Елена Федина Призрак Малого Льва

Часть I. Семейное дело

Планета занимала уже весь экран. Третий пилот, коротая часы дежурства, отстреливал на вспомогательном экране виалийских жаб.

— Я почему-то думал, что тут и материки как у нас, — усмехнулся он, направляя лучемет на жирное чудовище, — так нам вдолбили, что это вторая Земля.

Жаба охнула и превратилась в красную лужу.

— Кей, прекрати заниматься ерундой, — строго сказала Ингерда, — тем более, в моем присутствии.

— Я же не бортовой компьютер, чтобы все время следить за курсом, — поморщился пилот, но игру погасил, — по-моему, свои обязанности я знаю неплохо.

— Я и не спорю, — Ингерда села в кресло рядом, — если хочешь, то иди поспи, я за тебя подежурю.

Кей был совсем мальчишка, только что из практикантов, он радостно вскочил и заявил, что пойдет не спать, а в тренажерный зал. Она подумала, что уже отделалась от него.

— Это правда, что планету назвали в вашу честь?

Он остановился в дверях, такой же импульсивный и неожиданный, как Эдгар, только чуть постарше. До чего же они все похожи…

— Правда, — коротко сказала Ингерда.

— Но ведь у аппиров было свое название.

— Они согласились на наше.

— Понятно, — весело сказал Кей, — его это в общем-то не интересовало.

— А мне нет, — вздохнула Ингерда.

— Так я пошел, капитан?

— Иди, я тебя вызову, когда понадобишься.

В вихрях облаков прятались зеленые материки и синие океаны. Большая часть суши находилась, как водится, в северном полушарии. Обжить удалось пока только Навланию, да и то лишь по побережью Седого моря и вдоль русла мощного и медлительного Гренгра, впадающего в это море. Корабль еще не вышел на орбиту, но, масштабируя изображение, можно было различить огни городов и даже черточки улиц, пересекающих друг друга.

У Ингерды было сложное чувство, когда она смотрела на планету аппиров: как будто это что-то родное и близкое, но куда путь ей закрыт. Как в собственное прошлое. Есть незыблемые законы мироздания, которые это запрещают. Зачем же она летит туда? Зачем согласилась, в конце концов, на этот маршрут? Мало ли планет во вселенной!

Двадцать лет — не так уж много, что-то помнится как вчера… но сын уже вырос, и опыта достаточно, чтобы ни о чем уже не мечтать, и волосы седеют, и глаза потухли, и тело уже не то, и мысли давно не о том…

— Я «Гремучий», — ответила она на вызов диспетчера космопорта, — у нас все в порядке, какую занять орбиту?

— Привет, «Гремучий», — проговорил с аппирским акцентом голос в динамике, — садиться будете?

Было странно, что изображение отсутствовало. Ингерда не видела, с кем говорит. Впрочем, она знала, что до сих пор встречались аппиры, стыдящиеся своего внешнего вида, равно как и уроды, ужасно собой гордящиеся.

— Нет, — сказала она, — звездолет останется на орбите, мы отправим три антиграва.

— Это же грузовая баржа с Земли, — добавил кто-то еще в диспетчерской, — куда ей садиться!

— Полетайте пока в третьем секторе, — распорядился диспетчер все тем же гнусавым голосом с аппирским акцентом.

— У меня двести человек на борту, — сообщила Ингерда, прием ей не особенно понравился, — не тяните с высадкой.

— Не волнуйтесь, «Гремучий». Соберем комиссию — всех примем.

— Какую еще комиссию?

— А это не ваше дело, детка.

От неожиданности она даже не знала, что сказать.

— Я вам не детка. А командир корабля Ингерда Оорл.

— Вот у себя на корабле и командуйте. А на планету будете выгружаться, когда мы вам разрешим. Ясно?

— Более чем, — хмуро сказала Ингерда.

Она посидела в задумчивости и вызвала старшего механика, который летал сюда уже раз восемь.

— Жорж, по-моему мне нахамили, — сказала она неуверенно, — или мне так показалось?

— Они наглеют с каждым разом, — ничуть не удивился механик, — что они тебе сказали?

— Какая-то комиссия будет решать, можно нам спускать антигравы или нет. Как будто мы чуму можем привезти или секретное оружие. Велели занять орбиту в третьем секторе. Даже не во втором…

— Ладно, капитан, посмотрим, чем это закончится.

— Как ты думаешь, в чем тут дело? Может, эпидемия?

— Просто неприязнь к людям.

— К людям? Это после того, что мы для них сделали?.. Нет, это чушь, Жорж, на планете людей в два раза больше, чем аппиров.

— Вот именно.

На планете правила династия Индендра. С самого начала было совершенно очевидно, что все вопросы за аппиров решать будут Прыгуны. Они называли себя Директорией, поделили сферы влияния и формально подчинялись Лецию. Что там творилось на самом деле, понять со стороны было трудно. Было ведь еще земное полпредство и комиссия по делам Ингерды-Пьеллы на Земле, были бывшие Пастухи, которые привыкли повелевать, а не слушаться, и тридцать тысяч людей, которые прилетели сюда помогать и восстанавливать, но жили тут по земным законам.

— Кто отвечает за внешние связи? — спросила Ингерда, — Леций?

— Конечно, Леций.

— В таком случае, он очень изменился.

Ингерда сказала так и подумала, что никогда толком и не знала Леция. У него было много лиц, столько же, сколько париков и костюмов в его гардеробе, он запросто мог говорить не то, что думает, он вполне допускал и обманы, и компромиссы, как настоящий политик. Теперь он, кажется, стоял на вершине пирамиды, и люди стали ему только мешать. Сознавать это было горько.

— Рано делать выводы, — вздохнула она, — возможно, диспетчер был пьян. Такое тоже случается.

Через сутки им разрешили выгрузку. Безо всяких комиссий. Это приятно порадовало, но чувство тревоги осталось. Ингерда полетела на планету с первым антигравом, и не было у нее на душе привычного отстраненного спокойствия, которого она достигла за последние десять лет. За эти годы она превратилась во вполне взрослую, самостоятельную женщину, которая ни от кого не ждет совета и никому ничего не доказывает. Она просто знает свое дело, знает себе цену, и ни в чем не сомневается.

Сердце ныло… Космопорт поразил ее размерами. Он был выстроен совсем недавно и с учетом новейших технологий, он был рассчитан на интенсивную работу по оснащению и заселению планеты. В первые годы так и было. Теперь корабли прибывали не чаще трех-четырех раз в год, да и те встречали без особой радости. Земляне менялись сменами, и каждый раз отбывающих было больше, чем вновь прибывших.

Хлопот было много. Ингерда оформила прибытие в диспетчерской, согласовала график разгрузки и получила пропуска в гостиницу для всего экипажа. Пассажирами, к счастью, занималась не она. Совершенно очумевшая от беготни по кабинетам, она наконец вышла на стоянку такси, вместе со своими людьми и опираясь на твердую руку Жоржа. В легкие врывался свежий воздух горной долины.

— Такое ощущение, что мы тут никому не нужны, — фыркнул Герберт, — может, у них тут уже полное изобилие?

Дул ласковый южный ветер. Купола космопорта пламенели на закате малиновым и красным. Таким же багровым было и темнеющее небо. За куполами вздымались цепи гор, опоясывая долину, выбранную для взлетов и посадок, огромной подковой.

— Далеко до Менгра? — спросил Кей, как и многие другие, он впервые прибыл на планету.

— Минут сорок на север, — ответила опытная Сильвия.

— Там хоть гостиницы приличные?

— Когда строили, было не до роскоши.

— Ясно.

На стоянке послушно дожидались пассажиров пятнистые, как леопарды, такси. Экипаж занял три многоместных модуля и стремительно понесся к столице.

Сердце ныло. Ингерда не узнавала планету, названную ее именем. Та не была больше заброшенной, по крайней мере, та область, над которой они пролетали. Вместо развалин поднимались вполне реальные заводы, долины были разбиты на квадраты пашен, садов и виноградников. Вдоль русла реки появились мелкие поселения и отдельные неопознанные конструкции… Где они были тогда с Лецием? На какой равнине, возле какого леса? Может, на другом материке, в другом полушарии? Где тот маленький, поросший весенней травкой пригорок?.. Как же она глупа! Неужели она надеялась отыскать здесь такую мелочь, спустя двадцать лет?

Столица была крохотным городком по земным масштабам. Она прибилась к побережью Седого моря, как горсть бело-синих камушков. Дома были невысокие, часто призмовидные, а иногда просто закругленные в цилиндры, белые, с синими, темно-синими, светло-синими и лазурно-синими крышами. Улицы вымощены песочно-желтым пластиком. Какой-то игрушечный, курортный город с палисадниками под каждым окном и цветочными ящиками на каждом балконе. Кто бы мог подумать, что аппиры — такие страстные любители цветников.

Малиновое солнце садилось в золотое море. После звездолета все это великолепие воспринималось как сказка. Люди разошлись по шестиугольным номерам в высотной гостинице с лазурной крышей, прикрепленной к космопорту и предназначенной для космических бродяг. Пустых номеров было полно на каждом этаже.

Ингерда наконец смогла уйти с балкона и оторваться от заката. Номер был деловой: ничего лишнего. Лишней, пожалуй, была только сама Ингерда, которая ощущала себя инородным телом на этой планете и никак не могла прийти в себя. Здесь был ее брат. Она должна была с ним увидеться. Здесь задержались многие ее знакомые. Здесь, наконец, жила тетя Флора с мужем.

Ингерда понимала, что встречи неизбежны. Что она узнает теперь много новых подробностей: и от брата, и от Флоренсии, и от Конса. Она хотела этого и боялась. А вдруг все совсем не так, как бы ей хотелось? Скупые письма Ольгерда о том, что все нормально, ничего не значили. А вдруг ему плохо? Вдруг он просто не хочет признаться, что совершенно несчастлив на этой, по существу, чужой планете? Вдруг Флоренсия уже давно рассталась с Консом так же, как Ольгерд со своей богиней? Смешанные браки, что в них может быть долговечного?

Она устало села в удобное кресло, включила компьютер, нашла по справочной номер брата и попыталась ему дозвониться. Ничего не вышло. Ольгерд не отвечал. Тогда она позвонила Флоренсии.

До последней секунды ей не верилось, что перед ней возникнет тетя Флора, живая и настоящая. Но тетя Флора возникла. Она была где-то в больнице, в кабинете с распахнутыми на закат окнами. Ингерде даже показалось, что запахло лекарствами.

— Слушаю, — сказала Флоренсия деловито.

Красивая, элегантная женщина в серебристом халате, как всегда хрупкая, с усталым, чуточку постаревшим лицом и с волосами, подстриженными в пышное каре. Такая знакомая и родная тетя Флора, которая зачастую была ей ближе матери.

— Тетя Флора, это я.

Строгое лицо внезапно изменилось. Тонкие губы дрогнули в неуверенной улыбке.

— Герда, девочка моя, это ты?!

— Я. Вы разве не слышали, что прилетел «Гремучий»? — Слышали, конечно. Но мы не знали, что ты в экипаже.

— Я не в экипаже. Я капитан.

Она заметила, что тетя Флора в нее внимательно всматривается, словно старается что-то понять. Ингерда, пожалуй, изменилась гораздо больше, чем она, хоть и лет ей было меньше, и не стригла она волос, и не меняла родной планеты.

— Рада за тебя, — сказала наконец Флоренсия.

— Я очень постарела, да?

— Прилетай немедленно, — был ответ, — я сейчас освобожусь.

— А где Ольгерд? Я почему-то не могу ему дозвониться.

— Ничего удивительного. Он в подземелье. Работает.

— С ним все в порядке?

— Не волнуйся. Все нормально.

— Он мне то же самое писал. Какое глупое выражение: «все нормально»!

— Подробности при встрече, — улыбнулась тетя Флора.

— Хорошо. Как тебя найти?

— Наш адрес зашит в любом модуле. Бери такси и лети.

— Ты по-прежнему жена Конса?

Флоренсия почему-то засмеялась.

— Такое иногда случается, детка.

— Просто это ты такая мудрая.

— Просто нам некогда видеться.

— Рада за тебя, — сказала Ингерда, — через час прилечу.

Летела она уже в темноте. Рассекать фиолетово-синюю мглу ей пришлось недолго. На окраине города, у моря, стоял утопающий в зелени сосен особняк, его шестигранные окна мягко светились желтым и розовым, ей сразу показалось, что за ними тепло и уютно. Почва была песчаная, клумб и грядок не видно, только сосны и шахматки дорожек.

Тетя Флора вышла ей навстречу и показалась почему-то совсем уж маленькой, за ней подскочил робот, заметив, что у Ингерды приличная сумка.

— Пойдем, девочка. Как я рада, что вижу тебя!

— Я тоже, Фло. Мне так тебя не хватало все эти годы.

— Я пока одна, — говорила Флоренсия по дороге, — но скоро все соберутся, — Конс дозвонился даже Ольгерду. У них персональная связь. Так что увидишь своего брата.

— А кто еще будет?

— Адела с Леманом. И Риция, конечно. Знаешь, мы живем все вместе. У Конса такие патриархальные замашки! Но никто никому не мешает, потому что никого обычно не бывает дома.

— А Риция — это его внучка? — спросила растаявшая от уюта Ингерда.

В гостиной стоял запах свежезаваренного кофе. Как дома.

— Племянница, — сказала Флоренсия с улыбкой, — но мне она совсем как дочь. Я ее вырастила.

Ничего особенного как будто не прозвучало, но сердце почему-то ёкнуло.

— Почему — ты? — пробормотала Ингерда, не решаясь задать прямой вопрос.

— Это всех устроило. Ее мать предпочла остаться на Наоле, есть и такие фанатики, и никто их силой не тащит… А у меня, сама знаешь, не может быть детей от Конса… но это отдельный разговор. Ты знаешь, она больше похожа на Конса, чем на Леция. Иногда я просто сама не верю, что это не наш ребенок.

Они сели не за накрытый обеденный стол, а за маленький у дивана, с чашечками кофе и пирожными. Почему-то стало грустно. В гостиной было как-то уютно и по-семейному. Тетя Флора слишком долго жила одна, она так истосковалась по семье, что это чувствовалось в каждом ее слове, в каждом взгляде на свой дом, в каждой вышитой подушечке на диване. Она создала семью из ничего, там, где ее быть не может. И ей это, кажется, удалось.

— А что же Леций? — спросила Ингерда с безразличным видом.

— Иногда появляется, — усмехнулась Флоренсия.

Робот осторожно забрал грязные чашки и принес новые.

— Ужасно хочу спать, — призналась Ингерда, — по корабельному времени сейчас два часа ночи. Кофе мне как раз кстати.

— Ты останешься у нас?

— Нет-нет. У меня почти весь экипаж в гостинице. Мало ли что…

— Как же ты изменилась, детка.

— Не только я, многое изменилось.

— Как твои дела? Что нового? Рассказывай.

— Я вам привезла кучу фильмов и фотографий. Вон, видишь какая сумка… Эдгару скоро девятнадцать. Это абсолютно не мой ребенок. От Ясона я давно ушла и все эти годы летаю. Его вырастили бабушка и дедушка. Почти та же история, что и у вас. Зела родить не может и без ума от внука.

— Как они там?

— Они не там, Фло. Ричарда послали к лисвисам. И он, как водится, потащил за собой всех, кого любит: и жену, и внука.

— Господи, что мальчишке делать у лисвисов?

— Ему-то везде интересно. Лучше скажи, что там делать Зеле? Ведущая актриса, умница, красавица… Знаешь, я иногда вспоминаю свою мать: может, ей вовсе и не хотелось летать? Может, ей хотелось сидеть дома со своими детьми, просто ее никто не спрашивал?.. Я на многое сейчас смотрю иначе, Фло.

— Не могла представить, что ты не любишь детей, — призналась Флоренсия.

— Все не так, — покачала головой Ингерда, — я люблю своего сына. Но в один прекрасный день я возненавидела все то, что нужно любить: дом, семью, хозяйство, игрушки-погремушки… я поняла, что если не вырвусь из этого круга, то так и останусь навечно куколкой, которую все наряжают и балуют, и которую никто не слушает. Сначала отец, потом муж… Я имела право на капризы. Но не на убеждения. Надоело.

— Бунт?

— Да, это был бунт. Теперь у меня нет никого: ни матери, ни отца, ни сына, ни мужа, ни любовника. Брат черте где. Но я привыкла к одиночеству и ни о чем не жалею. Иногда завидую таким, как ты, но только самую малость. У меня все нормально, тетя Флора. Кажется, так вы с Ольгердом выражаетесь?

Неблагодарное занятие — встречаться после двадцатилетней разлуки. Слишком много нужно рассказать и расспросить, и не знаешь, с чего начать, что, собственно, главное. Ингерда поняла, что сидит и сама перед собой отчитывается: какой она стала и почему. А спросить прямо то, что ее больше всего интересует, не решается.

— У тебя еще все впереди, моя девочка. Ты еще такая молодая.

— Я не знаю, какая я: молодая или старая. Просто другая. Лучше скажи, как тебе удается так молодо выглядеть?

Флоренсия улыбнулась.

— Рецепт известен: холодная вода, диета и любимый мужчина.

Ясон долго не мог примириться с тем, что она от него ушла, считал, что глупая девочка вот-вот одумается. Он вообще считал, что все ее поступки — это от глупости. Отец тоже не верил, что она его никогда не простит. За двадцать лет она сказала ему слов десять, не больше, и то по делу. Молчать было трудно, слишком большое место он занимал в ее жизни до этого. Спасал космос, он отсекал сразу от всего: от семьи, от обид, от любви, от ненависти, от беспочвенных надежд…

Резко меняя тему, Ингерда серьезно спросила:

— Скажи, Фло, что у вас тут, на планете, творится? У меня такое впечатление, что нас никто не ждал. Даже комиссией какой-то грозили.

Тетя Флора помрачнела.

— Это серьезный разговор, девочка. Мне самой это всё не нравится.

— И все-таки?

— Видишь ли, аппиров всего пятнадцать тысяч, их культура еле теплится. С некоторых пор они поняли, что просто растворяются в человечестве. Посмотри: здесь ведь всё наше: техника, города, фильмы, песни, образ жизни… и людей вдвое больше, чем аппиров. Кому-то это нравится, кому-то нет. А кто-то просто пользуется этим расколом мнений в своих интересах. В целом, аппиры довольно хорошо относятся к людям, но есть и экстремисты. Это очень неприятно. Но самое неприятное, что раскол в правительстве, среди самих Прыгунов.

— И какова расстановка сил?

— Пополам.

— Как это?

— Конс и Би Эр ничего ужасного в этом не видят. Би Эр стар и мудр, а Консу люди всегда нравились больше аппиров. Он женат на землянке, его дочь замужем за землянином. Все это знают.

— Кто же против?

— Азол Кера. И Ру Нрис. Причем, если Руэрто еще можно как-то убедить, то Азол непреклонен. Он готов пойти на союз с бывшими Пастухами, лишь бы только выжить людей с планеты.

— А Леций? — спросила Ингерда взволнованно.

— А что Леций? — Флоренсия вздохнула, — как всегда балансирует между двумя крайностями. Кого-то уговаривает, кого-то обманывает, кого-то покупает… в общем, стабилизирует обстановку, как может. Было решено ограничить пока поток земной культуры на планету. И не без его участия. Но комиссию на твой корабль отменил именно он. Не знаю, в чем тут дело, скорее всего, Азол поутих, и пришло время задобрить Гектора.

— Гектора?

— Нашего полпреда. Леций прекрасно помнит, чем обязан Земле. И вообще, я ему не завидую. Все говорят, что думают, и делают, что хотят. А он — только то, что нужно.

— Как ты считаешь, почему? — с тоской спросила Ингерда.

Тетя Флора пожала плечом.

— Потому что он крайний.

Потом в столовую тихонечко вошла Адела. Ингерда узнала ее сразу: по тонкому как стебель стану, по алым губам и бледному лицу в черных завитках волос. Впрочем, фигура у этой бестелесной красавицы несколько испортилась: появился небольшой животик, который она не очень-то и пыталась скрыть.

— Ты моя хорошая! — обрадовалась Флоренсия, но добавила строго — почему одна?

— Герберт прилетел, — тихим голосом сказала Адела, — как ты думаешь, где сейчас мой муж?

— Я ему велела не оставлять тебя одну.

— Не сердись, Фло. Я сама его отпустила. Они так давно не виделись.

— Ладно. Но в последний раз. А теперь посмотри, кто у нас, — Флоренсия подвела ее к кофейному столику, обнимая за талию.

Адела нахмурила темные брови, вспоминая что-то отдаленное.

— Госпожа — «белое солнце», — наконец вспомнила она и слегка покраснела.

— Я уже тогда просила называть меня по имени, — улыбнулась Ингерда, — помнишь мое имя?

— Еще бы, — ответила Адела.

Флоренсия все еще обнимала ее.

— Это моя гордость, — объявила она Ингерде, — хочешь узнать наш маленький секрет?

— Фло, наш секрет уже ни от кого не скроешь, — усмехнулась дочка Конса и присела на диван.

— Мы проводим эксперимент, — улыбаясь, сказала Флоренсия, — сколько тут живу — столько бьюсь над этой проблемой. В конце концов, ее надо когда-то решать.

— Какой эксперимент?

— Мы ждем ребенка.

Повисла недолгая пауза. Ингерда еще не знала, как это понять.

— На себе мне ставить опыты уже поздновато, — вздохнула Флоренсия, но Адела согласилась мне помочь. Мне давно удалось добиться зачатия при смешанных браках. Но уже на третьей неделе, как правило, случался выкидыш. Наконец мне все-таки удалось синтезировать препарат, который позволяет выносить ребенка. Это ли не чудо?

— Подожди, еще только пять месяцев, — смущенно сказала Адела.

— Все будет хорошо, дорогая. Не сомневайся.

Ингерда даже зажмурилась. Когда-то отец чуть ли не на танке проехал по ее чувствам, только потому, что она не должна любить аппира, она должна иметь нормального земного мужа и рожать от него здоровых детей, маленьких породистых Оорлов. Это было самым веским его аргументом, и она не смогла с ним спорить. А тетя Флора взяла и вышла замуж за аппира. У нее же не было такого властного отца. Ей никто не смел указывать. И скоро она, кажется, решит эту проблему. Не для себя уже, но для всех остальных. Ингерда подумала, что если Адела родит нормального, здорового ребенка, она самолично полетит на Вилиалу, чтобы первой сообщить отцу эту новость. И видеть при этом его лицо!

— Ты даже не представляешь, что ты сделала, — проговорила она, после очередной изумленной паузы.

— Представляю, — очень серьезно ответила тетя Флора.

— А что на это скажет Азол Кера?

— Какая мне разница, что он скажет? Мы хотим иметь внука, а Леман с Аделой — сына. И никто нам не может это запретить. Мы ждем ребенка. У них политика, а у нас — семья. Посмотрим, кто победит.

Страшно хотелось спать: от избытка впечатлений и от усталости, от сбоя в привычном режиме. Услышанного уже хватало для того, чтобы уединиться и поразмыслить об этом.

— Можно мне прилечь на полчасика? — спросила она, — пока Ольгерд не прилетел.

— Конечно, — кивнула Флоренсия, — у тебя такой усталый вид! Пойдем со мной.

— Только разбуди меня, когда он появится, — пробормотала Ингерда, падая на подушку и уже не слыша ответа.

Во сне в синем море плыли киты. Их огромные туши рассекали волнистую поверхность. «Действительно, киты», — сказал Леций с каким-то сожалением, — «я редко летаю и ничего не вижу». «Я это знаю», — ответила она, — «ты — крайний, тебе вечно некогда. И не до меня». «Зачем же ты прилетела? Ты же знаешь, что я не твой. И никогда твоим не буду». «Наверно, затем, чтобы потерять тебя окончательно. Ты ушел из моей жизни, уйди, в конце концов, и из моих снов. Я устала тебя ждать».

Она проснулась от голосов внизу. Сразу двое мужчин наперебой что-то рассказывали. Конс и еще кто-то. Нет, не Леций. И не Ольгерд. На сердце было тяжело от этого дурацкого сна. Что-то очень глубинное выплыло из подсознания, давно забытое и спрятанное подальше.

Она сбросила плед, включила ночник и поправила прическу перед зеркалом. Она стала похожа на настоящую тигрицу: сильную, матерую, рыжую с зелеными глазами. Девичьей хрупкости в ней не осталось. Наивности, пожалуй, тоже.

Все, кроме ее брата, уже сидели за столом. Конс выглядел вполне демократично. Домашняя рубашка в клеточку смягчала его демонический облик. Постарел он несильно, но заметнее, чем тетя Флора. Время не щадило даже Прыгунов.

Рядом в рабочем сером комбинезоне сидел Руэрто Нрис, его племянник. Она помнила его кудрявым юношей, довольно хрупким и некрасивым из-за полной асимметрии лица. Сейчас это был не хрупкий и не юноша, но довольно некрасивый мужчина с завитками светлых волос, удлиненным неправильным лицом и желтыми глазами, близко сидящими к птичьему носу.

— Да нет там никого! — вещал он через весь стол, — от духоты в подземелье еще не то бывает. Сколько раз я предупреждал, что по одному никуда соваться нельзя. Почему ты ей не скажешь?

В то время, как Ингерда вышла из одной двери, из другой, напротив, вышла девушка, похожая на молодую прелестную ведьмочку. В ней не было ничего от Леция: волосы иссиня-черные, продолговатые глаза — словно угольки, тело изящное и гибкое, как у Аделы, и такая же бледная кожа. Но и так было ясно, что это его дочь, Риция. От неожиданности они обе остановились, рассматривая друг друга.

Ингерда с тоской смотрела на прелестное дитя Леция и какой-то другой, аппирской женщины, лишнее доказательство того, что он никогда ее не любил. Девушка была в черно-зеленом трико, как изящная змейка. Она явно не имела склонности к украшениям, и даже ее роскошные густые волосы были коротко подстрижены. Ничего лишнего, просто сама красота.

Флоренсия тут же встала и подошла к ним. За ней поднялся и Конс.

— Давайте, я вас познакомлю, — предложила она ласково, — это — наша племянница Риция. А это — Ингерда Оорл. Та самая.

— Вы сестра дяди Ольгерда? — уточнила девушка, глядя на нее с немым почтением.

— Да, — улыбнулась ей Ингерда, — младшая.

— Представляю, как он будет рад. Он так много о вас рассказывал.

— Неужели?

— Он вас очень любит.

Конс взял Ингерду за плечи и повернул к себе лицом.

— Дай хоть посмотреть на тебя. Говорят, ты капитан?

— У нас это наследственное.

— И надолго к нам?

— Недели на две.

— И как тебе планета? Много мы тут наворочали?

— Я еще мало видела, Конс.

— Ну, это исправимо. Я тебе всё покажу. Даже секретные объекты, если хочешь.

— Спасибо. Сначала надо управиться с делами: разгрузить три антиграва, загрузиться и набрать отлетающих.

— Можешь на меня рассчитывать, — сказал Конс и почему-то серьезно добавил, — во всем.

Она только потом поняла смысл этих слов. Конс был если не первой, то второй величиной на планете и предлагал ей воспользоваться его властью в своих интересах. Это было весьма галантно с его стороны.

За столом разговор плавно перешел от нее к семейным проблемам. Ингерда ела, украдкой поглядывая на прелестную Рицию, такую юную, такую яркую, такую сладкую, как конфета.

— Если бы ты не спустилась туда одна, — продолжил Руэрто Нрис какой-то прерванный разговор, — не было бы никаких домыслов.

— Би Эр его тоже видел, — возразила Риция, — только это не Кневх, а старик в лохмотьях.

— Почему бы, в самом деле, какому-нибудь старику в лохмотьях не спуститься в шахту? — усмехнулся Нрис.

— Этот старик прошел сквозь стену.

— Фло, объясни ей как врач, что на дне шахт скапливаются газы, которые вызывают галлюцинации.

— Так бывает, — сказала Флоренсия.

— Меня мало волнует этот ваш призрак, — заявил Конс, глядя на невозмутимую племянницу, — но кто тебе позволил нарушать технику безопасности? Почему ты спустилась одна?

— Я могла вам и не рассказывать, — пожала плечом Риция.

— Это не ответ.

— Да потому что все были заняты! Ты с Ру, Ольгерд с Би Эром, а Леция, сам знаешь, поймать невозможно!

— А Азол?

— Азол слишком озабочен прилетом землян и в таком скверном настроении, что к нему лучше не подходить.

Ингерда вопросительно взглянула на Флоренсию. Во всём этом разговоре она мало что понимала. Флоренсия попыталась ей вкратце объяснить.

— Следы былой цивилизации уже глубоко под землей, — опускаться туда настолько опасно, что занимаются этим только Прыгуны, которые в любой момент могут телепортировать, и только подвое. Ну и Ольгерд, конечно.

— И Риция? — удивилась Ингерда.

— Да, — не без гордости ответила тетя Флора, — наша Риция — Прыгун. Единственная среди женщин.

— Никогда бы не подумала. Такое хрупкое создание?

— Это еще не всё. Через месяц ей исполнится двадцать, и она будет полноправным членом Директории.

— Каждый Прыгун автоматически становится членом правительства? — заинтересованно спросила Ингерда, хотя сама думала о другом: если Риции через месяц двадцать, то он зачал ее сразу после их расставания. Может, даже в тот же день…

— Да, — сказала Флоренсия, — каждый Прыгун — такая сила, что не считаться с ним невозможно.

— Шестеро — очень неудобное число для принятия решений.

— В общем, да. Но мы посмотрим, кто родится у Аделы. Вполне может быть, что Прыгун.

Адела сидела молча. Она тоже была с норовом, просто не любила высовываться. Ингерде было приятно, что Флоренсия смогла приручить это своенравное создание. Здесь вообще было хорошо и уютно. И улетать отсюда в гостиницу не хотелось.

— А что это за призрак, Фло?

Флоренсия нахмурилась.

— В самом начале раскопок погиб Кневх. Потом было еще несколько смертей, после чего решили не допускать к изучению объектов тех, кто не может телепортировать. Конечно, исследования замедлились, зато жертв пока нет. Недавно мы раскопали старый город в долине Лучников, а там что-то вроде медицинского центра. Видимо, когда только начались мутации, аппиры пытались активно с ними бороться. Проводили всякие исследования… Так вот, Би Эр утверждает, что видел там Кневха. Кневха, который погиб лет пятнадцать назад. Его засыпало. Собственно, его тело так и не нашли. Но не мог же он все эти годы шляться по подземельям! Би Эр был один, и подтвердить его слова никто не может. А теперь вот Риция утверждает, что видела какого-то старика в лохмотьях. Скорее всего, это галлюцинации от удушья.

— Уж лучше это, — сказала Ингерда.

Она медленно ела овощное рагу и поглядывала на Рицию. То ли с завистью, то ли с тоской, то ли с изумлением. Ольгерд почему-то ни разу не упоминал о ней в письмах. Ее не было ни в одном фильме, ни на одном снимке, которые он изредка присылал. Возможно, не хотел ее расстраивать. Какая чуткость! И это после того, что они с отцом натворили…

Ольгерд не вошел в дверь. Он просто возник посреди столовой, подставляя пронырливому роботу грязные сапоги. На нем была такая же рабочая одежда, как на Руэрто. Он смахнул с себя пыль, снял кепку и тряхнул белыми волосами. Сердце у Ингерды как будто споткнулось от волнения, как только она его увидела.

— Вот и я, — объявил он, — заждались?

— Еще один нарушитель, — строго сказала Флоренсия, — ты что, не мог прилететь, как все нормальные люди?

— Я слишком торопился, — ответил ей Ольгерд и подошел к столу, — которая тут моя сестра?

Она не видела его бездну лет. Ольгерд так ни разу и не появился на Земле. Посылки присылал с каждым кораблем, но сообщал о себе весьма скупо. Только факты. Зела рассказывала, что у него была какая-то немыслимая любовь с той богиней, что изображена на фреске. Как это похоже на Ольгерда! Мечты, богини, неземная любовь! Вся эта романтика была обречена с самого начала. У Анзанты были свои задачи, у него — свои. И даже в разных мирах. В промежутках они умудрялись любить друг друга…

Ольгерд стоял перед ней, затмевая высокой плечистой фигурой белый свет. На секунду ей даже показалось, что перед ней отец. Потом она уже ничего не видела, потому что упиралась носом ему в плечо. Объятье было коротким, но крепким.

— Наконец-то мы с тобой встретились, — сказал Ольгерд с улыбкой.

От улыбки по его лицу разбежались мелкие морщинки. Он был сурово красив и дико силен. «Именно в таких», — подумала Ингерда, — «обожают влюбляться юные мечтательные девушки».

— Отчаялась тебя дождаться, вот и прилетела, — сказала она.

— Надолго?

— Все зависит от разгрузки-погрузки.

— Я страшно голоден, Герда. Давай, я сначала что-нибудь проглочу, а потом поговорим?

Он сел рядом с ней и вел себя за столом как член семьи. Какой-то странной, смешанной, человеческо-аппирской семьи. Ингерде в который раз за этот день стало досадно. Когда-то у них тоже была семья. Была династия Оорлов: отец, мама, бабушка и брат с сестрой. У них был уютный дом, всегда полный друзей, они тоже собирались за столом, где семейные разговоры плавно переходили в деловые и наоборот. И она была молода и счастлива. И как теперь поймешь, почему эта семья развалилась на куски?

Ольгерд слушал Рицию. Прелестная ведьмочка с серьезным видом докладывала ему, как она увидела старика в лохмотьях.

— А как ты себя чувствуешь? — спросил он, — голова не кружится?

— Ол, и ты о том же!

— Что-то ты какая-то бледная.

— Я всегда бледная, если ты заметил.

— Не замечал, — сказал Ольгерд.

Лапы сосен ложились прямо на перила балкона. Отдаленно пахло морем и остывающим песком. Звездное небо, в отсутствии туч, раскинулось широко и ярко.

— Господи! — вырвалось у Ингерды, — как дома!

— Не совсем, — уточнил Ольгерд.

Она смотрела ему в глаза, черные и непроницаемые.

— Ол, тебе не хочется домой? Совсем домой, понимаешь?

— В детство? — усмехнулся он.

— Ну почему ты думаешь, что твое место тут? Ты же не аппир. Разве плохо было на Земле?

Он только пожал плечом.

— А почему тебя мотает по космосу? Кажется, ты всегда осуждала за это маму. А сама?

— Сам знаешь, что со мной, — сказала Ингерда с горечью, с братом ей хотелось говорить прямо, ничего не тая, — и не без твоей помощи… я пытаюсь убежать от себя самой, потому что я ненавижу ту девчонку, которую вы сломали. Все. Дружно. Отец, ты, Ясон, тетя Флора. Да и сам Леций. Все решили за меня, что любить я не умею и не должна. Что само пройдет. Перебесится девочка, успокоится и выйдет замуж…

Ольгерд смотрел на нее хмуро. Раньше взгляд у него всегда был ласковым, в каком бы гнусном настроении он ни находился. Теперь за его черными зрачками была бездна.

— Ты до сих пор не разговариваешь с отцом? — спросил он.

— Я стараюсь просто его не видеть. И говорить мне с ним не о чем.

— Как же ты упряма.

— Как все Оорлы.

Она ушла с балкона и села на мягкий диван. Ночничок над ним вырывал на пестром паласе кружок света.

— Чья это комната?

— Моя.

— Ты здесь живешь?

— Нет. Но иногда ночую.

— А помнишь свою комнату?

— Герда, зачем ты опять?

— Просто хочу понять…

— Я всё помню, — сказал Ольгерд, присаживаясь рядом, — и дом, и сад, и свою комнату, и наше озеро. Я обязательно туда вернусь, сестренка. Построю дом у озера, разобью сад, женюсь, заведу детей, собаку, похожую на Рекса… И всё повторится.

— Так вот, о чем ты мечтаешь!

— Я всё уже видел, — усмехнулся Ольгерд устало, — и космос, и другие миры, и неземную любовь. Мне перевалило за пятьдесят. Хватит с меня запредельности.

— И это говоришь ты?

— Я нормальный земной мужик. Мне надоело гоняться за богинями. Богиня не будет печь пирожки, рожать детей, мыть им грязные попки и ждать меня к ужину. На это способна только земная женщина.

— Ты, конечно, такую найдешь…

— Я уже нашел.

— Здесь?!

Ольгерд засмеялся.

— Здесь полно землян. Ты что, забыла?

— Ну да, конечно…

— Ее зовут Синела. Она работает в полпредстве секретарем, но ее смена уже кончается. Мы улетим этим рейсом.

— Со мной?

— С тобой, — твердо сказал Ольгерд.

— Как я рада, — только и смогла выговорить Ингерда.

Ей представился летний день, Сонное озеро и яхта, скользящая по мерцающим солнечными бликами волнам. И они на этой, яхте: она, Ольгерд и какая-то Синела, нормальная земная женщина, которая умеет печь пирожки и заботиться о своей семье. Ну что ж, Ольгерд недополучил это от матери, получит в, конце концов, от жены. Хорошо, что он это понял.

— Иногда я понимаю бабушку, — сказала Ингерда, — она всегда возмущалась, что нас всех носит по вселенной, тогда как ничего нет лучше дома. Все мы когда-нибудь приплывем к тихому берегу, Ол.

— А что случилось у Ричарда? — неожиданно сменил тему Ольгерд, — почему он вдруг помчался к лисвисам?

— Гунтривааля свергли, — печально сообщила Ингерда.

Ольгерд даже вздрогнул.

— Кто?!

— Свои же, — вздохнула она, — понимаешь, планета ведь большая. Колонисты разбрелись по ней и скоро совсем одичали. Связи с Вилиалой практически никакой, полная блокада. Они же хотели независимости, они ее и получили. Теперь, кажется, уже забыли, что планета круглая, живут как в каменном веке…

— И отец взял туда твоего сына?!

— Ты что, не знаешь Ричарда?

— Но ты же мать, как ты его отпустила?

— Какая я, к черту, мать… я даже живу отдельно. Эдгар вполне счастлив, у него есть бабушка и дедушка, он их обожает. А я в этой связке просто лишнее звено.

— Ну а Ясон? — спросил Ольгерд хмуро.

О Ясоне вспоминать не хотелось. Было уже не больно, просто очень неприятно.

— Этому отшельнику никто не нужен, — не без досады сказала Ингерда, — иногда он, конечно, навещает Эдгара, даже пытается его воспитывать, так как считает, что любой отец просто обязан иногда читать проповеди своему отпрыску. Только Эдгар его не слушает. Для него есть только один авторитет — Ричард.

— Ничего удивительного, — вздохнул Ольгерд, — я сам с этого начинал. И Эдгар, конечно, тоже хочет стать капитаном?

Тут она невольно улыбнулась. Эдгар — капитан! Даже смешно…

— Слава Богу, нет.

— Неужели?

— Он хочет стать артистом, — улыбнулась Ингерда, — он уже артист, даже играл с Зелой в спектакле крохотную роль. Он далеко не так красив, как вы с отцом, и ростом не вышел, и никакой не тигр, ни черный, ни белый, даже не котенок, как будто и не Оорл вовсе… но он прирожденный лицедей, этого у него не отнимешь. Мы с детства над ним умирали со смеху.

— Ну… это у нас тоже семейная профессия, — подумав, усмехнулся Ольгерд.

Они говорили еще долго. Ночь медленно раскручивала звездную сферу, царапали по перилам балкона ветки сосен. Было тихо, спокойно и немножко странно, что это все-таки не Земля, что Земля немыслимо далеко, как будто мир перевернулся, и она оказалась на небе. К этому чувству Ингерда так и не смогла привыкнуть за тридцать лет полетов.

Уходя, она все-таки не выдержала.

— Ну, хоть что-нибудь скажи мне о нем! Скажи…

Они уже были на стоянке, по тишине, влажности воздуха и прохладе чувствовалось приближение рассвета. Во всем теле и даже в мыслях была усталость.

— Напрасно ты во всем винишь отца, — сказал Ольгерд серьезно, — Леций никогда не сделает того, что помешает его целям. А цель у него одна — процветание аппиров. Ты туда никак не вписывалась, сестра. А теперь и подавно. По-другому и быть не могло. Вот что я об этом думаю. Извини, конечно.

— Не за что, — вздохнула Ингерда.

В свой номер она вошла с одной мыслью: упасть на кровать и отключиться. И, желательно, не видеть никаких снов, особенно с китами в синем море.

Стены тускло светили серо-голубым, мягко мерцающим в ночном режиме светом. Ингерда почувствовала себя на дне огромного граненого стакана. Круглая кровать на аппирский манер стояла в центре, считаясь самым главным элементом в интерьере. Все свободное время аппиры по-прежнему предпочитали проводить лежа, экономя силы. Столик обычно нависал над кроватью на спиральном шнуре, он легко опускался и поднимался. На этот раз столик просто лежал на покрывале, а на нем красовался букет нежно-розовых, пышных как взбитые сливки, хризантем.

Она погасила свет и легла рядом, не раздеваясь и не разбирая постели. Ей уже ничего не снилось.

Утром все выяснилось. Зашла Миранда и между делом сообщила, что это администрация гостиницы так ее приветствовала.

— Не знала, что аппиры такие сентиментальные, — сказала Ингерда разочарованно, цветы как будто сразу поблекли и стали серыми и унылыми.

Миранда только покачала головой.

— Это люди. Аппиров тут нет. Мы все перезнакомились, пока тебя не было.

— Вас тоже поселили в этой гостинице? — спросила Ингерда, имея в виду ту часть пассажиров, которые спустились с первым антигравом.

— Конечно. Она у них почти пустая.

— Строили с запасом.

— И напрасно, — Миранда посмотрела обиженно и с недоумением, — за это утро, пока я прошлась по городу, мне нахамили три раза и один раз прямо сказали, чтобы я убиралась восвояси. Кто к ним после этого полетит?

— Неужели все так плохо? — серьезно спросила Ингерда.

— Не представляю, сколько я смогу тут пробыть…

Миранда прилетела из-за сына. Он занимался раскопками старого города. Узнав, что для расшифровки архивов нужны лингвисты, она тут же бросилась на отборочную комиссию, даже не успев как следует выучить аппирский. Каким-то чудом ее взяли. На корабле она, преодолев смущение, попросила Ингерду помочь ей с языком. Так они и познакомились.

Миранда казалась созданием, совершенно неприспособленным к суровым условиям: у нее был тихий голос, кроткие серые глаза и сдержанные манеры кабинетного работника. Яркая, сильная Ингерда привязалась к ней, как к полной своей противоположности. Ей постоянно казалось, что Миранду все обижают.

— Надеюсь, Патрик не даст тебя в обиду, — сказала она ободряюще, — ты с ним виделась?

— Пока нет.

— Ну, хоть звонила ему?

— Конечно. Он освободится послезавтра. Я буду жить у него, а пока — тут, в гостинице.

— Он рад, что ты прилетела?

Миранда вздохнула.

— Он в шоке.

Ольгерд открыл дверь своим ключом. Из кухни привычно тянуло чем-то сладким и аппетитным до спазмов в желудке.

— Кто это ко мне явился? — заговорила Синела, появляясь в дверях, — как вас зовут, дяденька? За последние две недели, я что-то забыла…

На ней был голубенький халат и фартук с подсолнухами. Ольгерд приблизился и погладил ее мягкие русые волосы.

— Извини, совсем замотался.

— Есть будешь?

— Из твоих рук? Конечно.

Ее курносое личико было ужасно милым и родным. Синие глаза смотрели ласково и терпеливо, заранее всё прощая. С ней было легко и просто. Так, как и должно быть. Он сразу понял, что так и будет, как только увидел ее в первый раз.

Это было год назад. Она не хотела пускать его к Гектору, но прогоняла его очень мягко.

— Вы что, новый секретарь? — спросил он, не понимая, почему она тут раскомандовалась.

— Откуда вы взялись? — улыбнулась Синела, — я уже месяц тут работаю.

— А я все время на раскопках, — сообщил он.

Потом Ольгерд несколько дней вспоминал, где он видел раньше это лицо. Это курносое, синеглазое, простенькое, в общем, но очень милое лицо, которое связано с чем-то хорошим, чем-то очень веселым, с чем-то из далекой молодости. Ее имя ничего ему не говорило.

— Где мы с вами раньше виделись? — спросил он, в конце концов.

— Я вам скажу, — лукаво улыбнулась Синела, — если вы пригласите меня на ужин.

— Почему бы и нет? — подумал Ольгерд, он давно уже был один, и женщина ему нравилась.

— Мы с тобой виделись очень давно, — призналась она после третьего бокала, — ты был такой смешной: в одних плавках и в чалме.

— Боже…

— Я думала, ты меня не вспомнишь.

Он ее вспомнил. Вспомнил и тот безумный летний карнавал. Ему хотелось залезть под стол, а она улыбалась, как ни в чем не бывало.

— Я тогда искал тебя всю ночь, — сказал Ольгерд, подавляя свое смущение, — но тебя как будто черти унесли.

— Я тоже тебя искала, — вздохнула она, — но, видно, не там.

Искать его тогда было бесполезно. Он безумно любил Зелу. Ему предстояла Наола, ему предстояло сгореть дотла, постоянно обретая и теряя Анзанту, ему надо было умереть и переродиться.

— Всё равно, — усмехнулся Ольгерд, — ничего бы у нас тогда не получилось.

— А сейчас? — просто спросила Синела.

Ее открытость не выглядела нескромной. Она и там, на карнавале, не показалась ему порочной.

— А сейчас — самое время, — так же просто ответил он ей.

Это было год назад. Ему даже не верилось, что все может быть так хорошо: так спокойно, так легко, без срывов, без мук, без обид. Ему даже становилось страшно, что все это он может однажды потерять, потому что так не бывает. Хотелось поскорее увезти Синелу с этой несчастной планеты, где опять накаляется обстановка, и заняться наконец земными делами.

— Я приготовила твой парадный костюм, — сказала Синела, — голубой с черным.

— По какому случаю?

— По случаю прилета «Гремучего». Гектор устраивает прием в полпредстве. Ты что, не знал?

— Там такая чертовщина, в долине Лучников, что я не слежу за новостями.

— Какая чертовщина?

— Ловим призрак Кневха.

— Только призраков тут и не хватало!

— А что ты хочешь, Си? Планета три тысячелетия была без хозяев. Тут любая тварь могла завестись.

— Тебе борщ или сразу запеканку?

— Запеканку.

Синела протерла стол и поставила две тарелки.

— Как я рада, что вся эта чертовщина будет распутываться уже без тебя, Ол.

— И то правда.

Ему трудно было это представить. Слишком много сил было вложено в эту планету, которая когда-то назвала его сыном. Он отпустил посадочный модуль, лег на траву, раскинув руки, рассматривая небо, сквозь метелки ковыля, и услышал, даже не услышал, а почувствовал, как она зовет его: «Сын, сын, сын…»

— Наконец-то познакомлюсь с твоей сестрой, — продолжала разговор Синела, выкладывая перед ним шедевр кулинарного искусства: картофельную запеканку с грибами.

— У вас будет полно времени, — ответил Ольгерд, — и на корабле, и дома.

— Она у тебя не слишком строгая?

— Знаешь, я так и не понял, какой она стала.

— Ешь… О чем ты думаешь?

— Думаю, как они тут будут без меня?

— Знаешь что, они сами вопят на всех углах, что люди им тут не нужны!

— Вопят дураки, которые попали под влияние Кера и Нриса. Их меньшинство.

— Но они активны, Ол. Я бы предпочла просто улететь отсюда, а не нарываться на неприятности.

Синела сказала это с тревогой.

— Улетим, — успокоил ее Ольгерд, — конечно, улетим. Через две недели. Пора уже вещи укладывать.

— Ты опять отстал от жизни, — вздохнула Синела, — Гектор сказал, что Леций запретил отлет «Гремучего» до своего особого распоряжения.

— Да? — нахмурился Ольгерд, — и с чем это связано?

— Кажется, с тем, что желающих покинуть планету слишком много.

— Все равно силой никого не удержишь.

— Не знаю, на что он надеется.

— Ол, ты опять ничего не ешь…

Мысленно Ольгерд был еще в старом городе. Роботы исправно и осторожно раскапывали зал за залом в очередном подземном здании. Подземелье напоминало муравейник с идеально ровными, но предельно узкими коридорами. Поначалу, в этом узком, замкнутом и совершенно темном пространстве охватывала ледяная жуть. Когда в коридоре появлялся провал, ведущий в какое-нибудь более просторное помещение, это тоже не спасало. Все было чуждым, полуистлевшим, непонятным, и все равно не имело выхода наружу. Не хватало там только призраков для полного счастья.

Бедняга, Кневх! Если его засыпало в одной из таких пещер, он, должно быть, испытал всю гамму чувств, если погиб не сразу. Прыгуны тоже рисковали, хотя и меньше. Засыпать с головой могло раньше, чем успеешь что-нибудь понять, тем более собраться с силами и телепортировать.

— Вот здесь, — показала Риция на узкий проход, — там какой-то склад: стеллажи, сейфы… пойдем.

Пригнувшись, они вошли в длинное, узкое помещение. С потолка капала вода. Свет от фонарей на касках вырвал из тьмы стеллажи, заваленные ржавыми коробками, и такие же ржавые железные ящики.

— Вот здесь он стоял, — Риция указала на проход между стеллажей, — и, понимаешь, в нем было что-то не то, что-то неестественное. Я так испугалась, что даже не поняла, что именно. Какая-то диспропорция что ли?6.. Не свети на меня, я ослепну.

Он отвернулся. Все было самое обыкновенное, как везде, и до тоски заброшенное.

— Скорее всего, тебе все-таки показалось, — сказал он, — жаль, что ты была одна, и подтвердить твои слова никто не может.

— Я была не одна, — тихо проговорила Риция.

— Что? — Ольгерд обернулся к ней, ее черные глаза сверкнули в свете луча, — с кем же ты была?

— С Патриком, — призналась она, — он тоже его видел.

— Почему ты сразу не сказала?

— Не хотелось скандала. Конс запросто может уволить Патрика за нарушение техники безопасности. Ты же меня не выдашь, дядя Ол?

— Нет, — сказал он хмуро, — зато я выдам вам обоим. Где этот мальчишка? Наверху?

— Нет. Он в Менгре. К нему мать прилетела.

— Тогда тебе.

— Мне? — Риция усмехнулась, — это всегда пожалуйста. Обожаю, когда ты меня воспитываешь.

— Не смей спускаться в подземелье одна, — сказал он угрожающе.

— Хорошо, не буду, — тут же согласилась она, — только я была не одна.

— Не смей спускаться в подземелье ни с кем, кроме меня и Конса, — добавил он.

— И отца? — уточнила Риция насмешливо.

— Твой отец такой ерундой не занимается. Только я и Конс, поняла? Никаких Патриков. Никаких Кера и Ру Нрисов.

— Послушай, — Риция мгновенно стала серьезной, — я согласна ходить только с тобой… сам знаешь… но ты, видно, забыл, что через две недели тебя здесь не будет.

Забыл. В голове не укладывалось, что его здесь не будет. Но когда-то надо было со всем этим порвать.

Потом они услышали стон. Или чей-то глубокий и вымученный вздох. Как будто сами стены глубоко вздохнули.

— Господи… — Риция окаменела, — что это?!

— Тише!

— Ты слышал, он стонет!

Волосы под шлемом норовили встать дыбом. Ольгерду показалось, что они находятся в чреве огромного стонущего животного, проглоченные живьем, и по стенкам уже течет желудочный сок. Он еще раз поразился мужеству этой девочки, добровольно рискующей собой каждый день. Рядом с ней бояться было особенно стыдно.

— Чур меня, — усмехнулся Ольгерд, опомнившись, — когда роботов-проходчиков долго не смазывают, они именно так и скрипят.

— Ты уверен?

— Уверен. И заниматься этим должен твой Патрик. Вместо того чтобы лазить тут и пугать бедных призраков.

— Что будем делать? — спросила Риция успокоившись, — вскрывать сейфы?

— Пожалуй, — кивнул он и достал из рюкзака лазерную отмычку.

Они потратили полдня в этом сыром душном склепе, копаясь в истлевшей рухляди. Похоже, хозяева спихивали в эту комнату всё, до чего не доходили руки выбросить: старые приборы, архивы и радиохлам. Так он убил день, так он убил уже не один год.

Ольгерд смотрел на Синелу, примеряющую вечернее платье. Он поймал себя на том, что его не оставляет тревога, что у него скверное настроение, и давно пора себе признаться, что всё их счастье, теперешнее и будущее — только замок на песке, который вот-вот рухнет. Он постарался улыбнуться.

— Когда ты его купила?

— Сегодня.

Платье было такое же синее, как ее глаза. А глаза у нее были, как два озера, два синих озера в зеленом лесу с черничником, о котором он так долго мечтал.

— Тебе очень идет, — сказал он.

— Знаешь, я тебе все-таки не пара, — заявила она неожиданно и вздохнула, рассматривая себя в зеркале.

— Это еще почему? — нахмурился Ольгерд.

— Посмотри на себя. Ты — бог. Ты невозможно красив. Иногда мне просто страшно, до чего ты красив.

— Это я слышал много раз. Ну и что я имею с этого?

— Не знаю… Просто я сейчас подумала, что встану рядом с тобой на приеме…

— Разумеется, встанешь.

— Я ненормальная, Ол. Надо было забыть тебя сразу же, еще на карнавале.

— Слава богу, этого не случилось, — сказал он с усмешкой.

Леций, как обычно, возлежал в своей теплой ванне, устало щуря глаза. Конс смотрел на него с привычным раздражением и жалостью. Он один знал, что представляет из себя его брат. Леций давно уже поизносился и растратил былую силу, здоровье его совершенно расшаталось, нервы тоже. Он тщательно это скрывал, выдерживая свой имидж Верховного Правителя, неуязвимого, непобедимого, непогрешимого и неуловимого, и только Конс знал, что этот неуловимый Леций пропадает не по делам, а в теплой ванне.

— Черт возьми, почему ты не скажешь Флоренсии?

— Она возьмется ремонтировать меня так активно, что все об этом узнают.

— А ты собираешься скрывать это вечно?

— Во всяком случае, пока не найду себе замену.

— На кого же ты рассчитываешь? — усмехнулся Конс.

— Не на тебя, — как обычно нахамил ему брат, — ты совершенно прямолинеен и груб. К тому же, дальше семьи твои интересы не распространяются.

Конс сидел на диване, на краю бассейна. Ему хотелось вытащить братца из воды и хорошенько встряхнуть.

— Би Эр стар, — продолжал рассуждать Леций, полуприкрыв глаза, — Ру Нрис — слюнтяй и мамочкин сынок, Азол — экстремист, даже фанатик… мне подошел бы Ольгерд… но он не аппир.

— Ну и что, черт возьми? Ольгерд всегда затыкал собой все твои дыры.

— Ты не понял, — холодно взглянул на него Леций, — он не аппир.

— Я давно понял, что ты на стороне Кера, — хмуро сказал Конс, — иначе ты бы давно раздавил его. Это Гектору можешь рассказать, что травля землян идет не от тебя.

Леций медленно повернул к нему мокрую голову, лежащую на розовой подушке, глаза все так же щурились.

— Я никого не травлю, — сказал он жестко, — пусть живут, пусть строят и раскапывают. Но во всем должна быть мера. Они там, на Земле, составляют планы освоения Ингерды, даже не советуясь со мной. И с тобой. Тебе что, это нравится?

— Мы от них зависим. С этим надо считаться. Тем более что люди не хотят нам зла. Неужели не понятно?

— Не хотят, — Леций кивнул и усмехнулся, — мы просто растворимся в них, как ничтожная кучка мутантов, никто и не заметит. Тут Азол прав: если мы не поставим заслоны, если мы не будем напоминать каждому аппиру, что он аппир, мы просто исчезнем как народ.

— Тогда сделай заповедник, — раздраженно сказал Конс, — аппиры — отдельно, люди — отдельно.

Повисла долгая пауза. За огромными раскрытыми окнами дворца Верховного Правителя виднелись на фоне синего неба вершины высоких елей с гроздьями шишек. День клонился к вечеру. Огромный дворец был пуст. Он был выстроен для приемов, торжеств и совещаний. В остальное время по пустым залам и анфиладам бегало не более десятка слуг, старых любимцев хозяина.

— Как я устал, — признался Леций с досадой, — столько сил, столько лет, столько нервов потрачено только на то, чтобы подарить людям отличную планетку…

Он медленно вылез из воды, затянул мокрое тело в халат и упал на диван рядом с Консом. С волос стекали капли воды на воротник.

— Это можно было предвидеть, — сказал ему Конс.

— Я и предположить не мог, что они кинутся нас спасать с таким жаром!

— Да, они другие. Но они лучше нас.

— Они просто другие. Нам никогда не понять их, а им — нас.

Слуга принес поднос с чаем и ватрушками. Леций смотрел на чашку и не шевелился. Консу показалось, что он просто не может поднять руки.

— Ты собираешься сегодня на прием, Лей?

— Должен. Но сам видишь, в каком я состоянии. Как вареная морковь. Где уж тут улыбаться земному начальству!

— Давай я тебя подкачаю?

— Нет, — Леций усмехнулся и помотал мокрой головой, — это может войти в привычку. И потом, я все-таки старший брат. Неприлично тянуть из малышни.

— До сих пор старшим был я, — как обычно возразил Конс.

— Ты всегда был младшим, мальчик.

— Да ты посмотри на себя, доходяга. Какой ты старший? Ты мне в сыновья годишься.

— Это ты растолстел от семейных обедов…

Спорить на эту тему они могли бесконечно.

— Ладно, — прервал перепалку Леций, — хватит… Что у тебя нового?

— На раскопках — ничего — если не считать того, что Риция бродит одна по подземелью, и ей мерещатся призраки.

— Почему ты ей разрешаешь? — спросил Леций.

— А кого она послушает? — раздраженно ответил Конс, — девчонка — Прыгунья.

— Это верно, — согласился брат, — Риция — совершенство.

Во многом он был прав. К Риции трудно было придраться. Она была умна, красива и серьезна не по годам. И в этом была немалая заслуга Флоренсии. Конс любил Рицию, как свою дочь, он и считал ее своей, не совсем понимая, при чем здесь Леций. Только притом, что он ее зачал? Однако, девчонка Леция любила и ни разу в жизни ни в чем его не упрекнула. Как будто он был неподсуден.

— Вот и управляйся сам со своим совершенством, — сказал Конс. — Когда Ольгерд улетит, на нее вообще управы не будет.

Леций только улыбнулся.

— Ей она и не понадобится. Риция сама будет вами управлять.

— Риция? Управлять? Так вот на кого ты рассчитываешь?

— Конечно, — Леций посмотрел на него с вызовом, — что ты имеешь против?

— Ничего, — сказал Конс, подумав, — просто мне такой вариант в голову не приходил. Потому что она еще девочка.

— Это тебе, — Леций усмехнулся, — не приходил, а я знал это еще до ее рождения. Даже до ее зачатия.

— Что-что?

— Чему ты удивляешься, не пойму? Мне нужен был наследник. Непременно Прыгун. Я отыскал женщину из династии Индендра, нашу родственницу. И не ошибся. Правда, я хотел сына. Но Риция стоит троих сыновей.

Новость была неожиданной, но не слишком оригинальной. Жаль было только девочку. Видимо, он спланировал ее жизнь от начала до конца.

— Иногда мне кажется, что ты робот, — холодно сказал Конс.

— Да? — с вызовом взглянул на него Леций.

Щадить его не хотелось.

— Ты как зачал ее, так и вырастил. Как сторонний наблюдатель. Слава богу, на свете есть Флоренсия!

После такого выпада Конс ожидал вспышки. Но встретил только холодный осуждающий взгляд.

— О твоей Флоренсии разговор отдельный.

Леций встал и медленно прошелся вокруг бассейна. Его усталость постепенно исчезала, сменяясь возбуждением от злости.

— Это правда, что Адела беременна?

Разговор повернулся как-то совсем неожиданно.

— Да, — проговорил Конс.

— От Лемана?

— Разумеется.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Только то, что смешанные браки смогут иметь детей.

— Это значит, что мы растворимся в человечестве не только культурно, но и биологически. И причиной тому — Флоренсия.

Леций остановился и хмуро взглянул на Конса.

— Меня это как-то не пугает, — спокойно сказал ему Конс.

— Да ты вообще как будто не аппир! — взорвался наконец Леций, — сам женился на землянке, дочь выдал за землянина, ждет смешанного внука… развел, понимаешь, дружбу народов! И это брат Верховного Правителя!

Его голос гулко отозвался под сводами дворца. Тут же в двери заглянули перепуганные слуги, но так же быстро исчезли. Ничего особенного не происходило: брат разговаривал с братом.

— Слава богу, — усмехнулся Конс, — у меня нет такого титула, и таких амбиций. Я охотно растворюсь в человечестве. И одну-единственную Флоренсию не променяю на всех аппиров, вместе взятых!

— Да потому что ты…

— Да, я это я. Это тебе достаточно только названия для планеты!

— А это уже не твое дело!

Они замолчали и долго смотрели друг на друга, успокаиваясь.

— Между прочим, она сама здесь, — нарушил паузу Конс.

— Знаю, — ответил Леций и отвернулся.

— Видишь, прилетела. И двадцати лет не прошло.

— Не принимай меня за идиота, — раздраженно сказал Леций, — и вообще, проваливай отсюда, если тебе больше нечего сообщить.

— Ты упустил самое главное в моих словах, — сказал Конс.

— Тут всё главное! Не знаешь, за что браться… Что я там упустил?

— Призрака.

— Миджей, иди ты к черту! Мне живых придурков хватает, а ты еще пристаешь с какими-то призраками!

— Всё, — сказал Конс, — с меня довольно. Больше получаса я тебя не выношу, Леций Лакон.

— Я тебе давно на это намекаю.

— И так тонко, что хочется тебе врезать.

Леций отмахнулся и побрел к дверям своей спальни.

— Смотри, не проспи прием, — крикнул Конс ему вслед.

Он вышел из ворот, по убегающей к морю лестнице дошел до стоянки и сел в модуль. Флоренсия запрещала им всем без крайней нужды телепортировать. Она изучила всех Прыгунов как кроликов и сделала вывод, что это очень вредно для здоровья: шок для организма, необоснованная трата огромной энергии, даже сбой во времени. Конс и сам это замечал. И чем старше он становился, тем дольше он отходил от каждого прыжка.

Беседа с Лецием не принесла ничего, кроме раздражения. Он в очередной раз убедился, насколько они с братом разные и никогда друг друга не поймут. Все его попытки найти общий язык упирались во вселенские амбиции Леция и его чувство какого-то мифического долга. Леций не хотел жить ради жизни и ради любви. И ради своих детей тоже. Он всеми силами пытался построить какое-то утопическое общество счастливых аппиров, причем, самому стоять во главе этого общества. Как в древних мифах: мудрый царь — счастливая страна.

До дома было недалеко. Конс нашел Флоренсию внизу в гостиной. Она сидела в кресле у стола, пышные каштановые волосы лежали шапочкой вокруг худенького лица. С первого взгляда, давным-давно, ему не понравилось это лицо, узкое, строгое, с широкими темными бровями. Он просто панически боялся ее и того, что она с ним собирается делать. Теперь даже смешно было об этом вспоминать…

Вся гостиная как будто освещалась ее присутствием. Конс улыбнулся и сел на пол, у нее в ногах.

— Знаешь, я тебя люблю, Фло.

— Да? — ее темные брови удивленно приподнялись, как будто она в первый раз это слышала.

— Интересно, что бы я без тебя делал?

— Был бы синим, страшным, злым и невоспитанным, — улыбнулась в ответ Флоренсия.

— Таким ты меня не любила?

— Любила.

— Неужели?

— Я влюбилась в тебя заочно, еще до того, как увидела.

— Это ты сейчас придумала?

— Зачем мне что-то придумывать? Когда я услышала, что есть мужчина, который прыгает от звезды к звезде из-за одной только любви, для меня все перевернулось. Я только подумала: «Ну почему не меня он так сильно любит!»

— А теперь ты меня отмыла, отбелила, воспитала, держишь возле подола и запрещаешь прыгать не то что к другой звезде, а даже в соседнюю комнату. Вот и пойми этих женщин!

— О чем ты говоришь, — вздохнула Флоренсия, — нам бы самим себя понять!

Конс поцеловал ее колени и тут только заметил, что она в своем рабочем костюме.

— Ты куда это собралась?

— Адела плохо себя чувствует. Меня это тревожит. Я должна осмотреть ее в больнице. Сейчас она оденется, и мы полетим.

— Что-нибудь серьезное?

— Не думаю. Но лучше перестраховаться.

— А как же прием, Фло?

— Немного опоздаю, вот и все.

Адела медленно, держась за перила, стала спускаться из своей комнаты в гостиную. Лицо ее было бледнее обычного, даже яркие губы побелели. Конс взглянул на нее и вдруг почувствовал щемящую тоску. Не жалость, не тревогу, а именно тоску. Он подбежал к ней и помог спуститься.

— Все в порядке, папа, — слабым голосом сказала Адела, — просто болит внизу живота. Не волнуйся.

Он не мог не волноваться, видя ее в таком состоянии. Дочь решилась на отчаянный шаг, сделав из себя заложницу эксперимента. Становилось жутко от мысли, что эксперимент может оказаться неудачным. Конс подхватил ее на руки.

— Давай-ка я тебя донесу.

— Я бы и сама дошла.

— У тебя пока еще есть отец.

Он отвез их в больничный городок. Там, в просторной палате, нашпигованной оборудованием, они и расстались.

— Что ты так переживаешь? — сказала ему Флоренсия, — срок у нее уже большой, мальчик вполне здоровенький, даже если будут преждевременные роды, малыша мы спасем. Ты обречен стать дедом, Миджей Конс Индендра.

После торжественной части, где Гектор говорил о дружбе народов и грандиозных совместных планах, гости разбрелись по огромному залу, расположенному под шестигранным куполом. Купол подпирался черными мраморными колоннами и освещал всё внизу золотисто-сиреневым светом. В этом свете все казались загадочными и непохожими на себя.

По периметру зала были поставлены накрытые столы для желающих выпить и подкрепиться. Для них же между колонн сновали расторопные роботы с подносами. Прием был устроен полпредом Гектором с целью всех перезнакомить и хоть как-то смягчить накалившуюся атмосферу.

Первое, что сделал Ольгерд — свел Синелу с сестрой. Ингерда выглядела несколько растерянной и без конца озиралась. Он не узнавал ее. Это была какая-то незнакомая женщина, строго одетая, с атлетично подтянутой фигурой, с волевым красивым лицом, с гривой непривычно светлых, почти рыжих волос и с родными зелеными глазами. Только глаза от нее и остались.

Синела после трех дежурных фраз, взяла ее под руку и обещала все показать. Ольгерд не переставал удивляться, как быстро женщины находят общий язык.

— Боже мой, кто это?! — неожиданно как девочка изумилась сестра.

Они, все трое оглянулись. По залу расхаживала королева. Эта женщина была бы, пожалуй, уродлива, не будь она так величава и так ухоженна. Платье же ее из золотой парчи тянулось за ней шлейфом в три метра. Королева была рослая, сразу видно, что сильная, и далеко не молодая женщина, в ее пышной прическе сверкали блитты, самосветящиеся кристаллы с Герсионы, похожие на настоящие маленькие звезды. Только она, да еще Флоренсия могли себе позволить такие украшения.

— Это Сия, — коротко ответил Ольгерд.

Изумление на лице Ингерды не прошло.

— Старшая сестра наших Прыгунов, — уточнил он, — и мать Ру Нриса.

— Почему я о ней никогда не слышала?

— Она всегда жила с сыном. И была страшно уродлива, пока тетя Флора ее не вылечила.

— Она великолепна, Ол!

— Милейшая дама… если сочтет тебя достойным своего внимания.

— Никогда не видела живых королев. Только у Зелы в театре.

— Можешь полюбоваться.

Ольгерд Сию не любил. Всех, кого эта женщина считала своими, она стремилась всячески опекать. Ее забота была навязчива и часто необоснованна. А поскольку и он попал в число ее любимчиков, ему доставалось тоже. Сия всеми силами отстаивала за собой право лезть в дела своих братьев и их близких. Тем непонятнее было ее полное безразличие ко всем остальным.

Она заметила Ольгерда, улыбнулась ему и уже хотела подойти, но ее перехватил Конс. Он что-то сообщил своей сестре, отчего та заметно разволновалась и пошла в противоположную сторону. Шлейф тянулся за ней.

— Конс один, — заметила Ингерда, — где же тетя Флора?

— Не знаю. Пойду узнаю, что случилось.

— Иди, — улыбнулась Синела, — мы тут сами разберемся.

— Я скоро вернусь.

Постоянно натыкаясь в зале на знакомых и раскланиваясь, Ольгерд потерял Конса из виду. Ему захотелось чего-нибудь выпить, на душе было скверно, а перед глазами все еще стоял сумрак подземелья. И яркий фонарь на шлеме Риции, бьющий светом в лицо. Он остановил робота и снял с подноса стакан с коктейлем.

— И мне захвати, — послышалось за спиной.

Риция стояла на фоне широкой черной колонны, как готовая живая картина. Ее платье было великолепно: длинное, изящное, мерцающее серо-голубым мягким блеском, с целомудренным вырезом лодочкой и, как всегда, безо всяких украшений. Она сама была — украшение.

Он подошел, подал ей бокал. Подумал с досадой, как она прекрасна, и что-то сказал.

— Не знаю, его пока не было, — пожала плечом Риция.

Оказывается, он спросил, где Леций.

— Конс чем-то озабочен, — сказал он.

— Правда? — она смотрела ему в глаза.

— Я думал, ты знаешь.

— Когда я прилетела, дома никого не было.

В голове почему-то проносились обрывки воспоминаний: маленькая девочка верхом на лошадке, пятилетняя знайка, пристающая к нему с заумными вопросами, прелестный наивный ребенок, заявляющий, что дядя Ольгерд лучше всех…

По залу разливалась медленная, усыпляющая мелодия. Коктейль был выпит. Риция смотрела своими черными, серьезными глазами.

— Потанцуй со мной.

Отказаться было невозможно. Он обнял изящное, горячее тело, наклонился к ней, возле губ оказалось открытое короткой стрижкой маленькое ухо.

— Давно не видел тебя такой красивой.

— Ты меня видишь только в подземелье.

— Это правда.

— А скоро совсем перестанешь видеть.

— Ты уже взрослая девочка. Обойдешься без дяди Ольгерда.

— Конечно, обойдусь, куда же я денусь… Только пока не знаю, как.

Он тоже не знал. Но был уверен, что на Земле все встанет на свои места. Приступы ясновидения у него давно закончились. Он отключил их сам, волевым усилием. Это только поначалу казалось преимуществом. Но весь интерес к жизни пропадал начисто. Невозможно жить и все знать наперед. Невозможно жить сразу в двух мирах. Невозможно быть сразу и человеком, и эрхом. Да еще и аппиром в придачу.

Он давно всё решил и выбрал. Он отказался от многих своих возможностей и даже от Анзанты, лишь бы быть нормальным человеком, жить в родном плотном мире, как миллиарды его сородичей, как жили его отец и мать, бабушки и дедушки… Он видел даже во сне белый дом на берегу озера, яхту у причала и детей, бегущих к нему по желтому песку: мальчика и девочку. И беременную женщину, стоящую на пороге дома в цветастом фартуке. В этом сне для Риции места не было.

Тягучая музыка сменилась на ритмичную. Весело отплясывать ему совершенно не хотелось.

— Завтра опять в подземелье, Ол?

— Завтра мы будем отсыпаться.

— А послезавтра?

Она всё еще грела ладошками его плечи. Он все еще держал в руках ее талию.

— Что-то меня тошнит от подземелья, — признался Ольгерд, — давай слетаем на Кампий, посмотрим, что там по куполом.

— Да, это интересно, — согласилась Риция.

Замороченный мозг, сбитый с толку алкоголем, постоянно подавал приказы прижать ее покрепче и попробовать на вкус ее губы.

— Пойду, — сказал он, — разыщу Конса.

— Иди, — смиренно ответила она и опустила руки.

Через полчаса Ольгерд оказался в компании Прыгунов. Конс, Би Эр и Ру Нрис сидели за круглым столиком на изогнутом подковой диване. Чуть позже появился Азол Кера. Он был одет в традиционный аппирский халат со львиными мордами и шапочку-таблетку. От своей волосатости он давно избавился, но все равно напоминал дикого льва, косматого, лобастого, мощного, с хищным вырезом ноздрей. У него были не руки, а лапищи, а черты лица словно вырублены топором. Ольгерду Кера напоминал пещерного жителя, бросившего каменный топор и влезшего в утонченные наряды только что съеденного им господина.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — сказал ему Конс.

— Налей, — Кера подставил ему пустой золотой кубок, на его мощных, грубых пальцах сверкнули всех цветов перстни.

— Кто-то вообще не хотел принимать земной звездолет, — напомнил ему Конс.

— Врага надо знать, — хмуро ответил ему Азол.

— В таком случае, ты опоздал, — заметил ему Би Эр, — официальная часть уже закончилась.

— Моя программа тоже только что закончилась, — с вызовом взглянул на него этот дикий лев.

Все вспомнили, что с восьми до девяти — время его передачи, в которой он выступает перед аппирами и призывает их носить аппирскую одежду, есть аппирские блюда, петь родные песни, говорить на родном языке, а землян вообще гнать поганой метлой. Запретить ему высказываться никто не мог. Оставалось только надеяться, что большинство просто выключает экраны, когда он появляется.

— А что, Леций выступал с тобой дуэтом? — усмехнулся Конс.

— Нет.

— Тогда, где же он?

— По-моему, просто игнорирует это сборище, — не без злорадства сказал Азол Кера.

— Прекрати палить мочало хотя бы в моем присутствии, — не выдержал Ольгерд, — или ты забыл, что я землянин?

— Какой ты, к черту, землянин, — нимало не смутясь, ответил ему Азол, — ты уже до мозга костей аппир.

— Ты так считаешь?

— Давай выпьем, Оорл. К тебе я не имею никаких претензий.

— Просто и не знаю, как тебя за это благодарить!

Чтобы не накалять обстановку, пришлось выпить. В голове шумело. Ольгерд огляделся. Зал утопал в сиреневом свете. Риция танцевала с Патриком. Ингерда стояла с Гектором и его замами на лестнице, между колонн, Синела смеялась в кругу подруг, королева Сия расхаживала по залу, словно проверяя, кто чем занимается… а Флоренсия бежала через весь зал прямо к ним.

Конс поймал ее на бегу.

— Что? Что случилось, Фло?

— Я не знаю, что случилось, — сказала бледная Флоренсия, по очереди глядя на всех за столом, — просто Адела исчезла.

— Как исчезла?

— Прямо из палаты.

— Погоди, — Конс поправил ей растрепавшиеся волосы, — она ушла?

— Она не могла уйти. Она лежала. Ей было плохо. Да что там! Даже туфли на месте!

— Куда же смотрела охрана? — хмуро поинтересовался Азол Кера.

— Охрана никого не заметила, — обреченно проговорила Флоренсия.

Он только понимающе кивнул.

— Выходит, ее похитил призрак.

— Или Прыгун, — добавил Ольгерд.

Во время недоуменной паузы тетя Флора присела на диван и выпила стакан сока. Руки ее дрожали. Никогда прежде Ольгерд не видел ее такой взволнованной. Он думал, что у нее вообще нет нервов.

— Давно это случилось? — спросил Конс мрачно.

— В половине девятого. Я вышла на десять минут, а когда вернулась, ее уже не было.

— Почему ты сразу не позвонила?

— Думала, что найду ее где-нибудь в корпусе… но ее нигде нет. Ты понимаешь, что это значит?

— Ладно. Жди меня здесь.

Конс встал, изменился в лице и в то же мгновение исчез. Оставшиеся аппиры потрясенно смотрели друг на друга.

— Среди нас — убийца. Я тебя правильно понял? — тихо, но твердо проговорил старик Би Эр.

— Не знаю, — покачала головой Флоренсия, — но если она вовремя не примет мой препарат, ребенок умрет.

— Сколько у нее еще времени?

— Сутки.

У Ольгерда почему-то возникло ощущение, что все они летят в пропасть вместе с этим прекрасным сиреневым залом. Что-то изменилось в мире с этой минуты. И не в лучшую сторону. Старый аппир с жалостью посмотрел на тетю Флору.

— Я думаю, за сутки мы ее не найдем, девочка. Похититель наверняка об этом позаботился.

— Эр! Что ты говоришь!

— И самое печальное, что это кто-то из нас.

Флоренсия взглянула на него и опустила глаза.

— Ты не ошиблась во времени? — спросил ее Кера, — полдевятого все Прыгуны были здесь. Кроме Леция.

— И тебя, — добавил Ольгерд.

— Я выступал по телевидению. Не мог же я в это время заниматься похищением беременных женщин?.. Я вообще не понимаю, почему должен оправдываться.

— Мы все будем оправдываться, мальчик, — сказал ему Би Эр, — потому что это наше семейное дело. Даже я. И даже Конс.

— Кажется, я тоже попадаю в ваш список? — заметил Ольгерд.

— Разумеется, — зыркнул на него Кера.

— Возможно, есть еще кто-то неизвестный, кто может телепортировать с двойной массой достаточно далеко, — высказался наконец Ру Нрис.

— Это кто-то известный, — сразу возразил ему Би Эр, — Адела не сопротивлялась и обняла его. Кого могла обнять Адела? Отвечайте!.. Молчите? Вот поэтому я и говорю, что это наше семейное дело.

— Семейное так семейное.

Сидеть и рассуждать на эту тему больше не было сил. Ольгерд встал, зажмурился, стиснул зубы и телепортировал в больничный городок.

Поиски ничего не дали. Дома Синела долго не могла его успокоить и отпаивала чаем с настоем шиповника. На дворе была глубокая ночь.

— Кера заявляет, что он ни при чем! Тогда скажи: кому помешал этот несчастный ребенок, если не его экстремистам? Да они состряпают ему любое алиби ради этого, неужели не понятно?

— Это понятно, Ол. Но доказать это все равно невозможно.

— Это и бесит! Не думал, что они дойдут до такой крайности.

Синела смотрела синими, измученными глазами.

— Давай улетим отсюда, Ол? Пока не поздно.

— Ты сама сказала, что Леций отложил старт «Гремучего».

— Скорей бы все это кончилось!

— Вот видишь. Тебя они уже запугали.

— И не только меня.

В постели он думал все о том же. Пять Прыгунов и он. И все, исключая его, родственники. Если не Кера, то кто? Конса можно было сразу исключить. Невозможно было представить, что это Леций. Скорее, на себя подумаешь. Ру Нрис, хоть и поддерживает экстремистов, вообще не вставал из-за стола. Остается Би Эр. Но ему-то зачем это надо? Маленький, старый и мудрый аппир. Он первый сказал, что это убийство. А убийца делал потрясенное лицо и молчал.

Они лежали обнявшись. Синела перестала его гладить.

— Ладно, спи. Вижу, ничего у тебя сегодня не получится.

— Извини.

— Ничего, все нормально. Я и сама устала.

— Какая-то кошмарная головоломка.

— Ты как будто член семьи! Разве можно так переживать, Ол?

— Нельзя. Надо просто пойти и убить Кера. И все.

— А если это не он?

— Тогда кто, Си?

— Кто угодно. Какое тут может быть алиби? Много ли времени нужно Прыгуну? Отойти на три минуты в туалет — и этого достаточно.

— Тогда можешь исключить только Ру Нриса. Он вообще не вставал.

Синела села и каким-то нервным жестом обняла колени. Ольгерд и сам понимал, что измучил ее этими разговорами.

— Ты принадлежишь им, — сказала она со вздохом, — что бы ты ни говорил.

Он взял ее за плечо, привлек к себе. Синела легла ему на грудь, ее мягкие волосы пахли ромашкой. Обычная земная женщина, мягкая, теплая, нежная, готовая терпеть без конца его занудства.

— Сегодня мне уже говорили, что я аппир, — усмехнулся он, — кем меня только не называли: и эрхом, и белым тигром… Я человек, Синела.

Синела не ответила. Она так и уснула, прижимаясь к его груди горячей щекой.

— Не судьба, — подумала Ингерда, не увидев Леция даже на приеме.

Она не стала долго расстраиваться по этому поводу, потому что дел было по горло, и появился другой повод для расстройства. Скандал с исчезновением дочери Конса сильно ее встревожил. Она видела, как взвинчен Ольгерд, как переживает тетя Флора, как закипает тихой яростью Конс. Этого ей было достаточно для беспокойства.

Вечером она была у Флоренсии в надежде узнать самые свежие новости.

В гостиной сидели одни женщины: тетя Флора, Риция и величественная Сия Нрис Индендра. Все долго молчали.

— Сутки прошли, — наконец сказала Риция, поднимая к Ингерде бледное личико, — он уже умер.

— Кто? — не поняла она.

— Мальчик.

— Мы ждали мальчика, — сказала Сия твердым, хорошо поставленным, голосом, — и не смогли его уберечь. А ведь я сто раз предупреждала!

— Сия, помолчи, пожалуйста, — нервно перебила ее тетя Флора.

Глаза у Сии были такие же желтые, как у ее сына Руэрто, близко посаженные к птичьему носу. Из под распахнутого белого пиджака выглядывали гирлянды жемчугов на фоне черного платья. Это была какая-то странная, красивая и ухоженная уродина, от которой трудно было оторвать взгляд. Ее неправильные черты завораживали.

— Я вам очень сочувствую, — искренне сказала Ингерда.

— Ты тоже думаешь, что это кто-то из наших? — нехорошо взглянула на нее Сия.

Ингерда смутилась, не зная, что и ответить.

— Разумеется, — ответила за нее Флоренсия, — это ясно как день.

— А мне не ясно.

— Ты просто не хочешь в это поверить.

— Я никому не позволю порочить нашу семью! — вид у Сии стал совсем уж агрессивный, — и не позволю всех нас перессорить. Наши враги именно этого и добиваются… Это просто счастье, что мой сын весь вечер не вставал из-за стола. А на кого еще думать, как не на него?

— С таким же успехом можно обвинить самого Конса, — горько усмехнулась Флоренсия.

— Вот именно. А ведь, наверняка, есть еще какая-то посторонняя сволочь, которой нужно, чтобы все Индендра перегрызлись между собой!

— Если бы так, Сия… но это была не посторонняя сволочь. Адела хорошо ее знала и даже обняла.

— Почему ее, а не его? — вспыхнула Риция, — ты имеешь в виду меня, Фло?

— Ну что ты, девочка, — с отчаянием сказала Флоренсия, — просто слово сволочь женского рода.

Дочка Леция сидела в мягком домашнем халате, ее короткие черные волосы были взъерошены, потому что она постоянно стискивала голову руками. Было странно думать, что она тоже входит в число подозреваемых.

— Тетя Ингерда, хотите чаю? — спросила она вдруг.

Ингерда согласилась. Ей показалось, что Риция просто ищет повод выйти из комнаты. Так оно и оказалось. Юная Прыгунья тихо плакала на кухне у окна. Ничего не спрашивая, Ингерда привлекла ее к себе и погладила жесткие, взъерошенные волосы.

— Извините меня.

— За что, милая?

— Извините нас всех. Мы стали такие нервные.

— Я все понимаю.

Ингерда с каким-то отчаянным наслаждением прижимала к себе эту прелестную девушку и целовала ее заплаканное личико, удивляясь, что та совсем ручная и не отталкивает ее.

— Не плачь, доченька. Скоро все выяснится.

— Когда все выяснится, будет только хуже!

— Совсем не обязательно.

— На кого я должна думать? На отца? Или на дядю Конса? Я-то ведь знаю, что это не я! Господи, какой ужас…

— Леций не мог этого сделать, — убежденно сказала Ингерда.

— Не мог! — отчаянно согласилась Риция, взглянула на нее с немой благодарностью, но потом тоскливо добавила, — и дядя Конс не мог, и дядя Ольгерд, и Руэрто, и дедушка Би Эр. И дядя Азол выступал по телевиденью. Остаюсь только я!

По окну накрапывал дождь. Погода портилась. В первую встречу Риция показалась Ингерде маленькой ведьмочкой, теперь ей казалось, что она прикасается к ангелу.

— Когда я в детстве плакала, моя мама делала вот так, — улыбнулась она и поцеловала Рицию три раза в каждую щеку и один раз в лоб.

— Дядя Ольгерд говорил, что она погибла.

— Да. Давно.

— Вы любили ее?

— Конечно. Только очень обижалась на то, что она все время в космосе. Осуждала ее… А теперь вот сама такая же.

— Я вас понимаю, — сказал Риция, — у меня ведь вообще никогда не было матери… Только не подумайте, что я жалуюсь. У меня целых два отца и тетя Флора. А Адела меня нянчила. О, господи…

Ничем помочь тут было невозможно. Даже Прыгуны были бессильны. Тихо накрапывал по темному стеклу дождь, предвестник приближающейся осени, и уныло лежали на подоконнике опавшие сосновые иголки.

Ближе к ночи явились промокшие мужчины: Конс, Леман и Руэрто. Леман был холодно спокоен, Ру Нрис раздражен, а молчание Конса напоминало затишье перед взрывом.

— Никаких следов, кроме самого отсутствия следов, — доложил Леман, опрокидывая в себя остывший чай из чьей-то чашки, — в палате все стерильно.

— Это говорит только о том, что все было продумано до мелочей, — сказала Сия.

— Сударыня! — Леман посмотрел на нее с презрением и развел руками, он никогда не отличался большим уважением к женскому полу, — да кто мог знать, что моей жене вдруг станет плохо, и она окажется в больнице?

Сия с достоинством повернула к нему голову.

— Не хами мне, Лем. Не хочешь же ты сказать, что все получилось случайно?

Повисла недоуменная пауза.

— А кто вообще знал, что Адела в больнице? — спросила Риция, нарушая всеобщее молчание, — лично я вообще не знала. Когда я прилетела с раскопок, в доме было пусто. Я подумала, что все уже на приеме.

— Легче выяснить, кто знал, — буркнул Конс, он все еще стоял в мокром черном плаще посреди комнаты, — я сказал только Би Эру.

— А он мне, — продолжил Ру Нрис.

— Так что? — нехорошо усмехнулся Конс, глядя на него — остается только трое подозреваемых? Я, ты и старина Би Эр?

— Подожди, — строго сказала Флоренсия, — обвинять Би Эра нелепо.

— Как и любого из нас!

— Должен быть тот, кто сам знал, что у Аделы будет приступ. Тот, кто его и спровоцировал.

— Это возможно, Фло?

Флоренсия встала из-за стола, как будто сидя о таких вещах говорить было неприлично.

— Вполне, — сказала она холодно, — абортивных препаратов сколько угодно. Достаточно было подложить какой-нибудь в конфету или ватрушку и по-дружески протянуть ей. А потом только ждать результата. Нечего было и сомневаться, что я по любому поводу забеспокоюсь и повезу ее на осмотр.

— О, дьявол!

— Вскрытие покажет, — докончила Флоренсия, — что именно ей дали.

— Какое еще вскрытие?

— Опомнись. Неужели ты еще не понял, что твою дочь убили?

— Фло!

— Перестаньте все себя обманывать, — раздраженно сказала тетя Флора, — неужели вы думаете, что он отпустит ее живой, если она так хорошо с ним знакома?.. Это и моя вина, я знаю. Это я затеяла эксперимент с ребенком. Видимо, рано. А может, уже поздно.

— Ну, если это так, — проговорил Конс, — я его не пощажу. Он знает, с кем связался!

— О ком ты говоришь, Конс? — встревожено спросила Риция.

— Я знаю, о ком я говорю, — мрачно ответил Конс.

Второй антиграв прибыл на рассвете. К девяти часам Ингерда успела все оформить и договориться о порядке выгрузки. Она стояла на космодроме, под моросящим дождем, привычно наблюдая, как расползаются нижние грузовые шлюзы, к которым уже выстроилась цепочка транспортных тележек.

Все это было делом не ее, а снабженцев, но спрашивали, как ни крути, все равно с капитана. Ингерда привыкла следить за всем сама.

Группа начальственного вида аппиров наблюдала за разгрузкой издалека, как будто не смея подойти поближе. То ли Гектор их накрутил, то ли Леций. Это радовало.

— Где восьмой ангар, капитан? — спросил запыхавшийся техник, тормозя перед ней на открытой тележке.

— Вон, с желтым куполом, — кивнула она.

— Это девятый. Я там уже был, там все забито.

— Тогда не знаю. Пойди спроси у их начальства.

Она оглянулась. На нее смотрел мужчина в белом плаще. Сердце почему-то упало.

— Впрочем, я сама спрошу, — проговорила она.

Вот так это и случилось. Так все и произошло. Ноги были как ватные, от мелкого дождя приходилось щуриться. Они шли друг другу навстречу по серым плитам космодрома, поросшим на стыках пучками травы. Было странно и непривычно видеть, что Леций может ходить. Было странно, что он ее узнал.

— Здравствуй, Ингерда, — сказал он.

— Здравствуй, — тихо ответила она.

Она много раз себе представляла эту встречу, но не думала, что всё случится так внезапно и так просто. Вот и всё. Вот они и встретились. И моросит дождь, и космодром такой серый и унылый, и все так буднично и просто…

Леций смотрел на нее с грустью в глазах. Когда-то он любил менять парики: то черные, то белые. Его собственные волосы оказались серыми, то ли седыми, то ли просто мокрыми от дождя. Прекрасный юноша исчез, но ей это было как-то не важно.

— Наконец-то ты добралась до нас.

— Работа такая…

Они долго молча смотрели друг на друга.

— Нам бы не мешало посидеть и поговорить, ты не находишь? — спросил он наконец.

— Нахожу, — отозвалась Ингерда, — только я не думала, что у тебя найдется для меня время. Ты ведь такой занятой, Леций.

Он покачал головой.

— Для тебя у меня время найдется.

Сердце снова предательски заныло.

— Хорошо, — сказала она как можно спокойнее, — когда?

— Сейчас, — решительно заявил Леций, — немедленно.

— Сейчас?!

— Да. Летим ко мне.

— Мне… нужно еще найти девятый ангар… то есть восьмой.

— Это вон та зеленая болванка за забором.

— И зайти в диспетчерскую.

— Я подожду.

Все получалось слишком стремительно. После полного забвения своей особы, она вдруг утопала в мякоти сиденья его модуля и неслась сквозь свинцовые тучи в его дворец.

— Как ты находишь планету? — спросил Леций не без гордости.

— Не узнаю, — призналась она.

— Да, узнать трудно.

— А где мы были с тобой? Ты помнишь?

— Помню. Это не здесь.

— Я почему-то так и подумала.

Лететь было так хорошо, тепло и уютно, что не хотелось вылезать из модуля. Ингерда даже пожалела, что они так быстро долетели.

— Вот и мое логово, — усмехнулся Леций, подавая ей руку.

Логово оказалось роскошным дворцом из сине-белых блоков. Построенный всего в три этажа, он широко раскинулся по горизонтали и сверкал розоватыми шестигранными окнами.

— Идем.

Леций не выпускал ее руки, словно она могла убежать. Она не убегала. Она шла и озиралась по сторонам. Вокруг дворца поднимались огромные влажные ели, явно очень старые. Было удивительно, что их не повредили при постройке. Хвойный запах был сладким и родным. Как дома. Позади них осталась широкая, уступами, лестница, ведущая с холма прямо к морю.

После шикарного вестибюля и нескольких залов, они оказались в обычной уютной комнате на земной манер: с диваном, креслами и столиком между ними. Никаких огромных кроватей посредине не стояло.

Леций прикрыл окно, от которого летели брызги.

— Присаживайся.

— Спасибо. У тебя тут очень красиво.

— Я рад, что тебе нравится.

Они бросили на стул мокрые плащи.

— Что ты будешь: чай, кофе, вино, коньяк?

— Все, что скажешь.

— Тогда целиком обед.

Ингерда покачала головой. Притворяться было глупо.

— Нет-нет. Обед я, пожалуй, не осилю.

Слуга принес поднос с кофейными чашками и вином. Ингерда пила горький кофе и заедала орешками в сахаре. За окном раскачивались могучие ели. Леций сидел напротив с бокалом в руке. Он был в обычном вязаном свитере и казался вполне домашним и земным. И по-прежнему очень красивым.

— Я думала, ты меня не узнаешь, — призналась она.

— Я еще не ослеп, чтобы не узнать тебя, — ответил Леций.

— Ты вспоминал обо мне? — спросила Ингерда грустно, — хоть иногда?

— Память мне тоже пока не отшибло, — усмехнулся он.

Ей почему-то стало неловко от его взгляда. И почему-то стыдно за наивную девчонку, влюбленную по уши во взрослого дядю, в аппирского принца, которому она вовсе не нужна.

— Просто… всё было так недолго и так глупо, — смущенно пожала она плечом.

Леций наклонился и поставил пустой бокал на столик.

— Ты так считаешь?

— Я, в самом деле, тебя тогда любила. Если б не отец, я бы, наверно, так и бегала за тобой… забавно вспомнить, правда?

Леций даже не улыбнулся в ответ.

— Расскажи о себе, — попросил он, — как ты жила все это время?

— В моей жизни не было ничего интересного. Всё как у всех: дом, муж, ребенок… Знаешь, я очень долго не могла тебя разлюбить. Мне все время тебя не хватало. Какая-то пустота, как будто у меня только половина мира. И это притом, что все считали меня счастливой. Как глупо! Разве можно счастье измерить благополучием?… Пять лет я так продержалась, а когда вернулись Ричард с Зелой, все резко сломала, развелась, отдала им сына и стала летать. Сначала навигатором, потом помощником, потом капитаном. Так что не знаю, что во мне осталось от той девочки…

— Жаль, — сказал Леций задумчиво, — я думал, что ты счастлива.

— У меня и в самом деле все в порядке, — возразила Ингерда, — теперь. Можно сказать, что я счастлива. Только иногда досадно, что все так нелепо получилось. Надо знать, в кого влюбляешься.

— Тут ты права. Я субъект для любви не пригодный.

— Ради бога, Леций! Не объясняй мне то, что я сама давно поняла.

— Послушай, что я тебе скажу, — усмехнулся Леций, — теперь, наверно, можно.

— Что же?

Он смотрел усталыми и спокойными голубыми глазами.

— Я любил тебя.

— Неправда.

— Правда. Но я с самого начала знал, что никто мне тебя не отдаст: ни твой отец, ни твой брат. Тогда они были сильнее, я зависел от них.

— И ты? — потрясенно проговорила Ингерда, — от меня отказался?

— Я умею даже это, — усмехнулся Леций.

— Как они посмели!

— Их вполне можно понять, Ингерда.

— Неужели еще и Ольгерд?

— Ольгерд максималист. Он всегда впадает в крайности. Сначала он меня презирал, потом смирился с моим существованием. Потом он меня боготворил, если не ошибаюсь. Тем забавнее было его видеть таким разъяренным…

— Как это все нелепо, — проговорила Ингерда.

Они молчали и смотрели друг на друга. Наивно было надеяться, что хоть что-то можно вернуть. Их дороги разошлись давным-давно, да и любви уже не осталось, иначе они не говорили бы об этом так спокойно.

— Обидно, — с горечью улыбнулась Ингерда, — мы сидим с тобой, беседуем, и никто нам не запрещает. Но мы уже другие. А те двое никогда уже не встретятся.

— Не стоит сожалеть о прошлом, — сказал Леций, — надо жить в настоящем.

— Не стоит, — согласилась Ингерда, — только теперь я знаю, что могла бы прожить цветную жизнь, а прожила черно-белую. Мне так тебя не хватало! Везде: дома, в гостях, в театре, в клубах, с друзьями у костра… Представляешь: теплая летняя ночь, река, костер, песни, звезды с горошину… и без тебя. Где ты был, Леций Лакон, когда я ревела на темной опушке в сырой траве?.. Ты думал только о своих аппирах!

Она поняла, что увлеклась и сейчас расплачется, как девчонка. Это было бы слишком. Два взрослых человека должны разговаривать спокойно, тем более о том, что давно прошло.

Леций смотрел с грустью. Она заметила, что ее слова его задели.

— Кажется, это ты вышла замуж, — сказал он.

— Да. По глупости. По слабости. С отчаяния. Ты же сам меня к этому подтолкнул. Но если ты любил меня…

— Я был на Земле.

— Что?

— Я был, и не раз.

— Неправда.

— Я ходил вокруг твоего дома. Я заглядывал в твои окна. Я думал, что если ты несчастлива, если у тебя хоть что-нибудь не так, я просто заберу тебя, и всё.

Выслушивать это было невыносимо.

— А у меня… все было нормально, — докончила Ингерда и все-таки прослезилась.

Хотелось вернуться назад в прошлое и все исправить. В настоящем же это не имело смысла.

— Что я могу для тебя сделать? — спросил Леций.

— Ничего, — ответила она, — у меня все идет по графику. Хотя бы не мешай.

— Ты можешь всегда на меня рассчитывать, не забывай об этом.

— Хорошо, — кивнула Ингерда, — воспользуюсь при случае такой возможностью.

Они еще поговорили о делах. Вино было выпито. Все главное — сказано. Ждать чего-то еще от Леция не приходилось, он сразу дал понять, что все в прошлом. Да и сама она не была уверена, что хочет большего. Зачем бередить душу, если, в любом случае, через неделю улетать? И все равно они не пара, с какой стороны ни посмотри.

— Мне пора, — сказала Ингерда, вставая, — жаль, конечно, что все так получилось.

— Жаль, — кивнул Леций, но удерживать ее не стал.

— Не провожай меня, пожалуйста. Я вызову такси.

— Как хочешь.

Он был такой родной в этом домашнем свитере, что хотелось в него вцепиться.

— А ты… сохранил мою кепку?

Глупейший был вопрос. От отчаяния, наверно. Ингерда думала, он удивится. Он не удивился, только покачал головой.

— Как глупо… — усмехнулась она, закрыла за собой дверь и быстрыми шагами направилась к выходу.

Ночь опустилась на игрушечный городок за окнами. Только страсти в нем кипели совсем не игрушечные. Ингерда не могла уснуть. Она бродила по своему граненому стакану, мерцающему тусклым серо-голубым светом, и нервно курила, стоя у окна. Она никак не могла понять, как так вышло, что ее единственная в жизни любовь не состоялась? За что судьба так обделила ее?

Если бы она была не любима, это еще можно было бы стерпеть. Это было бы легче. Но как же обидно было сознавать, что они просто разминулись, просто не поняли друг друга…

Идиотка, как она могла считать, что все уже забылось? Что она такая взрослая и умная, давно отделалась от той девочки, что сохла по нему? Даже осмелилась прилететь сюда, надеясь на свои крепкие нервы. И вот он появился, живой, а не нарисованный воображением, и у нее подогнулись колени. И вот она не спит, курит сигарету за сигаретой и не может себя уговорить не думать о нем. Ладно. Всё исправимо. Одна бессонная ночь, и к утру всё пройдет. Завтра ее заморочат дела, а через неделю она вообще улетит отсюда навсегда.

Дождь все моросил за чернотой шестигранного окна. Где-то внизу мерцали цепочки огней. Город давно уже спал.

Звонок в дверь прозвучал очень тихо. Ингерда решила, что это Миранда, и даже волосы не поправила, открывая, только включила на ходу вытяжку от сигаретного дыма.

В дверях с обреченным видом стоял Леций. Мокрый. Измученный. Настоящий. Тот, которого она еще не видела и, возможно, не увидит больше никогда. Он стоял, не переступая порога, и молча ждал, что она решит. И так же молча, как все женщины на свете, Ингерда всплеснула руками, вскинула их и замкнула на его шее замком.

Они стояли, обнявшись на пороге, минут десять. Стояли и не могли разомкнуть рук, даже пошевелиться. Потом он подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Как-то странно и нелепо было жадно хвататься друг за друга, после того, что они друг другу наговорили. После того, как только что по-приятельски расстались. Слов больше не было. Все слова — ложь, только текст из роли, которую всю жизнь играешь.

Теперь разговаривали два тела, которым хозяева наконец-то дали волю. А почему бы и нет? Даже если у них украли прошлое, даже если у них нет будущего. Почему бы нет? Все равно эта встреча останется за скобками, как сон.

Было время, она меняла мужчин, подыскивая что-то подходящее. С кем-то даже было хорошо. Этот же был словно создан для нее. И она всегда об этом догадывалась, иначе не тянуло бы ее к нему с такой силой.

Все было так, как она хотела. От и до. Только на двадцать лет позже. И только теперь она с особой остротой поняла, чего лишил ее Ричард своим волевым решением. Все это могло быть тогда! Еще на Наоле! Все могло быть так прекрасно! От досады в глазах защипало.

За окном кто-то скребся в стекло. Ингерда совсем забыла, где находится.

— Что это? — спросила она чуть слышно.

— Дождь, — ласково ответил Леций.

И это были первые слова, которые они друг другу сказали в эту ночь. Ей вдруг показалось, что он сейчас встанет и уйдет. Что это конец.

— Ты не уйдешь? — спросила она испуганно.

Он посмотрел ей в лицо и крепко прижал ее к себе.

— Нет.

— Не уходи от меня.

— Я просто не смогу.

Утро было хмурым, хотя дождь и кончился. Новый день призывал вернуться к реальности. Разбуженная светом, Ингерда растерянно сидела на кровати, ища тапочки. Леций вышел из ванной, коротко поцеловал ее в губы и начал одеваться. Нечто похожее было и с другими: пылкая ночь и серое, равнодушное утро, когда чувствуешь себя совершенно ненужной. Удивительно, как быстро мужчины умеют переключаться.

— Кажется, мое время вышло, — сказал Леций, стоя перед ней уже в плаще.

— Мне тоже пора на космодром, — ответила она, — иди. Не люблю собираться при свидетелях.

Он еще с минуту смотрел на нее, потом исчез. Это произошло так неожиданно, что она вздрогнула: забыла с кем имеет дело. Потом, набравшись сил, она встала, дошла до ванной и долго стояла под душем, снимая с себя нервное напряжение. Вода шумела, и по лицу катились струи, как горячие потоки нескончаемых слез.

— Вставай, красавица, завтрак готов!

Миранда сладко потянулась под одеялом. Патрик стоял над ней, подбоченясь, и насмешливо смотрел на нее.

— Или ты думаешь, что прилетела сюда спать?

— Я — человек умственного труда, — сказала она в свое оправдание, — мой мозг должен отдыхать.

— А меня ждут роботы-проходчики. Иди умывайся, горе мое.

Он был похож на отца, только выше и плечистей. И активней в тысячу раз. С Торвалом было скучно. Патрик же все время теребил и не давал покоя.

Миранда постаралась умыться быстро, но он уже воздевал руки к небу, когда она наконец вышла из ванной.

— Ты что там, утонула?

— Успокойся, подождут твои проходчики.

— Чай уже остыл.

— Послушай, тебе нельзя жениться, — сказала она, присаживаясь за стол, — ты слишком нетерпелив.

— Я пока не собираюсь.

— Кстати о женщинах: я тебе тут не мешаю?

— Успокойся, — усмехнулся Патрик, — я найду, где встретиться с женщиной, — перенаселением мы не страдаем.

— Я кое-что заметила, — сказала Миранда.

— Да?

— По-моему, тебе нравится эта девушка. Риция.

— Никакой сенсации в этом нет, — пожал плечом сын, — конечно, мне нравится Риция. Мы друзья.

— И только?

— Спустись с небес на землю, — сказал Патрик недовольно, — Риция — принцесса. Она дочь Верховного Правителя.

— Всякое бывает, — пожала плечами Миранда, — ей нравился ее сын, и ей трудно было представить, как он может не нравиться другим.

— Не бывает, — сказал сын жестко, — и хватит об этом.

— Хорошо, поговорим о чем-нибудь другом, — согласилась она.

Он рассказал, что на днях раскопали какую-то странную гробницу: совершенно замкнутый огромный куб, выложенный изнутри черным гранитом, в котором лежало десять мумий. Если бы робот-проходчик не выдолбил люк в стене, туда просто невозможно было бы проникнуть: ни окон, ни дверей.

— Город был построен во вполне цивилизованном обществе, — интригующе смотрел ей в глаза Патрик, — при чем тут эти мумии?

— Если там есть надписи, — улыбнулась Миранда, — расшифруем.

— Нет там надписей.

Они допили чай и стали собираться.

— Боже! — снова воздел руки к небу Патрик, — что ты надела?

— Как что?

— Там раскопки. Глина, грязь. Дождь все размыл. У тебя сапоги-то есть?

— Конечно, нет. Я же лингвист, а не землекоп.

— Горе ты мое. Ладно, подберем тебе что-нибудь на складе.

Дождя не было, но утро было хмурым. Долина Лучников была покрыта зелеными рощицами и пестрым разнотравьем. Ближе к горам все было перерыто, в коричневом месиве развороченной земли копошилась техника. Модуль опустился на стоянку возле рабочего корпуса, выстроенного наскоро, из готовых блоков. Он состоял из одних кубов, как произведение из детского конструктора для двухлетних карапузов.

Патрик выпрыгнул на перепачканный бетон и подхватил Миранду на руки.

— Сейчас поедешь на мне, — сказал он весело, — а дальше — хоть на крыльях.

— Ладно-ладно. Я тебя тоже в свое время натаскалась.

— Неужели?

— Ты был тяжелым и все время пачкал меня шоколадом.

Пройдясь по первому этажу, он довел ее до подсобки, где были лопаты, ведра, каски, тряпки, сапоги, комбинезоны, куртки и прочая мелочь.

— Наряжайся, красавица.

— А зеркало тут есть?

— Ну, конечно! И салон-парикмахерская. И ателье.

Миранда выбрала сапоги и куртку. Свою работу она представляла несколько иначе. Она думала, что прилетит, сядет за компьютер и будет иметь дело только с информацией.

— Мама, это дикое место, — объяснял ей Патрик, — людей не хватает. То, что разведчики находят достойным внимания, они складывают в контейнеры у входа в подземелье. Наши археологи сидят и копаются в этих контейнерах. И тебе придется.

— А туда, внутрь, нельзя?

— Тебе мало быть по уши в грязи? Хочешь, чтоб тебя засыпало?

— Но ведь интересно же!

— Скорее, жутко.

— А ты что, там бываешь?

— Я? — Патрик посмотрел на нее и усмехнулся, — нет, конечно.

На втором этаже было его ведомство. Сын включил все рабочие видеообъемы, связался с каждым роботом-проходчиком и посмотрел, что каждый делает.

— Все в порядке, — сказал он удовлетворенно, — хочешь взглянуть на гробницу?

— Конечно!

— А-39, отзовись, — скомандовал Патрик.

— А-39 на связи, — скрипуче отозвался робот.

В одном из объемов светилась общая топология раскопок.

— Проследуй в помещение 42–12, - сказал сын, глядя на топологию.

Красная букашечка в объеме двинулась по коридору назад.

— Видишь, — усмехнулся Патрик, — вовсе не обязательно туда лезть. Все и так видно.

— Д-14 просит смазки, — пискнуло из динамика.

— Д-14, прекратить работу и следовать к выходу.

Миранда сидела в темноте, среди светящихся видеообъемов, и пыталась осознать, где она находится. Она в первый раз покинула Землю и никак не могла поверить, что она уже на другой планете, и до Земли безмерные провалы космоса. Человеческий мозг не приспособлен это понять. Ингерда Оорл говорила то же самое, хотя всю жизнь летает и должна была привыкнуть.

В правом объеме она увидела, как тусклый перископ робота постепенно разгорается, освещая мрачное помещение с черными стенами без окон и дверей. Там в ряд стояли десять столов, на которых в узких позолоченных ящиках лежали полуразложившиеся мумии людей. Столы были вполне цивилизованные, с винтами, болтами и гайками, а мумии — явно древне-исторические.

— Похоже, у них были свои раскопки, — сказал Патрик, — а это — склад находок.

— Хочешь сказать, они изучали древние мумии?

— Почему нет? Это город эпохи Кризиса. Они делали все, что могли, чтоб избавиться от генной катастрофы. Не знаю, конечно, чем могли помочь эти куклы…

Профессиональных лингвистов было всего трое, и то двое из них собирались улетать. Переводами занимались еще несколько аппиров: два старичка и еще одна болезненного вида женщина. Все встретили Миранду довольно равнодушно, но в курс дела ввели.

Основная трудность заключалась в том, что языков в эпоху Кризиса было полно. Ни один из них еще не был толком расшифрован, хотя данных было уже достаточно для компьютерного анализа. Сами аппиры сейчас говорили на жуткой смеси этих языков, видоизмененной до неузнаваемости. С алфавитами было проще. Их было всего три.

Головной мозг устал. Болезненная аппирка по имени Скрея предложила Миранде прогуляться к контейнерам. Посмотреть, что там новенького, а заодно и показать вход в раскопки.

Чавкая глиной, они прошли метров сто по целине в сторону скал. Ветер был неприятный. Волосы у Миранды, были еще коротки для заколок, и их все время безобразно раздувало. Вдалеке колыхалось от ветра разнотравье. Скрея по сторонам не глядела, она деловито шла к большой черной скважине, сутуля узкую спину.

Из скважины, обнесенной вокруг заборчиком, доносился неравномерный гул. Возле забора стояли большие и длинные ящики с крышками. Какие-то рабочие в серых комбинезонах месили глину и спорили неподалеку.

— Все это, конечно, отходы, — как будто извиняясь сказала Скрея, открывая первый ящик, — то, что действительно интересно, Прыгуны приносят нам сами. Недавно господин Ольгерд принес книгу — оказалось — азбука для детей. Представляете? Для нас же это просто клад!

— На каком языке?

— Номер А-3.

— Насколько я поняла, вы его меньше всего изучили?

— Ну, теперь с ним проблем не будет!

Из шахты, мелко дрожа, выполз небольшой оранжевый робот, покрутил перископом и остановился недалеко от заборчика, покорно сложив манипуляторы. Рабочие подошли к нему и стали осматривать.

— Сломался? — спросила Миранда сочувственно.

Скрея пожала плечом.

— Они часто ломаются. Нагрузки-то какие… Смотрите лучше сюда. Видите, они хранили звуковую информацию на катушках. Вот таких.

— Таких здоровых? — ужаснулась Миранда.

— Это магнитная запись. Их можно прослушать, мы уже научились.

— Там речь?

— Чаще музыка. Но есть и со словами. Разведчики не любят с ними таскаться, считают, что это ерунда. И кладут сюда. А я считаю, что это интересно.

— Пожалуй.

— Давайте сумку.

Скрея накидала в сумку катушек в жестяных банках. Выглядели они весьма тяжелыми. Миранде надоело стоять на ветру, к тому же она еще не полюбила копаться в мусоре.

— Если вам холодно, идите, — предложила Скрея, видя тоску на ее лице, — только сумку прихватите. А я тут еще поищу.

Тяжелую ношу, да еще по глине, хрупкая Миранда смогла пронести шагов десять, не больше. На этом ее мужество закончилось. Она беспомощно огляделась и решила попросить кого-нибудь из рабочих.

— Вы не могли бы донести мне сумку, — обратилась она к самому крепкому на вид парню.

Все четверо удивленно обернулись к ней, забыв про своего сломанного проходчика. Чувствуя, что сказала что-то не то, Миранда попыталась оправдаться:

— Ни одного робота вокруг.

Очевидно, на этой планете мужчины разучились помогать женщинам. Ее элементарная, в общем-то, просьба, оказалась весьма тут неуместной.

— Ладно, — наконец согласился этот тип, — идем.

— Спасибо.

— Откуда ты взялась, такая шустрая? — спросил он по дороге, — с «Гремучим» прилетела?

— Да, — сдержанно ответила Миранда, обалдев от такой невоспитанности.

— Не сидится на Земле?

«Аппир», — поняла она, — «еще один шовинист проклятый. Нашла, кого просить!»

— Знаете что, — сказала она возмущенно, — давайте, я сама донесу.

Он взглянул на нее насмешливо.

— Да тебя сейчас ветром сдует.

Закусив губу, Миранда дошла с ним до рабочего корпуса.

— Куда дальше? — спросил этот хам.

— Спасибо, я сама.

— Куда дальше?

— На второй этаж.

В ее кабинете он поставил сумку на стеллаж, расстегнул комбинезон от ворота и присел на стул. У него была косматая львиная голова и черный свитер под горло. Таких ярко выраженных мужеских особей она давно не видела. Грубые черты были по-своему дико красивы, в каждом движении, даже в том, как он расслабленно опустился на этот стул, чувствовалась сдержанная сила.

— Ну, и что там у тебя?

— Магнитные катушки.

— Собираешься слушать?

— Это для Скреи.

— А тебя как зовут?

— Меня зовут Миранда. И обращаться ко мне надо на «Вы».

Он сощурился.

— А ко мне надо обращаться: «мой прекрасный господин». Понятно?

— Прекратите паясничать! — вспыхнула Миранда, — я уже жалею, что связалась с вами.

— Я больше не нужен? — усмехнулся он.

— Спасибо, нет.

— Может, еще на что сгожусь?

— Сомневаюсь.

Через полчаса зашел сын с чашками чая на подносе.

— Перекусим, красавица?

— Давай, — вздохнула она.

— Что с тобой? Ты чем-то недовольна?

— Хамство процветает тут везде, — сказала Миранда, — и в городе, и на раскопках. Никуда от него не спрятаться.

— А, по-моему, ма, ты делаешь успехи, — насмешливо взглянул на нее сын, — сам Азол Кера у тебя в носильщиках.

— Ты серьезно? — изумилась Миранда, — вот этот грубый тип — это Азол Кера?

— Удивляюсь, как ты самого Леция не попросила. Он рядом стоял.

— Этот был как-то помощнее, — растерянно проговорила она.

— Ладно, не переживай. Все же обошлось.

После чая она пошла проветриться. Глина ее не тянула. Миранда отправилась через разнотравье к дубовой рощице. Ноги в грязных сапогах заплетались в высоком ковыле. Гул машин остался позади. Впереди было серое небо и зеленая полоска деревьев.

В роще все было как на Земле. Это в очередной раз потрясло. Откуда-то из леса тянуло костром. Миранда пошла на этот запах, и ей почему-то казалось, что вот-вот она увидит своих друзей, сидящих на поваленном дереве с гитарой и пекущих на углях картошку.

Костер догорал. Едва дымился. То, что она увидела у этого костра, было страшно. Такое случалось видеть только в фильмах ужасов. Мертвая девушка была привязана к дереву. Живот ее был вспорот, и из него, в крови, выглядывала крохотная детская ручка. Все вокруг было перепачкано кровью, трава помята.

Даже на крик сил не нашлось. Миранда в ужасе попятилась. Потом она бежала через поле, путаясь в траве, и сердце ее застряло где-то в горле.

— Господин Кера!

Он один стоял возле сломанной машины и с удивлением смотрел на взволнованную женщину.

— Что? Что случилось?

Миранда постаралась взять себя в руки и говорить связно, но дыхание сбивалось.

— Там… в роще…

— Ну?

— Кажется, там ваша Адела.

— Жива?

— Нет. Похоже на ритуальное убийство.

Азол Кера хмуро смотрел на нее с минуту, потом набрал код на браслете, поднес его к губам и хмуро проговорил:

— Конс, прилетай.

— В чем дело?

— Если найдешь Леция, бери с собой.

— Он был на раскопках.

— Он только что смылся.

— В чем дело, Азол?

— Сам увидишь.

Конс появился быстро. Видимо, уже догадался, что произошло. Патрик поддерживал Миранду под руку. Все молча шли через поле к дубовой роще.

Смотреть на все это снова было невозможно. Миранда уткнулась лицом сыну в плечо. У Патрика часто стучало сердце.

— Кажется, вы правы, Миранда, — ледяным голосом сказал Конс, — это ритуальное убийство.

— Сама не знаю, как я сюда забрела, — Миранда взглянула на него с отчаянием.

Но Конс на нее не смотрел. Он резко повернулся к Кера и ударил его в челюсть. Азол был к этому абсолютно не готов. Он был в шоке. Поэтому отлетел к старой елке и упал, зацепившись за корень.

В полной тишине он поднялся, ощупывая разбитую губу. Миранда с ужасом ждала, что будет дальше. Не хватало ей только присутствовать при разборке двух Прыгунов!

— Ну что? — спросил Кера спокойно, — полегчало?

— Добился своего?! — с яростью проговорил Конс, — смотри! Что отворачиваешься?!

— Ты в самом деле думаешь, что это я? — усмехнулся Азол Кера, сплевывая кровью.

— Если б я так думал, ты был бы уже трупом, — заявил Конс.

— Тогда при чем тут моя челюсть?

— Если б не твоя пропаганда, таких изуверских сект бы не возникло! Это ты отрицать не будешь?!

— Я призывал не к этому!

— А добился этого!

Разрезав ножом веревки, Конс взял Аделу на руки.

— Расступитесь все!

Миранду била мелкая дрожь. У нее тряслись руки, когда она доставала носовой платок. Хотела промокнуть глаза, но потом передумала и протянула его Кера.

— Возьмите.

— Спасибо.

— Мама, идем!

Патрик взял ее за плечи и повел из рощи.

— Да его убить мало, а ты ему платок даешь!

У Ингерды-Пьеллы было две луны. Дальняя и маленькая называлась Кампий. В свое время аппиры пытались обжить ее и даже строили на ней станции и перевалочные базы для дальних полетов. Кампий был не круглый, по форме напоминал ботинок. Атмосферы на нем не было, жизни тоже, только желтые камни и пыль.

В кабине двухместного планетолета «Стрела» было тихо и темно. Экран мерцал звездной пылью и крупными горошинами планет, попавших в радиус обзора. Ольгерд рассчитывал долететь минут за сорок. Риция сидела рядом и прижималась к его плечу.

— Правда, красиво, Ол? — сказала она шепотом, — невозможно оторваться…

— Знаешь, сколько я этого насмотрелся? — усмехнулся он.

— Знаю, — вздохнула Риция, — у тебя другая мечта: дом у озера и детишки в саду…

— Хватит с меня космоса.

— Надеюсь, мне будет некогда о тебе скучать. Скоро у меня забот прибавится. Отец хочет, чтоб я стала Верховной Правительницей.

— Ты?!

Ольгерд удивленно взглянул на Рицию. В звездном свете ее лицо с блестящими глазами было пронзительно красиво. В эти глаза, под черными, словно нарисованными углем бровями, можно было смотреть до бесконечности, как в пропасть, как в омут, с тихим замиранием сердца, мучаясь неразгаданной тайной. Он знал ее всю жизнь. Он не знал ее совсем. Ольгерд давно понял, что это просто насмешка судьбы, что именно у Леция такая прекрасная дочь.

— Да, — спокойно, даже равнодушно сказала она, — вместо него.

Аппирская принцесса становилась аппирской королевой. Недоступное становилось еще более недоступным. Бесконечность умножалась на бесконечность. Ну и что?

— А что же он сам? — спросил Ольгерд.

Ее лицо стало очень серьезным. Она с детства умела превращаться в маленькую взрослую женщину. Уже тогда ему казалось, что она видит всех насквозь.

— Он болен, — тихо сказала Риция, — и устал.

— Что с ним?

— Он не говорит, что. Но, по-моему, просто весь рассыпается.

— Не знал, — с горечью сказал Ольгерд.

— Он скрывает. Не хочет показать своей слабости. Ты же его знаешь! Даже тете Флоре не говорит.

— Это он напрасно.

— Конечно! Он держится на каких-то наркотиках. Я на днях отобрала у него пачку, хотела показать ей… и не помню в какой карман положила.

— А название?

— Тоже не помню.

— Не думал, что все так плохо, Рики.

— Вот именно, — усмехнулась она, — всё.

Невыносимо было думать, что ничем не можешь помочь. Ни Лецию, ни Консу, ни ей. Звездная пыль безмолвно застыла на экране, окружая растущий, наполовину освещенный солнцем Кампий.

— Не надо меня жалеть, — вдруг сказала Риция, — я сильная.

— Знаю, девочка.

— И давно уже взрослая, если ты заметил.

— Заметил, — сказал он.

Риция сверкнула глазами и отвернулась. Ольгерд все смотрел на нее в лунно-звездном полумраке. У нее был тонкий профиль, переходящий в плавную линию шеи, почти скрытую глухим воротом комбинезона. Эту нежную шею хотелось освободить от застежек и бесконечно целовать. Впрочем нет, лучше губы. А лучше и то, и другое. И плечи, и грудь, и живот… расстегнуть эту чертову молнию до конца и снять эту скорлупу с нее вообще…

— Приготовься, будем садиться, — сказал он.

Они опустились недалеко от черного купола заброшенной станции. Надели скафандры, привинтили друг другу шлемы. Риция смотрела из-за стекла шлема и улыбалась ему.

— Ты как заправский десантник, Рики, — сказал он, — правда, это совсем не женское дело.

— А я и не женщина, — пожала она плечом, — я Прыгун.

Спорить с этим не приходилось.

— Вот сейчас мы в самом деле с тобой попрыгаем, — улыбнулся Ольгерд.

Тяжесть почти отсутствовала. До шлюзов станции они добрались большими прыжками, поднимая столбы пыли в желтом песке. Потом попытались открыть шлюзы, но не смогли. Этого следовало ожидать. Солнце было беспощадно ярким и, если б не защитные отражатели, оно бы просто ослепило.

— Иди сюда, — позвал Ольгерд щурясь, — встань. Обними меня. Прыгаем на три метра вглубь. На три, не больше, поняла?

Риция кивнула, улыбаясь из-за стекла. Ольгерд обнял ее, ему показалось, что даже сквозь скафандр он ощущает все изгибы ее тела и тепло ее кожи. Она прижалась к нему и замерла.

Все это они делали не раз, только без скафандров. Трудно было сосчитать, сколько склепов, подземелий и развалин они прошли вместе. Трудно было представить себя без нее. Но совершенно невозможно было представить себя с ней.

Через мгновение они оказались в темноте. Ольгерд зажег фонарь на шлеме. Это был широкий коридор, очевидно, идущий кольцом по периметру станции. Вдоль стен периодически встречались вогнутые внутрь двери.

Они стояли возле самых шлюзов, только теперь с другой стороны. Ольгерд поискал у входа щит управления, нашел нечто подобное и пощелкал тумблерами. В коридоре вспыхнул свет, который шел из узких ламп по стенам.

— Солнечные батареи работают, — сказал он.

— И воздух нормальный, — удивилась Риция, глядя на анализатор, — и температура.

Все это было странно и удивительно. Брошенная три тысячи лет назад станция ожила, как ни в чем не бывало. Как будто ее периодически навещал хозяин. Менял неисправные элементы, пылесосил ковры, протирал плафоны, смазывал дверные ролики.

Где-то в центре, под самым куполом, они попали в большой просторный зал, вдоль стен стояли экраны и пульты к ним. Это было похоже на диспетчерскую. В зале было темно, приходилось пользоваться своими фонарями. Они держали их в руках, потому что и шлемы, и скафандры давно сняли.

Ольгерд попробовал оживить один из экранов, и это ему скоро удалось. Пульт был почти человеческий. Аппиры той эпохи вообще мало чем отличались от людей. Зеленое марево плоского экрана запестрило командами и картинками. Он нашел освещение, активизировал его. В зале вспыхнул неяркий синий свет. Потом ему даже удалось раздвинуть своды купола. Они оказались под черным звездным небом.

Риция изумленно присела на ступеньку на полу.

— Такого мы еще не видели, правда, Ол?

— Это точно. Здесь все сохранилось гораздо лучше, чем на планете. Как в камере хранения. Похоже, в этом компьютере масса информации.

Часа три они не могли оторваться от экрана. Ольгерд выудил из памяти кучу текстов, по виду похожих на деловые отчеты и документы, бесконечные файлы с цифрами, целый банк изображений, хоть и плоских, но вполне достоверных…

Устав, они снова бродили по кольцевым коридорам станции. Риция деловито снимала все на камеру. Он шел сзади, и уже не запрещал себе любоваться ее гибкой фигурой, строго затянутой в черный комбинезон с белой полосой по глухому вороту. Не запрещал, потому что все равно ему тут осталась всего неделя или две. И это притяжение уже не успеет стать сильнее его.

— Пойдем, перекусим, — сказал он, забирая у нее камеру и убирая ее в карман.

— А где наши рюкзаки?

— Я их бросил в зале.

В зале они сели на ступеньки под звездным куполом, открыли термос и разлили по крышкам кофе. Казалось, что нет уже ни времени, ни остального мира.

— Как же все странно, — сказала Риция, обводя взглядом зал, — или я сплю? Как будто мы с тобой вдвоем во всей вселенной.

— Так и есть, — согласился с ней Ольгерд.

Они посмотрели друг на друга. Все давно было ясно. Риция поражала еще и тем, что ей ничего не надо было объяснять. Она любила его без всяких условий, чуть ли не с самого рождения, по-детски преданно и по-женски мудро.

Однажды он поцеловал ее. Осенью, на развалинах какого-то завода. Был солнечный день, небо было голубым, а яркая листва полыхала желтым и красным. Риция шла чуть впереди, а когда вдруг остановилась, он наткнулся на нее, обнял, увидел ее полураскрытые губы и все забыл. Потом опомнился. Риция смотрела на него исподлобья серьезными черными глазами. Голос у нее чуть-чуть дрожал.

— Ну? И что дальше?

— Ничего, — жестко ответил ей Ольгерд.

Она сверкнула глазами, отвернулась и пошла вперед по опавшей листве. Кажется, она уже тогда все поняла.

Они сидели на ступеньках и смотрели друг на друга. Глаза у Риции были продолговатые и очень яркие, лицо же наоборот — очень бледное.

— Простись со мной, Ольгерд, — сказала она, напряженно глядя на него.

Сердце на секунду остановилось. Хотя ничего неожиданного не произошло. Он прекрасно знал, что так оно и будет. Что не сможет он просто так улететь на свою Землю, до самого конца изображая олимпийское спокойствие. Сколько можно себя обманывать? Сколько можно оглядываться на Леция?

— Не здесь, — сказал он серьезно.

— Здесь, — возразила она взволнованно, — сейчас.

Он хотел объяснить что-то по поводу неподходящей мебели, но руки уже привлекли ее к себе. «Только поцелую», — подумал он, — «только расстегну эту чертову молнию, а потом…»

Потом звездная сфера завертелась.

Пар из котла, кажется, вышел. Они летели обратно, сидя в мягких креслах планетолета, как будто ничего и не произошло. Иногда он сжимал ее расслабленную руку, она тихонько отвечала. На экране была голубая, серпом освещенная планета и звездная пыль.

Ольгерд опустошенно смотрел в этот экран, и видел, как рушится где-то там за спиной его дом на берегу озера, расплываются, как акварельные рисунки под дождем, дети на берегу и женщина в цветастом фартуке…

— Ольгерд, — проговорила Риция и посмотрела на него с тоской, — неужели всё вот так и кончится?

— Мне лучше улететь, Рики.

— Почему? Ну почему?!

— Твой отец мне тебя не отдаст.

— Отец? — изумилась Риция, — как он может запретить тебе?

— Я и сам не посмею, — усмехнулся Ольгерд.

— Это… потому что я наследница?

— Нет.

— Тогда почему?

— Это старая история, девочка.

Какое-то время они сидели молча. Ольгерд еще сомневался, стоит ли ей все это рассказывать. Невозможно же будет объяснить, в каком они все тогда были состоянии: он, отец, сам Леций…

— Я жду, — тихо сказала Риция.

— Это было еще на Наоле, — вздохнул Ольгерд, — я был молод, самолюбив и самонадеян. Я решил, что аппирский мутант не достоин моей сестры. Что с его стороны просто наглость даже думать об этом. Что-то в этом духе я ему и заявил.

— Как же ты мог, Ол?

— Мог.

— И что же?

— Мой отец сделал проще: он просто взял и отправил Ингерду домой. Вот, собственно, и вся история.

Риция долго сидела молча. Даже свою руку у него осторожно забрала. Он не смотрел на нее, но почему-то чувствовал, как отдаляется она от него. Вот сейчас. Сию минуту. Риция, которая всегда была его. Риция, которая всегда его слушала, шла с ним куда угодно и никогда не скрывала, что любит его. Но, видимо, был человек, которого она любила больше. Леций Лакон. Ее отец. И не человек, а аппир.

— Почему ты не говорил мне этого раньше?

— Это бы что-то изменило?

— Не знаю. Возможно.

Она сказала это со всей присущей ей серьезностью, отвернулась и закрыла глаза.

Через полчаса они были на космодроме. Дул промозглый северный ветер, небо было серым. Их рюкзаки лежали в ногах, на мокрых от прошедшего дождя плитах. Риция поправляла растрепавшиеся волосы. Ольгерд смотрел на нее.

— Летим ко мне?

— Не могу.

— Риция…

— Мне надо подумать. Обо всем.

— Ясно, — усмехнулся Ольгерд.

Она сверкнула черными глазами.

— В конце концов, мы уже простились с тобой. Чего тебе еще?

— Ничего, — сказал он, — я получил сполна.

Конс широкими шагами шел по дворцу. Леций не отмокал в своем бассейне, он ждал его в кабинете, одетый в торжественный черный костюм с золотым оплечьем и поясом. Хмурый день был за раскрытым окном, хмуро было в кабинете, хмурым было и его лицо.

— Поговорим? — ледяным тоном спросил Конс.

— Разумеется.

— Ты уже все знаешь?

— Да. Кера передал в деталях.

— И что ты на это скажешь, брат?

— Этого следовало ожидать, вот что я скажу.

— Ах, вот как?

Леций смотрел холодно, без сочувствия.

— Доигрались со своими экспериментами, — медленно и зловеще проговорил он.

— Вот так ты все вывернул?

— Я ничего не вывернул. Это твое безрассудство, Конс. И безумство твоей Флоренсии. Давно надо было понять, что никто вам не позволит родить смешанного ребенка. Это дело уже не семейное.

— Да? — Конс смотрел на него с каменным лицом, у него и в душе уже все окаменело, рвать и метать уже не хотелось. Хотелось исполнить свой долг и уничтожить чудовище, — а, по-моему, как раз семейное. Убийца среди нас. Он Индендра. И ты его прекрасно знаешь.

— Не уверен.

За окном строем стояли громадные черные ели, подпирая серое полотно пасмурного неба. Царственный брат сидел в высоком кресле как на троне, возложив руки на подлокотники. Он вел себя отнюдь не как пострадавший. Конс уже понял его теперешнюю роль: возмущенный хозяин, в государстве которого устроили бардак. Точно так же возмущалась Сия, которая считала себя главой рода Индендра. Ей не столько жаль было Аделу и ребенка, сколько ее возмущал скандал в благородном семействе.

— Подумай сам, — сказал Конс, — это Прыгун. И вдобавок тот, которого Адела прекрасно знала и любила. К тому же тот, кто был заинтересован в ее смерти. И тот, у кого была такая возможность. Не так много кандидатов остается, не правда ли?

— Я все это знаю, — поморщился Леций, — все равно никаких доказательств нет.

— Придется обойтись логикой.

— Тут одной логикой не обойдешься, Миджей. Тем более, если речь о Прыгуне. Ты думаешь, я не хочу все это распутать?

— Тогда выслушай меня и не перебивай.

— Хорошо.

— У Нриса и Кера был мотив. Но не было возможности. У Би Эра не было причин. Да и сил, пожалуй. Он постоянно в режиме «желтой луны» и из него не выходит. Сам знаешь, на «луне» далеко не прыгнешь, тем более с двойной массой. Ольгерд явно ни при чем, он землянин. Я его исключаю.

— Себя, видимо, тоже, — усмехнулся Леций.

— Разумеется. И что ты на это скажешь, брат?

— Только то, что алиби Кера никуда не годится. Он вполне мог выступать в записи, а его приятели утверждать, что он говорил в прямом эфире.

— Я тоже так думал, — сказал Конс и усмехнулся, — но потом я вспомнил одну маленькую деталь, о которой все забыли: Адела терпеть не могла Азола Кера. У него на шее она бы не повисла. Куда уж ему… зато ты у нас — женский любимчик.

Леций долго молча смотрел на него. Просто само благородство, мудрость и святость. Его энергия тускло теплилась в нем в самом слабом режиме «красного костра», он давно уже не вспыхивал «белым солнцем», хотя иногда еще был на это способен. Несмотря ни на что, он держался уверенно и был красив как ангел. Ангел в костюме дьявола.

— Я тоже слишком долго тобой любовался, — с горечью сказал Конс.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Леций.

— Только то, — проговорил Конс ледяным тоном, — что ты убил мою дочь.

— Я?! Ты что, с ума сошел?

Конс и не сомневался, что он будет отпираться.

— Хватит. Довольно сцен!.. Я давно тебя знаю, Леций. И гораздо лучше, чем другие. Ты способен на все. У тебя цель всегда оправдывает средства.

— Это все твои аргументы?

— Тебе мало?

— Конс, я твой родной брат. Ты это еще помнишь?

— У тебя было все. И мотив, и возможность. Этот несчастный ребенок разрушал все твои планы. Ты боишься, что твои ненаглядные аппиры биологически растворятся в человечестве! Ты виделся с Аделой накануне и вполне мог угостить ее отравой, тебе она вешалась на шею, когда ты появлялся… И, наконец, ты единственный, кого вообще не было на приеме.

— Железная логика, — усмехнулся Леций.

— Тебе и этого мало?

— На все это я могу сказать только одно: я не убивал твою дочь.

— Где ты был во время приема?

— Это допрос?

— Отвечай, черт возьми!

— В ванне.

— Тебя кто-нибудь там видел?

— Нет.

— Конечно, нет. Потому что ты был в палате у Аделы.

— Послушай, брат. Ты, конечно, в шоке, тебе больно. Я могу это понять. Нам всем больно. Я даже могу тебя простить за такие подозрения. Но не лучше ли нам объединиться и искать настоящего преступника?

— Тогда скажи, — холодно взглянул на него Конс, — кто из Прыгунов глотает амизот-7 после телепортации? Кто вообще его принимает? Кому не хватает своей энергии? Кто из нас поизносился больше всех и держится на наркотике? Кера? Или, может, я?

— Ты пришел надо мной поиздеваться, не так ли?

— Нет. Я пришел тебя спросить: что пачка твоего амизота делала на полу в больнице?

— Что?

— Не в палате, конечно. В коридоре. В какой Адела палате, ты знать не мог.

— Покажи.

Голос у Леция наконец дрогнул. Он медленно взял протянутую, уже распечатанную зеленую коробочку.

— И ты нашел ее там? — сухо спросил он.

— Именно там. Я знаю, что после прыжка тебя ломает. Ты тут же проглотил эти две капсулы. У тебя тряслись руки, и ты сунул пачку мимо кармана. Если можешь, разубеди меня.

Леций встал и подошел к окну. Его золотые плечи как-то сразу ссутулились. Он долго молчал.

— Если тебе этого достаточно, Миджей… что ж, можешь считать, что это я. Я устал.

— Что значит, можешь считать? Или опровергни меня, или скажи мне прямо: «Я убил твою дочь».

Леций повернулся к нему. Лицо его было перекошено.

— Да, — сказал он, — я убил твою дочь, — и больше ничего тебе объяснять не намерен. Можешь собирать Директорию!

Ольгерд бросил рюкзак на пол, заказал роботу яичницу и опустошенно сел на кровать. В его столичной квартире хозяйничал робот Мотя, поэтому порядок в отсутствие хозяина возникал идеальный. Другой, конечно, Мотя, нового поколения.

На кухне зашипело. Ольгерд сидел и тупо смотрел на себя в зеркальную стену. Он видел крепкого, матерого мужика, сурового красавца, давно уже не мальчика, которому просто положено быть умным и владеть своими чувствами. Положено… Но не дано.

Он понял, что неисправим. Что мудрым и дальновидным бывает только в периоды затишья. Что не видать ему никакой Земли и никакого дома с ласковой хозяйкой и детьми. Для этого нужно уметь любить обычную земную женщину. А Ольгерд Оорл на это органически неспособен. Его тянет только на богинь. На худой конец, на принцесс.

Собственно, ну и что? Он будет выглядеть смешным? Возможно. Не вернется на Землю. Но ведь можно жить и здесь. Да он уже и забыл там всё и всех. Труднее будет сказать всё Синеле. Но уж лучше сейчас, чем потом… И Леций сможет сколько угодно тешить свое самолюбие над поверженным Оорлом. И ради бога. Он имеет полное право. Только когда-нибудь ему это надоест.

Вот, кажется, и всё. И что? Только из-за этого отказаться от самой лучшей девушки во вселенной? От счастья говорить с ней и смотреть в ее глаза, от острейшего наслаждения, которое дает ее прекрасное юное тело. Нет, он еще не настолько окаменел и засох!

Мотя принес яичницу вместе со столом.

— Спасибо, друг, — Ольгерд взял вилку и положил в рот безвкусный кусок, аппетита не было, только голод, — что там новенького?

— За какой период? — деловито уточнил Мотя.

— За последние сутки.

— Тебе было двадцать семь звонков. Перечисляю по приоритетам: Леций, Конс, Гектор, Синела, Эр, Кера, Нрис, Флоренсия, Ингерда, Сия…

— Стоп, — сказал ему Ольгерд, — они что, сговорились что ли? Что случилось? Включи-ка мне последние новости.

Мотя показал ему запись последних новостей. Телесеть на планете была еще не развита, да и населения было маловато для теле-изобилия. Новости выходили раз в полдня, поэтому приходилось их записывать в свое отсутствие.

Репортеры потолкались на месте происшествия в дубовой роще, в больнице у Флоренсии, у Конса дома, во дворце у Леция, пытались выяснить у Гектора, что он обо всем этом думает, показали возмущенную толпу людей возле полпредства. Люди требовали срочно усмирить злобствующих аппиров или срочно увезти отсюда всех желающих. Личная трагедия семьи Индендра разрасталась во всепланетный скандал.

— Спасибо, малыш. Я сыт.

Ольгерд отодвинул тарелку и встал из-за стола. От негодования во всем его теле нарастал легкий гул, как в перегретом моторе. Прыгуны сказали бы, что он входит в режим «синего луча», он этого не видел, он просто по-человечески нервничал и думал, что чувствует сейчас Риция. И хотел быть с ней. И торопливо накинул куртку.

Обычно теплый и уютный дом Конса, в который всегда тянуло, показался серым и унылым. В нем поселилась боль. И с этим никак не хотелось смириться.

Его впустила тетя Флора, строгая, спокойная, в черном платье с глухим воротом. Он осторожно обнял ее, потом спросил, где Риция.

— В своей комнате, — сказала Флоренсия, — но, мне кажется, тебе лучше к ней не ходить.

— Почему?

— Она не в себе, Ол. Столько всего свалилось на бедную девочку!

— Я поэтому и прилетел.

— Она никого не хочет видеть. И собирается уйти из дома.

— Даже так?

— Я ее понимаю, Ол. Она не может здесь больше оставаться после того, что сделал ее отец.

— Леций? А что он сделал?

Флоренсия смотрела сухими воспаленными глазами, провалившимися вглубь узкого лица.

— Он признался. Это он убил нашу Аделу.

Ольгерд долго не мог осознать, что же он услышал.

— Не верю, — заявил он, так и не осознав, — этого быть не может.

— Вся Директория во дворце, Ол. Решают, что с ним делать.

— Подожди, Фло… тут что-то не так!

— Леций многолик. От аппиров вообще можно ожидать чего угодно. Мы с тобой люди. Нам этого не понять.

Ее спокойствие, даже смирение поражало.

— Не думал, Фло, что и тебе откажет здравомыслие. Леций! Который только и делает, что сглаживает острые углы и старается всех примирить!

— Это только имидж. Раньше он менял парики. Теперь лица.

— Не поверю никогда. Тут какая-то ошибка.

— Ол, он сам признался.

— Значит, есть причина!

— Не знаю, — вздохнула Флоренсия, — я устала думать. Иди к ней, раз пришел.

Риция тоже была в черном. Платье облегало тонкую фигуру с высокой грудью плотно, как змеиная кожа. Она стояла у большого, во всю стену, окна и смотрела, как возятся на карнизе голуби. На кровати лежал открытый чемодан и свалка из одежды рядом с ним. Невозможно было представить, что у нее на душе, если его самого знобило от возмущения и жалости.

— Что тебе? — спросила она отчужденно.

Он остановился, чувствуя между ней и собой стену. Вполне реальную энергетическую стену, которую она перед ним поставила. Конечно, они не слишком нежно расстались на космодроме, но такого он не ожидал.

— Риция, не надо, — сказал он, — я же тебе не враг.

— Ты пришел меня утешить? — усмехнулась она.

— А ты хочешь справиться с этим одна?

— Как это благородно!

Он никогда ее такой не видел. И не хотел бы видеть. Он ожидал слез, отчаяния, даже истерики, но не того, что на него будет смотреть чужое и надменное лицо. И этой стены между ними. После того, что произошло два часа назад на Кампии, под звездным куполом, это было особенно досадно.

— Я люблю тебя, Риция. Ты же это знаешь.

— Да? — она сверкнула яркими глазами, в которых блеснули слезы, и сказала презрительно, — а как ты смеешь меня любить? Кто ты такой, Ольгерд Оорл?

— Риция…

— Я Верховная Правительница, а ты кто?

— Рики, тебе плохо, девочка?

— Мне? — она снова усмехнулась сквозь слезы, — мне прекрасно! Мне лучше всех! Ты что, не понял? Скоро все Прыгуны передерутся между собой. Ни у кого из них не будет потомства. Я одна, слышишь, я одна буду управлять аппирами! И мне это по силам. Вот, кто я такая, Оорл. Как же ты смеешь меня любить?!

— Послушай, девочка, ты явно не в себе.

— Это ты не в себе! Зачем ты пришел? Не приближайся ко мне!

Ольгерд не видел, кто она сейчас: «синий луч», «зеленая звезда» или «белое солнце», хотя ее трясло от возмущения, и глаза метали молнии. Он просто сминал ее поле своим, вслепую, на ощупь, но уверенно. Это было трудно. Он чуть было не подумал к своему стыду, что девчонка сильнее его, шаг за шагом пробиваясь сквозь упругую среду и покрываясь испариной от напряжения, но дикое желание во что бы то ни стало схватить ее, встряхнуть и привести в чувство толкало его вперед. В конце концов, она дрогнула.

Ольгерд смял ее поле в гармошку. Подошел и взял за узкие горячие плечи, обтянутые черной мерцающей тканью.

— Видишь, я приблизился.

— Зачем?

— Забрать тебя. Собирай свой чемодан, и летим ко мне.

— Ол!

— Хватит! Намучились.

— Не надо меня жалеть!

— Я люблю тебя, неужели не понятно?

Риция смотрела холодно, совершенно неузнаваемым лицом, хоть и дико красивым. Глаза сверкали.

— А я никого не люблю! Понятно?! Ни тебя, ни его! Я всех ненавижу!

— Если ты о Леции, то я в это не верю. Твой отец никого не убивал. Это чушь. Это бред собачий!

— Конечно, — усмехнулась Риция, — он не мог никого убить.

— Так что же ты…

— А ты не догадываешься, почему он так сказал? Подумай! Неужели так трудно догадаться? Как ты думаешь, кого он выгораживает?

У Ольгерда как-то сами собой разжались руки.

— Он выгораживает меня, — с негодованием повторила Риция, — а кто его просил, ты мне скажи? Кто?! Зачем он это делает?! Как он посмел?!

— Но ведь это не ты, — сказал Ольгерд, качая головой, — что за бред ты тут несешь про единоличную власть? В чем ты меня хочешь убедить?

— В том, что это я убила Аделу, — вся дрожа, сказала Риция.

— Не выдумывай.

— У меня же был мотив! И возможность! Ты что, не видишь, какая я алчная, хитрая, кровожадная и мерзкая дрянь?!

— Ну, хватит!

Он сгреб ее в охапку, крепко стиснул и прикрыл ей рот губами. Она истерично подергалась, потом как-то нервно и жадно ответила на его поцелуй. Ее била дрожь. По щекам покатились слезы. И это уже было нормально.

Ситуация у бедной девочки, насколько он мог это понять, была ужасная. Ей надо было либо признать, что отец, которого она боготворит, убийца ее сестры, либо сделать вывод, что он считает таковой ее. Последнее оскорбляло ее, кажется, больше.

— Успокойся, — сказал Ольгерд, губами снимая слезы с ее лица, — если у какого-то мерзавца цель — перессорить всех Индендра, то он это делает просто гениально.

— Значит, ты не веришь, что это я?

— Господи, Риция! Ангел мой… о чем ты говоришь?

— Почему же он поверил?! Как он посмел?! Почему он считает, что я — чудовище?!

— Послушай, детка. Сейчас надо думать не об этом. Прыгуны заседают во дворце, и неизвестно, к какому решению придут. Не пора ли вмешаться в это собрание?

— Так что? — взглянула она на него влажными и вполне уже кроткими глазами, — летим?

— Нет, — сказал он, — так мы можем опоздать. Обними меня покрепче. И не мешай только. Я сам.

Ольгерд перенес ее в вестибюль дворца. С минуту они стояли, борясь с ознобом, потом целовались в том же крепком объятии, потом бежали по лестнице в зал заседаний.

В зале с голубым куполом стоял большой овальный стол с черной полированной поверхностью. В нем, как в водной глади, приглушенно отражался свет хрустальных люстр. Члены Директории расположились за этим столом. Леций находился на своем обычном месте. Он сидел, закинув ногу на ногу, возложив руки на подлокотники, в черном с золотом костюме, и на обвиняемого походил мало.

Он страшно рисковал, позволив им всем собраться. Насколько понимал Ольгерд, четверо Прыгунов одновременно, суммировав свои усилия, вполне могли помешать одному телепортировать и скрыться от возмездия. Только они могли помешать ему, и только они могли решить его судьбу. По-настоящему виновный давно бы уже прохлаждался где-нибудь на Наоле или парился в родниках у лисвисов.

Прыгуны все разом оглянулись на вошедших: маленький Би Эр в коричневом сюртуке, грозный Азол Кера в синем халате с львиными мордами, нервный Руэрто Нрис в красном камзоле с брыжами и мрачный Конс в траурном темно-фиолетовом костюме с заклепками на земной манер. Лецию оборачиваться не пришлось, он и так смотрел на дверь.

— Вас никто не звал, — хмуро сказал Азол Кера, — кажется, вы не члены Директории.

— Зато мы члены семьи, — ответила Риция.

— Вам нечего тут делать, — строго сказал Леций, глядя на нее.

— Отец!

— Я сказал, исчезни. Ты еще не доросла до таких собраний. А Оорл может остаться, если хочет.

— Почему же я не доросла? — вспыхнула Риция, — через месяц я буду совершеннолетней.

— Вот через месяц и придешь.

— Ах, вот как… — Риция подошла к нему совсем близко, у нее дрожали руки, — значит, ты считаешь меня маленькой для заседаний. Но не для убийства?

— Ты что, с ума сошла? Никто тебя тут убийцей не считает.

— Кроме тебя!

— Помолчи, Риция.

— Рики, что все это значит, черт возьми? — не выдержал Конс.

— Что?! — разгневанная Риция обернулась к нему, — а ты не понимаешь? Он решил, что его дочь — чудовище. Что ей захотелось одной управлять аппирами, что она готова пройти по трупам! Сидит и покрывает меня, как будто я в этом нуждаюсь! А ты тоже хорош, Конс! Готов убить родного брата! Вы что, с ума тут все посходили?!

Повисла напряженная пауза.

— Это плохо кончится, — усмехнулся Азол Кера, — я уже получил по морде, Леция мы чуть не приговорили, у девочки нервный срыв. Кто следующий?

— Прежде всего, — сказал Конс, — убита Адела. Вот кто пострадал. Не знаю, кого выгораживает это тип, — он бросил хмурый взгляд на Леция, — но он так и не объяснил, почему он не был на приеме, и как в больницу попали его наркотики.

— Я не собираюсь ничего объяснять, — заявил Леций.

— Какие наркотики? — удивилась Риция.

— Те, что он принимает. Амизот-7.

— Это… это, наверно, я. Да. Это я. Я была в больнице в тот день, и я отобрала у него пачку с таблетками. Наверно, там и выронила.

— А что ты делала в больнице?

— У меня была причина.

— Какая?

Риция покраснела.

— А это уже не ваше дело!

Леций встал, молча повернулся ко всем спиной и отошел к окну. Риция решительно заняла его место.

— Я готова. Нападайте на меня. Что же вы? Давайте сожрем друг друга!

— Ну что ж, — вздохнул Би Эр, — по неумолимой логике, если вы с отцом не виноваты, остаюсь только я.

Риция смутилась и как-то вся сразу потухла.

— Я не это хотела сказать, дядя Эр!

Блики от люстр беззаботно плясали на полированной поверхности стола. Черно-зеленый орнамент весело вился под потолком гибкой змейкой, пол под ногами сиял как зеркало, стены были холодно белы, за окном раскачивались на ветру могучие ели.

— Послушайте, вам не надоело? — не выдержал наконец Ольгерд, — долго вы будете перемывать друг другу кости?

— Заткнись, Ол! — рявкнул Кера, — тебя вообще никто не спрашивает!

— А придется. Хотя бы потому, что я намерен вмешаться в ваши разборки. Леция вы получите только через мой труп. А девочку — и подавно.

— По-твоему, старина Би Эр…

— По-моему, у вас у всех мания величия, Прыгуны. И это вас ослепляет. С чего вы взяли, что вам нет равных? Есть еще я. Есть и другие люди, способные телепортировать. Подозреваю, что мощные Пастухи, когда насосутся энергии, тоже на это способны. Мало ли кто был в палате у Аделы! Пока вы не расширите круг подозреваемых, ничего у вас не получится.

— Вряд ли Адела с ее ребенком помешала людям, — покачал косматой головой Кера, — вам-то что до этого? Вас много как блох в мешке… А Пастухи прыгать не могут, сколько бы они ни накачивались. Прыгуны — только Индендра.

— Хорошо, — сказал Ольгерд, приближаясь к нему, — а ты уверен, что знаешь всех Индендра?

— Этим в свое время занимался Леций, — сказал Би Эр, — он составлял генеалогическое дерево. Далеко не все потомки Аггерцеда Индендра, от которого мы ведем отсчет, Прыгуны. И вымирали они так же, как все аппиры. Нас слишком мало, Ольгерд, чтобы запутаться. Мы знаем всех.

— Значит, есть еще кто-то.

— Призрак? — усмехнулся Конс.

— Может быть, и призрак. Насколько я слышал от Риции, он проходит сквозь стены. А на что эта тварь еще способна, одному Богу известно.

— Ол, не наводи тень на плетень, — поморщился Конс, — все очень просто и очень мерзко. И не надо выдумывать каких-то тварей.

Леций все стоял у окна ко всем спиной. Как будто знать не хотел никого из присутствующих. Ольгерд подошел к нему, и встал рядом. На всякий случай. Он знал теперь, что Леций слаб и болен. Внезапного удара Конса он мог и не отразить.

— Что ты молчишь, черт подери? Твоя дочь тут ни при чем, неужели не понятно?

Леций посмотрел на него так, что ему захотелось провалиться сквозь землю. Как на мальчишку, который ровным счетом ничего не знает и не понимает в жизни. Ольгерду показалось, что он налетел с разгону на барьер. Почему-то он и мысли не допускал, что кто-то из них может быть причастен к убийству: или Леций, или Риция. От такой мысли мир просто переворачивался с ног на голову.

— Это слишком длинная история, — сказал Леций, — а ты видишь только верхушку айсберга.

Наконец зазвучал и голос Нриса, он всегда предпочитал отмалчиваться до поры до времени.

— Леций, — сказал он, — твою спину мы уже рассмотрели, — повернись лицом к собранию.

Верховный Правитель медленно повернулся и встал, сложив руки.

— Ты по-прежнему не отрицаешь, что убил Аделу? — спросил Руэрто.

— Ты смешон, — усмехнулся Леций, — вопросами в лоб истину не установишь. Я могу сказать «да», могу все отрицать. Что это тебе даст?

— Кого ты покрываешь, Леций? — сощурился Нрис, — никого ты не убивал, это ясно… но ты знаешь, кто убийца. Так?

— Знаю.

— Тебе что, легче сознаться, чем выдать его?

Леций молчал.

— Прекрати напускать туман, — сказал Конс раздраженно, — нам нужен убийца, а не мальчик для битья. Если это не ты, то кто? Она?

Риция закрыла лицо руками. Ольгерду хотелось броситься к ней, взять ее на руки и унести отсюда подальше.

— Конечно, нет, — усмехнулся Леций, — как вам такое только в голову пришло…

— Тогда кто? — настаивал Конс.

— Никто из присутствующих, — сказал Леций.

Все переглянулись. Руэрто Нрис поднялся, бледнея прямо на глазах.

— Этого не может быть, — проговорил он, — это просто глупо!.. Она… она иногда достигает «синего луча», даже «зеленой звезды»… но никогда — «белого солнца». И я еще ни разу не видел, чтобы она телепортировала!

Больше всех удивился такому срыву, кажется, сам Леций.

— Ру, о чем ты?

— Как о чем? — растерялся Руэрто, он стоял и крутил кудрявой головой, было заметно, как он нервничает.

— Я имел в виду вовсе не твою мать. Успокойся.

— Сия — не Прыгун! Иначе она была бы членом Директории!

— Разумеется.

— Ей просто незачем было убивать Аделу! Она любила ее!

Азол Кера ухмыльнулся, лениво откидываясь на спинку кресла.

— Ну вот. Еще у одного сдали нервы.

Леций подошел к столу, положил руки на полированную черную поверхность.

— Хватит на сегодня, — сказал он твердо, — завтра продолжим. И завтра я вам все расскажу. Все равно не скроешь… а теперь уходите.

Расходились медленно, в угрюмом молчании. По дороге Ольгерд вызвал такси, вовремя вспомнив, что транспорта у него нет. На улице уже сгустились серые влажные сумерки. От моря тянуло прохладой. Конс остановился у раскрытой дверцы модуля и взглянул на Рицию.

— Чего ты ждешь? Садись.

Он был устал и очень хмур.

— Нет, — она опустила глаза, — я больше у вас не живу.

Он болезненно поморщился, словно глотнул горького лекарства.

— Рики, не выдумывай, пожалуйста. Садись, Фло наверняка уже волнуется.

— Не могу, — упрямо повторила Риция.

— Что ж, — усмехнулся Конс с горечью, — вчера у меня было две дочери, сегодня — ни одной.

Он сел за руль. Дверца плавно закрыла его в кабине.

— Папа… — всхлипнула Риция, но он ее уже не слышал.

Леций покинул зал заседаний последним, как капитан тонущий корабль. Корабль тонул. Просто рассыпался на куски, как старая трухлявая калоша. И ничем нельзя было помочь, только стоять и размахивать руками. Леций даже не знал, что он чувствует: боль, досаду, зло на себя, отчаяние или просто бесконечную усталость.

Он прошел на половину Энии. Сюда никто никогда не заходил, кроме троих самых преданных слуг. Здесь стальные двери замыкались под ключ, а на окнах были решетки. В остальном все было великолепно.

Эния лежала на постели в своих покоях, белые волосы были растрепаны по стопке алых и голубых подушечек. Халат на ней был такой же бирюзовый, как и смятое покрывало. Судя по несчастной, изломанной позе, в которой она распласталась по этому покрывалу, и по грязно-серому цвету ее энергии, сил у нее уже не осталось.

Впрочем, с его появлением силы откуда-то взялись. Эния приподняла голову и осуждающе взглянула на него. Лицо ее было красиво, хотя и напоминало своей бледностью алебастровую маску.

— Ты чудовище, Леций! Почему тебя так долго не было?! Я уже умираю!

Он хотел ее убить. Задушить тут же, на месте, и покончить с этим кошмаром раз и навсегда. Но, как всегда, решимости на это не хватило.

— Ты видела новости? — спросил он хмуро.

— Видела, — усмехнулась она.

— И что ты на это скажешь?

Эния смотрела на него даже не с усмешкой, а с неприкрытым злорадством. Светлые глаза были ледяными и безжизненными. Смотреть в них было жутко.

— То, что эта дрянь оказалась достойной своего деда. Вот, что я скажу. Скоро она уберет всех Индендра со своего пути! Конс будет убивать каждого, на кого падет подозрение. А потом она убьет его самого! Оорлам тоже достанется! Всем достанется! Риция отомстит за своего деда!

Леций подождал, пока она сольет свой яд.

— Все сказала? — спросил он холодно.

— Мне плохо, — заявила она, моментально меняясь в лице, — не мучь меня, дай мне немного белого света, а еще лучше сиреневого! Ты весь сегодня желтый, желтого мне мало!

— Сегодня ты не получишь ни желтого, ни белого, — сказал он.

— Леций! — ужаснулась Эния, ползя к нему по широкой кровати, как раненый зверь, — я же умру!

— Не умрешь.

— О! Тебе захотелось поиздеваться надо мной? Да? Тебе мало, что ты лишил меня всего, что ты запер меня тут, как пленницу, что я не вижу белого света, что мне даже поговорить не с кем, ты хочешь лишить меня энергии?

— Ты — исчадье ада, Эния. Если тебя не изолировать, ты высосешь любого до последней капли. Меня толпа слуг так не изматывала, как ты одна.

Она было возмутилась, но снова прикинулась овечкой.

— Но ты же бездонный, Леций! Что тебе стоит? Ты же обещал!

— Обещал. Если ты будешь сидеть тут тихо и не высовываться.

— А я что делаю?!

— А ты телепортируешь!

Это было давно. Еще на Наоле. Совершенно пьяный и расстроенный, он вошел после банкета в свои покои с зимним садом, тогда еще хромая на больную ногу и с желтой кепкой в кармане. Кто-то из прибывших землян сообщил ему, что Ингерда вышла замуж. Ничего неожиданного в этом не было, не век же ей вспоминать аппирского урода… но эту новость он хорошо запил земной водкой.

Все шло по плану, но почему-то было пусто, и совсем не хотелось жить. Он сел на свою кровать, раздирая застежки на камзоле и напевая последнюю из звучавших в банкетном зале песен. Потом, как во сне, посреди комнаты возникла фигура женщины. Роскошной, ухоженной блондинки в черном платье и без каких-либо физических недостатков.

— Ты землянка? — спросил он изумленно, — в зале он таких красавиц не замечал.

— Нет, — сказала она, — я аппирка.

Ее энергия находилась в состоянии «белого солнца», как у Ингерды. Среди землян такое бывало, среди аппиров встречалось крайне редко, только у Прыгунов.

Спокойно, как у себя дома, она прошлась по комнате и встала рядом с ним. Леций смотрел на нее снизу вверх, ничего не понимая.

— Я твоя родственница, всесильный Леций, я дочь твоей троюродной сестры Зарии. Меня уверяли, что ты так внимателен ко всем своим родственникам!

— Разумеется. И я точно знаю, что в роду Зарии все умерли.

— Не все, как видишь.

— Я составлял генеалогическое дерево.

— Тогда ты должен знать, что Зария исчезла, а не умерла. Разве кто-то видел ее мертвой?

У него кружилась голова, думать ни о чем не хотелось. Он видел, что перед ним красивая, полная энергии женщина, которая явно может телепортировать, иначе, кто бы ее сюда пустил? Да и зачем ей было ему врать?

— Где же ты была раньше? — спросил он.

— Жизнь продолжается не только в твоем замке, — заявила она.

— Не могу спорить, — усмехнулся Леций, — так что же ты хочешь от меня?

Ответ был таким же неожиданным и смелым, как и сам визит.

— Я хочу быть твоей женой.

— Забавно, — только и смог он проговорить.

— Только на первый взгляд, — ничуть не смутилась незваная гостья, — неужели ты не хочешь, чтобы твой наследник был Прыгуном? Разве другая женщина родит тебе такого сына? И разве я не одна из самых красивых женщин на Наоле?

— Я пьян, — покачал головой Леций, — ты выбрала не самое удачное время для таких разговоров.

— Хорошо, — улыбнулась она, — не будем разговаривать, — позволь мне только любить тебя этой ночью, а утром ты сам не захочешь со мной расстаться.

— Позволяю, — усмехнулся он, — но тебе придется постараться, — я почти труп.

Она оказалась не лучше и не хуже других его наложниц, разве что тело ее было красиво и ухожено, холеное тело госпожи, но никак не служанки. Чувствовался опыт, но по всему было видно, что эта женщина привыкла, чтобы ублажали ее, а не наоборот. Чтоб исправить положение, ему все-таки самому пришлось постараться.

Утром он чувствовал себя разбитым и приписал это похмелью и усталости. Он и не подозревал, что провел ночь с дьяволицей. Роскошная Эния лежала, разметав по голубым подушкам свои длинные золотистые волосы и светилась «белой сиренью». Занятия любовью явно пошли ей на пользу.

— Хочешь, чтобы я познакомил тебя с родственниками? — спросил Леций.

— В качестве кого? — улыбнулась она, — твоей жены?

— Не выдумывай. Ты мне не жена. Но ты Индендра и наша троюродная племянница, и этого вполне достаточно.

— Меня не интересуют твои родственники! — вспыхнула Эния, — меня интересуешь только ты!

— С чего бы это?

— Я люблю тебя!

— Все не так, детка. Просто я тебе нужен.

— Ты мне больше, чем нужен. Я не смогу без тебя жить, Леций. Это правда.

Он не поверил.

Знакомство все-таки состоялось. Эния всем понравилась, хотя и говорила во многом загадками. Не до нее было. Замок кишел людьми и аппирами, все готовились к массовому переселению. Леций разрывался целыми днями между сотней дел, а поздно вечером ложился в свою постель и находил там красавицу Энию. В общем-то она была ничуть не хуже других наложниц, да и не всегда он обращал на нее внимание, чаще просто засыпал, только утром почему-то всегда болела голова и ныла поясница. Энергия устойчиво сползала к «желтой луне». И это после сна!

Если б у него было время об этом подумать! Глаза ему открыла маленькая Кеция. Однажды она приползла к нему едва живая и сказала, что госпожа Эния вытянула из нее все, госпожа Эния — черная дыра. Леций три дня провел на Пьелле, подыскивая участок для поселения и, несмотря на два межзвездных прыжка, чувствовал себя превосходно.

Он прижал к себе Кецию и быстро насытил ее «белой сиренью». Девочка сразу ожила. Она упала ему в ноги и преданно обняла его колени.

— Какое счастье, что господин вернулся!

— Как ты сказала? Эния — черная дыра?

— Госпожа Эния — вампир, — серьезно заявила Кеция, округляя свои по-детски честные глаза, — страшный вампир!

— Ты не преувеличиваешь? — усомнился он, — Эния — Индендра, как она может быть вампиром?

— Не знаю, мой прекрасный господин, — но я больше не смогу ей прислуживать. Я боюсь!

— Не бойся.

Разъяренный Леций вошел в покои Энии и увидел жуткое зрелище. Роскошная госпожа лежала на полу жалкой тряпкой, она даже головы не подняла, когда он встал над ней. Она вся была в черном облаке, даже не в сером, как его слуги без подпитки, а в безнадежно черном.

— Умираю, — простонала она.

Злость куда-то испарилась. Леций взял ее на руки, она тут же вцепилась в него, как вакуумная присоска. Пока он донес ее до кровати, он был уже наполовину опустошен. Это потом он научился защищаться от нее, а тогда просто чувствовал, как вытягивают через живот вместе с кишками, кровью и мясом всю его душу.

— Остановись, — предупредил он, — а то умру я.

— Не умрешь. Ты бездонный.

— Кто ты? — спросил он потом, когда оба они пришли в себя.

Эния лежала и смотрела на него холодными голубыми глазами.

— Я — твое наказание, Леций.

— Интересно, за что?

— Это ведь ты все разрушил. Ты затеял это переселение, ты разворошил муравейник, в котором все было разложено по полочкам, и все были на своих местах… И, наконец, это ты послал этого земного монстра к моему отцу! Как я ненавижу это чудовище! Он убил моего отца, он лишил меня всего, самой жизни! Отец всегда делился со мной энергией, у меня не было никаких проблем, пока вы не вмешались!

— Ты дочь Синора Тостры?!

— Да! И твоей сестры! И я в этом не виновата! Я не виновата, что я мутант, что я родилась вампиром, еще более жутким, чем мой отец, и я не виновата, что у меня отняли и отца, и рабов! Как мне теперь жить, Леций Лакон?

После гибели Тостры Эния поняла, что ей нужен новый донор. Причем, срочно. И Леций подходил для этого по всем статьям. Уже на следующий день, на старых и быстро таявших запасах, она телепортировала в замок Леция Лакона. Он был так щедр, что потери не заметил, даже не обратил внимания.

Леций смотрел на нее и с содроганием понимал, что перед ним, самый жуткий мутант из всех, им виденных: чудовищная смесь Тостры и Индендра. Пастух, способный прыгать, Прыгун, который запасается энергией от других, ненасытная черная яма. Проще всего и правильнее было бы сразу же ее уничтожить. Но есть разум, а есть сердце. И оно сильнее разума. Была ли виновата эта девушка, что родилась от таких родителей, что все аппиры уроды — каждый по-своему? Не она же загубила генофонд…

— Успокойся, — сказал он, — я тебя не брошу.

— Правда?!

— Если ты будешь выполнять мои условия.

Эния насторожилась.

— Какие?

— Все, — сказал он твердо, — первое: не трогать ни моих слуг, ни моих друзей.

— Это от меня не зависит!

— Что ж… тогда придется тебя изолировать.

Она лежала и рыдала, он сидел и хмуро молчал, уже понимая, что ничего хорошего его впереди не ждет.

В изоляции Эния становилась несносной, порой ему казалось, что она ненавидит весь мир. Она ненавидела всех, кому повезло больше, чем ей. Если бы не Риция, он бы, наверно, не выдержал и все рассказал Консу, да и всем остальным. Так было бы легче. Но признать, что его дочь и наследница — внучка Синора Тостры, он не мог. Тострой до сих пор пугали маленьких детей, его внучка не смогла бы стать для аппиров Верховной Правительницей. Еще хуже, если б она узнала, кто ее мать, и как она ее ненавидит.

Он запер Энию и вынужден был держать дочь подальше от своего дома. Эния не раз заявляла, что готова убить это отродье, из-за которого ее держат взаперти и никому не показывают как прокаженную, и в чем-то даже была права… Но начала она все-таки не с Риции, а с Аделы. И это чудовище он сам взлелеял в своем доме!

Леций сидел рядом с ней на смятом покрывале и пытался осознать меру своей вины. Надо было убить ее сразу? Но он все равно бы этого не смог. Может, надо было сразу признаться, во что он впутался, и кто она? Что бы это дало, кроме мук для Риции? Все равно бы он изолировал Энию, и все равно она возненавидела бы всех Индендра и Оорлов. Не надо было убивать Тостру? А как иначе?

— Да, я телепортирую, — не стала возражать Эния, — а ты хочешь, чтобы я довольствовалась этими стенами и теми прогулками, которые ты мне устраиваешь?! Я задыхаюсь здесь!

— Ты не выполнила самого главного моего условия, — сказал Леций, — никого не трогать.

— А я и не трогаю! Я только посмотрела на эту маленькую дрянь, которую ты от меня прячешь. Мне что, и этого нельзя?!

— Зачем ты убила Аделу, Эн?

— Я?!

— Можешь не притворяться. Твои таблетки валялись на полу в больнице.

— Мои?!

— Ну не мои же!

Эния почувствовала угрозу и отползла на середину кровати.

— И поэтому ты делаешь вывод, что это я убила Аделу? — прошипела она оттуда.

— Да, — кивнул Леций, — и еще потому, что больше просто некому.

— Некому?! Ты, видно, забыл про свою красавицу? Забыл, чья она внучка?

— Не смей порочить мою дочь, — с тихой яростью сказал Леций, — моя дочь — совершенство.

— Дурак! Слепой дурак! Твоя дочь — совершенная злодейка. Она отлично знает, что ей надо, и умеет притворяться. А ты слеп, как все полоумные отцы!

— Замолчи. Я прекрасно знаю, что это сделала ты.

— Нет!

— Я даже не буду тебя убивать, Эния. Я просто уйду.

— Нет!

— Ты умрешь сама.

— Ты не уйдешь! Нет! Ты не посмеешь!

— На этот раз посмею.

— Нет! Леций! Постой, я тебе все объясню!

Эния скатилась на пол и ползла к нему по ковру.

— Я была в больнице, да! Это правда! Но это было днем. Аделы там еще не было!.. У меня кончался амизот. Я принимаю его гораздо больше, чем ты мне даешь, это тоже правда. Мне нужно все больше, а ты говоришь, что это вредно… я уже не первый раз беру его в больнице, у меня даже ключ есть от сейфа, могу тебе показать… не оставляй меня, Леций, я не виновата!

Он вышел, прекрасно понимая, на какие мученья ее обрекает. Он и сам был измучен.

Дворец был пуст и погружен во тьму. Леций прошел по темным коридорам к себе в кабинет, включил компьютер, вызвал генеалогическое дерево, чтобы еще раз проверить каждую веточку. Неужели есть еще кто-то?

Задача была сложная и утомительная. Перед ним мелькали документы, интервью со свидетелями, записи, переснятые со старых носителей информации, иногда просто ссылки на рукописи…

Первым известным Прыгуном на Наоле был Аггерцед Лафид Индендра, его потомки вымирали так же быстро, как и все остальные аппиры, но среди них встречались и особо живучие. Кахс Маллей Индендра не был Прыгуном, но прожил четыреста лет. Его-то Леций и выпытывал, правда память у старика была с пробелами. Что-то он мог и упустить, чего-то не осталось в документах, что-то могло быть ошибочным, считали же Зарию умершей, а она была наложницей у Тостры…

Леций вполне допускал, что в дереве есть ошибки. Но он был уверен, что любой Прыгун — личность настолько заметная, что не смог бы всю жизнь скрываться и прятаться. Да и к чему?

А если… если эти способности у него открылись только на Пьелле? Планета ведь сама дает энергию. Обыкновенный Индендра перешел в другое качество? Но кто?.. с чего это Нрис решил, что подозревают его мать? Может, что-то замечал за ней? Как говорят земляне: «На воре и шапка горит»?.. Нет-нет, стоп. Так можно дойти и до маразма. Сия — как мать всему роду, она первая поняла, что их всех просто хотят перессорить. Разрушить Директорию изнутри. Кажется, это получается успешно…

В полночь позвонил Гектор. Он был серьезен и подтянут. В его кабинете ярко горел свет и сидело несколько человек.

— Ты не спал? — спросил он на всякий случай.

— Какой тут сон, — ответил Леций.

— Слушай меня внимательно.

— Да?

— Мои эксперты по следам в роще задержали троих сектантов.

— Быстро.

— Медлить нельзя.

— Допросили их?

— Тут же. Под гипнозом они признались, что являются членами организации «аппирские львы». Эти львы подчиняются некому Малвезу, которого мы вот-вот возьмем, а из Директории признают только Азола Кера, своего вдохновителя.

— Ясно. Кто такой этот Малвез?

— Это не тот, кто нам нужен, Леций. Своим сектантам он сказал, что на контакт с ним вышел некто из Прыгунов и пообещал отдать им беременную дочь Конса. Они и сами давно хотели ее похитить, но, поскольку Адела всегда была под охраной, это было невозможно. Для них. Но не для этого Прыгуна. Условие у него было только одно: убить ее поближе к раскопкам, чтоб ее быстро нашли. Убийство напоказ, понимаешь?

— Это мужчина? — спросил Леций взволнованно, — для него многое зависело от этого ответа.

— Он был в маске и говорил через синтезатор. Так что поди догадайся. Но, Малвезу почему-то показалось, что это женщина.

— Ну что ж, — усмехнулся Леций, надежда растаяла, — по крайней мере, не призрак… а Консу ты сообщил?

— Нет. Боюсь, он в такой ярости, что убьет всех наших пленников раньше, чем мы их допросим.

— Я заберу ваших пленников. Нечего им делать в полпредстве. Сейчас пришлю отряд внутренней охраны.

— Что ты собираешься с ними делать?

— Это решит Директория.

Леций устало откинулся на спинку кресла. Глаза сами закрывались, на сердце было тяжело. Можно было поймать Малвеза, разрезать его на части, но он не сможет сказать больше, чем знает. Маска, синтезатор речи, черный плащ, капюшон… и, кажется, женщина. Эния? Сия? Или… Риция?

Риция не раздеваясь прошла в спальню, упала на кровать и обняла подушку. Ольгерд снял с нее туфли.

— Хочешь чаю?

— Не хочу.

Он молча лег рядом, обнял ее, чувствуя сквозь мерцающую черную ткань тепло ее тела.

— Сколько всего сразу, Ол, — сказала она, — я не выдержу.

— Ты же у нас сильная.

— Я сама так думала.

— И самая красивая, — улыбнулся он.

— Неправда. Ты любил богиню, вот она была самая красивая.

— Это было давно.

— Я ее помню. Правда, я была совсем маленькая тогда, но мне было так обидно, что я совсем на нее непохожа. И что я не богиня.

— Знаешь, если б все женщины были одинаковы, это было бы ужасно.

— Ты ведь все еще любишь ее? Да?

— Никого я не люблю, кроме тебя. И никого мне не надо.

— Зачем ты так говоришь? Ты все равно улетишь на свою Землю, а я останусь здесь… Нет! Давай пока забудем об этом, иначе можно с ума сойти. Ведь ты же еще тут. Со мной?

— Я с тобой, — сказал он, снимая с нее мерцающее платье, ладони заскользили по ее горячей гладкой коже, по нежной округлости плеч и груди, по гибким стеблям послушных рук, по острым девичьим коленям, — я всегда буду с тобой. Хотя бы об этом не переживай.

— А как же…

— Скажи, ты хочешь, чтобы я остался?

Глаза у Риции вспыхнули, черные, они умели метать молнии, в ней всегда чувствовался некий дьяволенок, который и пугал, и притягивал. И не давал расслабиться.

— Хочу, — решительно сказала она, — тебя, всего, всегда! И навечно!

Расстроенная девочка исчезла. На него смотрела женщина, сильная и страстная, с гибким горячим телом, с горящими глазами, с потоком пульсирующей энергии, идущей от живота. Ольгерд снова почувствовал себя белым тигром, как там, под звездным куполом, когда они, сами не веря в то, что между ними происходит, катались по пыльному полу, пока он не догадался принести из каюты одеяла… Все было прекрасно. Все могло быть еще прекраснее. Ничего больше не говоря, он стиснул Рицию в объятьях и упал вместе с ней на подушки.

Сравниться с Рицией не мог никто. Даже Анзанта. Богиня любви могла утопить в волнах своей энергии, и это было блаженством, но она неуверенно владела своим плотным телом. Ее прекрасное тело было ей непривычно, она ощущала себя как бы отдельно от него. В тонком же мире любовь имела совсем другую форму и значение.

В Риции сочеталось и то, и другое: могучая энергия и страстное тело. А может, он просто любил ее, и все в ней казалось ему совершенным? Что-то подобное было только один раз: на песке, под дождем, с Зелой. С Зелой, которая никогда его не любила…

Риция была совсем другой. И слава Богу!

— Тебе не кажется, что мы расплавили льды на полюсах? — улыбнулась она припухшими от поцелуев губами.

— Кажется, — кивнул он, — ты просто вулкан, а не женщина.

— Вот видишь, кого ты так долго отталкивал!

— Риция, ты пропасть, в которую я боялся упасть. Или просто не хотел себе признаться, что уже падаю.

— Падай-падай! — засмеялась она.

На секунду Ольгерду показалось, что он безмерно счастлив, когда он забыл о Леции, об Ингерде, о Синеле и о том, что случилось. Просто взял и отодвинул все в сторону хоть не надолго.

— Ол, я проголодалась, — заявила Риция.

Он улыбнулся.

— Это хороший признак.

Сонный Мотя поспешил на кухню и приготовил им горячие бутерброды. Из приоткрытого окна пахло прохладной и влажной, но все-таки летней ночью, звезд в сером небе не было, только зеленая круглая луна тускло просвечивала сквозь сплошную завесу хмурых туч.

Ольгерд смотрел на сидящую за столом Рицию, такую домашнюю, в его халате, с бутербродом и чашкой чая, и ему просто не верилось, что она может тут сидеть. Он подумал, что если бы вот эту женщину он видел каждое утро и с ней бы ложился каждый вечер, ему бы это никогда не надоело. Он был бы по-идиотски счастлив, что бы там вокруг ни творилось.

— Завтра пойду к твоему отцу, — сказал он.

— Зачем?

— Сдаваться, — усмехнулся Ольгерд, — надеюсь, он меня простит.

— А если не простит? — с тревогой спросила Риция.

— Честно говоря, не знаю, — признался Ольгерд, — у меня как будто руки связаны.

— У меня тоже, — Риция грустно опустила черные глаза, — неужели мне придется разрываться между вами обоими? Хватит мне того, что я разрываюсь между ним и Консом.

— Именно этого я и не хотел. Проще было улететь.

— Нет! Только не это!

Она поставила чашку на стол, в глазах была тоска. Ольгерд взял ее на руки, отнес в спальню, положил, укрыл одеялом. И опять ему не верилось, что она лежит в его постели, она с ним, и все уже было, что только может быть, или почти все.

— Давно хотела тебя спросить, — сказала Риция, сжимая его руку.

— О чем?

— Как любят эрхи? Как это у них происходит?

Ольгерд невольно улыбнулся.

— Любовный акт — это слияние и обмен: теплом, энергией, чувствами, даже генами. Мы раскрываемся друг перед другом, насколько это возможно в нашем мире. Мы доверяем друг другу и хотим этого. Иначе, это не любовь. У эрхов почти то же самое. Они обмениваются информацией. Представь, что мы эрхи. Мне не нужен половой орган, я могу войти в тебя целиком, насколько ты меня впустишь, насколько захочешь мне открыться и познать меня. Мы можем даже превратиться в одно целое. Тогда я все о тебе узнаю, до последней капельки. А ты обо мне. Впрочем, эрхи редко допускают полное погружение. Чаще ограничиваются информацией о последнем дне.

— А как же личные секреты?

— Ты же не боишься доверять мне свое тело? Тебя не смущает, что я все о нем узнаю?

— Но это ведь тело!

— Рики, эрхи выше и чище нас. У них не бывает постыдных тайн.

— А чужие тайны, Ол? Сегодня я познаю тебя, а завтра передам всю эту информацию кому-то еще! Не хочешь же ты сказать, что у них строгая моногамия?

— Нет, конечно. Просто в этом смысле все эрхи действительно одно целое. Через эту самую любовь все всё про всех знают. И, наверное, именно в этом у них ее смысл. Эрхи очень редко размножаются… Меня тоже это смущало, Рики. Я же человек. Я скрытен по природе.

— Странно, — задумчиво проговорила Риция, — даже не знаю, хорошо это или плохо…

— Это просто не наш уровень.

— Но… это приятно?

Ольгерд улыбнулся.

— Хочешь попробовать? — спросил он.

— Как это? — изумилась Риция.

— Твоей энергии должно хватить. Ты же у нас «белое солнце». Ненадолго я могу вытащить тебя туда. Хочешь?

— Ты серьезно?

— Конечно. Я пока еще белый тигр.

— И ты… все обо мне узнаешь?

— Не все, но что-то.

— Нет, — покачала головой Риция, — лучше люби меня тут.

— У тебя есть тайны от меня? — усмехнулся Ольгерд.

— Сколько угодно, — вздохнула она.

Шахта манила своим огромным провалом. Оттуда доносился глухой шум машин, словно гудела сама земля. Миранда захлопнула контейнер и огляделась. Никого вокруг не было. Одиноко стояли в засохшей грязи несколько роботов-проходчиков в полуразобранном виде, да поднимались сучковатые, чудом уцелевшие тут дубы.

Влекомая словно на аркане своим неистребимым любопытством, Миранда решила только взглянуть, что же там, в самом начале подземелья. Посмотреть одним глазком, просто почувствовать это состояние погруженности и быстро вернуться назад.

Она сразу поняла свою ошибку. В подземелье было холодно, а, главное, темно. А у нее даже не было шлема с фонарем. Она повернулась и с ужасом поняла, что не знает, куда идти. Вдоль стен тянулись кабели, она нашла их на ощупь, но куда, в какую сторону они тянулись? И в какой из проходов она только что вошла?

Миранда быстро взяла себя в руки и решила, что ничего страшного не происходит. Она ведь где-то совсем рядом со входом. Надо только методично обойти нишу по периметру и найти коридор.

Коридоров оказалось три. Она пыталась понять по звуку, который же ведет к выходу, но ей мешали стучащие зубы. Всю свою жизнь Миранда влипала в разные истории. При всем своем авантюризме она была совершенно беспомощна. Даже сын давно уже относился к ней, как к младшей сестре. А муж просто заявил однажды, что устал ждать, пока она повзрослеет. И ушел к одной умной и серьезной женщине.

— Так тебе и надо, — отчаянно думала Миранда, дрожа от холода и неумолимо подступающего ужаса замкнутого пространства, — теперь будешь ходить тут до посинения, да еще и от Патрика схлопочешь.

План у нее был: найти по звуку какого-нибудь робота-проходчика, забраться на него и включить ему аварийную систему. Патрик сам его вызовет. Ей даже становилось смешно, когда она представляла свой выезд верхом на роботе.

Потом ей стало не до смеха. Провода привели ее в какое-то помещение, в котором пахло теплой сыростью, как при прорвавшейся канализации в подвале. Под сапогами зачавкало. На выход это было явно непохоже. От земли поднимался пар, он теплотой заструился но ногам, окутал промежность, дошел до пояса… и тут ей показалось, что это не пар, что кто-то осторожно ощупывает ее снизу доверху, как будто изучает все изгибы ее тела. Не помня себя от ужаса, Миранда завизжала, она заметалась в полной темноте, издавая такие звуки, на которые была и неспособна.

Через несколько секунд в глаза ударил луч света.

— Кто тут?! — рявкнул низкий голос Азола Кера, — что случилось?

Она так обрадовалась спасенью, что бросилась к нему, как к родному.

— Миранда?! Что ты тут делаешь, черт тебя подери?

— Я заблудилась!

— Та-ак.

— Тут совершенно темно… и кто-то хватает меня за ноги!

Кера последовательно осветил фонарем на каске все углы помещения.

— Ну? И кто тут хватает тебя за ноги?

— Не знаю. Сначала я думала, что это пар, но потом мне показалось, что это щупальца…

— Ясно. Кошмар на нервной почве.

Азол Кера хмуро смотрел на нее. Она поняла, что выглядит совершенно по-идиотски. Залезла без спроса, без фонаря, без каски, без комбинезона с обогревом в запретную зону, заблудилась, да еще вопит как резаная.

— Зачем ты пошла в подземелье? — строго и даже чуть презрительно спросил Кера, — кто тебе разрешил?

Он-то был экипирован, как надо: в свитере под горло, в комбинезоне, в сапогах, в шлеме, с рюкзаком, с кучей приборов в нем, да и сам он был большой, сильный и Прыгун. Вот ему можно было спускаться в подземелье!

— Вы тоже нарушаете технику безопасности, — попыталась защититься Миранда, — почему вы один, господин Кера? Где ваш напарник?

— Она еще будет меня учить!

У Миранды стучали зубы, она ничего не могла с этим поделать, хотя и понимала, что выглядит жалко.

— Не такая уж я нервная, — заявила она, — здесь действительно кто-то был.

— Оно и видно, — усмехнулся Азол Кера.

Оглядев свои ноги в свете фонаря, Миранда ничего особенного не заметила ни на сапогах, ни на брюках, только грязь и пыль. Но как же ей было доказать ему, что она не истеричка, и что в самом деле что-то было?

— Давайте подождем, — предложила она, стуча зубами, — оно, наверно, спряталось, и скоро опять появится.

— А ты превратишься в сосульку.

Кера снял рюкзак, отстегнул от комбинезона куртку и укутал ею Миранду, которую мелко трясло. За этот жест она почти простила ему его хамство.

— А как вы меня нашли? — спросила она.

— По голосу. Ты кричишь как аварийная сирена.

— Вообще-то трудно было удержаться.

— Ладно, сейчас я тебя вытащу. Не все ж мне твои сумки таскать. Подойди сюда. Подними руки. Обними меня.

Миранда просунула руки в огромные рукава куртки, подтянула их как могла, встала на цыпочки и послушно обняла его за шею. Свитер был влажный и колючий. Само собой как-то подумалось: когда у нее последний раз был мужчина? Что-то давно она не вдыхала мужского запаха и не чувствовала мужской силы. Ничего в ней не проснулось, никакого влечения, просто подумалось…

Азол Кера уверенно обнял ее.

— Не бойся и не сопротивляйся, поняла?

— Поняла.

— И не дрожи так, ты мне мешаешь.

— Я стараюсь, я не нарочно.

— Ладно, успокойся немного.

С минуту они так и стояли. Она почувствовала тепло, мощное, всепроникающее, согревающее каждую ее клеточку. И откуда-то появились силы, и пропал страх, и зубы перестали стучать друг об друга, и тело уже не тряслось мелкой дрожью.

Потом вздрогнул сам Азол Кера.

— Ничего себе… — проговорил он, стискивая Миранду еще крепче и отступая вместе с ней на шаг.

— Что там?!

— Ты только не бойся, — он разжал руки и дал ей повернуться.

В углу стоял мужчина. Пожилой, худой, со впалыми щеками и огромными, проваленными вглубь лица глазами. На нем была ярко-красная тога и шапочка-таблетка на гладко причесанной голове. Он был не страшен, но само его появление тут пугало своей необъяснимостью.

Кера загородил Миранду своей широкой спиной. Она понимала, что она с Прыгуном, и бояться ей нечего, но все равно было жутко.

— Кто ты? — спросил Кера.

— Я быть стар, — ответил мужчина на ломаном аппирском, — ты не быть помнив кто я. Я имя Паус Коэнтра.

Один из древних языков, поняла Миранда, кажется, А5 или Т2.

— Что ты здесь делаешь?

— Я быть забрав вас. Вы быть идя в мы.

— Чушь какую-то городит, — шепнул ей Кера.

— Он говорит, что заберет нас с собой, — перевела Миранда.

— Размечтался!

— Смотри!

Красная тога Пауса Коэнтра стала медленно стекать с него и ползти к ним по черной влажной земле.

— Азол, что он делает?! — ужаснулась Миранда.

— Вот тварь, прости господи! — выругался Кера и подхватил ее на руки, — сейчас посмотрим, чего он хочет.

Тога подползла к ним, но ног не коснулась. Алый кисель поднимался вверх, как будто окрашивая невидимую сферу.

— Я боюсь, — честно призналась Миранда.

— Не бойся. Мое поле ему не пробить.

— Почему мы не прыгаем?!

— Потому что другого случая может не быть. Я должен знать, на что это отродье способно.

— Я тоже должна знать?!

— Не отвлекай меня!

Сфера закрасилась наполовину.

— Послушай, Паус Коэнтра, — сказал Кера, — ты забыл спросить нашего согласия.

— Паус быть придя взять кеффи, эллой стать имея аллоэтто.

— Он должен что-то взять, какое-то кеффи, и передать какому-то эллою, — снова перевела Миранда, — остальные слова я не знаю.

— Кеффи — это мы с тобой.

— О, Господи!

— Тихо, сейчас я его…

Она увидела, как красная сфера, в которой они находились, раздулась, как воздушный шарик под струей гелия. Паус был сметен этой сферой и вдавлен в земляную стену. Потом, как только сфера сжалась до прежних размеров, он спокойно вышел из стены. Из другой стены вышел второй Паус, точно такой же. Из земли вырос третий.

Миранда уже не визжала, она бормотала какую-то молитву, умоляя Создателя прекратить этот кошмар. Три красные тоги стали закрашивать их сферу в три раза быстрее. Через минуту они вдвоем оказались внутри полупрозрачного багрового шара. С отчаянием Миранда заметила, что радиус этого шара уменьшается.

— Твой страх мне мешает, — сказал Азол, — они давят на меня со всех измерений. Тут даже на «голубой плазме» не вырвешься.

— Чем тебе помочь?

— Не дрожи. И представь, что ты — голубой свет. Горячий, двадцать пять тысяч градусов, как ваша звезда Спика. Хорошо представь, поняла? Ты плазма, ты взрыв, ты обогреваешь всю космическую пустоту на сотни парсек.

Миранда собралась с духом, покрепче вцепилась в его шею и постаралась все это представить. Воображения у нее было достаточно. Замирая от страха, она представляла себя голубой раскаленной звездой, заодно почему-то отмечая про себя: вот как они это делают!

Азол Кера напрягся, как будто ему надо было удержать многотонную плиту. Его могучее тело мелко задрожало, руки стиснули Миранду и впились в ее спину твердыми пальцами.

Потом было жуткое падение куда-то вниз. Как будто в шахту. Там нельзя было дышать, там нельзя было кричать, там не стучало сердце. Это было пронзительно страшно, но недолго. Потом почему-то сковал холод. Миранда увидела над собой белое словно молочный кисель небо. Вокруг пригибалось от ветра разнотравье, за ним зеленела знакомая дубовая роща. Азол Кера рухнул на колени, выронил Миранду и сам упал в траву.

Миранда лежала в зарослях ковыля и думала, какое это счастье — видеть небо, даже такое тусклое и белое, как вата, и что она никогда в жизни больше не сунется в подземелье.

— Ну что, спелеолог, — усмехнулся Азол Кера, — как ты?

— Не знаю, — проговорила она, — наверно, надо бегать, вопить и размахивать руками… неужели мы вырвались из этого шара?

Он тоже выглядел несколько озадаченным.

— Послушай, красавица, ты всегда влипаешь в такие истории? То труп найдет, то призрака…

— Да, — честно призналась Миранда, — это я умею.

— И такое сокровище примчалось на Пьеллу!

Она хотела обидеться, но поняла, что он шутит.

— Сын пришел в ужас, когда узнал, что я прилетела, — улыбнулась она.

— Еще бы!

— Вы не любите землян, господин Кера?

— Я не люблю то, что в избытке.

— Но ведь люди помогают вам, причем совершенно бескорыстно.

— Няньки тоже балуют детей бескорыстно. Мы вполне уже могли бы обойтись без нянек. Если вы не претендуете на нашу планету, почему не оставите нас в покое? Или вас так много, что вам тесно на Земле?

К серьезному спору на эту тему Миранда была совершенно не готова, да и место было неподходящее.

— Нам не тесно, — только и сказала она обиженно.

Азол Кера посмотрел на часы, потом на нее. Глаза у него оказались светло-голубые, а она почему-то думала, что черные.

— Ну, вот что, — заявил он серьезно, — до собрания еще два часа. Лети домой и приведи себя в порядок.

— Какого собрания? — удивилась Миранда.

— Директории.

— Вы хотите, чтоб я присутствовала там?!

— Мне нужен свидетель.

— Неужели вашего слова не достаточно?

Прыгун усмехнулся.

— У нас не принято верить одиночкам.

— Хорошо, — смущенно проговорила Миранда, — только как я туда попаду?

— Я залечу за тобой. Скажи мне адрес.

— Площадь Согласия, дом восемь, квартира шесть.

— Поторопись. Женщины обычно долго копаются.

— Кажется, вы и женщин не любите?

На этот вопрос он отвечать не стал.

У подъезда рабочего корпуса они расстались. Миранда зашла в свой кабинет на ватных, все еще дрожащих ногах и включила компьютер. Ей хотелось посмотреть перевод слов, которые произносил призрак, пока она их не забыла.

Через пять минут на пороге возник Патрик.

— И что это значит, мадам? — спросил он недовольно.

— Что? — не сразу поняла она.

— Твое легкомыслие, кажется, не имеет границ.

— Я только хотела…

— Ну, у тебя и темпы! Вчера она дала ему платок, а сегодня уже катается с ним по траве! Да этого типа на пушечный выстрел нельзя подпускать! Ты хоть знаешь, с кем ты связалась?

Миранда вспыхнула. Кажется, сын ничего не знал о ее походе в подземелье. Она-то думала, что ей достанется за это.

— Ты ведешь себя как легкомысленная девчонка, — продолжал возмущаться Патрик, — но если у тебя нет ума, то, может, есть хотя бы женское достоинство?

— Не кричи на меня, пожалуйста!

Патрик подошел к ней.

— Что это за вид? Что на тебе надето? Шуба с барского плеча?

— Прекрати, Пат, ты же ничего не знаешь.

— Зато я все видел.

— Я тебе все объясню.

— Ну-ну, попробуй.

— Во-первых… — Миранда чувствовала, как горят ее щеки, — я могу лежать в траве, с кем хочу.

— С этим типом — только через мой труп, — заявил сын.

— А во-вторых, все было не так.

— И как же?

— Я заблудилась в подземелье.

— Что?!

— Да. И Азол Кера меня нашел. Я замерзла, он дал мне куртку.

— Какое благородство! — усмехнулся Патрик.

— А потом мы видели призрака, — докончила Миранда.

Когда сын немного успокоился, она рассказала ему про красный шар, из которого они вырвались.

— А теперь мне надо успеть на собрание Директории, вот только перевод посмотрю.

— Знаешь, что с тобой сделают за такие самовольные экскурсии?

— Пат, не надо об этом. Лучше подскажи, как мне одеться?

— Что-нибудь темное и без бантиков.

— Ты отвезешь меня домой?

— Не могу. Не забудь пригнать модуль обратно.

До стоянки он ее все же довел.

— Ты не хочешь извиниться? — спросила Миранда.

— Хочу. Но ты тоже хороша.

— Ладно, мне пора, а то собраться не успею.

— Ма, — сказал Парик хмуро, — ты все-таки остерегайся этого типа, — мне не нравится, как он на тебя смотрит.

— По-моему, он вообще на меня не смотрит!

Дома она быстро вымыла голову, уложила пышные светлые волосы феном, подкрасила глаза и губы и перемерила с десяток платьев. Преклонения перед начальством у нее не было, да и не ее это было начальство, но перед пятью гигантами хотелось предстать достойно. Слегка волнуясь, она бегала по комнатам, рассматривая себя во всех зеркалах. Платье ей понравилось темно-серое с серебряными застежками и кнопками на карманах, вполне деловое и строгое платье, но не такое, в каком ходят на похороны. Серых туфель к нему не нашлось, пришлось надеть черные.

Азол Кера появился без десяти шесть. Миранда взглянула на него и чуть не ахнула, до того он был роскошен и величав. Его голубой аппирский халат с пышными рукавами и широким поясом был расшит драгоценными камнями, под халатом виднелся белый костюм с золотым оплечьем, на ногах — белые сапоги, косматые кудри прижаты сдвинутой на лоб шапочкой-таблеткой, тоже расшитой камнями.

— Ты готова? — спросил он деловито.

— Да, — сказала Миранда несколько смущенно, — это ничего, что я не в халате, а в платье?

— Ничего, — отозвался он презрительно, — даже Риция носит эту дрянь.

— Еще один такой комплимент, господин Кера, — возмущенно заявила оскорбленная Миранда, — и я с вами никуда не полечу. В конце концов, я не вам подчиняюсь!

Он посмотрел на нее сверху вниз, потом спокойно сказал:

— Полетишь.

Она вспыхнула, но подчинилась воле обстоятельств и быстрым шагом пошла к двери, это было лучше, чем ждать, когда тебя потащат за шкирку.

В модуле она немного успокоилась. Хам остается хамом, во что его ни одень. Почему это должно портить ей настроение? Только потому, что этот хам спас ей жизнь?

— Ты читала нашу классику? — неожиданно спросил Кера, поворачивая к ней львиную голову.

— Конечно, — сказала она, — я же готовилась.

Она готовилась только в звездолете и почти ничего не читала, но признаться в этом постеснялась.

— А легенду о Геестиоре и Кревне?

— Нет. Легенду не читала.

— Прочти.

Его огромные руки лежали на руле, на правой было два перстня, на левой — три. Миранда терпеть не могла украшения на мужчинах, но с его костюмом это непостижимым образом сочеталось.

— А вы читали нашу классику? — спросила она в свою очередь.

— Затратил определенные усилия, — усмехнулся Азол Кера, — у вас был такой народ — эллины, вот они действительно что-то создали. После них вы ничего нового не изобрели, только испортили.

Спорить с ним было бы глупо. Миранда отвернулась к боковому стеклу. Солнце, выбравшись из завесы облаков, потихоньку опускалось, чтобы осторожно сесть в медное, взволнованное море. Модуль летел вдоль побережья на восток, туда, где песчаные дюны плавно переходили в сосновые и еловые перелески.

Дворец стоял на холме, недалеко от воды. От стоянки вверх поднималась широкая белая лестница, посыпанная сосновыми иголками. Над парадным входом был огромный козырек, и под этим козырьком прогуливались охранники в форме внутренней службы. Они почтительно поклонились Кера, а на Миранду посмотрели недоуменно. Такого, видно, еще не бывало, чтобы простая рядовая землянка присутствовала на заседании Директории.

Они прошли вестибюль и какие-то коридоры, пока не попали в зал заседаний. Зал был небольшой, но с высоким потолком в хрустальных, ослепительных люстрах, пол тоже сверкал. По белым стенам вился змейкой темно-зеленый орнамент, посредине стоял овальный черный стол и сиял полированной поверхностью.

В общем, все блестело. Миранде даже захотелось зажмуриться. За столом сидело трое величественных мужчин, один благородный старик и один бог. Одеты все были по-разному. Во главе стола находился, по-видимому, сам Леций в черном костюме с золотым оплечьем. Он почему-то сразу вызывал доверие, несмотря на неприступный вид. По левую руку от него сидел Конс, его-то она уже видела, он был в синем, вполне земном костюме. Рядом с ним развалился в кресле некто с мелкими серыми кудрями до плеч, в алом, вышитом камзоле с кружевными брыжами, очевидно, Руэрто Нрис.

Старик Би Эр предпочитал бархатный сюртук под восемнадцатый век. Он сидел по правую руку от Верховного Правителя. Его морщинистое лицо, чем-то похожее на обезьянье, было вполне приветливым. О Би Эре Миранда слышала только хорошее и совсем его не боялась.

А красавцем-богом в обычной голубой куртке, если она не ошибалась, был брат Ингерды, Ольгерд. Он сидел справа от старика, как полноправный член Директории. И кто это сказал, что Прыгуны не допускают людей до своих заседаний?

Но то — Ольгерд Оорл, а то — она, самая обычная земная женщина… Немая сцена продолжалась недолго.

— Конец света, — прервал Конс всеобщее молчание, — Кера и земная красавица!

— Азол, ты не забыл, для чего мы тут собрались? — спросил Леций.

— Я все помню, — отозвался Кера, — но у меня есть новость поважнее.

— Что может быть важнее? — нахмурился Конс.

— Призрак, — решительно заявил Азол.

Миранда чувствовала себя неуютно под хмурыми взглядами Прыгунов. Кера жестом пригласил ее пройти к столу, выдвинул перед ней стул и предложил сесть. Это было весьма кстати, потому что коленки уже начали слабеть.

— Это Миранда Моут, наш новый лингвист. Мы вместе видели призрака, даже говорили с ним. Я привел ее как свидетеля.

— По-твоему, это так важно? — спросил его Леций недовольно, — у нас, между прочим, убийство, мы еще не определили убийцу, а ты собираешься заморочить нас каким-то призраком?

— А если я скажу, что он сильнее любого из нас и всех нас, вместе взятых? — усмехнулся Кера, — мало того, эта тварь настроена весьма агрессивно. Я не шучу, Конс, зря ты ухмыляешься. Мне удалось вырваться только на «фиолетовой молнии», как при межзвездном прыжке… но в следующий раз, я думаю, он этого не допустит.

— Хорошо, — кивнул Леций, — все равно Риции еще нет, — рассказывай.

И Миранда услышала всю историю в изложении Прыгуна. Оказалось, что Паус Коэнтра не больше, чем полевая структура в состоянии «красного костра», но он не есть призрак, как и два остальных Пауса. Скорее всего, все трое — не что иное, как щупальца одной неизвестной сущности полевой природы, спокойно существующей в твердом теле, выходящей как минимум в четвертое измерение и обладающей огромной энергией.

— Я не знаю его пределов, — сказал Кера, — думаю, он выпустил нас только от неожиданности, видимо, он никогда не имел дела с Прыгунами.

— Чего он, по-твоему, хотел? — спросил Би Эр, щуря и без того морщинистое лицо.

Азол Кера величественно стоял, скрестив на груди руки.

— Сожрать нас, вот что он хотел!

— Забавно! — произнес Руэрто Нрис, — полевая структура питается органикой?

— На этот раз никаких галлюцинаций не было, — сказал Кера, — у меня есть свидетель.

— А что, собственно, эта женщина делала в подземелье? — строго спросил Конс.

От волнения Миранда стиснула под столом руки. Она уже убедилась вчера, что Конс шутить не любит.

— Сопровождала меня, — ответил ему Азол.

— Это нарушение.

— Гораздо большим нарушением было бы, если бы я пошел один. Но, поскольку вам всем не до раскопок сегодня, я взял Миранду.

В эту секунду Миранда поняла, что влюбилась в него окончательно. Ее затопила благодарность к своему спасителю. Она опустила глаза и в который раз призвала себя к порядку.

— Миранда, вы что-нибудь можете добавить? — спросил ее Леций.

Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

— Да. Могу.

— Мы вас слушаем.

— Я постаралась перевести несколько слов. Похоже, Паусом был использован древне-аппирский язык под кодом Т2. Последняя фраза звучала примерно так: он пришел, чтобы забрать кеффи, чтобы какой-то эллой получил некое аллоэтто. Кеффи никак не переводится. Но, очевидно, что это добыча, то есть мы с господином Кера. Эллой — тоже непереводимо дословно, но по корню похоже на нечто объединенное. Не даром он произнес: «Вы быть идя в мы». В «мы», а не в «я». Сначала мне показалось, что он оговорился… эллой обозначает что-то общее.

— Хорошо, — одобрительно сказал Леций, — а аллоэтто?

— Дословно — событийность.

— Ясно, — кивнул Ольгерд, — информация. Ему нужна информация, а не органика.

Азол Кера наконец сел.

— Вот такая тварь завелась в нашем подземелье, — мрачно заключил он.

— Где же он был раньше? — усмехнулся Нрис, длинное лицо его было странно асимметричным и от усмешки стало совсем кривым.

— Очевидно, спал, — ответил ему Ольгерд.

— Три тысячелетия?

— Возможно. А возможно, пятнадцать лет назад эта тварь сожрала Кневха. Мы же его так и не нашли.

— Это уже твоя фантазия, Ол!

— Тут реальность кошмарней любой фантазии.

— Да-да, — поддержал Ольгерда Би Эр, — я сам видел призрак Кневха, хотя мне никто не верил.

— Мне ясно одно, — сказал Леций, — раскопки надо приостановить. Это слишком опасно. Не знаю, сколько лет эта тварь спала, но то, что она проголодалась, это несомненно. На Рицию она только облизнулась, Кера с Мирандой уже собиралась проглотить.

— Давайте ей кого-нибудь подбросим, — снова усмехнулся Нрис, — глядишь, еще на пятнадцать лет заткнется?

— Тебя, Руэрто, — буркнул Кера, — ты у нас начитан исключительно стихами, пусть она их переваривает.

— Тогда лучше тебя, ты их сам сочиняешь.

— Я бездарен, Ру, она отравится.

— Азол, — прервал их Конс, — как ты думаешь, этот призрак может иметь отношение к убийству?

— Вряд ли, — помотал косматой головой Кера, — ни по целям, ни по средствам этот Паус нам не подходит. Это наше семейное дело.

В это время все оглянулись на дверь, Миранда тоже. В зал вошла изящная девушка в мерцающем черном платье до самого пола. Женственность сочеталась в ней с подростковой угловатостью. Она была хороша, но не так необыкновенно, как отзывалась о ней Ингерда. Нормальная стройная девушка с милым правильным личиком и яркими черными глазами. Мало ли таких? Отчего, собственно, Ингерда от нее в таком восторге? Оттого, что эта девочка — Прыгунья? Или дочь Верховного Правителя?

— Я опоздала? — спросила Риция чуть взволнованно, — что тут у вас происходит?

— Садись, — велел ей Леций.

Она села рядом с Мирандой и вопросительно посмотрела на нее. Миранда поняла, что своим взглядом эта девочка может прожечь ей платье.

— Я думаю, наша гостья может быть свободна, — сказал Леций, — спасибо за информацию Миранда. Дальше мы разберемся сами.

Она тут же встала, давно чувствуя себя лишней.

— Рада, что смогла чем-то помочь.

— Думаю, мы еще увидимся. Азол, у тебя есть десять минут, чтобы проводить даму.

— Интересно, за кого ты меня принимаешь? — недовольно сказал Кера и поднялся из-за стола.

Миранда оскорблено отвернулась и направилась к двери быстрым шагом. В конце концов, она могла и сама дойти до стоянки и вызвать такси. Провожатые ей были не нужны.

— Через полчаса буду, — докончил у нее за спиной Кера, — у меня модуль, а не звездолет. И я сегодня уже напрыгался.

Она остановилась перед закрытой дверью и невольно улыбнулась.

Пока ждали Кера, все разбрелись по залу. Леций даже не знал, радоваться ему такой задержке или нет. Перед смертью, конечно, не надышишься, но есть еще хотя бы полчаса.

Он посмотрел на Рицию. Ольгерд что-то объяснял ей. Наверняка про призрак. У нее было очень серьезное лицо. Она и родилась с таким лицом, как будто знала, кем ей предстоит стать и какую ответственность на себя взвалить. Леций смотрел на нее до тех пор, пока она это не заметила и не подошла к нему.

— Папа, это ужасно, — сказала она, сверкнув черными глазами, — неужели придется закрыть раскопки?

— Придется, — ответил он, — риск слишком велик.

— Но это был не старик в лохмотьях.

— Скорее всего, его щупальца могут принимать любую форму, о которой получили информацию.

— То есть всех, кого он съел?

— Да. И Кневха в том числе.

— Это ужасно… папа, мы можем с ним справиться?

— Мы слишком мало о нем знаем, чтобы делать выводы.

— До сих пор Прыгуны никого не боялись!

— Ну что ж, пора и нам немного потрястись.

— Ты еще можешь шутить?!

Она явно нервничала, находясь в состоянии «синего луча». Это была пустая и лишняя трата энергии.

— Держи себя в руках, — сказал Леций, — сегодня ты услышишь еще много неприятного. Я долго оберегал тебя от этого, но больше нет возможности.

— О чем ты, папа?

— Скоро узнаешь.

Риция потупилась, помолчала, потом снова вскинула на него обжигающие глаза.

— Что бы ни случилось, папа, знай: я люблю тебя больше всех на свете. Ты понял? Что бы ни случилось, как бы все ни обернулось. Знай, что я люблю тебя.

Леций так и не понял, кого она хочет защитить этими словами: его или себя, но понял, что раскол неминуем.

— Спасибо, детка, — сказал он ласково, — я тоже люблю тебя больше всех в этом мире.

Они не прикоснулись друг к другу, просто обменялись белым светом. Леций смотрел, как она уходит от него по залу, его дочь, самое дорогое на свете существо, в котором все его надежды, вся радость и вся жалость, и как ее «белое солнце» снова переходит к тревожному «синему лучу».

Конс ни с кем не разговаривал. Он находился в привычной «зеленой звезде», Би Эр — в «желтой луне», Нрис почему-то нервничал и был синим как Риция. Ольгерд приятно радовал глаз «белой сиренью», режимов экономии он не знал, они ему были ни к чему. Вот уж кому Создатель отмерил сполна! Правда, «фиолетовой молнии» Ольгерд не достигал, межзвездные прыжки ему не удавались. Поэтому он и не мог считаться Прыгуном. В короткой стычке он победил бы вряд ли, зато в длительной, на износ ему равных не нашлось бы. Вот если объединить мощного Кера и неистощимого Ольгерда, это, пожалуй, будет что-то жуткое…

Азол Кера приплелся на «красном костре». Призрак выпотрошил его изрядно. Жалко было видеть его таким всклокоченным и присмиревшим.

Леций подождал, пока все расселись, потом дождался тишины.

— Мы до сих пор не знаем, почему рождаемся Прыгунами, — начал он, — и какой ген за это отвечает. Ясно одно, с определенной вероятностью Прыгуны рождаются только в династии Индендра. Для телепортации недостаточно огромной энергии. Иначе любой, кто накачался бы энергий, мог телепортировать. Но вы прекрасно знаете, как это происходит. Это прежде всего подключение к информационному полю. Нас не волнует траектория движения, мы можем даже не четко представлять, куда мы хотим попасть, мы как бы делаем заказ и оказываемся там, где нужно.

— К чему эта обзорная лекция? — насмешливо спросил Руэрто.

— К тому, — серьезно ответил Леций, — чтобы вы хорошо представили, что будет, если у Пастуха присутствует этот ген Индендра.

— Ради чего? — спросил Би Эр, — такая игра ума? Мы знаем всех Пастухов и всех Прыгунов. И никто из них не собирается скрещиваться.

— Не всех, — хмуро сказал Леций.

Он позвонил слугам. Через минуту, в полной тишине, два робота (аппирам бы он ее не доверил) равнодушно ввели в зал заседаний Энию. И сначала ее никто не даже узнал, ведь столько лет прошло!

Эния знала, что ей предстоит, и даже причесала волосы, но вид у нее был больной и жуткий: губы синие, глаза в черных кругах, кисти рук дрожали, прячась в карманах бирюзового халата. Леций дал ей энергии ровно столько, чтоб она держалась на ногах. Большего она так и не смогла от него добиться, как его ни умоляла.

— Эния?! — первым узнал ее старик.

— Дядя Би Эр!

Она хотела броситься к нему, ее черное облако жадно вытянулось в его сторону, но Леций резко усадил ее в свое кресло.

— Не смей трогать старика, — сказал он, — сиди здесь.

Эния обвела всех злыми глазами.

— Сытые голодного не поймут, — усмехнулась она синими губами, — ненавижу вас всех! Мучители! Зажравшиеся свиньи! Все для вас: мир для вас, космос для вас, энергия для вас! Что уставились? Вы не в зоопарке! Или вам нравится смотреть, как другой мучается?! А ты, маленькая стерва, и не надейся, что я буду отвечать за твои злодейства! Я вас всех ненавижу, но я никого не убивала!

Эния завыла, закусив губу. Леций встал сзади, за креслом, и стиснул ей плечи руками. На буйный припадок ей бы сил не хватило, но что-нибудь вытворить она вполне могла. К этому он привык.

— Папа, что это значит? — спросила Риция, глядя на него ужасными глазами, — кто это?

— Это твоя мать, — сказал Леций обреченно.

Девочка не дрогнула, резко вспыхнула «фиолетовой молнией» и сразу погасла, только глаза смотрели с обидой и недоумением.

— Я сам не сразу узнал, что эта женщина — вампир, — хмуро сказал Леций, обводя всех взглядом, — для меня она была только нашей родственницей, так я вам ее и представил. Когда я узнал, кто она, и кто ее отец, было уже поздно.

— И кто же ее отец? — поинтересовался Конс, поднимая наконец опущенную голову.

— Синор Тостра.

Конс смотрел на него. В нем боролись самые разные чувства, и его резкое лицо постоянно меняло выражение.

— Я виноват перед тобой, — сказал ему Леций, — и не собираюсь отпираться. Я не сомневаюсь, что это Эния убила Аделу: она ненавидит нас всех, она была в тот день в больнице, и это ее таблетки ты нашел в коридоре… я вскормил это чудовище, Конс, и на моей энергии она все это проделала.

— Это не я-а! — завизжала Эния, стараясь вырваться из его рук, — не я-а-а-а! Не слушайте его, я ему все объяснила! Но ему так больше нравится, потому что он выгораживает эту дрянь! Она рвется к власти! Она убьет всех по очереди, а потом и его самого, но он этого не понимает! Потому что он кретин! Пусти меня! Конс, защити меня, и я скажу тебе, кто убийца!

— Помолчи, женщина! — рявкнул на нее Конс.

Она вздрогнула и замолкла.

— Если я услышу от тебя еще хоть одно грубое слово о Риции, я тоже стану убийцей. И на этот раз жертвой станешь ты. Поняла?

Повисла долгая пауза. Все молчали как на похоронах.

— Поняла. Я все поняла, — заговорила Эния хрипло, — вам не нужен настоящий виновник, даже тебе, Конс. Вам нужно сохранить благочестие в вашей семейке. И вы уцепитесь за любого со стороны, на кого можно повесить это преступление! Я все поняла… Я тоже ваша родственница! Я Индендра, я жена Леция и мать этой… Но меня же как будто не существует, ведь так?! Меня нет, я никто! Я ваша раковая опухоль, великолепные Прыгуны, которую надо отрезать! Что ж, убейте меня, уничтожьте меня, очистите свое благородное семейство от позора… только это не избавит вас от трупов. А эта — как была внучкой Тостры, так и останется. Навсегда. Твоя Адела — только начало, Конс. И очень скоро ты в этом убедишься.

— Почему вы так настаиваете, — холодно спросила Риция, — что это я убила Аделу?

— Да потому что я тебя там видела! — прошипела Эния, — ты была в палате, ты ходила по ней и мерила ее шагами, ты заглядывала во все шкафы, ты даже занавески рассматривала! Зачем?!

— Затем, — спокойно ответила Риция, — что я собиралась туда ложиться.

— Ты?! — Эния рассмеялась, — ты здорова как слониха! Придумай что-нибудь получше!

Леций видел, что дочь едва сдерживается.

— Не кричите на меня, пожалуйста.

— Конечно! На тебя нельзя кричать. Тебя нельзя обвинять. За тебя тут все горой, и ты это прекрасно знаешь. Можешь выдумывать любую чушь, тебе все поверят. Потому что есть я. И им есть, кого обвинить!

Что-то нехорошо заныло у Леция в груди. Опять это жуткое подозрение. Риция, действительно, была совершенно здорова. С чего бы ей ложиться в больницу? Нет-нет, так можно и с ума сойти… Это Эния. Бьется в агонии и пытается все свалить на другого.

— Надеюсь, всем всё ясно? — спросил он, дождавшись паузы, — и все уже слышали, что говорят сектанты Малвеза. Осталось решить, что делать с ними и с ней, — он кивнул на Энию, — а потом решите, что делать со мной.

— Сектантов я убью сам, — заявил Конс, — сегодня же. И пусть кто-нибудь попробует мне помешать… Тебя, — он хмуро взглянул на Леция, — надо отправить в санаторий на Землю. Месяца на три или на полгода. Не представляю, как ты жил с такой присоской… А ее — он повернулся к Энии, — отдайте Гектору. Земляне хорошо умеют узнавать правду. Под гипнозом она сама всё расскажет.

— Так ты что, сомневаешься, что это она? — подал наконец голос усталый Азол Кера.

— Сомневаюсь, — сказал Конс.

— О! — завопила Эния! — я же говорила!

Ее черное облако метнулось к нему, принимая форму закрученной воронки, но у Конса была мощная защита. Эния снова поникла, оставшись ни с чем.

— Значит ли это, что ты подозреваешь меня? — взглянула на Конса Риция.

— Это значит только, что надо быть уверенным наверняка, прежде чем выносить приговор, — ответил ей Конс, — Эния — не Прыгун и вполне поддается гипнозу.

— Ясно, — усмехнулась Риция, — теперь мне всё ясно.

Она встала и быстро направилась к дверям.

— Риция, стой! — крикнул Леций, — вернись!

Она остановилась, оглянулась, сверкнув черными глазами.

— Внучке Тостры нечего делать в Директории, — холодно заявила она и скрылась за дверью.

Все разошлись. Леций стоял у окна, рассматривая огромные и наверняка мудрые ели, которые что-то хотели подсказать ему, но не могли. И никто не мог. Все слишком запуталось.

Он избавился наконец от Энии и переложил все на Конса. Он получил его прощение и сам его, кажется, простил. И он отравил тем самым Риции жизнь. Вот так. Как ни повернись, обязательно кому-то будет больно.

Конс повез Энию к Гектору. Теперь о ней узнают в полпредстве. Скоро о ней узнают и все аппиры. И как им объяснить, что она ему не жена, и Леций Лакон вовсе не собирался родниться с Тострой? Что Леций Лакон просто не умеет убивать слабых и безумно любит свою дочь.

Стемнело. От Гектора известий не было. Леций бродил по дворцу, не зажигая света, из зала в зал, из коридора в коридор. В спальне он увидел себя в мерцающем зеркале. Красавец Верховный Правитель загадочно смотрел на него из полумрака и казался жалким и несчастным. Все его усилия превращались в прах. Аппиры не стали самостоятельным народом, они неумолимо становились частью человечества, причем, далеко не лучшей его частью. Оторванная от него Риция все равно узнала, кто ее мать, и вряд ли теперь станет Верховной Правительницей. Эния, которой отдано столько сил и времени — убийца. Да еще в подземелье завелась какая-то немыслимая тварь, из-за которой придется свернуть раскопки…

«Почему все так?» — думал он, печально глядя в зеркало, — «и почему я так устал от всего этого? В чем я не прав, в чем?»

У него был Дворец и толпы подданных, у него была огромная сила, он уже давно не был уродом, но у него не было того, что не возбраняется даже самому заурядному аппиру: любимой женщины. Правда, и женщину он выбрал не самую обычную. Не ту, что надо бы, и теперь за это расплачивается.

Он позвонил ей. Голос дрожал, поэтому говорил он тихо.

— Я тебя не разбудил?

— Нет, — сказала Ингерда.

Халат на ней был розовый, краска с лица смыта, волосы распущены, глаза сонные. На большом экране она была как будто рядом, каждая складочка была видна на ночной рубашке под халатом. Хотелось обнять ее, уткнуться лицом ей в волосы и не дышать.

— Ты еще хочешь меня видеть? — спросил он.

Ингерда посмотрела внимательно, потом сказала:

— Прилетай.

Через минуту он уже обнимал ее. Тратить время на перелеты не хватило бы терпения.

— Леций, я знаю, что у вас произошло, — сказала она, заглядывая ему в глаза.

— От Ольгерда?

— Нет. Я только что от Флоренсии.

— Все-все знаешь? — уточнил он.

— Не знаю только, чем тебе помочь.

— Не гони меня, вот и все.

Стены тускло мерцали серо-голубым, было жарко. Они лежали без одеяла, даже врозь, только взявшись за руки. Он перебирал ее горячие влажные пальчики, по очереди поднося их к губам.

— Хочешь, мы разведем с тобой костер на берегу? — спросил он, — и все будет, как ты мечтала.

— Сейчас дождливо и ветрено, — грустно улыбнулась Ингерда, — и звезд не видно.

— А мы дождемся тепла и звездных ночей.

— К тому времени я уже улечу.

— Не улетишь, — покачал он головой, — я не выпущу твой корабль.

— Леций! — изумленно взглянула на него Ингерда, — так ты из-за меня задерживаешь вылет?

— Могу я хоть раз использовать свое служебное положение! — усмехнулся он.

— Не понимаю!

Ингерда забрала свою руку и села. Ее волосы красиво струились по спине, Леций дотянулся и поцеловал ее в спину.

— Чего ты не понимаешь?

— Почему не сказать просто: «Ингерда, я тебя люблю, останься со мной?» Неужели ты думаешь, что некому меня заменить на «Гремучем?» Извини, что я так откровенна…

— Ингерда, я тебя люблю, — сказал он и остановился.

Она повернула к нему лицо, глаза были зеленые, с расширенными в тусклом свете зрачками, рыжие волосы всколыхнулись вслед за головой, падая теперь на плечо. Она была безумно хороша.

— Но я не могу сказать тебе: «Останься», — докончил он.

— Почему? — сдержанно спросила она.

— Ты видишь, что творится на планете? Половина аппиров за людей, половина — против. Крен в любую сторону опасен. Уже и так начались ритуальные убийства. Представляешь, что начнется, если Верховный Правитель женится на землянке?

— Теперь поняла, — кивнула Ингерда, — для тебя, как всегда, дело важнее какой-то любви. Ты ничуть не изменился Леций. Ты отказался от меня тогда, на Наоле, отказываешься и сейчас. И напрасно я затеяла этот разговор.

— Я люблю тебя, Ингерда.

— Возможно… но своих капризных и неблагодарных аппиров ты любишь сильнее. Я никогда сюда больше не прилечу. Кажется, я начинаю их ненавидеть.

Выслушивать все это было больно. Но рано или поздно этот разговор должен был состояться.

— Пойми, я не свободен, Герда. Я Верховный Правитель, я все это затеял, и я за все отвечаю. Пойми, я, как правитель считаю, что приток людей на планету надо ограничить. У нас должна быть своя культура…

— Ради бога, замолчи, — перебила его Ингерда.

Отбросила волосы с плеча, легла ему на грудь и прикрыла горячими губами его губы. Он смолк и сжал ее в объятьях.

С утра было солнце. Леций выглянул в окно и сощурился.

— Вот видишь, облака рассеялись. Скоро появятся звезды.

— Да, — равнодушно сказала Ингерда, — только не для нас.

Она сидела посреди кровати, на рассвете еще более красивая, чем ночью, рыжие волосы пышной гривой рассыпались по ее точеному телу. Леций смотрел на нее и понимал, что она с ним уже простилась. Все сразу стало мрачным: и залитая утренним солнцем голубая комната, и белый город за окном, и лазурное небо над ним.

— Это все? — спросил он.

— А чего ты хотел?

Он не стал притворяться.

— Еще хоть немного побыть с тобой.

— Нет, — покачала она пышноволосой головой, — мне вполне достаточно и того, что было. А костры под звездами — это детская романтика. Забудь об этом.

В который раз пришла безумная мысль плюнуть на всех и никуда ее не отпускать, вцепиться в нее мертвой хваткой, и пусть все друг друга перережут, пусть не будет никакой Директории, никакой династии Индендра, никаких чистопородных аппиров, раз уж им суждено вымереть. Все равно они все мутанты, жалкие остатки былой цивилизации…

Потом он привычно поборол это искушение.

— Прости, — сказал он, — мне пора.

— Я знаю, — спокойно ответила Ингерда.

Он оделся, но поцеловать ее на прощание не посмел, такая она стала холодная и чужая. Вынесла ему приговор и уже приводила его в исполнение.

— Можно тебе позвонить как-нибудь?

Зеленые глаза смотрели серьезно, не мигая.

— Позвонить можно.

Дома, в привычной обстановке, Леций постарался скинуть с себя наваждение, не видеть перед собой этих глаз, забыть вкус ее губ, запах ее тела, обжигающее тепло ее плоти, красоту ее волос, россыпью лежащих на узкой спине. Его ждали дела.

Едва он дошел до кабинета, позвонил Конс.

— Ты что, спишь как мертвец? — начал он в своей обычной манере, и это радовало, потому что он становился прежним Консом, — всю ночь тебе звоню!

— Что у тебя? — спросил Леций.

— Люди Гектора допросили Энию под гипнозом.

— Ну?

Конс выразительно посмотрел на него.

— Это не она.

Сын был в мрачном настроении. Известие о приостановке раскопок сильно его расстроило.

— Не переживай так, — сказала Миранда, наливая ему кофе, — это же временно. Выкурят этого Пауса из подземелья — и все. Тебе запеканку или кашу?

— До чего же ты наивна! Как будто так просто взять и выкурить его оттуда.

— Но Прыгуны такие сильные.

— У твоих Прыгунов затряслись поджилки!

— Успокойся. В конце концов, можно начать другие раскопки. Ты без работы не останешься.

— У меня и так полно работы. Надо выводить всю технику и ставить ее на профилактику. Ты летишь со мной сегодня?

— Конечно.

— Тогда поторопись, ты же у меня копуша.

— Хорошо.

Миранда поставила перед ним тарелку с кашей, глотнула кофе и пошла одеваться.

— Шорты надевай, — крикнул Патрик, — будет жарко.

— А купальник?

— Какой еще купальник на работе!

— Ну, там же есть ручей, в обед можно было бы окунуться.

— Не выдумывай. Одну я тебя больше никуда не отпущу, а мне купаться некогда. Сиди и зубри свои языки.

Сын заглянул к ней в комнату с бутербродом в одной руке и чашкой с кофе в другой. И, наверно, воздел бы руки к небу, если б они не были заняты.

— Эта женщина сведет меня с ума! У тебя есть приличные шорты?

— Что значит, приличные?

— Хотя бы вот досюда, — он провел бутербродом чуть выше колена.

— По-твоему, у меня некрасивые ноги? — с сомнением спросила Миранда.

— Мама, ты летишь не на пляж. Постарайся выглядеть серьезно.

Приличных шорт у нее не нашлось. Она надела брюки и белую футболку.

— Завтра пойдем по магазинам, и я куплю тебе всё, что нужно, — заявил сын, — здесь несколько иная мода.

— Купи мне аппирский халат.

— Еще чего не хватало!

— Я буду ходить в нем дома.

— Ты неподражаема! Аппирский халат стоит целое состояние, а она собирается ходить в нем дома…

— Откуда же я знала?

— Они делают их из «разумной» ткани, которая принимает форму тела и срастается без швов. Риция подарила мне такую рубашку. Хочешь посмотреть?

— Конечно!

Патрик достал из своего шкафа нечто мерцающе-голубое.

— Надень! — взмолилась Миранда, — пожалуйста!

— Ма, я не люблю наряжаться.

— Ты такой красивый, Пат! И тебе так идет голубой цвет! Эта принцесса знала, что тебе подарить!

Патрик не устоял перед ее восторгом, снял футболку и надел рубашку. Застежек на ней не было, ткань по разрезу срослась сама, на стыке осталась чуть заметная полоска. Облепив мощные плечи Патрика и его торс, рубашка тускло мерцала голубым и серебристым. Он чуть-чуть одернул рукава, и они послушно удлинились.

— Ну что?

Сын был безумно хорош: голубые глаза, светлые волнистые волосы, стройное тело, открытая улыбка…

— По-моему, ты достоин любой принцессы, — заявила Миранда.

— Сколько раз тебе говорить: Риция — мой друг.

— Тогда к чему такие подарки?

— Не знаю. Она бывает непредсказуема.

Больше он говорить на эту тему не захотел. Переоделся и ушел на кухню. Миранда подкрасила губы бледно-розовым, другой ей не шел, и покидала в сумку распечатки.

Прекрасное солнечное утро, особенно после нескольких дней сплошного ненастья, никак не вдохновляло на работу. Тем более ей предстоял самый нудный этап — зубрежка слов. Лингвисты усердно корпели над переводами. Миранда же сильно отставала от них, ей столько надо было еще освоить!

В окно через занавески заглядывал солнечный луч, пахло теплой влажной землей и травой. На экране рябили столбцы слов языка Т2 и переводы, компьютер монотонно проговаривал их по алфавиту и в разнобой.

— Ну что? Как дела?

Она вздрогнула от неожиданности. В кабинет вошел Азол Кера. Без своего роскошного наряда он выглядел более доступно. Обыкновенный, косматый как лев мужчина, даже не такой огромный, как ей в первый раз показалось. Без пышного халата, без толстого вязаного свитера и комбинезона, он как будто уменьшился в размерах, и это ей понравилось. Черная водолазка облегала выпуклые сильные плечи, лицо было гладко выбрито.

— Это вы, — слегка смутилась Миранда, — доброе утро.

Кера присел на стул возле стены.

— Чем занимаешься?

— Учу язык, — объяснила она, — решила начать с Т2, ведь Паус на нем разговаривал.

— И сколько тебе понадобится времени?

— Примерно месяц.

— А всего сколько языков?

— Около десяти.

— Ладно, — усмехнулся он, — один мы сегодня одолеем.

— О чем вы? — удивилась Миранда.

— Когда ты поймешь, что я гожусь не только для переноски тяжестей?

Она покраснела.

— Не обращай на меня внимания, — сказал Кера, — смотри на экран или в свои записи. Когда устанешь, скажи.

Она отвернулась к экрану. Ничего как будто не изменилось, просто стало почему-то легко. Она только взглянула на столбцы слов и сразу поняла, что уже все их знает, как будто экранная страница целиком отпечаталась в ее памяти. Пока Миранда этому изумлялась, она поняла, что ее мозг жаждет новой информации, как разогретая мышца требует нагрузки.

Экранные страницы мелькали. Поглощение их доставляло наслаждение, от которого слегка кружилась голова. Миранда не замечала времени, процесс изучения захватил ее полностью. Хотелось запоминать еще и еще. Ей, как нищему, забредшему в пещеру с сокровищами, непременно надо было набить карманы до отказа.

Потом буквы стали плясать перед глазами, замигали цвета, появились какие-то посторонние звуки в ушах, и заломило в затылке.

— Кажется, всё, — сказала она, — я устала.

— Пойди погуляй, — посоветовал Азол Кера, — сегодня тебе достаточно… смотри только, еще чей-нибудь труп не найди.

Он встал. Она тоже.

— Спасибо, господин Кера.

— Не за что.

— Чем я могу вас отблагодарить?

— Это для общего дела, — сказал он, — занимайся своей работой.

— Непременно.

Она смотрела на него снизу вверх. Очень не хотелось, чтобы он уходил.

— А хотите чашку кофе? — спросила она.

— Хочу, — неожиданно согласился он.

Кофеварка была у Патрика. Миранда быстрым шагом направилась к нему и столкнулась в коридоре с Рицией. Та как раз выходила из диспетчерской. На ней был белый летний сарафан без лямочек и темные очки.

— Здравствуйте, Миранда, — сказала она вполне приветливо и даже чуть улыбнулась.

— Доброе утро, — ответила Миранда, ей почему-то показалось, что глаза у юной принцессы под очками заплаканные, и вся она какая-то поникшая и кроткая.

Невольно посмотрев ей вслед и отметив изящество ее походки, Миранда тут же забыла о ней и вошла к сыну.

— Немедленно скажи, как я выгляжу, — взволнованно проговорила она с порога.

Сын оторвался от своих экранов.

— Нормально.

— Ну что значит, нормально?

— Ты похожа на одуванчик, — улыбнулся Патрик, — а что случилось-то?

— Ничего, — она пожала плечом, — просто хочу выпить кофе.

— В чем же дело?

— Я заберу кофеварку?

— Забирай.

Глупый получился и короткий разговор. Патрик еще раз взглянул на нее через плечо и отвернулся.

Миранда вернулась в свой кабинет. Азол Кера исчез. Не дождался или передумал. Она разочарованно поставила кофеварку на стол рядом с компьютером, села в кресло и уставилась в окно. Перегруженный мозг ни о чем больше думать не хотел. Он тупо повторял последние услышанные фразы: «Ты похожа на одуванчик, ты похожа на одуванчик…» Скорее, на одну тычинку от одуванчика, которую несет ветром неизвестно куда.

Во дворце было прохладно, хотя в раскрытые окна янтарной гостиной врывался жаркий полдень. Отрадно было видеть двух братьев вместе, но больше радоваться было нечему. Конс сидел в кресле возле журнального столика, отделанного янтарем, Леций лежал на диване, закинув ноги в белых сапогах на бархатный валик. Ольгерд стоял у окна.

Объединяло их одно: все трое безумно любили Рицию, а подозрение неумолимо падало на нее. У Ольгерда это не укладывалось в голове, как впрочем и у Конса с Лецием.

— Куда только, черт подери, подевалось твое ясновидение! — раздраженно сказал ему Леций, — помнится, когда-то ты даже не знал, как от него избавиться.

— Для этого надо вогнать меня в сильный стресс.

— Я тебя вгоню, куда угодно, если ты мне скажешь, кто убийца.

— Не старайся. Я и сам уже вхожу в него штопором.

Леций повернул царственную голову к брату.

— Что Риция делала в больнице? Может, Флоренсия знает?

— Она не сказала ничего вразумительного. У них какие-то женские секреты, — хмуро проговорил Конс и неожиданно сорвался, — как ты можешь подозревать нашу дочь, не понимаю! — раздраженно бросил он.

— Напротив! — так же нервно ответил ему Леций, — я хочу избавить ее от подозрений. Раз и навсегда. Но если это не Эния, то кто?!

— Я всегда вам говорил, что есть кто-то еще, — вмешался Ольгерд. Новая планета, новые условия, мало ли кто из Индендра мог стать Прыгуном? Например, Сия.

— Я думал об этом, — признался Леций, — это немыслимо.

— А подозревать Рицию — мыслимо?

— У Риции хотя бы есть мотив.

— Какой? Власть? Она всегда была равнодушна к власти. И потом, у нее все будет и так, зачем ей торопить события?

— Ольгерд прав, — сказал Конс, — оставь девочку в покое. Я потерял одну дочь, и я никому не дам на растерзание вторую.

Леций взглянул на него.

— Уверяю тебя, я тоже.

Они выразительно посмотрели друг на друга. У них был свой немой язык и своя, мало кому понятная, манера общения. На то они были и близнецы.

— Я понял одно, — сказал Конс, — после того, как я чуть не убил своего младшего брата: нельзя торопиться с обвинениями, какими бы очевидными они ни казались. Потому и отправил Энию на допрос. А тем более, обвинять Сию!…

— Старшего, — недовольно поправил его Леций, — старшего брата ты чуть не убил.

— Видимо, придется все-таки убить, — фыркнул Конс, — терпеть не могу, когда яйца учат курицу.

— Тогда молчи и соблюдай субординацию.

— Это ты помолчи, мелкота, я еще не все сказал.

— Говори, уступаю, — снисходительно произнес Леций, — младшим надо уступать.

— Именно поэтому, детка, я и не буду с тобой спорить. Так вот, — голос у Конса снова стал серьезным, — я был в бешенстве, но сейчас начинаю мыслить трезво. Что толку, если мы осудим невиновного? Только сорвем свою злость, не больше.

— И что ты предлагаешь? — спросил Ольгерд.

— Смириться, — ответил Конс, — с тем, что ничего нельзя доказать. И ждать.

— Чего?

— Такая мразь не может не проявить себя еще раз.

— Звучит зловеще, — усмехнулся Ольгерд, понимая все же, что Конс прав.

— Пока мы бессильны. Все, что мы знаем, это то, что это Прыгун и, предположительно, женщина. Никаких следов и никаких доказательств у нас нет.

— Допустим, Сия — Прыгун, — проговорил Леций, — допустим, она ненавидела Аделу, это дико, но все же… была ли у нее возможность отлучиться с приема в больницу?

— Почему бы нет? — пожал плечом Конс, — она все время перемещалась по залу, все ее видели, не заметить ее было просто невозможно. Это лучший способ скрыть свое недолгое отсутствие.

— А она знала, что Адела в больнице?

— Знала. Я ей сам сказал.

Конс поднялся, поправил пояс, привычно откинул назад ото лба черные волосы и хмуро огляделся.

— Ладно. Можете тут разводить теории, сколько хотите. Можете даже Флоренсию подозревать. А я лечу на телестудию.

— Зачем? — спросил Леций.

— Затем, что мне не нравится алиби Кера.

— Семеро утверждают, что он выступал в прямом эфире. По-твоему, все врут?

— Не знаю. Но первым моим порывом было дать ему по зубам. Как ты думаешь, почему?

— Миджей! Это Ольгерд у нас ясновидящий, а не ты. А ты обыкновенный слепой Прыгун. Да еще такой несдержанный.

— Где бы ты сейчас был, — усмехнулся Конс, — если бы я был несдержанный.

— Проваливай, — сказал Леций, — ты мне надоел.

— Не расслабляйся. Я еще вернусь.

Когда он вышел, Леций сел, закинул ногу на ногу и широко раскинул руки по выпуклой спинке желтого дивана. Ольгерд понял, что дальше тянуть нет смысла. Обреченно опустившись в кресло, где только что сидел Конс, он сказал:

— Я тоже должен кое-что тебе сообщить.

Леций смотрел на него синими, чуть прищуренными глазами.

— Что же?

— Я люблю твою дочь, — выговорил наконец Ольгерд.

Сказать это было безумно трудно, он приготовился стать половиком, чтоб его потоптали и попинали ногами.

— Я в этом не сомневался, — усмехнулся Леций, — еще бы тебе не любить мою дочь.

Начало получилось довольно непредвиденным. Ольгерд ждал, по крайней мере, удивления.

— Когда-то мы с отцом помешали тебе…

— Я не злопамятен.

Глаза у Леция были спокойные, но совершенно холодные. Обольщаться, пожалуй, не стоило.

— Хочешь сказать, что спокойно отдашь мне Рицию? — спросил Ольгерд с сомнением.

— Нет, — решительно заявил Леций, глядя ему в глаза, — я не отдам тебе Рицию.

Вот этого как раз следовало ожидать. Почувствовав тупое отчаяние, словно уперся в стену, Ольгерд сказал:

— Я не отступлю так быстро, как ты.

Холод в глазах Леция сменился ледяным презрением. Куда только подевалась его дружба. Может, он и был не злопамятен, но все повторялось как в навязчивом сне.

— Моя дочь — принцесса и наследница престола. А главное — она аппирка. При чем тут ты, Ольгерд Оорл?

— Притом, что она меня любит.

— Правители не имеют права на любовь. И она это прекрасно знает. Я объяснял ей это с детства.

— Она — это не ты, — покачал головой Ольгерд, — себя можешь завязывать в любой узел, а Рицию не смей. Если б ты любил ее, ты бы позволил ей выбрать самой, с кем ей быть.

— Если б ты ее любил, — ответил Леций, — тебя бы уже тут не было. Зачем ты ее мучаешь? Кажется, у тебя есть Синела, и ты мечтаешь о Земле. Какого черта ты тут делаешь до сих пор?

— Знаешь что…

— Знаю, — Леций выглядел холодно-спокойным, но голос его дрожал от напряжения, — ты что, не видишь, что тут творится? Тебе мало Аделы? Ты хочешь, чтоб убили Рицию? Чтобы ей вспороли живот, когда она будет носить твоего ребенка?..

Неожиданно он сломался, ледяное презрение сменилось простой усталостью, он сжал виски руками.

— Ты же всё понимаешь, Ол, какого черта? До сих пор ты все делал правильно. И Синела — прекрасная женщина. Мне жаль было тебя отпускать, но я знал, что так будет лучше.

— Это была утопия. Я нужен здесь. И здесь мой дом. И Риция, да будет тебе известно, уже живет со мной.

— Безумцы, — сказал Леций с досадой, — нашли время…

— Ты что, не знаешь, как это бывает?

От холодного взгляда Леция ему захотелось провалиться.

— Слушай меня внимательно, — твердо сказал Верховный Правитель, — я не позволю подвергать свою дочь опасности, и я не позволю перемешивать людей с аппирами. Никаких смешанных браков, понятно тебе? Единственное, что ты можешь — это забрать ее на Землю. Если она на это согласится, если готова бросить нас всех и забыть свой долг, что ж, значит, так я ее воспитал… Тогда не мутите мне тут воду, улетайте, и как можно скорее. Мешать не буду.

— Кажется, это ты задерживаешь вылет, — напомнил Ольгерд.

Щека у Леция болезненно дернулась. Но он был непоколебим, как специализированный робот с жесткой программой.

— Задержки не будет, — сказал он.

Ольгерд сидел и думал: согласится Риция или нет. Отца она не ослушается, это очевидно. И опасность ей грозит вполне реальная, пока этот маньяк не пойман. Тут Леций прав. Не прав он только в том, что превращается в такого же отчаянного шовиниста, как Азол Кера. Неужели не понятно, что рано или поздно люди и аппиры перемешаются, как когда-то земные расы? Еще бы слил в один стакан две жидкости и ждал, что они не растворятся друг в друге!

Он сидел и думал, что скажет ему Риция. И что ей делать на Земле? Захочет ли она отказаться от всего, к чему привыкла и для чего родилась? Что для нее важнее? Да, она любила его с детства, всю жизнь. Но так же всю жизнь она умела управлять этой любовью и загонять ее в дальний уголок. Система ценностей у нее такая же, как у отца. И никуда она с ним не полетит.

Захотелось выпить и срочно. Ольгерд поднялся и достал из бара бутылку местного коньяка, аппиры быстро переняли земную технологию, включая форму бутылок.

— Тебе налить? — спросил он Леция.

— Самое время.

Ольгерд стоя наполнил два фужера. Неожиданно подуло сквозняком. В гостиную торопливо зашел Руэрто Нрис в белом летнем хитоне и в развевающемся малиновом плаще. Они ждали Конса, а не его, поэтому оба слегка удивились.

— Я должен кое в чем признаться, — взволнованно сказал Руэрто и занял пустое кресло Ольгерда.

— Еще один! — усмехнулся Леций, — ну-ну, я слушаю.

— Это не смешно, — покачал кудрявой головой Нрис, — особенно мне.

— Извини, мы просто немного устали. Что случилось, Ру?

Нрис посмотрел исподлобья желтыми, близко посаженными к носу глазами. На смуглых руках, нервно сжатых в кулаки, сверкали золотые браслеты.

— Это касается моей матери. Она — Прыгун.

Он выговорил это явно через силу, взял фужер Ольгерда и опрокинул содержимое себе в рот.

— Подожди, — сказал ему Леций, — не трясись так, это еще ничего не значит.

— Это ничего не значило, пока обвиняли тебя и Энию. Но теперь я не могу молчать.

Нрис вытер потные ладони о плащ.

— Возможно, это и не она… но вот, что странно…

— Что, Руэрто?

— На приеме она велела мне сидеть за столом и ждать ее. Как будто специально хотела обеспечить мне алиби. Это, конечно, может быть совпадением…

— Разумеется, — кивнул Леций, — ей-то зачем убивать Аделу? Кажется, Сия никогда не была сторонницей экстремистов, как ты или Кера, даже ссорилась с тобой по этому поводу.

— А зачем ей скрывать, что она Прыгун? Могла бы стать полноправным членом Директории. Это при ее-то властолюбии!

— Не знаю. Какие-нибудь женские тайны.

— Я схожу с ума, — признался Нрис, — Ол, плесни мне еще.

Ольгерд принес еще один фужер. Для себя. Молча разлил коньяк и сел на диван рядом с Лецием. Говорить не хотелось. Обсуждать что-то уже не было сил. Почему-то он давно подозревал Сию, она вообще ему не нравилась. Слишком была властная и во все лезла. Ему казалось, что старшая сестра близнецов могла убить кого угодно, и утешать Руэрто как Леций он бы не стал. Но он прекрасно понимал, в каком тот сейчас состоянии.

Ольгерд сам очень любил свою мать, но такой роковой парочки, как Сия со своим сыном, он еще не встречал. Эта женщина постаралась заменить ему все: жену, детей, друзей, любовниц, она отслеживала каждый его шаг, и он считал, что так и надо. Он ничего не решал без ее совета и ничего не делал без ее разрешения.

Руки у него тряслись, нижняя челюсть тоже. Нрис стучал зубами о край фужера.

— Что ей грозит, Лей?

— Пока у нас нет доказательств — ничего.

— Что же делать?

— Ждать. Когда она оступится.

— Легко сказать!

Все трое сидели в глубокой задумчивости, не зная, что и сказать, и молча поглощали содержимое фиолетовой бутылки. В полной тишине компьютер пропищал сигнал видеовызова.

— Кто там еще? — спросил Леций, отставляя фужер.

— Господин Гектор, — ответил компьютер, моргая дежурной индикацией.

— Хорошо. Буду говорить по большому экрану, — сказал Леций, решив, видимо, что звонок не интимный.

Экран вспыхнул, на нем показался Гектор в своем кабинете. Лицо было хмурое, высокий лоб с залысинами блестел от пота.

— Леций, еще одно убийство, — проговорил он без предисловий, — на этот раз убит наш человек.

— Кто? — спокойно, но, напрягаясь как перед прыжком, спросил Верховный Правитель.

— Патрик Моут.

— Патрик?!

Гектор, обычно величаво спокойный, проговорил, не скрывая отчаяния:

— Это еще не все, Леций.

— Что же еще?

— Твоя дочь…

— Что моя дочь?!

Ольгерд понял, что услышит сейчас что-то ужасное. Ему захотелось закрыть руками уши или срочно выключить экран, отмахнуться от реальности, как от кошмарного сна.

— Этот маньяк ее изнасиловал, — сказал Гектор мрачно, — Патрик пытался ему помешать, за что и поплатился.

На секунду в гостиной повисла раскаленная и вязкая как вата тишина, словно после взрыва.

— Когда это случилось? — сухо спросил Леций.

— Только что. На раскопках, в хозблоке. Мне звонили мои механики. Я сказал, что сам тебе сообщу.

— Где Риция?

— Еще там. Я немедленно туда вылетаю с экспертами.

— Тогда до встречи.

Вызов погас. Леций отвернулся от экрана и посмотрел на Ольгерда ужасным взглядом.

— Видишь, чего ты добился?! Если б не Патрик, она была бы уже мертва!

Ольгерд был в таком шоке, что не нашел возражений. Он понимал одно: какая-то чудовищная мразь посмела вцепиться в Рицию, повалить ее на пол в хозблоке с фонарями и лопатами, порвать на ней платье, кажется, Риция улетала с утра в белом сарафане… порвать ее белье, раздвинуть ее ноги, затыкая ей рот, придавить ее своей тяжестью, грубо вломиться в ее нежное тело…

Его сердце глухо стучало, вырываясь из расстегнутой рубашки, на ладонях выступил пот, поле напряженно пульсировало. Надо было срочно что-то разбить, ударить или до боли стиснуть руками.

— Значит, это не Сия, — проговорил Нрис с явным облегчением.

— И не Риция, — добавил Леций, раздавил пустой фужер и перетер его в порошок.

Наверно это и бывает вот так внезапно: сидишь, смотришь в окно, за которым обычный летний полдень, думаешь о каких-то мелочах, даже надеешься на что-то… а потом кто-то входит и говорит, что жизнь твоя переломилась пополам. Точнее, она просто кончилась, а остался от нее жалкий и мучительный хвостик, который надо как-то протянуть. И поверить в это сразу невозможно. Потому что солнце, потому что все по прежнему, даже стереостраница на экране та же, с падежами, потому что красная кофеварка стоит на рабочем столе между распечаток как ни в чем не бывало…

Миранду не хотели туда пускать. Эксперты еще не прилетели, врачи тоже. Скрея держала ее за локоть, а кто-то сзади еще и за плечи.

— Пустите, — сказала она вполне твердо, хотя сама едва держалась на ногах, — я ничего там не трону.

— Не стоит, Миранда, — посоветовал кто-то.

— Я должна это видеть.

И она увидела. С этой секунды ее затянувшееся детство кончилось. Патрик, широко раскинув руки, лежал на полу в подсобке, беспомощный как в детстве. Опаленная голова была повернута в бок, лица не было, оно было сожжено лучеметом.

Она ничего не тронула, просто села в уголке на ящик с инструментами, не в силах оторвать взгляд от сына. «Как же так?» — вертелась в голове глупая мысль, — «мы же собирались за покупками?.. ему же неудобно так лежать…»

Эксперты прилетели быстро, но еще раньше, почти сразу, появились Прыгуны. Они ничего не стали трогать. Осмотрели место происшествия и вышли. «Ты похожа на одуванчик», — повторял ее усталый мозг, — «георте, геору, георсиа, геортру…» — тупо проговаривала она про себя заученные падежи.

Эксперты что-то снимали и измеряли. Какая-то женщина с узким лицом и строгими глазами присела перед ней на корточки и протянула стакан с желтой жидкостью. Миранда выпила.

— Вот и хорошо, — сказала та, — пойдем.

— Нет.

— Пойдем отсюда. Здесь мы только мешаем.

— Куда? — безнадежно взглянула на нее Миранда, неужели было непонятно, что идти больше некуда?

— Со мной. Вставай.

Они оказались в диспетчерской. Миранда посмотрела, не сидит ли Патрик за пультом. А вдруг? Сидел же он там полчаса назад! Но никого там не было.

На диване в углу сидела Риция. Ее разорванный белый сарафан был прикрыт чьей-то огромной спецовкой. Ольгерд Оорл сжимал ее безжизненную руку. Конс и Леций стояли напротив, один в черном плаще, другой в белом. Трое самых сильных мужчин планеты, которые не смогли уберечь одну хрупкую девушку, самое дорогое для них всех существо. Это пришлось сделать Патрику. Но Патрик не Прыгун, обыкновенный человек…

— Фло, как она? — спросил Конс поворачиваясь.

— В шоке, — ответила женщина, она вела себя и говорила очень уверенно, ее хотелось слушаться.

— Присядь, Миранда.

Она села за пульт, на место Патрика. Экраны все еще горели, в топологическом объеме ползали оранжевые букашечки роботов-проходчиков.

— Ты в состоянии говорить? — спросил Леций.

Это относилось не к ней, а к Риции.

— Да, — коротко ответила та.

— Кто это был?

— Не знаю. Он напал сзади и сразу… повалил меня на пол. Мы долго боролись, но силы были примерно равны: я не смогла телепортировать, а он не смог меня утащить. Энергетически он ненамного сильнее меня, а физически, конечно, сильнее.

— Это Прыгун?

— Безусловно. Не меньше, чем «белое солнце».

— И ты его не узнала?

— Он был в маске. И потом… на нем было столько всего надето! Я даже не смогу сказать, какой он комплекции.

— А какого роста?

— Папа… мы же лежали.

— Извини, девочка. Пойми, мы должны выяснить, кто этот негодяй, и как можно скорее. Наверняка это тот же тип, что похитил Аделу.

— Кажется, круг замкнулся, — сказал Конс.

Все посмотрели на него.

— Ну не старик же это, в самом деле! И не я, и не ты, и не Ол. И не Руэрто. Интересно, какое вшивое алиби он себе придумает на этот раз?

Миранда думала, что хуже быть не может. Оказалось, может. Она поняла, что речь идет об Азоле Кера. О том, кто спас ее, но убил ее сына. Чудовище. Маньяк и убийца. Вот, кому она спешила сварить кофе. Как глупо. И как поучительно. И как больно.

— Ты что-то выяснил на студии? — спросил Леций.

— Выяснил, — сказал Конс.

Повисла напряженная пауза, и в этой тишине он сказал:

— Кера действительно выступал в прямом эфире. Но во время выступления они вставили запись народного танца. Минут на пять, не больше. При желании, если все было рассчитано, он мог успеть.

— А если у него есть алиби на этот раз? — спросил Ольгерд.

— Уверен, что нет.

Они еще посовещались. Потом Леций вызывал Кера по ручному переговорнику. Миранда тупо смотрела в окно. Там, за перепаханной техникой землей колыхалось на ветру разнотравье, мелкие розовые и синие цветочки вкраплялись в желто-зеленый и как будто посыпанный сверху серым пеплом ковер ковыля. Сердце сдавило словно обручем, трудно стало дышать, а в остальном все почему-то было как обычно. Ни слез, ни воплей, ни обморока. И странное предчувствие, что Патрик скоро придет.

Азол Кера появился мгновенно, сразу посреди комнаты. Черную водолазку он сменил на летнюю рубашку без воротника. Лицо было непроницаемо: ни страха на нем не было, ни особого огорчения. Как он мог казаться ей красивым? Обыкновенный дикарь и хам. Насильник и убийца. Где только были ее глаза?! Нельзя же влюбляться только в широкие плечи и мощные бицепсы. Впрочем, какая теперь разница? В любом случае ей уже будет не до любви.

— Тебе сообщили, что тут произошло? — спросил Леций.

— Только что, — сказал Кера и взглянул на Миранду, — мне жаль.

Она не выдержала его взгляда и опустила глаза.

— Кого тебе жаль? — спросил Конс, — парня, которого ты убил, или девочку, которую ты изнасиловал?

— Та-ак, — усмехнулся Азол, — третья серия. Или уже четвертая? Теперь я во всем виноват!

— Не юродствуй, — сказал ему Леций, — лучше объясни, где ты был с одиннадцати до половины двенадцатого.

— Я не собираюсь отчитываться, где я был. Кажется, ты тоже не мог сказать ничего вразумительного по поводу своего отсутствия.

— Твое алиби в телестудии никуда не годится, Азол.

— В самом деле?

— У тебя было пять минут во время народного танца. Где ты был в это время?

— Гулял по коридору. Или курил.

— Ты не куришь.

— Откуда я помню такую мелочь!

— Эта мелочь может стоить тебе жизни.

— Иди к черту, — презрительно заявил Азол Кера, — никто из вас меня не убьет. Почему, собственно, вы подозреваете мою персону?

— Скажи мне хоть одну причину, — так же презрительно ответил ему Конс, — почему я не должен тебя подозревать?

Азол Кера скрестил руки и усмехнулся.

— Продолжай, братец, я слушаю.

— Кто ненавидит людей? Кому поперек горла смешанные браки и дети? Кто врал, что у него есть алиби, а на самом деле его нет? Кто терпеть не может женщин? У кого столько наглости, силы и презрения к ним, чтобы изнасиловать Рицию? И кто не может сказать, где он был в это утро?

— Риция, — хмуро спросил Кера, — я похож на насильника?

— Не знаю, — тихо сказала Риция.

— Миранда, где я был в это утро?

— Не знаю, — так же тихо проговорила Миранда.

— Что ж, — усмехнулся он, — чувствую, мне не отмыться. Но и вам ничего не доказать. Вы выяснили только, что я мог это сделать. Поздравляю! Теперь докажите, что сделал.

— Докажем, — сказал Конс, — не мы, так эксперты Гектора. Потому что кроме тебя просто некому. На этот раз тебе не отвертеться.

Миранда почувствовала, что глаза заволакивает туманом. Ее обступила чернота, и она с облегчением в нее провалилась.

Ольгерд сидел и молча смотрел, как Риция укладывает только что распакованный чемодан. Он понимал, что бессилен что-то изменить в этой ситуации. Терять ее не хотелось, удержать ее он не мог.

— Где мой шарфик? — растерянно спросила она.

— Наверно, в прихожей.

— Его там нет.

— Тогда не знаю.

Собственно, не происходило ничего неожиданного. Он никогда и не предполагал, что Риция будет жить с ним. Он вообще собирался на Землю. Это последние два дня и две ночи все перевернули с ног на голову. А теперь все вставало на места.

— Прости меня, — сказала она, собрав вещи и надев туфли, — вот и все, кажется.

Ему не хотелось даже думать, во что превратится дом после ее ухода. Как он будет слоняться по комнатам, пытаясь отвлечь себя от мыслей о ней: вот здесь она сидела, тут висело ее платье, из этой чашки она пила, у этого зеркала причесывалась, а этим полотенцем он вытирал ее после душа…

— Это ты меня прости, — сказал Ольгерд, подходя к ней, но не решаясь ее обнять.

— Я хотела быть с тобой, Ол. Может даже, ничего на свете так не хотела, как этого… но жизнь распоряжается по-своему.

Все это он уже слышал. От Анзанты.

— Вот я. А вот мой дом. Решать тебе, Риция.

Она смотрела на него сухими горящими глазами, маленькая, серьезная, строгая.

— Ты же знаешь, что я все решила. Я пережила слишком много унижений за последние дни. Сначала как член семьи, которой я так гордилась и в которой, как оказалось, есть убийца. Потом как подозреваемая в таком преступлении. Вы ведь все меня подозревали, не так ли? Потом я узнала, что моя мать — вампир и ненавидит меня. Потом — что я внучка Синора Тостры, которым пугают маленьких детей. В заключение меня просто изнасиловали, как помоечную кошку. С такой репутацией я не могу стать Верховной Правительницей. И именно поэтому я ей стану. Стану, Ольгерд. Я так решила. Я не могу позволить себе сбежать на Землю. И я никого уже не в состоянии любить. Даже тебя.

Он сам донес ей чемодан до модуля, кинул его на заднее сиденье через раскрытую дверь, помог ей сесть за руль. А надо было, наверно, схватить ее, смять в охапку и никуда не отпускать. Хотя бы ее не потерять! Сколько же можно быть таким невезучим?

— Ты ведь мечтал о Земле, — сказала Риция, положив гибкие руки на руль, — о жене и о детях. И все это у тебя будет. А я как была ни при чем, так и останусь. Мне вообще нельзя иметь детей. К чему плодить чудовищ?.. Отойди, пожалуйста, я взлетаю.

Смотреть ей вслед он не стал. Он и так знал, что она летела к Лецию, что она решила жить у него. Принцесса должна жить во дворце. Дочь должна быть рядом со своим отцом, как бы это ни было больно другим. И рядом с матерью, какой бы та ни была.

До вечера он боролся с тоской и диким искушением убить Кера или быть убитым. Его удерживала только чисто человеческая законопослушность и крохотное сомнение, что вдруг это все-таки не он. Леций тоже не сомневался, что это Эния. И что вышло? А вышло, что выбор невелик: или Би Эр или Азол Кера.

Старик явно не тянул на роль сексуального маньяка. У Кера же всегда были какие-то проблемы с женщинами. Он их не любил, они его тоже. У него даже наложниц в последние годы не было, и свою мощную половую энергию он тратил, скорее всего, на прыжки по галактике. И допрыгался.

Ольгерд мучительно напрягался, пытаясь увидеть хоть клочок будущего, хоть намек на него. Но по заказу это никогда не происходило. Будущее было скрыто сплошной темной завесой неизвестности. Одно он знал точно: ни на какую Землю он не полетит, пока убийца и насильник ходит на свободе и ухмыляется.

Вечером он был у Синелы. У нее, как всегда, пахло пирожками, она ласково улыбалась и не упрекала его за долгое отсутствие. Идеальная женщина. Все в ней было родным и привычным: мягкие волосы, синие глаза, голубой халатик и фартук с подсолнухами. Почему, ну почему ему было этого мало?! Почему ему хотелось чужого, дикого, удушающего, обжигающего, мучительного и безнадежного? Почему он так по-идиотски устроен?

— Синела, я должен тебе сказать…

— Что?

— Я не могу с тобой лететь. Видишь ли…

— Не оправдывайся, Ол. Я всегда это знала.

Она ушла на середину комнаты, постояла там растерянно, потом села на диван и сцепила руки.

— Ты весь тут. С ними. И хорошо, что ты перестал наконец себя обманывать.

— Ты простишь меня когда-нибудь?

— За что? За то, что была счастлива с тобой целый год?

— Какое уж там счастье!

Синела смотрела на него и нервно стискивала руки.

— Об этом знаю только я. У каждого свое счастье, Ол.

— Прости, — сказал он еще раз.

Он вышел от Синелы как будто в пустоту, в открытый космос. Пять минут назад еще все было, все оставалось в силе, она даже не знала о Риции, ждала его и спокойно укладывала вещи. Он явился и одним махом все уничтожил.

Вечер был теплый и душный. Ольгерд шел пешком по мозаичным плитам площади Согласия. Справа возвышался тремя куполами Дворец Земного Представительства, в просторечье полпредства. Парадный вход, украшенный зеркальными шестигранными колоннами, сверкал на закате переливами белого пластимрамора. У входа толпились люди, возмущенно что-то обсуждая и, видимо, дожидаясь выхода Гектора. Можно было не сомневаться, что пассажиров у Ингерды прибавится.

— Какое тут, к черту, согласие? — подумал Ольгерд, — и кто так по-идиотски назвал площадь?..

Миранда сама не понимала, почему из нее не выкатилось ни одной слезы. Глаза были сухими. Но внутри горел костер. Он сжигал все: сердце, легкие, печень, желудок… Невозможно было ни есть, ни дышать, ни ходить, ни сидеть, ни говорить, ни уснуть хоть на минуту.

Ингерда сидела рядом. Сильная, красивая женщина, с нее можно было брать пример, она-то знала, как жить и зачем. А Миранда не знала. Зачем просыпаться утром, зачем забивать пищей желудок, сидеть за переводами никому не нужной и давно устаревшей информации, лететь домой, сворачиваться клубком на кровати и ждать, тоскливо ждать, когда же наступит утро.

— Ольгерд говорил, что на Кампии в компьютере очень много информации, — сказала Ингерда, — может, это немного отвлечет тебя? Тем более, раскопки все равно закрывают.

— Что ж, полечу на Кампий, — вздохнула Миранда, — мне все равно.

— Так не должно быть. Пойми, жизнь продолжается.

— Зачем?

— Ты молодая, ты даже моложе меня, Миранда. У тебя еще будут дети. И внуки.

— Зачем?

— Ладно, извини. Сейчас еще рано об этом говорить.

По всей квартире лежали вещи Патрика. И их невозможно было тронуть, даже переложить с места на место. Рука не поднималась. Он улыбался со стереоснимка, который Миранда поставила на стол в гостиной, как будто был с ней. И ей все еще казалось, что он скоро придет. Какая-то чудовищная несправедливость была в том, что за разборки этих монстров-Прыгунов пришлось расплачиваться ее сыну. Убивали бы друг друга, это их дело, они делят власть на планете, выживают людей, что-то друг другу доказывают… при чем же здесь обыкновенный диспетчер-землянин? Любить принцессу он не смел. А умереть за нее — пожалуйста.

Миранда, конечно, понимала, что бедная девочка ни в чем не виновата, ей самой досталось. Но в душе поднималась ненависть ко всем аппирам, вместе взятым. Особенно к Прыгунам. И особенно к одному из них. Кто бы это ни был: Азол Кера или кто-то другой, она еще ни к кому не испытывала такой непримиримой ненависти. Она еще ни разу в жизни не сталкивалась с воплощенным злом.

— Как ты можешь так далеко отпускать своего сына? — спросила она Ингерду, — как ты можешь жить спокойно, зная, что он на какой-то жуткой планете?

— Я плохая мать, — пожала плечом Ингерда, — и плохая дочь. И отвратительная жена.

Странно было от нее это слышать. Она не могла быть плохой ни в чем.

— Это я плохая мать, — усмехнулась Миранда, — ни шагу не могла ступить без Патрика, как будто он мне отец или старший брат, даже сюда примчалась за его советами… Мать должна оберегать своего сына, а у нас все было наоборот. Теперь все придется самой. Что ж, когда-то надо взрослеть, когда-то надо вырываться из розовых снов… А может, он еще придет? Еще не так поздно, только час ночи. Может, ужин разогреть?

Ингерда взяла ее за руку и посмотрела с жалостью, как на больную.

— Миранда, он не придет.

— Пойду заварю чай.

Маленькие заботы отвлекали от большого горя. И от ужасных мыслей. Все напоминало о сыне, даже скатерть, на которую он пролил вчера какао. Где он сейчас? Что с ним? Есть этот загробный мир, или нет его, просто сказочка для слабонервных? Никто еще оттуда не возвращался. И Патрик не вернется…

Последующие несколько дней слились в одно мучительное целое, без сна, без утешения, без слез. Миранда чувствовала себя роботом, который ходит, отвечает на вопросы, способен выполнять мелкие дела и слабо различать окружающее.

Впервые она очнулась на Кампии. Ольгерд объяснял ей, как общаться со станционным компьютером. Нужно было срочно сосредоточиться, и она наконец сделала над собой титаническое усилие.

Экран был плоский, полтора метра на два, биодатчики отсутствовали, голосовые команды на современном аппирском этот ископаемый кладезь информации не понимал. Приходилось работать через пульт с клавиатурой и мышку.

— Все довольно просто, — объяснял Ольгерд, — это меню управления станцией: свет, воздух, температура, блокировка дверей… Это, по-моему, бухгалтерия. Это связь, только связываться не с кем. Возможно, там сохранились тексты срочных сообщений. Это может быть интересным…

Он был так красив, что мешал сосредоточиться. Миранда никак не могла понять: почему этот бог занимается такой рутиной? Неужели только потому, что любит Рицию? Она видела, как он держал эту девушку за руку там, в диспетчерской, она видела его лицо, она все поняла. Вот он, конечно, пара для этой принцессы, не то что ее Патрик. Вот, кто ей подходит. Впрочем, какая ей разница, Патрика все равно уже нет.

Она запретила себе думать о сыне.

— Я все поняла, Ол. Спасибо. Теперь оставь меня одну. Я не могу сосредоточиться, когда кто-то рядом.

— Хорошо, — кивнул он, — не боишься?

— Мне уже нечего бояться, — сказала Миранда.

Ольгерд медленно пошел к распахнутым дверям, оглядываясь на середину зала, как будто что-то забыл там. В одиночестве действительно стало как-то жутко, но потом Миранда сосредоточилась на работе и перестала обращать внимание на непривычную обстановку. Смешно было надеяться в первый же день обнаружить что-то интересное, для начала нужно было хотя бы разобраться, где что. Отделить бухгалтерию от графиков работы космопорта, а данные по бурению скважин от медицинских карт сотрудников.

Она сидела часа три или четыре, Ольгерд несколько раз заглядывал, даже напоил ее чаем с шиповником. Миранда поняла, что устала и уже собралась прерваться, но тут взгляд ее упал на знакомое имя. Паус Коэнтра. Ее как будто током ударило.

— Ол, посмотри!

— Что там?

— Сообщение для Пауса Коэнтра: «Доклад 12–15, 20–00, Миртай, аудитория 8. Локут Фрестра 10–15, 10–00».

— И что?

— Паус Коэнтра — это имя призрака. Во всяком случае, так он нам представился.

— Этот несчастный — всего лишь один из тех, кого этот призрак сожрал, — покачал белокурой головой Ольгерд, — видно, давно он резвится на Пьелле.

— Что же он делал, когда тут никого не было? Чем питался?

— Не знаю. Возможно, просто спал.

— Наверно, этот Паус был ученым. Видишь, собирался читать доклад.

— Или слушать.

— Мне почему-то кажется, что это его доклад. Я попробую его найти. Если он тут работал, значит, мог держать информацию в общем банке.

— Но скорее, он держал эту информацию в своем персональном компьютере. Их полно по всем каютам.

— Тогда я проверю все персональные компьютеры.

— Это очень трудоемко, Миранда.

— А мне спешить некуда.

— Есть другой путь.

— Какой?

— Как следует выучить язык и поговорить с этим Паусом.

— С призраком?! Ты с ума сошел!

— Почему? — пожал плечом Ольгерд, — когда-то ведь надо.

— Тебе что, надоело жить?

Они посмотрели друг на друга.

— Не без этого, — усмехнулся белокурый бог.

— Понимаешь, — сочувственно вздохнула Миранда, — все исправимо, все со временем проходит. Кроме смерти.

— Ты не так поняла, — сказал он, — я не самоубийца. Просто кто-то должен выяснить, что это за тварь, и что ей надо. Леций слаб, Конс в трансе…

— Один ты не вырвешься, — грустно посмотрела на него Миранда, — возьми с собой Кера.

— Ты шутишь? — сверкнул глазами Ольгерд.

Она не шутила, просто хорошо помнила, что произошло тогда в подземелье.

— Нет, Ол. У него уже есть опыт. И потом, он, кажется, самый сильный из Прыгунов.

— Знаешь, как ни странно, Прыгуны никогда не мерились силой. Так что одному Богу известно, кто из них самый сильный.

— Мне кажется, что он.

— Миранда, я к этому маньяку и близко не подойду, разве что за тем, чтоб его убить.

— Ол, я все понимаю не хуже тебя: Азол Кера чудовище… но почему бы не воспользоваться его силой в критической ситуации? Пока он еще не осужден.

— Его трудно осудить: прямых улик нет. Он ходит и ухмыляется как ни в чем не бывало. А ты еще предлагаешь мне взять его в напарники? Ну, уж нет. Пусть подавится своей силой. И пусть не думает, что все это сойдет ему с рук.

— Неужели так трудно доказать, что это был Кера? — спросила Миранда немного раздраженно, ей хотелось определенности.

— Как? — усмехнулся Ольгерд, — у него нет алиби, но и следов он не оставил. Прыгуны не убегают по коридорам, они просто исчезают.

— А сперма? Можно же провести сравнительный анализ.

— Миранда, он не круглый идиот, чтобы добровольно сдавать такие анализы. Был бы ни при чем, сдал бы, а так — попробуй выжми из него хоть каплю спермы.

Миранда была серьезна, но все-таки слегка смутилась.

— В конце концов, можно взять его наложницу, — сказала она.

— Нельзя, — усмехнулся Ольгерд, — у него их нет.

Вместо разочарования она почему-то обрадовалась. Глупо, по-женски. И смутилась от этого еще больше.

— Странно, — сказала она, — такой роскошный самец — и обходится без женщин.

Ольгерда, в отличие от нее, эта тема не смущала.

— У него была жена, — спокойно объяснил он, — еще на Наоле. Девчонке просто надо было выжить, и она к нему прилепилась. Но полюбить его так и не смогла. Честно говоря, я ее прекрасно понимаю: он был волосат с ног до головы как обезьяна и любезностью никогда не отличался. А влюбилась она в землянина, с ним и живет сейчас здесь, в Менгре.

— Теперь понятно, — вздохнула Миранда, — почему он не любит ни землян, ни женщин.

— Не нам с тобой его жалеть, — жестко сказал Ольгерд, — мало ли у кого безответная любовь. Это еще не повод убивать и насиловать.

— Да, — согласилась она, — но кто же их поймет, этих аппиров?

Доклад Пауса она в этот день так и не нашла. Поздно вечером Ольгерд отвез ее домой. Проводил до самой двери. Они договорились встретиться завтра утром. Миранда прошла на кухню, включила чайник, достала из холодильника упаковку с ужином и сунула ее в печку. Перед глазами все еще стояли звезды, обступавшие их с овального экрана планетолета. Она как будто еще была песчинкой в бескрайнем космосе… пока не увидела пятно на скатерти. Сердце снова сжалось от боли. «Надо срочно постирать», — подумала она.

Потом вынула разогретый ужин, выключила чайник и поняла, что еда все равно в рот не полезет. Вздохнув и все-таки заварив себе чай, она пошла переодеться.

В гостиной горел свет. На диване, сцепив мощные руки, сидел Азол Кера. Страха не возникло. Почему-то только недоумение: как он посмел сюда явиться? Может, он и ее хочет изнасиловать? Тогда где его маска?

— Что это значит? — сдержанно спросила Миранда.

— Извини, — Азол Кера встал, — я не могу ждать тебя на лестнице.

Он был в обычной серой рубашке и брюках, гладко выбрит, причесан, насколько вообще можно было привести в порядок его шевелюру, и даже немного смущен. Она стояла и вопросительно смотрела на него. Сердце болело.

— Миранда, — сказал он хмуро, — я не убивал твоего сына.

Она молчала, не зная, что сказать. Верить? Не верить? Зачем это все? Да и какая разница, если сына все равно не вернешь?

— На этих… — Кера усмехнулся, — мне наплевать. Но ты мать, и я хочу, чтоб ты знала: Патрика убил не я.

— Возможно, — сказала она наконец, — но даже если это не вы, господин Кера, убийца выдает себя за вас. И вдохновили его именно ваши идеи и ваши речи. Это вы накаляете обстановку на планете. И ненавидите людей. Одним стало меньше, вы довольны?

— Миранда…

— Я тоже не аппир. Что вам до меня?

Он молчал, глядя в пол.

— Пожалуйста, уйдите, — требовательно проговорила Миранда, — в любом случае, я не хочу вас видеть.

— Все, что хотел, я уже сказал, — заявил Кера и направился к двери, — прощай.

Потом она долго стояла одна посреди гостиной, совершенно не понимая, что ей теперь делать. Пойти на кухню? В спальню? В ванную? Сесть на диван и посидеть, стиснув голову? Или просто упасть на пол?

Поздно вечером Ольгерд позвонил Риции. Она растерянно смотрела на него заспанными глазами из своей новой спальни во дворце отца.

— Извини, что разбудил, — сказал он.

— Ничего, — пожала она плечиком в кружевах ночной рубашки.

— Ты не могла бы завтра отвезти Миранду на Кампий?

— Могла бы. А ты?

— У меня завтра другие дела.

Он уточнил детали, пожелал ей спокойной ночи и отключился. Удивительно быстро они из любовников стали друзьями. Так же как и из друзей — любовниками. От таких резких перепадов нервная система работала с явной перегрузкой.

Плохо выспавшись, он позвонил с утра Руэрто и предупредил, что прилетит.

— Жду, — сказал Руэрто.

Спросонья он был краток. Встретила Ольгерда, тем не менее, Сия. В этом можно было не сомневаться.

— Эрто в ванной, — сказала она весьма любезно, — скоро выйдет. А что у тебя к нему?

Дама была в утреннем халате дико яркой, желто-красной расцветки, лицо уже было тщательно подкрашено, на худой шее — жемчужные россыпи. Темные волосы в распущенном виде доставали до копчика.

— Хочу пригласить его в одно местечко, — сказал Ольгерд, за улыбкой пряча раздражение.

— В какое же?

— Не для женщин.

— О! — Сия жестом пригласила его к накрытому столу в гостиной, такой же яркой и напыщенной, как ее хозяйка, — ты, кажется, заметил, что я женщина?.. Будешь с нами завтракать?

«Черт бы тебя побрал», — подумал Ольгерд, но за стол сел.

— От чашки кофе не откажусь.

Расправив полы своего дикого халата, Сия величественно опустилась в кресло, похожее на трон.

— Замечательное утро, ты не находишь?

— Да, солнечно.

Глаза у Сии были желтые, как у совы, и раскосые. Им было тесно на узком лице, и они прижимались к переносице, жуткие, умело и вызывающе подведенные черным контуром. Ольгерд часто не мог оторвать взгляд от этих желтых глаз и никак не мог понять: уродство это или красота.

— Ты что-то бледный, — сказала Сия, рассматривая его как под лупой, — неважно себя чувствуешь?

— Да нет, все в порядке.

— Хочешь, я сделаю тебе массаж головы?

— Не надо, Сия.

— Или шеи?

— Спасибо, не надо.

— Не спорь со мной.

Она не поленилась, встала со своего трона и запустила руки ему в волосы. Прикосновения были осторожны, но уверенны.

— Ну вот, сейчас тебе станет лучше.

В нишах ее помпезной гостиной стояли статуи и напольные вазы с цветами. Ольгерд постарался сосредоточить свое внимание на них, пока эта властная, красивая уродка копалась в его голове. Чувствовал он себя при этом зализанным котом.

— Что Риция? Ушла от тебя?

Она и это знала!

— Оставь Рицию в покое, — сказал Ольгерд хмуро, — а заодно — и мою голову.

— Боже мой, — усмехнулась Сия, — и почему самая красивая на свете голова у такого невоспитанного типа?

— Невоспитанного? Ты, наверно, давно не общалась с Кера.

— И неблагодарного!

— Спасибо, Сия. Я уже бодр и весел.

— То-то.

К счастью, наконец появился Нрис. Тоже в ярком халате и с мокрыми волосами. Ольгерд уже привык к ленивой неторопливости аппиров, поэтому смирился. Они позавтракали, выпили утренний кофе за светской беседой и только после этого избавились от Сии.

— Так в чем дело? — умиротворенно спросил Руэрто, развалясь на диване.

Нежное утреннее солнце разливалось через широкие окна по всей гостиной, кофейный запах перемешивался с цветочным.

— Я хочу встретиться с призраком, — сообщил ему Ольгерд, — и мне нужен напарник.

— И ты выбрал меня? — спокойно поинтересовался Руэрто, как будто его звали на рыбалку.

— А кого же?

— Собственно, больше некому, ты прав… И как ты себе это представляешь?

— Сначала ты поможешь мне освоить язык Пауса. Потом спустимся в подземелье, он сам нас найдет.

— Это-то понятно, — усмехнулся Руэрто, — а как обратно?

— Кера вырвался один, с женщиной. А нас двое.

— Так ведь и призрак поумнел.

— У нас нет выбора, Ру. Эта тварь проснулась и неизвестно, что может выкинуть в любой момент.

Руэрто лениво, как сытый кот, потянулся.

— Ладно, Оорл. Я пойду с тобой. Только матушке не говори. А то она с ума сойдет.

— Не сойдет, — усмехнулся Ольгерд, — а вот свести с ума может кого угодно!

Ночью они, экономя силы, прилетели в долину Лучников на модуле, экипировались в рабочем корпусе, совершенно опустевшем, и в последний раз все обсудили.

— Давай хлопнем по стаканчику? — предложил Нрис, надевая шлем, — в буфете должно быть.

— Чтобы перепутать все слова? — усмехнулся Ольгерд, — у меня и так в голове каша.

— Что-то мне как-то безрадостно лезть в эти казематы. Меня такая красотка ждет в постели и теплая ванна, а я тут всякой ерундой занимаюсь.

— Ванна твоя не остынет. Красотка, надеюсь, тоже.

— Ладно, пошли.

Небо было звездное. Большая ущербная луна и крохотный Кампий дружно освещали разрытую землю и стройными рядами застывшую технику. Ольгерд шел и смотрел на маленькую луну. Как будто весь мир сосредоточился в этом ярком пятнышке, забредшем в созвездие Толкователей снов. Какой там была Риция! Как сияли ее глаза под звездным куполом, как охотно отдавалось наслаждению ее послушное, гибкое тело, как жадно она его целовала и как яростно кусала в плечо. Это была сладкая боль, телесная. Теперь болит душа, вопит и кричит от возмущения, и ничего с ней, проклятой, не поделать.

Подземелье сразу пахнуло сыростью и холодом, отрезав от них и созвездия в ночном небе, и Кампий. Фонари вырывали из тьмы узкие, как кротиные ходы, коридоры и гладко срезанные пласты грунта. Как и договаривались, Ольгерд с Руэрто медленно отправились в сектор 2-15, где Кера видел призрака.

— Сколько раз ловил рыбу, — признался Нрис морщась, — но ни разу не чувствовал себя наживкой.

— Сколько раз ходил по этим коридорам, — тоже с отвращением добавил Ольгерд, — но никогда еще не было так гнусно.

— А я тебе говорил, что надо было опрокинуть по стакану.

Липкая жуть, несмотря на все волевые усилия, заполняла все существо.

— По бутылке, — усмехнулся Ольгерд.

Идти было недалеко. Они свернули в проем, ведущий в пещеру, возникшую в следствие обвала грунта, ничего интересного в ней не было, просто пустота и сырость. С потолка капало, под сапогами хлюпало и чавкало. Пахло плесенью.

— Веселое местечко, — поежился Руэрто, — даже присесть некуда.

— Умрем стоя, — мрачно пошутил Ольгерд.

Они обменивались нервными шутками, периодически прислушиваясь к жуткой тишине, в которой с нудной ритмичностью весомо и громко падали капли с потолка в лужу.

— По-моему, там кто-то ходит, — сказал Нрис, оглядываясь на проем, — слышишь?

— Нет.

— Шаги. И голоса.

Ольгерд замер. В полной тишине раздавался только стук капель.

— Ну что ж, начались слуховые галлюцинации, — заключил он, — осталось дождаться зрительных: красная мантия ползет по ногам, обтекает шею бедного Руэрто и душит, душит, душит…

— Иди к черту, — отмахнулся Нрис, — а если там в самом деле кто-то есть?

— Кто? — насмешливо взглянул на него Ольгерд, — ты можешь себе представить таких же идиотов, как мы?

— Я и нас-то плохо представляю. У меня вообще туго с воображением… Где он там, этот призрак? Два таких лакомых кусочка на блюдечке, а он зевает. Не голодный что ли?

Потом им стало не до шуток.

— Здравствуйте, — сказал глухой, хриплый голос на чистом аппирском.

Они вздрогнули и оглянулись. В углу стоял Кневх.

Кажется, они ко всему были готовы, но появление старого приятеля повергло обоих в кратковременный шок. Кневх стоял и смотрел на них, совсем не щурясь от яркого света фонарей, кряжистый, слегка сутулый, с огромными ушами, глубоко вросшими в мощный лысый череп. На нем была белая тога, величественно драпирующая его короткую шею и выступающий живот.

— Эллой считает, что забрать вас должен я, — спокойно проговорил Кневх. Руэрто Нрис и Ольгерд Оорл. Это вы. Я вас знаю.

— Мы тебя тоже, — очнулся наконец Ольгерд, — привет, Кневх.

— Я вас уже приветствовал.

— Зачем ты хочешь нас забрать?

— Так хочет эллой.

— Кто это?

— Это мы.

Ответ был странным. И отвечающий тоже мало походил на себя. У него было лицо Кневха, глаза Кневха, даже живот Кневха. Но что-то в нем было чуждое, что мешало поверить, что перед ними их старый приятель. И даже не его отчужденная манера изъясняться.

Ольгерд задумался и понял: Кневх говорил не своим голосом. От него взяли только оболочку и часть памяти, чтобы удобней было общаться. Самого же Кневха давно уже не было.

— Заметил, — шепнул Нрис, — тога уже белая, — сообразил, сволочь, с кем имеет дело. Но белый — это еще не сиреневый. И не голубой. Уж как-нибудь вырвемся из этого общежития.

— И много вас там? — спросил Ольгерд.

— Много, — был короткий ответ.

— А мы тогда зачем?

— Эллой Энгтри — открытая система. Закрытые системы нежизнеспособны. Мы должны жить и расти.

— До какого предела?

— Предела пока нет. Эллою Энгтри еще далеко до великого эллоя Магусты. Магуста сильнее и может поглотить Энгтри, как всех остальных. Нам надо расти.

— Ясно, — усмехнулся Нрис, — законы у них как у простейших на заре эволюции. Только питаются они не органическими молекулами, а высшими млекопитающими, типа таких дураков, как мы с тобой. До чего же Создатель любит повторяться! Фантазии ему что ли не хватает?

— Послушай, — начал было Ольгерд, пытаясь выудить из призрака как можно больше информации, — а если…

— Убирайтесь отсюда! — вдруг выкрикнул призрак своим, знакомым голосом, застывшее лицо его исказилось, — вы что, не понимаете, что он сожрет вас?!

— Кневх! Это ты?!

— Валите отсюда! Он сильнее! Не надейтесь на свою силу!

— Кневх, мы должны узнать как можно больше!

— Вы не успеете.

— Скажи только, он очень опасен?

— Он растет как снежный ком.

— Его можно уничтожить?

— Его может уничтожить только Магуста. Она сильнее.

— Это что еще за тварь?

— Это матка. Она отпочковывает всех, она же их и поглощает с новой информацией. Энгтри последний, кто остался, скоро она сожрет его.

— Где она сама?!

— Не знаю. Во всяком случае, не на Пьелле. Отсыпается она на необитаемых планетах, дальних, холодных. Лет по триста. А потом бодрствует на обитаемых.

— Она еще и Прыгунья? — усмехнулся Нрис.

— Она быстро обучается, — мрачно сказал Кневх, — когда-то поглотила Прыгуна, теперь вся галактика у нее в кармане… Ольгерд!

— Кневх посмотрел с ужасом, — исчезни, ради всего святого! Она еще не питалась эрхами. Представляешь, что будет, если она сожрет тебя?!

— Значит, Энгтри — щенок по сравнению с этой Магустой?

— С ней — да. Но вам от него не вырваться!.. Ну вот!

Как и в рассказе Кера, тога белым киселем стала стекать с грузного тела Кневха. Лицо его снова окаменело. Совершенно бесцветным, посторонним голосом он сказал:

— Вы пойдете со мной.

— Хватит, — заявил Нрис, — рвем отсюда к черту, — нечего эту липкую дрянь кормить Прыгунами и эрхами. До таких деликатесов она еще не доросла.

Не имея никаких возражений, Ольгерд кивнул и напрягся. Происходило это всегда как бы помимо его сознания. Он концентрировал всю энергию в солнечном сплетении и представлял черный узкий канал или трубу. В конце этой трубы была цель. Он не знал, какая сила его переносит, в его задачу входило только подчиниться этой силе.

На этот раз трубы не возникло. Он завис где-то в черной невесомости, потом, словно отброшенный батутом, вернулся обратно. Руэрто стоял рядом, нервно насвистывая похоронный марш. Белый кисель подбирался к ногам.

— Азол предупреждал, что эта тварь многомерна.

— Знаю. Давай попробуем вместе.

Они обнялись и все сделали так, как договорились, как давно отрепетировали и отработали. Все у них получилось хорошо, даже в канал вошли. Только вырваться не удалось. И на этот раз удар был больнее. Ольгерд упал на землю, ощущение было такое, словно его хлестнули сразу по всем частям тела, по каждому суставу и каждой клетке в отдельности. С минуту он приходил в себя.

— Это называется «вата», — иронично заметил Нрис, помогая ему встать, — когда канал перекрыт.

— Ничего себе, вата! Как будто между жерновов пропустили.

— Через «вату» можно вырваться только на «фиолетовой молнии». И то не всегда. Кера, пожалуй, смог бы.

— А ты?

— Я? Даже пробовать не хочу. Мне такие оплеухи не нравятся. Держи сферу, Ол, он что-то слишком шустро нас заливает.

Нрис держал поле с радиусом в три метра, на весь объем пещеры. Белый кисель обволакивал ее на четверть. Они стояли как будто на дне большой чаши.

— Ладно, — сказал Ольгерд, — вариант номер три, — пусть попробует взять нас на измор.

Он присоединил свое поле к полю Нриса. Скоро они оказались в белом шаре. Целиком. Как птенцы в скорлупе. Только после этого давление на поле стало расти. Эллой захватил их, как удав, и теперь пытался переварить. У Руэрто от напряжения выступил пот на лице, Ольгерд чувствовал себя не лучше. Напарник все еще пытался шутить.

— Кажется, нам придется изучить его более глубинно. Изнутри, так сказать… И что мне не сиделось в теплой ванне? Любопытство проклятое!

Ольгерд устал, но чувствовал, что всеобщие усилия каким-то образом уравновесились. Голодный эллой не мог расколоть их сферу как орех, он тупо давил на нее со всех измерений, и вопрос был только в том, кто первый сломается.

— Помолчи, Ру, — посоветовал он, — экономь силы.

Неизвестно, сколько длилось это противостояние. Время потеряло всякий смысл. Они стояли, обнявшись, поддерживая друг друга, по очереди давая друг другу отдыхать. Шар медленно, но верно сжимался вокруг них.

— Может, все-таки рванешь? — спросил Ольгерд, — на «фиолетовой?»

— А ты как же?

— Послушай, мы ведь кое-что узнали. Неужели зря?

— Не паникуй, Оорл. Я все снял на камеру. Камеру он не сожрет.

— Пока ее найдут…

— Я оставил матушке красочное послание. Завтра утром она его получит.

Ольгерд молча держал давящую сферу, ему уже слабо верилось, что им удастся выбраться. Но это входило в область запланированного риска, и удивляться тут было нечему. Знали, на что шли.

Перед глазами проносились виденья из далекого детства и беспечной юности: мама в домашнем халате, Алина с ранцем и бантами в легких пушистых волосах, отец достает из рюкзака подарки, маленькая Ингерда у него на коленях и болтает ногами в белых гольфах… прекрасная Зела в старинном платье в замке Оорлов, они танцуют при свечах. Он хотел любить ее, он хотел быть самым нежным, у него ныло сердце от желания, как будто желание рождалось в сердце, а не там, где предназначено природой. Как же сильна была тогда его обида, если сейчас, перед смертью, он вспоминает именно это?

Конечно, судьба послала ему утешение — божественную Анзанту. Кому еще выпадет счастье стать избранником богини любви! Но любил-то он Зелу… Как глупо сейчас об этом вспоминать. И глупо сетовать, что все в жизни складывается вопреки твоему желанию.

На Кампии ему показалось, что наконец-то появилась женщина, которая создана для него, которая любит его, и которую любит он. В кои-то веки! Он сразу решил, что все остальное по сравнению с этим — чушь, что через все можно пройти, лишь бы не потерять ее. Только Риция так не считала. Юная девушка оказалась более рассудительной и сильной, чем он. Или просто разлюбила…

— Очнись, эрх! — Нрис тряхнул его за плечо, — мы свободны.

— Что?!

Он и правда не сразу очнулся от своих грез. Шар исчез. Пещера была пуста и темна, она освещалась только светом их фонарей.

— Что случилось, Ру? — проговорил он с изумлением и облегчением: поле можно было наконец ослабить.

— Ничего, — усмехнулся Нрис, — он собрал свои манатки и смылся. Похоже, мы ему надоели.

— Странно.

— Ничего странного. Пошли отсюда, пока он не передумал.

Телепортировать они даже не пытались: сил не было. Кое-как проплелись по коридорам и доползли до стоянки. На границе звездного неба и голой, черной земли уже занимался бледный рассвет.

Дом Ру Нриса на рассвете мирно отдыхал. Заспанная служанка принесла в гостиную завтрак. Прыгуны не любили роботов, эта барская привычка шла еще с Наолы, от избытка слуг.

— Вино? Коньяк? — деловито осведомился Нрис, по всему было видно, что в возлиянии он себе не откажет, и будет прав.

Ольгерд покачал головой.

— Только водку.

После такого напряжения хотелось оглушить себя сразу и отключиться. Голод тоже был зверский.

— Тейна, где Медия? — спросил Руэрто служанку, усердно сервирующую стол, — я люблю, когда она подает.

— Не знаю, мой прекрасный господин.

— Пойди, разбуди ее. Пусть приготовит мне ванну.

— Хорошо.

Тейна ушла.

— За второе рождение, — усмехнулся Руэрто, наполняя бокалы.

Опьянели они довольно быстро, несмотря на закуску. По этой причине обсуждение проблемы зашло в тупик.

— Пора в воду, — помотал кудрявой головой Нрис, — хочешь?

— Нет. Я бы просто уснул.

— Тогда иди, как увидишь кровать, на нее и падай.

— Желательно пустую. Мне твои наложницы не нужны.

— Скучный ты человек, Оорл!

— Не скучный, а пьяный.

В гостиную с виноватым видом вошла Тейна.

— Господин, я не нашла Медию.

— Как это, не нашла?

— Ее нигде нет.

— А у меня в спальне?

— Там пусто.

Руэрто нахмурился. Медия явно была для него больше, чем служанка.

— Она не отпрашивалась у Сии?

— Не знаю… Спросить у госпожи?

— Нет. Не нужно ее будить.

— Госпожа Сия не спит.

— Все равно, не стоит ее беспокоить так рано. Начнутся расспросы и вопли, а у меня и так голова болит. Пойди сама приготовь мне воду.

Ольгерд покачиваясь пошел по коридору, заглядывая во все двери. Ему понравился диван в маленькой малиновой гостиной, он был широкий и завален разноцветными подушечками. Расстегнув куртку, он сел. Колени и руки дрожать уже перестали, зато в голове шумело. Нестерпимо хотелось позвонить Риции. Сказать, что жив. Что любит эту чертову жизнь. И любит ее. Что у нее самая нежная на свете кожа и самые сладкие губы, и что только ради этого стоило бороться с призраком, замурованному, как цыпленок в скорлупе.

Из ниши, обтянутой малиновым шелком, на него смотрел мраморный бог с веночком на голове, выполненный в классической манере. По-земному, это, скорее всего, был бы Дионис, изящный и праздный бог вина, но аппирскую мифологию Ольгерд знал плохо, поэтому не понял, кто это. Голова ему кого-то напомнила. Он встал, следя за равновесием, подошел к богу и тупо на него уставился. Думать не хотелось.

— Ты не заблудился? — послышался у него за спиной властный голос Сии.

В этот момент он опознал в статуе себя, потом решил, что ему с перепою померещилось.

— Где в вашем доме укладывают пьяных мужчин? — спросил он.

— Не в моем будуаре, — усмехнулась Сия.

Халат на ней был серебристый, расшитый мелким жемчугом, без жемчуга Ольгерд вообще ее не представлял, черные волосы распущены, совиные глаза подведены как у египетской жрицы.

— Это твой будуар? — задал он глупейший вопрос, на другие он был в данный момент не способен, — извини.

Сия посмотрела на него грозно и вдруг неожиданно рассмеялась.

— Да, мой. Не переживай, мальчик. Удивительно, как ты умеешь смущаться. Даже из-за такой ерунды. Неужели женщины еще не залюбили тебя до полного цинизма?

— Как-то такого не случилось, — усмехнулся в ответ Ольгерд, — они предпочитали моего отца.

— Дуры, — презрительно бросила Сия.

Спорить с ней было глупо. Хотелось просто лечь и уснуть, пока она не начала расспрашивать, откуда они с Руэрто такие взялись с утра пораньше. Тем более не хотелось, чтоб она развивала тему о нем и женщинах.

— Хочешь лечь? — спросила Сия, переходя к заботливому тону, который он ненавидел, — принести тебе плед?

— Принеси, — согласился он, лишь бы ее услать.

Она ушла и вернулась. И самолично его укрыла. Задернула вишневые занавески и присела к нему на диван.

— Сия, я хочу спать, — сказал он не самым вежливым тоном.

Ее тонкие брови дугами извивались над желтыми глазами, холеное лицо было припудрено, морщинки тщательно замазаны тональным кремом.

— Да? А я думала, ты хочешь меня поблагодарить.

— За плед? Разумеется. Огромное спасибо.

— Нет, — она тонко усмехнулась, растягивая длинные губы, — не за плед.

— Тогда за что?

— За то, что я спасла вам жизнь.

— Ты?!

Сия посмотрела на него с чувством превосходства, чуть ли не с презрением.

— Неужели ты думаешь, что вам просто повезло?

Выброс адреналина моментально прогнал сон. Ольгерд даже сел.

— О чем ты, Сия?

— Мальчишки, — фыркнула она, — думали скрыть от меня свою бредовую затею!

— Ты подслушала?

Вопрос ее не смутил. Она только дернула жемчужным плечом.

— Зачем? У меня для этого есть слуги.

— Однако, ты не очень-то щепетильна.

— Где бы вы оба сейчас были, если б я была щепетильна!

— Послушай… — Ольгерд постарался сосредоточиться, — как же тебе это удалось?

— Очень просто, — заявила она, — женщина может все, когда надо спасать сына.

— Так как?

— Я еще не услышала твоей благодарности.

— Я жутко благодарен, — искренне сказал он, — ты потрясающая женщина, Сия. И умнее всех нас. Пожалуй, надо было сразу с тобой посоветоваться.

Желтые глаза блеснули торжеством.

— То-то, мальчик.

— Объясни мне все-таки.

— А ты подумай. Зачем этому призраку грызть крепкий орех, если неподалеку лежит облупленная мякоть?

— Так ты… — у Ольгерда на спине выступил холодный пот.

— Да, — нимало не смутясь, заявила она, — я предложила ему другую жертву. Вот и все. И он сожрал ее с аппетитом.

— Кого же?

— Так. Одну свою служанку. Она мне давно не нравилась.

— Зато нравилась Руэрто?

— Вот именно.

— Сия…

Ольгерд даже не знал, как реагировать. Конечно, хотелось ее придушить. Но он понимал, что перед ним не человек, а аппир со своей жестокой логикой. И не простой аппир, а стоящий на самом верху их пирамиды. Что там участь какой-то служанки! И потом, как ни крути, а жизнь она ему спасла.

— Ты хоть понимаешь, что это чудовищно? — спросил он.

— Нисколько, — с вызовом ответила она, — на одной чаше весов мой сын Руэрто Индендра и ты, Ольгерд Оорл, а на другой — какая-то безродная девчонка. Я бы и сотню таких скормила этому призраку.

— Ты все-таки чудовище, Сия, — сказал он, глядя ей в совиные глаза, — если бы ты была мужчиной, я бы подумал, что это ты — тот маньяк.

Она невозмутимо улыбнулась и покачала головой.

— Ты чего-то недопонимаешь. Я убила служанку, ради своей семьи. А он убивает мою семью. Это совсем разные вещи.

Да, он недопонимал. Он был воспитан на равенстве. На бесконечной ценности человеческой жизни. А для Сии мир делился на две части: Индендра и остальные. Остальных она считала вторым сортом и не скрывала этого. Исключение из этого правила было одно — он.

— Послушай, Сия, я ведь тоже не Индендра, — сказал ей Ольгерд, — даже не аппир.

— Ты? — глаза ее сверкнули желтым фосфором, — ты самый красивый мужчина во вселенной.

И ему даже деться от нее было некуда.

— А ты, — усмехнулся он, — тонкий ценитель красоты?

— Я слишком долго жила среди уродов, — спокойно ответила она, — я и сама была такой. Ты ведь не знаешь, какой я была, прекрасный Ольгерд Оорл, ты меня не видел. Что ты можешь знать об этом? Ты явился на Наолу как бог, и тебе некогда было смотреть под ноги.

— Это я там, в нише? — кивнул он в сторону статуи.

— Конечно, — ответила Сия, не смущаясь.

— Хочешь сделать из меня идола?

— А это не твое дело, — уже зло сказала она.

— Ты непостижимая женщина, Сия, — после долгого раздумья заключил он, — даже твоя любовь имеет неожиданную форму.

— А чего бы ты хотел? — усмехнулась она, — чтобы я обольщала тебя с женской хитростью, бегала за тобой и выпрашивала твои поцелуи?

Разговор становился уж слишком откровенным. В трезвом состоянии Ольгерд давно бы уже сменил скользкую тему. Сия сидела рядом с ним, сверкая жемчугом и желтыми глазами в черном контуре, полная невозмутимого достоинства и чувства своей правоты. У него не было ни малейшего желания поцеловать ее, но хотелось понять, что же за бездна скрывается за фосфорной желтизной этих глаз.

— За двадцать лет могла бы и попытаться хоть раз, — сказал он, — ты дьявольски красивая женщина. А я пока еще не каменный.

— Этого не будет, — покачала она головой, — не волнуйся, мальчик. Мне вполне достаточно того, что ты есть. И что я что-то могу сделать для тебя. Укрыть тебя пледом, спасти тебе жизнь, даже умереть за тебя.

Последние слова она проговорила четко, с тихой страстью. От таких слов у него на спине выступил холодный пот. Перед ним сидела фанатичка в чистом виде, и объектом ее преклонения был он.

— Это уж слишком, Сия!

— Мы все уродливы, Ольгерд, пойми это, — снова спокойно заговорила она, — каждый по-своему. Исключений нет. Мы уродливы и в душе, и в теле. И если тело еще как-то можно исправить, то душу не переделаешь. Уродство проходит, комплексы остаются… я привыкла любоваться тобой издалека.

— Значит, я — твой идол, — усмехнулся Ольгерд, как ни странно, задетый таким признанием, — а как любовник я тебя не интересую?

Сия посмотрела на него так, словно уже раздела его и изнасиловала, а потом просто съела живьем по кусочкам. От такого откровенного взгляда в нем поднялось темное телесное желание, нечто звериное и агрессивное. Захотелось вытряхнуть ее из роскошного жемчужного халата, повалить на малиновый диван и разобраться раз и навсегда с ее аппирскими комплексами. Он был пьян. И, видимо, тоже посмотрел на нее слишком выразительно.

Сия покраснела и резко стала.

— Ты никогда не поймешь, что я чувствую, — сказала она, — и не надейся на это.

— А хотелось бы понять, — признался Ольгерд.

— Для этого надо быть аппиром, — заявила она с чувством бесконечного превосходства и стремительно вышла из комнаты.

Лето кончалось. С моря дул холодный ветер. Леций вернулся от Гектора поздно, в темноте, но прошелся по берегу. Надо было привести в порядок мысли. У него было чувство, что в его руках рассыпается карточный домик. Домик, который он так долго и старательно возводил. Прохладные волны лизали его сапоги, как будто море тоже чего-то хотело от него и нудно выпрашивало. Ветер, тот ничего не выпрашивал, он просто нагло требовал, налетая внезапно и хлестая полами плаща.

Разговор с Гектором был не из приятных. Утром отправлялся «Гремучий», увозя на Землю шестьсот человек и информацию о том, что творилось на Пьелле. Гектор заявил, что после убийства Патрика Моута, его вполне могут освободить от занимаемой должности. И вообще, последствия могут быть самые плачевные.

На Земле тоже был раскол: одни хотели активно помогать аппирам, другие были категорически против, чаши весов все время колебались. А если учесть, что Патрик — сын Торвала Моута, одного из самых влиятельных и жестких членов комиссии по делам Ингерды-Пьеллы, можно было ожидать и полного разрыва отношений.

Земляне раздражали Леция своей активностью, но разрыва он не хотел, прекрасно понимая, что в одиночку аппиры быстро скатятся в прежнюю яму. На Пьелле не было, как на Наоле, веками отлаженного производства, которое могло прокормить всех желающих. На Пьелле надо было работать, строить, осваивать, выращивать… Он шел и с досадой думал, что угораздило же этого маньяка убить именно Патрика! Торвал это так не оставит. Торвал, если надо, не оставит камня на камне. Это не Миранда, которая тихо часами сидит на кладбище, а потом добросовестно копается в архивах.

Карточный домик рушился… Малвеза удалось схватить. Но он оказался лишь пешкой в чужой игре, так же как и его «аппирские львы» были лишь щупальцем огромной гидры, не ведающем о своем центре и вдохновленные речами Азола Кера. Кто стоял за этим? Сам Азол Кера? Или Руэрто Нрис? Или бывшие Пастухи? Или их дети, которые чувствуют себя обделенными?

С убийствами тоже ничего не прояснялось. Вину Кера доказать не удалось, так же как и его невиновность. Пришлось ограничиться отстранением его от Директории: подозреваемый в таких преступлениях не мог быть членом правительства. Его место заняла Риция.

О Риции он не мог думать без боли. Хотя она ничем не выдавала своих переживаний, Леций не в состоянии был смириться со своим бессилием. Обжигала мысль, что насильник и убийца все еще ходит на свободе, уверенный в своей безнаказанности. А они с Консом, Прыгуны, правители, отцы, ничего не могут сделать. Чего стоит вся их сила, если они не в состоянии уберечь собственных детей?

И была еще одна жуткая дрянь, о которой даже думать не хотелось: эллой Энгтри, нечто со стороны, как будто случайное, но ведущее себя как наказание за все грехи. Неужели аппирам так и не суждено встать на ноги? Возродиться, исцелиться, исправить прежние ошибки?

Вдоволь надышавшись морским воздухом, Леций зашел в свой дворец. Это роскошное здание было выстроено не для него, а для приемов, банкетов и совещаний, поэтому отличалось размахом и некоторой помпезностью. Да и вообще, Верховному Правителю было просто неприлично не иметь дворца. И Леций его имел.

Он прошел в жилую половину, на второй этаж, на ходу отдавая слуге плащ и шапку.

— Приготовь мне ванну, Гредди.

— Все готово, господин. Я видел вас в окно.

— Тем лучше. Мне никто сюда не звонил?

— Нет. Звонили госпоже Риции.

— Хорошо, иди.

В своей маленькой гостиной он зажег голубой свет, сел в кресло и вытянул ноги. Взял пульт и все-таки проверил, кто ему звонил. Номера Ингерды среди других не было. Впрочем, проверять это было глупо, чудес не бывает. Ее номер был приоритетный, если б она только позвонила, он тут же получил бы вызов по карманному видео. А он ничего не получал.

— Папа, к тебе можно?

В комнату заглянула Риция.

— Конечно. Заходи.

Она села напротив. Из-под красного, мягкого халата трогательно выглядывали кружева ночной рубашки. В домашнем она казалась особенно хрупкой и беззащитной.

— Мама уснула, — доложила Риция.

— Кто ее сегодня подпитывал? Ты?

— Нет. Конс. А завтра снова буду я.

— Завтра я сам смогу.

— Нет уж. Хватит с тебя. Ты и так из «желтой луны» не выходишь.

— Это многолетняя привычка к экономии, — усмехнулся он, — твой отец не так слаб, как кажется.

— Я знаю, — улыбнулась Риция, — ты у меня самый сильный, самый умный и самый красивый. Я просто хочу, чтобы ты отдохнул.

— Тогда оторви мне голову, — вздохнул он.

— Папа… — Риция взглянула на него с вызовом.

— Что?

— Она ведь завтра улетает.

— О ком ты? — нахмурился Леций.

— Ингерда Оорл.

— Разумеется, раз она капитан.

— Папа, я не об этом.

— Я понял.

— Ты ведь любишь ее, я знаю. Ты даже планету назвал ее именем!

— Положим, назвал не я, а Ричард.

— Неважно. Важно, что ты оставил это название.

— Это все, что я мог себе позволить.

— А теперь ты позволишь ей так просто улететь?

— Ты забываешь, — серьезно сказал Леций, — что мы с тобой не просто аппиры, — мы правители. Мы отвечаем не только за себя. Кажется, я говорил тебе это сто раз. И ты была со мной согласна.

— Да, — вздохнула Риция, — я же здесь. С тобой.

— И ты думаешь, — он посмотрел ей в глаза, — я запрещаю тебе быть с Ольгердом, а себе позволю любить его сестру?

Она посмотрела с отчаянием.

— Так это все из-за меня?!

— Не упрощай, — покачал головой Леций, — тут столько виноватых, что концов не сыщешь.

Можно было начинать с кого угодно: с себя, с Ричарда, с Ольгерда, с самой Ингерды, с ее земного мужа, с Энии, а лучше с Синора Тостры, с Азола Кера, который своими речами сеет раздоры на планете, с маньяка, который изнасиловал Рицию, а может даже, с тех негодяев, которые, преследуя свои выгоды, загубили атмосферу на планете, вызвав повальные мутации и превратив всех аппиров в безнадежных уродов.

— Мы — больной народ, — сказал Леций, — мы только выкарабкиваемся из болезни, с кризисами, с ошибками, с болью. Нам еще не до любви, девочка. Нам бы выжить.

Риция кивнула, села к нему на пол и обняла его колени.

Пассажиры и почти весь экипаж были уже отправлены на корабль. Шестьсот человек удалось разместить с трудом, под каюты были переделаны даже грузовые отсеки, пришлось жестко ограничить и размер багажа. Это создавало столько мелких проблем, что было не до своих, крупных.

Ингерда покидала планету с последним посадочным модулем. Ее провожали Ольгерд, Флоренсия с Консом и Миранда. Порывистый северный ветер мешал разговаривать и бесцеремонно трепал волосы. Хмурое небо просачивалось мелким дождем. Планета словно нарочно хотела прикинуться неуютной, чтобы легче было ее покинуть.

На космодроме было людно, все прощались, сновали репортеры с камерами, норовили взять прощальное интервью. Ингерда что-то сказала им о вместимости корабля, обещала, что в следующий раз пришлют три или пять кораблей, чтобы уместить всех желающих, и это случиться уже зимой… Она? Нет, она больше сюда не прилетит. Капитанов на Земле достаточно. Правда ли, что планета названа ее именем? Правда. Но об этом скоро забудут. Мало ли на свете Ингерд…

Леций прилетел позже всех. Вполне официально, со свитой. Он был в белом костюме и белом плаще, толпа расступалась перед ним. Он остановился, чужой, царственный, отстранено учтивый, глухо затянутый в свои белые с золотом одежды. Как будто и не он вжимал ее в перину своим обнаженным, горячим телом, не он обреченно зарывался лицом в ее волосы, словно прячась от всего мира, не он смущенно спрашивал, можно ли ей позвонить.

Репортеры бросились к нему. Как он относится к бегству землян? Считает это вполне естественной реакцией. Смогут ли аппиры обойтись без земной поддержки? Об этом говорить еще рано, но когда-нибудь смогут. Наведет ли он когда-нибудь порядок на планете? Для этого надо превратить всю планету в казарму…

Он отвечал и смотрел на нее. Она обнимала Миранду и смотрела на него.

— Летим со мной, Ми? Будешь жить в моей каюте. Уместимся как-нибудь на одной кровати. Ну что тебе здесь?

— Здесь все, — сказала Миранда, — его работа, его квартира, его могила и его убийца. И я отсюда никуда не полечу.

— Ты же остаешься совсем одна.

— Мне уже все равно, Герда. Меня как будто нет. И мне никто не нужен.

— Мы ее не оставим, — вмешалась Флоренсия, — не волнуйся.

Миранда отошла на шаг и тревожно огляделась по сторонам. Ее пышные и мягкие белые волосы раздувались ветром, делая ее похожей на цветок одуванчика. Но что-то сломалось в этом одуванчике, как будто она постарела лет на сто. Кроткие серые глаза стали холодными как сталь, вместо любопытства и доверчивости в них была только боль. И почему жизнь предпочитает хлестать самых ранимых?

— Кого ты ищешь? — спросила Ингерда.

— Так… никого.

Конс тоже огляделся вокруг.

— Ладно, — усмехнулся он, — придется принести себя в жертву, чего не сделаешь ради младшего брата.

Он подошел к толпе репортеров, которых только что далеко послал, и отдал себя на растерзание. Леций наконец смог подойти к Ингерде.

— Я надеюсь еще когда-нибудь тебя увидеть, — сказал он, глядя ей в глаза.

— Лет через двадцать, — сказала она.

— Я люблю тебя, Ингерда.

«Смотри на меня», — думала она с отчаянием, — «смотри, как я хороша, смотри, кого ты теряешь навсегда, навсегда, навсегда!»

Она знала, что будет эта последняя встреча и последний разговор. Она постаралась быть неотразимой. Ни на что, впрочем, не надеясь. Просто, чтоб ему было больнее. Еще больнее!

— Эта мысль, — усмехнулась она, — будет согревать меня в пустом холодном космосе.

— Прости, — сказал он, — я такой, какой есть.

— Я давно это знаю, Леций. Но я тоже такая, какая есть. О чем же нам еще разговаривать?

— Ты права.

Он взял ее руку, коротко пожал и поднес к губам. Тут же налетели репортеры.

— Прощайте, госпожа Оорл, — сказал он вполне официально, — счастливого пути.

— Спасибо, — сухо проговорила она, в последний раз взглянула на всех и поднялась по трапу в посадочный модуль.

За ней последовала и ее команда. Ингерда села в мягкое кресло у лобового экрана, рядом с пилотом. Впереди было бесконечное серое поле космодрома, разноцветные купола ангаров вдали и подковой изогнутые цепи гор у горизонта.

— Летим, Кей, — вздохнула она, — мы и так уже задержались.

— Как прикажете, капитан, — жизнерадостно ответил третий пилот и задраил люк.

30.12.95