"Избранница" - читать интересную книгу автора (Зорина Светлана)

Глава 5. Тайна аранхи

Забыть о той ночи оказалось труднее, чем она думала. Сперва Ариэна решила, что у неё обычная задержка, но время шло, а месячные не начинались. Однажды утром она проснулась от приступа тошноты. Ариэна знала, что в соседнем Ур-Даоле живёт старуха, у которой можно за приемлемую цену купить мёртвое зелье. Наверное, это был лучший выход из положения. Может быть, даже единственный. Если родится ребёнок, о школе при урматтарском Святилище придётся забыть. Ещё год-полтора — и сбережения деда закончатся. Вряд ли она много заработает, расписывая полотна на заказ. Кто станет заказывать картину девчонке её возраста, если вокруг полно опытных ткачих и художниц, а среди них есть даже те, кто учился в столичной школе. Промышлять охотой она тоже не сможет. Какая охота, когда у тебя на руках младенец, которого даже не с кем оставить…

Ариэна несколько раз отправлялась в Ур-Даол и с полдороги возвращалась. При мысли, что она убьёт ребёнка — его ребёнка — ей становилось не по себе. У неё совершенно пропал аппетит, она исхудала, как щепка, и почти не выходила из дома, лёжа целыми днями на ракхаловой шкуре возле камина.

— Что с тобой, девочка? — спросила зашедшая её навестить Тамана. После Мелоры она была старшей наставницей по живописи.

Тамана окинула удивлённым взглядом неприбранный дом.

— Ты заболела? Почему же ты не обратилась к лекарю? Хочешь, я приведу Кмера…

— Не надо, — еле скрывая раздражение, ответила Ариэна. — Мне уже лучше. Ещё дня два — и я снова начну ходить на уроки.

— И всё-таки… Может, тебе нужна помощь?

— Нет, госпожа. Я слегка простудилась, по, честное слово, скоро поправлюсь.

Вскоре после Таманы явилась Дамара. Ариэна увидела её в окно и притворилась, что не слышит стука, но поскольку дверь была не заперта, старая ткачиха вошла без приглашения. Ариэна продолжала притворяться спящей, а сама незаметно наблюдала, как Дамара расхаживает по дому, как будто что-то вынюхивая. Её явно заинтересовала чашка с недоеденными ягодами тавиги. Эти кислые ягоды кроме беременных женщин почти никто и не ел.

Ариэне было всё равно, что подумает Дамара. Старуха в конце концов убралась восвояси, а Ариэна ещё долго лежала, не двигаясь и глядя на паутину, которую сплёл в углу камина паук.

— Маленький братец, передай своей госпоже, что мне очень плохо, — прошептала она. — Наверное, в тебе тоже есть частица божественной силы Аранхи. Ты обычный паук, но всё же вы с ней одного племени.

Паутина слегка заколыхалась. Ариэна подумала, что это из-за сквозняка. Похоже, ветер распахнул незапертую дверь и теперь гулял по всему дому. Ветер… Ей вдруг захотелось, чтобы он поднял её и понёс — высоко-высоко, в мерцающее звёздами небо…

В комнате стало темно, а паутина начала светиться. И расти… Вот она уже затянула весь камин, потом всю комнату. Потом комната исчезла. Паутина распалась на тысячи звёзд. Одни были далеко, а другие так близко, что Ариэна могла потрогать их руками. Но руки у неё были заняты. Она летела, обнимая Тамрана. Он спал так крепко, что казался мёртвым. Звёзды освещали его красивое бледное лицо. Несмотря на то, что их несла нить аранхи, Тамран становился всё тяжелее и тяжелее. Ариэна очень устала. Она боялась, что ещё немного — и она не выдержит. Она разожмёт объятия, и юноша камнем полетит вниз.

— Пожалуйста, проснись! — молила она. — Проснись или мы упадём!

Теперь уже и её собственное тело налилось тяжестью. Они стремительно снижались, летели в какую-то чёрную бездну. Ариэна знала, что спасётся, если отпустит его, но как раз этого она сделать не могла.

Очнувшись в глубокой темноте, она не сразу сообразила, где находится. Тамрана с ней не было. Ариэна похолодела от ужаса, решив, что он погиб, но в следующее мгновение поняла, что всего лишь видела сон. Она по-прежнему лежала на шкуре возле камина, а проснулась, скорее всего, потому что замёрзла. Входная дверь скрипела от резких порывов ветра. Начиналась осень, ночи становились всё длиннее и холоднее.

Ариэна закрыла дверь на засов и затопила круглую печь, одна половина которой занимала угол кухни, а вторая выходила в комнату для умывания. Верхняя часть этой печи представляла собой огромную железную бочку с водой. Двадцать лет назад Астаран припаял к бочке две трубы с кранами на концах. Один кран выходил на кухню, второй в умывальню и нависал прямо над большой глиняной ванной. Когда вода согрелась, Ариэна набрала полную ванну. Тупая боль в низу живота, беспокоившая её почти весь день, усилилась.

«Может, пройдёт, когда согреюсь, — подумала Ариэна. — Кажется, я действительно простудилась. Не надо было лежать на полу».

Но когда она села в ванну, боль стала резче. В какой-то момент Ариэне показалось, будто внутри у неё что-то оборвалось. Она едва не закричала, но тут же заметила, что боль стала утихать. А ещё она заметила, что вода окрасилась в розовый цвет. Ариэна испугалась, потом, сообразив, что случилось, почувствовала невольное о6легчение. Всё решилось само собой, и у неё не было причин в чём-то себя обвинять. Боль постепенно утихла. Осталось лишь ощущение тяжести. Странно, ведь чрево её опустело. Она освободилась от бремени, которое ей было совершенно ни к чему, но чувство пустоты оказалось хуже боли.

Ариэну шатало от слабости, и всё же надо было вымыться. Ей хотелось отмыться от всего этого и поскорей. Теперь она свободна. И постарается забыть…

Ариэна слила грязную воду. Это было нетрудно опять же благодаря устройству, придуманному её отцом. Достаточно было вытащить пробку из маленького отверстия на дне ванны. Вода по толстой глиняной трубе уходила в соседнюю комнатушку, служившую уборной, где скапливалась в плотно закрытом баке, из которого вытекала сильной струёй, как только кто-то нажимал не приделанный сбоку рычаг. В конце концов смывать нечистоты можно и использованной для мытья водой. Даже лучше — ведь в ней много мыла и моющей соли, которая убивает всякую заразу. Астаран ещё провёл трубу от уборной до сточной канавы, находившейся за огородом. Дед говорил, что он возился с этим больше месяца, и все над ним смеялись. Но только поначалу. Потом многие последовали его примеру и даже приходили советоваться. Делать трубы Астарану помогал его приятель — гончар Мелис. Теперь у этого Мелиса была большая мастерская. Его трубы, кирпичи и кровельную черепицу покупали жители всех окрестных уров. Мелис относился к числу тех немногих, кто открыто симпатизировал Ариэне. Однажды он сказал ей: «Твой отец был очень способным парнем. Жаль, что он даже не попробовал поступить в Дом Знаний. Там такие, как он, должны учиться, а не такие, как Лой. Может, хоть тебе удастся попасть в столицу».

«Уже удалось, — усмехнулась про себя Ариэна. — Мне удалось попасть не только в столицу, но и в постель к лучшему воину Святилища…»

Кровотечение остановилось, но Ариэна не решилась снова сесть в ванну и вымылась, поливая себя из ковша. Разглядывая в большое металлическое зеркало своё худенькое тело, она подумала, что, наверное, ещё просто не созрела для материнства. Да она себя в этой роли и не представляла.

Утром Ариэна нарвала листьев тиллы, заварила их и пила это снадобье три дня. Скорее на всякий случай, чем из необходимости. Она помнила, что в прошлом году соседка, жена кожевника, после выкидыша долго недомогала и лечилась отваром из тиллы. Ариэна поправилась гораздо быстрее. Эта встряска помогла ей прийти в себя и вернуться к нормальней жизни. Она даже стала ходить на занятия в школу ткачих. Её забавляли цепкие взгляды, которые Дамара время от времени бросала на её живот. Ещё бы! Все знали, что в Зелёном Уре Ариэна ни с кем не встречается. Не случись у неё выкидыш, Дамара, наверняка, сказала бы, что она беременна от какого-нибудь оборотня. Дескать, недаром же это отродье лиммеринки подолгу пропадает в лесу.

Лой теперь ездил в Ур-Маттар чаще обычного. Налаживает связи, говорили в Зелёном Уре. Все знали, что ни он, ни Зия, ни Виана просто не перенесут, если дочь лиммеринки поступит в столичную школу ткачих, а Зия нет. Что касается Ариэны, то она уже и сама не знала, хочет ли она в Ур-Маттар. Она часто вспоминала Герона и плакала. А когда вспоминала Тамрана, злилась. Злость постепенно проходила, уступая место тоске. Страх и боль, пережитые ею той ночью, притупились, и она старалась не бередить рану. Новая жизнь, которая могла связать её с этим человеком, оборвалась в самом начале, и Ариэна терпеливо ждала, когда рана затянется. В памяти то и дело всплывало лицо Тамрана, проснувшегося в лесу. «Кто тебя обидел?»

«Ты, но ты не виноват, — думала Ариэна. — Ты ничего плохого не хотел… Ты вообще ничего не хотел. И не просил о помощи. Тебе всё безразлично. Всё и все. Включая женщин, с которыми ты занимаешься любовью».

Осень в этом году выдалась короткая, а зима затяжная и очень холодная. В лес Ариэна выбиралась редко и ненадолго. Зато часто бралась за уголь и краски. Ей ещё никогда так не хотелось рисовать, и у неё ещё никогда так хорошо не получалось. Ей чуть ли не каждую ночь снились удивительные, красочные сны, а по утрам, едва перекусив, она натягивала очередное полотно на раму, покрывала его грунтом и старалась поскорее перенести на него хоть что-то из своих видений. Она знала, что это благословение Аранхи. Мать-паучиха говорила с ней на языке картин и образов, запечатлённых на бесчисленных слоях паутины. Великой паутины, которая всё хранит и всё делает бессмертным. Даже фантазии смертных, желающих облечь свои творения плотью или хотя 6ы придать им некую завершённость.

Зимой день начинается поздно, а заканчивается рано. Работать красками при свете ламп Ариэне не нравилось. Не желая попусту тратить драгоценное время, она опять забросила школу, а когда Дамара и Тамана при встречах бранили её, приносила им целый ворох аккуратно скатанных рулонов — своих картин. Рассматривая их, девчонки обмирали — кто от восхищения, а кто от зависти. Тамана сдержанно хвалила Ариэну, Дамара лишь поджимала губы.

Однажды Ариэне снова приснился сон, который она видела весной в горной пещере. Множество железных охотников ползли среди высокой травы. Вернее, одни ползли, другие шли на задних конечностях, а некоторые передвигались скачками. Теперь, когда Ариэна знала, каких размеров достигают эти твари, она не сомневалась, что окружающая их трава должна быть высотой с деревья. Каково же было её удивление, когда она увидела продолжение сна. Картина отодвинулась, и появились деревья — стройные молодые кемеры. На вершине одного из них сидела птица твиль, среди желтовато-серых стволов промелькнули два древесных ящера. Всё — животные, деревья и трава — было обычных, нормальных размеров. А из этого следовало, что железные охотники, ползущие среди травы, чуть больше ладони. Ариэна видела, как отряд этих существ добрался до какого-то небольшого сложенного из камней строения, похожего на святилище. Недалеко от него бежал ручей, и было забавно смотреть, как крошечные железные охотники через него перепрыгивают. В полутьме святилища серебристо мерцала огромная паутина. Сидящая на ней паучиха сперва показалась Ариэне абсолютным двойником той, которая разговаривала с ней в горной пещере, но, приглядевшись, она заметила отличие. У той был совсем другой узор на туловище. Возможно, именно этим они все друг от друга и отличались.

На следующую ночь Ариэна увидела во сне то же святилище. Сере6ристая паутина колыхалась, и было ясно, что ветер тут ни при чём. Ариэна решила, что это паучиха приводит в движение сотканное ею полотно, потом присмотрелась повнимательней и поняла, что паучиха мертва. Её застывшее тело приобрело сероватый оттенок и сильно уменьшилось. Создавалось впечатление, что оно светлеет и уменьшается на глазах. И правда — пульсирующие вокруг него нити словно пожирали, высасывали его. В конце концов от паучихи остался маленький светлый комочек. Потом исчез и он. Та, что соткала паутину, после смерти растворилась в ней. Некоторые нити стали толстыми, почти как верёвки. Паутина распалась на множество клочьев. Они кружили в воздухе, словно пух кустарника кизин. Только вот пух летал, когда его носил ветер, а обрывки паутины летели сами. И не просто летели, а разлетались в разные стороны. Ариэна видела, как одна толстая нить упала на усыпанную сосновыми иглами землю и вскоре исчезла — как будто зарылась в опавшую хвою. А может, вообще ушла под землю? Эта нить была живая и обладала если не разумом, то, по крайней мере, инстинктом. Ариэна поняла, что не успокоится, пока не узнает, что произойдёт с этой нитью дальше. Вообще-то она уже почти догадалась, что должно произойти…

Она проснулась, но сон продолжался. Это было так странно. Ариэна видела в сумерках очертания знакомых предметов и чувствовала тонкий аромат цветочного мыла, которым всегда стирала постельное бельё. Она действительно проснулась, но перед ней по-прежнему скользили видения. Яркие, полные движения картины одна за другой появлялись, исчезали в полутьме и снова возникали из неё… Ариэна вспомнила одну из бесед в таверне «Золотой Цветок». Несколько юношей спорили о сущности вселенского света. Древние философы называли его араной. Большинство из них утверждали, что это вечный свет, который, пронизывая вселенскую тьму, существует в непроявленном виде, и узреть его могут лишь избранные. Ариэна никогда не занималась философией, но она с детства привыкла слышать, что арана может быть видимой и невидимой. И может превращаться в плотную материю. Великая Арана и есть та Великая Паутина, из которой состоит ткань мироздания. В зависимости от вселенских циклов она может 6ыть любой материей и чистым светом. Один из споривших в «Золотом Цветке» был у6еждён, что этот свет — чистый, абсолютный свет — слишком ярок для взора простого смертного, и тот, кто его увидел, непременно утратит обычное зрение. Ведь не случайно же многие мудрецы слепы. Это избранники, которые узрели истинный свет и обрели подлинную мудрость. Истинное знание о природе вещей.

«Не нужна мне мудрость такой ценой, — подумала Ариэна и крепко зажмурилась. — Может, лет через шестьдесят-семьдесят я и захочу быть мудрой… А пока мне хочется рисовать. Для этого вполне хватает обычного света. И о6ычного зрения…»

Яркие картины не исчезли. Теперь они проплывали перед её мысленным взором. Ариэна поняла, что ей не избавиться от них. Магический свет словно проник ей в голову. И свет, и голос, заставивший её вздрогнуть.

«Открой глаза, дитя, и ничего не бойся. Тому, кто проснулся, лучше держать глаза открытыми. Я думала, ты не боишься видеть. Не бойся, это знание тебя не ослепит. Кажется, ты хотела узнать, что будет дальше? Так смотри. Сейчас ты узнаешь тайну нашего жизненного цикла».

Этот голос был знаком Ариэне, и она успокоилась. Дамея не стала бы её обманывать. Как хорошо, что она с ней наконец-то заговорила! Ариэна опять увидела небольшой участок земли, усыпанный старой хвоёй. Она не сразу разглядела среди светло-жёлтых сосновых иголок маленький матово-белый камешек — ровный и гладкий, похожий на яйцо, наполовину врытое в землю. Такое же, какое ещё не так давно белело среди чахлых сосёнок недалеко от горного хребта. Только то было огромное, а это не больше, чем яйцо птицы рух. Значит, уйдя под землю, нить постепенно превращалась в такой вот яйцеобразный кокон. Тот, кто в нём вырастал, ломал оболочку и выбирался наружу.

«Теперь ты знаешь, как мы появляемся на свет, — сказала Дамея. — В каждой семье — одна аранха и около трёхсот аранхитов…»

— Кого?!

«Я — аранха, а мои братья — аранхиты».

«Значит, аранхиты — это ваши самцы? — Ариэна перешла на мысленную речь. — И их настолько больше? Послушай, Дамея, где ты?»

«В своей горной пещере. Что тебя удивляет? С тобой можно общаться и на расстоянии. Ты очень одарённая избранница. Таких, как ты, раньше называли аранхинами высшего уровня. У тебя, наверное, много вопросов? Я готова ответить на все».

«Даже не знаю, с чего и начать… Дамея, я так рада, что ты снова говоришь со мной. Я уже и не верила, что ты захочешь… Мне действительно о многом надо тебя спросить… Выходит, вы, аранхи, размножаетесь при помощи паутины?»

«Да, но нити становятся коконами, только если паутину сплела оплодотворённая самка. А оплодотворить её могут только её братья. В этом должны участвовать как минимум две трети её братьев. Если больше трети погибает, не достигнув зрелости, самка не может соткать паутину, возобновляющую жизненный цикл. Мы, аранхи, очень отличаемся от обычных пауков. Мы не охотимся, а питаемся тем, что извлекаем из всех стихий мироздания. Наша паутина содержит ту материю, что пронизывает пространство и время. Материю чистого света, который чаще сокрыт во тьме».

«Это арана?»

«Да, дитя моё».

«Учитель говорил, что на древнем языке это значит «свет»…

«На истинном языке. Обитатели вашего мира знают его плохо, и всё же они сумели заговорить с нами. Мои предки появились в этом мире, потому что их позвали люди. У нас, аранх, очень хорошая память, но, к сожалению, о своих земных и небесных предках мы помним очень мало. Мы очень отличаемся и от тех, и от других. Но и тех, и других звали аранхами. Наши небесные предки, высшие аранхи, явились из другого мира. Они были изгнаны оттуда. Тела их состояли в основном из араны. Оказавшись вдали от своего мира, в котором была и плотная материя, они ослабли. Их тела стали разлагаться, и они поняли, что скоро погибнут. То есть утратят то, что состоит из смертной материи, — ведь восстановить её больше не было возможности. И тогда их тела сольются с Великой Араной, растворятся в ней. Изгнанники не хотели безличного существования. И вдруг, оказавшись над этим миром, они услышали зов. Они уже потом поняли, что аранхами люди называют пауков. Высшие аранхи посмотрели на этих существ, и они им понравились. Земные аранхи ткали паутину. Пронизанная солнечным светом, она так напоминала арану, разлитую в бесконечном пространстве и невидимую для большинства. Мироздание подобно паутине, то пронизанной светом, то сокрытой во тьме. Творение земных аранх было несовершенно, а сами они неразумны, хоть их и обоготворяли. Наверное, потому люди и взывали к некой высшей сущности, чья паутина хранит всё, включая тайну мироздания. Они взывали к мудрости высших и просили о помощи. И странствующие по вселенной изгнанники пожелали им помочь. Им было необходимо дополнить свои тела смертной материей, и они решили слиться с теми, что носили их имя. А имена, дитя моё, никогда не даются случайно, поверь».

«Так они скрестились с пауками, и получились вы?»

«Скрестились — не совсем подходящее слово. Высшие аранхи вошли в тела низших, земных. Того вида пауков больше не существует, но мы не считаем, что было нарушено равновесие. Тот вид уже вымирал. Изгнанники тоже теряли жизненную силу, а в результате соединения двух форм жизни получились мы. И аранхами стали называть только нас. Для других — обычных, восьмилапых — пауков в языке людей появились другие названия. Нам понравились люди, их способность воспринимать мир во всех его красках и мельчайших деталях, их жажда знаний. Мы сразу поняли, в чём ваша слабость. У вас маленькая память. Во-первых, она ограничена сроком жизни одного человека. У некоторых есть память предков, но она очень стёртая. Во-вторых, ваша память способна хорошо удерживать слова, по очень плохо — картины. Мы, аранхи, решили поделиться с людьми своей памятью. Паутина аранхи — это не только те нити, которые она ткёт. Наша память — тоже паутина. Цепкая, невидимая обычному глазу, но открывающая множество картин тому, кто наделён особым зрением. 3рением избранницы. Вступая с нами в контакт, избранницы могут обмениваться с нами картинами — видеть наши и посылать нам свои».

«А паутину ткут только самки?»

«Да, только аранхи. У аранхитов памяти почти нет, зато мы, аранхи, храним память многих поколений. Каждая из нас рождается из паутины, сотканной её матерью, а та — из паутины, что соткала её мать и предшественница. Мы рождаемся со знанием о прошлом. Это знание есть в каждой порождающей нити, но самцы почти не способны хранить информацию. Они нацелены исключительно на продолжение рода. В этом наши семьи очень похожи на семьи наших земных предков. У тех аранх самцы тоже были менее разумны, чем самки. Самка у них была царицей, которую они кормили, защищали и оплодотворяли. В моей памяти, которая досталась мне от множества предшественниц, хранится множество картин. Я бесплодна и не смогу передать их своей дочери. Хорошо, что у меня есть избранница. Ты. Тебе надо привыкнуть к контакту со мной, к слиянию наших сознаний. Я начала с того, что входила в твои сны. Ты способна к глубокому контакту, и я надеюсь, он не вызовет у тебя душевных расстройств».

«Дамея, я хочу тебя видеть».

Часть противоположной стены засветилась, потом вдруг оказалась затянута паутиной, в центре которой сидела паучиха.

«Здорово! Это могу видеть только я?»

«Сейчас да. Но я научу тебя делать эти картины видимыми обычным зрением. Проявленными. Если тебе это, конечно, нужно».

«Разумеется, нужно. Я хочу научиться всему!»

Эти беседы продолжались осень, всю зиму и начало весны. Прикосновение чужого сознания очень скоро стало для Ариэны привычным. Оно обостряло все её чувства. Мир, увиденный одновременно её глазами и глазами Дамеи, обретал новые краски, становился более выпуклым, зримым… Она как никогда ощущала себя его неотъемлемой частью, и, казалось, была готова постичь самую суть вещей. Огромный мир вливался в неё многоцветным потоком и растворял её в се6е. И порой требовалось немало сил, чтобы сохранить свою целостность, не позволить, чтобы некая могучая стихия поглотила её полностью. Иногда Ариэна чувствовала себя словно раздробленной на множество мельчайших сущностей, которые проникают во всё и становятся сразу всем. Казалось, ещё немного — и она растворится во всём этом настолько, что превратится в чистый свет. Тот, который пронизывает все времена и пространства. Тогда ей становилось страшно, и она спешила вернуться. Ведь даже странные предки аранх не захотели безличного существования. И они спустились в этот мир, дабы обрести смертную плоть, а вместе с нею и смерть…

Ариэна не раз вспоминала ночной полёт навстречу звёздам. Она знала: даже если бы звёздные боги пожелали принять её в свою семью, она бы ни за что не пожертвовала ради бессмертия той смертной плотью, которую несла тогда в своих объятиях и которая едва не стала частью её собственной плоти. Она почти два месяца носила её в себе… Нет, о6 этом она хотела забыть! И как можно скорее…

Взаимопроникновение и почти полное слияние сознаний было утомительно не только для Ариэны, но и для Дамеи. Поэтому чаще они просто беседовали и обменивались зрительными посланиям. Ариэна узнала, что когда-то каждая аранха жила в пещере или специально построенном для неё маленьком святилище. Иногда она там не жила, а просто прилетала туда, чтобы встретиться со своей избранницей. Даже если избранница-аранхина могла общаться со своей аранхой на расстоянии, они должны были иногда встречаться, чтобы жители этих мест видели их вместе. Это вселяло в людей уверенность, что Великая Аранха к ним благосклонна и не лишила их своего покровительства. Когда аранха умирала, святилище занимала её дочь. К новой аранхе приводили девочек-подростков, находившихся на пороге зрелости. Считалось, что это самый восприимчивый возраст. Нужно было найти ту, которая сможет войти в контакт с паучихой. Случалось, в округе не оказывалось ни одной девочки, способной разговаривать с аранхой, и избранницу искали в других урах. Только аранхина, избранница аранхи, могла видеть то, что хранилось в памяти паучихи. Она вела летописи и воссоздавала на полотнах картины прошлого и настоящего, увиденные ею в паутине аранхи, чтобы их могли увидеть и современники, и потомки. Аранхин называли божественными ткачихами, но это не означало, что ткачество было их основным занятием. Большинство из них были прекрасными художницами, и это тоже считалось даром Великой Аранхи. По их записям и картинам в стране изучали историю. У аранхин имелись помощницы, которые копировали их полотна или делали картины по их указаниям. Иногда они просто наносили краски на рисунок избранницы.

«По-настоящему одарённых избранниц всегда было мало, — говорила Дамея. — Представь себе, большинство аранхин не могли общаться со своими аранхами на расстоянии. Не каждая умела слышать издалека и далеко посылать свою мысль. Аранхины низшего уровня обменивались со своими аранхами информацией, когда встречались в святилище. Более одарённые могли общаться с аранхами на любом расстоянии — таких называли аранхинами среднего уровня. А особенно почитали тех, кто способен на глубокий контакт. Обычный человек может поведать другим только то, что усвоило его поверхностное сознание. Многие из вас даже не знают, что у каждого есть ещё глубинное сознание, в котором хранится то, о чём он и не подозревает. Аранхина высшего уровня, такая, как ты, способна проникать в самые отдалённые слои паутины аранхи, извлекая оттуда много полезного для своих соплеменников. Не говоря уже об их потомках. А то, что аранха извлекает из глубин сознания своей избранницы, остаётся в паутине. Эта информация передаётся её дочерям и может храниться вечно. Каждая аранхина старалась извлечь из паутины как можно больше. И как можно больше там оставить — для потомков. Летописи, трактаты и картины аранхин хранились в Домах Знаний и были доступны всем. В царстве Аранхайя почитали всех избранниц, даже низшего уровня, но царицей-аранхиной могла стать только избранница высшего уровня».

«Значит царь мог жениться только на аранхине?» — удивилась Ариэна.

«Нет, дитя моё. Аранхина могла стать только его священной супругой. Аранхайей правила Священная Триада. Царь, которого называли первым аранхитом, его законная супруга, которую чаще называли царицей-хозяйкой, и его священная супруга, царица-аранхина. По сути настоящей супругой царя была царица-хозяйка. Она делила с ним ложе и рожала ему детей. Царица-аранхина обычно даже не жила во дворце. Она была для своего священного супруга кем-то вроде советника. Она говорила от его имени с аранхой, помогала ему в делах — и в мирных, и в военных. Вела летописи, хроники событий… И разумеется, создавала полотна, на которых старалась запечатлеть самое важное из того, что творилось в стране во время правления её священного супруга».

«А почему его называли первым аранхитом?»

«Так уж повелось… Царских дружинников называли аранхитами, а он был старшим над ними, а значит первым из них. Аранха, которая жила в святилище рядом с царским дворцом, имела, как впрочем и любая другая аранха, множество братьев-аранхитов. Все они являлись и её супругами. Царские воины служили царице-аранхине, подчинялись ей, как нам подчиняются наши братья-аранхиты. Но по людским понятиям иметь такое количество мужей нельзя, даже формально. Поэтому супругом аранхины был только главный из воинов-аранхитов — предводитель воинства, царь Аранхайи».

«А царицы-аранхины не рожали царю детей?»

«Не должны были, но люди часто нарушают созданные ими же самими законы. История знает не одного царя, который любил свою священную супругу больше, чем законную, но дети цариц-аранхин никогда не становились наследниками. Они росли вдали от дворца, и вся их жизнь была окутана тайной».

«Кое-что у меня просто в голове не укладывается, — призналась Ариэна. — Ты — хранительница таких сокровищ! Ты родилась из кокона, кокон образовался из нити… Выходит, одна-единственная нить заключает в себе всё! Всю информацию, что была в паутине твоей матери… и всех твоих предшественниц!»

«Так же, как маленькая косточка плода по сути вмещает в себя целое дерево. Всё то, что свойственно дереву, породившему плод. В моей паутине много чего хранится, а поскольку её никто не унаследует, я рада, что хотя бы часть своей информации передам тебе. Увы, большинство моих братьев погибли, не достигнув зрелости, и я осталась бесплодной. Я уже стара, и жить мне осталось немного».

«А сколько вы живёте?»

«Триста лет. Иногда больше».

«И у каждой в течение жизни 6ывает по несколько из6ранниц?»

«Некоторым аранхам везло. Умирала одна избранница, на смену ей приходила другая. Но так было не всегда. Стать аранхиной может далеко не каждая».

«Не каждая… А почему избранными становились только женщины?»

«В древности Аранхе служили только женщины. И они, подобно нам, паукам, ткали из нитей полотна. Мы привыкли общаться с женщинами. Ваши самцы разумней наших, но нам ближе женское сознание».

«Жаль, что у тебя не будет преемницы».

«У бесплодия есть и свои преимущества, — помолчав, промолвила Дамея. — Именно это и стало причиной того, что люди начали уничтожать нас. Если аранха остаётся неоплодотворённой, её паутина теряет способность воспроизводить жизнь. Её нити не могут превращаться в коконы, в которых зарождаются личинки. Но воспроизведение жизни требует много сил, и бесплодная аранха сохраняет эти силы для другого. Её паутина может стать пророческой. Это высшее искусство владения араной. Разумеется, аранхина тоже должна быть очень одарённой…»

«Что-то я не понимаю. Пророческий дар стал причиной, по которой люди уничтожали аранх… Но людям же всегда хотелось узнать будущее…»

«До чего ты нетерпелива, дочь моя. В том-то и беда, что людям всегда хотелось узнать будущее. Но аранх, создающих в своей паутине пророческие картины, всегда было мало…»

«А-а, поняла. Бесплодных аранх, способных посылать своим избранницам пророческие видения, было мало, и люди решили увеличить их количество, уничтожая ваших самцов!»

«Верно. Они убивали аранхитов, чтобы мы, аранхи, оставались неоплодотворёнными. Чтобы, утратив способность воспроизводить жизнь, мы обретали способность проникать в будущее и создавать пророческие картины».

«Но они же знали, что так можно уничтожить вас всех!»

«Люди, убивавшие наших братьев, попросту не думали об этом. Их это не интересовало. Люди часто думают только о ближайшей выгоде, нисколько не беспокоясь, чем это может обернуться в дальнейшем. Люди и аранхи много веков жили в мире и согласии. Когда же аранхи поняли, что люди разрушили эту гармонию, они покинули их и поселились в горах».

«Значит вы все живёте в Зимогорье? Но ведь, насколько я поняла, нить, которая может превратиться в кокон, должна упасть на землю. На камне она просто погибнет».

«Наши нити падают в лесах недалеко от Зимних Гор. Покинув кокон, аранха летит в горы. Она ищет удобную пещеру — такую, куда бы не смогли наведаться ни люди, ни огромные коты, но всё же не очень высоко — чтобы её братьям было проще до неё добраться».

«А твои братья приходят к тебе?»

«Нет. Тем из них, кто ещё жив, не имеет смысла проделывать такой долгий путь».

«А ты точно знаешь, что их недостаточно, чтобы…»

«Конечно, дитя моё. Расстояние разделяет наши тела, но не наши мысли. Я знаю, что происходит с каждым из них. Они могли оплодотворить меня только через сто лет после нашего появления на свет, дав мне тем самым способность создавать порождающие нити. И я бы соткала их в конце жизни, чтобы раствориться в них и в своих будущих детях, но увы… Большая часть моих братьев погибла уже в первые пятьдесят лет нашей жизни. Но, наверное, мне не следует жаловаться на судьбу. У меня никогда не будет преемницы, зато судьба послала мне избранницу».

«Дамея, почему ты так долго не говорила со мной?»

«Время от времени мне нужен отдых. А сейчас я нуждаюсь в нём всё чаще и чаще. И засыпаю надолго. На два-три месяца…»

«Со дня нашей встречи прошло гораздо больше».

«Дитя моё, я знаю, за эти месяцы с тобой многое произошло, но ведь ничего такого, с чем бы ты не могла справиться сама».

«Дамея… Я вовсе не считаю, что ты должна помогать мне, в какую бы историю я ни попала. Твоя паутина и так уже не раз спасала меня. Но я хотела бы знать… Ты не жалеешь, что сделала меня своей избранницей? Иногда мне казалось, что ты не хочешь со мной разговаривать».

Дамея ответила не сразу.

«Мы, аранхи, никогда не лжём, — сказала она наконец. — Я не хотела об этом говорить, но ты задала вопрос, и не в наших правилах уходить от ответа. Ариэна, туда, в горы, тебя привела судьба. Я это знала с самого начала. Я чувствовала, что ты придёшь, ещё когда увидела тебя в нашем бывшем святилище. В той пещере, где встречались со своими избранницами все мои предшественницы. Оно пустовало пять столетий. Пятьсот лет там царило молчание, и только горное эхо отражалось от его стен… И вдруг я услышала твои мысли. Они вспыхивали в моём сознании, словно лучи света, и складывались в картины. Потом в моей паутине возник твой образ. Я полетела к святилищу и увидела тебя во плоти. И сразу поняла, что ты очень далеко. Так далеко, что мне стало страшно. Тогда я в первый раз испугалась тебя…»

«Ты? Меня? Великая Паутина! И когда же я ещё тебя пугала? И как?»

«Великая Паутина, — с грустью повторила Дамея. — Слова, которые не сходят у вас, людей, с языка… Вы, люди, не очень хорошо, но всё же понимаете, что такое Великая Паутина, но лишь единицы из вас способны в неё заглянуть. А из нас, аранх, — никто. Мы многое унаследовали от наших предков из далёкого мира, но живём мы здесь. И мы всё же пауки. Высшие сферы нам недоступны. Мы даже летать не можем слишком высоко, и нам доступны только те картины верхнего мира, которые мы можем видеть обычным зрением. Дитя человека, ты способна видать больше. Ты можешь летать высоко… Я знаю, почему при этих словах тебе стало грустно. Во время глубокого контакта с тобой я узнала о том юноше. Акробате… Он тоже видел больше других. Наверное, он тоже смог бы стать избранником, но судьба распорядилась иначе. Ты увидела его судьбу. Сама, без моей помощи. Ты увидела того молодого воина… И ещё много такого, чего не было в моей паутине. Твой первый сон в контакте со мной сразу оказался пророческим. Мелору я, по крайней мере, знала. Я часто летаю по округе, и в моей паутине остаются картины всего, что оказалось доступно моему зрению. И пророческие картины, которые я иногда создаю, складываются из того, что есть в моей памяти. В твоих же видениях иногда появляются те, кого в моей паутине нет. Те, кого ты и сама никогда прежде не встречала. Меня испугала твоя сила, дитя человека. Уж мы-то знаем, что дети, наделённые большой силой, порой используют её не так, как следует. Мы хорошо изучили людей. Вы удивительные существа. Сколько уже было аранх, которые чувствовали себя, как птица кухулан, в чьё гнездо подбросили яйцо саара. Маленький саар почти не отличается от птенцов кухулана, только чуть поменьше их. Заботливая мать учит их всех летать и в один прекрасный день видит, что самый маленький из её птенцов взлетает к облакам — туда, куда ей сроду не подняться. Ведь саары летают выше всех птиц, а кухуланы едва поднимаются над кронами мандар. Я показала тебе, как надо летать. Я пустила тебя в свою паутину, но ты вырвалась из неё и устремилась дальше и выше. Ты сумела проникнуть в Великую Паутину. Ненадолго, но всё же сумела. История знала таких аранхин. Про них говорили, что они способны беседовать с самой Великой Аранхой…»

«И чего же ты боишься, Дамея?»

«Величайшие аранхины прошлого вечно оказывались втянутыми в события, о которых неприятно вспоминать. Чем больше могущества, тем больше соблазнов. Вы, люди, — вечные дети. А ты ещё совсем юна…»

«Ты поможешь мне избежать ошибок…»

«Если ты захочешь меня слушать. Ты ведь очень своенравное дитя. Ты мне нравишься, но я не знаю, чего от тебя ждать. Я только знаю, что не смогу удержать тебя в своей паутине… Но не думай, что та, кого вы называете Великой Аранхой, позволит тебе путешествовать по своей паутине, когда тебе вздумается. Она позволяет это очень редко. И запомни — в Великой Паутине можно заблудиться. И утратить самость. Тогда в горах я даже испугалась за тебя и постаралась поскорее тебя вернуть. Глубокий контакт с Великой Аранхой небезопасен. Кое-кто из ваших философов считал, что при этом двойник человека, частично состоящий из араны, проникает в Великую Паутину, но долго там находиться нельзя. Двойник может заблудиться и раствориться в Великой Аране. А если он не вернётся к человеку и не воссоединится с ним, тот ослабнет, потеряет рассудок и, возможно, вообще погибнет. Дитя моё, чем больше могущества, тем больше опасности. Чем ближе ты к божеству, тем больше вероятности, что оно поглотит тебя».

«Люди у нас боятся текучей воды, — сказала Ариэна. — Рек и моря, куда впадают реки и где они берут начало… Вода уносит души мёртвых, а может, их двойников в Междумирье… Или в Великую Арану. Люди боятся божества, боятся, что оно поглотит их, растворит в себе… А ведь это всё равно случится с каждым».

«После смерти — с каждым. Но не каждому потом позволят вернуться. Тебе при жизни открылась дверь между мирами. Будь осторожна. Будущее меньше всего подвластно нам, и вторгаться в него очень опасно».

«Если честно, я вовсе не хочу заранее знать о плохом, — призналась Ариэна. — Во всяком случае, если нет возможности это плохое предотвратить. Как с Мелорой…»

«В древности люди говорили, что дары богов не обсуждают. Их не обсуждают и ими не забавляются. Я надеюсь, ты научишься пользоваться ими. Теперь ты, как говорили раньше, владеешь магией паутины. Пока не очень хорошо, но учишься ты быстро. Надеюсь, ты не причинишь вреда ни себе, ни другим».

За эту зиму Ариэна узнала, наверное, больше, чем за всю предыдущую жизнь. Ей особенно нравилось, когда Дамея показывала картины древности. Ариэна видела и величественные дворцы, в которых жили цари Аранхайи, и маленькие святилища, где встречались со своими избранницами аранхи. Большую часть времени аранхины проводили не в святилище, а в Домах Знаний, имевшихся в каждом городе и селении, где вместе со своими помощницами вели летописи и делали к ним иллюстрации. Книги в древности выглядели довольно странно. Это были длинные полосы специально обработанной ткани, которые плотно скатывали в свитки и хранили в футлярах. Большинство картин-иллюстраций хранилось так же, только скатывали их не очень плотно. О6ычно к футляру с книгой прикреплялся футляр с иллюстрациями. Были, разумеется, и просто картины — ковры и расписанные полотна, которыми украшали стены домов и дворцов.

До чего же неразумно повели себя те, кто разрушил гармонию, не одно тысячелетие существовавшую между людьми и аранхами. Мудрые пауки не только помогали людям собирать и хранить знания. Благодаря их чудесной паутине люди летали, строили дома, переносили по воздуху грузы. Бинты, изготовленные с добавлением нитей аранх, залечивали раны без следа. Измельчённую паутину добавляли в лекарства и просто в питьё больным, и это нередко исцеляло даже от очень тяжёлых недугов.

Ариэна узнала, что аранхитов, то есть самцов, уничтожали не только те, кто желал, чтобы среди самок было как можно больше наделённых пророческим даром. Многих раздражала та власть, которой обладали аранхины. Избранниц все чаше и чаще обвиняли в том, что они используют свой дар в своих личных интересах. По отношению к некоторым из них эти обвинения были справедливы, но большинство аранхин их не заслуживали. Не говоря уже об аранхах. Наверное, основной причиной ненависти к избранницам был их редкий дар, позволявший им общаться с мудрыми пауками.

«Зависть — причина многих бед, — говорила Дамея. — А когда пятьсот лет назад в стране началась смута, всё дурное, что было в людях, выплеснулось наружу. Это зло затопило Аранхайю. И многие захлебнулись в нём. Великое царство рушилось на глазах. Вожди, которые рвались к власти, нуждались в пророках. В тех, кто мог «предсказать» победу, а значит сделать её более убедительной. Появились аранхины-лжепророчицы. А наших братьев-аранхитов уничтожали едва ли не открыто. С тех пор, как те из нас, кто остался в живых, покинули твоих соплеменников и спрятались в Зимогорье, мы почти ничего не знаем о делах людей. Вообще-то мы никогда в ваши дела и не вмешивались. Нам нравилось общаться с людьми, мы им помогали. Нас радовала возможность соприкасаться с человеческим разумом — отличным от нашего, но тоже очень высоким. Может быть, даже более высоким, чем наш… Но ваша жизнь коротка, а память ещё короче. В нашей паутине прошлое живо, и мы жалеем об утраченной связи. Мы поклялись не иметь с людьми никаких дел, но кое-кто из нас не в силах удержаться от соблазна понаблюдать за вами. Несколько поколений моих предшественниц покровительствовали атрии под названием Дамея. В моей паутине хранится история этих мест. Кое-что я тебе уже показала. О других урах я знаю очень мало. Каждая аранха всегда ревностно охраняла свою территорию, и ни одна не имела права без спросу вторгаться на территорию своих сестёр. Это одно из наших правил. В случае необходимости мы обменивалась информацией — по просьбе своих избранниц. Ведь судьба о6итателей одного ура нередко зависит от того, что происходит в других урах и вообще в стране. К сожалению, историю других мест я знаю плохо, и ни одна из моих сестёр не позволит мне заглянуть в её паутину. Они осуждают меня за то, что я нарушила клятву и нашла избранницу».

«А они ничего тебе не сделают?»

«Нет, дитя моё. У нас нет государства, законов и судов. Никто никому не выносит приговоров. Расскажи мне, как сейчас живут твои соплеменники. Мне хочется узнать о них побольше».

«Но ты же наблюдаешь за нами. И уже давно».

«Наблюдаю давно, но знаю очень мало. Моё счастье, что я неплохо вижу в темноте. При свете дня я не решаюсь приближаться к человеческому жилью. Не общаясь с человеком, трудно представить, как живут люди».

Рассказывая Дамее о нынешней жизни своих «соплеменников», Ариэна несколько раз входила с ней в глубокий контакт, при котором их сознания соприкасались настолько тесно, что почти сливались в единое целое. Обе после этого сильно уставали, поэтому обычно они ограничивались более поверхностным общением — при помощи слов, время от времени подтверждая сказанное картинами. Для аранхи язык картин и образов был родным и привычным, и она пользовалась им гораздо охотней, чем тем языком, которому мудрые пауки научались у людей. Ариэне, привыкшей к словесному общению, язык картин дался не сразу, но талант художницы помог ей освоить его быстро и успешно. Нужно было очень чётко представить себе то, что хотелось бы показать Дамее. Паучиха хвалила Ариэну, говоря, что её мысленные картины-послания очень живые и красочные. Ариэна всю зиму упражнялась в умении делать и свои картины, и послания Дамеи видимыми для обычного глаза. Это считалось редким искусством. Сама аранхина всегда видела то, что ей показывала аранха, но наиболее одарённые избранницы иногда усилием воли делали эти картины проявленными — доступными зрению других людей. Считалось, что такие картины обладают особой магической силой, — ведь проявленный свет сильней непроявленного.

Однажды она так увлеклась этими магическими упражнениями, что едва не попала в очередную неприятную историю. Даже можно сказать, попала, просто на сей раз всё обошлось.

«Я чувствую чьё-то присутствие, — сказала Дамея во время одной из их обычных вечерних бесед. Ариэна как раз только что вызвала из паутины подруги образы своих родителей. — Чьё-то враждебное сознание. Я прекращаю разговор».

Теперь уже и Ариэне показалось, что возле дома кто-то есть. 3а окном мелькнула тень, а через некоторое время в дверь громко постучали. Ариэна шёпотом обругала себя за легкомыслие. 3адёргивая занавески, она оставила довольно большую щель, и если кто-то подглядывал в окно, он вполне мог увидеть на тёмной стене яркие, словно сотканные их света картины. Те, что ей посылала Дамея, а она старалась сделать видимыми. И получалось у неё очень даже неплохо. Она уже научилась отличать проявленные картины от непроявленных — первые казались ей более яркими. Стук возобновился.

— Ариэна, открой! — прозвучал за дверью строгий голос Дамары. — Девочка, открой немедленно! Что у тебя происходит?

— Сейчас! — отозвалась Ариэна. — Только руки вытру!

Она поставила напротив окна раму с недавно законченной картиной, потом зажгла и придвинула поближе к ней две самые большие масляные лампы — так, чтобы свет падал прямо на изображение.

— В чём дело, госпожа? — спросила она с искусно разыгранным недоумением, делая вид, что вытирает руки испачканной в красках тряпкой.

— Почему ты так долго не открывала? — прищурилась Дамара, окинув комнату цепким взглядом.

— Не хотела пачкать дверную ручку. Когда я работаю, я стараюсь ни за что не браться. Кроме кисточек. Не хочу, чтобы всё в доме было заляпано красками… А в чём дело, госпожа? Что привело тебя ко мне в столь поздний час?

— Я заметила какой-то странный свет в твоём доме, — сдвинула брови старуха. — Я забеспокоилась и решила узнать, что у тебя тут творится. В столь поздний час.

— Я только что закончила картину. Вот она. Естественно, у меня горят лампы. Не могу же я рисовать в темноте…

— Это не та картина, — резко возразила ткачиха. — И не тот свет, что я видела в окне. И цвета были совсем не такие.

— Наверное, потому, что я давно не протирала окна, — пожала плечами Ариэна. — К тому же стёкла у меня неровные и…

— Стёкла ту ни при чём! — Дамара становилась всё более напористой и агрессивной. — Эта картина… Она двигалась! Я видела женщину, похожую на твою мать! Признавайся, чем ты тут занималась? Колдовством?

— Уважаемая госпожа, — холодно сказала Ариэна. — Я не виновата, что тебя преследуют призраки. Тот, кто подглядывает в чужие окна, обычно видит не то, что есть, а то, что хочет видеть.

— Не смей со мной так разговаривать! — рассвирепела старуха.

— Это мой дом, госпожа, — мягко напомнила Ариэна. — Ты являешься сюда без приглашения, обвиняешь меня во всякой ерунде и ещё повышаешь на меня голос.

— Хорошо, — поджала губы Дамара. — Тогда поговорим в другом месте.

Через день Ариэну вызвали на Совет Старейшин. Святилище Аранхи в Зелёном Уре состояло из четырёх небольших построек, примыкающих друг к другу так плотно, что всё это казалось одним зданием, имеющим четыре двери. Собственно святилище выходило на восток, школа ткачих и мастерские занимали западный пристрой, в южном собирался Женский Совет, а в северном — Совет Старейшин. Все эти помещения были соединены внутренними переходами.

Ариэна в тот день пришла в школу, чтобы показать наставницам свои последние работы. Когда Лой самолично явился за ней в зал, где корпели над полотнами двенадцать старших учениц школы, девочки посмотрели на неё так, будто она была осуждённой на смерть преступницей. Ариэну это позабавило. Она ничего не боялась. Любое обвинение требует доказательств, а никто, кроме старой ткачихи, ничего не видел. Другое дело, что Лой всегда был заодно с Дамарой, а большинство членов совета вечно ему поддакивали. Открыто возражать аранхиту осмеливались немногие. Правда, некоторые из них делали это постоянно. Например, Махон и Дельвар. Разумеется, они сразу приняли сторону Ариэны.

— Да что она ещё могла там делать, кроме как малевать свои картинки! — пророкотал оружейник. — Все эти россказни о колдовстве — сплошная чушь. Я в это вообще не верю. А если колдуньи и существуют, то это скорее какие-нибудь страшные старухи, а не девчонки, у которых ещё молоко на губах не обсохло.

Ариэна с трудом удержалась от смеха. Как, впрочем, многие присутствующие. Намёк поняли все. Включая Дамару.

— Когда-нибудь вы пожалеете, что не прислушались к моим словам, — сказала она, надев маску праведной скорби. — Как когда-то не прислушались и к словам почтенного Лоя. Человек, которого похитил марулл, не мог вернуться таким, каким он был прежде. А с тех пор, как она тогда вернулась, она стала ещё более странной. Никто не знает, где она так часто и подолгу пропадает. Никто не может понять, почему она вдруг стала так рисовать…

— Она всегда была талантливой девочкой, — вставил Дельвар.

— И наконец, я настаиваю на том, что видела позавчера, — нахмурившись, продолжала Дамара. — Она общается с демонами и вызывает мёртвых. То, что я видела, не было обычной, нарисованной картиной. Эта картина двигалась. Там были те, кого уже нет. Раньше она просто слушала мёртвых, а теперь она оживляет их! Мы знаем, что бывает, когда потусторонние силы вторгаются в наш мир. Неужели трагедия в Ур-Фиоле ничему нас не научила?

Совет продолжался до позднего вечера. Ариэну попросили выйти, потом снова пригласили в зал. В конце концов потребовали, чтобы она в сопровождении Дамары и ещё нескольких человек пошла в святилище, сожгла на алтаре прядь своих волос и поклялась именем Аранхи, что никогда не творила никаких злых чар. После того, как всё это было сделано, Дамара подошла к Ариэне.

— Смотри, — сказала она. — Если ты солгала, Аранха накажет тебя. Но сгоришь ты не так легко и быстро, как прядка твоих волос. Огонь, который пожирает человека изнутри, причиняет ему страшные мучения.

— Наверное, ты знаешь, о чём говоришь, госпожа, — ответила Ариэна. — Ведь огонь, который пожирает человека изнутри, обычно называют злобой. Или завистью.

И она поспешила покинуть святилище, пока Дамара не пришла в себя после её дерзких слов.

— Тебе что, нравится постоянно устраивать вокруг себя шум? — спросила на следующий день Зия.

— А ты тоже попробуй, — посоветовала Ариэна. — Может, и тебе понравится.

Зия завидовала не только успехам Ариэны. Неприятности, в которые вечно попадала дочь лиммеринки, тоже надолго делали её центром внимания, и Зию это ужасно злило. Саму же Ариэну всеобщее внимание к её персоне стало уже изрядно утомлять. Она решила вести себя осторожнее. Теперь, беседуя с Дамеей, она довольствовалась тем, что посланные паучихой картины видны только ей. Зачем делать их проявленными, если их могут увидеть такие, как Дамара? Да и мало ли кому ещё придёт в голову следить и подглядывать.

«Вообще-то вам бы не мешало всё это увидеть, — думала иногда Ариэна. — И узнать то, что знаю я. Когда-нибудь я вам всё расскажу. И покажу».

Но она знала — пока не время.