"Лев Гумилев" - читать интересную книгу автора (Демин Валерий Никитич)Глава 4 В БОРЕНИЯХ ЗА НАУЧНУЮ ОБЪЕКТИВНОСТЬСразу же после смерти Анны Андреевны Льву Николаевичу пришлось включиться в изнурительную борьбу, чтобы выполнить волю матери, касавшуюся ее наследства и архива. По имевшейся устной договоренности архив поэтессы сын в полном объеме должен был передать в Институт русской литературы Академии наук (Пушкинский Дом). Однако юридически это чисто семейное соглашение никак оформлено не было. В последние годы, как уже отмечалось, мать и сын проживали порознь и фактически не общались. После смерти Ахматовой все ее вещи и рукописи оказались у Ирины Пуниной и ее дочери Анны Каминской, и те решили, что имеют право поступать с «бумагами» Ахматовой так, как считают нужным. Архив был искусственно раздроблен и продан в частные руки и Публичную библиотеку. К сожалению, Лев Николаевич не смог вовремя вмешаться и пресечь форменное разграбление и разбазаривание семейного архива. Когда же спохватился, дело было сделано и перерешить его мог только суд. Судебные разбирательства отняли у Л. Н. Гумилёва много сил и времени, но решение суда оказалось не в его пользу… В 1967 году в личной жизни Льва Николаевича произошло знаменательное событие: прожив пятьдесят пять лет холостяком, он женился на московской художнице Наталье Викторовне Симоновской (1920—2004). Они познакомились за два года до бракосочетания в гостях у общего знакомого — художника Юрия Матвеевича Казмичева, с ним Гумилёв дружил еще с довоенных лет. Будущие супруги с первого взгляда понравились друг другу. Но виделись редко — только во время деловых визитов Льва Николаевича в Москву. Тем не менее взаимная симпатия крепла от раза к разу и завершилась тем, что во время очередной встречи все у того же Ю. М. Казмичева тот полушутя предложил: «А почему бы вам не пожениться?» На что последовал дружный и уже не полушутливый ответ: «Очень хотим!» Как все происходило дальше, Наталья Викторовна подробно рассказала сама: «lt;…gt;Мы договорились со Львом, что я перееду к нему в Ленинград 15 июня 1967 года. У нас обоих в то время было очень много работы. Я иллюстрировала занудную книжку о влюбленной пионерке в пионерском лагере. Она у меня совершенно не получалась, и я ее мусолила месяца два, приближался срок моего переезда в Ленинград, и за все это время от Льва не было никаких известий. Я в недоумении написала ему письмо, где вопрошала, не раздумал ли он на мне жениться. Он прислал открытку с коротким и ясным ответом: «Кончаю корректуру "Древних тюрок". Жду в назначенный срок. Уже вымыл пол». И вот я приехала ранним утром 15 июня в Ленинград. Лев меня встретил на Московском вокзале, после чего мы бесконечно долго добирались сначала трамваем, затем автобусом до его жилища на Московском проспекте, где-то в самом его конце. Перед домом мы остановились, и Лев сказал: —Вот здесь я живу, на шестом этаже, видишь вон то окошко? — Но почему у тебя над форточкой такое черное пятно? — спросила я. —Да это мы так много курим. Кажется, это пятно до сих пор сохранилось. Надо сказать, я ожидала, что он живет скромно, но то, что я увидела, намного превзошло мои предположения. Комнатка —12 квадратных метров, узкая, длинная, в квартире «реабилитанс». Народу там было много и детей тоже. Но к нему они все очень хорошо относились. Был пьяница Павел — поэт, который его любил и сколотил ему, как мог, книжные полки, которые в конце концов рухнули на меня, и я заменила их отдельными застекленными секциями. Там жили Соня, Рая, Аня, Маша, все с детьми. Они ему помогали чем могли, и стирали, и клопов морили, и пол мыли, да и он помогал им как мог, даже с детьми гулял. Детей он любил и считал, что они никогда не мешают. Эта комната была его первым собственным пристанищем, где он до меня прожил 10 лет и уже много написал и защитил докторскую диссертацию. В квартире жил даже свой «родной» милиционер, который, очевидно по долгу службы, спрашивал: «Это что ты там пишешь, Лев Николаевич? Хунны твои — это за Китай или против Китая?” lt;…gt; С моим приездом жизнь его стала легче. Я взяла на себя все бытовые заботы, да и в душевное его состояние во многом пришел покой. Лев почувствовал во мне близкого человека, на которого он может положиться и которому может многое рассказать. Вскоре после этого он начал работу над одной из своих любимых книг — «В поисках вымышленного царства». При написании этой книги свою работу с источниками он называл методом «исторической криминалистики». Этот метод был присущ ему во всех его работах. Книга «В поисках вымышленного царства» была им уже обдумана, и само написание произошло быстро — за два месяца. Но только в 1970 году эта книга вышла в свет. Мы продолжали жить в тех же ужасающих условиях. Как-то в конце 1973 года нас посетил академик Б. Ринчен из Монголии, крупный ученый, приехавший в Ленинград проездом из Венгрии. Внешний вид его представлял внушительное зрелище — высокий красавец старик, статный, с седыми длинными усами, в роскошном национальном одеянии. Разумеется, его передвижения по Ленинграду не могли остаться незамеченными. Вскоре после этого посещения нам неожиданно предложили обменять нашу комнату на большую, и даже безо всякой доплаты. Мы, конечно, с восторгом согласились, только Лев предупредил, что он хочет жить лишь в старом городе. И в один месяц все свершилось. Мы переехали на Большую Московскую. Комната огромная — 30 квадратных метров, рядом с Владимирским собором. Лев смеялся, что его поселили между Чернышевским (на доме висит доска) и Достоевским (музей-квартира): «Ну, наконец я на привычном месте — между двумя каторжниками». Там мы прожили шестнадцать лет, соседей была всего одна семья, но того тепла и человечности, как в предыдущей квартире, мы в соседях уже не чувствовали. При всей трагичности жизни Льва Николаевича мы прожили вместе счастливые годы. Он, верующий и богословски одаренный человек, понимал, что люди подвержены влиянию всех страстей и искушению дьявола, и только искреннее обращение личности к Богу способно преодолеть темные силы. Поэтому так умудренно, другого слова я не могу подобрать, он написал об этике людей пассионарных и людей трагической судьбы, которые верили в идеалы своего этноса или своей религии. Он рассказывал, как о своих близких друзьях, о степняках-кочевниках, «людях длинной воли», о византийцах и первых русских князьях, о первохристианах и о «волчьей стае» перворимлян, вознамерившихся отстоять себя на семи холмах древнего Рима, о Мухаммеде и его первых калифах. Он знал их всех как будто в лицо lt;…gt;». Однажды журналисты затронули в интервью с Натальей Викторовной деликатный вопрос: «Многие жалеют, что Гумилёвы не родили ребенка, такого же талантливого, как его родители. И род Гумилёвых угас…»[39] Она ответила прямо, как на духу: «Дело не только в возрасте Ему было 52 года, когда мы поженились. Мне – 46… Наши дети – это наши книги. Мы пожертвовали всем, чтобы “рожать” такие работы. И потом Лев Николаевич все-таки был болен. Ему было бы трудно работать под детский гомон». Действительно, Наталья Викторовна взяла на себя большую часть организационно-технической работы с рукописями Льва Николаевича. Она научилась печатать на пишущей машинке, впоследствии освоила компьютер и на протяжении почти четверти века перепечатывала написанные от руки тексты. Ежедневная «норма» у обоих была — три машинописных листа. Как книжный график Наталья Викторовна участвовала в подготовке к публикации некоторых работ Льва Николаевича в качестве издательского художника. Так, в 1970 году в ее оформлении вышла книга «В поисках вымышленного царства»… В одном из интервью Наталья Викторовна сказала так: «Мне было с ним очень легко, так легко, что на одном дыхании я с ним 25 лет прожила. У него был очень хороший характер, никаких капризов не было. Я с ним была очень счастлива, а он говорил: мы с Натальей ни разу не поссорились. Я, конечно, попиливала его по мелочам, он все говорил – распилишь меня на две части, какую себе оставишь. Я говорила — обе. От него постоянно отказывались и ученики, и друзья, потому что общаться с ним было небезопасно, и, видимо, их вызывали куда-то и выставляли условия. Если бы они нам честно об этом говорили, нам было бы легче расставаться, но они искали какие-то поводы, устраивали разборки… И когда про Льва говорили, что у него дурной характер, он отвечал: я тот лев, который защищается. Сам он никогда ни на кого не нападал, наоборот пытался помочь lt;…gt;». Действительно, до середины 1980-х годов Гумилёв оставался, что называется, под негласным надзором. С этой целью в коммунальные квартиры, где ему довелось жить, даже подселялись «сексоты», призванные сообщать куда положено о подозрительных вещах и опасных разговорах. Ни того, ни другого за много лет такого наблюдения, естественно, зафиксировано не было. Лев Николаевич примечал любые (как правило, достаточно неуклюжие) действия «органов», относился к происходящему с философским спокойствием и даже юмором. Раздражало только, когда в отсутствие хозяина в кабинете производили обыски, зачастую забирали для просмотра рукописи и книги, правда, через некоторое время всё возвращали на место. Лишь однажды задержали одну самую дорогую для Гумилёва книгу — сборник стихов отца, изданный до революции. Уходя на работу, Лев Николаевич вынужден был оставить на столе записку, адресованную настырным соглядатаем: «Начальник! Когда шмонаешь, не воруй, а книги клади на место, не то буду жаловаться на тебя». Спустя некоторое время книгу вернули… В 1969 году произошла случайная встреча Льва Николаевича с его прежней возлюбленной Натальей Варбанец. Это было на трамвайной остановке, и Птица пыталась сделать вид, что не заметила его. Она даже села в вагон с передней площадки, чтобы избежать столкновения. Но Гумилёв протиснулся к ней через весь вагон, встал сзади и в полный голос (так, что все пооборачивались) прочитал отрывок из пушкинского «Руслана и Людмилы»: « Между тем в разветвленной, малоэффективной и до неприличия разбухшей научной системе страны происходили свои малозаметные и вялотекущие процессы: защищались тысячи мало кому нужных диссертаций, как инкубаторские цыплята, плодились кандидаты и доктора наук, трещала по швам бесплодная академическая система, тысячными тиражами публиковались книги, брошюры, статьи, значительная часть которых никем и никогда не востребовалась. Студентам в обязательном порядке и в соответствии с консервативными взглядами своих наставников-преподавателей предлагалось поупражняться в разоблачении теории Л. Н. Гумилёва, соискателей заставляли производить в том же ключе доработку своих диссертаций. В учебных вузовских программах по философии появились параграфы, связанные с развенчанием биологизации общественных явлений и критикой современного географического детерминизма. Итоговая ценность всех этих колоссальных усилий многих тысяч и миллионов людей подчас была близка к нулю. Однако на общем фоне серого единообразия и плоского единомыслия вдруг неожиданно появлялись проблески свежей и оригинальной мысли, доводившие до столбняка основную массу ученого люда. Как правило, именно эти «искры в ночи» спустя несколько десятилетий приносили славу русской науке. Труды Л. Н. Гумилёва в их числе. Осознание фундаментальности и неоспоримости Гумилёва складывалось постепенно и путем преодоления невероятных препятствий. Его вдова Наталья Викторовна свидетельствовала уже в преддверии XXI века, когда после смерти мужа прошло почти десять лет: «Вы понимаете, такое впечатление, что он, как в сказке, жил в стихии Бабы Яги. То перед взором лес вырастет, то реку какую-то надо переплыть. Это было просто ужасно, я была этому свидетелем, при мне все это происходило. lt;…gt; Он не понимал, его удивляло, что историки пишут факты, не делают выводы. Как, например, Рыбаков – академик, который почему-то бросался на Льва, и Лев говорил, что он на меня бросается, как тигр на капусту или как лев на теплое говно. Так вот, этот академик занимался язычеством Руси, написал замечательную книгу, но Лев удивился, почему нет в ней никаких выводов, ведь это и есть наука — объяснить людям, что из чего происходит. И каждый последующий ученый должен работать над этими выводами, обставляя их новыми открытиями. Лев этим и занимался — на основе достоверных фактов приходил к своим научным выводам»… Уже упоминавшаяся книга «В поисках вымышленного царства» завершила «степную трилогию» Л. Н. Гумилёва. Она посвящена в основном монголам — третьему (в хронологической последовательности) Безусловно, книга «В поисках вымышленного царства» несравненно шире заявленной темы. Непреходящую ценность представляют и методологические подходы автора, явно не стыковавшиеся с традиционными методами исторического исследования, но зато позволявшие подняться на новую, не досягаемую до сих пор высоту. В данной связи Лев Николаевич Гумилёв отмечал, что прежде чем излагать историю страны или народа, надо увидеть ее самому, а смотреть тоже можно по-разному: На блестяще проведенный анализ с помощью нестандартного теоретического инструментария обратил внимание и автор предисловия к книге, его давний друг и покровитель, выдающийся археолог XX века С. И. Руденко (с ним, как мы помним, Гумилёв участвовал в раскопках 3-го Пазырыкского кургана). Вот что он написал: «lt;…gt; Необходимо сказать несколько слов о методе исследования Л. Н. Гумилёва. В смысле быстроты получения надежного результата он относится к существующим методам, как алгебра к арифметике. Для того чтобы обычными методами достичь того, что сделано в данной книге, пришлось бы написать минимум четыре монографии, доступные только узкому кругу специалистов, и затратить на это всю жизнь. Метод Л. Н. Гумилёва позволил избежать такой траты сил, которая привела бы примерно к тому же результату. Он вкратце может быть охарактеризован как применение исторической дедукции к накопленному материалу в отличие от общепринятого индуктивного метода». Успешно применяемая методология исследования и широкая мировоззренческая база, далеко выходящая за границы дозволенные господствующей идеологией, выдвинули Гумилёва в число выдающихся мыслителей XX столетия, и его имя по праву занимает почетное место не только в исторических справочниках, но и |
||
|