"Любовь и слава" - читать интересную книгу автора (Хэган Патриция)

Глава 2

Последние две недели оказались для Китти особенно трудными. Не так-то легко было ей отпустить от себя Тревиса. Она его любила, но именно эта любовь не позволяла ей удерживать его на ферме, где он чувствовал себя таким несчастным.

Вернется ли к ней Тревис? Китти могла только молить Бога, чтобы Тревис понял, что она всегда будет его ждать, что он может удовлетворять свою жажду к приключениям, сколько ему угодно, и что она не собирается заковывать его в семейные кандалы. Тогда Тревис будет любить ее еще больше.

Китти взглянула на свое отражение в зеркале и горько улыбнулась. До чего же смешно вот так стоять перед зеркалом: стены этого дома не соответствовали такому красивому наряду. Может быть, когда-нибудь у них и будет хороший дом. Однако они потратили все для того, чтобы вернуть то, что украл Кори Макрей, что он отнял обманным путем. Теперь же у них не осталось ни единого пенни.

Китти взглянула на свое платье – тяжелые волны зеленого шелка спускались от плеч, подчеркивая красивое декольте. Тревису наверняка не понравится, что Китти так обнажила грудь. Но честно говоря, на предстоящем вечере ему вообще мало что понравится. Это будет последняя капля, которая переполнит чашу его терпения.

Ей было неприятно думать о предстоящем сегодня приеме. Так же неприятно, как смотреть на себя в этом платье. Пусть оно даже очень красивое, но с ним связано столько горьких воспоминаний. Его сшила Нина Ривенбарк, самая известная закройщица в Голдсборо. А вдохновлял ее сам Кори Макрей, потому что это платье предназначалось для бала, который он устраивал в честь своей свадьбы с Китти.

Китти побыстрее прогнала горькое воспоминание. Надо было бы выбросить и это платье, но она сохранила все свои прекрасные наряды, которые лежали в сундуках, в глубине сарая. У нее теплилась надежда, что когда-нибудь эти платья еще понадобятся.

Золотисто-рыжие волосы Китти были спереди уложены в пышные валики, а сзади спускались густыми роскошными локонами. Когда-то Китти вплетала в свои волосы цветки кизила. Сейчас, приглаживая высокую взбитую прическу, она подумала, что теперь такие букли, наверное, уже вышли из моды. Как и это ее платье. Что может она знать о моде, живя на своей ферме, столь далеко от светской жизни?

Китти дотронулась до оголенной шеи. Когда-то она носила ожерелье из изумрудов, сияние которых загадочно отражалось в ее синих глазах.

Эти драгоценные камни, как и другие украшения, им с Тревисом пришлось продать, чтобы уплатить долги Кори. Кори же все это приобрел для нее на деньги, добытые нечестным путем, так что Китти почувствовала облегчение, когда этих драгоценностей у нее не стало. Как и все, что осталось от Кори, эти дорогие украшения напоминали о том зле, которое причинил людям этот человек. В данный момент Китти хотелось, чтобы исчезли и наряды, купленные для нее Макреем.

Закрыв глаза, она предалась мыслям о более счастливых временах. Когда-то она носила старые муслиновые платья, а то и вообще обходилась без одежды, как это бывало в те времена, когда они с Тревисом, словно дети, резвились на сеновале в сарае, хохоча и наслаждаясь любовью. Тогда все остальное не имело для них никакого значения. У них была их любовь, страсть, и Китти наивно верила, что ни для нее, ни для Тревиса никогда в жизни не будет ничего более важного.

– Мисси Китти? Это я, Лотти.

Китти повернулась на звук мягкого голоса и улыбнулась, увидев такое дорогое для нее лицо старой негритянки.

– О Боженька! Вы все такая же красавица, как и раньше, мисси Китти. – Лотти поедала Китти глазами и от удивления даже раскрыла рот. – Ну нисколечко не меняетесь. Вы выглядите точно так же, ну совсем так же, как в то время, когда были любовницей у… – Голос Лотти осекся.

Китти пересекла комнату и обняла Лотти, благодарно шепча:

– Ну что бы я делала без тебя, Лотти? Я так рада, что ты согласилась посидеть сегодня вечером с Джоном. Мотти также собирается на этот бал и остаться с ним не сможет.

Лотти засмеялась:

– Да для меня это совсем и не трудно, моя мисси! Я этого молодчика люблю, словно он мой собственный, вы же сами знаете. К тому же я всегда рада, если могу что-нибудь для вас сделать.

– Вот только денег тебе заплатить у меня нет, – извиняющимся тоном сказала Китти. – Я могу дать тебе хорошую жирную курицу для тушения.

– Я не собираюсь у вас что-либо брать, мисси Китти! У меня дела идут просто прекрасно. Да еще если мы с моими ребятами будем летом работать у вас на уборке урожая и войдем с вами в долю, то у нас всего будет вволю до самого конца зимы.

Китти поспешно приложила палец к губам. Нельзя, чтобы это услышал Тревис.

– Не надо говорить об этом сейчас, Лотти. Тревис пока что ничего о моих планах не знает. Я хочу рассказать ему все сегодня вечером, все-все сразу. Только так.

– Мисси Китти, а вы уверены, что хотите именно этого? – нахмурилась Лотти, и в ее шоколадных глазах промелькнуло сомнение. – Этот человек вас просто боготворит, а вы пытаетесь заставить его от вас уехать. О Боже! Ведь он может так обидеться, что никогда к вам больше не вернется. Вам хочется именно этого?

– Ты же знаешь, я этого совсем не хочу. – В голосе Китти послышалась боль. – Но другого выхода нет! Тревису не предназначено судьбой быть фермером. А я по наивности полагала, что когда-нибудь он сможет им стать. Он ко мне вернется, Лотти. Кто знает, может, он создаст для нас новую жизнь в каком-нибудь другом месте.

Лотти смотрела на Китти во все глаза, почти не скрывая укора.

– И вы бы отсюда уехали? Вы бы продали землю своего папочки и потащились черт знает куда, потому что так хочется Тревису? Вы ведь сами мне говорили, что дали своему папочке обещание.

– Знаю, знаю, Лотти! Я никогда эту землю не продам. Я буду ее беречь для Джона. Наступит день, и он будет обрабатывать свою собственную землю, если того захочет. А сейчас мне надо доказать Тревису, что он для меня значит гораздо больше, чем эта земля. Он отдал мне целых два года своей жизни, делая то, что, по его мнению, должно доставить мне радость. Теперь же пришло время и мне доказать ему, что я тоже хочу видеть его счастливым. Отец меня бы понял, я это знаю.

А я поеду в любое место, куда меня повезет Тревис. Когда же они с Сэмом вернутся с Гаити, я расскажу ему со всеми подробностями, почему все сложилось именно так. Но только после их возвращения! Тревис ни за что не захочет от меня уехать, если узнает, что я все заранее продумала.

– Это уж точно, не захочет. Да я и сейчас не очень-то уверена, что он уедет. По-вашему, он взбесится, когда узнает, что вы собираетесь делать. Но это вовсе не означает, что он бросится укладывать вещи и сразу же уедет.

Китти упрямо вздернула подбородок:

– Он обязательно уедет. В последнее время, Лотти, наша жизнь стала походить на ад. За две недели я превратилась в мегеру и грызла Тревиса по любому поводу: из-за плохо вспаханной земли, неубранного инвентаря. Я придиралась к каждой мелочи, только бы его уколоть. Я даже ставила ему в пример Джерома Дантона и твердила, что тот во всем преуспевает, а мы такие бедные. Говорила все самое гадкое, что только можно было придумать. – Китти вытерла злые слезы. – Ты даже не знаешь, как я себя ненавижу. Иногда бывало так, что Тревис просто с изумлением смотрел на меня, а в его прекрасных серых глазах было столько обиды, что я еле-еле сдерживалась, чтобы не рассказать ему всю правду. О, Лотти, мне пришлось несладко, но я была вынуждена поступать именно так. И мы отдалялись друг от друга все больше и больше.

Лотти покачала головой и вздохнула:

– Я думаю, вы, мисси, знаете, что делаете. Такой человек, как он, да еще любит вас так сильно! Если вы его действительно выгоните и он к вам никогда не вернется, вы себе этого до конца жизни не простите.

– Мне только надо все время самой себе говорить, что в конце концов мы все будем счастливее, чем сейчас, Лотти. Вера в это помогает мне жить. Я хочу дождаться того дня, когда смогу ему сказать, что все было игрой, что я никогда не думала о нем так плохо, как это могло показаться.

– Верно, – снова вздохнула старая негритянка. – Я лишь надеюсь, вы сами знаете, что творите.

«Ты не можешь надеяться на это больше, чем я сама», – подумала Китти. Это была не жизнь, а живой ад, с каждым новым днем становившийся все страшнее. Они с Тревисом постоянно ругались. Иногда так ругались, что по ночам не осмеливались даже друг к другу прикоснуться. Сколько же времени прошло с тех пор, как он крепко сжимал ее в объятиях, заставляя ее тело петь от счастья, которое дарила его страстная любовь? Последний раз это было в лесу в тот самый день, когда она наконец-то осознала, что своими руками сделала его жизнь несчастной.

– Как же вам удалось уговорить его пойти сегодня вечером на этот бал? – поинтересовалась Лотти. – Господин Тревис ненавидит балы и приемы.

– Нет, это неправда, – возразила Китти, поворачиваясь к зеркалу. – Во время войны он ходил на военные балы. Он как офицер обязан был присутствовать. А здесь же, в графстве Уэйн, Тревис слишком хорошо знает, как к нему относятся местные граждане.

– Я знаю. Эта шлюха Нэнси Дантон ну никак не дает никому забыть, что господин Тревис убил господина Натана. Только тот Натан свою смерть заслужил. Точно так же, как и господин Макрей. Сегодня вечером она будет на приеме и, как всегда, всех взбаламутит.

Китти кивнула, а потом спросила:

– Когда ты у нее работала, Лотти, она про нас с Тревисом не вспоминала?

Лотти фыркнула:

– Да я у нее работала недолго. Люди у Нэнси не задерживаются, хотя один Господь знает, как моей семье нужна была работа. Но ужиться с этой капризной дамой мало кому удается. Вас с Тревисом она и впрямь вспоминала. И не раз! Она ведь точно знала, что я работала у вас, мэм, когда вы были женой господина Макрея. Она все время говорила гадости. Говорила, как собирается выгнать вас из города. Эта женщина сумасшедшая. Никому она не нравится.

– Я могу этому всему поверить. Но к сожалению, муж у нее очень богат и имеет большую власть. А Нэнси может многое заполучить. Она фактически королева всей общины в Голдсборо. И уж если она кого-нибудь заносит в свой черный список, этих людей наверняка не примут ни в одном другом доме. Люди боятся ей не угодить. Интересно, – задумчиво добавила Китти, – известно ли ей, что на сегодняшнем благотворительном балу буду и я.

– Гм! – снова фыркнула Лотти, но на сей раз гораздо громче. – Эта пройдоха знает все про всех. Она знает, что вы будете на балу, и наверняка уже заранее поострее наточила свои когти специально для вас. Ни я, ни моя семья никак не можем понять, почему она вас так ненавидит. Все знают, что мистер Натан ее никогда не любил и никогда бы на ней не женился, ни за что! Тогда она стала бегать за мистером Макреем, как настоящая шлюха. И даже гонялась за мистером Тревисом.

– Не будем об этом говорить, – отвернулась Китти, вздрогнув. Никогда не забыть ей той ночи, когда она в одной из гостиниц Голдсборо застала в объятиях Тревиса голую Нэнси. В то время Китти была замужем за Кори. Тревис тогда не захотел ее выслушать, отказавшись поверить, что она стала женой Кори только в состоянии полного отчаяния, оставшись одна с ребенком, его, Тревиса, ребенком. Та сцена врезалась ей в сердце навечно: сильное чувственное тело Тревиса, мерцающее в неясном свете, и прижимающаяся к нему Нэнси. Китти снова всю передернуло.

– Я вижу, ты уже готова и сгораешь от нетерпения.

Голос Тревиса был холодным как лед.

Китти повернулась к мужу, а Лотти поспешила скрыться в кухне, где, сидя за столом, играл Джон. Тревис был покрыт пылью и потом. По его лицу было видно, как страшно он устал от долгих часов вспашки на жгучем солнце.

Сердце у Китти встрепенулось навстречу мужу, но она заставила себя застыть на месте и ответила Тревису довольно решительно:

– Да, Тревис, я готова. Уже давно у меня не было случая одеться понаряднее и поехать на бал, где можно повеселиться.

Тревис скривил губы.

– Ты хочешь сказать, надеть платье, которое купил тебе твой покойный супруг? Я, конечно же, купить тебе такое не могу.

Китти закрутилась перед зеркалом, презирая себя за то, что так прихорашивается.

– Ты всегда говорил мне, что я красивая, Тревис. Разве тебе самому это платье не нравится? Разве тебе не будет приятно, что сегодня вечером рядом с тобой я буду такой нарядной?

По лицу Тревиса пробежала тень, и он горько прошептал:

– Мне было бы куда приятнее, Китти, если бы сегодня ночью ты была бы со мной нагишом на сеновале, нежели выставлялась напоказ всем этим лицемерам. Почему ты так настаиваешь, чтобы мы пошли на этот бал?

– Нас специально пригласил доктор Симз, – ответила Китти, избегая взгляда мужа. В глазах Тревиса отражалась боль, которую вынести ей было не под силу. – Ведь это будет ежегодный благотворительный бал в пользу больницы. А доктор Симз специально просил меня на нем присутствовать.

Китти ненавидела ложь. На самом деле она сама попросила, чтобы доктор Симз ее пригласил. Тот с радостью согласился. Когда же Китти поведала ему о своем замысле, он попробовал ее отговорить, хотя и знал по собственному опыту, что уж если Китти что-нибудь взбредет в голову, то она становится поразительно упрямой. И поэтому доктору Симзу ничего не оставалось, как принять участие в ее планах.

– Ты ведь знаешь, я туда ехать не хочу, – с ледяной злостью сказал Тревис.

– Если ты меня не повезешь, я поеду одна.

От громкого треска стены, по которой с размаху стукнул кулаком Тревис, Китти даже подскочила. В глазах у мужа заплясали бешеные красные точки, и Китти попятилась.

– Китти, будь все проклято! Что с тобой в последнее время происходит, девочка? Клянусь, я еще никогда не видел, чтобы человек так быстро менялся. Раньше ты казалась такой счастливой, а сейчас… Видит Бог, я очень старался. – Тревис покачал головой, взглянул на покрасневшие ссадины на руке и сказал: – Мне приходится идти с тобой, черт побери! Ты такая упрямая, что действительно можешь уехать одна в этом старом фургоне. А в такие ночи женщине без спутника на дорогах делать нечего. Но мы там не задержимся, тебе понятно? Ты уйдешь по первому же моему зову!

Тревис сделал шаг вперед. Свою речь он произнес с крепко сжатыми кулаками.

– Тебе все ясно, Китти? На большее я не способен.

Китти нервно провела рукой по своей прическе.

– Конечно же, ясно, Тревис. Но ты увидишь сам, вечер будет прекрасный. Просто не знаю, из-за чего ты так волнуешься. А теперь, пожалуйста, поторопись. Мы уже опаздываем, а тебе еще надо принять ванну и одеться.

– Ну и, черт побери, что же я должен надеть?

– Я ведь тебе сказала, что обо всем побеспокоюсь сама, и уже все тебе приготовила, – весело затараторила Китти, поспешив к стене, где на гвозде уже висел костюм Тревиса, который она ему и подала. – Видишь? Разве не прелесть? Мэтти Гласс уговорила хозяина магазина, в котором иногда работает, и тот одолжил нам этот костюм на сегодняшний вечер. Пожалуйста, обращайся с ним очень аккуратно и ничего на него не пролей.

Тревис сделал два огромных шага к жене и вырвал костюм у нее из рук. Брюки были желтовато-коричневые, пиджак – из ярко-зеленого бархата с отворотами из атласа. Белая рубашка вся в оборках. В придачу к этому наряду прилагалась низкая атласная шляпа. Наряд, конечно, был элегантный, но для себя Тревис такого никогда бы не выбрал.

– А, черт, – пробормотал он, – какая мне разница? – И, ссутулясь, ушел.

Китти обрадовалась его уходу, потому что еле-еле сдерживала слезы. Как ей хотелось броситься ему на шею и признаться во всех своих гадких планах! Но поступить так она не могла, потому что, узнав об этих планах, Тревис ни за что бы ее не оставил. Он бы никуда не поехал и приковал бы себя здесь, как дикого зверя, и стал бы медленно сохнуть у нее на глазах. Нет, она не будет ждать, пока от подлинного Тревиса Колтрейна останется лишь жалкая тень.

По дороге в город Тревис не произнес ни единого слова. Он неподвижно сидел рядом с Китти на жестком деревянном сиденье фургона и упрямо смотрел куда-то вдаль.

Иногда колеса фургона попадали в рытвины, и тогда Тревис и Китти наклонялись оба в одну сторону. При этом Тревис весь каменел, а Китти поскорее отодвигалась. О Боже, с горечью думала она, никогда раньше между ними такого не было!

Когда показался Голдсборо, Китти глубоко вздохнула, подчиняя воле каждый свой нерв, и заговорила с легким упреком. Такой тон появился у нее совсем недавно.

– Привяжи фургон как можно дальше от гостиницы, Тревис. Здесь так много роскошных карет! Ужасно не хочется, чтобы кто-нибудь увидел нас в этой старой развалине.

Тревис вдруг резко дернул вожжи и повернулся к жене:

– Раньше, Китти, ты нашего фургона не стыдилась. Ты ведь всегда говорила, что у людей, имеющих прекрасные кареты, может быть много денег, но у них нет любви. – Тревис отвел глаза и тихо проговорил: – Ты изменилась, женщина. Теперь ты не прежняя Китти.

Она заставила себя сдержаться и продолжала все тем же капризным тоном:

– Если ты сегодня вечером будешь себя нормально вести, Тревис, все будет отлично. Ты только смотри, сколько пьешь. Ты ведь сам знаешь, какой у тебя становится поганый язык, когда ты выпьешь.

– Ты заткнешься?

Китти взглянула на мужа, остолбенев от ярости в его голосе.

– Я говорю серьезно, – проговорил Тревис. – Будь все проклято, Китти, я больше не могу!

Привязав фургон, они пошли к гостинице. И тут на них нахлынули воспоминания о том, как они любили друг друга и как отчаянно боролись за свою любовь все годы войны и после нее. Как бы они друг на друга ни злились, всегда побеждала их любовь – маленький огонек на дне сердца, готовый вспыхнуть от малейшего их прикосновения друг к другу или даже взгляда. Их любовь была особенной, и Китти верила, что она не умрет никогда. Никогда, упрямо повторила про себя Китти. Кроме надежды, у нее уже ничего не осталось.

Проходя мимо парадной двери шерифского управления, которое находилось недалеко от гостиницы, Тревис остановился.

– Мне надо поговорить с Сэмом. Он скоро уезжает.

Китти затаила дыхание. Сдержит ли их старый друг свое обещание? Очень неохотно, но он все-таки дал Китти слово поступить так, как она просила. Сэм заверил ее, что послал телеграммы генералу Шерману и президенту Гранту. И тот и другой с энтузиазмом восприняли известие о желании Тревиса работать в правительственном комитете.

– Ну? – рявкнул Тревис.

Китти, задумавшись, не расслышала, о чем только что говорил Тревис.

– Я спросил, не хочешь ли ты идти дальше без меня, а я потом тебя догоню, – сухо повторил муж. – Я хочу поговорить с Сэмом.

– Я… конечно, конечно, – начала она, потом с облегчением вздохнула, увидев, как распахнулась дверь.

На пороге стоял Сэм, и вид у него был непривычный: серый хлопковый костюм сидел на нем довольно плохо, каштановые волосы были прилизаны, и сейчас в них особенно резко проступала седина; обычно растрепанная борода была причесана. На Китти Сэм даже не взглянул, но Тревиса приветствовал громко и с радостью:

– Вот здорово! Даже удивительно видеть вас обоих такими разодетыми! Вы тоже направляетесь на благотворительный бал, да?

Тревис остолбенел.

– Ты хочешь сказать, что сам собираешься туда? Ну, Сэм, никогда не знал, что ты ездишь на балы.

– Да ладно тебе! Как я, старый дуралей, выгляжу – не очень скверно для моих лет, а?

Китти боялась, что Тревис почувствует, что веселье Сэма притворно. Но очевидно, Тревис был настолько поражен увиденным, что не заметил ничего подозрительного в поведении друга.

– Конечно же, я буду там. – Сэм вышел из здания управления и закрыл за собой дверь. – Похоже, доктор Симз и кое-кто из наших добрых граждан хотят со мной попрощаться официально. А нынешний бал для них только предлог. Разве это не здорово, а? Я подумал, что они очень обрадуются, когда здесь будет одним янки меньше. Возможно, именно поэтому им так хочется, чтобы я был на этом балу, – усмехнулся Сэм. – Хотят мне сказать, как они радуются моему отъезду.

Сэм пошел с ними рядом, но по-прежнему ни слова не сказал Китти.

– Когда же ты едешь, Сэм? – грустно спросил Тревис.

– Завтра, уже решено. Рано утром. Новый шериф прибыл три дня назад, и я уже его ознакомил со всеми делами. Я поеду на поезде до Ричмонда, а оттуда – в Вашингтон. А когда отплывает комиссия, узнаю лишь там. В Вашингтоне нам расскажут, что и как нам предстоит делать. Я слышал, едет очень много важных людей. Сенаторы и всякие другие. Я считаю, им хочется, чтобы мы, головорезы, были рядом с ними на случай какой-нибудь беды.

Все трое шли молча. Тревис упорно разглядывал дощатый настил под ногами. Китти обошла его сзади и резко стукнула Сэма по спине кулаком.

– Да, Тревис, – кашлянув, сказал Сэм. – Ты так и застрял на своей пашне, да, парень? Когда я этой осенью вернусь, надеюсь увидеть у тебя хороший урожай. Никак не могу допустить, чтобы ты стал из-за меня лентяем.

– А он и без того уже заленился, – пожаловалась Китти. – Наверное, от фермы придется отказаться. Тревис работает так медленно, с такой неохотой, что я уже говорила с вдовой Гласс, чтобы у нас эту ферму взяли ее сыновья. Есть негры, которые очень хотят нам помочь. Можно все оформить как договор об издольщиках.

Тревис резко остановился и медленно повернулся к Китти, взглянув на нее вдруг остекленевшими глазами:

– О чем, черт побери, ты говоришь? Я это слышу в первый раз. Кто из нас работает на ферме – ты или я?

– Земля моя, – с вызовом вздернула подбородок Китти. Она чувствовала на себе горячий взгляд Сэма и взвилась: – Ты не годишься в фермеры, Тревис, и никогда им не станешь. Если бы ты работал как надо, у нас была бы отличная ферма. Но ты никогда не вкладывал в нее душу, и сам это прекрасно знаешь.

– А ты настолько глупа, что не понимаешь – мы не сможем прокормиться урожаем с этой земли, если на ней вместе с нами будут работать еще и издольщики! Ты что, совсем лишилась рассудка?

– Поговорим об этом попозже, – сухо сказала Китти и двинулась вперед. – Сэму наверняка наши личные проблемы не интересны.

Тревис с минуту постоял, глядя вслед жене. Сэм его подтолкнул и прошептал:

– Пошли, парень. Ты ведь знаешь, какие они, женщины. Скорее всего ей надо было просто-напросто выпустить пар. Пойдем-ка на бал и повеселимся. Кто знает, когда мы с тобой увидимся снова!

– Уж это верно, – проворчал Тревис и зашагал так быстро, что Сэм с трудом за ним поспевал. – Мне очень хочется напоследок посидеть с тобой, старина. – Он прошел мимо Китти, но она не стала его догонять.

Сэм оглянулся через плечо и посмотрел на женщину с явной симпатией. Глаза его словно говорили: все будет в порядке!

Первым человеком, которого увидела Китти, войдя в холл гостиницы, оказалась Нэнси Уоррен, которую теперь звали Нэнси Дантон. Но для Китти, знавшей ее с самого детства, она оставалась Нэнси Уоррен, ярой соперницей, которая с годами превратилась в открытого врага. Она причинила Китти столько зла! А все из-за Натана Коллинза, которому заносчивая Нэнси никогда не нравилась. И это было главной причиной ее ненависти к Китти. Правда, Нэнси с таким отношением к себе Натана не могла примириться и делала вид, что нравится молодому Коллинзу.

Китти обменивалась приветствиями с несколькими гостями, когда заметила идущую ей навстречу Нэнси. Она высокомерно улыбалась, а глаза ее блестели.

– Ого, кого я вижу! Не может быть! Да ведь это сама миссис Тревис Колтрейн собственной персоной! – с чрезмерной наигранностью, сладким голосом провозгласила Нэнси, протягивая Китти руку. – Чему же, моя милочка, мы обязаны вашим появлением? Мне кажется, я уже много месяцев не видела вас – вы все время проводите на своей ферме. Но оно и понятно. Могу себе представить, как вы заняты, – ведь у вас нет ни наемных работников, ни помощников.

Держа руку Китти в своей, Нэнси смотрела не на нее, а на стоявшего рядом с Сэмом Тревиса. Тот обменивался любезностями с гостями, а сам выглядел очень несчастным. Нэнси наклонилась к Китти и очень тихо, чтобы больше никому не было слышно, прошептала с притворным сочувствием:

– Этот твой великолепный супруг, дорогая, на ферме просто ничто. Он куда больше годится совсем для другого! – с многозначительной усмешкой добавила она.

Китти отчаянно пыталась вырвать у Нэнси свою руку. Улыбка ее вечной соперницы была словно звериный оскал: покрытые рубиновой помадой губы обнажали крепкие остренькие зубки. Нэнси еще сильнее сжала руку Китти и еще ближе склонилась к ней. На сей раз она заговорила без всякого притворства:

– Что ты, потаскуха, здесь делаешь? Тебе не место на этом балу! Хочешь, чтобы я закатила скандал? Я тебя здесь не потерплю.

Китти с такой силой вырвала свою руку, что Нэнси, потеряв равновесие, чуть качнулась вперед, но тут же выпрямилась.

– Думаю, устраивать скандал тебе не захочется, Нэнси, – спокойно сказала Китти. – Если мне не изменяет память, именно здесь, наверху, в этой самой гостинице, я застала тебя в разгар веселья в постели моего мужа. Конечно, тогда он еще не был женат, зато ты была замужней женщиной. Ну а теперь не хочешь ли ты, чтобы я сейчас закатила истерику и во всеуслышание рассказала об этом?

– Только посмей! – побледнела Нэнси, отчего густые румяна у нее на щеках стали еще заметнее. В данный момент она напоминала клоуна.

– Еще как посмею! И ты это прекрасно знаешь. Помнишь тот случай, когда я выплеснула тебе на голову целый кувшин воды за то, что ты говорила гадкие вещи про моего отца? Это было тогда, когда ты охотилась за Натаном. Вспомнила, Нэнси? – Китти подмигнула и широко улыбнулась. – Тебе уже давно пора было бы усвоить, Нэнси, что моему терпению приходит конец. Так что давай обратим себе во благо то, что мы с тобой оказались в одной комнате. И не вздумай затевать чего-нибудь такого, что я буду вынуждена за тебя закончить.

Нэнси, широко раскрыв глаза, застыла на месте. В этот момент Китти подняла голову и увидела ледяной взгляд Тревиса, с явной угрозой взиравшего на нее и Нэнси.

– Сегодня я не потерплю между вами никакой грызни, – тихо сказал он. – Ясно?

Нэнси тряхнула головой, словно отпуская их обоих, и повернулась к проходившей мимо гостье. Теперь голос Нэнси звучал неестественно громко. Тревис отошел с Китти в сторону, где их никто не мог услышать, и там взорвался:

– Черт побери, Китти! Я с этим мириться не собираюсь! А ты иди и делай то, для чего сюда пришла. Я хочу отсюда уехать как можно быстрее.

– Тебе ничуть не повредит хоть немного побыть на людях, – так же резко ответила Китти. – Неужели ты не понимаешь, что мне до смерти надоело все время крутиться на этой проклятой ферме? Нам нужно завести друзей.

– О, будь все проклято! – рассвирепел Тревис и направился в дальний угол, где собралось мужское общество и вино лилось рекой.

Тут был и Сэм. Он понимающе взглянул на Китти, но она отвернулась. Она устала, очень устала от этого страшного напряжения. Господи, хоть бы все поскорее кончилось!

В набитом людьми танцевальном зале играл оркестр. Китти пробиралась сквозь толпу гостей, изредка вступая в разговор с дружелюбно настроенными к ней дамами. Но таких было мало. Китти то и дело натыкалась на высокомерные, холодные лица. В основном это были дальние родственники Натана, которые ничего не забыли из ее прошлого. Другие же ненавидели Китти за то, что она вышла замуж за янки.

«Наверное, – словно в каком-то тумане думала Китти, – я и впрямь допустила ошибку, появившись здесь». Там, на заболоченной лазурной извилине Луизианы, царили такой покой и такая красота. Иногда ей ужасно хотелось побыстрее удрать отсюда и вернуться в то волшебное место. И тут Китти вспомнилось одно почти пугающее мгновение, когда воздух вдруг сделался бледно-голубым и все вокруг словно окунулось в великолепную лазурь. Лазурный Заболоченный Рай. Тревис так любил этот укромный уголок! И Китти со страхом подумала, что им следовало бы остаться там.

В переполненной комнате было жарко. Китти вдруг поняла, что оркестр перестал играть, а на сцену поднялся доктор Симз. Все взоры устремились на него, и по залу пронесся призыв к тишине.

Доктор Симз начал свою речь. Он воздавал должное специально приглашенным почетным гостям, членам больничной администрации, благотворителям и всем, кто помог проведению этого бала. После этого доктор Симз коротко пожалел, что их покидает шериф Сэм Бачер, и вручил ему подарок от имени жителей города Голдсборо. Все увидели, что Сэм, получая золотые карманные часы, по-настоящему растроган. Китти от всей души захлопала своему старому другу, и слезы навернулись ей на глаза. Дорогой, милый, для всех «свой» старина Сэм! Даже эти люди не смогли его не полюбить.

– А теперь мне предстоит сделать одно очень важное объявление, – над всем залом прогремел веселый голос доктора Симза.

Китти замерла. Настал самый ответственный момент. Со всех сторон раздались шепотки любопытных, но оратор взмахнул руками, требуя тишины. Когда все внимание вновь сосредоточилось на коренастой фигуре доктора, он широко улыбнулся и сказал:

– Нам, жителям Голдсборо и всего графства Уэйн, очень повезло, что рядом с нами обитает талантливая, блестящая, добросердечная молодая особа. В ужасные дни войны эта молодая женщина самоотверженно помогала всем больным.

Она не только ухаживала за ранеными федеральных войск, – чуть помедлив, продолжал оратор, – она лечила солдат и южной армии. И не боялась страшных ран, от которых другие падали в обморок. Мне говорили, что подчас она была куда искуснее, чем некоторые из наших врачей. Случалось и так, что прямо на поле боя ей приходилось самой делать хирургические операции, например срочные ампутации.

Толпа слушала затаив дыхание, а несколько женщин в ужасе ахнули. Подумать только: одна из них, представительница слабого пола, такая же, как они сами, осмелилась вторгаться ножом в тело мужчины!

А доктор Симз продолжал:

– Эта молодая женщина не имеет медицинского образования. Однако полученный ею жизненный опыт может заменить любые университеты. Большинство из здесь присутствующих помнят доктора Масгрейва. Да и как иначе? На мой взгляд, многие из вас или из ваших детей именно ему обязаны своим появлением на свет. Так вот, эта молодая женщина сопровождала доктора Масгрейва, когда тот посещал своих больных. У него она научилась всему, что он сам знал и умел, а главное, ей передалось свойственное этому великому врачу сострадание к людям. К сожалению, – на миг оратор замолчал, – доктор Масгрейв трагически скончался в самом начале войны.

«Он не умер! – крикнула про себя Китти. – Его убили. Его убил этот ублюдок Люк Тейт. Я надеюсь, сейчас он горит в аду».

– Речь идет о миссис Китти Райт Колтрейн. – Доктор Симз ей улыбнулся. Его зеленые глаза сверкали, но Китти заметила, что лицо оратора напряжено, таким же напряженным был и его взгляд. – Сейчас миссис Колтрейн любезно согласилась вернуться в нашу больницу на должность старшей сестры. Она готова щедро поделиться своими огромными знаниями в медицине с другими молодыми женщинами. Мы все, врачи и сотрудники голдсборской больницы, хотим сегодня воспользоваться этой возможностью и сердечно ее поприветствовать. Мы выражаем Китти нашу благодарность за то, что она снова будет нам помогать.

Раздались аплодисменты, но она не знала, то ли ей хлопают от души, то ли просто из вежливости. Несколько гостей, стоявших с ней рядом, пробормотали нечто вроде признательности. Снова заиграл оркестр, но никакие громкие звуки не смогли бы заглушить удары бешено колотящегося сердца.

– Вон он идет, – прошептала Мэтти Гласс, добравшись до Китти, когда смолкли аплодисменты. – О Боже правый! У него в глазах дьявольская злость. Он даже людей расталкивает. О Господи!

Китти крепко сжала руку Мэтти:

– Пожалуйста, не уходи от меня, очень тебя прошу, Мэтти. Мне одной не справиться!

– Нет-нет! Я не уйду, я ведь тебе обещала. О Господи, Господи! – И, дрожа от страха, она закатила глаза к небу.

У Китти даже перехватило дух, так резко вонзил ей в плечо свои пальцы Тревис. Он рывком повернул ее лицом к себе, не обращая ни малейшего внимания на оторопевших гостей.

– Что тут происходит, черт побери? – воскликнул он. – О чем это говорил Симз? Если ты хочешь уехать и работать в больнице, оставив Джона, значит, ты сошла с ума!

– Тревис, сейчас не время… – робко прервала его Мэтти. – Разве ты сам не считаешь, что…

– Я считаю, что тебе нечего лезть в чужие дела, – взревел Тревис. Под бешеным взглядом его сверкающих злобой серых глаз Мэтти мгновенно стушевалась и поспешила удалиться, бросив виноватый взор на Китти. Да, она попыталась помочь, но, Бог тому свидетель, бороться с Тревисом Колтрейном ей не по силам. – И для этого ты сегодня меня сюда притащила?

– Полегче, полегче, Тревис!

Китти с благодарностью взглянула на озабоченное лицо Сэма Бачера. Он снял руку Тревиса с плеча Китти и повел их обоих сквозь толпу в танцевальном зале, направляясь к застекленным дверям, ведущим на террасу.

Ночной прохладный воздух разрядил накалившуюся между ними атмосферу. Дай Бог, он отрезвит Тревиса.

– Ну а теперь говори, – прогремел Колтрейн.

Сэм встал между ними.

– А теперь выслушай меня, Тревис. Китти со мной обо всем переговорила. Я считаю, это отличная идея. Ей не по душе сидеть вдали от всех на вашей ферме. Она мне сказала, что за малышом Джоном согласилась присматривать вдова Гласса. Так что, пока ты в поле, беспокоиться о нем тебе не придется.

– Ты считаешь, что все дело только в этом? – не веря своим ушам уставился на Китти Тревис. – Чтобы кто-то присматривал за Джоном, да? А что будет со мной? Тебе, выходит, не по душе торчать целыми днями на проклятой ферме, так? Черт бы тебя подрал, женщина, неужели ты думаешь, что это нравится мне? По-твоему, я в восторге, что надо каждый день гнуть спину на этих бесконечных полях? Что надо все время тащиться за проклятым упрямым мулом до тех пор, пока не начнешь думать, кто же из вас двоих на самом деле животное – этот мул или ты сам? Будь все проклято! Нет уж, мне это совсем не нравится, но я все это делал только ради тебя.

Китти еле-еле сдержалась, чтобы не признаться Тревису в разыгранном ею спектакле. Но все же взяла себя в руки.

– Мужчины на многое смотрят совсем по-другому, – сказала она холодно. – Ты сам работал на земле, а мне ничего делать не разрешал – только возиться с Джоном и вести домашнее хозяйство. Это так надоедает!

Китти избегала взгляда Тревиса, потому что не умела лгать – ухаживать за мужем и возиться с сынишкой ей никогда не было в тягость. Если бы Китти не страдала из-за мужа, занятого ненавистным для него делом, она была бы вполне довольна своей судьбой.

– Тебе все надоедает! – словно выплевывал слова Тревис. – О Иисус Христос! Как же могла эта женщина так измениться? А я, как идиот, ничего этого не замечал! Ты превратила меня в идиота!

Тревис так грубо встряхнул Китти, что Сэм вынужден был его оттащить.

– А ну-ка поостынь, парень! Ты явно слишком много выпил. Я сегодня за тобой наблюдал. Ты опрокидывал бокал за бокалом, словно это вода. Завтра тебе станет лучше. И тогда вы с Китти обо всем поговорите.

Китти глубоко вздохнула и вздернула подбородок в надежде выглядеть непобежденной.

– Поговорить мы можем, – холодно произнесла она, поправляя складки своего нарядного зеленого платья, – но только решения своего я менять не собираюсь и начинаю работать в больнице уже в понедельник. Я имею право распоряжаться своей жизнью.

Тревис посмотрел на нее в упор. Эти мгновения были для Китти мучительны. Ни Сэм, ни она ни разу не взглянули друг на друга. Ибо знали, что сейчас услышат те самые слова, на которые в своих планах и рассчитывали.

– Такое же право имею и я, Китти, – холодно отчеканил Тревис. – Слишком долго я свою жизнь посвящал лишь тебе. Теперь же я понял, что не значу для тебя и гроша ломаного. – Он повернулся к Сэму: – Я еду с тобой. Не знаю, разрешат ли мне войти в состав вашего комитета, но все равно я еду с тобой. Мне необходимо отсюда убраться.

– Верно, Тревис, все верно. – Сэм положил огромную руку на плечо друга и повел его прочь. На ходу он украдкой взглянул на Китти. В глазах его была боль. А Китти изо всех сил прикусила нижнюю губу, отчаянно сдерживая слезы. Теперь сдаваться поздно.

– Я все устрою, чтобы ты смог поехать на равных с нами, – говорил другу Сэм. – Может быть, вам обоим надо какое-то время побыть врозь, чтобы все хорошенько обдумать. А потом, когда ты вернешься, все будет выглядеть совсем по-другому. Вот увидишь!

Они дошли до двери, ведущей в танцевальный зал. Тут Тревис вдруг резко остановился, вернулся к Китти и, не глядя на нее, пробормотал:

– Сэм отвезет тебя домой. Я сегодня ночью останусь в городе.

Сэм увел Тревиса в дом, а Китти, опустившись на колени прямо посередине террасы, закрыла лицо руками и расплакалась навзрыд.

Нет, она все сделала правильно. Ее любовь к Тревису не должна ограничивать его свободу. Видит Бог, она ни о чем не жалеет.