"Дети Грозы" - читать интересную книгу автора (Атрейдес Тиа)Глава 21. Испытание— …трое суток. В полночь с шестого на седьмой день откроются двери Алью Хисс. Кто из вас сумеет войти в храм, пройдет ритуал посвящения. До тех пор вы — дичь. Через час вся Гильдия Найриссы выйдет на охоту. Хисс ждет! Слова Мастера еще звучали на темной площади, но его самого уже не было. Только два молчаливых храма, Черный и Белый, и семь претендентов. Семь юношей — в чужом городе, без оружия, без денег. «Хисс ждет… Хисс возьмет на службу достойного, а остальных примет в жертву. Служи мне!» Шепот бездны Лягушонок ощущал всей кожей, острее, чем касание ветра к обнаженной груди и холод булыжников под босыми ногами. Обещание Хисса въедалось в сознание, растекалось по жилам отравой. Все семеро слышали голос бога. Каждый стремился оказаться жрецом, а не жертвой, доказать божеству: достоин! Едва Мастер исчез, все семеро мгновенно содрали с глаз повязки и отпрыгнули друг от друга. Попятились — медленно, держа в поле зрения соперников. Шаг назад, второй… Тень манила Лягушонка, звала и торопила: «убей!» Но что-то мешало, держало. Какая-то мысль зудела на краю сознания, отвлекала от единения с божеством. Мир замедлился, стал терять объем и остатки цвета, дохнуло льдом: «Служи мне!» Но в последний момент Лягушонок вспомнил. Орис, брат! Вот же он — всего в шаге, слева… Орис тоже опомнился — Хилл почувствовал, как зазвенела ожившая нить связи. И тут же время вернулось. Вмиг все семеро сорвались с мест и растворились среди ночных теней. По одному, в разные стороны. Только Орис бежал рядом, еще вздрагивая от напряжения. — Привет, брат, — Хилл улыбнулся. — Привет, брат. Спасибо. От Храмовой площади они двигались к морю. Оба ни разу не бывали в Найриссе, но хорошо изучили карту. Через минуту-другую братья покинули квартал мертвых фонарей и наглухо запертых окон. Жители ближних к храмам домов хоть и не знали, от чего к полуночи потухли все до единого огни, но чуяли неприятности и прятались за ставнями и дверьми. Первым делом следовало добыть одежду и оружие. Несмотря на глухой ночной час, по улицам в стороне от храмов шаталось достаточно народу, особенно ближе к порту. Матросы, грузчики, докеры, сутенеры и мошенники всех мастей — любой костюм на выбор. Но братья повернули в сторону тихих богатых кварталов. Пусть там немноголюдно, местным проще заметить посторонних и каждый час проезжает патруль. Зато не придется опасаться желающих воткнуть в спину нож: за голову каждого из претендентов любой нарисский гильдиец получит полновесный империал. Гардеробной братьям послужил один из ближних особняков. Перебраться через кованый забор и напугать сторожевых собак до немоты было делом нехитрым. Влезть в приотворенное на ночь окно кухни — тем более. Найти в спящем доме шкафы с хозяйской одеждой смог бы и ребенок, как и позаимствовать повседневные камзолы, кошель с марками и пару шпаг с кинжалами — шер был достаточно богат, чтобы при день-другой не заметить пропажи. Метательных ножей у шера не оказалось, зато его повар обеднел на полдюжины кухонных. Там же, на кухне, братья запаслись провизией и мотком крепкой веревки. Так же незаметно, как вошли, они покинули особняк — никого не тронув, не разбудив даже мышей. Они загодя решили, что не будут прятаться по крысиным закоулкам. Уж там-то местные быстрее быстрого найдут чужаков и заработают свое золото — от приморских головорезов непросто уйти даже через Тень. Зато в каждом городе есть место, которого все воры, убийцы и мошенники избегают как огня. Главное, до него добраться… Десяток кварталов до площади Четырех Мудрых Черепах они преодолели без приключений, лишь раз спрятавшись в тени акаций от патруля. Когда на фоне звездных россыпей вырисовался шпиль магистрата, над крышами поплыл одинокий гонг: час ночи. Потратив несколько минут на изучение покинутого всеми, кроме ночного сторожа и вечно бдительных заклинаний, трехэтажного здания, они нашли подходящий вход. Нерадивые уборщики забыли запереть окно на втором этаже, зря понадеявшись на магию. Хиллу достало секунды в Тени, чтобы миновать защиту. Но этой секунды хватило, чтобы дать себе зарок: ни за что, ни при каких обстоятельствах не соваться в Ургаш до окончания испытаний! Никакое посвящение, даже собственная жизнь не стоит того, чтобы принести брата в жертву Темному — а Хилл еле удержался на грани сознания, так силен был зов. Окно привело их в просторный кабинет. На рогатой вешалке в углу болталась судейская мантия, а на болванке возлежала высокая шапка с плоским круглым донышком и вышитым знаком главного судьи. Кроме того, в шкафах обнаружилось множество самых разнообразных бумаг: не пришлось искать архив, чтобы обзавестись подходящей легендой на завтра. Но самой ценной находкой оказались глубокие удобные кресла. Под защитой магистратской магии и пары простых охранных рун — им, в тайне от Мастера Тени, научил внезапно обнаружившего в себе дар Лягушонка тирис Ульрих — братья позволили себе несколько часов поспать. — Хилл, вставай, — его разбудил шепот Ориса. — Через полчаса придут служители. Когда магистрат начал заполняться гамом и суетой, братья смешались с толпой. По коридорам сновали писцы, толкались озабоченные просители и тяжущиеся, с занятым видом шествовали из кабинета в кабинет чиновники. Адвокаты петушились перед клиентами, в последний момент набивая цену, нотариусы с заткнутыми за уши перьями объясняли что-то осоловелым от юридической абракадабры шерам и бие. Два провинциала, уткнувшиеся в потрепанные бумаги с кучей печатей и поминающие завещание, долю, отчуждение и тому подобное, никого не интересовали. Но несмотря на уверенность, что охотникам не придет в голову искать их между приемной бургомистра и залом суда, Хилл держал ушки на макушке. Им везло до самого вечера. Но за полчаса до закрытия ничейных шеров заприметил потрепанный стряпчий. Хилл заметил пройдоху чуть позже, чем следовало, и сразу понял — этот не отцепится. В острых глазках и скользкой улыбочке читалась необходимость в серебре и твердое намерение это серебро сегодня же добыть. — Сматываемся, — одними губами шепнул Хилл, указывая Орису на неприятности, и оба деловито направились к лестнице. Но шустрый человечек обогнал их и заступил дорогу. — Доброго дня сиятельным шерам! — вкрадчиво поздоровался он. — И вам не хворать, достопочтенный, — ответил Орис. Хилл едва не выругался вслух: вот принесло! Этот наверняка не из Гильдии, но вдруг наводчик? Он еще раз ощупал толпу взглядом — вроде никто больше не проявлял к провинциалам интереса. В этот момент распахнулись двери зала суда, выплеснув дюжину скандалящих торговцев. Хилл с Орисом, не сговариваясь, повернули к ним — заслониться, затеряться. Но щуплый крючкотвор оказался на диво нагл и липуч: — Я вижу, сиятельные шеры в затруднении. — Стряпчий ухватил за край бумаги. — Дело о наследстве, не так ли? — Орис выпустил бумаги, рассчитывая хоть на миг замешательства, но стряпчий уже уцепился за Хилла. — И, конечно, сиятельные шеры еще не нашли достойного представителя своих законных интересов. — Прошу прошения, но мы ждем достопочтенного Тисле, — перебил его Хилл, вспомнив промелькнувшее недавно в разговоре соседей имя и понимая, что если сейчас попробовать отцепить клеща, тот заорет на весь магистрат. — Ай-ай… кто же вам посоветовал этого прохиндея? Не слушайте его. Вас надули, — вдохновенно вещал стряпчий, крепко сжав костлявыми нечистыми пальцами отворот Хилова камзола и потрясая добытыми бумагами. — Ничуть не почтенный Тисле не выиграл ни одного дела о наследстве! К тому же он берет десять марок только за составление документов, а достопочтенный Мевис лишь пять, и еще один процент по завершении. И я не проиграл ни одной наследственной тяжбы! Вы понимаете, как вам повезло? Хитрая рожа Мевиса ничуть не походила на лик везения, но Хилл не видел способа отвязаться от стряпчего, не поднимая шума. — Да, конечно, нам невероятно повезло! — решился Орис. — Если достопочтенный Мевис поможет нам рассортировать документы за две марки, то нам не придется дожидаться достопочтенного Тисле. Стряпчий просиял: клиент торгуется — клиент попался. — Сиятельные шеры хотят меня разорить? Или желают лишить лицензии? Таких цен не бывает. Я и так, из чистой симпатии к благородным юношам, не возьму и медяка сверх обязательной цены. Я даже совершенно бесплатно договорюсь с судьей, чтобы ваше дело рассмотрели послезавтра! Презренный Тисле промурыжит вас не менее трех дней, а то и четырех… — Прошу прощения, достопочтенный Мевис, но мы вынуждены отклонить ваше любезное предложение, — расстроился Орис. — Мы не можем заплатить сразу пять марок. У нас осталось всего восемь, а ведь за проживание на постоялом дворе придется уплатить не меньше четырех. И еще марку на обратную дорогу в Калбон. Так что больше трех никак… — Четыре марки? Надеюсь, сишеры не заплатили четыре марки наглому обманщику? О, что за люди… — искренне возмутился стряпчий уплывающему доходу. — Но, послушайте! Только никому не говорите, это против правил… — Мевис понизил голос. — Я не могу пройти мимо, оставив вас в столь затруднительном положении. Доброта меня когда-нибудь погубит. У меня есть комната. Конечно, это не очень удобно, я обычно принимаю в ней посетителей. Но для вас, сиятельные шеры, готов пойти на лишения. Семь марок, и вы получите и документы, и представительство в суде, и комнату. А потом процент — безо всяких расписок! Благородные шеры не обманут простого, честного Мевиса… Еще немного поколебавшись и посомневавшись, братья согласились. Довольный Мевис, запрятав бумаги за пазуху — чтобы клиенты, упаси Светлая, не сбежали — повел их к себе. Слушая, как брат обрабатывает пройдоху, Хилл радовался, что все так удачно складывается, и тревожился — не слишком ли легко? Тревога зудела, вторя голосу Ургаша: здесь, сейчас… Тревога билась в висках, щипала мурашками. Хилл присматривался к прохожим, к рядам эвкалиптов, стенам и крышам. Болезненный укол — опасность! — заставил Хилла пригнуться и толкнуть брата. Нож просвистел там, где мгновенье назад было горло Ориса, и воткнулся в плечо стряпчего. Второй нож Хилл поймал, оборачиваясь к Угрю и выхватывая шпагу. Враг молча выскочил из-за толстого ствола, в одной руке шпага, в другой — дага. — Караул! — крикнул позади стряпчий, булькнул и замолчал: третий нож Волчка снова поразил не ту цель. Зазвенел клинок Ориса, встретившись со шпагой Волчка. Издали послышался топот стражи и ор: — Бросай оружие! Именем короля! Удар. Поворот. Еще удар, бросок — Лягушонок едва отбил дагу. Удар сверху, финт! Шпага Угря мелькала все быстрее, вокруг него густели лоскутья Тени. Мир терял объем, окрашиваясь красным. Ургаш звал: пора! Служи мне! Нет! — Лягушонок еле удерживался, чтобы не поддаться зову. — Брата не отдам! Хисссс!.. — просвистела размытой полосой сталь. Лягушонок отпрыгнул. Поздно! Бок обожгло болью. — Стоять! Прекратить! — на вопли стражников сбегается толпа. Хиссс!.. снова свистит клинок. Прыжок, финт, в теле играет злая радость, заглушая боль. Звенит о камни шпага. Темный азарт в глазах Угря сменяется ужасом, дага падает — он обеими руками зажимает хлещущую кровь. Обмякает… — Добро пожаловать в Ургаш, Бахмал шер Занге! — довольно смеется божество и требует продолжения. — Служи мне, мальчик! Лягушонок оборачивается: Орис и Волчок летят в смертельном танце. Левая рука Волчка болтается, разлетаются траурные капли. Прыжок, звон стали. Снова звон. — Бросай оружие, — кричит стражник. Дюжина мундиров, не меньше, совсем близко. А за ними — зеваки и стервятники. Жадные глаза, рука за пазуху… — Свисток, беги! Ну же! — Лягушонок бросается между соперниками, отталкивает брата. — Какого… — в азарте спорит Орис. — Быстро! Хисс! — требует исполнения клятвы Лягушонок, еле успевая отвести непослушный клинок от доверчивого брата. Из его глаз рвется тьма. Он не успевает договорить — Орис уже бежит. Снова мир бледнеет, замедляется, но не замирает. Острие грани между Тенью и реальностью режет, вспарывает болью внутри, за ребрами. Душу? Неповоротливый Волчок насаживается на лезвие. Клонится к земле. Лягушонок отворачивается — вторая жертва принята. Горячими комками пульсируют еще жертвы. Одна, самая близкая, убегает — достать ее просто, очень просто. Клинок уже тянется… но нет, нельзя! Это потом. Потом! Не сейчас! Пожалуйста… Хисс соглашается: потом. Сейчас других. Лягушонок сквозит мимо вялых стражников — божество не требует пока их крови. Рассекает сумбур толпы, раздвигая руки и тела, как водоросли на дне реки. Выбирает самый горячий ком. Вор быстр, быстрее всех: успевает оскалиться навстречу смерти. Рвет связки, истекая болью. Выставляет нож. Запястье ломается с сухим треском, нож входит между ребер. Вор падает. Медленно, как осенний лист… Неподалеку призывно алеет второй охотник за головами. Достать его — пустяк, он успевает лишь шепнуть: Хисс!.. Лягушонок согласно кивает падающему телу: добро пожаловать в Ургаш. Толпа шумит, колышется, люди в панике бегут и давят друг друга… — Хорошо служишь, Стриж, — шепчет на ухо бездна. — Лунный Стриж, мой слуга. Я дарю тебе имя. Иди сюда! Лед, кругом лед… и нет воздуха — нечем вздохнуть. Хозяин зовет. Боль рвет в клочья разум, уговаривает: сюда, здесь хорошо. Боль не пускает, держит на поверхности: не тони! Сквозь пелену полузабытья гремит колокол: опасность! Стриж вздрогнул и осознал себя. С трех сторон наступают стражники, выставив клинки и тесня к стене дома. Сержант больше не надрывается, требуя бросить оружие — он уже отдал приказ не брать убийцу живым. На миг стало смешно: если бы стражники не боялись до дрожи коленей, уже бы разделались с дураком — нечего спорить с божеством. Мысль мелькнула и пропала, сменившись отчаянным желанием: выжить! Лунный Стриж ухмыльнулся, взглянув в глаза сержанту. Тот побледнел до зелени, но не отступил. Тогда Стриж бросил шпагу сержанту под ноги, заставив того отшатнуться в ужасе, развернулся и вспрыгнул на высокий подоконник, чуть выше его роста. С грохотом посыпались цветочные горшки, зазвенело стекло, осыпая служак осколками. Стражники заорали что-то нецензурное и бросились — кто за ним, кто к дверям дома. Один даже метнул нож вслед, но он лишь зазвенел, вонзившись в деревянный пол. — Где лестница наверх? — спросил Стриж забившуюся в угол девицу в домашнем чепце. Та кивнула в нужную сторону, не решившись открыть рот, зажмурилась и уткнулась в накрахмаленный передник. — Открывайте немедленно! Именем короля! — доносилось от двери вперемешку с грохотом сапог и руганью. — Не сметь, — шикнул на девицу Стриж, срывая со стола скатерть и прижимая к пылающему боку. Горожанка вздрогнула и съежилась, не поднимая глаз. Стриж устремился прочь — наверх, через чердак. Привычный способ не подвел. Дома так плотно примыкали друг к другу, что он легко бежал с крыши на крышу, вскоре оставив погоню позади. Все бы хорошо… стражники отстали, воров не видно. Еще бы пару кварталов, чтобы совсем сбить погоню со следа! Но черепица скользит из-под ног, небо качается и слепит тремя солнечными дисками… и мошки, стаи мошек лезут в глаза… Крыша кренится… Запнувшись, Хилл упал на колени. Едва успел ухватиться за каминную трубу, чтобы не слететь вниз. Далеко-далеко вниз… на мягкий теплый лужок… на мягком лужке острый камень… зачем лег спать на камень? Он впивается в бок, до самой кости! Светлая, как же больно… или это кусаются пчелы? Все тело горит… Хилл встряхнул головой, разгоняя жужжащих пчел. Крыша. По ним крыша. Под крышей дом. Дом в Найриссе… кхе корр! Орис! Как же Орис? За ним теперь охотится вся городская стража. Рано дохнуть, надо помочь брату… Ругаясь и шипя, Хилл пополз к слуховому окну. Медленно, как придавленная гусеница. Далеко, как до самой Хмирны. Но он дополз. Протиснулся через окошко, свалился кулем на пол. Обругав себя еще раз, поднял голову: сквозь мутную пелену разглядел развешенное под стропилами белье и чистый, ровный, без единого укрытия пол. И перила — лестницу вниз. Снова выругался и пополз, уже не задумываясь, куда и зачем. Вокруг зеленел лес, журчал близкий ручеек и безжалостно жалили пчелы. 237 г. Начало весны (спустя два года после приезда Наследника в столицу). Первый день Испытаний. Найрисса. Пыльный воздух царапал горло запахом лаванды, бессолнечное небо давило жаром. Равнина колыхалась и хватала за ноги тысячами травяных щупальцев, не пускала к танцующей над рекой облачной деве, к прохладе и шепоту воды. Он ловил пересохшим ртом и никак не мог поймать клочки влажного ветра, пахнущие лимонной мятой. Упорно переставляя свинцовые ноги, он выдирался из обманчиво-нежных объятий травы, не отрывая взгляда от чудного видения. Сплетенная из молочных нитей тумана, с развевающимися волосами-водорослями, нагая русалка играла с ветром. От ее шагов по речной глади разбегалась рябь, руки переливались струями водопада, смех звенел и шелестел набегающими на песок волнами. — Эй! Оглянись! — хотел крикнуть он, но с запекшихся губ упал хриплый шепот. Он был уверен, стоит деве увидеть его, и равнина отпустит. Но она не оборачивалась. — Прошу тебя! Помоги, — беззвучно закричал он. Облачная дева сбилась с ритма, удивленно оглянулась — жадные стебли замерли, словно испугавшись — и призывно улыбнулась, протягивая руку. Он устремился к ней, разрывая травяные путы, но коварная равнина качнулась навстречу. Он рухнул лицом в сухое, пахнущее лавандой… И проснулся — в полете. Извернулся, упал на спину. Выдернул руку из пут, поймал летящий кувшин. Острая боль в боку обожгла, заставила замереть на миг. — Шис! — прошипел неслышно Стриж, сморгнув невольные слезы, и застыл. Прислушался, огляделся. Еще раз выругался при взгляде на опутавшие руки и ноги тряпки, а заодно на острый угол тумбочки в половине ладони от виска. В небольшой комнате никого. Две двери закрыты. Ширма, зеркало, комоды. Узкое окно в снежной кисее окрашено рассветом. Явно гардеробная небедной дамы, судя по яркости платьев, молодой и не обремененной предрассудками. С улицы доносится грохот тележки и ослиное фырканье. Зеленщик? Молочник? — Молоко, свежее молоко! — подтвердил девичий голос. При упоминании молока живот скрутило голодной судорогой. Остатки воды в кувшине булькнули, напоминая об учиненном погроме. Выпутавшись из мокрых, пахнущих лавандой обрывков муслина и кружев, недавно бывших дамской нижней сорочкой, Хилл допил воду. Вздрогнул: по стене скользнула тень, за окном пронзительно всплакнула чайка. Снова прислушался. За дверью напротив окна пряталась тишина, а из-за второй слышалось сонное дыхание двух человек и редкие всхрапывания. Воды в кувшине оказалось слишком мало — едва смочить пересохшее горло. Пить хотелось невыносимо, еще больше чем есть. Бок отчаянно болел и дергал, но Хилл, закусив губу, отодрал немного отмокшие остатки рубахи и ощупал рану. Края сошлись и почти не кровоточили, но кожа вокруг воспалилась и вспухла. А длина пореза, от подмышки до бедра, заставила вознести благодарственную молитву Светлой — за то, что до сих пор жив и не свалился спелой грушей прямиком в руки стражи. Стриж обтер мокрым муслином лицо и еще раз оглядел комнату. Передернулся, увидев на полу бурые пятна, отметившие его вчерашний путь — от двери к углу, завешенному сорочками. Наверняка, то же самое и в коридоре, и на лестнице… он смутно помнил, что вроде была лестница… Шис! Кхе корр багдыр! Империал против ломаного динга, что кто-то из слуг уже побежал за стражей! Надо срочно выбираться. Он поднялся, опершись о тумбочку, и снова выругался. Голова кружилась, ноги разъезжались, руки дрожали… хорош убийца. Цыпленок, ощипать и в суп. Три шага до окошка показались караванным путем через Багряные Пески. Держась за стену здоровой рукой, он осторожно выглянул сквозь кисею вниз, на улицу, и отшатнулся. Сердце оборвалось и провалилось, оставив в груди пустую обреченность: цокая подкованными сапогами, из-за угла показалась полудюжина стражников при арбалетах. Скорее, обратно на крышу! Найти пустой чердак, отсидеться. До завтра бок заживет, не зря ж Орис дразнит котом девятижильным. Давай, двигайся, багдыр`ца! Шевели опорками! С трудом переставляя дрожащие ноги и подгоняя себя орочьим матом, Хилл пошел — а скорее, пополз — к двери, за которой была тишина. И почти дошел… поскользнулся на недосохшей крови, упал на колени. Боль вспыхнула, вышибла дыхание и погасила свет… — Молоко, свежее молоко! — сквозь хоровод алых пятен и болезненный гул в ушах пробился голос молочницы. — Доброго утречка, красавица, — ответил басом стражник. — Не боишься одна по улицам? Нынче в городе опасно! — А чего бояться, когда вот она, наша защита и надёжа. — Это правильно, красавица, — вступил второй. — С нами не пропадешь! В обиду не дадим, только держись поближе, — хохотнул первый. — Иди, иди к нам, милашка, — поддержал его хриплый тенор. — Со всем нашим почтением, — хихикнула девица. — Молочка не желаете ли? Стукнула крышка бидона, зазвенела струя. — Вот это я понимаю… — отпив, пробасил первый, и крякнул. — А не видала ли ты, красавица, чего подозрительного? Например, убивца, аки демон северный беловолосого да пустоглазого, ростом велика да рожей страшна? Крынка с молоком пошла по рукам — было слышно, как вояки хлюпают молоком и довольно отдуваются. — Ой, страсти-то какие! Неужто прям демон-то? Да никак, сержант, сами видали? — А то! Мы как вчера… «Слава тебе, Светлая Сестра! Не за мной…» Не понимаясь с колен, Хилл слушал, как сержант распускает хвост перед молочницей, как открываются двери домов и любопытные служанки присоединяются к утренним сплетням. Из слов сержанта выходило, что Ориса городская стража так и не поймала — Слава тебе, Светлая! — но на охоту за нарушителями спокойствия бургомистр послал не только городскую стражу, но и портовую охрану, и курсантов Имперского Морского Корпуса. — Гильдия Тени!.. — полушепотом произнесенные одной из служанок слова повисли в замершем переулке на долгих несколько секунд. Повеяло обывательским страхом — вот-вот захлопнутся окна и заскрипят ключи в дверях. — А что Гильдия? — встрепенулся стражник. — Мы вчерась четверых ихних уложили! Подумаешь, Гильдия! В голосе его за бахвальством трепетал страх, а Хилл вспомнил: и правда, именно этот басок вчера требовал бросить оружие именем короля. Но вчерашняя храбрость испарилась — Хилл твердо знал, что сержант, столкнувшись с ним кос к носу, не узнает убийцу в упор. Служанки уважительно притихли, а через мгновение защебетали, восхищаясь доблестью и отвагой. Порыв сквозняка и еле слышный скрип двери заставил Хилла обернуться — он хотел было вскочить, но тело подвело. Он упал навзничь, гулко ударившись затылком о медную раму зеркала. Зажмурился на миг, мысленно увидев летящую в горло шпагу… — Эй, мальчик? — послышался мелодичный голос: ни страха, ни злости, ни удивления, одно лишь сочувствие. Сквозь алый туман проступил силуэт. Рука сама потянулась к зеркалу: разбить, метнуть осколок… «Стой, придурок! — одернул он себя. — Она не опасна. Пока. Придушить всегда успеешь, без звона и грохота на всю округу». Хилл сморгнул остатки тумана, присмотрелся к склонившейся над ним женщине. Почудилось, что ее окружает золотистое мерцание — теплое, как парное молоко. Взгляд скользнул по смуглым рукам — безоружна! — черносливным глазам, полным искреннего волнения и симпатии, породистому носу с горбинкой. Задержался на растрепанных локонах с медным отливом, ласкающих персиковые плечи, и утонул в паутине лазурного кружева сорочки, потерялся в тенях под грудями и меж бедер. — Тихо, не бойся, — шепнула незнакомка. — И не шуми. Это же тебя ищут? Хилл от неожиданности мог только кивнуть: язык присох к небу. Он не понимал, почему куртизанка не боится? Ведь знает, кто он есть. Но знал — точно знал! — страже не сдаст. Она опустилась рядом на колени, коснулась прохладной ладонью лба, заглянула в глаза. Взяла за руку. — Вставай. — Слегка потянула. — Скоро вернется Сильва, моя служанка. Тебе надо спрятаться. Куртизанка кивнула на аккуратный ряда платьев вдоль стены. На тот угол, к которому вели кровавые следы. На миг Хилл усомнился, есть ли смысл прятаться, если при первом же взгляде на пол все видно. — Не беспокойся, я успею это помыть, — помогая ему удержаться на ногах, успокоила куртизанка. Раздвинула сорочки, не обращая внимания на валяющиеся на полу обрывки грязного муслина. — И принесу тебе поесть. Садись, мальчик. И давай я все же перевяжу твою рану… Ласковые, прохладные руки касались пылающей кожи так нежно, что Хилл не мог уже ни о чем думать. Он позволил ей усадить себя в уголок. Даже не вздрогнул, когда она отошла за ширму — промелькнувшую мысль о спрятанном там арбалете отогнал, как навозную муху. — Ты весь горишь… — Её рука скользнула по воспаленным глазам, убрала прилипшую ко лбу прядь. — На, пей. Она подала кувшин, но не отпустила — помогла удержать в руках. Ее забота была столь искренней и непосредственной, что Хилл плюнул на дурные мысли об унижении и опасности. Зачем ей его травить, если достаточно было кликнуть с улицы стражу? — Спасибо, — напившись, он, наконец, смог произнести нечто членораздельное. — Как тебя зовут? — Лио. — Она улыбнулась и приложила палец к его губам. — Тихо, молчи. Займемся твоей раной… Хилл послушно замолчал. Он позволил протереть мокрой тканью лицо и раненый бок, замотать оторванной от тонкой льняной простыни полосой. Немыслимо хотелось закрыть глаза и уснуть, но остатки страха не позволяли: он помнил и о страже за окном, и о клиенте, всхрапывающем за стенкой. Лио шептала что-то успокоительное, снова протирала горящее лицо холодной тканью… а Хилл проваливался в жаркие объятия пыльной равнины. Его разбудил смех. Громкий, уверенный мужской смех из соседней комнаты. В звуке не было немедленной опасности, только похоть и довольство собой. Смеху вторил женский голос и звон вина о хрусталь. В полной темноте лица коснулось что-то невесомо-шелковое. Хилл дернулся, отмахнулся — и вспомнил. Не то бред, не то мираж посреди знойной равнины лихорадки: прелестная фея с прохладными ладонями и кувшином воды. Вода! Где-то тут должна быть вода… он нащупал кувшин, а рядом, на полу, сверток. Глотнув воды, развернул тряпицу, и, чуть не зарычав от ударившего в нос хлебного духа, впился зубами в лепешку. Внутри теста оказалась мелко рубленная курятина с луком и травами — вкусная, как последний глоток воздуха перед повешением. Несколько минут Хилл жадно ел, не думая ни о чем. И только слизнув последние крошки с ладони, и чувствуя, как по телу разливается сытое тепло, снова прислушался. Разговоры за стеной сменились влажными шлепками, сопением, ахами и скрипом кровати. Хилл словно воочию увидел разметавшиеся медные пряди, задранный подол лазурного кружева и гладкие смуглые ноги с тонкими щиколотками, обнимающие за поясницу голозадого сержанта. Жаркая злость поднялась изнутри, требуя — убить, отнять! «Бред и наваждение. Какого шиса? Девушка делает свою работу, а ты ревнуешь, как оперный тенор, — обругал себя Хилл. — Спокойно. Ты жив, цел и свободен. Тебя спрятали и накормили, какого рожна тебе еще?» Но, попреки голосу рассудка, его неудержимо тянуло туда, в соседнюю комнату. Он выбрался из убежища, подошел к окну. Половинка зеленоватой луны усмехалась щербатым ртом: ну? Слабак, мальчишка. Спрятался в юбках. Но насмешки луны тонули во вздохах и ритмичном поскрипывании. Ступая неслышно, тенью среди теней, Хилл скользнул к выбивающемуся из замочной скважины дрожащему лучу света. Присел, заглянул… Дыхание перехватило, словно тяжелая рука брата ударила под дых. В паху стало горячо и тесно, бедра напряглись… Тонкая, позолоченная свечами наездница запрокинула голову и сладко вздыхала, насаживаясь на любовника. Одной рукой она оглаживала вцепившиеся в бедро мужские пальцы, другой ласкала торчащий сосок. Груди ее подпрыгивали в такт скачке, распущенные волосы мотались гривой дикой кобылицы. Мужчина в задранной батистовой рубашке выгибался под всадницей, стонал, перекатывались мышцы под смуглой кожей. Несмотря на возбуждение и злость, Хилл отметил и старый шрам повыше колена, и прислоненную в изголовье шпагу — простую, но отменного качества — и аккуратно сложенный темный камзол с капитанским двойным кантом. Сжав до боли дверной косяк, Хилл оторвался от замочной скважины, прислонился лбом к деревяшке и выругался — про себя. Вскочил, сделал три шага к окну. Но властный мужской голос заставил обернуться в боевой стойке. — Возьми в рот, девочка! — Ммм… слушаюсь, мой шер, — мурлыкнула Лио. Шис! Багдыр цуг ер! — ярость окатила слепящим холодом: Хисс требует жертвы! Отдай божеству все, что держит, и получишь силу, получишь свободу! Темная воронка засасывала, мутила разум. Стриж сопротивлялся изо всех сил, цепляясь за каждую соломинку памяти: Орис, Фаина, Ульрих, Клайвер… Свобода? От чего? Зачем она, такая свобода? Зачем такая жизнь? «Ты мой, — напоминало божество, сжимая сердце холодными когтями. — Служи мне!» «Я твой слуга, а не раб! — спорил, обливаясь холодным потом, Хилл. — Я чту договор. Отдаю тебе кого должно. Я не нарушаю контракта!» «Споришь? Самонадеянный мальчишка… — смеялось божество. — Тебе ли решать, что должно? Я могу выбрать любого из вас. Но ты забавный… Все равно сам придешь и попросишь». Удар об пол привел Стрижа в чувство. Ушибленная голова, полный крови рот, распухший прикушенный язык — мелочи. Жив после спора с божеством? Нет, так не бывает… — Что там, Лио? — послышалось из соседней комнаты. — А, не обращай внимания, Жанкель. Наверное, Сильва уронила что-то, — ответил томный женский. — Иди сюда, мой завоеватель! — Погоди, Лио, — не успокаивался мужчина. — Я посмотрю, мало ли. Ты же не хочешь, чтобы воры унесли твои шляпки? Хилл словно увидел, как капитан натягивает штаны, берет шпагу… Рывком отворивший дверь полуголый шер с обнаженным клинком в руке застал в гардеробной идеальную тишину и порядок. Но все равно, знаком велев Лио не переступать порога, обошел комнату, отдернул сорочки в том углу, где недавно спал Стриж, заглянул за вторую дверь. — Жанкель, нет здесь никого, — надула губки Лио, запахиваясь в золотистую кисею. — Почему ты так волнуешься? Что случилось, расскажи. — Посвящение Тени, малышка. Разве ты не слышала? — капитан еще раз окинул комнату настороженным взглядом и принюхался. — Вчера эти твари передрались на аллее Седьмого Эдикта. Двое сбежали. Один, скорее всего, издох, второй цел. — О… ты там был? — округлила глаза Лио, протягивая к капитану руки. — Нет, там был сержант Буслеш, — обняв Лио, шер не то вспоминал, не то размышлял вслух. — Пропал служака. Больше он не боец… Скручивающее внутренности напряжение отступало, сердцебиение успокаивалось. Слава Светлой, капитан его не увидел. Не пришлось снова убивать. — …привели к лавке старой Шельмы. И все, как сквозь землю. Но до храма им все равно не добраться. Стриж навострил уши, но капитан замолк. — О, я никогда не сомневалась, что ты способен переиграть кого угодно, — продолжила расспросы Лио. — Но как? Они же, говорят, умеют проходить сквозь стены. Как маги! — Ты мне льстишь, маленькая, — усмехнулся капитан. — Жаль, маги не пожелали участвовать. Но хватит и рун. Они просто не смогут войти. — Ну и что? — непонимающе спросила Лио. — Как что? Не завершившие ритуал сдохнут, как собаки. Жрецы Хисса не дураки, оставлять бешеным тварям лазейку на свободу. — Как это все грустно. — Лио потянула капитана обратно в спальню. Стриж облегченно выдохнул. Зря — капитан выдернулся из объятий куртизанки и метнулся к платьям, за которыми спрятался убийца. Стриж еле успел уклониться от клинка. Шпага скользнула по плотной повязке, Стриж зажал острие плечом, повернулся и выдернул оружие из рук капитана. Тот от неожиданности замер — лишь на миг. Но этого мига хватило Лио, чтобы броситься к нему и… Незаметным глазу движением капитан отбросил ее прочь. Ночь застыла, засмеялась холодным голосом Ургаша. Стриж рванулся к падающему телу, поймал у самого пола. Зазвенела отлетевшая шпага, в глазах капитана проступило понимание и боль… Сломанная кукла с удивленными черносливными глазами мягко опустилась на пол. Золотистое мерцание угасло. Всего лишь миг двое скорбели — один об утраченном, второй о неслучившемся. В следующий миг они сплелись в объятиях теснее любовных. — Что за руны, где? — еще через миг спросил Стриж пришпиленного к стене капитана. — Не знаю, — просипел шер, выплевывая сгусток крови и ухмыляясь белым ртом. — Пойди сам проверь, шис ца дбысс. — Знаешь. Говори. Стриж сжал ключицу капитана. Тот позеленел, напрягся, зрачки его расширились. — Все равно… только светлый… сможет… — насмешливо прохрипел капитан. — Сдохнешь. Вы. Все. Сдохнете. Крысы. — Все мы сдохнем, Жанкель Клийон, — покачал головой Стриж. — Но я — не сегодня. — Завтра. — Капитан плюнул кровью в лицо убийце, дернулся, разрывая легкие и сердце о клинок, и затих. — Может, и завтра. — Стриж резко потянул шпагу и отступил, позволяя телу упасть лицом вниз. — А, может, и не завтра. Вытер лезвие о ближайшее платье и, не оглядываясь, пошел в спальню. |
|
|