"Приятные ночи" - читать интересную книгу автора (Страпарола Джованфранческо)

Сказка V Торговец съестным Димитрио, назвавшись Грамотиведжо{31}, застаёт свою жену Полисену с неким священником и посылает за её братьями, которые убивают её, после чего Димитрио берёт себе в жены служанку

Чаще всего, милые дамы, любви, как мы видим, свойственно величайшее непостоянство: вот почему, если муж пылает любовью к жене, жена охладевает к нему, и, напротив, если жена пылает любовью к мужу, муж начинает её ненавидеть всею душой. Отсюда и бешенство внезапно нахлынувшей ревности, пренебрегающей всем, что мы почитаем за благо, и подрывающей все устои добропорядочной жизни; отсюда бесчестья и покрывающие позором смерти, не без величайшего стыда и срама для нашей сестры. Я обхожу молчанием немыслимые опасности, обхожу молчанием неисчислимые бедствия, которые бездумно обрушивают на себя мужчины и женщины, обуреваемые этой пагубной ревностью. Если бы я пожелала изобразить друг за другом все эти невзгоды, я бы скорее наскучила вам, чем вас позабавила. Но, так как мне надлежит завершить наши приятнейшие беседы этого вечера, я намерена рассказать сказку о Грамотиведжо, которой вы никогда не слышали и которая, надеюсь, доставит вам удовольствие и притом не лишена доброго назидания.

Венеция - где благодаря отличному управлению обитает множество людей разного состояния, благоденствующих под сенью благословенных законов, - расположена в замыкающем Адриатическое море заливе; она прозвана Королевой всех остальных городов, убежищем обездоленных, приютом угнетённых, и море - стены её, а небо - кровля. И хотя там ничего не родится, она отменно богата всем, что полагается иметь городу {32}. Так вот, в этом славном и благородном городе жил в минувшие времена некий торговец съестным, которого звали Димитрио, - человек честный и жизни похвальной и безупречной, но из простого звания. Желая обзавестить детьми, он взял себе в жены прелестную стройную девушку по имени Полисена, которая была так горячо им любима, что никогда ни один муж не любил жены так, как он свою Полисену. Она наряжалась с такой пышностью, что, если забыть о знати, во всей Венеции не было женщины, которая могла бы потягаться с нею в нарядах, драгоценностях, величине и великолепии жемчугов. Сверх того, у неё было великое изобилие самых изысканных яств, которые, не говоря уж о том, что не подобали её низкому званию, усиливали свойственные ей изнеженность и привередливость. Случилось так, что Димитрио, и прежде неоднократно ездивший за море, надумал повезти товары на Кипр. Наведя у себя в доме порядок и наполнив его съестными припасами, а также всем, что могло понадобиться в хозяйстве, он оставил Полисену, свою обожаемую жену, с молоденькой и пухленькой служанкой и, покинув Венецию, отправился в путь-дорогу.

Полисена, жившая в роскоши и предававшаяся чревоугодию, чувствуя себя здоровой и цветущей и больше не будучи в силах терпеть уколы любовных стрел, стала заглядываться на одного священника своего прихода и пылко в него влюбилась. А тот, будучи молод и не менее строен, чем красив, однажды приметил, что Полисена краешком глаза посматривает на него. Увидев, что она прелестной наружности, стройна и наделена всем, чтобы почитаться писаною красавицей, он и сам стал украдкой бросать на неё восхищённые взгляды. И их души настолько захватила и поглотила взаимная страсть, что прошло немного времени, и Полисена, никем не замеченная, впустила священника в дом, чтобы вкусить от него наслаждений. Так, таясь ото всех, они многие месяцы любили друг друга и успели несчётное число раз повторить и неистовые объятия и поцелуи, предоставив простаку мужу претерпевать опасности разъярённого моря. А Димитрио, пробыв некоторое время на Кипре и распродав свой товар с большой выгодой, возвратился в Венецию. Сойдя с корабля и явившись домой, он нашёл свою супругу безудержно и горько рыдающей.

На его вопрос, из-за чего она так горестно плачет, Полисена ответила: "Столько же из-за услышанных мною дурных вестей, сколько от непомерного счастья, ниспосланного мне вашим прибытием. Услышав от многих толки о том, что кипрские корабли утонули в море, я трепетала от страха, как бы и с вами не приключилось какого несчастья. И вот, увидав вас возвратившимся домой, благодарение богу, здравым и невредимым, я из-за переполнившей меня радости не смогла удержаться от слёз". Бедняжка Димитрио, воротившийся с Кипра в Венецию, чтобы возместить жене упущенное за время его длительного отсутствия, считал, что слёзы и слова Полисены вызваны горячей и незыблемо прочной любовью, какую она питает к нему. Но он, горемычный, и ведать не ведал, что себе самой она говорила: "Ах, зачем господь пощадил его, зачем не пожелал, чтобы его поглотили беспощадные волны! Ведь случись такое, я могла бы с более спокойной душой и лёгким сердцем предаваться наслаждениям и утехам с моим возлюбленным, который так меня любит". Не прошло и месяца, как Димитрио снова отправился в плавание.

От радости, что теперь ей предстоит ещё большая, Полисена поторопилась сообщить новость своему возлюбленному, который томился не меньше её и был наготове и в подходящий и назначенный ему час тайком отправился к ней. Но приход священника к Полисене всё же не удалось утаить от Мануссо, жившего по ту сторону улицы, напротив дома Димитрио, его кума, ибо Мануссо, любившему всем сердцем Димитрио, так как тот был человеком общительным и услужливым, кума внушала немалые подозрения, и с некоторых пор он стал усердно за нею следить. Увидев собственными глазами, что по условному знаку в условный час священнику отперли дверь, что он вошёл в дом, что вёл себя не столь сдержанно, как подобало бы, а забавлялся с кумой, Мануссо решил пока ни во что не вмешиваться, дабы доселе скрытая ото всех тайна не вышла наружу и не возникли сплетни, но дождаться возвращения Димитрио и предоставить ему самому, по здравом размышлении, разобраться в своих домашних делах. Когда пришло время отплыть на родину, Димитрио взошёл на корабль и с попутным ветром благополучно прибыл в Венецию.

Сойдя с корабля, он направился к своему дому; на его стук выглянула в окно служанка, и, узнав хозяина, опрометью сбежала вниз, чуть не плача от радости, и открыла ему. Услышав о прибытии мужа, Полисена тоже спустилась с лестницы и, устремившись к нему, заключила его в объятия и расцеловала с такой горячностью, как если бы была самой любящей женой на свете. Но из-за того, что море его истомило и вконец измотало, Димитрио, не прикоснувшись к ужину, улёгся в постель и погрузился в такой беспробудный сон, что проспал вплоть до наступления дня, так и не вкусив венчающих любовь наслаждений. Когда миновала тёмная ночь и возвратился светлый день, Димитрио, наконец, проснулся, и, поднявшись с постели без того, чтобы ублажить жену хотя бы одним поцелуем, подошёл к своему ларцу, и, вынув из него кое-какие вещицы немалой стоимости, возвратился к постели, и преподнёс их Полисене, но она, возможно думая о другом, вовсе не оценила или недостаточно оценила эти столь дорогие подарки. Димитрио как-то представился случай отправиться в Апулию {33} за оливковым маслом и прочим товаром. Рассказав об этом жене, он приготовился, как должно, к отплытию.

Лицемерная жена, притворившись, что разлука с ним безмерно её печалит, принялась ласкаться к нему и упрашивать пробыть с нею ещё несколько дней, хотя в душе сгорала от нетерпения, дожидаясь, когда же он, наконец, уберётся прочь и она с лёгким сердцем сможет броситься в объятия своего милого. Мануссо, не раз наблюдавшему, как священник ухаживал за его кумой и даже проделывал с нею такое, что негоже назвать своим именем, запала в голову мысль, что он нанесёт своему куму величайшее оскорбление, если не откроет ему, что проделывал, как он видел своими глазами, священник с его женой. Поэтому он решил во что бы то ни стало обо всём рассказать Димитрио. Пригласив его как-то к себе на обед, Мануссо, лишь только они сели за стол, обратился к Димитрио с такими словами: "Послушайте, куманёк, вы хорошо знаете, если не ошибаюсь, что я всегда искренно вас любил и буду любить, пока дух мой будет властвовать над моими костьми, и что нет ничего столь трудного, чего из любви к вам я бы не сделал. Если бы я не страшился вызвать ваше неудовольствие, то рассказал бы кое о чём, что скорее доставит вам огорчение, чем придётся по вкусу. Но я не смею об этом заговорить из боязни испортить ваше доброе настроение.

Впрочем, если вы сохраните, как я надеюсь, благоразумие и рассудительность, то сумеете сдержать ярость, которая никогда не оставляет человеку ни малейшей возможности постичь истину". Димитрио на это заметил: "Разве вам неизвестно, что со мною вы можете поделиться решительно всем? Не убили ли вы случайно кого-нибудь? Скажите прямо, отбросьте всякие колебания". - "Я никого не убил, - ответил Мануссо, - но я явственно видел, как другой убивал и честь вашу и ваше доброе имя". - "Говорите яснее, - проговорил Димитрио, - оставьте эти тёмные речи, не ходите вокруг да около". - "Хотите, чтобы я говорил с вами начистоту? - спросил Мануссо. - Ну что ж, но только выслушайте меня и отнеситесь спокойно ко всему, что бы я сейчас ни сказал. Полисена, которую вы так любите и обожаете, когда вы находитесь на чужбине, всякую ночь ложится в постель с одним священником и вдосталь развлекается и тешится с ним". - "Но, как же это возможно?! - воскликнул Димитрио. - Ведь она нежно любит меня, и, когда я уезжаю отсюда, грудь её сотрясают рыдания, а воздух - вздохи, и если бы всё, о чём вы говорите, я увидел своими глазами, то и тогда я едва ли поверил бы этому".

- "Если вы покажете себя, как я рассчитываю, человеком разумным и рассудительным, - продолжал Мануссо, - и не вздумаете закрывать глаза, как имеют обыкновение поступать многие простофили, я устрою так, что все предстанет пред вами, как на ладони, и во всём вы убедитесь воочию". - "Согласен исполнить всё, что прикажете, лишь бы вы дали мне увидеть обещанное". Тогда Мануссо сказал: "Поступите так, как я накажу, и вы сможете убедиться в правоте моих слов; но затаите всё в себе и пусть у вас будет весёлый вид и на лице написано благодушие, иначе мы испортим всю песню. А в день, когда вы захотите уехать, притворитесь, будто отправляетесь на корабль и скрытно приходите ко мне, ибо, без сомнения, я устрою так, что вы увидите все". И вот, когда настал день, в который Димитрио предстояло отплыть, он со всею горячностью приласкал жену, препоручил ей дом и, попрощавшись с нею, прикинулся, будто отправляется на корабль, тогда как на самом деле, таясь ото всех, пробрался к Мануссо. Судьбе было угодно, чтобы менее чем через два часа собрались тучи и разразился ливень, да такой, что казалось, будто собирается рухнуть небо, и всю эту ночь непрерывно лил дождь.

Священник, успевший узнать об отъезде Димитрио, дождавшись обычного часа, не страшась ни дождя, ни ветра, поспешил к своему дорогому сокровищу, и, по поданному им знаку, ему сразу же отперли дверь, а войдя в дом, он подарил своей милой жгучий и сладостный поцелуй. Увидев это и убедившись, что сообщённое кумом - сущая правда, Димитрио, стоявший притаившись у щелки, сначала остолбенел, а затем, уступив неподдельному горю, разразился слезами. Тогда кум сказал ему такие слова: "Ну, а теперь что вы думаете? Не видали ли вы такое, что никогда вам и в голову не приходило? Но успокойтесь и держите себя в руках, и если вы послушаетесь меня и исполните всё, что я скажу, то увидите кое-что и похлеще. Итак, подите и сбросьте с себя это платье; возьмите лохмотья убогого бедняка, и наденьте их, и измажьте грязью лицо и руки, и, изменив голос, подойдите к своему дому, и притворитесь, будто вы нищий, умоляющий приютить его на ночь. И служанка, может статься, видя, как разбушевалось ненастье, сжалится над вами и не откажет в приюте, и тогда вы легко сможете увидеть то, чего не хотели бы видеть". Поняв, как следует поступить, Димитрио снял своё платье и облачился в лохмотья одного нищего, который в ту пору зашёл к Мануссо, чтобы укрыться от непогоды.

Дождь лил по-прежнему как из ведра, когда Димитрио подошёл к своему дому и трижды постучал в дверь, причитая и громко вздыхая. Выглянувшая в окно служанка спросила: "Кто там стучится внизу?" И Димитрио жалобным голосом, запинаясь, ответил: "Я престарелый убогий нищий, почти утонувший, можно сказать, под дождём, молю о ночлеге на одну эту ночь". Служанка, сострадавшая бедному люду не меньше, чем её госпожа священнику, побежала к хозяйке и попросила её милостиво дозволить дать в доме приют убогому нищему, вымокшему под дождем так, что его хоть выжимай, пока он не обогреется и не обсохнет. "Он сможет натащить наверх воду, поворачивать вертел и следить за огнем, чтобы куры изжарились поскорее. А я тем временем поставлю на огонь кастрюлю, приготовлю тарелки и управлюсь с другими делами на кухне". Госпожа согласилась, и служанка, отперев дверь и впустив нищего, усадила его у огня, и, пока бедняга поворачивал вертел, священник и госпожа забавлялись у себя в комнате. Случилось так, что они оба, держась за руки, вошли в кухню и поздоровались с нищим и, увидав, до чего он забрызган грязью, стали над ним потешаться.

И госпожа, подойдя к нему, спросила, как его звать. Он ответил: "Зовут меня, мадонна, Грамотиведжо". Услышав такое имя, госпожа разразилась смехом, да так осклабилась, что впору было хоть зубы ей дёргать. И обняв священника, сказала ему: "О, душа моя, о, мой желанный, разреши я тебя поцелую". И тут же при нищем сжала его в объятиях и принялась целовать. Предоставляю судить вам самим, что чувствовал муж, видя, как его жену обнимает и целует священник. Наступил час ужина, и служанка, подав любовникам кушанья, возвратилась на кухню и, подойдя к старичку, сказала: "Ах, дяденька, а ведь моя госпожа замужем, и у неё такой славный муж, каких на земле больше не сыщешь, и он ни за что не допустит, чтобы у неё хоть в чём-нибудь был недостаток. Один бог ведает, где он, горемычный, теперь, в такое ненастье. А она, неблагодарная, о нём и вовсе не думает и ещё меньше о его чести и позволила любострастию ослепить себя до того, что только и делает, что милуется со своим дружком, закрыв двери для всех, кроме него.

Но сделайте милость, давайте тихонько подойдём к двери в комнату госпожи и поглядим, что они делают, как едят". И подойдя к двери, они увидели, что священник и женщина подкрепляются и предаются любовной беседе. Пришла пора укладываться в постель, и Полисена легла со священником, и, перекидываясь шутками и дурачась, с исподволь накопившимся рвением они взялись за молотьбу, пыхтя во всю мочь и подбадривая друг друга, так что нищий, которого поместили в соседней комнате, легко мог понять, что у них происходит. В эту ночь бедняга не сомкнул глаз и с первым светом вскочил с постели; поблагодарив служанку за радушие и приятное общество, он удалился и, никем не замеченный, проскользнул в дом кума Мануссо. Тот, усмехаясь, спросил: "Ну, куманёк, как ваши дела? Не пришлось ли вам удостовериться в том, чему вы не хотели верить?" - "Да, - ответил Димитрио, - с полною несомненностью. Я ни за что не поверил бы этому, если бы не видел собственными глазами. Но терпение! Так хочет моя злая судьба". Тогда Мануссо, лукавец и большой выдумщик, произнёс: "Послушайте, кум, поступите, как я скажу.

Сначала вымойтесь хорошенько, потом возьмите своё платье, наденьте его и мигом отправляйтесь к себе домой и, сочинив, что вы не смогли отплыть из-за разразившейся бури, смотрите в оба, чтобы священник не задал тягу - ведь, когда вы окажетесь дома, он спрячется где-нибудь в укромном местечке и ни за что оттуда не вылезет, пока не сможет беспрепятственно выйти из вашего дома. А вы между тем пригласите родню вашей жены отобедать с вами, а найдя у себя священника, расправьтесь с ним по своему усмотрению". Димитрио совет кума Мануссо очень понравился. Скинув с себя лохмотья и надев собственную свою одежду, он подошёл к своему дому и постучал в дверь. Служанка, увидев, что это хозяин, побежала сломя голову в комнату госпожи, которая ещё лежала в постели со своим дружком, и сказала: "Хозяйка, хозяин вернулся". Услышав это, Полисена совсем растерялась и, как можно поспешнее поднявшись с постели, спрятала священника, на котором, кроме рубашки, ничего не было, в один из своих сундуков, где держала самые нарядные платья.

И, набросив на себя шубу, босая сбежала вниз, отперла мужу дверь и сказала: "Добро пожаловать. Из любви к вам я не сомкнула глаз, непрестанно думая об этой ужасной буре, но, хвала господу, вы благополучно вернулись". Войдя в комнату, Димитрио сказал жене так: "Полисена, этой ночью из-за ненастной погоды я вовсе не спал, и мне хочется немного вздремнуть; так вот, пока я прилягу, пусть служанка сбегает к твоим братьям и пригласит их от нашего имени прийти к нам с утра и отобедать с нами". На это Полисена сказала: "Не нужно приглашать их сегедня, это можно сделать в любой другой день, ведь идёт дождь и служанка занята глаженьем наших рубашек, простынь и других полотняных вещей". - "Завтра погода может улучшиться, - возразил Димитрио, - и мне надобно будет отплыть". Тогда Полисена сказала: "Вы и сами могли бы сходить, а если не хотите идти, потому что устали, позовите Мануссо, нашего соседа и кума, и он окажет вам эту услугу". - "Это ты хорошо придумала", - отозвался Димитрио. Мануссо явился на зов и исполнил всё, что ему поручили.

Итак, братья Полисены пришли к Димитрио, и все вместе весело пообедали. После того как со стола было убрано, Димитрио сказал: "Я ни разу ещё не показывал вам, дражайшие шурины, ни моего дома, ни одежды, которую я сшил Полисене, вашей сестре и нашей супруге, и, увидев, как я пекусь о ней, вы останетесь, надеюсь, довольны. Итак, Полисена, встань и давай покажем дом твоим братьям". Все встали, и Димитрио показал сараи и склады, полные дров, пшеницы, оливкового масла и товаров на продажу, и, кроме того, бочки, наполненные мальвазией, греко {34} и другими дорогими и отличными винами. После этого он сказал, обратившись к жене: "Покажи им свои серьги и жемчуг отменной величины и редкостной белизны. Вынь из этого ларчика изумруды, алмазы и другие свои драгоценности. Ну, что вы думаете обо всём этом, шурины? Не забочусь ли я как должно о вашей сестре?" Братья ему в один голос ответили: "Мы это знали и раньше, и, не будь мы наслышаны о вашем примерном образе жизни и вашем достатке, мы бы не отдали за вас нашу сестру".

Не довольствуясь этим, Димитрио приказал жене открыть сундуки и показать свои дорогие наряды. Но Полисена, вся трепеща, сказала: "К чему открывать сундуки и показывать ещё и одежду? Разве братья не знают, что вы достойным образом одели меня?" Но Димитрио, рассердившись, приказывал: "Открой этот сундук, открой тот", - и она открывала их и показывала братьям свои наряды. Нужно было открыть ещё один последний сундук, но ключ от него якобы куда-то запропастился - дело в том, что в этом сундуке был спрятан священник. Тогда Димитрио, поняв, что ключа от этого сундука ему не дождаться, схватил молоток и с таким усердием принялся им колотить, что разбил замок и открыл сундук. Священник дрожал мелкой дрожью от страха и не знал, куда деваться, чтобы не быть узнанным всеми. Братья Полисены, увидев его, просто взбесились, и их охватили такой гнев и такая ячость, что ещё немного и они прикончили бы обоих висевшими у них на боку ножами. Но Димитрио не пожелал, чтобы их убили, ибо почитал подлейшим делом убить того, на ком только рубашка, будь он хоть великаном.

Повернувшись к своим шуринам, он сказал: "Что вы думаете об этой подлой и лицемерной женщине, с которой я связывал все свои надежды и упования? Заслужил ли я чем-нибудь, чтобы она меня так уважила? О, презренная, о, жалкая, что мешает мне выпустить всю кровь из твоих жил?" Злополучная женщина, которой нечего было сказать в своё оправдание, упорно молчала, и, так как муж выложил ей в лицо всё, что он проделал и что видел минувшей ночью, она ни от чего не могла отпереться. Повернувшись затем к священнику, стоявшему с опущенной головой, Димитрио сказал ему так: "Бери своё платье, поторопись убраться отсюда и сгинь, да так, чтобы я тебя больше не видел, ибо из-за этой паскудной женщины обагрять свои руки священной кровью я отнюдь не намерен. Пошевеливайся! Нечего тут торчать!" Священник, так и не раскрыв рта, удалился, всё ещё опасаясь, как бы Димитрио и его шурины не всадили ему нож в спину. Обернувшись затем к шуринам, Димитрио проговорил: "Уведите вашу сестру куда вам угодно: я не хочу больше видеть ее". Шурины, распалившись яростью, убили её, так и не доведя до своего дома. Узнав об этом, Димитрио тотчас же подумал о своей славной служанке - а та была раскрасавица - и, вспомнив о сочувствии, которое она к нему проявила, взял её за себя обожаемой женой. И, подарив ей всю одежду и все драгоценности первой жены, счастливо прожил с нею в мире и радости долгие годы.

Ариадна закончила свою повесть, и все в один голос похвалили величайшее самообладание и выдержку обесчещенного Димитрио, тем более что священник, виновник его позора, был тут же, пред ним. Вспомнили и о столь же великом испуге священника, который, босой и в одной рубашке, видя подле себя мужа и братьев своей возлюбленной, дрожал, как лист на ветру. Выслушав многочисленные и разнообразные суждения собеседников, Синьора призвала к молчанию и повелела Ариадне, чтобы та предложила свою загадку, и она с ясным лицом и скромной готовностью произнесла такие слова:

Эта загадка показалась собравшимся чрезвычайно трудной, и все решили, что разгадать её и впрямь невозможно, ибо не могли представить себе, каким образом, раз съели трёх голубей, на столе осталось два нетронутых. Никто не приметил, где тут собака зарыта. Видя, что загадка никем не понята и, следовательно, останется неразгаданной, Ариадна, обратив к Синьоре своё прелестное и очаровательное лицо, сказала: "Госпожа моя, хотя предложенная мною загадка всеми и признана неразрешимой, она вовсе не так темна и легко поддаётся разгадке. А разгадка её такова: было трое приятелей, и один из них прозывался Всяк. Некоторое время они все вместе провели за столом и, наподобие диких зверей, набили свою утробу. Но вот пришёл слуга и поставил на стол трёх изжаренных голубей. По одному на каждого. Прозывавшийся Всяком съел своего голубя, тогда как двое других, наевшихся до отвала, ушли, оставив своих голубей на столе". Разгадка тёмной загадки была встречена всеми весёлым смехом и одобрением - ведь не было никого, кто бы самостоятельно её разгадал. А так как последнее повествование этой ночи было окончено и всё предусмотренное исполнено, Синьора повелела всем разойтись по домам на отдых, обязав под страхом её немилости возвратиться в собрание следующим вечером. Итак, были зажжены запылавшие белоснежным пламенем факелы и достопочтенных гостей проводили до причала на берегу острова.

Конец первой ночи