Глава 9

«Новая надежда Фелара? В этом городе вся надежда только на свой клинок»

Мугал, наемный убийца по прозвищу Паук

З а толстыми решетками шаргардской тюрьмы сгущались вечерние сумерки.

Двое воронов прогуливались во внутреннем дворе, куда выходили окна камер тех заключенных, кому посчастливилось не попасть в каменные мешки узилища, что располагались у наружной стены. Несмотря на то что, по большей части те камеры пустовали, иногда находились бедолаги, кого отправляли туда, особенно если арестанту требовалось время, чтобы отдохнуть после пыток и подумать о своей дальнейшей судьбе.

Карнаж стоял у зарешеченного окна, расположенного вровень с землей, и, сложив руки на груди, наблюдал за вороньем. Птицы расхаживали по внутреннему двору не боясь стражи и нехотя уступая дорогу всадникам. Впервые полукровка увидел их вчера, когда под вечер они прилетели и принялись прочесывать пожухлую траву в поисках чего-нибудь съестного. Как оказалось, для них здесь имелось два развлечения: первое - это драка за куски мяса, которые бросали им стражники от своего ужина, а второе - это охота за нерасторопными арестантами, чьи глаза сверкали в темноте у решеток как раз таких камер, какая была у Карнажа. Огромные черные птицы прохаживались вперед назад и, едва представится случай, пускали в ход свои громадные черные клювы. Заключенные с проклятиями отскакивали от решеток, а птица, взмахнув крыльями, припрыгивая, удалялась. Потом, выждав немного, снова принималась расхаживать туда сюда, все приближаясь и приближаясь к решеткам. Вороны соблюдали некую очередность и пока один «охотился», второй наблюдал за действом, усевшись на чурбан для колки дров.

Смутные подозрения только усугубились со вчерашнего дня, когда Феникса попросту втолкнули в камеру и оставили так, побеспокоив лишь положенными вечерними и утренними проверками. Оставив ему, как ни странно, кошелек, а отобрав только оружие.

Соседние камеры оказались пусты, только где-то в конце коридора, в каменных мешках напротив имелся еще один узник. Его отвели туда поздно ночью с противоположного конца коридора, и полукровка даже не имел возможности увидеть, кто это был. Однако позже мимо камеры прошествовал священник, задержавшись ненадолго и вглядываясь в темноту. Сопровождавший его страж по просьбе святого отца поднес факел к решетке. Встретившись взглядом с остроухим красноволосым узником священник отшатнулся, осенив себя крестным знаменьем. Полукровка лишь усмехнулся, понимая, что редко когда выдавалось этому «спасителю душ» видеть по укладам феларской церкви столько «бесовского» во внешности разом.

Будь Феникс человеком, ему бы грозил костер просто за то, что он таким родился, как приходилось несладко тем из феларских подданных, кого угораздило появиться на свет, например, рыжим, или с немного заостренными ушами, что удружила бедолагам какая-нибудь прабабка-полукровка.

Пусть женская красота постепенно переставала быть достаточной причиной для обвинения в колдовстве, ведь служители церкви в большинстве своем как-то забывали, что они - мужчины, и подвержены таким же слабостям, как и все прочие смертные, созданные для любви и продолжения рода своего в потомках своих. Но оставалось еще множество всякой нелепости в целях «отделения агнцев от козлищ», дабы обнаружить и изгнать все то, что от «лукавого». Это новое для себя слово Карнаж открыл, когда продолжительные беседы святого отца с узником в каменном мешке в конце коридора не дала ему спать всю ночь.

В разговоре мелькало много непонятных полукровке слов, которыми оперировали что тот, что другой, поэтому Феникс нехотя познакомился ближе с тонкостями феларской религии, отчего еще больше запутался в ней. Выходило, что, при безграничном милосердии Создателя, его верные слуги в лице церкви и инквизиции усердно жгли и пытали всякую «ересь», опознавая ее по каким-то им одним понятным знакам. И бывшая на все воля Его толковалась как кому из них угодно, опираясь на какие-то священные книги. При этом порицались приводимые в пример прочие «ложные» божества сильванийцев и фивландцев, чью волю, по сути, гномы и эльфы справляли также как и люди, только с меньшим размахом и неприкрыто руководствуясь государственными интересами.

Священник уговаривал узника отречься от чего-то весьма пагубного для души последнего, при этом, всякий раз услышав отказ, осыпал высокомерной жалостью, словно говоря с маленьким, слепым и тупым как пень ребенком, в итоге желая тому скорейшего «просветления». Карнаж готов был снять шляпу перед тем, кто так уверенно занимал столь заурядную по хитрости риторическую позицию. А именно, не давал идейным оппонентам и их принципам встать на равных в споре, сразу признавая любое инакомыслие ложным, одновременно обещая, что Создатель их всех уже пощадил, понял их заблуждения и оправдал, и обязательно примет в свое лоно, как только они сами поймут, что на самом деле заблуждаются и «бродят во тьме». Получалась бессмысленная для спора ситуация, когда один из участников убежден в своей правоте, потому что прав тот, кто ему эту бесспорную истину открыл, но того, кто открыл эту «истину», спросить не представлялось никакой возможности.

От души пожалев беднягу, которому приходилось не только выслушивать все это, граничащее, по мнению полукровки, с речами умалишенного, но и пытаться отвечать, Карнаж рассудил, что это, очевидно, еще один способ пытки принятой с недавних пор в феларских тюрьмах, где ему уже приходилось бывать. Лишь под утро Фениксу удалось уснуть и он восполнил недостаток сна за счет дня. Его никто так и не побеспокоил, чтобы хотя бы объяснить в чем причина заключения под стражу.

Стоя у окна и ожидая сам не зная чего, «ловец удачи» оставил поиски причин. Одно он знал точно - так, как с ним, с узниками не поступают, и из этого черпал надежду на скорое освобождение. Что ж, он был согласен на сделку с тем, кто мог предложить свободу, тем более, что одна из причин на внезапное заключение неожиданно пришла ему в голову. Вспоминая одолжение, которое он еще давно сделал Кассару, Феникс рассудил здраво о том, что приобрел впоследствии много пользы от этого и, если кто-то наступил по этой причине ему на хвост, то он готов расплатиться сполна.

Меж тем, среди стражников, что сидели у костра возле высокой стены внутреннего двора, возникло оживление. Один из них подвел высокую фигуру в плаще с капюшоном.

Карнаж навострил уши.

Звон монет и шепот. После чего фигура быстрым и уверенным шагом приблизилась к его зарешеченному окну. «Ловец удачи» отклонился и прижался к стене возле решетки, затаив дыхание. Вряд ли это мог оказаться убийца, но исключать такую возможность не стоило. Фигура остановилась и присела на корточки.

– Фонарь зажегся… - начал незваный гость.

– И ярко светит в ночи… - с облегчением ответил Феникс, узнав голос друга.

– С обочины серых дорог… - вздох облегчения эхом вырвался из груди находившегося снаружи, - Какого дьявола ты здесь делаешь?!

– Проклятье! Эйлт, спроси что попроще, - прошептал Карнаж, - Как ты меня нашел?

– Ты тоже нашел что спросить. Я связался с твоими приятелями из кодлы убийц драконов. Помнишь Тарда и Гортта?

– Таких сразу не забудешь.

– Видимо, они тебя тоже не забыли, если попытались вызволить, - заметил Эйлт, усаживаясь поудобнее и кутаясь в плащ.

– Пытались? - самые худшие предчувствия Карнажа начинали сбываться.

– Оказалось, что не все так просто, - вор перешел на такой тихий шепот, что только чуткий слух «ловца удачи» позволил разобрать все сказанное, - Тебя не отпускают ни по королевскому патенту, так как ты въехал в город сам, а не с обозом, ни за деньги, потому что никто из стражи не знает, за что тебя схватили. Начальник тюрьмы со своим помощником словно воды в рот набрали. И вот я здесь. Что делать?

– На меня сначала накинулись сбиры из инквизиции, - задумчиво произнес Феникс, - Но потом один странный человек в черном плаще показал им какую-то бумагу с королевской печатью и меня передали в руки стражи. Они о чем-то говорили с помощником начальника тюрьмы… Я так толком и не понял зачем им понадобился.

– Прости, если что не так, дружище, но ты не рыночный карманник и просто так хватать тебя не станут.

– Судя по тому, что я слышал, меня взяли за связь с некромантами.

– Когда ты только все успеваешь? - зло сплюнул Эйлт.

– Поверь мне, если бы они знали хотя бы половину, то я давно бы болтался в петле, - мрачно произнес Карнаж.

– Кто «они»?

– Думаю, канцелярия. Перед кем же еще инквизиторские шавки будут стоять на задних лапках? - процедил сквозь зубы «ловец удачи», в свою очередь плюнув на каменный пол.

Эйлт присвистнул от таких новостей:

– Значит, чутье меня не обмануло. Я все видел. Этот, в черном плаще с вышивкой, тоже из канцелярии был. Больно уверенно распоряжался. Видать, большая шишка.

– Не иначе, - согласился Феникс.

– Завтра будут казни. Могут и тебя присовокупить вместе с остатками ордена «Черных псов». Как я и эти гномы можем помочь тебе? Думай, приятель, иначе твою шею познакомят с мылом и веревкой.

Карнаж не спешил с ответом. У него имелся свой козырной туз в рукаве, также как и подозрения насчет того, что именно из-за него он теперь здесь поедает тошнотворную тюремную баланду, а не ждет отплытия судна, зафрахтованного специально для убийц драконов в каком-нибудь уютном кабачке в доках. Похоже, задуманная им маленькая месть одной придворной волшебнице, которую он вчера повидал как раз когда его схватила стража, пересеклась с интересами еще одного лица. Доказательств у Феникса не было никаких, однако он привык доверять своей интуиции.

– Есть еще «ловцы удачи» в городе? - решил проверить свою догадку полукровка.

– Один недавно куда-то пропал. Другой, насколько я знаю, отошел от дел. Про остальных не слышал. Ну и ты, разумеется.

– Кто занимается казнью «Черных псов» и пособников некромантов?

– Люди Адамевкрата… И орден «Белых волков», - Эйлту показалось, что он расслышал при этих словах знакомый едкий смешок, - Зачем тебе?

– Чтобы знать, кого оговаривать в случае, если мои пятки начнут поджаривать сбиры, а шкуру отправят на выделку заплечных дел мастерам.

– Не советую так шутить и уж тем более оказываться в одной кампании с черными рыцарями, дружище. Из полудюжины тех, кого схватили, троих уже замучили до смерти! - вор значительно кашлянул в кулак.

От костра стражник подал знак, что пришло время заканчивать.

– Сделай так: сегодня же ночью разыщи волшебницу, председателя совета гильдии магов, Роксану. Скажешь ей, что птица феникс тебе принесла на хвосте снадобье от недуга ее ребенка. Она поймет.

– Ребенка? А разве магики могут рожать?! - чуть не крикнул от удивления Эйлт.

– Иногда могут, - понизив голос произнес Карнаж, - Сыграем в свою игру по чужим правилам.

– Ты это о чем?

– Неважно. Будь осторожен, у нее скверный характер.

Вор поднялся и спешно удалился, следуя за нетерпеливо постукивающим древком алебарды о землю стражником.

Оставшись снова в одиночестве, Карнаж устало спустился по стенке, взявшись одной рукой за горло. Ему казалось, что петля уже накинута на шею. Стало душно. Полукровка закрыл глаза, и просидел так некоторое время, борясь с самим собой. После чего, совладав с этим страхом, который готов был того и гляди захлестнуть сознание, лишив сна на весь остаток ночи, тяжело поднялся, шагнул к деревянной скамье и, повалившись на нее колодой, уснул.

За Эйлтом следили. Три фигуры, скрывшись в сумраке за углом дома возле городской тюрьмы, провожали его взглядом до переулка, где поджидала оседланная лошадь.

– Тэтцу, - подозвал островитянина Мугал, - Следуй за ним. Сделай так, чтобы ему никто не помешал.

Низкорослая фигура поклонилась и стрелой рванулась с места, проносясь бесшумной тенью мимо домов, светивших окнами на темные улицы.

– Прекрасно, - заключила третья фигура, - Теперь ты, братец. Сегодня же ночью нанеси визит всем ростовщикам, которые способны дать в заем большие и средние суммы. Никто из них не должен завтра утром или этой ночью вести каких бы то ни было дел.

– Это будет непросто, - заметил Паук, - Как их заставить? Точнее, что будет более верным средством?

– У нас есть свой знак, затыкающий даже самых неугомонных болтунов. Воспользуйся им, если понадобится, - посоветовал Клод.

– Хорошо, сделаем.

– Но поспеши, я не думаю, что этот Эйлт провозится долго. Как видишь, я был прав. Недостаточно простой привязанности. Роксана осторожна. Она не станет ввязываться из-за какого-то там полукровки. Однако наш Феникс оказался не промах и нашел чем заинтересовать ее. С таким как он приятно иметь дело.

– И опасно, - вскакивая в седло добавил Мугал, - Я узнал, кто его учил - Киракава.

– На этот случай у меня есть ты, не так ли?

– Будь осторожен, брат. Лучше тебе действительно оставаться дома.

– Не стоит за меня беспокоиться, - сверкнул глазами Клод, - Лень не раз рвала нити интриг даже в очень ловких пальцах.

Мугал в ответ пожал плечами и поскакал в противоположном направлении тому, куда направились Эйлт и Тэтцу.

Клод остался ждать. Он любил когда все его замыслы складывались удачно и предпочитал обходиться без сюрпризов. Но и в этом деле без них опять не обошлось. Переоценив привязанность Роксаны к Фениксу, Клод чуть не поставил под удар всю затею. Понадобилось немало времени, чтобы все подготовить и, главное, узнать о том, что было известно Карнажу. Ребенок у волшебницы - дело необычное, да к тому же принадлежавшее к тем, в которые верилось с трудом. Однако это бесспорно явилось уязвимым местом, в которое собирался ударить Клод.

Несколько лет назад «ловец удачи» вдруг принялся собирать сведения о так называемой болезни «плохой крови» и начал свои поиски в Шаргарде. Клод, который не выпускал полукровку из поля зрения с тех пор, как тот попал под покровительство Роксаны, следовал по пятам за этими изысканиями. Сперва ему мало верилось, что Феникс способен узнать что-то действительно стоящее, так как болезнь была очень редкой, но вскоре убедился, что Карнаж настроен всерьез отыскать средство от недуга.

Не нужно обладать большим умом, чтобы понять, с чего вдруг простой наемник, попавший в расположение к придворной магике, копается в этом деле с таким усердием. Первые попавшие в руки Клода сведения изрядно его удивили и обрадовали - с такой болезнью долго не жили и страдали от нее с рождения. Следовательно, страдальцем мог оказаться только ребенок. Зная Роксану, она вряд ли наняла «ловца удачи» для помощи какой-нибудь из подруг, которых у нее было немного. Клод проверил на всякий случай всех придворных дам, с какими ее связывали дружеские отношения, что оказалось гораздо проще, ведь слухов при дворе витало превеликое множество и редко кто держал свой язык на привязи даже по очень щекотливым вопросам. Как он и думал, почти у всех имелись вполне здоровые, а иногда и красивые отпрыски, да и что толку скрывать прибавление в семействе при дворе? Более того, если высокородным грозил конфуз, то они могли сразу избавиться от младенца, едва недуг проявится, и никто никогда не узнает правды. Если же кто-то так отчаянно пытался отыскать средство, значит имелись некие причины, не позволявшие просто умертвить ребенка. Например, если матерью была Роксана, тогда вряд ли ей удастся второй раз забеременеть, а уж родить и подавно. Ребенок был очень редким подарком судьбы для любой из женщин, практиковавших магию хоть сколько-нибудь серьезно.

Клод не доверял магам и ничто не способно было склонить чашу весов этого человека в другую сторону. Знак, вышитый вместе с девизом на лоскуте плаща короля, на котором он и еще восемнадцать преданных монарху слуг вынесли израненного после кровавого покушения повелителя, теперь прилегал к груди с левой стороны. «Сердце за короля!» - гласил девиз. Тогда они не сумели уберечь стареющего владыку…

Клод оказался втянутым в это случайно, когда был передан в качестве сопровождающего лица к одному из важных чиновников феларской канцелярии. В то время он не считался зеленым юнцом и, вдобавок, сносно владел шпагой. Это ему очень пригодилось в такой же холодный вечер самого начала зимы, много лет назад. Король умер от сильного яда, которым были смазаны кинжалы убийц, перед кончиной заклиная обступивших его девятнадцать человек, уцелевших после нападения, спасти от расправы своего сына.

Все произошло настолько неожиданно, что и сам Клод с трудом помнил подробности ночного нападения на кортеж, что отвозил мебель и столовую утварь обратно в шаргардский дворец из летней резиденции его величества, располагавшейся в замке далеко за городом. Короля задержали неотложные дела и он не поехал вместе с основным обозом, с которым отбыла в Шаргард и большая часть стражи. Тот, кто готовил это покушение, превосходно знал маршрут и, ко всему прочему, владел искусством сильной иллюзии, которая и позволила убийцам набросится на них со всех сторон неожиданно, как гром среди ясного неба. Охотников до трона всегда хватало, но столь явное вмешательство магии коренным образом меняло дело.

Они успели и выполнили обещание, данное королю в его последние минуты. Девятнадцать дворян встали у дверей и вокруг колыбели младенца-Филиппа, единственного существа во всем дворце, которое безмятежно спало той ночью, что прибавила седин не только Клоду, но и его брату Мугалу.

Они собрали всех, кто оставался верен монархии, и приняли бой с заговорщиками. На пол падали канделябры, звенели шпаги, по лестницам, ведущим в королевские спальни, текла кровь, в свете факелов метались тени… Крики и ругань, треск заклятий… Они не знали, кто были те маги.

Клод помнил пламенную речь Адлера, с которой рыцарь обратился к гвардии… Ни один солдат не вышел из казарм той ночью. Помнил Адамевкрата, которого тогда звали иначе и был он простым оруженосцем у высшего инквизитора, что в тот вечер оказался во дворце и тоже преградил с группой сбиров путь в королевские покои. Уцелевшие, которых снова оказалось девятнадцать, словно это число было заговоренным, вытащили молодого оруженосца из-под груды тел. Юноша не дал заговорщикам сломать жезл убитого высшего инквизитора, закрыв реликвию собственным телом, и принял его имя и власть из рук тех, кто уцелел в той резне. Адлер же поплатился за верность королю своим зрением. Оставшиеся неизвестными чародеи ослепили его в пылу боя магической вспышкой.

Плащ покойного монарха был разделен на девятнадцать частей и на каждой вышили девиз. Они поклялись до конца своих дней оберегать принца крови, будущего короля, и держали эту клятву вот уже много лет, сохранив в тайне все, что случилось той роковой ночью.

Заговорщиков оказалось не так много. Они слишком рассчитывали на поддержку гвардейцев и помощь магов. Однако ни то, ни другое им не помогло. Едва заговор потерпел фиаско, регент и преданные ему девятнадцать тут же принялись действовать, прокатив по стране череду допросов, пыток и казней. Тогда, вдоль дорог, встречались те, кто не успел унести ноги достаточно далеко за границу. Их конечности, данные тварям живым на случай спасения собственной шкуры, ничем не способные помочь своим владельцам безжизненно болтались у свисавших с придорожных деревьев тел, которыми, после учиненной экзекуции феларских палачей, брезговали даже вороны. У Клода в его доме за городом даже имелась картина на эту тему, нарисованная одним не обделенным талантом художником из гильдии магов.

Наконец пришел черед магов. Они и «девятнадцать» в два ряда стояли друг напротив друга у порога дома совета гильдии в Шаргарде. Шпаги были извлечены из ножен, на клинках играло утреннее солнце, робко поднимавшееся над зданием городской ратуши. В утренней тишине с большими перерывами слышаться фразы, бросаемые то с одной, то с другой стороны. Каждая взвешена подобно крошечному самородку на аптекарских весах, чтобы разговор не пошел как в пословице, и молчание не оттеснило силу слова на позиции серебра к себе как к золоту.

Девятнадцать хотели знать, кто из магов злоумышлял против короля и просили добровольно выдать зачинщиков. Только круглый дурак мог поверить в уверения чародеев, что ренегаты скрылись и было-то их не больше двух-трех.

Рэйтц тогда уверял, что, возможно, дворяне поспешили с выводами, ведь в той суматохе и ночной неразберихе могло показаться все что угодно. Если бы магов оказалось больше пяти-шести и хотя бы средних знаний, то, с отсутствием таковых на стороне верных короне, исход боя был бы предрешен.

Клод понимал, что в словах чародея имелся смысл, к тому же подкрепленный знаниями, ведь тот собирался в скором времени защищать титул архимага. Однако так просто утреннее «стояние на грани» не могло окончиться. Нужно было так оскалить зубы, чтобы гильдия вела себя гораздо осторожней в делах государственных, коль скоро почивший король не отстранил магов от светской власти, как поступил в свое время с церковью. И тогда Клод сумел достойно поговорить с Рэйтцом и выяснить, что причиной появления ренегатов, готовых попрать законы гильдии и вступить на сторону заговорщиков, явился внутренний конфликт. Таким образом, было принято главное правило для магов Шаргарда: «Все что происходит в их гильдии, остается и решается в гильдии».

По окончании переговоров Клоду преподнесли ту самую картину. На холсте в правом углу щерилось лицо мертвеца с ободранной и обожженной кожей, повешенного на суку старого, умирающего от болезней дерева; мимо шла дорога, обрамленная по сторонам опавшей гниющей листвой поздней осени; солнце ярко светило, оставляя в тени веток труп и обращая свой лучезарный взгляд на дорогу, ведущую к замку впереди, меж пустынных и безлюдных полей… «Молчаливая кара» - гласила каллиграфическая подпись красными чернилами.

Все верно. Тогда они не тратили слов впустую.

Клод усмехнулся сам себе, кутаясь в плащ и наблюдая, как к тюрьме подъехал экипаж и из него вышла женщина под вуалью, торопливо направившись к воротам. Оставалось от всего сердца пожелать твердости духа начальнику тюрьмы. Клод не считал, что жестоко поступил, выбрав его для такой роли, хотя и знал о том давнем любовной интрижке, в которой оказались волшебница, «ловец удачи» и цепной пес феларского правосудия. Вернее, последний считал все происходящее до сих пор уместным, хотя давным-давно остался в любовном треугольнике один. Но старина Рене был куда сговорчивее, чем его прежний помощник.

– Удачи вам, сударь, - пробормотал Клод, в котором шевельнулась запоздалая жалость к сорокалетнему вояке, что без ума любил эту властную женщину.

Вот, наверное, ему уже докладывают о ее позднем визите. Он вскакивает с кровати - ради нее хоть сей же час в ад.

Роксана не забыла его… О, это имя! Должно быть, возникли сложности и она вспомнила то, давно данное ей слово…

– Конечно проси! - Рене вскочил с кровати.

Непонятное возбуждение овладело им, вмиг разогнав теперь уже не столь горячую кровь по жилам. Еще дров в камин… Колет и шпагу, живо! Так, вроде бы, свечей достаточно, нет еще на столике у окна…

Оруженосец в недоумении наблюдал за тем, как господин метался по комнате. Сыскалась даже та бутылка вина, которую он стащил для него из заведения знакомого трактирщика в нескольких кварталах от тюрьмы. Пара глиняных стаканов громыхнули на стол. Конечно не хватит нескольких минут, чтобы привести в порядок все то, что столько лет покрывалось пылью безразличия в обиталище тихо выпивающего вечерами верного солдата его величества…

Чья-то могущественная рука выдернула его из пучины забвения после войны и притащила в это место, дав еще один шанс, наверняка последний в этой жизни, верно послужить молодому монарху. Так же, как капитан королевской стражи, что вернулся почти из небытия и верно охранял королевский дворец. Они оба как-то сидели в трактире и все гадали, кто же о них вспомнил, когда им начало казаться, что больше они не нужны…

А ведь таких оказалось немало. «Старая гвардия», собранная по крупицам повсюду, где были те, кого выкинула на обочину жизни война, оставалась вокруг Филиппа. Незримые для его глаз, старые верные слуги умирали, пробуя его пищу и, отравленные, падая в руки перепуганных до смерти поваров, восклицали в последнее мгновение: «Да здравствует король!». Их убивали имперские шпионы, в узких коридорах в спины вгрызались кинжалы заговорщиков, на королевских охотах они гибли с предательскими стрелами в груди, закрывая собой монарха… И все то же восклицание срывалось с окровавленных губ. Их товарищам оставалось только мстить, карать, вешать, жечь, спасая в эти ужасные времена тот свет, что сиял молодой улыбкой с трона для их несчастной, разоренной страны, утирая платками старческие слезы умиления, когда, спасенный ценой стольких жизней, молодой Филипп шел вместе с придворными к собору. И там, у подножия паперти, клал меч своего отца на каменный пьедестал, преклонив колено.

И вот она вошла.

– Рене?

Этот голос произносил его имя немного испуганно, но от того становился еще более мил и даже нежен.

– Я здесь, госпожа!

– Полноте, сударь, не стоит падать на колени. Я к вам ненадолго и по очень важному делу.

Начальника тюрьмы словно обдало из ушата холодной водой. Он так и стоял, слушая тот монолог в деловом тоне. Сколько яда сквозило в словах, а клинком, что всаживали в его душу и не щадя ворочали там, было имя… Имя этого треклятого выродка-полукровки!

Когда зашел разговор о цене, старый Рене назвал ту сумму, которую указало присланное этим вечером письмо. Господь свидетель, у него не было выбора и еще раз подтвердилась старая истина, что больнее всего приходилось ранить тех, кого он любил.

Роксана онемела. Это были огромные деньги. Немыслимая сумма. Вот, должно быть, почему этот странный ночной гость, что уверял, якобы он в городе живет постоянно, когда она спросила почему ларонийский полукровка находится в Шаргарде, а не охраняет подступы к Арганзанду, так неуверенно излагал дело. Настоящий полукровка должен быть более решителен, как и все ларонийцы, но этот Эйлт был квартикантом, [13] иначе как она смогла так легко прочесть его мысли. Странные друзья все же были у Карнажа, и она лишний раз убеждалась в этом, также как и в том, что «ловец удачи» умеет попадать в странные и опасные истории.

Она начинала жалеть о том происшествии на балу, когда так оскорбила Феникса. Но у нее не было выбора. Глупец, тогда он на радостях не понял всю опрометчивость собственного поступка. Но радость его была искренней, ведь он узнал имя того, кто мог подсказать средство от болезни. Будто и так не становилось ясно, что Хронос владеет этим секретом, также как и многими другими, что открыла ему темпоральная магия. В конце концов, магика платила «ловцу удачи», и любовь не мешала ему принимать эти деньги… Это было хорошим оправданием ее совести ближайшие несколько лет, пока этот Эйлт не разрушил все легкостью доступа в свое сознание. Если бы она тогда знала, куда Карнаж тратил деньги. Что ж, его вложения оправдали себя, и спасенный от болезни и голодной смерти друг оказался рядом в трудную минуту. Благо традиционная верность ларонийцев, даже в квартикантах, по-прежнему оставалась собачьей.

Она ушла, громко хлопнув дверью. Рене знал, что она в отчаянии, но не понимал истинной причины. Откуда ему было знать? И вся его ярость, что обуяла теперь, направила свои острые зубы на полукровку, который спал в своей камере двумя этажами ниже.

Как же, должно быть, она его любит!

– Проклятье!!! - начальник тюрьмы бросил в камин бутылку вина, которую берег для особого случая.

Полыхнуло пламя и в его отсветах гримаса злобы исказила лицо старого вояки. Глаза не моргая смотрели за бешеной пляской огня, которая отдавалась в сердце. Он не подарил ей ничего кроме отчаяния этой ночью, из всего того, что готов был бросить к ее ногам! Даже собственную жизнь!

– Я убью его! Клянусь всеми чертями ада, один из нас должен умереть!

– Рене! - одернул его голос, от которого дрожь пробежала по телу, в мгновение ока остудив весь пыл.

Начальнику тюрьмы показалось, что даже пламя в камине утихомирилось от этого холодного и жуткого окрика. Он сделал над собой усилие и повернулся.

Клод стоял у двери. У этого человека вместо лица наверное была железная маска, сделанная настолько искусно, что невозможно отличить от живой плоти. Чем чаще видел его Рене, тем больше в этом убеждался.

– Не вздумайте сделать глупость, сударь! - сверкнул глазами Клод, - Здесь интересы государства, и ваши личные должны посторониться!

– Отдайте мне его жизнь, молю вас!

– Не сейчас, позже. Я дам вам знать, когда придет время. А, покамест, остерегитесь! С головы этого «ловца удачи» не должен упасть ни один волос. Думаете мне доставляет удовольствие носится с этим полукровкой, как курице с яйцом? Но, к сожалению, такое «яйцо» в задуманном плане у нас одно, и так уж вышло, что это именно он.

Рене нашел в себе силы не разглядывать стену, а посмотреть Клоду в глаза, чтобы хотя бы так выказать свое мнение. Странно, лицо этого человека из канцелярии впервые смягчилось.

– Я смотрю, у тебя стаканы пустуют? - сказал тот же властный голос, - Сегодня все еще продолжаются празднества. Негоже нарезаться в одиночестве.

Клод сел за стол и поставил бутыль отличного сильванийского вина, достав ее из-под плаща, и жестом пригласил Рене присоединиться. Начальник стражи повиновался, хоть и был удивлен до глубины души. Он не знал, почему возникло это предложение и даже не подозревал, что впервые сидит за одним столом с тем, чья могущественная рука вырвала его из пучины пьянства и водворила сюда.

При всей своей жесткости, которая запечатлелась с левой стороны груди знаком девятнадцати, Клод оставался человеком. Наверное оттого, что с правой стороны на груди он всегда носил одну тайну. Свою и только свою. Поэтому он остался с Рене этим вечером, потому что в его поместье за городом теперь обитали только слуги, а память о самом дорогом согревала в тяжелые времена тем конвертом под камзолом, давая тепло, которым он мог с кем-то исподтишка поделиться. В нем было письмо из нескольких строк и засушенные лепестки роз, которые так любила его супруга и выращивала их в небольшом садике. Она всегда ждала, все понимала и верила в его дело. Он даже продолжал писать ей письма, а слуги со вздохом складывали послания в пыльные стопки на письменном столе в ее комнате. С недавних пор на них стало некому отвечать. Но садовник прикладывал все силы, чтобы к праздникам в конверте на столе Клода в канцелярии, как прежде, оказались свежие лепестки того самого сорта, что вывела супруга.

Эйлт ввалился в двери трактира с заднего двора под утро. Усталый и злой он распугал поднявшихся спозаранку поварят, которые кашеварили на кухне и, растолкав их в стороны, прошел в общую залу, завалился на скамью у печи по соседству с двумя гномами, спавшими уткнувшись носами в сложенные на столе руки, и тут же захрапел.

Жена трактирщика попыталась добудиться его и сопроводить в комнаты. Уперев руки в бока, низкорослая истанийка тормошила полукровку, пропуская мимо ушей его скверную брань, охаживая для верности мокрой тряпкой.

– Где же это, я вас спрашиваю, видано?! Не заплатил ни гроша, а таки повалился и храпит, сволочь! У нас тут не воровской вертеп! - возопила женщина-халфлинг, когда полукровка отпихнул ее ногой и повернулся носом к стене, пробурчав, чтобы она убиралась ко всем чертям, которых приписал ей в родню.

– Да оставь ты его, - крикнул от стойки трактирщик, поглаживая недавно разбитый нос.

– Ополоумел? Старый ты черт! Вот эти два угрюмых хрена спят за столом, так пусть - за комнаты заплатили. Только пиво вчерашнее, видать, не пустило на лестницу. Что страже скажем? У нас и так за дверьми под навесом эти охотники на драконов дрыхнут вповалку, как свора бродячих собак. И который день так ночуют!

Во время произнесения этой речи жена трактирщика совсем позабыла, что продолжала усердно лупить Эйлта мокрой тряпкой. Она не сразу нашла что сказать, когда добилась своей цели, и полукровка вскочил, вытаращив на нее красные, опухшие от бессонной ночи глаза.

– Пробесила! - выдал спросонья какое-то, бесспорно, новое в шаргардском лексиконе слово вор, отнял у хозяйки ее тряпку, скомкал и, завидев отступление противника на кухню, запустил вслед.

Снаряд со смачным шлепком достиг затылка неугомонной поборницы чистоты и престижа трактира, попортив той прическу и обогатив запас бранных слов Эйлта еще парочкой грязных истанийских ругательств. После чего он, с чувством выполненного долга, снова улегся спать.

Трактир, меж тем, продолжал оживать, следуя за восходом солнца, которое робко проникало своими лучами в чистые окна - предмет особой гордости жены трактирщика в западном районе города. Даже музыканты, которые по случаю празднеств играли без устали всю ночь, а потом, залившись за счет заведения до затылка выпивкой, отправились одними из последних спать, теперь поднялись ни свет ни заря в первых рядах. Как истинные слуги бессмертного искусства мелодии и сыновья муз, они чинно расселись на скамьи и приготовились вкушать бесплатный завтрак, так как нанимали их на два дня и еще доставало времени и на бесплатную трапезу, и на музыку для посетителей. Последнего не замедлила потребовать жена хозяина, собираясь, тем самым, отомстить всем, кто превратил ревностно оберегаемый ей очаг в ночлежку для бродяг.

Музыканты повиновались. Сперва получалось что-то нескладное, извлекаемое из струн потрепанных лютней, потом ритм подхватили остальные инструменты. Снаружи в стену сердито забарабанили многочисленные кулаки дремлющих под навесом наемников, оборвав самое начало песни немного осипшего менестреля. Но хозяйка хлопнула в ладонь скалкой для теста, демонстрируя намерение добиться своего какими угодно средствами. Поэтому, под хор проклятий и угроз из-за двери, музыканты продолжили играть, сбиваемые то и дело с ритма созерцанием блюд, которые ставили на столы поварята, обрамляя плошки с вареным картофелем, горшки с грибами, и жаровни в которых шваркало мясо с луком и прочей снедью, пузатыми бутылками дешевого феларского вина. Бедный менестрель, что и так через слово давал петуха, начал местами забывать текст ойленбургских затрапезных, пуская слюни при виде съестного. Впрочем, в такие моменты скалка хозяйки снова угрожающе направлялась в их сторону, и музыканты проявляли находчивость, восполняя забытые куски текста в куплетах дружным «тра-ля-ля!».

Как бы ни сердилась жена трактирщика на то, во что превратилось заведение, но столь богатых постояльцев ей еще не приходилось принимать, и ради убийц драконов было извлечено все это великолепие, изготовленное в Истании по ее заказу и без дела пылившееся на стеллажах в подвале, когда они с супругом только переехали в Шаргард. Местным жителям оказались не нужны изыски кулинарии, которые готовы были предоставить им повара халфлинги. Все те маленькие настольные жаровни, в которых подавалось мясо, глиняные горшки для печеного картофеля и грибов с многочисленными цилиндрическими сосудами того же узора и глазури для острых приправ на выбор, разнообразие тарелок, мисок, суповниц и прочей утвари, которая давно была в порядке вещей во всех трактирах Истании.

После очередного дружного «тра-ля-ля!» музыкантов, Тард пробудился ото сна. Приоткрыв один глаз он медленно и внимательно обвел присутствующих изучающим, глубокомысленным взглядом. Гном цокнул языком - скалка испарилась из рук жены трактирщика, а ее саму словно ветром сдуло. Дальше черный глаз из-под тяжелой седой брови медленно, словно прохаживаясь по кромке нижнего века, дошел до музыкантов, которые собирались грянуть очередное «тра-ля-ля!», безнадежно запамятовав припев. Но вместо этой затычки Тард добавил в куплет свое веское «завались!», которое и стало окончанием песни этим утром.

Бритва протянул свою громадную ручищу к голове Гортта и приподнял того за чуб из тарелки.

– Положь где взял, - недовольно хрюкнув, пробормотал гном, не открывая глаз.

– Скотина, - обласкал друга Бритва, но просьбу выполнил.

С трудом разлепив второй глаз, главарь убийц драконов узрел храпящего на скамье Эйлта. Понадобилось некоторое время, чтобы Бритва вспомнил, почему этот полукровка показался ему таким знакомым.

– Просыпайся, дождались, - толкнув друга в плечо, сообщил Тард.

Гортт, сделав усилие, приподнял голову, сосредоточенно хмурясь, после чего приоткрыл глаза.

– Вон, глянь. Явился не запылился. А мы его всю ночь ждали.

Гортт проследовал взглядом в том направлении, куда указывал палец Бритвы. Ему тоже потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить их нового приятеля.

– Эйлт! - гном сопроводил окрик пинком.

Полукровка пригрозил, что сейчас он встанет, и продолжил спать дальше.

– Вот курва! Спит - ногой отпихивает! - возмутился Гортт, замахиваясь для второго, более сильного пинка.

– Стой! Прибьешь же, дурень! - вовремя задержал его Тард, - Я знаю как надо.

Бритва встал и, подойдя с той стороны, где со скамьи свешивались ноги полукровки, набрал побольше воздуха в легкие и громко крикнул:

– Стража!!!

Снаружи послышался грохот сапог и лязг оружия всполошившихся наемников. Эйлт тоже не остался безучастным и, подскочив чуть не до потолка, застыл в боевой стойке, выхватив кинжал и обводя общую залу бессмысленным взглядом.

– Где?! - воскликнул вор.

На его вопрос Гортт ответил пусть грубо, зато в рифму.

– Ладно, Эйлт, пошутили и будет, тащи сюда свой зад, садись и сказывай, какие новости нам принес, - Тард вернулся за стол.

Вор присоединился к гномам. Он сел и так, молча, и сидел, вперив взгляд в одну точку.

– Пива!!! Пива сюда, старая ведьма! Самого крепкого, что у тебя сыщется! - потребовал Эйлт, треснув кулаком по столу так, что пустые кувшины полетели на пол и разбились.

Гортт тронул руку вора, пытаясь его успокоить, и растянулся в улыбке, собираясь отпустить очередную грубую шуточку, как тут же замер под взглядом фиолетовых глаз. Верхнее веко одного из этих двух «огней» нервно дергалось.

– Что стряслось, приятель? - нахмурился Тард.

Эйлт стряхнул руку Гортта, подхватил принесенную кружку и жадно припал к ней, с силой вливая в горло напиток.

Жена трактирщика уже было открыла рот, чтобы спросить, чем оборванец собирался расплачиваться, но Бритва вовремя успел на нее шикнуть.

– Ну, как там Феникс, не сильно его ощипали? - попытался шуткой развеять сгустившуюся на лице полукровки тучу Гортт.

В ответ вор состроил дикую рожу и заскрежетал зубами. Тард вовремя успел положить ладонь на рукоять кинжала за поясом Эйлта.

– Завались, чурбан, все-то у тебя сегодня невпопад! - рявкнул на друга Бритва, - Ты глянь на его физиономию, разве не видно что что-то не так!?

– Молоты Швигебурга! Так я и пытаюсь узнать, какая муха его укусила!

– Господа гномы, этим вечером я в вашем распоряжении, - будто выдавливая из себя слова сказал Эйлт, - А пока оставьте меня и позвольте напиться.

– Не раньше, чем ты скажешь что с Фениксом! - не выдержал Тард, - Эта магика помогла? Выкуп будет?!

Взгляд.

– «Теперь это дело гильдии, а все, что происходит в гильдии, остается в гильдии» - вот то, что она сказала мне напоследок.

Гном понурил голову.

– А ростовщики нам не дали ни гроша… Я… я всю ночь… Я в пояс кланялся этим ублюдкам! Магика умоляла чуть не на коленях! Мы… Все без толку! Словно они сговорились!

Тард поднялся и отошел к окну. Закусив зубами трубку гном принялся обхлопывать себя по карманам в поисках мешочка с табаком. Гортт присоединился к Бритве и поделился своими запасами. Оба напряженно закурили. Глава убийц драконов никогда не отдавал своих соратников в чьи-то руки просто так. Где бы они ни были с отрядом, никогда, без боя, на милость врага не оставлялась и одна жизнь. Тард проклинал это королевство, проклинал собственное бессилие и не важно было, что этот полукровка оказался с ними впервые, ведь гном свято соблюдал законы боевого братства. Всякий, кто решился мстить драконам, встать с ним плечом к плечу, был ему братом. Так было и тогда, когда они сражались спиной к спине с рыцарями Фелара, так было и тогда, когда они возвращались после неудачи через Пепельные Пустоши, из последних сил отбиваясь от тварей, которые населяли те проклятые места. Тогда они бросали припасы, складывая раненых на повозки, а мертвых - останавливались и хоронили, не давая стервятникам поживы.

Тард не любил нравы, которые появились после войн, громких побед и поражений. Он верил в то, что старые обычаи оказывались куда лучше, проверенные временем, закаленные, ведь, раскаляясь в горниле пожарищ и остужаясь в реках крови, крепло век от века то самое, почитаемое им, боевое братство…

Жена трактирщика робко подошла к двоим гномам и стояла некоторое время в нерешительности. Гортт повернулся к ней:

– Что тебе? Мы заплатим и за него…

– Ой, да разве в деньгах дело! - прошептала взволнованно женщина, - Я этого оборванца знаю не первый год, он обязательно расплатится.

– Чего тогда?

– Вы, наверное, не знаете… Он обычно не заказывает крепкого пития.

– Ну и что с того?

– Я просто хотела попросить вас побыть немного здесь и присмотреть за ним.

– Зачем это? - спросил Тард.

– Он… сейчас набирается для храбрости. Удумал какую-то глупость. Вы уж поглядите за ним.

Тард и Гортт озадаченно переглянулись, но просьбу жены трактирщика выполнили, поочередно дежуря у того самого окна, пока убийцы драконов готовились к тому, чтобы перебраться ближе к докам. До отплытия оставалось всего несколько дней, и король не раз справлялся через гонцов о готовности наемников к походу.

Настала очередь Гортта дежурить и он задумчиво сидел у окна, поглаживая обух своего топора. У него чесались руки пустить оружие в дело против тех, кто отнял у него Нэй, которая, за все то время, что они ехали до Шаргарда, стала ему как дочь. Сердце сурового вояки щемило, когда он вспоминал, как она готовила для них похлебку, делила все тяготы и своими слабыми ручонками, стоя по колено в грязи, помогала вытаскивать застрявшие повозки. А теперь ему всякий раз приходилось отвечать на вопросы наемников о том, куда запропастилось их «милое чучелко», как они ее прозвали меж собой.

В церкви неподалеку начал бить колокол, зазывая прихожан к утренней службе.

Приближалось время казни.

Со спины Гортта раздался грохот. Гном вскочил и встал у двери. Эйлт поднялся, опрокинув стол.

– Никто не поможет… Тогда… я сам!!! - схватив пустую бутыль он разбил ее о печь, сжав в пальцах осколок горлышка, и выхватил второй рукой кинжал.

– Держись, Феникс! Я иду! - рявкнул вор, направляясь к двери.

– Стой, ты куда!? - преградил ему путь Гортт.

– С дороги, гном! Там сейчас убивают моего друга!

Эйлт, с не пойми откуда взявшейся силой, отбросил с прохода дюжего гнома и ударом ноги распахнул двери. Жена трактирщика отчаянно заголосила. Ее муж, по обыкновению, спрятался на всякий случай за стойку.

– Бритва!!! - не своим голосом завопил Гортт.

Тард сразу все понял, едва Эйлт появился на пороге с оружием в руках и полным безумием в остекленевшем взгляде. Гном знал, как выглядит отчаявшийся ларониец.

– Братва, держи его! - заорал Бритва, когда полукровка бросился вперед, разбрасывая всех, кто стоял у него на пути.

– Навались! Все разом! - командовал гном растерявшимися по началу наемниками.

Эйлт воспользовался замешательством, вырвался и что есть духу побежал по улице.

– Дурак! Тебя же убьют! - надрывался Гортт, припустив следом за полукровкой.

– Что стряслось?! - задыхаясь от быстрого бега спросил Тарда один из наемников, когда они пытались безуспешно догнать Эйлта.

– Новенький? - усмехнулся в бороду Бритва, - Тогда смотри хорошенько. Вот она, ларонийская преданность! А против таких нам скоро драться придется.

Дома проносились мимо сплошной стеной. Полукровка оторвался от своих преследователей и мчался вперед, на строй солдат, что дежурили возле остатков старых баррикад. Когда учинялись казни, стража перекрывала западный район города. Вот и теперь, озадаченные появлением этого незнакомца, что, прибавляя скорости, летел на них, солдаты выставили вперед алебарды.

– Стой! Кто идет?

– Прочь с дороги! - крикнул Эйлт, бросаясь на сверкавший оружием строй.

Дверь в камеру со скрипом отворилась. Двое стражников вошли внутрь.

– Собирайся, Феникс, время пришло.

«Ловец удачи» молча поднялся и последовал за своими провожатыми. Он все равно не верил. Ему просто очень хотелось вырваться поскорее из этого подземелья, где низкие каменные своды словно садились на плечи и подгибали неимоверной ношей колени, пусть даже там, где занимался восход, будет путь только в один конец.

– Подождите здесь, - остановил их Дик в просторном зале, где дежурили сторожа, - Там еще один.

Карнаж услышал позади в коридоре чьи-то стоны и сдавленные рыдания.

– Покайся, признай! - говорил уже знакомый полукровке голос священника.

– Сними распятие, не прячь за ним судейской личины… Ты всего лишь человек! - простонал узник.

Этот голос «ловцу удачи» тоже был знаком. Именно их разговор он слышал той ночью, когда эти двое не давали ему спать своими спорами.

– Будь проклят, еретик! Нечестивец, ты упорствуешь даже тогда, когда тебе предстоит встреча с Создателем! Молись за свою душу!

– Уберите руки от него, иначе не отмыться потом от скверны будет, - заметил один из солдат.

Карнаж обернулся. Двое стражников бросили узника на каменный пол коридора. Спутавшаяся копна черных, как крыло ворона волос, жилистые руки, на которые опирался несчастный… Плечи не до конца развиты… Полукровка изумился - это же оказался совсем мальчишка, что стало очевидно, когда тот отжался на руках и поднял лицо, глядя перед собой затуманенным от боли взором, и пополз вперед. Заплечных дел мастера знали свое дело - вся спина исполосована двойным бичом, ступни превратились от «феларского сапожка» в месиво из костей, мяса и сухожилий, выглядывавшее из-под рваных штанин.

– Ползи-ползи, змея! На брюхе! - прорычал Дик, - У нас приказ. Если сам до плахи не доползешь - сгниешь в тюрьме от голода. Запомни, я тебя предупредил.

– Да чего там, - сжалился один из солдат, - До повозки дотянет.

– А зачем? У нас и так только две осталось. После еретиков Адамевкрат велит их сжигать. И денег на новые не дает! - возразил ему другой.

Тем временем юноша перевалился через порог и замер, переводя дыхание и глотая слезы. Следом, переступив через его спину, шагнул палач в маске и фартуке и встал, сложив мускулистые руки на груди.

– Куда!? - Дик отдернул за плечо склонившегося над несчастным Феникса.

– Нелюди, - прорычал Карнаж, отстегивая от пояса кошелек и бросая его помощнику начальника тюрьмы, - Я покупаю эту жизнь. По крайней мере, до плахи.

Дик было открыл рот, чтобы сказать «ловцу удачи», куда тот может засунуть свой кошелек, но остановился на полуслове, увидев блеск феларского золота. Палач согласно кивнул. Стражники расступились, предвкушая дележку. Феникс краем глаза увидел, что в углу, рядом с разбитыми вдрызг воронеными доспехами, валялись и его вещи. Он протянул руку и взял свою торбу. Достав небольшой мешочек он высыпал пригоршню порошка себе в ладонь и протянул к лицу страдальца.

– Ишь чего удумал! - сапог палача ударил по руке, и порошок рассыпался по полу.

Карнаж громко чихнул, часть порошка попала ему в нос, но, не говоря ни слова, взял узника за руку, с предосторожностями поднимая с пола. Один из солдат, хмыкнув, открыл двери. Феникс взвалил юношу себе на спину и пошел вверх по лестнице, щурясь от солнца, проникающего вглубь узилища.

– Благодарю вас, сударь, - прошептал ему в острое ухо приговоренный.

Толпа снаружи ожидала своего зрелища. Сперва празднества - потом казни… Добро пожаловать в славный город Шаргард, черт его возьми со всеми потрохами!

Карнаж плохо понимал людей и эту их любовь к контрастам. Словно осознавая, что жизнь их коротка, они стремились увидеть, потрогать, понюхать, сожрать, выпить побольше да так, будто и в самом деле имелась возможность впрок наесться, насмотреться и напиться.

Вытянувшись вдоль улицы, как недавно во время торжественного шествия, те же лица с любопытством смотрели теперь за другим действом, сдерживаемые кордоном выстроившихся цепью солдат.

Когда в ногу Феникса врезался первый пущенный камень и он с шипением остановился, потирая ноющее бедро, то услышал возгласы одобрения тому молокососу, что довольно ухмылялся во всю ширь рта, в котором не выросли еще передние коренные зубы, едва он распрощался с молочными. Меткий ублюдок даже подхватил еще снаряд с мостовой и, подзадориваемый старшими товарищами, сощурил один глаз, целясь. Полукровка одарил его красноречивым взглядом и, сплюнув на мостовую, пошел дальше.

– Что вы там бормочите, сударь? - поинтересовался Карнаж, когда услышал шепот узника у себя за плечами, - Неужели творите молитву?!

– Да…

– За прощение душ тех, кто сейчас пустил в ход камни?

– Нет, я молю Создателя дать мне сил вытерпеть весь это несправедливый суд от его имени и умереть достойно.

– Прекрасно! Не забудьте попросить заодно, чтобы он обратил летящие в нас камни хотя бы в гнилые овощи.

Через двести шагов Феникс пожалел о столь опрометчивой просьбе. Из толпы, которая неистовствовала за «забором» из алебард и шлемов стражников полетели и гнилые овощи, и камни, и палки, которыми целили в ноги полукровке. Лишь изредка стража одергивала особо ярых, кто готов был чуть ли не из мостовой выковырять увесистый бульник.

Карнаж пошатнулся. Что-то тяжелое и мокрое ударилось в висок. Рыцарь за спиной застонал - камень угодил ему в плечо.

– Держитесь, сударь! - прорычал Карнаж, еле удержая равновесие.

– Храни вас бог, - сквозь рыдание ответил юноша.

– Не стоит, - пробормотал полукровка, - Если этот бог позволяет творить такое своим созданиям.

– Он не виноват! Мы, черные рыцари, поставили своей целью подняться против тех, кто хочет, чтобы их считали слугами Создателя. Кто внушает людям, что они рабы творца и их жизнь ничтожна в сравнении с тем, что будет после нее! Нами была объявлена война тому двуличию, которое свойственно всем живым созданиям и в ничуть не меньшей степени тем, кто пытается говорить от имени всевышнего…

– Поберегите силы и не тратьте их на велеречия, - перебил Феникс, - Я все равно никогда не пойму ни вас, ни тех, кто творит эту расправу.

Впереди показалась плаха и толпа зевак, которые запрудили всю площадь в ожидании зрелища. Палач, шедший позади, поторопил «ловца удачи» и тот прибавил шагу.

– Мы проиграли, потому что людям привычнее жить так как есть. Знать, что есть силы свыше, которые решают за них, думают за них и даже держат под замком их чувства. Мы ратовали за свободу и вот итог: нас обвинили в связи с некромантами, - с горечью произнес молодой рыцарь.

– Забавно. Выходит, меня повесят вместе с вами по тому же обвинению, - ответил полукровка, утирая щеку от попавшего в нее тухлого помидора, - Во всяком случае, я ожидаю его услышать хотя бы на плахе.

– Как же так вышло?! Я не помню, чтобы в наших рядах были такие как вы.

– Так я никогда не был и не буду, - отрезал Феникс.

Как все это было знакомо Карнажу… Перед глазами встала картина из не столь далекого прошлого, когда он точно так же взвалил на плечи Кассара. Тот валялся в канаве у дороги… Мимо проходили люди, плевали на него, говорили что так и надо, пусть сдохнет как собака. Некромант огрызался и проклинал весь белый свет. Он и полукровку «обласкал», когда тот остановил рядом своего коня и вылез из седла, чтобы протянуть руку помощи этому странному человеку.

И тогда, и теперь «ловца удачи» не покидала одна мысль: неужели его старый учитель оказывался прав, когда говорил о безразличии, с его неимоверной силой убийства, не идущему ни в какое сравнение даже с самым острым клинком.

Прорвав оцепление к ним подлетел один всклокоченный, сухой как щепка мужчина с длинной палкой в руке и начал бить приговоренных своим орудием куда попало, изрыгая яростные проклятия. От удара в колено, полукровка едва не упал. Пока он пытался подняться, опершись рукой о камень мостовой, напавший еще успел пару раз ударить по спине и ногам черного рыцаря. Бедняга издал громкий крик, чуть не оглушив им Феникса, и обмяк у него на плече.

– Ублюдок! - молодой стражник вмешался, хотя «ловец удачи» ясно слышал приказ оставаться на месте.

Прочие солдаты кое-как закрыли образовавшуюся прореху в цепи.

– Пошел вон! А то башку размозжу! - прикрикнул стражник, отобрав палку и закрыв собой двоих приговоренных.

Палач схватил мужчину за воротник и пинками затолкал обратно в толпу, до этого даже не попытавшись что-то предпринять.

Молодой солдат протянул руку, чтобы помочь Фениксу подняться. Полукровка поблагодарил, но отрицательно покачал головой, сжал зубы и кое-как выпрямился сам. Сострадание не должно было потом страдать за свои поступки. Палач подошел к стражнику, довольно резко одернув солдата и указав рукой на место, где тому полагалось быть.

– Сударь, - улучив момент прошептал полукровка, толкнув черного рыцаря плечом в подбородок, - У меня в пряжке пояса есть средство, чтобы незаметно прервать ваши страдания.

– Не стоит, - прошептал юноша, - Я хочу в последние минуты быть со своими братьями. Иначе их останется двое… А так, нас будет трое, числом в укор всем нашим убийцам. Для этого… я выдержал все, чему меня подвергли.

– Проклятье, сударь! - превозмогая боль в колене, Феникс пошел вперед так быстро, насколько мог, понимая, что сознание в изможденном теле молодого человека готово снова покинуть плоть, и, возможно, навсегда.

Спокойствие обреченного за его спиной поражало. Тем паче тому, кого через несколько минут собирались обезглавить, не исполнилось еще и двадцати лет. Он был немногим моложе его, Карнажа. Откуда только брались эти молодые и наивные рыцари после войн, что сотрясли их родину? Феникс слышал об ордене «Черных псов» и о том, что они вытворяли на просторах Северного Фелара. Если убрать все то, чем их клеймили в своих речах святые отцы, то, по сути, они освобождали из лап инквизиторов женщин, обвиненных в колдовстве, укрывали алхимиков и ученых, на которых охотилась церковь. Поговаривали, что та их часть, которая оказывалась родом из уцелевших дворян Южного Фелара даже содействовала многим ученым мужам в том, чтобы перебраться в Шаарон и обосноваться там в Садах Возрождения.

За шествием приговоренных к плахе с интересом наблюдали с балкона одного роскошного дома, чей хозяин не упустил возможности снова принять у себя по такому случаю августейшую особу. Молодой король оставался бесстрастен к происходящему и с равнодушием взирал на стоящих на помосте со связанными руками двух молодых рыцарей. Его не трогало даже то, что он и осужденные были ровесниками. Доводы канцелярии и инквизиции оказались на удивление схожи. Казнь позволит предотвратить гражданскую войну, которую в один голос обещали на большом королевском совете Клод и Адамевкрат, почтенный честью там присутствовать от имени церкви, так как дела касались напрямую его ведения и слово высшего инквизитора тоже имело вес.

Филипп скучал. Пусть даже маги посетили это зрелище, которое почитали до недавнего времени «просто отвратным», и сосредоточенно наблюдали за происходившим.

От гильдии явилось всего две фигуры, но зато одни из самых значительных. Сама Роксана, председатель совета гильдии, была здесь, в сопровождении престарелого архимага, которого не так давно обвиняла в роялизме.

– Адлер, - обратился король к магистру ордена, стоявшему от него по правую руку, - В чем дело, почему так долго?

– Ваше величество, все ждут когда приведут последнего из «Черных Псов». Вашим солдатам удалось пленить магистра ордена.

– Интересно будет посмотреть, как ваши палачи справятся со стариком, - Роксана бросила недобрый взгляд на Адлера.

– Неужели? - изумился король, - Адамевкрат!

– Я здесь, государь! - склонился к королевскому креслу высший инквизитор.

– Что же, старик действительно так плох?

– Дела всех еретиков сегодня плохи, мой король, - скривились губы, отчеркнув тонкой линией широкий подбородок, выглядывавший из-под глубокого черного капюшона.

На Роксану из тени, которая скрывала верхнюю часть лица высшего инквизитора, сверкнули два злых глаза. Адамевкрат поднял руку в тонкой кожаной перчатке из складок своих отороченных золотом черных одежд и указал волшебнице на площадь.

– Вот и он сам. Полюбуйтесь-ка на то, какие «старики» нынче поднимают меч и ведут соратников против церкви и народа.

На площадь под оглушительные гневные крики вышли осужденные и палач. Роксана замерла, во все глаза наблюдая за тем, как Феникс подтащил магистра ордена «Черных псов» к плахе и передал того в руки солдат. Те бросили молодого человека на ступени помоста.

– Это тот, за кого вы просили меня купить вашу должность в гильдии? - тихо спросил старый архимаг, тронув ее за плечо.

– Да, - ответила волшебница.

– Поверить не могу! Этот красноволосый и есть отродье Xenos? Убийца Рэйтца?!

– Кто позволил!? - вскричал Адамевкрат, - Откуда взялся это полукровка?! Позвать ко мне начальника тюрьмы! Я же сказал, что глава еретиков должен приползти к плахе, как подобает змее, на собственном брюхе!

– Сударь не горячитесь, - послышалось через плечо инквизитора, - Это тоже приговоренный к казни за убийства и пособничество некромантам.

Адамевкрат встретился глазами с Клодом и замолк.

– Да побойтесь вы своего бога, инквизитор, это же совсем мальчишка! - не выдержал старый архимаг, подавая руку Роксане.

Волшебница пошатнулась. Ей стало дурно при виде зрелища измученного черного рыцаря, что на руках полз вверх по ступеням лестницы на помост, а полукровка, пытавшийся помочь ему и там, был опрокинут на мостовую и стража охаживала его по спине древками алебард под радостный рев толпы.

– И что с того? - уже спокойнее ответил высший инквизитор, - Конечно, я не верну этого юношу в тюрьму и не заставлю проползти весь тот путь самому. И так слишком много времени уходит на борьбу с ересью. Но тот, кто дерзнул помочь ему, будет наказан. Рене!

– Я здесь магистр, мне передали, что вы хотели меня видеть? - начальник тюрьмы подошел с площади к балкону и поклонился.

– Кто позволил вот это шествие? Куда смотрят ваши люди?! - раздраженно спросил Адамевкрат.

– У нас закон: не трогать приговоренных, когда они идут в свой последний путь. Не помогать им, но и не мешать.

– Превосходно! Тогда готовьте «колесо». Прежде чем этого непрошеного помощника повесят, я требую, чтобы его колесовали, а также были отрублены руки и ноги, которые помогли сгладить всю тяжесть кары еретику!

Архимаг, подхватил опадающую в его руки Роксану. Он отговаривал ее от посещения этой казни, но она все равно решилась. Архимаг пошел вместе с ней, потому что знал, что не только больной ребенок толкал ее на отчаянный поступок продажи своей должности в гильдии. Он был стар и очень многое повидал, чтобы не понять, как все ее ухищрения метались меж двух целей.

Молодой полукровка, который так рьяно несколько лет назад помогал ей в поисках лекарства от недуга ребенка, бросаясь в самые рискованные предприятия, не мог не оставить следа в ее сердце. Архимаг относился к этому потомку Xenos очень настороженно, памятуя для чего были призваны эти создания на Материк и скольких великих магов уничтожил, жестоко убил отец Карнажа, Аир А'Ксеарн и его сторонники. Но поступок полукровки, за который его на глазах толпы избивали древками алебард, смягчил сердце старика, прекратив колебания. Это был не тот белобрысый эльф-альбинос, что не знал жалости, сокрушая архимагистров орденов Стихий. Если даже, когда-нибудь, Феникс поднимет против магов свой меч и обзаведется сторонниками, то это будет всего лишь жалкая тень отца, которая исчезнет при первом дуновении и не обязательно бросать его в руки палачей сейчас.

Сколь бы ни остры были споры архимага и Роксаны в прошлом, но старик уважал своего оппонента. Он знал, что будет, если она лишится двух столь дорогих ей вещей. Подлинно дорогих для любого кто живет, чувствует и дышит. Так или иначе архимаг займет должность, но стоило ли получать ее такой ценой, когда несчастная женщина сама покинет пост, не выдержав горя? Они славно трудились вместе на благо не только Фелара, но и магии, как науки. Защищали гильдию от нападков инквизиции и канцелярии. Все это стоило того, чтобы дать Роксане шанс достойно уйти в тот момент, когда ее слабости не позволяют больше занимать вверенный пост.

– Подождите, Рене! - начал архимаг достаточно громко, чтобы все присутствующие его слышали, - Это полукровка, в нем нет и капли человеческой крови и он никоим образом не противостоит вашей, Адамевкрат, борьбе с ересью. Если бы он был человеком, веровал в Создателя и сделал это, тогда другое дело. Но теперь я прошу вас не усердствовать свыше всякой меры, иначе могут возроптать диаспоры нелюдей, которые в Шаргарде многочисленны, как вы знаете.

– И что вы предлагаете? - усмехнулся высший инквизитор, - Его предают казни между прочим не только за связь с некромантами, а за убийство Рэйтца и некоего Шрама, о смерти которого от руки полукровки донесли недавно в королевскую канцелярию. Если вы еще помните, Шрам - это бывший сторонник архимагистра ордена Стихии Воды. Вас не настораживает то, кого он убил?

– Рэйтц из Красных Башен был ренегатом. Более того, он был безумцем ничуть не меньше, чем названный вами вторым Шрам, - парировал архимаг, - Связь с некромантами у «ловцов удачи» не так уж редка, ведь они наемники и не поддерживают идей братства заклинателей мертвых, а просто выполняют заказы, добывая реагенты и магические предметы.

Роксана с изумлением посмотрела на архимага, но тут же опомнилась и взяла себя в руки. В тот момент, когда она стояла в ожидании решения Адамевкрата, случайно заприметила еще пару глаз под хмурившимися клочковатыми бровями за плечом высшего инквизитора. Клод поспешно отошел к придворным, что стояли позади кресла, где сидел на балконе король, ругая себя за эту оплошность. Но поделать ничего было нельзя. Оставалось только скорее спутать мысли и медленно выстраивать в воображении стену, да покрепче.

– Я желаю выкупить жизнь этого «ловца удачи». Поверьте мне, гильдия не забудет вашей услуги. У него очень редко встречающееся сочетание крови - он наполовину эльф, наполовину ран'дьянец, к тому же потомок Xenos. Поверьте мне, наши опыты причинят ему ничуть не меньше страданий.

– Гильдия противостоит нам на каждом шагу. Вы можете поручиться от своего имени за ваших коллег, что именно опыты и есть главная причина? - понимая, что проигрывает, Адамевкрат решил сделать цену победы оппонента как можно выше.

– Слова председателя совета гильдии вам будет достаточно? - спросил архимаг.

– Вполне.

– Тогда оно у вас есть. Потому что с этого дня председатель совета гильдии - это я.

– Превосходно, но помиловать теперь, когда осужденный в двух шагах от плахи, может только его величество, - Адамевкрат повернулся к Филиппу, - Мой король, слово за вами.

– Государь, не только помилования, но и прощения за все то, что он совершил, с вашей подписью, - взяла слово Роксана, которая собиралась стребовать все, что причиталось ей за ту сделку, которую только что принял старый архимаг.

– Для вас все что угодно, - улыбнулся король, ожидая пока писарь изготовит приказ, и, взяв в руки преподнесенное перо, добавил, - Не будем смешивать в одну кучу казни еретиков и смутьянов с повешеньем воров и убийц.

Клод отдал должное Роксане и даже поклонился под ненавидящим взглядом волшебницы. Она не дала старому архимагу перевести наказание, а добилась полного помилования, ведь ни для кого не было секретом, как гильдия хотела прибрать к рукам такой подопытный образец, каким был полукровка. Она рискнула, а Клод всегда уважал тех, кто готов был на подобный риск, ведь это означало встать против гильдии, к тому же оказывалось снова в его интересах. Архимаг же молча упустил столь выгодные для себя условия. Решительно сегодняшний день сложился для Клода как нельзя лучше. Роксана больше никогда не будет председательствовать в совете гильдии магов, так как продала свою должность, что оказывалось делом очень редким, а это значило конец реакционным настроениям в гильдии до тех пор, пока на место смутьянки не станет другой амбициозный маг. Это, при нынешнем составе гильдии, случилось бы очень не скоро.

Рене взял бумагу с подписью и печатью короля и направился к плахе. С каким бы удовольствием он порвал к чертям это нежданное помилованье, но он видел Роксану, видел ее взгляд, слышал как отчаянно она защищала полукровку, потребовав полного прощения, которое стало возможным только при неслыханной милости молодого короля и его благосклонности к магам из гильдии, наперекор всему, даже истории и печальному примеру его отца. Все дело обернулось как и предполагал Рене, ведь карать или миловать могли за одно и тоже по-разному. Всегда имелась возможность изменить взгляд даже на очевидное убийство, если иметь влияние при дворе и умело оперировать нужными связями.

– Феникс! - обратился начальник тюрьмы к изрядно помятому стражей «ловцу удачи».

Полукровка выпрямился, собираясь, наконец, услышать обвинение и приговор. Вся эта возня и задержка, от которой палачи и осужденные скоро окончательно замерзнут на холодном ветру, была явно не спроста, что порождало у Феникса некую надежду.

– Сударь, отныне королевским приказом с вас сняты обвинения в убийстве Рэйтца из Красных Башен и чернокнижника Шрама, так как признаны сии деяния угодными государству и церкви. Также вы избавлены от подозрений, касательно пособничества братству заклинателей мертвых. Идите с миром, вы свободны.

Карнаж раздраженно сбросил с плеч руки стражи. Рене взял у одного из прискакавших от тюрьмы солдат оружие и торбу Феникса и, протянув их «ловцу удачи», прошипел:

– Уходи пока цел, полукровка. Но я тебя в покое не оставлю!

– На здоровье, Рене. Всегда к твоим услугам, - злая усмешка заиграла на лице Карнажа, а желтые глаза опасно сузились.

Этот обмен любезностями под шум толпы слышали только они двое и больше никто. И у каждого не осталось сомнений насчет средства расправы с недругом, так как дуэль между ними из-за, пусть и худородного, но все же дворянства Рене, становилась невозможна.

Солдаты расступились и Карнаж прошел мимо недовольно ворчавших людей. Они не понимали почему полукровка был так легко отпущен. Проталкиваясь через толпу Феникс услышал надрывный крик, от которого гул зевак поутих. «Ловец удачи» бросил взгляд через плечо и тут же отвернулся. Позади с помоста раздались два глухих удара топора с чавкающим призвуком разрубленных костей.

– Ты, кто казнит нас, слепец! - крикнул молодой магистр ордена «Черных псов», поднявшись на руках над чурбаном, к которому палач еще не успел привязать его голову, - Не услышишь от нас проклятий - тебя через много лет проклянут другие! А вы, кто видит все это и ликует, помните, когда-нибудь, пусть через сто лет, пусть через десятки веков, но за эти деяния наследники палачей будут молить о прощении! Никогда не даруйте им того, что они будут просить, хоть Создатель и призывает нас к милосердию. Иначе вы предадите память всех, кого убили они, те, кто называли себя слугами всевышнего!

И снова удар топора, и снова гул толпы, но не такой громкий, как до этого. Однако Феникс все равно скривился, затыкая уши, которые вдруг стали очень чувствительны и начали доносить звуки неимоверно громко.

Карнаж шел не оборачиваясь, одернув воротник и содрогаясь всем телом, ссутулившись и по привычке заткнув большие пальцы рук за пояс под бандажом. И когда только он успел так продрогнуть? Хотя до этого вроде не ощущал холода…

– Какой, все же, шумный город… - растягивая слова пробормотал себе под нос «ловец удачи», считая под ногами булыжник мостовой и отгоняя одну назойливую, словно комар на болоте, мысль, что тому, с кем он еще несколько минут назад говорил, уже отрубили голову.

– Ну, что же? Вот и все, господа, - возвестил молодой король, поднимаясь с кресла на балконе и согревая мерзнущие руки.

– И, все же, лучше бы казнью занималась инквизиция, - произнес Адамевкрат.

– Вы что-то сказали, высший инквизитор? - Адлер встал на пути Адамевкрата.

– Да, действительно, - подхватил король с интересом оглянувшись.

– Перед тем как сжечь еретиков на костре, мы хотя бы вырываем им языки, - ответил высший инквизитор.

Филипп сделал вид, что не слышал этого и приказал Адлеру сопровождал его. Глава ордена «Белых волков» знал, что в королевском кортеже имеется для него теплое местечко. Но он давно все для себя решил.

Когда король и его свита достигли дворца, Филипп отпустил придворных, позволив им поскорее согреться у теплых каминов, и подозвал к себе магистра. Тот знал вопрос, который ему собирались задать.

– Так каково ваше решение, Адлер? Вы принимаете мое предложение?

– Государь, знаете, как люди говорят, сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит… - начал магистр.

– Но ваш орден распущен. Разве теперь я не проявляю должной заботы о добрых и верных друзьях моего отца?

– И вы утверждаете, что вы рыцарь и служите короне, а отказываете королю, который призывает вас к службе?! Это неслыханно! - не сдержался молодой рыцарь, взявший на себя заботу о коне Филиппа.

– Помолчите, юноша, - одернул нахала Адлер, грозно подступив к нему.

– Простите ему его горячность, магистр, - вступился король.

– Разумеется, ваше величество. Я только хотел сказать, что не благородное происхождение и доспехи делают воина рыцарем. А то сердце, что бьется в вашей груди под кирасой, сударь, - Адлер звонко стукнул пальцем по богато украшенному инкрустациями доспеху придворного.

Магистр, не смотря на то, что король пытался воспротивиться и удержать его, опустился перед Филиппом на одно колено.

– Я стар, ваше величество, - сказал магистр, - И скоро буду ни на что не годен, как дряхлеющий волк со стершимися от времени клыками. Но я привык быть на своем месте, в седле на дорогах, сражаясь со всеми, кто пользуется тем, как обескровлен наш Фелар и чинит еще большие разорения. Мое время пришло и я покидаю вас. Орден «Белых Волков» верно послужил вам, дайте же теперь нам позаботиться об окончании своего пути. Любой, кто сражался под нашим стягом знает, что, когда он падет на землю и больше никогда не сможет снова подняться, то усталый дух спокойно покинет тело, а плоть бросят на съедение бродячим собакам. Только так должно закончиться дороге истинного «Белого Волка», на чьи похороны не может быть потрачено и ломаного гроша.

– Что ж, вы верный слуга трона и таким и останетесь. Прощайте, Адлер, удачи вам в сражении, сколько бы их еще не предстояло, - Филипп отвернулся и быстрыми шагами направился во дворец, словно бежал оттого, что еще не произошло, но неминуемо должно было случиться.

– Ваше величество, - окликнул короля магистр.

Филипп остановился. «Белый Волк» позади него все еще не вставал с колена.

– Проявите должную заботу о верных слугах вашего отца до конца, - в протянутой к королю руке в латной перчатке был зажат кусок плаща с вышитым на нем знаком девятнадцати…

Адлер выехал из ворот. За ними его ожидали еще трое рыцарей в полном снаряжении. Неподалеку стояли кони оруженосцев. На холодном ветру реяли стяги с фамильными гербами.

– В путь, господа! - коротко отдал свое последнее приказание магистр.

И они все вместе поскакали к городским воротам Шаргарда, собираясь навсегда покинуть этот город. Там их пути разойдутся, и каждый поедет в свою последнюю дорогу.

Молодой король, тем временем, прошел не проронив ни слова в свои покои, не отвечая даже на обращения к нему придворных. В спальне, за портьерой у его постели, имелась маленькая дверца в комнату, где раньше жила кормилица. Ключ от этой комнаты Филипп сдернул с цепочки на шее и отпер маленькую дверцу. Внутри он медленно обошел старенькую колыбель, дерево, из которой она была изготовлена, потрескалось от времени и краска облупилась. Тут же бережно отставил в сторону деревянную лошадку, сбросил плащ и постелил его на пол перед небольшим столом. Король сел и молча смотрел на гобелен на стене, куда падал тусклый свет из маленького зарешеченного оконца, выделяя квадратом старинные цифры, что использовали при счете древние, стилизованные под детскую кроватку посередине и перекрещенные мечи и шпаги по сторонам от нее.

Клод тенью прошмыгнул в комнату и почтительно встал у двери, склонившись. Король тут же вскочил, но, увидев вошедшего, успокоился и приблизился к столу. Рука Филиппа дрогнула, когда он положил на него знак девятнадцати. Еще один среди тех, что лежали там.

Когда молодой король поднял взгляд на гобелен, по его лицу пробежала тень - несколько из этих знаков были нашиты в линию под цифрой у верхней кромки.

– Клод?

– Я сжег все, что имелось в канцелярии об ордене «Белых Волков». Никто из недругов Адлера при дворе больше не побеспокоит нашего доблестного воина.

– Благодарю… И все равно тяжело, я не могу привыкнуть к тому, что они уходят, Клод, один за другим…

– Время не щадит никого, ваше величество. Клянусь, что ни один из нас, и я, когда придет мой час, не будем жалеть и о мгновении службы вам. Мы не просили благодарности и никогда не нуждались в ней, а ваша скорбь лишь еще более согреет сердца тех, кто уже смотрит на нас с небес. Помните об этом, мой король, когда снова придет время взять очередной знак со стола и нашить его на этот гобелен. Будьте тверже в такие минуты, как были тверды в своей решимости девятнадцать, сражаясь в темноте у вашей колыбели.

Небо над Шаргардом хмурилось, обещая ту из бурь, которые иногда посещали этот город, принесенные из морских далей. Горожане попрятались по домам с содроганием ожидая гнева небес, которые приписывали не иначе как к казни, что состоялась этим утром. Солнце скрылось. Холодный ветер проносился меж домов на пустынных улицах, своими мощными порывами словно подгоняя задержавшихся на них прохожих.

Тард торопливо вошел под навес и забарабанил в двери трактира. Ему открыли и гном в спешке споткнулся о порог, стремясь как можно скорее оказаться внутри.

– Как там наш страдалец? - спросил Бритва у Гортта, неторопливо курящего трубку на скамье подле двери.

– Жив здоров, только измотался сильно. Но ничего, скоро придет в себя. Такой заботой можно и мертвого поднять, - осклабился гном, кивнув в сторону скамьи у печи.

Эйлт лежал там, закрыв глаза. На бледном лбу выступали бисеринки пота, пересохшие губы кривились в переживаемой им муке. Ее рука смачивала тряпку в холодной воде и отирала его лицо. Эльфка сидела склонив над ним голову. Длинные светлые волосы спадали на пышущую жаром грудь полукровки, освобожденную от рубахи. Тонкие руки с длинными пальцами протягивались то и дело к кружке с питием и подносили к губам страдальца.

– Она целительница и хорошо разбирается в травах, - бросила Тарду жена трактирщика, собирая пустые кружки со стола, за которым сидел Гортт.

Хозяин заведения тоже наблюдал умилительную сцену заботы.

– Лина, еще что-нибудь нужно? - поинтересовался халфлинг.

– А? - она повернулась.

Бритва замер, когда увидел скрытое за локонами лицо эльфки. Поистине Сильвания за все прошедшие века не уступила и пяди остальным королевствам в гонке за красотой, снова и снова поражая весь Материк своими дочерьми, которые, правда, редко встречались за границами эльфийских владений не размытые человеческой кровью. Треугольное личико с чувственными губами и удивительными зелеными глазами, чье встревоженное выражение сейчас могло растопить лед даже самого жестокого сердца.

– Нет, благодарю вас, - ответил голос от которого расправились даже нахмуренные брови Тарда.

– Молоты Швигебурга! А наш воришка-то хват! - прошептал гном, садясь подле Гортта.

– Ты это, выпей и не глазей так, а то дыру протрешь! - улыбнулся тот, подвигая товарищу кружку.

– Не, ну ты глянь! - чуть не поперхнулся Бритва, - Кто бы мог подумать!

Лина передала пустую кружку жене трактирщика и, не смущаясь окружающих, склонилась и коснулась губами лба Эйлта, в тоже время как ее пальцы провели по виску и устремились к кончику заостренного уха полукровки.

– Это они так заклятия проводят в тело больного. Слышишь, шепчет что-то на сильванийском, - толкнул Тарда локтем Гортт, ехидно усмехнувшись, - А не то что ты подумал.

– Да что тут думать? Ворожат с той же страстью что и любят. Не первый раз вижу эльфью целительницу, - ответил Бритва, - У меня средство тоже верное припасено. Узнал я, что никого сегодня не вешали.

– Да ну!

– Теперь осталось нашего недоделанного ларонийца порадовать и, как встанет на ноги, заставить отработать те немалые деньги, что пришлось заплатить страже. Так что за зря этот дурень понесся на выручку Карнажу как угорелый. Что толку? Хорошо хоть эта эльфка не из робкого десятка оказалась и вовремя наперерез ему бросилась. Будто сам Основатель послал ее нам на помощь.

– Так чего же мы ждем!? - Гортт вскочил и подошел к осыпающей своего возлюбленного нежностями Лине, так как хорошо знал, что ни одно из сильванийских заклятий столько не длилось.

– Эйлт, что б тебя! Кончай хандрить, пора дела справлять! Надеюсь, ты не позабыл о том, что обещал?

Вор открыл фиолетовые глаза и напряженно вдохнул полной грудью. Лина одарила полукровку нежной улыбкой:

– Тебе лучше?

– Конечно, когда ты рядом, - ответил Эйлт, тяжело поднялся и сел на скамью.

Лина перебралась ему за спину, скрестив свои ручки на его груди, и недобро покосилась на гнома, уткнувшись своим носиком в шею полукровки.

– Не хотелось прерывать вас, но Нэй сейчас приходится не сладко, - буркнул Гортт под вопросительным взглядом Эйлта.

– Я же говорил тебе, что с ней ничего не случится вплоть до завтрашнего утра, - заметил вор, - Поверь мне, палачам и так забот хватало. Что слышно о Фениксе?

– В тюрьме его нет, на виселице тоже. Некоторые поговаривают что его отпустили, - крикнул из-за стола Тард.

– Значит он залег на дно, - заключил Эйлт, - А нам пора выбираться из нашего укрытия. Как видите, я не зря заставил вас ждать. Сегодняшняя буря нам в подмогу - меньше лишних глаз. Да и отлежаться мне не помешало. Как думаете воевать?

– С кем? - дружно спросили гномы.

– Ну с теми, кто теперь владеет вашей Нэй. Не думаю, что они отдадут такой товар просто так.

– Она не товар! - взревел Гортт.

– Уймись, борода. Это для тебя она свет и радость, а для них - средство получения денег.

– А как же остальные «отрекшиеся»? - изумился Тард, - Почему ты им не сообщил?

– А что толку? - грустно улыбнулся Эйлт, - Они портные да ювелиры, а не воины. Тот бордель держат островитяне с острова Палец Демона, поэтому Дик и поволок ее туда. Это небольшая крепость с парой десятков неплохо натасканных сторожей. Нам остается только штурм. «Отрекшиеся» просто не успеют за несколько дней подать прошение и заручиться поддержкой хоть и влиятельных, но тяжких на подъем покровителей при дворе. Однако, это было бы лучшим средством.

– Лучшим? Просто так спустить этим гадам… - начал Гортт.

– Что спустить?! - перебил вор, - Нэй ест и спит там вдоволь. Только ее не выпускают и держат в какой-нибудь комнатушке. Ее и пальцем не тронут, пока клеймо не влепили на лоб. Палач не дорого возьмет за работу, зато после этого никаким «отрекшимся» она не будет нужна. Вот тогда и хлыст, и побои…

– Замолчи! Не буди лихо пока оно тихо, Эйлт, - ухватив Гортта за плечо, посоветовал Тард.

– Итак, еще одно, господа гномы, - вор попытался встать, но Лина удержала его, глядя испуганными глазами, словно знала, что он собирался сказать дальше, - Нам придется убить всех, кто хватится за оружие. Чертовы островитяне не умеют сдаваться… Ну-ну, не стоит делать такие рожи. Это западные кварталы славного города Шаргарда. Здесь свои законы, а стража только по краям этого котелка с кипящим дерьмом, чтоб через край не полилось.

Эйлт вырвался из объятий эльфки и, накидывая рубаху и куртку прислушался к раскатам грома за окном.

– В самый раз, чтобы не промокнуть пока доберемся до места, - сказал полукровка, - Надеюсь, Феникс придет за нами. Иначе бой будет непростым.

По ступеням лестницы, словно вдогонку звукам подступающей стихии за окном, загромыхали многочисленные сапоги, и убийцы драконов спустились в залу, окружив кольцом всех четверых.

– Какого черта здесь происходит?! - крикнул Тард.

– А это кстати, - Эйлт окинул взглядом собравшихся наемников, - Теперь у нас гораздо больше шансов против головорезов Кобры, а его самого… Смог бы убить Карнаж.

– Кобры? - нахмурился Бритва, - Этот подонок-островитянин еще в городе?

– Да, и его банда живет припеваючи. Я же говорю резня будет. Это вам не драконов лупить всей кучей на одного.

– Много ты понимаешь! - зло сплюнул на пол Гортт.

– А это мы посмотрим, гном! - Эйлт склонился к гному и злорадно ухмыльнулся, - Когда люди Кобры пустят твою бороду на мочало и пикнуть не успеешь! Молись своему Основателю, чтобы я был прав и Феникс о нас вспомнил, иначе парней своих хоронить устанете! Думаешь, я просто так хотел сначала его из тюрьмы вызволить, а потом спасать честь этой вашей Нэй?

– Завались оба! - не выдержал Тард, - Мы все поняли, вор. Веди.

Бритва обернулся к наемникам, у которых при известии о таком противнике как Кобра враз поубавилось решимости:

– Что приуныли, братва?! Я вас на драконов вел, а не эту кашу расхлебывать. Никого после трусом не назову, сам не рад с бандой Кобры драться, да и обоз постеречь кому-то надо, пока мы дела делать будем.

Около трети наемников отставили оружие и сели за столы, скрипя зубами от злости. Они были уже не молоды и на своем веку успели славно повоевать. Многие оказались бывшими солдатами, которые в составе феларского корпуса бились на границе Истании и Ларона, откуда и задолжали драконам, что прилетели на помощь белым эльфам и пожгли немало людских сотен. Наемникам, разумеется, было хорошо известно, как сражались островитяне и то, что далеко не все обитатели Материка оказывались способны противостоять их мудреным и, порой, совершенно диким техникам боя.

– Спасибо, братцы, - Тард поклонился перед всеми, - Что без дураков порешили.

В маленькой комнате второго этажа полуразвалившегося дома на углу улиц западного квартала горела одинокая свеча. Ее неверное пламя билось под порывами сквозняков из щелей в посеревших от времени досках, отражаясь в больших черных глазах на противоположном краю маленькой комнатушки, которые, не моргая, созерцали пламя. У окна, наклонив спинкой к стене хлипкий скрипучий стул, сидела неясная тень, взвалив ноги на обломок скамьи, разваленной кем-то надвое и так и оставленной на полу.

По соседству, за толстой каменной стеной, у которой располагалось единственное довольно большое окно в комнате, доносился гул голосов и клацанье посуды. Там хозяйствовали халфлинги, которые обустроили соседнее с разрушенным домом строение, использовав довольно прочную несущую стену уцелевшей части дома, где располагалась эта комнатка. Вторая же половина давно обрушилась и лишь каким-то чудом за ней не последовали остальные перекрытия и местами обгоревшие балки, примыкающие к заведению халфлингов.

Карнаж с силой втянул остатки лангвальдского чая из сферической глиняной кружки через серебряную трубочку, отдавая должное хозяину, который не только достойным образом заботился об этом укрытии, не давая до конца развалиться, но и так же достойно потчевали тех, кто им пользовался.

Кувшин с горячей водой стоял на подоконнике, накрытый тряпкой, пуская через маленькие дырочки в ткани густой пар, беспокоящий владельца паутины, сплетенной в верхнем углу окна. Протянув руку за кувшином Феникс сморщился от боли, отдавшейся в спине памятью о побоях стражи у эшафота. Пущенные в ход полукровкой разогревающие мази еще не скоро подействуют, а времени оставалось очень мало. Доливая горячей воды в лангвальдский чай, Феникс вздрогнул от раската грома где-то вдалеке.

По комнате пронесся мощный поток воздуха, едва не потушив свечу возле двери.

Карнажу постоянно не хватало времени и многое от этого получалось не так, как ему хотелось. Вот и теперь, словно в подтверждение слов Хроноса… Не так «ловец удачи» представлял себе, что расквитается с Роксаной. Видимо, в этом была виновна самоуверенность, появившаяся с тех пор, как полукровка отправил на тот свет старика Шрама, расплатившись сполна и именно так, как того хотелось. Конечно, было проще раздобыть самострел и пустить чернокнижнику болт меж лопаток, однако тогда бы тот умер в счастливом неведении. Так не годилось. Ведь хорошо принимает вызов судьбы тот, кто готов пойти на любые средства для достижения цели. Именно так учил Киракава, и именно так выходило в нелегком ремесле «ловца удачи». Феникс не раз ругал себя за то, что вот так, в открытую, появился в Шаргарде. Не озаботился хоть какими-то мерами предосторожности, за что чуть не поплатился жизнью. И ведь хорошо знал нравы, что царили в феларской столице после войны, но…

Двое пажей неуверенно ступили по скрипучим доскам полу развалившегося дома, который предстал перед ними, едва халфлинг, получив свои деньги, подтолкнул обоих в сторону неприметной двери за высоким стеллажом на кухне. За спинами раздался грохот задвигаемого засова, и они остались одни посреди развалины с разбитыми окнами и дырявым полом. Пажи начинали сомневаться в том, туда ли привели их указания волшебницы. Случаем не в логово ли наемного убийцы они угодили, что в западных кварталах не было бы большой редкостью?

Вооружившись для верности увесистыми палками, оба начали подниматься по единственной уцелевшей лестнице, которая опасно шаталась под ногами и угрожающе трещала. Наверху показалось несколько дверей, одна из которых была распахнута и вела в никуда, обещая торопыге кучу обломков внизу, на которые тот упадет с высоты в добрых десять футов. Вторая же вела в комнату в уцелевшем углу здания под остатком черепичной крыши. Пажи стояли перед ней, не решаясь открыть. Наконец, один из них, который оказался постарше другого, дождался очередного раската грома и нажал на ручку. Скрип несмазанных петель потонул в грохоте надвигающейся стихии, но едва паж шагнул внутрь, как увидел метнувшийся от сильного сквозняка огонек свечи, тут же погасший на столе у двери. Он замер, подставив кулак к носу товарища, который готов был выругаться. Осторожно заглянув внутрь паж увидел, как в квадрате окна появилась рука, сжимающая ножны с мечом. Большой палец надавил на гарду, и клинок с щелчком вышел на пару дюймов. Из тени слева сверкнули два желтых глаза.

Дальше входить было нельзя.

Паж судорожно сглотнул, словно прочитанные им недавно хроники острова Палец Демона сошли со страниц и подтверждались сейчас живым примером. Парень сто раз поблагодарил в мыслях того профессора исторических наук, который заставил его прочесть труд феларских исследователей и путешественников. Если бы не те несколько строк о своеобразных угрожающих знаках… Его дрожащая рука извлекла конверт с печатью из-под камзола на груди и, сотрясаясь от напряжения, медленно положила на стол. Из угла комнаты раздался едкий смешок, словно послуживший сигналом им убираться. Пажи с грохотом захлопнули дверь, кубарем скатились с лестницы, побросав палки и, с руганью перебравшись через завалы из обломков досок, расколотой черепицы и опаленного кирпича, стремглав побежали прочь от этого места.

Карнаж подошел к столу, снова запалил свечу и распечатал послание. Впрочем, ничего неожиданного для себя он не узнал:

Любезный мэтр Карнаж.

Поскольку мной была потрачена изрядная сумма на то, чтобы вытащить вашу голову из петли, то я вправе требовать от вас того, что обещал ваш друг. Его нежданный визит посреди ночи застал меня в момент отчаяния по поводу известного вам давнего недуга, что коснулся моего несчастного ребенка. Некий Эйлт от вашего имени пообещал мне, что вы располагаете средством, способным излечить болезнь «плохой крови». Надеюсь, что это действительно так, иначе вас найдут так же, как нашли теперь, и второй раз от петли вас уже ничто не спасет. Так что, прошу вас, не делайте глупостей и не пытайтесь покинуть город, а как можно скорее явитесь ко мне по указанному в конце письма адресу.

В постскриптуме «ловец удачи» встретился с несложным стишком-загадкой, в котором без труда узнал тот дом, где прежде происходили их любовные свидания.

Память о тех днях была жестоко подавлена, едва попыталась завладеть сознанием полукровки. Карнаж старательно осмотрел печать и, отложив ее на стол, погасил свечу. Хоть он и неплохо видел в темноте, но разобрать витиеватые закорючки почерка своей бывшей возлюбленной не могла помочь ни одна из двух частей его крови, пусть и даровавшие вкупе отменное зрение.

Появилось знакомое ощущение. Феникс заметил, что после честно отработанных им камней, что утихомирили его ран'дьянское наследие в лопатках, реакция организма на магию сделалась не столь неприятной, но оставалась по-прежнему такой же четкой.

Печать засветилась.

– Вот значит как, - прошептал себе под нос «ловец удачи» и, отступив к стене возле двери, отодвинул одну из, казалось бы, надежно приколоченных досок.

Снаружи у противоположного дома виднелось несколько фигур. Они то нерешительно выходили из переулка, то вновь исчезали в темноте.

– Как интересно, - зло усмехнулся полукровка и оставил письмо на столе.

Поблагодарив Роксану за двойную предосторожность, ведь, в случае, если его схватят и заставят распечатать письмо самому, а уже потом, со сломанной печатью, оно попадет в чужие руки, то охранное заклятие все равно сработает, «ловец удачи» подхватил торбу и меч. Сняв с подоконника кувшин и использовав набалдашник на ножнах для того, чтобы выбить клинья, которые держали оконную раму, Карнаж осторожно поставил ее на пол и вылез в оконный проем.

– Я же говорил, что пажи приведут нас куда надо! - самодовольно ухмыльнулся Жабэй, поворачиваясь к Мугалу.

– Действительно. Но это была только половина дела, - сложив руки на груди Паук не смог сдержать своего презрения к охотнику за «ловцами удачи», которому он не так давно дал укорот. Тем не менее, упорство толстяка решил использовать в своих интересах Клод.

– Конечно-конечно, вы правы, черт возьми! - Жабэй закивал так усердно, поправляя ремень перекинутого за спину фитильного ружья, что Мугал начал опасаться, как бы голова бывшего графа не оторвалась раньше времени.

– Что ж, раз вы его нашли, то и довершать все начатое вам. Полагаюсь на ваше умение шантажа.

– Не сомневайтесь! Давай за мной парни! Пора ощипать этого феникса!

Несколько долговязых спутников Жабэя, что держались в стороне, выхватили мечи и, натянув маски, двинулись следом за своим предводителем.

Когда они подошли к развалинам дома и принялись с шумом карабкаться по лестнице, к Мугалу подошел Тэтцу и, наблюдая за восхождением, морщился от того шума, что сопровождал все дело.

– Что же это за охотники, что с таким оружием и таким грохотом, как стадо баранов, подбираются к тому, у кого уши почти в полфута длинной? - скривился низкорослый убийца.

– Не наша забота, - ответил Мугал, - Я же сказал тебе держаться в стороне.

– Да этот Жабэй меня никогда не признает, хозяин.

– Все равно. Если вдруг догадается, что это ты его тогда кастетом приласкал, то все пойдет прахом.

– К чему столько хлопот, хозяин? Оставить этого «ловца удачи» в покое и делу конец.

– Клод хочет сохранить жизнь бедняге Рене. Не замечал за ним раньше такой сердобольности. Стареет наш мастер канцелярской политики… Как бы там ни было, ты знаешь кому жизнь сохранять точно нельзя?

– Все будет сделано, хозяин. Я предупредил о Дике одного человека. Он знаток своего дела.

– Кто он? Не играй Тэтцу, я должен знать его имя!

– Так вы знаете - это Кобра.

– Все равно пойдешь и сам все проверишь.

– Будет исполнено, хозяин.

– Надеюсь, что Жабэй достанет письмо и мы сможем поубавить у этого полукровки жажды мести.

Словно в противовес словам Мугала в тот же момент Жабэй и его люди ворвались в дверь, и через мгновение прогремел взрыв, сотрясший стены и полыхнувший из щелей здания синим пламенем.

– Следовало ожидать. Послание запечатывал прозорливый маг, - не переменившись в лице изрек Паук, - Тогда тебе, Тэтцу, придется взять заботу о Фениксе.

– Я не смогу его убить, хозяин.

– Охотно верю. Как оказалось, это хитрая бестия. Кто смог бы?

– Кобра, - не сомневаясь ни на мгновение назвал все тоже имя Тэтцу.

– Тогда на тебе Дик. И не хочу ничего слышать! Пусть твой знакомец искусен, но дважды его алчность мне не по карману!

От места взрыва донеслись стоны и хриплые проклятия.

– Вот эти толстяки! - прорычал в сердцах Паук, - Что у одного мозги жиром заплыли, что у другого! Один без оберегов, очертя голову полез за письмом волшебницы, бывшей председателем гильдии, в логово этого хитрожопого «ловца удачи»; второму сказали «убить», так нет, он потащил смазливую на мордашку эльфку в бордель, что б там ее трахать! Вот прошлый канцлер, хоть и был объемист, но умен как сам дьявол. Мир его праху. Чтобы такого отравить, пришлось загубить не один десяток поваров.

Мугал испустил тяжкий вздох и махнул рукой в сторону развалин. Тэтцу поклонился и, ни сказав ни слова, мягко, словно кошка, в два прыжка оказался на лестнице, подкрадываясь к слетевшей от взрыва с петель двери и доставая из-за пояса за спиной короткий, немного изогнутый меч.