"Габриель Конрой" - читать интересную книгу автора (Гарт Брет)

3. ГЭБРИЕЛЬ

Наутро обнаружилось, что в лагере не стало пяти человек. Доктор Деварджес умер. Филип Эшли, Грейс Конрой, Питер Дамфи и миссис Брэкет бесследно исчезли.

Смерть старика едва ли кого взволновала или опечалила, но бегство четверых вызвало у оставшихся приступ бессильной ярости. Беглецы, как видно, разведали путь к спасению и ушли, никому ничего не сказав. Буря негодования нарастала: имущество беглецов было тотчас конфисковано, а жизнь объявлена вне закона. Были предприняты некоторые шаги — общим числом не более двадцати, — чтобы преследовать изменников.

Только один человек знал, что Грейс ушла с Филипом, — это был Гэбриель Конрой. Когда он проснулся на рассвете, то нашел клочок бумаги, пришпиленный к одеялу; на нем было написано карандашом:

«Боже, благослови дорогого брата и сестренку и сохрани им жизнь, пока мы с Филипом не придем назад».

Рядом лежало немного еды; как видно, Грейс собирала прощальный подарок, экономя его из своего скудного рациона. Гэбриель немедленно присоединил эти крохи к своему запасу.

Потом он принялся нянчить сестренку. При своей природной жизнерадостности Гэбриель был еще наделен особым умением развлекать детей, скорее даже не умением, а талантом. Этот молодой человек имел все данные, чтобы стать первоклассной нянькой или сиделкой. Физическая сила сочеталась в нем с нежностью, густой рокочущий голос рождал доверие, руки были умелыми и твердыми, к широкой груди невольно хотелось припасть. Так уж повелось с самого начала их изнурительного похода, что матери поручали его заботам своих детей, старухи умирали у него на руках, и каждый, кто в чем-либо нуждался, шел к нему за помощью. Никому не приходило в голову благодарить Гэбриеля, да и сам он не ждал ни от кого благодарности. Даже не помышляя, что творит добро, он не придавал своим поступкам ни малейшего значения. Как это и бывает в подобных случаях, остальные думали, что ему виднее, и ценили его доброту не больше, чем он сам. Мало того, принимая услуги Гэбриеля, они взирали на него при этом с некоторым снисходительным сожалением.

— Олли, — сказал он, слегка подбрасывая сестренку на руках, — что ты скажешь, если я подарю тебе хорошую куколку?

Олли широко раскрыла свои голодные глазенки и кивнула, выражая полное согласие и удовольствие.

— Красивую куколку с мамой, — продолжал Гэбриель. — Мама будет нянчить куколку, как настоящего ребеночка, а ты будешь ей помогать. Хочешь?

Предложение нянчить куколку вдвоем, видимо, заинтересовало Олли. Это была новинка.

— Тогда братец Гэйб тебе ее достанет. А Грейси куда-нибудь уйдет от нас; иначе не будет места для мамы с куколкой.

Олли сперва запротестовала, но потом, любопытная, как все женщины, даже когда они умирают с голоду, захотела поглядеть на новую куклу. Из благоразумия она все же спросила:

— А кукла не голодная?

— Эта кукла никогда не бывает голодной, — заверил ее Гэбриель.

— Вот как! — откликнулась довольная Олли.

Тотчас же наш хитрец разыскал несчастную миссис Дамфи.

— Вы совсем извелись со своей малюткой, — сказал он, погладив сверток у нее на руках и потрепав за щечку воображаемого младенца. — По-моему, детям лучше, когда они вместе. Боже мой, как похудела ваша крошка. Надо что-нибудь придумать. Пойдемте-ка с ней к Олли; девочка вам немного подсобит. Побудьте у нас до завтра.

Завтрашний день был для миссис Дамфи пределом, за который не переступало ее воображение.

Пока что вместе со своим свертком она перебралась в хижину Гэбриеля, и Олли получила требуемое развлечение. Возможно, что человек более утонченный и наделенный более ярким воображением не решился бы на столь трагическую инсценировку; Гэбриель же был доволен, что разрешил стоявшие перед ним трудности. Олли не спрашивала, куда ушла Грейс, и была вместе с миссис Дамфи занята делом. Сменяя одна другую, они нянчили свернутое одеяло. Девочка, готовя себя для Будущего, забыла о Настоящем; несчастная мать погружалась в воспоминания о Прошлом. Не думаю, чтобы кто-либо еще сумел без содрогания наблюдать, как Олли и миссис Дамфи урывали крохи от своей еды для несуществующего ребенка, но Гэбриель, как я уже сказал, был режиссером этого представления, а чтобы оценить зрелище по достоинству, нужно находиться в зрительном зале.

В полдень скончался истерический юноша, двоюродный брат Гэбриеля. Гэбриель навестил соседей, чтобы подбодрить их. Ему отчасти удалось это; во всяком случае, он вдохновил их златоуста на новые увлекательные рассказы. В четыре часа дня, когда Гэбриель отправился к себе, мертвое тело все еще оставалось непогребенным.

Темнело. Втроем они коротали время у очага, когда с миссис Дамфи вдруг что-то приключилось. Она выронила сверток, руки ее бессильно упали, взгляд остановился. Гэбриель окликнул ее, потом потряс за плечо, но женщина не слышала его призыва. Олли зарыдала.

Плач девочки пробудил миссис Дамфи. По-прежнему не двигаясь, она заговорила, но каким-то странным, не своим голосом.

— Слышите? — Гэбриель сделал знак Олли, и та замолкла. — Они едут!

— Кто? — спросил Гэбриель.

— Спасатели.

— Где же они?

— Далеко, очень далеко. Только еще выезжают. Я вижу их: двенадцать мужчин на лошадях, навьюченных припасами. Их ведет американец; остальные все иностранцы. Они едут к нам, но они еще далеко. Ох, как далеко!

Гэбриель сидел, устремив взгляд на женщину, ни словом не прерывая ее. Она замолкла; можно было подумать, что она умерла. Потом заговорила снова:

— Солнце светит, пташки поют, трава зеленеет на дороге. Но они еще далеко. Ох, как далеко!

— Знаете вы кого-нибудь из них? — спросил Гэбриель.

— Нет.

— А они знают нас?

— Нет.

— Почему же они едут сюда и откуда известно им, что мы здесь?

— Тот, кто ведет их, видел нас.

— Видел?

— Да, во сне.

Гэбриель присвистнул и поглядел на сверток с воображаемым младенцем. В речах безумной женщины могло быть нечто сверхъестественное или провидческое, — это Гэбриель допускал, но чтобы неведомый ему мужчина, не страдающий к тому же от голодного бреда, тоже оказался провидцем — это уж слишком! Все же, собрав весь свой оптимизм и природное добродушие, он спросил:

— Каким путем они поедут?

— Сперва по цветущей долине, потом берегом сияющей на солнце реки. Они перевалят через горы и вступят в другую долину, которая обрывается круто вниз к бурному потоку. Вот он рядом, бежит по камням. Взгляните на эту долину! Вон там, за снежным пиком! Вся в цветущей зелени! В каплях дождя! Ну поглядите же! Вон там!

Она указала пальцем на север, где лежали грозные снега.

— А сами вы не можете отправиться туда? — спросил практически мыслящий Гэбриель.

— Нет.

— Почему?

— Я должна обождать свою малютку. Она придет за мной сюда. Она будет искать меня.

— Когда она придет?

— Завтра.

Это столь полюбившееся ей слово она вымолвила в последний раз. Ее малютка пришла за ней вскоре после полуночи, пришла озаренная светом, которого не приметил Гэбриель. Отблеск его вспыхнул в гаснущих глазах несчастной безумной матери, когда она, привстав, простерла исхудалые руки навстречу своему дитяти — и упала мертвой.

Взяв с пола свернутое одеяло, Гэбриель положил его на грудь покойнице. Потом побежал в соседнюю хижину.

По причине, оставшейся нам неизвестной, он только лишь заглянул в хижину, а внутрь не вошел. Он никогда никому не рассказывал, что он там увидел; назад он шел шатаясь, белый как мел, с остановившимися от ужаса глазами. Одна только мысль владела им — бежать, бежать прочь от проклятого места. Он нырнул в свою хижину, схватил в охапку перепуганную, плачущую Олли и с отчаянным воплем: «Боже, спаси нас!»— пропал во тьме.