"Снежная Принцесса" - читать интересную книгу автора (Зорина Светлана)

Глава 10. Осенние неприятности

Насчёт лета «гном» тоже не солгал. Почти. В конце июля резко похолодало, и последний летний месяц скорее походил на осенний. До середины сентября жители Гаммеля ходили в плащах и куртках, но бабье лето, как ни странно, всё же пришло. День Святого Николауса обещал быть тёплым. Больше всех этому радовались пятиклассники. Ведь в этот знаменательный день — 24 сентября — их принимали в ряды Лихтен-Югенд. В переводе с одного старого европейского языка это означало «юные светоносцы». Именно так и называли членов этой детской и юношеской организации. Три раза в год — 24 сентября, 22 апреля и 19 мая — они устраивали в городе шествие. Младшие, за которыми после одной газетной статьи закрепилось прозвище светлячки, несли свечи, а те, кому было больше тринадцати, — факелы. Говорили, что раньше в Лихтен-Югенд принимали только хороших учеников и только с примерным поведением. Теперь организация охватывала практически всех школьников с десяти до семнадцати лет. В день Святого Николауса каждый пятиклассник сразу после причастия получал белый плащ с капюшоном и серебряный медальон, на котором был изображён ангел с мечом. В этом облачении новички вместе со всеми светоносцами своей школы отправлялись на площадь перед мэрией, откуда и начиналось шествие. У каждой школы был свой маршрут. В такие дни с четырёх до восьми вечера по центральным улицам Гаммеля без конца двигались шеренги детей и подростков в белом. Свечи и факелы, которые они несли, были искусственные — из соображений безопасности, зато светили ярче настоящего огня. Участники шествия должны были хранить молчание, а прохожие, увидев шеренгу светоносцев, умолкали или хотя бы переходили на шёпот.

В этом году подготовку к празднику омрачала недавняя трагедия. В начале сентября был убит известный священник Александр Абель. Жил он в местечке под названием Верден — на границе с Леброном. В маленькую церковь, где он вёл службы, стекался народ со всей страны. Несколько лет назад границу открыли, и прихожан у отца Александра стало ещё больше. На его службы и проповеди ходили и лебронцы, и германарцы. Воспитанный в лоне Ортодоксальной Церкви, Александр Абель не считал её учение единственно правильным. И был глубоко убеждён, что различия между ортодоксальной доктриной и элианской не должны препятствовать союзу этих двух церквей. Самые ярые ортодоксалы то и дело поливали его грязью, называя его терпимость беспринципностью, и всё же авторитет Александра Абеля рос с каждым годом.

3 сентября священника нашли с проломленной головой у ворот его дома. Похоже, на него напали, когда он возвращался с утренней прогулки. Жители Вердена говорили, что отец Александр вставал ни свет ни заря и до первой службы любил прогуляться по окрестностям. А вскоре после похорон кто-то поджёг верденскую церковь. Когда прибыли пожарные, от неё остались одни стены. Внутри всё выгорело, кровля рухнула. Никто не сомневался, что эти два преступления связаны, но никто ничего не мог доказать. У следствия не было никаких зацепок. Ортодоксалы в своих выступлениях намекали, что отец Александр якобы сам навлёк на себя беду, якшаясь с неправоверными.

— Да они же его и урыли, — убеждённо заявил Джек Эмерсон. В «часовне» эта история обсуждалась весьма активно. — Наши мракобесы-церковники. Они ж его ненавидели. Элианцы тоже не во всём с ним соглашались, но они бы и волоска на его голове не тронули.

— Конечно, — кивнула Лидия. — Отец Александр защищал их. Если б не его содействие, им бы вряд ли удалось открыть у нас в Гаммеле приход. Теперь они боятся, что их отсюда попрут.

— Всё может быть, — сказала Таня. — Им и так в последнее время житья нет. На прошлой неделе кто-то ночью забрался в церковь Святой Анны и сломал орган. У них же службы под музыку…Кстати, так здорово! Я один раз слушала там мессу. А совсем недавно, кажется, в понедельник, у них почти все окна перебили. Ребятня какая-то. Вроде бы, их видели, но никого не поймали.

— Юные светоносцы, — усмехнулся Ганс Фишер. — И будущие чистильщики…

— Да брось, — поморщилась Таня. — Все мы были в Лихтен-Югенд, однако в Партию борцов за чистоту никто из нас почему-то не вступил.

— Из нас — никто, но мы ведь не большинство. Думаю, эти ребятишки не случайно похулиганили. Есть с кого пример брать. Помните, лебронцы крестный ход устроили? За ними же всю дорогу шли наши святоши с плакатами «Элианцы — еретики и пидара…» В общем, со всякой руганью.

— Лидия, ну зачем ты так щипнула бедного Ганса? — давясь от смеха, спросила Илана. — У нас в гимназии этим словом все стены исписаны. И я уже давно знаю, что это такое. Я вот только не понимаю, почему наша церковь так яростно обвиняет элианцев в мужеложестве… и вообще во всяком разврате? Потому что у ихних священников обет безбрачия? Можно подумать, что развратничают и предаются греховным мечтам только те, у кого нет под боком законной супруги! Сколько семейных налево ходят. Причём многие члены нашего парламента ходят не куда-нибудь, а в Римскую Баню. Там, конечно, не все услуги в прейскуранте указаны, но все знают, что мальчики сейчас дороже девочек.

— Неплохая осведомлённость плюс трезвый, аналитический ум, — констатировал Джек. — Иногда я забываю, что ты ребёнок. Ты хоть сама об этом не забывай.

— Илана, ты так и не ходишь на исповедь? — спросила Таня. — И не причащаешься? А ведь вас скоро в Лихтен-Югенд должны принимать…

— Я туда не рвусь, — пожала плечами Илана. — Кажется, из школы за это не выгоняют.

— Конечно, нет, — вздохнула Лидия. — Но мы все вступали. Так уж было принято. Всё равно к этому почти никто серьёзно не относился. А знаете… Мне даже нравилось участвовать в этих шествиях. Особенно когда смеркалось. Идёшь со своими по какой-нибудь тихой узкой улочке, и вдруг навстречу из полутьмы другая колонна. Молчаливые фигуры в белом, в руках — голубоватые огоньки… Раньше во время шествий фонари не включали, и весь город был в таких вот огоньках. А теперь… никакой тебе таинственности. Все улицы освещены.

— Ещё бы, — заметил Ганс. — Раньше дети не пропадали. Во всяком случае, так часто. Представляете, если во время шествия кто-нибудь пропадёт!

— Или вдруг появится какой-нибудь тип с дудочкой, — Джек сделал страшное лицо. — И все светоносцы стройными шеренгами двинутся за ним…

— Да ну тебя! — замахала руками Лидия. — Лучше так не шутить. Лично я считаю, что наш город надо переименовать. Имена и названия имеют магическую силу, и очень жаль, что многие этого не понимают. Гаммель — Гамельн… Похожие названия — похожие события. И столь же таинственные. Сколько уже пропало детей, и до сих пор никого не нашли. Даже тел…

— Пока тело не найдено, есть надежда, что человек жив, — сказал Мартин. — И всё же неизвестность — это ужасно.

— Да уж, — вздохнула Таня. — Говорят, сейчас работорговцы людей похищают. В основном детей и молодёжь… Кстати, у нас ведь в последние годы и несколько юношей пропало. Есть планеты, где вовсю процветает рабство. В Федерацию они не входят, но их корабли тоже повсюду летают.

— Но у нас в космопорту такой досмотр… — начала было Лидия.

— Ну и что! — махнул рукой Ганс. — Любые документы можно подделать…

— А ты поосторожней, — повернулся он к Илане. — Ты в последнее время хорошеешь не по дням, а по часам. А красавиц во все времена похищали.

— Вот именно, — подтвердила Таня. — Ещё окажешься в гареме какого-нибудь варвара с зелёной кожей и драконьим гребнем. Так что поменьше болтайся по окраинам, где полно инопланетян. Не разговаривай с незнакомцами, а главное — ничего у них не бери.

— Да знаю, — засмеялась Илана. — Бабушка мне уже давно объяснила, что нельзя брать у чужих дядей игрушки и конфеты.

«И я действительно ничего у них не беру, — добавила она про себя. — Игрушку я у чужого дяди не взяла, а купила».

Илана вспомнила загадочного «гнома» и не менее загадочного «манекена», смотревшего на неё сквозь витрину магазина… И по спине её пробежал холодок.

Игрушки она через три дня лишилась. А всё потому, что пропал очередной ребёнок, и полиция выяснила, что незадолго до исчезновения этот двенадцатилетний мальчик где-то раздобыл магическую ледышку. Мэрия наконец разрешила чистильщикам провести акцию, которую они планировали уже несколько лет. Был проведён рейд по самым подозрительным магазинам и по всем школам Гаммеля. Всех детей заставили выворачивать карманы и выкладывать содержимое своих портфелей на учительский стол. Многие ученики — особенно в престижных школах — яростно протестовали и грозили пожаловаться родителям.

— Мой папа на вас в суд подаст! — крикнула Марго Аффенштайн.

— Ничего подобного он не сделает, дитя моё, — прогнусавил долговязый священник с нездоровым цветом лица и длинными сальными волосами. — Мы действуем с разрешения властей и для твоего же блага. Мы заботимся о тебе и твоих друзьях, девочка. Дети не должны держать в руках эти дьявольские игрушки. Дьявол сперва похищает ваши души, а потом забирает вас самих.

— Да ими многие играют, — пробубнил Том Брикс. — Как будто все пропадают…

— Не спорьте, дети! — строго сказала классная дама. — Святой отец знает, что говорит. И уж, конечно же, знает, что делает.

Среди активистов Партии борцов за чистоту были представители разных сословий и профессий, но чувствовалось, что церковников-ортодоксалов там больше всего. В пятом классе «чистку» проводили два священника и какая-то энергичная сухощавая дама с недобрым блеском в глазах.

Илана проклинала себя за то, что не оставила ледышку дома. Вообще-то она редко это делала — боялась, что бабушка затеет в её отсутствие капитальную уборку и найдёт магический шар. А сегодня к тому же было «окно» между математикой и уроком рисования. Илана собиралась провести свободное время в ботаническом саду, который находился в квартале от школы. Она давно облюбовала там одно укромное местечко — старую сломанную беседку, затерявшуюся среди зарослей акации. Там бы ей никто не помешал немного поэкспериментировать с магическим шариком. В последнее время это стало её любимым занятием.

Кое в чём священник-чистильщик был прав. Магические ледышки действительно завладевали душами своих юных хозяев. С этими игрушками не хотелось расставаться ни на минуту. Иначе зачем бы большинство обладателей магических шаров и кубиков носили их с собой в портфелях? И вот теперь они все в этом раскаивались. Впрочем, обида и гнев не лишили их способности удивляться. Все так и ахнули, когда чистильщики извлекли магический шарик из потрёпанного рюкзачка Иланы.

— Ничего себе! — присвистнул Питер Джефферсон. — И откуда только у этой нищенки ледышка? Украла поди…

— Наверное, ей Марго подарила, — язвительно заметила Снежана Грундер. — За пятёрку по математике.

Марго и Снежана были яростными соперницами — главным образом потому, что каждая считала своего отца самым крутым. В классе уже привыкли к их постоянным стычкам.

— До сих пор не можешь нарадоваться, что тебя освободили от экзаменов? — не осталась в долгу Марго. — Интересно, как ты от них отвертишься в следующий раз. Может, нарочно подставишь собаке свою тощую задницу?

Многие захихикали, а Снежана Грундер покраснела.

— Сейчас же прекратите! — повысила голос классная дама. — Как вы себя ведёте при уважаемых людях!

— Люди, которые уважают себя и других, не шарят в чужих сумках, — сказала Илана.

Класс притих. Смелое заявление Иланы Стивенс удивило всех ещё больше, чем извлечённый из её портфеля магический шарик.

— Вот вам и результат, — скорбно пропел второй священник — низенький и плотный, с круглым лоснящимся лицом. — Плачевный результат воздействия на детские души дьявольских игрушек. Дети совсем перестали уважать старших.

— Не огорчайтесь, святой отец, — сдвинула брови сухощавая дама-чистильщица. — Дети редко ценят то, что делается для их же блага.

Она устремила на Илану пронзительный взгляд маленьких глубоко посаженных глазок — видимо, один из своих коронных взглядов, какими она привыкла ставить на место обнаглевших юнцов. И была явно обескуражена тем, что странная бледная девочка с белыми, как снег, локонами даже не подумала опустить глаза — огромные, без зрачков глаза, напоминающие окна, за которыми царит зимний сумрак… Дама-чистильщица невольно поёжилась. На мгновение ей показалось, будто где-то рядом открылось окно и в комнату ворвался ледяной ветер. Позже, когда рейд закончился, она рассказала о своих впечатлениях священникам, а те сочли своим долгом поговорить с пастором Коулом.

— Это та самая девочка, которая отказалась от причастия, — промолвил пастор. — Закон не позволяет отчислять за это из школы. А жаль. Детям дьявола не место среди детей Адама и Евы. Надеюсь, когда-нибудь это поймут все.

На следующий день бабушку Полли вызвали в школу. Домой она вернулась очень расстроенная.

— Может, ты всё-таки будешь ходить на исповедь? — спросила она за ужином. — А то что же получается… Все твои одноклассники станут светоносцами, а ты…

— А я нет! — сердито сказала Илана. — Все мои одноклассники от стыда розовеют, а я голубею. У всех моих одноклассников чёрные зрачки, а у меня их не видно. Все мои одноклассники боятся холода, а я нет…

— К чему ты всё это говоришь, детка?

— Да к тому, что я и так от них от всех отличаюсь. Одним отличием больше, одним меньше — какая разница? Я уже сказала, что не буду ходить к пастору Коулу на исповедь, и решение своё не изменю. Коул Джефферсон — подлый лицемер, и если Богу угодно, чтобы ему служили такие люди, то в чём тогда разница между Богом и дьяволом?

— Господь с тобой! — всплеснула руками бабушка. — Да разве так можно!

— И если такие, как Снежана Грундер и Том Брикс достойны называться светоносцами, то мне так называться совсем даже не хочется.

— Ну хорошо, не хочешь вступать в Лихтен-Югенд — не вступай, но… Скажи, где ты раздобыла эту проклятую ледышку? Мне сказали, что вчера у тебя в портфеле нашли дьявольский шар.

— Бабуля, дьявольского в нём столько же, сколько… в том же телевизоре. Очередное чудо техники, как говорит Джек. Томас Квинт пропал не из-за того, что играл магической ледышкой — ими многие играют… Его просто похитил или убил какой-то негодяй. Преступник. Мартин правильно говорит: властям надо получше бороться с преступностью, а не позволять всяким психам и дегенератам обыскивать детей, отбирать у них игрушки.

— Может быть. И всё же… где ты взяла эту игрушку?

— Купила с рук. На Центральном Рынке. А если будет возможность, куплю снова. Марго Аффенштайн вчера позвонила из школы домой и всё рассказала. И отец заверил её, что раздобудет ей новую ледышку. И другие родители так же сделают. Ты же знаешь, что многие считают эту акцию глупой. Бабуля, я купила этот шарик ещё летом, и, как видишь, со мной ничего не случилось.

— Ты уверена, детка? Твоя классная дама сказала мне сегодня такое, что мне просто не по себе стало… Это правда, что ты пыталась заморозить госпожу Моссунг?

— Что?! Кого я пыталась…

— Госпожа Моссунг — это детский психолог. У неё, вроде бы, даже учёное звание есть… И член Партии борцов за чистоту. Вчера она была в вашем классе…

— А-а, эта противная тётка с маленькими злыми глазками… Так она ещё и психолог? Ещё и детский? Да она же ненавидит детей! Ты бы видела, как она на меня уставилась!

— А она утверждает, что это ты на неё как-то странно смотрела. Так, что ей стало холодно. Она считает, будто ты хотела её заморозить…

— Нет, бабуля, это она хотела испепелить меня своим взглядом. А я таких не боюсь. Она это поняла и от злости навыдумывала обо мне всякой ерунды.

— Ну допустим, всё было не совсем так, как она говорит, — согласилась бабушка. — Но ты же явно вела себя вызывающе. Наверное, ты слишком дерзко на неё смотрела. Ты готова воевать с целым миром. Зачем? Я очень тебя люблю. И не хочу, чтобы говорили, будто ты обладаешь какой-то дьявольской силой. Я вот что подумала… Считается, что школьники должны исповедоваться и причащаться у своего пастора[4], но в конце концов, это не обязательно. Можешь ходить на исповедь в церковь.

— Но в нашем приходе служит пастор Коул. А другие церкви не так уж и близко.

— Но тебе ж туда не каждый день ходить…

— А всего лишь раз в неделю, — поморщилась Илана. — Я вообще не вижу в этом никакого смысла. В исповеди, я имею в виду. О чём мне стыдно рассказывать, я всё равно никому не расскажу, даже священнику. А Бог ведь и так всё видит, правда? Мартин говорит, что молиться ему можно везде. Не обязательно в церкви. А лучше даже так, чтобы никто не видел и не слышал.

— Опять Мартин! Кейны, конечно, хорошие люди, но… Что-то мне не очень нравится, как он на тебя влияет…

— А что тебе нравится? Отто Грундер вон постоянно в церковь ходит. Богатые пожертвования делает. Стоит там, крестится, кланяется… А потом садится в автолёт и звонит своим псам — чтобы прибили кого-нибудь…

— Да при чём тут Отто Грундер! Господи, ну чего ты злишься? Я же не запрещаю тебе общаться с Мартином…

— Ещё бы ты мне это запрещала! — неожиданно нахлынувшая ярость обожгла лицо Иланы ледяным холодом. Она видела в зеркальной дверце кухонного шкафа своё отражение — маска из нежно-голубого фаянса, в прорезях которой темнеют две синие бездны. Взъерошенные змеистые кудри придавали ей сходство с Горгоной-Медузой. — Почему все считают, что могут мне запрещать? Или отбирать у меня мои вещи…

— Илана, — повысила голос бабушка. — Я действительно имею право тебе запрещать. Я взяла тебя на воспитание и отвечаю за тебя…

— Не надо попрекать меня тем, что ты взяла меня их приюта! Если хочешь, то сегодня же уйду туда в чём есть.

— Не смей так говорить!

— А ты не смей меня унижать! Если мне нет шестнадцати лет, ещё не значит, что я должна жить чужим умом! Особенно если учесть, что своего у меня побольше, чем у некоторых.

Ярость Иланы утихла, когда она увидела, как побледнела бабушка Полли.

— Боже, — прошептала та, дрожащими руками поставив чашку на блюдце. — От тебя сейчас и правда веет холодом… Когда ты так смотришь…

— Бабуля, но это же всё глупости! Теперь и ты будешь говорить, что я пыталась тебя заморозить? Ещё не хватало, чтобы эти твари заставили нас поссориться!

— «Эти твари»… — покачала головой бабушка. — Сколько в тебе презрения. Ты его не демонстрируешь, и потому оно ещё заметней… Илана, они ненавидят тебя, потому что боятся. Они не знают, кто ты и что ты. Я тоже не знаю. Но в отличие от них я тебя люблю…

— Я тебя тоже, бабуля…

— Неуклюжий птенец превращается в прекрасную белую птицу, — не слушая её, тихо продолжала бабушка. — Ещё немного — и он научится летать. И ему станет тесно в моём убогом курятнике.

— Не говори так! Я люблю тебя и наш дом. И никогда тебя не покину.

— Мне хотелось бы в это верить, но… Каждый идёт своим путём. В последнее время ты ведёшь себя, как наследная принцесса, которая сердится, когда старая служанка пытается давать ей советы…

— Вот теперь уже ты меня обижаешь, — надулась Илана. — Разве я мало делаю в доме?

— Я не об этом. Не знаю, какая ты будешь в шестнадцать… Боюсь, что я уже этого не увижу. Ты повзрослеешь гораздо раньше своих ровесников. Вспоминай обо мне, когда отправишься искать своё царство.

— Знаешь, бабуля… — Илана встала из-за стола и принялась с грохотом собирать посуду. — Можешь меня стукнуть, но ещё немного — и я решу, что у тебя начинается болезнь Альцгеймера. С царством я пока подожду, но я завтра же отправлюсь искать какую-нибудь церковь — поближе к дому и желательно поменьше, где нет столпотворения и… нищих. Может, это и не по-христиански, но меня они раздражают. Если тебе это так надо, буду ходить на исповедь. Буду каждую неделю повторять, как попугай, что я ленилась, ругалась и обжиралась… И ещё замораживала борцов за чистоту.