"Тайна декабриста. Сборник повестей" - читать интересную книгу автора (Шагурин Николай Яковлевич)

Глава 5 Академия иллюзорных наук

Бертон вышел на привокзальную площадь, и ему показалось, что он очутился в другом мире. В столице, откуда он уехал несколько часов назад, моросил дождь, было сумрачно, промозгло-сыро, а здесь ослепительно и знойно сияло солнце. Витрины магазинов по-летнему были защищены полосатыми тентами. Весь багаж Бертона состоял из легкого плаща, перекинутого через плечо. Скомкав и бросив в урну билет экспресса Париж-Марсель, он растворился в многоликой и многоязычной толпе. Теперь в своих темных очках-светофильтрах, в скромном сером костюме он ничем не выделялся среди окружающих. Через минуту такси умчало прибывшего налегке пассажира.

— Здравствуй, Марсель!..

Бертон любил этот город, несмотря на все, что ему довелось здесь пережить, город древний и новый, по-южному темпераментный, полный иностранцев и все-таки удивительно французский.

Во время войны его жестоко бомбили гитлеровцы, потом англо-американская авиация. Нынче город зализал свои раны, но старая часть Марселя, расположенная амфитеатром вокруг гавани, была все так же грязна, и все так же тесны были ее извилистые улицы, забитые городской и портовой беднотой. И все так же контрастировали с этими кварталами виллы и особняки промышленных тузов и экспортеров в новом городе, вызывающе и спесиво сверкавшие белизной фасадов и зеркальными окнами.

Но город, ласкаемый солнцем и теплым морем, не изнежился, подобно Ницце или Каннам. Он остался прежде всего городом загорелых мозолистых рук и славных революционных традиций — никому не дано забыть, что именно отсюда пришла в мир “Марсельеза”.

Бертон остановил такси на улице Каннебьер, рассчитался с шофером и пошел дальше пешком.

Тихонько насвистывая, не спеша, будто прогуливаясь, ан шел, подолгу останавливаясь у витрин, разглядывая на стекле отражения прохожих за своей спиной. Наконец, он оказался у старого трехэтажного здания со стенами кирпичной кладки. У резных дубовых дверей висела потемневшая бронзовая доска: “Академия иллюзорных наук”. Под ней была вторая вывеска, поменьше и поновее: “Студия Киёси Мицуда”. На жестяной стрелке под этой вывеской значилось: “Вход со двора”.

Бертон обогнул здание, прошел по переулку вдоль каменной ограды и, оглянувшись, шагнул под арочный свод. Его обступили замшелые стволы старых платанов. На аллеях запущенного сада то и дело встречались статуи каких-то идолов, египетских фараонов и сфинксов. Музейная тишина. Пахло Гнилью и увядшим листом. К тыловой части здания примыкал асфальтированный двор, заставленный пестро расписанными бутафорскими павильончиками из фанеры и папье-маше.

Бертон на минуту задержался у дверей. Мраморный барельеф изображал танцующее, многорукое индийское божество. Неземная улыбка его мало гармонировала с надписью под барельефом: “Факиром может стать каждый”. Бертон шагнул через порог.

Потолок вестибюля украшали великолепные люстры, сквозь слой пыли угадывался блеск хрусталя и позолоты. Стены облицованы полированным деревом, задрапированы тяжелым бархатом. Бертон наугад направился в одну из боковых галерей.

Галерея заканчивалась стеклянным тупиком. Зеленоватые стены, подсвеченные изнутри, были разрисованы чертями и драконами. На одной из стен проступала надпись:

“Витторио Керлатто, великий магистр натуральной магии, посвященный храма Изиды. Оккультные знания. Тайные обряды. Постоянные связи с потусторонним миром”.

— Только и всего?! — усмехнулся Бертон.

Кто-то тронул его за рукав, Бертон обернулся. Перед ним стоял небрежно одетый широкоплечий увалень с курчавыми волосами и влажным взглядом темных волооких глаз. В левом ухе незнакомца дрожал золотой полумесяц серьги.

— Месье, покорно прошу вас вернуть мне мою Рикки, — сказал этот странный человек, протягивая руку к плащу Бертона.

— В чем дело?

— Помилуйте, месье! — воскликнул курчавый. — Моя бедная Рикки!

— Откуда вы взялись? — удивился Бертон. — Не имей ни малейшего понятия о местопребывании вашей обожаемой Рикки. Советую обратиться к психиатру, там вы получите интересующую вас информацию.

— Простите, месье, но я в своем уме, — возразил незнакомец

Бертон вдруг ощутил, как под его плащом что-то шевельнулось. Он встряхнул плащ, и на пол шлепнулась большая змея.

— Афганская кобра, — пояснил курчавый и еле слышно свистнул.

Змея поднялась на хвосте и угрожающе расправила капюшон.

— Сколько времени может прожить человек после укуса этой твари? — осведомился Бертон.

— Я думаю, месье, минут пять, — ответил факир, показывая белые зубы.

— Для того, чтобы свернуть вам шею, мне достаточно будет одной, — раздраженно сказал Бертон.

— Что вы, месье, — укоризненно ответил курчавый. — Рикки ласковое и безобидное существо, она неспособна на дурные поступки. Рикки, фьють, ко мне, моя красавица!

Он схватил кобру за шею и с непостижимой быстротой завернул в цветастый шелковый платок. Секунду спустя в его руках брыкался пушистый лемур с огромными печальными глазами. Факир ловко схватил его за полосатый хвост и, улыбаясь, протянул Бертону.

— Отличная работа, — отозвался Бертон. — Значит, вы и есть знаменитый Керлатто?

— О нет! — воскликнул фокусник. — Я недостоин целовать мизинец, на ноге Непревзойденного. Я всего лишь рядовой слушатель академии Селим ибн Дауд, к вашим услугам, — он по-восточному скрестил руки на груди и поклонился. — Через месяц я получаю степень магистра иллюзорных наук, но, если месье сочтет нужным, я готов хоть сегодня подписать долгосрочный контракт

Бертон заметил, что его окружают уже человек пять будущих магистров

Впервые доводилось Бертону попадать в столь оригинальное заведение: под крышей ателье на улице Каннебьер помещался целый комбинат чудес. Прежде всего это была академия иллюзорных наук, готовящая магов, факиров и фокусников для цирков, мюзик-холлов и варьете Европы и Америки. Состав учащихся был чрезвычайно любопытен: по большей часта это были инвалиды цирка, переучивающиеся на более легкие профессии. Аудитория заполняли отяжелевшие борцы, манежные ковбои, из-за возраста вышедшие в тираж, воздушные акробаты с переломанными ребрами, жонглеры, заболевшие склерозом. Одни жаждали постигнуть искусство чревовещания, другие — стать манипуляторами с картами и шариками, третьи приобщались к секретам чтения чужих мыслей.

Немало здесь было и авантюристов, наследников графа Калиостро, добывавших кусок хлеба за счет человеческой глупости, невежества и суеверий. Они имели собственные маленькие студии, поставляющие оптом более мелким шарлатанам талисманы и амулеты на все случаи жизни, магические зеркала, хрустальные шары для ясновидящих и тому подобный инвентарь.

Под сенью ателье наиболее солидной и доходной была студия Киёси Мицуды, серьезное коммерческое предприятие, решительно далекое от всякого жульничества, — фабрика волшебной аппаратуры со своими мастерскими и конструкторами

Бертон еще раз оглядел питомцев академии: на него устремлены пять пар вопрошающих глаз. “Судя по всему, им чертовски нужна работа”, — подумалось ему.

— Вы меня с кем-то путаете, ребята, — сказал он. — Я не антрепренер. Я не имею ни малейшего отношения к вашей профессии. Очень жаль, но это так…

Огоньки надежды в глазах окружающих угасли. Люди растаяли, как молчаливые тени. Бертон задержал Селима и шепнул ему на ухо:

— Если вас устроит несколько франков, проводите меня в студию Киёси Мицуды.

Унылое лицо факира заметно оживилось.

— К вашим услугам, месье! Хотел бы я иметь такого хозяина, как вы! Большинству из нас очень трудно получить работу, ведь мы не звезды, как Бенито, как Тульчио, как Эвридика. Я люблю свою профессию и работаю не хуже Тульчио, но ухлопал на учебу все сбережения. Сейчас я не имею столько денег, как этот выскочка, чтобы купить свеженькие трюки, приобрести оборудование, заплатить за рекламу.

— Факиром может стать каждый… — напомнил Бертон.

— Каждый, кто имеет деньги. Везде только деньги, месье! У двери, обитой коричневой кожей, Селим сказал:

— Здесь вы найдете японца.

— Благодарю вас. Возьмите эти франки и получите в придачу совет: во-первых, не пользуйтесь горячей завивкой волос. По-моему, химическая выглядит гораздо естественней. Во-вторых, подберите себе имя пооригинальнее. В-третьих, внимательно следите за своей речью. Провансальский выговор выдает вас с головой. До свидания, э-э… Селим ибн Дауд.

— Жюль Моно, месье… Просто Жюль Моно, — шептал потрясенный факир, сжимая в кулаке кредитку.

Бертон толкнул дверь и оказался лицом к лицу с тем, кого искал.

— Здравствуй, Ми. Узнаешь?

Мицуда отступил назад и долго вглядывался в гостя сквозь толстые стекла очков в золотой оправе. Бертон выжидающе глядел ему в глаза.

Это был миниатюрный, прямо-таки игрушечный японец в отличном смокинге, с гвоздикой в петлице. Из-под шелкового лацкана смокинга выглядывали фантастические ордена. Бриллиантовый перстень на мизинце и сигара во рту придавали ему совсем респектабельный вид. Возраст японца определить было нелегко, однако седые виски и сухая, почти пергаментная кожа лица говорили о том, что старость берет свое. Наконец, Мицуда улыбнулся. Он сделал знак кому-то за своей спиной. Торопливо процокали каблучки, и молодая женщина, секретарь Мицуды, окинув Бертона любопытным взглядом, исчезла за дверью кабинета.

— Здравствуй, друг! — сказал Мицуда, усаживая гостя и наполняя пахучим кофе маленькие чашечки. Долго молчал, глядя на Бертона.

— Разве с того света возвращаются? — спросил, наконец, он, обрезая сигару.

— Возвращаются, Ми, — спокойно ответил Бертон, прихлебывая кофе. — Впрочем, ты маг и чародей и тебе должно быть больше известно на этот счет.

Японец выпустил клуб сигарного дыма.

— М-м-м… Как только кончилась война, я узнал, что ты находился на борту одного из “кораблей смерти”, торпедированных в марсельской бухте…

— Да, я был на “Валькирии”. Но, как видишь, я здесь и надеюсь, ты не принимаешь меня за призрак?

— Понятно, — Мицуда посмотрел на часы и, вытянув шею, лисьим движением повел головой, будто нюхая воздух. — Хочешь или нет, но я не отпущу тебя никуда дня три, ты мой гость. Согласись, что для тех, кто вместе глядел смерти в глаза, а потом не виделся семнадцать лет, три дня не такой уж большой срок.

— Я бы сказал, даже недостаточный, — добавил Бертон. Мицуда поправил очки. И снова то же лисье движение.

— Ага! Старая игра в “кошку и мышки”?

— Нет, Ми. Игра, к сожалению, новая: “мышка и кошки”. Но правила остались те же: мышка, проиграв, платит головой. Меня преследуют, Ми.

— Кто?

— Загибай пальцы: молодчики из “Второго бюро” — раз.

— Так.

— Наследники адмирала Канариса из “Бундеснахрихтендинст”.

— Ты имеешь в виду ведомство генерала Гелена, боннскую разведку?

— Угу. И это не все.

— Кто еще?

— Янки. Видимо, из службы “Джи — два”. Однако, как видишь, я здесь и пока на свободе. Тем и другим, и третьим нужен, собственно, не столько я, сколько мое изобретение. Рассказывать тебе о нем сейчас не буду — не время и не место.

— Достаточно. Я все понял. — Японец усмехнулся мгновенной бесстрастной усмешкой. — Внешне между всеми этими тайными службами существует альянс, дружба в рамках НАТО. Но каждая из них стремится захватить лакомый кусочек единолично в свои руки и подставляет ножку одна другой…

— Только это и дало мне возможность ускользнуть.

— Хорошо! Чем больше конкурентов, тем очевиднее твои шансы наставить им нос.

— Но ты понимаешь, что это не может продолжаться бесконечно. Силы слишком неравны. Спрячь меня, пока докеры из старых друзей не помогут мне переправиться за границу.

— Хорошо.

Ни один мускул не шевельнулся на его азиатском лице. Это был надежный человек, как железо.

— Я верю тебе.

— Верь, Анри. Тебе нужно сохранить здесь инкогнито?

— Крайне желательно, мой догадливый друг. Мицуда снова взглянул на часы.

— Арман Роше, — сказал он. — Запомни. Утром ты получишь документы на это имя. А сейчас у меня, к сожалению, дела. Впрочем, ты тоже можешь присутствовать на просмотре. Для новичка там много занятного.

— Благодарю, я охотно воспользуюсь твоим приглашением. Кстати, в чем заключается теперь твой бизнес?

Мицуда улыбнулся. Бертону эта улыбка показалась печальной.

— Торгую. Грезы и иллюзии оптом. Поставляю реквизит, приборы и целые программы по собственным сценариям зрелищно-увеселительным заведениям Европы и Америки. Любопытный товар, не правда ли? Однако выгодный.

— Ты конкурируешь с Витторио Керлатто?

— Ни в коем случае. Керлатто — это ловкость шарлатана. Мицуда — ловкость ума. Я не только владелец фирмы, но и ее главный выдумщик… Без ложной скромности могу сказать, что мне удалось создать немало оригинальных иллюзионных эффектов. Никакой мистики здесь, разумеется, нет и в помине: сколько-то оптики, немного кибернетики, радиоэлектроника, новые материалы, продуманная композиция света, тени и красок, плюс использование некоторых физиологических особенностей человеческого зрения. Что еще? Искусно подобранные музыкальные ритмы, наконец — мастерство исполнителей. Впрочем, ты сейчас убедишься сам, до какой степени можно ввести в заблуждение человеческий глаз. Но я — честный предприниматель, Анри. Пусть это звучит парадоксом, но я беру деньги только за стопроцентный обман.

В центральной, богато убранной ложе просмотрового зала стояли два ряда белых пенопластовых кресел и небольшой пульт на колесной треноге. Под ногами путался кабель.

Тотчас за японцем и Бертоном в ложу вошли еще трое: два незнакомых мужчины и женщина — секретарь Мицуды.

Японец представил их друг другу.

— Мистер Кросби, мистер Драйберг, месье Арман Роше, владелец варьете в Лионе.

— Очень рад, — равнодушно сказал пожилой толстый мужчина. На этом, видимо, исчерпывался весь его запас французских слов, потому что, подумав, он добавил, неизвестно к чему: — О’кей.

— Прошу садиться! — новым и каким-то вкрадчивым голосом пригласил Мицуда. И, обращаясь к Бертону, пояснил: — Мистер Кросби — продюсер, хозяин зрелищных предприятий в Калифорнии, один из самых уважаемых моих клиентов-заказчиков. Мистер Драйберг — его консультант по вопросам рекламы. Он же переводчик.

Бертон промолчал. Японец склонился к микрофону на пульте:

— Антуан! Что там у вас?

— Готово! — отозвался репродуктор.

— Предупреди остальных в сценах с привидениями поменьше философии, побольше динамики. Даю сигнал на режиссерский пульт!

На доске перед креслом Мицуды вспыхнул красный глазок.

— Начали!

Зашуршала поднимаемая штора, открывая взгляду круглый зал. Белый потолок конусом с темным отверстием посредине, прозрачный, видимо, стеклянный пол, вместо стен — алюминиевые жалюзи.

Освещение померкло. В дальнем конце зала в стене образовалась голубая щель… Там, в клубке синих теней, под медленный волнующий ритм мелодии зарождались обещанные Мицудой грезы.

… В глубине сцены возникает волокнистая спираль галактики. Излучения мириад далеких солнц сливаются в красноватое зарево. На фоне его — двое: мужчина и женщина в легких костюмах космонавтов, он — в голубом, она — в розовом. Бенито и Эвридика. Полная невесомость — она в движениях, в мелодии музыкального сопровождения. “Космонавты” разыгрывают сложную акробатическую пантомиму, витая в пространстве, как воздушные шарики. Сцена прощания. Трогательный поцелуй. Он надевает шлем, включает невидимые двигатели и, подобно звездному кораблю, уносится в сторону галактической спирали… Эвридика в отчаянии. Скачут, беснуются звуки джазовой музыки. Выражение лица Эвридики меняется, глаза вспыхивают, телодвижения становятся непристойными. В сторону летят перчатки, расходятся застежки-молнии, разрезая костюм на части. Космический стриптиз… Обнаженное тело продолжает извиваться в пространстве под ударами джазового ритма.

Американцы кивают. Это им определенно нравится.

Сцены иллюзионного ревю сменяют одна другую. Коварная русалка увлекает влюбчивых аквалангистов на дно морское, превращает их в дельфинов и катается на них Привидения играют в регби и танцуют твист. Блестящее мастерство постановщика и исполнителей, ошеломляющая техника спектакля принесены в жертву откровенной вульгарности многих эпизодов: японец знал вкусы своих заказчиков. К концу спектакля Бертон еле сдерживал зевоту, его тянуло уйти, но не хотелось обидеть друга.

Но вот привидения исчезли в своих гробах, и занавес опустился. Мицуда вопросительно глядел на американцев.

Мистер Кросби обратился к своему советнику:

— Скажите господину Мицуде, что нашей публике это будет по вкусу. Теперь мы сможем успешно конкурировать с телевидением. Желательно только в окончательном варианте ревю иметь побольше…

— Чего именно, мистер Кросби? — осведомился Мицуда. — Наши гарантии учитывают любые требования клиентуры.

— Побольше секса, господин Мицуда! Бертон рассмеялся.

Прошло пять дней.

Бертон старался как можно реже выходить из маленькой, удобной комнаты, предоставленной ему гостеприимным хозяином. Раза два или три к вечеру Бертон исчезал и возвращался поздно. Мицуда догадывался, что он бывает в порту.

В первой половине дня в комнате Бертона царила тишина. Во второй половине наступало время репетиций в студии, и тогда комната превращалась в резонансный ящик: жужжали трансформаторы, доносился рев громкоговорителей, гремел джаз.

Каждый день утром приходила Люсьена — секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами.

Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен.

Выпили сразу по большому бокалу.

— Семнадцать лет! — воскликнул Мицуда. — Подумать страшно, Анри!

— Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, — отозвался Бертон.

Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в. его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем.

— Семнадцать лет! — повторил Мицуда с каким-то странным волнением. — Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало… Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной!

Щуплое тело японца содрогалось в рыданиях. Выпавшая из рук сигара дымилась на ковре. Пепел, просыпанный на рукав пиджака, попадал в глаза. Попадал в самое сердце. Пепел, пепел, пепел…

Кучки еще горячего пепла скользят по лопате. Лопата скользит по обгорелым костям, не держится в слабых руках. “Шнель, япанишес швайн, шнель!” Кучи пепла растут. Даже ветер не в силах поднять этот тяжелый, жирный, еще горячий пепел. Ветер пролетает мимо, унося за колючую проволоку дым из страшной трубы и слабый человеческий плач. “Шнель, япанишес швайн!” Лопата гребет быстрей и быстрей. Не руки, нет — она сама подчиняется окрику: “Зо, яволь. Нимм дас зайне фрюштнж”. Прямо в лицо бросают дохлую кошку. Грубый хохот. “Цу тиш! Гутен аппетит!” [10]. Автоматная очередь. Ветер уносит крики и стоны. И дым…

— Мужчины не плачут, Ми.

— Прости, Анри, старею, нервы… Мицуда долго протирает очки.

— Ми, ты хочешь знать, почему я здесь? — Ты говорил, Анри.

— Нет… я сказал не все. Ты думаешь, мне жаль отдать свое изобретение людям? Нет, не жаль, Ми. Но оно дает им в руки опасное могущество. Нельзя допустить, чтобы им завладели маньяки в военных мундирах. Иначе пепел новых жертв ляжет в озера крови и слез…

— Пепел… Пепел… Слезы и кровь. Да… Да… — и Мицуда снова низко опустил голову.

— Перестань, старина. Погибших не вернешь, — сказал Бертон. — Кстати, не слыхал ли ты, в каком лагере погибла Вики?

— Не знаю, нет… Но мне известно кто. Бертон подался вперед, до боли в пальцах сжав подлокотники кресла.

— Кто предал? Кто? Говори! Он жив?

— Насколько мне известно — да. Он из тех, кого в Западной Германии называют “подводниками”. Ты, вероятно, знаешь, что в ФРГ сейчас проживает больше двух сотен гитлеровских военных преступников, которые официально числятся умершими. Бывший гауптштурмфюрер СС Фридрих Кунц был похоронен по всем правилам, но потом всплыл в Оснабрюке. Он выдает себя за эльзасца, хотя на самом деле — судетский немец, Сейчас он носит имя Франца Гюбнера.

Кулак Бертона с силой обрушился на хрупкий столик.

Была уже половина первого ночи, когда Мицуда вернулся к себе в кабинет. Достав кофейник, он выпил подряд несколько чашек холодного черного кофе. Внезапно до него донесся сдавленный крик.

Дверь распахнулась. Вошли двое, в шляпах, в светлых плащах. Третий остался стоять в коридоре. Левой рукой он крепко держал за локоть Люсьену, в правой был пистолет.

— Проходите, господа, — сказал Мицуда. — Я ждал вас. Отпустите девушку: она все равно ничего не знает.

— Нас интересует Анри Бертон! — сказал один из вошедших.

— Знаю, — сказал японец. — Анри Бертон находится здесь.

— Я уполномочен арестовать его по обвинению в государственной измене.

— Это его не должно обескуражить, — сказал Мицуда. — Он человек привычный… Пройдемте со мной, господа.

В дверях Мицуда замешкался на секунду, встретив напряженный взгляд своей секретарши.

— В чем дело, Люсьена? — спросил он. — Вы мне больше не нужны сегодня. Прошу вас уйти…

Мицуда вел ночных гостей по коридору, на ходу включая освещение. У распределительного щита с надписью “Студия К. М.” он остановился и перевел рубильник в положение “включено”.

— Прошу сюда, господа. Следуйте за мной, господа, — то и дело повторял японец, показывая дорогу в лабиринте галерей и переходов.

Гости чертыхались, спотыкались о связки толстых кабелей, озирались по сторонам, разглядывая диковинные аппараты, похожие не то на радиотелескопы, не то на ракетные установки. Все четверо протопали по металлическому трапу и вошли в небольшое помещение, наполовину занятое полукруглым пультом, с окном в зал.

— Это — режиссерский пульт, — пояснил Мицуда, присаживаясь. — Сейчас я включу освещение в зале студии и вызову туда Бертона. Остальное — ваша забота…

Мицуда пробежал пальцами по тумблерам и кнопкам, как опытный пианист по клавишам.

— Внимание! — загремели громкоговорители. — Внимание, Анри Бертон! Прошу вас выйти в зал студии. Это необходимо!

Трое в плащах переглянулись и завертели головами в— поисках того, кто был им нужен. Минуту спустя в зал вошел Бертон.

— Анри Бертон, не двигайтесь с места, — наклонившись к микрофону, сказал японец. — Вы арестованы. Зал окружен, сопротивление бесполезно.

Один из агентов похлопал Мицуду по плечу и жестом приказал остальным спуститься в зал. Мицуда оскалил зубы:

— Чтобы он не вздумал сопротивляться, я посажу его в клетку.

— Не стоит. Мои ребята сделают это быстрее и лучше. Теперь он от нас не уйдет, — сказал агент.

— Кто знает, — возразил японец. — Лишняя предосторожность не мешает. Вот посмотрите…

У агента от удивления отвисла челюсть. В центре зала появилась массивная клетка. Бертон оказался за частоколом железных прутьев.

— Подойдите к нему, — предложил Мицуда. И они спустились по трапу в зал.

— Вы арестованы, Бертон, — сказал агент, приближаясь к клетке вплотную и держа пистолет наготове.

— Вы ошибаетесь, месье, — спокойно возразил Бертон. — Пока что я в клетке.

Лицо агента побагровело.

— Освободите его, — приказал он Мицуде. — Да поживей, черт побери!

Мицуда галантно поклонился.

— Ну что ж, если вы настаиваете, месье… У вас доброе сердце.

— К черту! Освободите его немедленно!

— Слушаю и повинуюсь.

Мицуда трижды хлопнул в ладоши. Откуда-то сверху слетело черное, блистающее звездами покрывало и накрыло клетку с Бертоном. Красивый, звучный аккорд разогнал тишину.

Один из агентов бросился к клетке и приподнял покрывало, но тут же с проклятием отскочил в сторону. Двое других мгновенно сорвали покрывало… и остались стоять, остолбенев: в клетке, свернувшись кольцами, лежал громадный питон. Бертон исчез.

Первым опомнился старший. Схватив Мицуду за воротник, он встряхнул его так, что у японца слетели очки.

— Где Бертон?

— Он уже далеко отсюда, месье, — невозмутимо ответил японец. — Кстати, должен предупредить, что я не выношу грубиянов.

— Ах ты, старая крыса! — заорал агент.

Львиный рык потряс воздух. Ошеломленные шпики выхватили из карманов оружие. Мицуда поднял очки и водрузил их на прежнее место.

— Пойдемте, господа, я покажу вам дорогу обратно. Здесь вам, право же, больше нечего делать.

На обратном пути японец так же педантично щелкал выключателями. Спектакль окончен, иллюминация уже ни к чему.

Едва он переступил порог кабинета, как наручники щелкнули у него на запястьях.

— Прошу прощения, господа, — сказал Мицуда, возвращая наручники. — Одну минутку, я должен надеть свой плащ.

Он не спеша оделся, запер в стол бумаги, отключил телефон.

— Ну вот, господа, теперь я готов. Пожалуйста… надевайте браслеты.

Мицуда протянул свои худые руки.