время руководящие работники разведки могли, гуляя, «погонять» мысли по важным вопросам. Учитывая преимущества ясеневских дач, начальник разведки В.А.Крючков в 1988 году, после своего назначения председателем КГБ, а затем и избрания членом политбюро ЦК КПСС, отказался переселиться на более просторную и комфортабельную государственную дачу.

К нам в Ясенево приезжали близкие друзья праздновать дни рождения, другие события или просто в гости. Как правило, это были товарищи по учебе, дипломатической работе или разведслужбе. Мой опыт показывает, что подлинных друзей распознаешь после 50 лет. У нас, например, всегда был праздник, когда приезжал Нодар Майсурадзе. С ним я познакомился во время учебы в разведывательной школе. Грузинскую литературу я любил еще с детства. Но Нодар привил мне любовь ко многому другому, связанному с Грузией. И именно он показал Валентине и мне подлинную Грузию, не ту, что красовалась в туристических буклетах.

Но далеко не все было радостным в нашей жизни в те годы. Летом 1980 года приехал в отпуск в Москву из загранкомандировки мой сын Александр вместе со своей очаровательной женой Ларисой. Супружеская жизнь у них складывалась удачно, и мои счастливые дети ждали пополнения в семействе. Вдруг часов в одиннадцать утра Валентина звонит мне на работу и сообщает, что Лариса потеряла сознание. Это был гром средь ясного неба. В три часа дня она скончалась от кровоизлияния в мозг.

Смерть Ларисы стала подлинной трагедией семьи. Всех нас. Больше всего, конечно, Александра. Этот день в нашей семье — день траура навсегда.

Но, как бы тяжело ни было, жизнь продолжалась. Трагедия произошла и в семье моего друга Нодара: безвременно, молодым, умер от рака его младший сын Шалва. И родители, и мы видели, как, будучи обреченным, он стоически боролся за свою жизнь и пытался примирить с предстоящей смертью близких.

Нашим с Валентиной спасением во всех бедах и трудностях была привычка, приобретенная в Норвегии. Несмотря ни на что — будь то политические потрясения, служебные проблемы, семейные трудности, — пройти в воскресенье километров десять пешком, неторопливо и задумчиво, в любое время года. Естественно, все это было до тюрьмы.