"Ящер-2 [Casual Rex]" - читать интересную книгу автора (Гарсия Эрик)

21

Меня и прежде ранили. Правда, никогда по ошибке, но все же ранили. Так что для меня было не в новинку услышать звук выстрела или свист пули над ухом, когда от подобия Ван Гога отделяет меньше миллиметра. Но каждый раз, когда это случается, не легче, хотя сам по себе опыт и не нов.

Но увидеть раненого себя — совсем другое дело. Кровь, рана — неприятное по своей природе зрелище. Да еще и Эрни, который схлопотал пулю, предназначенную для меня. Все это выбило меня из колеи настолько, чтобы сесть и напиться во время перелета в Лос-Анджелес. Однако у стюардесс травок не было, и, хотя раньше в крайнем случае могли сгодиться и зерна горчицы, я отказался от мысли высосать пластиковый пакетик с горчицей, чтобы покайфовать. На самолете кроме меня была всего еще пара динозавров, так что подобное поведение, вероятно, вызовет массу обеспокоенных взглядов.

К тому же надо было подумать и о безопасности. Я не знаю наверняка, действовал ли стрелок в одиночку, поэтому не хочу делать ничего такого, чтобы какой-нибудь киллер-прогрессист заподозрил, что в костюме Калы — я, если вдруг он летит тем же рейсом. Кто-то из прогрессистов решил, что мое дальнейшее существование нежелательно, и больше всего меня мучила именно эта прямая угроза. Уж если решили убить меня, то по крайней мере будьте мужиками, сделайте это в честном бою один на один, как было принято раньше. Хотя, чья бы корова мычала… уж кому-кому, а не мне призывать их «быть мужиками».

Меня мучили мысли о Цирцее, прогрессистах и всех навалившихся неприятностях, и они давили настолько, что я забылся беспокойным сном. Когда я очнулся, наш самолет уже приземлялся в Лос-Анджелесе, командир экипажа объявил, что сейчас четверть девятого, и я перевел часы. Вествуд всего в двадцати минутах езды. Вообще-то все районы всего в двадцати минутах езды от аэропорта, но к тому времени, как я забрал «линкольн» со стоянки после длительного спора с работником этого дивного места по поводу того, сколько именно мой автомобиль провел в их дыре, и наконец выехал за ворота, сбив по дороге передним бампером деревянное ограждение, было уже почти девять.

Заскочить в офис времени не было, хотя это и хорошо, поскольку я волновался, как бы не столкнуться с Минским. Не то чтобы я чувствовал себя виноватым из-за того, что заграбастал его денежки и ни хрена не сделал по делу исчезнувшего суперчлена Муссолини, просто не было времени ничего объяснять коротышке прямо сейчас, уж не говоря о том, что я одет как гейша. К счастью, он из тех, кто сначала целуется, а потом уже задает вопросы.

Как бы то ни было, я растворился в толпе в Голливуде, что сейчас и было нужно. Когда у вас фигура супермодели, то в любом городе нелегко оставаться незамеченным, но в Лос-Анджелесе всегда есть шанс, что вас затмит какая-нибудь красотка, стоящая рядом с вами в автобусе.

Пока я ехал к месту назначения, я прямо из машины проверил голосовую почту. Три сообщения. Первое получено в пятницу, в 16.15. Минский звонит проверить, как наши успехи, через каких-то полдня после того, как он отправил нас на поиски своей шлюшки, словно не верит, что мы сделаем работу вовремя. Нервный тип. Его тонкий писк рассекал воздух: «Когда вы ее найдете, то сдайте ее копам, чтобы ее посадили надолго, но сначала добудьте Муссолини, сначала Муссолини…» Да, сейчас мне только этой головной боли не хватало, поэтому я нажал кнопочку с цифрой три, стер сообщение и благодаря этому остался в живых.

Номер два. Джул. Вчера, девять вечера. Волнуется, что я ей не позвонил. Я уже об этом побеспокоился. Пропустим и сотрем.

Номер три: доктор Борежар, сегодня в десять утра. Ага, этого звонка я и ждал. «Винсент, я в городе, снова помогаю очередной семье, — растягивая слова, говорил доктор. — Очень печальная история, правда, парнишка связался с какой-то человеческой сектой, хочешь верь, хочешь нет. Я решил, что ты, возможно, захочешь спросить меня еще о чем-то. Разумеется, буду рад оказать вам услугу…» Узнаю доктора Бо, чрезвычайно обаятельный южанин. В конце сообщения он дал мне название и телефон отеля, в котором остановился. «Никко», отель, который держат японцы, на той стороне Беверли Хиллз.

Я тут же перезвонил, и меня сразу соединили с номером доктора.

Трубку взяли сразу.

— Ну, и где мы?

Непохоже на доктора Бо.

— Простите, — поспешно сказал я. — Должно быть, я ошибся номером…

— Винсент? — спросил доктор Бо, теперь я услышал знакомые, тягучие как сироп интонации. — Это ты, сынок?

— Ой, привет, я не… я вас не узнал…

— Просто я разговаривал с внуками. Нас разъединили. Рад, что вы вернулись.

За пять минут я вкратце изложил суть истории, подробности я опускал, но в основном рассказывал все, чтобы доктору стало ясно, что мне нужны ответы, причем срочно.

— Возможно, мне понадобится установить личность специалиста по выходу из сект, который, скорее всего, сливает информацию прогрессистам. И еще много чего делает. Очень много, я думаю.

— Ты уверен? — спросил Бо. — Это было бы чрезвычайно неэтично, если какой-то практикующий врач…

— В данном случае мы не говорим об этике, док. Вы ведь знаете всех специалистов в этой области, правильно, вернее, их человеческий облик.

— Разумеется, сынок. Если ты дашь мне фотографию этого врача, то я смогу идентифицировать его личность.

Доктор Борежар согласился встретиться со мной на нейтральной территории с глазу на глаз, и я предложил ночной клуб, который, как я знал, располагается рядом с его отелем.

— Мне нужно, чтобы там было темно, — объяснил я. — Думаю, я в опасности.

— Я бы не удивился, — сказал Бо, и его слова меня не успокоили. — Мы будем аккуратны, насколько только возможно.

Мы назначили встречу на одиннадцать часов, то есть у меня оставался час, чтобы смотаться в Голливуд, переодеться и прослушать всю информацию, которую Джул удалось выжать из этого города.

— Дорогой, — воскликнула она, когда я крадучись прошел в мастерскую в Музее восковых фигур, ее глаза с восхищением скользили по моим новым формам, оценивая их. — Ты присоединился к команде победителей. Я так горжусь тобой…

— Заткнись, — сказал я, надеясь, что в маске Калы нет функции румянца. — В прошлый раз, когда я к тебе приходил подлатать костюм, ты ведь сделала копию?

— Конечно, скопировала все, включая твой миленький пупочек…

— Ты могла бы достать эту копию?

— Зачем? Ты прекрасно выглядишь, дорогой!

— Джул…

— Мы могли бы включить тебя в наше новое шоу. Я пытаюсь добиться приглашения в Вегас. Ты смог бы станцевать национальный гавайский танец…

Наконец она скрылась в подсобке, несколько минут чем-то там шуршала и появилась со свободно болтающимся Винсентом Рубио, перекинутым через руку.

— Как Гавайи? — спросила она, когда я начал переодеваться.

— Небезопасно. Даже кровь пролилась, но у меня нет времени все тебе рассказать в подробностях.

— А где Эрни?

— Вот это как раз и есть кровавая часть.

Я за пять минут вкратце изложил все события, Джул кипятилась все больше по ходу моего рассказа, и когда я закончил, то она уже ходила туда-сюда по мастерской, сделав добрых пятьсот кругов, как участник гонок «Инкар», вокруг операционного стола. Тем временем я уже переоблачился и выбрал для себя симпатичные брючки с вешалок, спрятанных Джул в одном из многочисленных шкафов.

— Я так и знала, с ними что-то не так, — причитала Джул, ее голос становился все громче и громче. — Я так и знала…

— Нет времени заниматься самокопанием. Расскажи мне, что ты разузнала.

— Лучше спроси, чего я не разузнала?! Я собрала газетные статьи, свидетельские показания и сделала спектральный анализ…

— Отсюда и начнем. Можешь показать мне результаты?

Компьютер Джул — это просто произведение искусства, но для меня это скорее абстрактное искусство. Это для ребят, которые плавают по Интернету, перепрыгивая с одной волны информации на другую, а я ближе всего столкнулся с серфингом, только когда ко мне клеился тот блондинистый пижон возле пляжа.

— Посмотри сюда, — сказала Джул, ее длинные пальцы энергично стучали по клавишам, как у Элтона Джона, когда он играл заводную мелодию. Кстати, когда певец устроил благотворительный аукцион и распродал с молотка все свои эффектные наряды, то мой приятель был просто счастлив купить костюм турка, в котором Элтон (гадрозавр, если верить моему другу) расхаживал по улицам, оставаясь в большинстве случаев неузнанным.

— Я отсканировала фотографии, которые ты мне дал, — сказала Джул, продолжая печатать, — и пропустила их через пару программ, которыми я пользуюсь, чтобы показать, как операция на маске наложится на настоящий облик. Ты не поверишь, сколько клиентов просто не могут въехать, что сколько бы я ни делала липосакций, а у бронтозавра никогда не будет такой талии, как у целофизиса. Я им всегда говорю — работайте с тем, что есть. Все могут выглядеть прекрасно.

— Очень жизнеутверждающе, — сказал я. — Так что там с компьютером?

— Ну, короче, я отсканировала фотки, одну за другой, а потом проверила, что там, под маской, — на экране появились фотографии, которые я дал. Я подтащил деревянный ящик с надписью «Носы. Шведские» и сел на него.

Счастливые семьи, воссоединившиеся с любимыми чадами. Мамы, папы, братья и сестры и бывший прогрессист улыбались в объектив, а рядом с ним (или с ней) на каждом снимке виновник торжества, улыбающийся доктор, обнимающий свою последнюю историю успеха. Джул уже обвела кружочком ключевые элементы на каждой фотографии, и я наблюдал, как компьютер убирает всю ненужную информацию, доходя до самой сути, до самой сладкой сердцевины.

Фотографии вертелись на экране, то увеличиваясь, то уменьшаясь, налагая одно изображение «доброго доктора» на другое. Меня ничто не настораживало, но Джул приговаривала «ага» и «да-да», она определенно была под впечатлением — то ли от своего открытия, то ли от собственных детективных способностей. Я тоже, бывало, давал пять самому себе после удачного окончания дела, но это было лишь удовлетворение собой.

Через каких-то пять минут Джул отодвинулась от стола, стул проехал на роликах и въехал в груду заготовок для личин. Она торжественно указала на экран, на все те же шесть картинок, что и раньше, и гордо заявила:

— Вот оно.

Я должен быть под впечатлением? И иметь хоть какое-то представление о том, что происходит?

Джул заметила мое недоумение и с большим удовольствием воспользовалась возможностью подробно объяснить суть своего открытия.

— Они все диплодоки. Видишь небольшую выпуклость на стыке шеи и спины? И зазубрины на животе?

Вообще-то я ничего такого не видел, но у меня сложилось впечатление, что если она расскажет, как именно может распознать породу динозавра под латексной кожей, то я опоздаю и к концу света, не говоря уж об одиннадцатичасовой встрече с доктором Бо.

— Ну, может, не третий и не пятый, — продолжала Джул, — потому что под такой крупной маской сложно распознать, но зато все остальные — точно диплодоки.

Неужели это указывает на то, что в основе политики прогрессистов лежит расовое неравенство? Группа диплодоков заманивает в свои сети других динозавров и подчиняет их своей воле? Да, вывод поспешный, возможно, но начнем с него.

— Спасибо, — начал я.

Но Джул не отпускала меня.

— Это не все, дорогой. Если твоя симпатичная попка еще побудет здесь, то я покажу, что еще накопала.

Она залезла в стоявшую рядом коробку, некогда заполненную ресницами производства Кореи, а сейчас пустую, в ней была только папка и какие-то сшитые степлером листочки.

— Я составила список прогрессистов, покинувших секту и вскоре умерших, с указанием того времени, в течение которого они были членами организации. И такой же список для ребят, которые вышли из секты, но остались живы. Есть у тебя какие-то догадки по поводу того, что я нашла?

— Ничего?

— Наоборот. Вот, взгляни на секунду на случай с Рупертом. Сколько времени он состоял в секте?

Я пожал плечами.

— Три-четыре года, как говорят. Ну, плюс-минус.

— Отлично. Четыре года, и он умер. То же самое и с девчонкой из Лонг Бич. Она была прогрессисткой шесть лет.

Должно быть, я упустил самое важное, поскольку глаза у Джул сияли, не думаю, что это происходило благодаря специальным «новогодним» контактным линзам.

— Ну, это мы уже знаем. Если ты помашешь ручкой прогрессистам, то сыграешь в прятки.

— Неверно. Я нашла много ребят, которые вышли из секты и по сей день живут и здравствуют. Вся разница в том, что они покинули секту раньше.

Джул бросила мне бумаги, и я просмотрел всю раздобытую ею информацию. Эта закономерность прослеживалась. Четыре и более лет были равны смерти. А два и меньше — жизни. Между этими двумя цифрами было слишком мало данных, поэтому трудно было точно определить, где проходит грань между физической расправой и «да бог с ним, пусть живет», но этого было и не нужно, чтобы подтвердить мою теорию — Руперт слишком много знал.

Во время восхождения по иерархической лестнице прогрессистов он получал допуск все к большим и большим объемам информации, и к тому моменту, как мы его оглушили и отволокли в Вествуд, ему уже доверили слишком много тайных знаний и на нем лежала слишком большая ответственность, чтобы разрешить ему болтаться в реальном мире. Есть два решения, когда ваш любимый вязаный свитер зацепился о сучок: можно осторожно заправить петлю или обрезать ее под корень. Прогрессисты выбирали легкий путь.

Должно быть, то же самое произошло и с остальными, по крайней мере это означает, что секта не убивает всех отбившихся от стада членов без разбора, а лишь тех, кто может разболтать, чем они занимаются — оружие, промывание мозгов, иностранная валюта, прыгающая со счета на счет.

— Здорово, — сказал я, встал, стряхнул ее любопытную морду со своего рукава и приготовился поехать в центр города. — Улика косвенная, но все равно здорово. Совету будет интересно, это я точно знаю.

Но как только я пошел к двери с бумагами в руке, готовый встретиться с Бо и выяснить его мнение по поводу всей этой ситуации, а затем со всех ног помчаться в штаб-квартиру Совета и положить конец гнусным замыслам прогрессистов, обрушить над их головами крышу, как некогда библейский богатырь Самсон, Джул протянула руку и остановила меня.

— Это еще не все, — сказала она. — Может, это и не так уж важно.

— Все важно.

— Они не единственные, кто пропал. Ну, я имею в виду прогрессистов, — я не понимал, о чем это она, но ей нужно было дать высказаться. — Я просмотрела газеты, — уточнила Джул. — Проверяла те даты, когда умер Руперт и все остальные, но когда речь шла о прогрессисте старше двадцати, то каждый раз был еще кто-то, кто не состоял в группе, но исчез в тот же день, обычно где-то поблизости.

— Того же возраста?

— Примерно. Руперт простился с этим миром в четверг, а за день до этого пропал парень по имени Блиш, тоже ти-рекс, ему было всего двадцать восемь. Он исчез ночью. В самом происшествии нет ничего странного, но это происходило снова и снова. Довольно странно, что двадцатилетние вот так уходят…

— А еще страннее, что они это делают парами?

Групповое самоубийство? Или скопированное убийство? Чаще всего информация помогает собрать разрозненные кусочки воедино, но в этот раз все как раз наоборот.

Джул проводила меня до дверей. Она приобняла меня на прощание, ободряюще похлопав по спине, попросила быть осторожным и открыла двойной засов.

— У тебя есть какие-нибудь мысли, что все это значит? — спросила она. — Фотографии, парные некрологи и все остальное?

— Есть одна догадка, — сказал я, посмотрев на часы и обнаружив, что опаздываю уже на целых пятнадцать минут, — но нет времени объяснить, я опаздываю на ужин, — а потом, зная, что она изнывает от любопытства, добавил: — Он — врач.

Хотя на Ла Бриа авеню и не было ужасной пробки, но проехать даже в столь поздний час было трудно, приходилось то и дело останавливаться. Целых полчаса ушло на то, чтобы проехать три мили, и когда я добрался до Уилшира, то понял причину — дорожные работы. Просто черт знает что такое. Разумеется, рабочие, которые должны были подносить мне чай с плюшками, потому что как-никак получают деньги из кармана налогоплательщиков, вместо этого сидели на своих толстых человеческих задницах, ели пончики и литрами пили черный кофе. А все остальные тем временем вынуждены были дышать выхлопными газами из-за того, что эти козлы не могут ни одно дело выполнить в срок и не вылезая за рамки бюджета.

Внезапно пробка впереди рассосалась, и яростные гудки сзади подтолкнули мою ногу на педаль газа. Я рванул вперед, свист и смешки рабочих остались за спиной. Часть меня очень хотела набить им морду, устроить настоящую драку, чтобы покончить с человеческой глупостью, мешающей нам жить. «Да у меня, блин, целая армия, — хотелось крикнуть мне. — Сейчас съезжу, прихвачу с собой кого-нибудь из тех динозавров в джунглях, и тогда посмотрим, кому достанется последний пончик, Мистер Хомо сапиенс, царь природы, стоящий на верхушке пищевой цепочки!»

Клуб «Смоляная яма» не самое тихое местечко, он расположен в районе Мили Чудес,[33] четко на восток от Беверли Хиллз и четко на запад от тех районов, в которых вы не хотите оказаться в темное время суток. Пять долларов за вход, зато никто тебя не принуждает покупать напитки, поэтому обычно это местечко забито динозаврами и людьми всех мастей, которые колбасятся под ту музыку, которая нынче в моде.

Сегодня вживую какая-то группа играла ска[34]с характерным акцентом на слабых долях, и клуб был полон подростков из Беверли Хиллз, набравшихся по самое некуда, несмотря на цены. Танцы в основном представляли собой прыжки, иногда парами, но чаще группами. Да, мы не так танцевали, когда я был молодым, но уверен, что я тоже тогда выглядел совершенно по-дурацки.

Мы договорились с Бо встретиться в кабинке в дальнем левом углу клуба. Обычно когда я решаю не проводить вечер в одиночестве и выбираюсь в центр, то еду именно сюда. Разумеется, когда я пришел, доктор уже терпеливо ждал меня. Он был опрятно одет, в синюю рубашку свободного кроя, какие носили зимой плантаторы, пока не началась гражданская война и хлопок не стал дефицитом. Я проскользнул в кабинку и начал извиняться за опоздание…

— Да и не так уж ты и опоздал, — заверил он меня. — Я и сам только-только приехал. Движение здесь в одиннадцать вечера уже относительно свободное, но все равно похуже, чем в Нашвилле.

— В Нашвилле? — переспросил я. — Мне казалось, вы говорили, что живете в Мемфисе.

— Сейчас — да, — объяснил он после короткой паузы. — А в Нашвилле я вырос.

— А, понятно. Хотите базилика? — я жестом подозвал официантку, но Бо опустил мою руку.

— Никаких трав, — сказал он. — Я за рулем. А теперь перейдем к делу. Ты принес фотографии?

Я пододвинул снимки по столу прямо в руки доктора.

— Я велел сделать спектральный анализ, — сказал я, гордый тем, что правильно произношу этот термин и даже имею отдаленное представление, что он значит, — и мне было сказано, что все динозавры под масками — диплодоки.

Бо рассмеялся и бросил фотографии на стол.

— Черт, это я тебе и так мог сказать, сынок. Безо всяких новомодных анализов.

Ну, так скажи сейчас.

— А как вы это определили?

Доктор Борежар отложил отдельно три снимка и разложил их по столу. Указав на каждого из врачей — один с усами, другой с бородой и еще один между ними, — он покачал головой и ухмыльнулся:

— Этого я знаю. На всех трех снимках он в своей обычной маске, но с разными аксессуарами. Мне кажется, обычно он гладко выбрит…

Ага, доктор Бо владеет именно той информацией, которую я ищу.

— Так вы его знаете.

— И очень хорошо. Его зовут Картер, Брайан Картер, если не ошибаюсь, и он специалист в области палеонтологии.

— Он что, человек? — спросил я.

— Нет, он занимается фальшивыми останками.

Ага, вот как он связан с Цирцеей, по роду деятельности они вращаются в одних и тех же кругах. Должно быть, она связалась с Картером и убедила его помочь ей в воспитании строгой дисциплины среди прогрессистов.

— Отличный парень, — задумчиво добавил Бо.

— Отличный парень, который якшается с прогрессистами, — заметил я. — Вы рассказывали этому Картеру о вашей работе с Рупертом?

Бо слегка отвернулся, избегая моего взгляда.

— Я… возможно, упоминал, что еду в Лос-Анджелес поработать… Может, и имя Руперта назвал, но… Ну, профессиональные разговоры, надо приводить конкретные примеры… ты понимаешь…

Я мог бы рассердиться на старика, высказать ему, что безалаберное отношение к врачебной тайне стоило жизни молодому ти-рексу, но, как говорится, после драки кулаками не машут. Если Сэмюель причастен к смерти Руперта, то он и только он должен за это поплатиться.

— А остальные? — спросил я, пододвигая другие снимки так, чтобы ему было видно.

— Ну, по облику не узнаю, но я бы не удивился, если бы Картер воспользовался товаром, купленным на черном рынке. Этот парень никогда не любил правила.

Значит, Картер и есть ключ ко всей этой темной истории. Именно он рассказывал секте, где находятся заблудшие овечки, именно он придумывал, как убить их, не вызывая подозрений. Но если я найду этого парня в человеческом облике и применю фирменную методику допросов Винсента Рубио (читай: очень больно и никакого сострадания), то я точно сумею выяснить, что именно произошло с Рупертом и другими ребятами, и положу конец коварным замыслам, которые Цирцея и ее приспешники вынашивали долгие годы. Я остановлю прогрессистов, и они предстанут перед важными шишками из Совета Южной Калифорнии. Все будет кончено до конца сегодняшнего дня, а я смогу вернуться домой и целую неделю буду наслаждаться в супермаркете «Ральфе» в отделе свежих фруктов и овощей (и трав).

— Не думаю, что вы знаете, где мне его найти? — уточнил я у Бо. Он и так уже оказал мне всяческую помощь, но я имею дурную привычку выжимать все соки. — Ну, Картера.

Он уже собирался было покачать головой и дать отрицательный ответ, как вдруг я увидел искорку в его глазах.

— На самом деле, — сказал он, приподнявшись на стуле, видно было, что его волнение нарастает вместе с моим, — последнее, что я о нем слышал, — он финансирует раскопки неподалеку отсюда, в районе смоляных ям.

Я был на все сто уверен, что он говорит о настоящих смоляных ямах, а не о клубе, в котором мы сидели, хотя здесь такая акустика, что можно лекции читать. В десяти кварталах отсюда находился Музей Естественной истории Джорджа Пэйджа, огромное сооружение площадью около двух тысяч квадратных метров, посвященное знаменитым лос-анджелесским смоляным ямам. Нигде вблизи этих смоляных ям не было найдено ни одной заслуживающей внимания кости динозавра, зато внутри ученые обнаружили целую кучу материала Ледникового периода — от останков саблезубого тигра до мамонтов, а также использованных презервативов (большинству неископаемых находок мы обязаны парку, разбитому рядом с ямами). Укрытия в местах раскопок, возведенные в мирные годы правления Эйзенхауэра, теперь служат в качестве «привалов» на многочисленных туристских маршрутах в этой местности.

— А вы можете точно сказать, где именно он руководил раскопками? — спросил я. — На каком участке?

Всего таких участков десять или двенадцать, и если я смогу сузить круг поисков, то не придется незаконно проникать на территорию двенадцать раз за ночь. Разумеется, самого Картера сейчас там нет, но как минимум я смог бы взломать какие-нибудь файлы или ухватить за ниточку запах.

— Мне кажется, участок номер семь, — сказал Бо. — Но я не уверен. Вот что, я на сегодня работу уже закончил, а мне кажется, это более интересно, чем тупо смотреть платное кабельное телевидение в отеле. Я поеду с тобой.

Я был рад компании. Всего через каких-то семь часов мне стало не хватать присутствия Эрни, так чувствует себя инвалид, у которого на месте нормальной конечности протез. Но я не мог подвергать доктора возможной опасности. И даже если я найду этого Картера раньше, чем прогрессисты меня, и больно будет только Картеру, то доктору Борежару не нужно знать неблаговидные стороны жизни частного сыщика. Лучше уж я буду вести допрос в одиночку.

— Спасибо, док, — начал я. — Но некоторые методы в моей работе…

— Это не проблема…

— Ну, не очень хорошие методы, — уточнил я. — Даже сомнительные.

— Ты что, думаешь, я этого не видел? — перебил он. Бо наклонился ко мне, в каждом слове его звучала гордость за профессию и собственный статус, когда он доверительно сообщил: — Я помогал детям выпутаться из сатанинской секты Чарльза Мэнсона,[35] сынок.

Смоляные ямы — смесь смолы и воды — находились справа от бульвара Уилшир, вдоль всей Мили Чудес, от оживленной улицы их отделяло лишь ограждение из тонкой проволочной сетки, которое не выдержит натиска даже самого ленивого вандала. Хотя никто особо и не горел желанием залезть внутрь и поплавать, а если даже кому-то это и придет в голову, то мы узнаем об этом через двадцать тысяч лет, когда тела выловят и поместят на всеобщее обозрение.

Смоляные ямы — это странная смесь увлекательности и познавательности. В солнечный летний денек температура может перевалить за тридцать семь градусов, и зловоние разносится на мили вокруг. А вот куратор этого чудесного местечка, например, решил, что сами по себе ямы — зрелище неинтересное и не смогут привлечь должного внимания. Ну кому, скажите, захочется целыми днями пялиться на нефтяное пятно? Чтобы раскрутить эту достопримечательность, сотрудники Музея Естественной истории соорудили прямо в ямах статуи мамонтов и мастодонтов в натуральную величину, очень реалистично изобразив борьбу несчастных животных с ямой-ловушкой не на жизнь, а на смерть. На маленьком островке гранита в центре ямы бетонный детеныш мастодонта смотрит, как его мамочку засасывает на дно. Здесь установили даже спрятанную аудиосистему, которая воспроизводила крики умирающих или раненых слонов. Вообще-то зрелище не для слабонервных, но туристы охали и ахали, стоя на смотровой площадке рядом с дорожкой, ведущей в музей.

Хотя в полночь туристов здесь было немного. Несколько местных бомжей, которые катили свои тележки, распевали песни и матюгались, наезжая на крышки люка. Русский джентльмен, который клялся и божился, что его кошка сможет точно предсказать нашу судьбу. Мы с Бо припарковались на пустой стоянке и пошли по участку свежего дерна, и, хотя здесь только что закончилась реконструкция и теперь стало намного зеленее, больше ничего не изменилось, на что можно было потратить средства за два года работ.

— Итак, — сказал Бо, пока мы шли, — а что еще тебе удалось выяснить про этих прогрессистов?

— Много. Одновременно все и ничего. Я видел больше, чем нужно, а именно: динозавры бесконтрольно бегают по джунглям, вернувшись к первобытному образу жизни. Склад, полный оружия…

— Огнестрельного? — спросил он, не веря своим ушам.

— Винтовки, пистолеты, базуки, чего там только нет.

Ну, фактически я там никаких базук не видел, но небольшое преувеличение может сделать историю только интересней, поэтому я и приврал.

— Они что-то замышляют… причем на международном уровне, как я думаю.

— Я много лет изучал прогрессистов, — сказал Бо, — но никогда не слышал ничего подобного.

— Поверьте, док. Я каждому члену Совета напишу шестьсот прошений, как только все будет кончено. Несмотря ни на что, прогрессистам крышка.

Доктор Бо ничего не ответил, надеюсь, он не заволновался из-за того, что в моей оболочке обитает еще и Джон Уэйн.[36] Иногда мое поведение может напугать.

Мы пришли на место раскопок. Просто дыра в земле, окруженная хилым заборчиком, металлическая лестница спускается на смотровую площадку, с которой видна вся яма. Точно не сказать, есть ли там кто (см. мое предыдущее замечание по поводу использованных презервативов). Но лучше уж я рискну вмешаться в коитус парочки неудачливых любовников. Я начал спускаться, а Бо за мной.

В центре площадки, огороженной тремя стенами, висела одинокая лампочка, я включил ее, и она озарила помещение резким белым светом. Справа, слева и сзади меня были трехметровые металлические стены, а под ногами стальной пол, усеянный консервными банками из-под содовой и пивными бутылками. Странно, внизу запах смолы не очень сильно чувствовался, возможно, потому, что постоянная тень не дает солнышку припечь, чтобы зловоние начало подниматься в воздух.

Там, где должна была быть четвертая стена, ничего не было, кроме ограждения с какой-то дощечкой и собственно самой ямы. На дощечке было написано: «Раскопки начаты 12 июля 1959 года». Я посмотрел в темную яму, но смог различить только смолу, ничего похожего на ископаемые останки или мумифицированных животных не было.

— Да, довольно скучное местечко для чтения лекций, — сказал я. — Я думал, что эта площадка более… открытая, что ли.

Бо стоял за моей спиной и тоже смотрел в зловещие глубины ямы, он поднял камешек и бросил его вниз, наблюдая, как тот стукнулся о поверхность на глубине трех метров. Камешек не утонул, он просто остался лежать на поверхности вязкой черной смолы и ждать, когда же его засосет. Смерть с задержкой. Это все равно что стоять в очереди в автоинспекцию, только тут пахнет получше…

Доктор Борежар прислонился к дальней стене.

— Эти места… они совершенно изолированные, да?

— Ну, насколько я могу судить. Эй, а вы не знаете, случайно, этот Картер живет прямо на территории?

Мой вопрос застал его врасплох, доктор Бо заволновался:

— Я… я не знаю.

Я сию секунду вытащил мобильник — когда дело касается мобильных телефонов, то я выхватываю их быстрее всех на Диком Западе, — и набрал домашний телефон Дэна. Мне уже до чертиков надоело, когда меня начинают переключать то туда, то сюда, если я ему звоню на работу, в управление полиции, так что будем надеяться, в этот раз я с первого раза попаду прямо на него.

— Я звоню Дэну, ну, сержанту Паттерсону, — сказал я доктору Бо. — Не хотите поздороваться с ним, сказать пару слов?

— Нет, нет, не буду мешать.

Два гудка — и раздался голос моего кристально честного друга:

— Алло?

— Слава богу, он дома, — сказал я в трубку. — Ты самый неуловимый бронтозавр на свете.

Дэн тут же принялся рвать на себе волосы, рассыпаться в извинениях, что не позвонил мне раньше.

— Я звонил тебе все выходные, но ты не брал трубку, а сообщения оставлять я не захотел.

— Проехали, — сказал я. — Прощу тебя, если окажешь мне услугу.

— Любую.

— Мне нужен в первую очередь адрес и все, что у тебя есть, на одного парня по имени Брайан Картер. Он доктор, я думаю.

— Конечно, без проблем, а что случилось?

— Ну, просто маленькое расследование, — сказал я, подмигивая доктору Бо. Но он мне не ответил. Я отвернулся и стал разглядывать яму. — Я здесь со специалистом, которого ты мне порекомендовал.

— Что?

— Ну, доктор Бо. Бомонт Борежар.

Сколько раз ему повторить, чтобы он врубился?

— Я не знаю, о чем, черт побери, ты толкуешь, Винсент.

Я громко вздохнул, а потом подробно объяснил, беспокоясь, что моего приятеля мучают провалы в памяти:

— Когда я позвонил тебе три недели назад и попросил посоветовать специалиста, который помог бы выйти из секты…

— А я сказал, что перезвоню, знаю, знаю… Но вот за это я и извиняюсь, я постоянно забывал тебе сказать, что у меня никого такого нет.

— Что? Нет, нет. Мне же позвонил доктор и сказал, что ты…

— Этот доктор Борежар, о котором ты говоришь… — сказал Дэн. — Я понятия не имею, кто это. И никогда в жизни о нем не слышал…

Примерно в этот момент я и почувствовал боль, сначала сильно сдавило ноздри, затем это ощущение по моему носу проникло прямо в голову, и мое тело наполнилось под завязку всеми мыслимыми запахами: аромат карнавала, попкорна, карбюраторов и колы, вереница запахов разрушала каждый мускул, каждую связку…

Я едва смог повернуться. В глазах стоял туман, вся обзорная площадка поблекла, растворилась, ее место занимали доисторические джунгли. Передо мной стоял доктор Борежар, здесь и одновременно не здесь, он аккуратно выдернул трубку из моей руки, и где-то вдалеке слышался голос Дэна: «Винсент, ты меня слышишь? Винсент, ты тут?». Из земли вырвался древний дуб, появлялись разнообразные растения, материализовались комары размером с орла, усмехались и улетали прочь. Доктор Борежар швырнул мобильник в яму, и его доброе лицо расплылось в странной довольной улыбке. И мне стало интересно, а мобильник все еще включен? И Дэн все еще говорит со мной? Значит, мой оператор снимет с меня деньги за дополнительное время…

Снова взрыв аромата, и теперь я уже чувствовал запахи трав. Базилик и кинза проникли в каждую пору моего тела, мои ноздри стали воротами для этих чудесных и одновременно ужасных ощущений. Вскоре вокруг уже ничего не было, кроме меня, доктора Борежара и одинокого металлического ограждения. Доисторический мир ожил, и миллиарды естественных динозавров бежали на свободе, никем не контролируемые.

Толчок в грудную клетку, я сделал шаг, споткнулся, перелетел через ограждение и начал падать вниз, паря на облаке, прежде чем приземлиться во что-то сырое и скользкое. Теперь доктор Борежар был далеко, высоко надо мной, он смотрел на меня и махал рукой на прощание.

— Прощайте, мистер Рубио, — сказал добрый доктор. — Передавайте от меня привет предкам.

Обязательно передам, Бо. Обязательно…