"Школа творческого чтения" - читать интересную книгу автора (Тихомирова И.)Часть первая Читатель тоже художник
Видеть невидимое
Помните в сказке: «Покатилось яблочко по блюдечку, да по волшебному, наливное по серебряному, а на блюдечке все города видны, все леса видны, и полки на полях, и корабли на морях, и гор высота, и небес красота…». Всякий раз, когда я читаю эти строки, мне приходит в голову мысль, что они в иносказательной форме выражают сущность процесса чтения. Читая, человек смотрит на «блюдечко» текста, его глазное яблоко движется от строчки к строчке и … совершается сказочное: строчки исчезают и на их месте появляется, как сейчас бы сказали, виртуальная реальность, видимая ему одному. Если в сказке новую реальность создают волшебные силы, то в жизни, наряду с компьютером, ее осуществляет читатель, погруженный в книгу. Стоит, например, прочесть: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека», как в мгновение ока, превосходящее во много раз скорость вхождения в Интернет, пред мысленным взором человека появляется живая, наполненная цветом и звуками картина – единственная и неповторимая ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Содержание ее подсказывается автором напечатанных строк и воображением читателя. В отличие от компьютерной реальности, которой могут пользоваться все, читательская, за редким исключением, остается достоянием читателя. Будучи скрытой для других и невостребованной, она гаснет, оставляя лишь след в памяти в виде ярких или смутных впечатлений. Исключение составляют те редкие случаи, когда творчески одаренные люди претворяют эту невидимую для постороннего взгляда реальность в видимую, создавая на ее основе иллюстрации к книге, музыкальные произведения, киноверсии, театральные действия и др. Дети, воодушевленные увиденными в своем внутреннем мире образами, воссоздают их порой спонтанно в рисунках, игре, театральной импровизации. Толчок для преображения мертвых строк текста в живую реальность дает духовная энергия с л о в а . Слово, если говорить научным языком, принадлежит ко второй сигнальной системе, а не к первой, к какой относятся все другие виды искусства, непосредственно действующие на органы чувств. Слово – «сигнал сигналов» - действует опосредованно через деятельность нашего сознания. С.Я. Маршак в своей книге «Воспитание словом» говорил: «Слово и сочетание слов связаны в нашем сознании со множеством самых сложных ассоциаций и способны поднять со дна души целый мир воспоминаний, чувств, образов, представлений». Слово способно передать любые зрительные, слуховые и другие представления, трансформироваться в разные смыслы. Ему подвластны и музыка, и живопись, и внешний, и внутренний мир. Оно вбирает в себя свойства всех других видов искусства. «Слово, - писал К. Паустовский в книге «Золотая роза», - обладает светом и красками живописи, выпуклостью скульптуры, соразмерностью архитектуры, ритмом и мелодичностью музыки. Словом можно передать все – от ничтожнейшей пушинки до симфонии Бетховена». Особенно богат и многозначен литературный язык классики, где каждое слово более объемно, более значимо, чем простая информация. Гоголь, говоря о поэзии Пушкина, заметил: «Слов немного, но они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства: каждое слово необъятно как поэт». Эта бездна пространства и обуславливает неисчислимость образов в сознании читателей, рожденных пером талантливого писателя. Известный детский писатель Джанни Родари в книге «Грамматика фантазии» обратил внимание на характер словосочетаний, особенно влияющий на воображение ребенка. «Надо, чтобы два слова, - говорил он, - разделяла известная дистанция, чтобы одно было достаточно чуждым другому, чтобы соседство их было сколько-нибудь необычным – только тогда воображение будет вынуждено активизироваться, стремясь установить между словами родство, создать единое, фантастическое целое, в котором оба чужеродных элемента могли бы сосуществовать». Мы предложили детям нарисовать картину, которая видится им при чтении фразы: «Море смеялось» (первая строчка рассказа Горького «Мальва»). Обнаружилось, что разнообразие рисуемых картин так велико, что порой доходит по цвету и звукам до полярных. У одних море солнечное, у других темное, у кого-то бурливое, у кого-то бесшумное, кто-то называет его ласкающим, кто-то напротив, злым, один видит его розовую гладь, другой представляет брызжущим. Звуковая и цветовая палитра, наполненная разным настроением, легко объяснима. Ведь смеяться можно и от веселья, и сквозь слезы, громко хохотать и тихо хихикать, смех может быть добрым и злым, ободряющим и язвительным. В зависимости от возникших вместе со словами «море смеялось» ассоциаций возникают в сознании юного читателя разные образы моря. Ни одна из кажущихся ребенку картин, если она не противоречит тексту, не может быть оценена как более правильная или неправильная, каждая имеет право на существование, обусловленное полифоничностью слова. Но не только могуществом слова определяется чудодейственность чтения. Она во многом зависит от способности читателя к восприятию даруемого ему богатства. Художник-писатель, создавая словесный ряд, дает лишь отправной пункт для работы воображения художника-читателя, а какой будет эта работа, зависит от последнего. Николай Рыленков писал: Горят как жар слова Иль стынут, словно камни, Зависит от того, Чем наделил их ты, Какими к ним в свой час Притронулся руками И сколько отдал им Душевной теплоты. Л. Выготский, крупнейший психолог детского чтения, сравнил чтение с евангельским чудом превращения воды в вино: волнение, вызываемое литературными образами, заключает в себе «нечто сверх того, что в них содержится». Наглядным примером этого «сверх того» может служить восприятие Дениской – героем рассказов Виктора Драгунского, пушкинских строк: «Тиха украинская ночь». Строки Пушкина в сознании мальчика постепенно пропали, и он увидел себя в одной рубашке, босоногим, стоящим на крылечке родного дома и созерцающим удивительную картину: спящий городок с его серебристыми тополями, белую церковку, «как она спит и плывет на кудрявом облачке», звезды, «которые стрекочут и насвистывают», а рядом дедушка, который погиб на войне и которого Дениска ни разу не видел живым, но очень любил. Мы видим, как скупые строчки поэта в восприятии ребенка обросли деталями, которых у Пушкина нет. Они породили в сознании читателя новую реальность, в которую органично вписался он сам. Эта картина создана из опыта жизненных впечатлений ребенка, их своеобразной комбинации. Образы поэта превратились в образы подростка, и без него они бы не возникли. В свою очередь, без Дениски строки Пушкина лишились бы оригинального прочтения. Сходную по неожиданности и самобытности картину восприятия мы можем наблюдать и у реального читателя – маленькой Марины Цветаевой. Вот она читает: «Сквозь волнистые туманы пробирается луна», и тут же луна в ее сознании превращается в крадущуюся кошку, потом в воровку, потом в огромную волчицу, которая крадется к стаду баранов. Опыт анализа детских рисунков по следам прочитанного, показывает, что и многим современным детям свойственны парадоксы восприятия, подобные тем, что проявились у Дениски и Марины Цветаевой. Прочитанный текст, они используют как площадку для своего воображения, добавляя в рисунках детали, которых в произведении нет. Например, рисуя самую волнительную сцену из повести Л.Чарской «Сибирочка», одна питерская школьница сделала рисунок к самой трагической сцене, когда маленькую Сибирочку, спасая от волков, подвесили высоко на дерево. Она нарисовала снег, сани, дерево с привязанным свертком и … поляну красивых крупных цветов. Представляя свою иллюстрацию школьница сказала, что цветы – это радость жизни, пусть произошла трагедия, но Сибирочка осталась жива. Ребенок волшебными цветами среди зимы утвердил торжество жизни над всеми невзгодами. Так, ребенок расширяет границы произведения, помещая туда все, что родилось в его воображении и чувствах. Приведенные примеры показывают, что превращение слов в образы – уникальные и неповторимые – есть проявление творчества читателя. Надо сказать, что читая, талантливые дети не только видят своим внутренним взором, но и слышат внутренним слухом, и осязают, и обоняют, а порой по воле автора вызывают в себе ощущения вкуса. Вот как об этом рассказывает писатель Юрий Бондарев, с детства влюбленный в рассказы Паустовского. «Я могу закрыть глаза, – признается он, оглядываясь на свое детское восприятие, – и по ощущениям вспомнить, как спокойно на рассвете море и как горяча галька, прожженная солнцем, как теплы в полдень стены домов в Новороссийске и Одессе, как догорает закат в пролете сосен, как ложится первый снег на проселочные дороги и поднимается едкий туман над влажной малярийной Колхидой, как скрипят половицы в старом рассохшемся доме, наполненном бледно-снежным светом российской вьюги, как вечером пахнет мокрыми заборами в маленьком приокском городке, как ровно шумит дождь по крышам, как в осенние ночи остро блестит, переливается созвездие Орион над темными лесами, отражаясь в воде». Не надо большого труда, чтобы заметить: одаренный читатель не только видит картины и слышит звуки (скрип половиц, шум дождя), рожденные произведениями Паустовского, но и ощущает запахи едкого дыма, мокрых заборов, осязает горячность гальки и теплоту полуденных стен южных городов. Все органы чувств задействованы в процессе воссоздания образов. Одновременно они обостряются, освежаются, утончаются в своих восприятиях, открывая мир в его осязаемой конкретности. Как мы могли убедиться, у руля магии чтения стоят двое – автор и читатель. Без этого дуэта писательское творчество лишается своей силы, а читательское – импульса. Как книге нужна фантазия читателя, так фантазии читателя нужна книга. Книга как бы выманивает из сознания читателя множество переживаний и впечатлений, заставляя по-новому их структурировать и оживлять. Это новое воссоздаваемое зрелище, в котором живет читатель, и определяет влияние чтения на духовный мир человека. «Произведение литератора, - утверждал Горький,- только тогда более или менее сильно действует на читателя, когда читатель видит все, что показывает ему литератор, когда литератор дает ему возможность тоже вообразить – дополнить, добавить картины, образы, фигуры, характеры из своего читательского опыта, из запасов его, читателя, впечатлений и знаний». Волшебство воображения проявляется не только в своеобразном структурировании впечатлений из прошлого опыта читателя, но и в создании небывалого, даже того, чего никогда не может быть. В процессе восприятия рождаются мечты, непроизвольно выводящие сознание читателя за рамки текста. В письме в редакцию девочка пишет: «Когда я прочитала книгу (речь идет о повести В. Абдуловой «Листья банана»), я была разочарована: так быстро она кончилась. В моей фантазии я еще не дочитала книгу. Я замечталась. Перенеслась в Индию. Заросли бамбука. Змеи, хамелеоны. Я придумала новый город в Индии. Он будет назван в честь Индиры Ганди – Гандибад. Там будут жить самые умные и самые талантливые люди…». Дальше девочка рассказывает о том, каким она видит этот город, созданный ее воображением. Благодаря силе фантазии читатель может побывать на другой планете, под водой, в прошлом и будущем, оказаться один на необитаемом острове. Исследователи феномена воображения утверждают, что именно оно лежит в основе творчества – «прорыва в новое» (Н. Бердяев). В современном понимании воображение есть мысленное представление объектов, действий, ситуаций, не данных человеку в актуальном восприятии и простирающем его сознание равно, как в прошлое, так и будущее. В стихотворной форме эту способность сформулировал поэт Леонид Мартынов: Вспоминаем неожиданно, Непредвиденно, негаданно, То, что было и не видано, Да и впредь не предугадано. Это непредвиденное, негаданное, невиданное и непредугаданное, рождаемое в процессе чтения, - не только познавательная способность, но явление культуры, ее энергия, придающая ей движение вперед. Вот почему надо активно использовать продукты читательской деятельности: отзывы о прочитанном, рисунки, навеянные тем или иным произведением, комментарии к ним самих авторов, дорисовки текста, ролевые и иные игры, будоражащие воображение и дающие свободу творческой самореализации ребенка, привлекать к ним внимание и других детей. Особое значение для развития образного мышления детей имеют беседы о прочитанном, главное назначение которых – в процессе интерактивного общения выманить и разделить с ребятами читательские впечатления, помочь выразить их в слове. Для этой цели руководитель может использовать вопросы следующего характера: · Привлекающие внимание к духовной силе слова-образа (Включи воображение: что открылось твоему внутреннему взору (слуху) в ответ на слово (словосочетание)? Что вкладываешь ты в него? Попробуй нарисовать словами возникшую картину. · Тренирующие перевод словесного ряда в зрительный или слуховой. ( Если бы ты был художником, какую бы иллюстрацию нарисовал, какой эпизод и как его изобразил на экране? Какая бы музыка могла сопровождать фильм?). · Нацеленные на выявление индивидуально-личностных характеристик читателя (Если бы ты оказался среди героев этой книги в конкретной ситуации, что бы ты испытал, как бы себя вел, что бы чувствовал?). · Стимулирующие проективное мышление детей (Как, по-твоему, будут развиваться события книги дальше, как сложится судьба героев, что последует за финалом произведения?). · Привлекающие внимание к иллюстративному ряду книги, как проявлению творческого чтения художника (Что добавил художник в картинке от себя, что изменил, что упустил по сравнению с текстом? Что это дает для восприятия эпизода? Как в иллюстрации проявилось его читательское творчество?). Мы наметили лишь несколько вариантов бесед, нацеленных на развитие воображения ребенка. Творческий руководитель чтения найдет и использует свои собственные. Их подскажет его личный опыт и своеобразие обсуждаемого литературного произведения. Развивая воображение на материале лучших художественных произведений, рассчитанных на сотворчество ребенка, взрослый подводит его к осознанию чтения как удивительного творческого акта, ничем не заменимого явления культуры. Здесь таится ключ, превращающий скучное движение «яблока по блюдечку» в сказочное чудо.
Пережить творение поэта
Иван Бунин, рассказывая о влиянии на него в детстве стихов Пушкина, использовал выражение Гоголя «вошли в жизненный состав». Войти искусству в жизненный состав личности, значит стать органической частью его субъективного «Я», нравственным регулятором поведения и взаимоотношений с людьми. Каждый, кто имеет дело с детским чтением, очевидно, стремится к тому, чтобы лучшие произведения художественной литературы входили в жизненный состав личности ребенка, затрагивали бы его душу, обогащали бы внутренний мир, духовно питали, короче говоря, воспитывали. Сейчас, когда слово «воспитание» из забвения вновь выходит на авансцену педагогики как глобальная задача гуманизации нового поколения, роль художественной литературы в развитии личности неизмеримо возрастает: из средства развлечения или информации она должна стать источником саморазвития и творческой самоактуализации личности, ее духовного возвышения. Вся система литературно-художественного воспитания находится на стыке двух миров – мира литературы и мира ее читателей, творчества писателя, творчества читателя. Ее задача слить эти миры: литературу включить во внутреннюю жизнь ребенка, а его внутреннюю жизнь включить в литературу. На этом «совмещенном поле» и происходит влияние художественного произведения на личность, реализуется духовный потенциал и литературы, и читателей. Бытует мнение, что степень влияния книги на ребенка всецело зависит от уровня понимания прочитанного, который определяется умением анализировать текст. Сотни пособий созданы на тему анализа литературных произведений: стилей, композиции, жанра, языка, идейного содержания и т.п. А интерес детей к литературе меж тем все падает и падает, духовный мир скудеет и скудеет. Характерно высказывание одного юного петербуржца по этому поводу: «Раньше, еще до школы, я любил читать, мы с мамой прочитали много хороших книг, они у меня до сих пор остались в памяти. Но как только я пошел в школу, я перестал любить это занятие. Особенно я ненавижу анализировать текст. И я сказал себе: вообще не буду читать». Под этим высказыванием могли бы подписаться сотни тысяч наших учеников. Конечно, сам по себе интеллектуальный литературоведческий тренинг безусловно важен: развивает речь, учит аналитическому мышлению, вводит в мир науки о литературе. Но не он определяет непосредственный интерес к чтению и силу влияния его на ребенка. Еще Белинский, говоря о детском чтении, убеждал, что восприятие художественной литературы должно начинаться с чувства ребенка, а черед рассудку еще придет. Эту мысль он неоднократно подчеркивал и конкретизировал. Хорошо известны его слова: «Пережить творения поэта значит переносить, перечувствовать в душе своей все богатство, всю глубину их содержания, переболеть их болезнями, перестрадать их скорбями, переблаженствовать их радостью, их торжеством, их надеждами». Аналогичную мысль относительно чтения художественной литературы высказал известный русский философ И. А. Ильин в своей книге о роли чувств «Поющее сердце»: «Одного рассудка для чтения недостаточно. Надо пережить страсть страстным чувством, надо пережить драму и трагедию живою волею, в нежном лирическом стихотворении надо внять всем вздохам, вострепетать всею нежностью, взглянуть во все глубины, дали…» Подобных мыслей выдающихся читателей, касающихся эмоций, можно было бы привести немало, но дело не в авторитетах, а в том, что эмоциональный резонанс читателя отвечает природе искусства, которая, по мнению Л. Толстого, как раз и основывается на способности «заражаться» чувствами других людей: «Чувства, самые разнообразные, очень сильные и очень слабые, очень значительные и очень ничтожные, очень дурные и очень хорошие, если они заражают читателя, зрителя, слушателя, составляют предмет искусства». Неслучайно в предисловии к книге «Детство», обрисовывая тип желаемого для него читателя, первым качеством его Толстой указал чувствительность - «способность пожалеть от души и даже пролить несколько слез о вымышленном лице, которого полюбил читатель и от сердца порадоваться за него». Названную великим писателем способность психологи называют обычно сопереживанием ( в научной терминологии – «эмпатией»). Проблема сопереживания это не только проблема формирования личности ребенка средствами литературы, но и вопрос о судьбе самой литературы, самого чтения, ибо оно (сопереживание) главная притягательная сила книги. Подтверждение тому – воспоминания многих людей о своем детском чтении (См. главу «Тайна читающего ребенка»). Приведем одно из них: «С каким тревожным чувством следил я тогда за судьбой героя, как страдал и как радовался за него: его горести и счастье прочувствовал я вполне, и эта тревога чувств, так сильно волновавшая, имела какую-то неизъяснимую прелесть». «Прелесть тревоги чувств», о которой так трогательно рассказал сказочник А.Н. Афанасьев, и есть тот невидимый, но важный стимул чтения художественного произведения. Если есть сопереживание, есть установка на него, есть и желание взять в руки книгу, если же сопереживания нет, то чтение из желаемого становится в ряд сугубо необходимого, но мало привлекательного занятия. Раз испытанное сопереживание влияет на все последующее чтение ребенка, определяет его ожидания и характер восприятия. Хорошо по этому поводу сказал летчик-космонавт В. Севастьянов в статье «Мой Чехов»: «Когда ребенок слышит предсмертные слова Остапа и вместе с Тарасом Бульбой отвечает «слышу», в этот миг его детское сердце действительно услышало многое. И если ребенок способен опечалиться судьбой щенка Белолобого – он в будущем и Короля Лира поймет, и Ивана Карамазова, и Татьяну Ларину». Исследование «Незабываемые книги детства», проведенное на кафедре детской литературы СПбГУКИ в 1999 году среди старшеклассников, показало, что не забылись именно те книги, которые в свое время задели «за живое», эмоционально потрясли. Характерно, что среди названных книг почти полностью отсутствуют включенные в школьную программу. И это не случайно. Об изъянах школьной методики говорил еще Л. Выготский, обративший внимание на «мелкий калибр чувств» учащихся: «Все мы потеряли вследствие такого воспитания непосредственное чувство жизни, и, между прочим, мертвый, бездушный способ обучения предметам сыграл немалую роль в этом обездушении мира и умерщвления чувств». Особенно много нареканий раздается в адрес урока литературы. Здесь в лучшем случае можно встретить вопросы, касающиеся переживаний героев и авторов, но не самих учащихся. Если и появляются в пособиях такого рода вопросы, то это не как правило, а как исключение. Иногда высказывают сомнение: ведь чувства возникают помимо воли читателя, ими нельзя управлять. Они есть, или нет. Это верно, нельзя заставить любить или ненавидеть. Но есть опосредованный путь, подсказанный практикой выдающихся учителей-словесников и театральных деятелей – через возбуждение фантазии читателей, через жизненные ассоциации, через идентификацию – к эмоциональному переживанию. «Фантазия, – писал К. Станиславский, – взбудоражит нашу аффективную память, и выманивая из скрытых за пределами сознания складов ее элементы когда-то испытанных чувств – по-новому организует их в соответствии с возникающими в нас образами». У каждого читателя, как бы он ни был мал, есть опыт переживаний, впечатлений, отношений. Этот опыт, если его взбудоражить в памяти сердца, «выманить» оттуда и соотнести с переживаниями героев, с авторским настроением, идущими от текста к читателю, то есть надежда, что пойдут и встречные токи – от читателя к тексту. Подобным способом действует, например, чешский педагог О.Халупка, автор книги «Развитие детской читательской аудитории». Он предлагает детям переводить словесный ряд в индивидуально-личностный, используя для этого и жесты, и мимику, и интонацию голоса, и опыт испытанных ранее переживаний, и умение поставить себя в ситуацию, диктуемую произведением. Названные приемы целесообразны в том случае, если требуется разбудить душевный мир ребенка в ответ на прочитанное. Если же эмоциональный отклик налицо, задача взрослого дать свободу его проявлению, поддержать силу впечатлений, по достоинству оценить тонкость, глубину, яркость, оригинальность и богатство эмоциональных реакций, поставить это в пример другим. Говорить о важности воспитания чувств на материале художественного произведения не означает умалять роль мышления. Мысль чувству не помеха, если первое не подменяет второго. Народная мудрость гласит: «Не ослабеет чувство оттого, что озаришь ты разумом его». Однако, когда речь идет об усилении влияния искусства слова на ребенка, о том, чтобы читаемые лучшие книги оставили в сознании ребенка след на всю жизнь, стали его отрадой, а в тягостные дни нравственной опорой, нам надо думать прежде всего, чтобы они затронули его душу. А все остальное только во имя этого. Заканчивая, наметим ряд вопросов для диалога с детьми об эмоциональной реакции их на книгу: · · · ·
Оживить тех, которых не было
В одной из телевизионных передач «Библиомания» демонстрировали две книги. Одна называлась «Все герои отечественной литературы», другая «Все герои зарубежной литературы». Я не знаю, как велико количество литературного населения в этих двух книгах, как и в четырехтомной «Большой энциклопедии литературных героев» (Терра, 2001), но зато знаю, что в «Энциклопедии литературных героев», выпущенной издательством «Аграф», в 1997 году их около тысячи, в том числе 48 персонажей детей. Если бы можно было поселить их где-то в одном месте, это был бы целый поселок людей, созданных фантазией писателей. Придуманные люди, порой, бывают настолько жизненными, что, как говорил немецкий поэт Г.Гейне о героях Шекспира, «кажется, будто это не созданные поэтической фантазией образы, а подлинные, женщиной рожденные люди». Мысль Гейне тождественна признанию русского философа Н.Бердяева: «Герои великих литературных произведений казались мне более реальными, чем окружающие люди». И это не единичные ощущения. К ним нередко присоединяются и наши дети. Интересный пример, подтверждающий чудо оживления персонажей, мы обнаружили в сочинениях петербургских школьников «Мой друг». Среди реальных друзей у третьеклассников оказались литературные герои: у кого-то Буратино, у кого-то Элли, у кого-то Дениска Кораблев. «Мой лучший друг – Мюнхгаузен, – пишет мальчик. – Когда мне бывает грустно, я беру книгу, и Мюнхгаузен обязательно рассмешит меня, и я забываю свое плохое настроение. Он всегда приходит мне на помощь, как только я о нем вспоминаю». Если не видеть в литературном произведении живых людей, если нет жизненного чувствования образов, то нет и влияния литературного произведения на читателя. Однако право на бессмертие обретают не все персонажи-образы, а лишь художественно полноценные. Реальные люди их изучают, за них переживают, им ставят памятники, о них создают фильмы, картины, пишут стихи. Когда-то на радио была передача «В мире литературных героев», где проходили встречи с Томом Сойером, Геком Финном, Робинзоном Крузо и другими известными персонажами детской классики как с живыми людьми. Интересный пример интервью с Маленьким принцем как с реально живущим человеком провела библиотекарь Н.М.Ильцева в разработанной ею игре «Я родом из детства» (Читаем, учимся, играем. - 2000. - Вып.2. - С. 84-86.) Из книг персонажи переселяются в творческое сознание читателей и живут там особой жизнью: кого-то предостерегая, кому-то помогая, кого-то спасая, печаля или веселя. Пока они на страницах книги, стоящей на полке – они мертвы. Их жизнь и смерть в руках читателя. Если в сказках героев оживляют с помощью живой воды, то литературных персонажей оживляет читатель с помощью своей фантазии. Оживления может не происходить в двух случаях, когда образ неубедителен, или когда читатель не способен его реанимировать. Не могут они ожить и собранные в энциклопедии. Вырванные из художественной среды и помещенные в информационную, они теряют дар бессмертия и действуют на читателя так, как если бы из правого полушария мозга переместились в левое: разум работает, а сердце и воображение молчат. Разговаривая с детьми о литературных героях, иногда вдруг слышишь вопрос: зачем нам придуманные люди, если есть живые? Если учесть, что «придуманные люди», составляют главный предмет литературы, то вопрос, по - существу, звучит шире: зачем литература и зачем надо ее читать. В предисловии к упомянутой Энциклопедии ее создатели приводят слова писателя Ф.Соллогуба о витальной силе литературного населения: «Они-то и есть настоящие, подлинные люди, истинное неумирающее население нашей планеты, прирожденные властелины наших дум, могущественные строители наших душ, хозяева нашей земли. Мы перед ними только бледные тени». Некоторая гиперболизация не мешает нам согласиться с этим утверждением в принципе. Литературные герои несут в себе мощный ценностный потенциал. Если иметь в виду литературных героев-детей, то все характерное, что свойственно личности ребенка, в персонажах сгущено до образа, до типа, до символа. Это, действующая через сопереживание, своеобразная модель поведения для ребенка, возможность социальной самореализации. Литературный герой помогает читателю пережить и осмыслить состояния добра и зла, любви и ненависти, милосердия и искушения, поражения и победы. Каждый человек литературного населения, в отличие от реальных людей, сложен из множества других, и потому всякий узнает в них знакомые черты. Николай Носов, создавший Незнайку, говорил, например, что прототипом его сказочного героя является ребенок. Но не такой, которого можно назвать по имени и фамилии, а ребенок вообще, с присущей его возрасту неугомонной жаждой деятельности, любознательностью и в то же время с неусидчивостью, со всеми хорошими задатками и недостатками. В этой типичности, не лишающей героя индивидуальности, и состоит сила образа. Влияние персонажей на читателя объясняется и тем, что все они – положительные и отрицательные – созданы писателями, облагорожены их умом, осердечены их сердцем, одухотворены их фантазией. Художнику дано острее ощущать красоту или безобразие человека и передать это людям. Показывая вереницу разных типов, он негласно интерпретирует их поведение в соответствии с гуманными нормами человеческого общежития, побуждает читателя делать самостоятельный вывод. И в зависимости от масштаба личности автора, его таланта, глубины проникновения в характер человека, герой или потрясает читателя, или оставляет его равнодушным. Правда, бывают случаи, когда читатель противится позиции автора, или просто не чувствует ее, и тогда старуху из пушкинской сказки о рыбаке и рыбке принимает за положительного персонажа, умеющего достигать своей цели, а старика – за глупого человека, не умеющего воспользоваться удачей. В этой связи важно понимать роль отрицательных персонажей. Многие считают, что они не нужны, ибо читатель, особенно ребенок, станет им подражать. Однако, как ни парадоксально, но они, если созданы большим талантом, действуют положительно. Это диалектическое преобразование происходит в голове читателя: ведь он не пассивно воспринимает персонаж как некую данность, он внутренне протестует против нарушителей законов нравственности. Неприятие им отрицательного персонажа и определяет итоговый, положительный эффект чтения. Изучая функцию литературных персонажей в историческом процессе, академик Ф.Нечкина пришла к выводу, что отрицательные персонажи великих произведений содействуют созданию общественного идеала – высокого образа честного, справедливого, щедрого, подлинно гуманного человека. Никто, по ее мнению, так не боролся с клеветниками, так не разоблачал лицемеров, так не сокрушал стяжателей, как отрицательные образы. И в этом их великое предназначение. Если коснуться детской литературы и читателя-ребенка, то «нелюбимые» герои, такие как Карабас Барабас, Бармалей, Кащей Бессмертный, Сеньор Помидор и другие, тем и действуют положительно, что их не любят, что их отторгают дети. Великий французский сказочник Шарль Перро говорил когда-то: «Как бы ни были причудливы и фантастичны различные эпизоды сказок, несомненно, все они возбуждают в детях желание походить на тех, которые достигают счастья, и вместе с тем боязнь навлечь на себя несчастья, какие настигают злых за их пороки». И еще одно качество уникально в герое: время не властно над ним. Сколько бы лет ни прошло с момента его создания писателем, он остается неизменным. И перечитывая произведение в разные периоды жизни, мы встречаемся все с тем же героем, с каким расстались при последнем чтении, видим его в тех же жизненных проявлениях, и в тех же обстоятельствах, в каких поставил его автор изначально. Меняется лишь наше отношение к нему, а не он сам. И как бы нам ни хотелось при перечитывании, чтобы Петя Ростов не погиб, чтобы русалочка и принц не расстались, все тщетно. Судьба их неизменна. Читали ли наши бабушки и будут ли читать наши внуки трагедию Шекспира «Ромео и Джульетта», герои ее не оживут, и боль за погубленные жизни влюбленных молодых людей будет соединять разные поколения, станет общей болью человечества. Но это может произойти только при одном условии – пока книгу читают и пока люди способны при чтении переживать судьбу литературных героев, как свою. Литературные герои осуществляют связь между людьми как в рамках одного, так и многих поколений. Эта связь происходит за счет того, что многие их имена становятся нарицательными. С ними сравнивают живых, и их самих сравнивают друг с другом. Из них складываются референтные группы, чьи ценности и поведение читатели полностью разделяют. Не случайно можно услышать от детей выражения: добрый, как доктор Айболит, преданный, как Герда, сладкоежка, как Карлсон. Злую женщину сравнивают с бабой Ягой, красивую – с Золушкой и т.д. Литературные герои, особо затронувшие сердца, входят в субкультуру детства, о них говорят, их обсуждают. Таким знаковым героем для подростков стал в последнее время обладающий волшебной силой маленький мальчик Гарри Поттер, созданный английской писательницей Джоан Ролинг. В него играют, его копируют. Было время, когда в жизнь наших подростков активно вошла Лена Бессольцева, неизменным другом для младших школьников остается до сих пор Карлсон, живущий на крыше. Беседуя с детьми о героях конкретного литературного произведения, взрослые часто их спрашивают: понравились ли они, кто из них вызвал симпатию или антипатию, чья судьба их больше всего взволновала. При изучении читателя распространенным является вопрос: кто твои любимые герои. И это не праздное любопытство. Восприятие ребенком литературных героев, предпочтение или отторжение – важнейший показатель восприятия им окружающего мира и людей. Любимые или нелюбимые герои – это ключ к пониманию проблем ребенка, своеобразный индикатор восприятия им человеческих ценностей. В канун нового тысячелетия на кафедре детской литературы СПбГУКИ было проведено в отдельных петербургских классах и библиотеках зондирование, нацеленное на выявление роли литературных героев в развитии личности младших школьников. На вопрос: «Каких литературных персонажей вы знаете», в общей сложности было названо около ста имен. Если представить социограмму результатов в виде трех окружностей, входящих друг в друга, и поместить в центральный наиболее популярных героев, то там окажутся Буратино, Чипполино, Карлсон, Вини-Пух, Дюймовочка, Незнайка, доктор Айболит, Герда. Их назвали большинство читателей. В среднем круге заняли место Робинзон Крузо, Белоснежка, капитан Врунгель, Пеппи – Длинный Чулок, Мери Поппинс, Маугли, Дядя Федор, Чебурашка, кот Леопольд. Их имена школьники называли реже. В последнем круге расположились герои, получившие единичные упоминания: Алиса в стране чудес, Рони – дочь разбойника, Русалочка, Мюнхгаузен, Мио, мой Мио, Джельсомино и другие. Осведомленность в мире персонажей детской литературы сама по себе еще не показатель развития читателя. Многие из названных героев литературы стали героями фильмов, и ребенок их может знать, не читая книг. Главное не в том, чтобы назвать имя героя. А в том, что значит оно для ребенка, в какую систему ценностей входит, о чем заставляет задуматься, как живет в его творческом сознании. На эти вопросы и пыталось ответить исследование. Оказалось, что литературный герой воспринимается ребенком чаще всего как носитель одной, иногда двух-трех, не более черт характера. Многогранность характера становится очевидной только при опросе большого числа детей. Особенно она остается незамеченной детьми у героев второго плана. Например, выяснилось, что Пьеро – герой повести А.Толстого «Приключения Буратино» не только грустный, каким его увидело большинство детей, но и поэтичный, иногда трусливый, иногда смелый, добрый, музыкальный, скучный, влюбленный, чистый, дружелюбный, умный, правдивый, плакса, смешной, скромный, красивый, нервный. Многогранность человеческого характера, в которой убедились сами дети, создавая коллективно его портрет – психологическое открытие младших школьников. Если обратить на это внимание детей, то они без труда находят сложность и противоречивость многих литературных персонажей. Нахождение в характере персонажа, на первый взгляд кажущегося одноцветным, множества черт – один из признаков читательского таланта. Говоря с детьми об этом качестве чтения, я обычно привожу пример прочтения драматургом И.Вишневской характера Д’Артаньяна. Для многих он просто храбрый, как и его друзья. А для нее: неунывающий, верный законам чести, сверкающий юмором, надежный товарищ, человек деятельного поступка, не жалующийся на свою судьбу, сам прокладывающий себе дорогу от безвестности к славе, не знающий разрыва между долгом и чувством, дающий больше, чем получающий, готовый разить протекционизм, жестокость и несправедливость, вобравший в себя черты Сирано де Бержерака, Тома Сойера, Тиля Уленшпигеля и пылкого Чацкого. И это все – лишь часть из набора черт героя, составляющего его цельный образ, замеченная и названная талантливым читателем. Другая особенность восприятия литературных героев детьми, связанная с первой, состоит в том, что им трудно удается разграничить индивидуальности персонажей. Ведь характеры не только многосторонни, но и разнообразны. Например, Карабас Барабас и Дуремар – оба отрицательные персонажи, оба злые. Но чем один отличается от другого? Одинаковы ли они по характеру? О чем говорит такая деталь: Карабас Барабас смеется «ха-ха», а Дуремар – «хи-хи»? Как проявляется своеобразие характеров во внешности героев? Обсуждая эти вопросы с детьми, взрослый на примере этих двух и других персонажей показывает детям, как в реальной жизни, так и в литературе, нет двух персонажей абсолютно схожих между собой. У каждого своя индивидуальность. Как говорил Пушкин: у всякого своя охота, своя любимая забота. Чем выше художественный уровень произведения, тем более дифференцированы характеры. Взять, например, «Приключения Незнайки и его друзей». Там десятки персонажей. Все они маленькие человечки. Но разве спутаешь Незнайку со Знайкой, или Винтика с Пилюлькиным. Читая эту повесть, ребенок попадает в хоровод разных героев, каждый из которых самобытен и индивидуален. Литературные персонажи в данном случае побуждают детей более пристально посмотреть друг на друга и окружающих людей, примечать в каждом неповторимые черты. Вымышленные герои оказываются способными открывать в реальных людях то, что раньше в них читателем не замечалось. Вот характерное воспоминание Горького: «Мой дед был жесток и скуп, но я не видел, не понимал его так хорошо, как увидел и понял, прочитав роман Бальзака «Евгения Гранде». Отец Евгении, старик Гранде, тоже скуп, жесток и вообще похож на деда моего, но он – глупее и не так интересен, как мой дед. От сравнения с французом русский старик, не любимый мной, выиграл, вырос. Это не заставило изменить мое отношение к деду, но это было большим открытием – книга обладает способностью доказывать мне о человеке то, чего я не вижу, не знаю в нем». Близок по смыслу к признанию Горького и отзыв современного подростка: «Отличать хороших людей от плохих меня научил Диккенс. В его героях есть какая-то снисходительность к недостаткам других. Может быть он просто допускает и любит зло? Нет, его герои зла не допустят, они допустят лишь слабость, которая не закроет от них хороших качеств в человеке. Вот, например, человек раздражителен, брюзглив. Разве с таким приятно? Но посмотри ему в душу! Сколько он пережил, сколько передумал! О! Простите его слабость за его прекрасную душу, скрытую под маской вечного недовольства». В данном случае литературные герои выполняют роль индикатора, помогающего читателю проявить истинное лицо человека. Показателен в этом рассказ М.Имбрагимбекова «Прощай, Миледи». В нем говорится, как подростки одного двора, увидев новенькую девочку, поселившуюся в их доме, и поразившись ее красотой, назвали ее для себя Констанцией: так она была похожа на героиню Дюма. Но, познакомившись с ней поближе, они увидели, как жестока эта девочка, как мстительна, как бессердечна. В конце рассказа, когда семья девочки покидала дом, ребята, вместо того, чтобы сказать «Прощай, Констанция», мысленно говорили: «Прощай, Миледи». Теперь уже имя злой героини олицетворяло не внешность девочки, а ее сущность. К сожалению, проведенное исследование показало, что литературные герои далеко не столь активно включаются в жизнь современных школьников, как могли бы. Они не работают на гуманизацию подрастающего поколения, не делают детей более внимательными к людям, не страхуют от антигуманных действий, не встают преградой для продвижения в зону риска. Дети их воспринимают большей частью отчужденно от собственной жизни. Что касается позиции учителей, то многие из них считают: отношение ребенка к литературному персонажу – это его личное дело, в круг проблем школьного обучения личностное восприятие не входит. Если сравнить результаты проведенного исследования с теми, которые получены в 70-е годы (Рожина Л.Н. «Психология восприятия литературного героя младшими школьниками». М.: Педагогика,1977), то есть основание предположить, что за эти годы произошло сужение круга известных детям героев. В оценке их более заметными стали прагматичные критерии. Золушка хороша тем, что умеет штопать, Том Сойер – красить забор, доктор Айболит - лечить зверей. Что касается нравственных качеств героев, то они часто остаются в тени. Заметно проявило себя неверие в положительных персонажей, в их бескорыстие, самоотверженность и доброту. К положительным («крутым») чертам характера дети стали относить прежде всего силу, а также умение ловчить, хитрить, приспосабливаться. Что касается таких свойств, как застенчивость, непритязательность, скромность, совестливость, честность, то их дети в большинстве случаев оценивают отрицательно, они, по их мнению, говорят о человеке, не умеющем жить. Интересен и тот факт, что отрицательных персонажей нынешние дети пытаются оправдать: «они возможно и негодяи, но таким больше везет. Их побеждают только в детских книжках, а не в жизни». Существенен факт, что тех идеалов, какие были у детей 70-х годов в лице героев Гайдара, образа Ленина, героев войны, у нынешних младших школьников нет. Нравственная шкала в оценке личности значительно снизилась. Все это наводит на серьезные размышления и лишний раз убеждает в необходимости усилить внимание детей и руководителей чтения к придуманному населению планеты как к предмету огромной социальной значимости. Продлить ему жизнь или приговорить к смерти во многом зависит от нас. Чтобы литературные герои активно вошли в субкультуру детства, чтобы помогали жить и ориентироваться среди людей – нужна специальная программа руководства чтением, направленная на человека и его нравственные ценности. Задача состоит в том, чтобы, используя гуманистический потенциал детской классики, рассчитанный на эмоциональную включенность читателя и его способность делать самостоятельные выводы, обращать внимание детей на сложность характера каждого человека, на разнообразие и вариативность людей, на их нравственные ориентиры, мотивы поведения, итоги судеб. На примерах литературных героев показывать, с одной стороны, величие доброты, милосердия, любви, дружбы, совести, чести и с другой – опасные, горькие последствия пренебрежения этими ценностями и предпочтения для себя ценностей противоположных. В этой программе для подростков особое место должны занять обсуждения литературных произведений, а для младших школьников – специально разработанные беседы и игры. Викторины, так любимые библиотекарями, здесь вряд ли помогут. Ведь дело не в том, чтобы вспомнить того или иного героя, а в том, чтобы пробудить к нему отношение, встроить в определенную шкалу ценностей ребенка. Вариантами вопросов для обсуждения могут быть: · · · · · ·
Разгадать тайну внутренней жизни
Писатель Юрий Бондарев назвал чтение художественной литературы «великим переселением из мира внешнего в мир внутренний». В этой метафоре заключена суть восприятия литературных произведений, тысячи страниц которой заполнены отображением души человека. О чем бы ни рассказывало талантливое произведение, оно открывает субъективную сторону сознания, лежащую за пределами как непосредственного взгляда, так и научных исследований. Крупнейший ученый Н.А.Рубакин писал: «Изучение человеческой души и ее переживаний должно быть сделано центральным пунктом в деле изучения содержания литературных произведений, и первый вопрос, который нельзя не предъявить к такому произведению, заключается в следующем: что даешь ты для понимания человека, человеческой души, всех ее переживаний и в ней самой, и в ее отношениях к психике других людей, с какими ей приходится в данной обстановке и при данных условиях соприкасаться». По мнению известного психолога В. Зинченко, художественная литература на сотню лет опередила науку в познании внутренней жизни людей – их мыслей, чувств, радостей и печалей. Надо сказать, что в открытии читателем «психологической двери» (выражение Л.Толстого) в сокровенный мир человека, содержится огромная возможность духовно-нравственного облагораживания личности, и прежде всего детей. Открытие ее ведет к положительному ответу на вопросы, поставленные в свое время В.Сухомлинским: «Умеет ли воспитанник, встретившись с человеком, почувствовать, что у того неспокойно на сердце, что тот переживает глубокое затаенное горе? Умеет ли прочитать подросток в людских глазах горе, отчаяние?». Необходимость развития в детях этого умения в нынешней ситуации общего ожесточения нравов неизмеримо возросла. Существует мнение, что познание внутреннего мира человека доступно взрослым, а не детям. А между тем интерес юного читателя к собственному и чужому внутреннему миру нисколько не меньше, а может быть даже больше, чем у взрослых. Не имея реального жизненного опыта, в том числе опыта самопознания, ребенок стремится возместить его косвенным, полученным из литературы. И этот опыт бесценен, ибо очерчен проникновенным взглядом художника и мыслителя. Особенно это важно для подростков при решении актуального для них вопроса «Я и Другие». Исследование, проведенное в Петербурге в рамках программы «Чтение юных петербуржцев и культура» выявило, что среди изучаемых предметов старшеклассникам очень не хватает предмета «Психология». Около 70% процентов учащихся заявили о своем желании включить его в школьное расписание. Не умаляя достоинств научной психологии, подчеркнем, что она изучает общие закономерности психики человека, а индивидуальную, субъективную сторону в ее образной конкретике раскрывает литература. Психологические знания, заложенные в художественной литературе – это, по словам И.Тургенева, «тайная психология», которую читателю надо суметь разгадать. К сожалению, изучив в школе лучшие образцы классической литературы с ее признанным психологизмом, выпускники в большинстве своем прошли мимо Человека, не попытавшись разгадать его тайн. Да и учебный предмет «литература» не ставит такой цели. Восполнить существующий пробел как раз и можно во внешкольной работе. И начать надо с малышей. Они обладают определенным преимуществом перед старшими детьми. Прежде всего, им свойственна более повышенная эмоциональность восприятия. Второе – чуткость к слову, к художественной детали. Третье – дети способны жить в образе, им присущ «эффект присутствия». Юрий Коваль, один из лучших детских писателей, чьи произведения отличаются тонким психологизмом, отметил у детей способность к восприятию определенной диалектики души: к сложности внутреннего мира людей, его подвижности, изменчивости. Они улавливают «переходы» одного чувства в другое, одной мысли в другую. Вот, к примеру, Дениска Виктора Драгунского. Рассказ «Друг детства» показывает нам героя в его разных состояниях. Вначале он очень хотел стать боксером и иметь боксерскую грушу, а в конце – признается, что не хочет быть боксером и иметь боксерскую грушу. Почему? Что изменило его намерения? В какие моменты мы чувствуем переход от одного настроения в другое, порой диаметрально противоположное? Какие внешние признаки скрываемых переживаний выдают их? Что служит толчком для перемен? Такие или подобные вопросы органичны, если мы хотим ориентировать детей на то, чтобы они следили за развитием образа в рамках одного или нескольких произведений. Можно, например, провести целое исследование того, как взрослеет Дениска, начиная с дошкольного возраста («Тайное становится явным») и до того момента, когда он становится второклассником («Девочка на шаре»). Как постепенно меняется его внутренний мир, как он, оставаясь самим собой, становится другим. Классический материал для наблюдения за сложной внутренней жизнью персонажа дает повесть «Детство Темы» Гарина- Михайловского. Открыв первую же страницу, читатель сразу оказывается «внутри» Темы, в переходах от одной его мысли в другую, одного чувства – в противоположное: от радости – к отчаянию, от воодушевления – к апатии, от нежных чувств – к ненависти. Только что перед нами был один мальчик, но вот он нечаянно сломал любимый цветок отца… и уже совсем другой. Первый счастливый, довольный, умный; второй – трусливый, несчастный, настороженный. Всего лишь миг – и бездна отделила одного от другого. Этот миг как бы взорвал внутренний мир ребенка и вызвал шквал разнообразных по характеру мыслей и чувств. Если представить себе, что читающий ребенок этого не заметил, значит, чтение повести прошло впустую. И дело не только в том, чтобы заметить, но и в том, чтобы пережить страдания и радости героя, как свои собственные, поставить себя на его место. Только тогда Тема войдет в плоть и в кровь личности ребенка и запечатлится в нем навсегда. И если «великое переселение» – на этот раз из книги во внутренний мир читателя – произойдет, то можно надеяться, что доброе чувство не только к Теме, но и к другим детям поселится в сердце ребенка. Нацеливая подростка на восприятие сложности внутреннего мира человека, важно дать ему понять, чем она обусловлена, где ее импульсы. Чаще всего надо искать в тех условиях, в какие поставлен человек. Как-то мне пришлось разговаривать с пятиклассником, прочитавшим «Хамелеона» Чехова. Я спросила, как он думает, почему Очумелов так по разному называет собаку: то она «черт знает что», «ни шерсти, ни вида», «подлость одна только», то она «ничего себе», «шустрая такая», «цуцик этакий». И получила ответ «просто так». Этот ответ характерен для тех, кто не задумывается о поведении человека, не улавливает мотивов поведения, не подставляет себя в их ситуации. Человек в литературе, как и в жизни, не только сложен, изменчив, но и противоречив. Порой, он может думать одно, а говорить другое. С таким явлением, например, ребенок сталкивается в сказках Андерсена («Новое платье короля»), а еще раньше в русских сказках про хитрую лису. И опять встает вопрос «Почему? Чем объяснить это расхождение мысли и реальности? Каков мотив лжи, лести, хитрости у данного персонажа в данной ситуации?» Не попытавшись ответить на эти вопросы, многое в поведении человека останется для ребенка случайным и странным. Говоря с детьми о внутреннем мире человека, в частности о несоответствии его внешним проявлениям, мы выходим на понятие «подтекст», хотя и не называем этого слова. Человек, не всегда – «душа на распашку». Он часто прячет свои настоящие чувства, маскирует желания. Подтекст – это раскрытие того, что таится за словами и действиями персонажа, что составляет подлинные мотивы поведения, которые по тем или иным соображениям пытается скрыть. Писатель Евгений Богат в своем эссе «Узнавание», признался, что для него было откровением, когда в свои 12 лет, читая Лермонтова, он впервые осознал, что человек неоднозначен, что он может смеяться, когда у него печаль на душе, шутить, и в то же время решать в уме какую-то сердечную задачу, от которой зависит его судьба. Чем сложнее образ, чем противоречивее характер человека, тем острее необходимость нахождения самого потаенного в нем, что открывается только при перечитывании. В этом отношении пристального прочтения требуют от читателя описания рук, лица, поз, жестов, интонаций голоса, походки, то есть языка тела. Особого внимания заслуживает молчание героев. Для конкретизации роли языка тела показателен наказ Дон Кихота Санчо Пансе, которого он посылает к Дульсинее. Вот, на что он просит слугу обратить внимание: изменится ли в лице, встревожится ли, услышав его имя, откинется ли на подушки, не повторит ли ответ дважды или трижды, не превратится ли из ласковой в суровую, или наоборот, поднимет ли руку, чтобы оправить волосы. Одним словом, наблюдать за всеми действиями и движениями, ибо они гонцы, которые доставляют вести из тайников души. На эти «гонцы» и нам, руководителям чтения, надо обращать внимание детей, беседуя о прочитанном. Чем тоньше воспримет читатель внутренний мир персонажа, тем больше гарантий, что все это он распознает в себе и в окружающих людях. В этом и состоит значение литературных произведений, называемых классикой. Возьмем для примера отрывок из повести В.Короленко «Дети подземелья». «При упоминании о яблоках Валек быстро повернулся ко мне, как будто хотел что-то сказать, но ничего не сказал, а только посмотрел на меня странным взглядом». Что кроется за этим взглядом? Почему Валек ничего не сказал? Что утаил он? Разумеется, такое чтение не может быть быстрым. Оно требует полного погружения в текст, сосредоточенного внимания. И еще одно звено, связанное с проблемой «переселения», которое руководителю чтения нельзя опустить. Оно обосновано и раскрыто в книге А.М.Левидова «Автор-образ-читатель» и названо им «живость и богатство действия». Под живостью он понимает динамику событий, смену ситуаций, активность внешних действий персонажей. Под богатством действия – движение внутреннее, связанное со сменой мыслей, идей, различных состояний, приводящее к глубокому раскрытию сложной внутренней жизни человека (персонажей). Если подойти с этих позиций к детской литературе, то, например, большинство повестей Николая Носова отличает живость, а произведения Р.Погодина – богатство действия. В поведении Буратино, Карлсона преобладает внешняя активность при минимальной внутренней, а у героев повети Тендрякова «Весенние перевертыши», или «Уроков французского» Распутина, «Конь с розовой гривой» В.Астафьева – мы видим обратную картину. Взрослым в работе с детьми и выборе произведений надо уметь различать эти критерии при оценке литературы, воспринимать их в сочетании, когда решение первой задачи подчинено второй. Важно учитывать, что чем менее развит читатель, тем важнее для него живость действия героев. Если суммировать сказанное, то можно обозначить определенные педагогические задачи, входящие в программу воспитания у детей умения читать художественную литературу. А именно: воспитание вкуса и пробуждение интереса у читателей к произведениям, наполненным психологическим содержанием, развития внимания к противоречивой внутренней жизни персонажей, света и тени каждого из них; нацеливание читателей на разгадку тайн их внутренней жизни, понимание языка тела, энергию молчания. Решая намеченные задачи, целесообразно определить вопросы и задания, предлагаемые ребенку, читающему художественную литературу. Назовем некоторые из них: · · · · · · · Известно, что театральные деятели, воплощая образы на сцене, предварительно тщательно исследуют их, ставя перед собой сходные задачи и вопросы. Вспомним в этой связи слова Г.Товстоногова: «Я пытаюсь представить себе жизнь героев пьесы как жизнь реального человека, что они делали между актами. Важно знать, что они думали… Больше всего мне хочется понять даже не то, что они говорят и думают, а чего они не говорят, чего не думают, но хотели бы сделать». Так в творческом чтении познаются характеры людей, психология в образах. Так открывается читателю мир человечности, рушатся преграды между людьми.
Искать в чужой строке себя
У Бунина есть рассказ, герой которого, идущий ночью по бульвару, вспоминает стихи: В одной знакомой улице Я помню старый дом С высокой темной лестницей, С завешанным окном. Чудесные стихи, думал он. И как удивительно, что все это было когда-то и у меня. Москва, Пресня, глухие снежные улицы, деревянный мещанский домишко – и я студент… Там огонек таинственный До полночи светил… И там светил. И мела метель, и ветер сдувал с деревянных крыш снег, дымом развевал его и светилось вверху, в мезонине, за красной ситцевой занавеской… И читая мысленно следующие строки стихотворения, герой находил, что они совпадают с его когда-то виденным и пережитым. И он вспоминал, вспоминал. И отрадно было от всплывших образов прошлого и оживления пережитого. Писатель воспроизвел в рассказе ту сторону восприятия художественного текста, которая связана с так называемой идентификацией – частичным или полным отождествлением читателя с героем или автором литературного произведения. А оно, в свою очередь, основано на ассоциативном мышлении, на работе памяти, на способности к сопереживанию и рефлексии. Выманенные со дна души читателя забытые события, факты, состояния, образы становятся по воле писателя живыми, активными, возбуждающими желание читать. Иногда бывает достаточно одного конкретного совпадения, чтобы интерес к чтению был возбужден. Подтвердим это примером. Михал Ляндрес в статье «Поворот на Расстанную» (Нева, 2002, №4) вспоминает, как в Ленинграде разрушали Греческую церковь и как неожиданно упоминание об этом факте он встретил в стихотворении И. Бродского. Сходство ощущений и зрительных образов было для него потрясающим. Процитируем его мысль, возникшую в этой связи. «Когда в бесконечности сходящихся, как рельсы, строчек, нежданно-негаданно я обнаруживаю подобные узелки общности заключенного в них смысла с моей личной судьбой, то помимо почти детского восторга, растущего внутри, неизменно испытываю чувство умилительной близости, едва ли не соавторства с тем, кто их написал, а мое тающее в прошлом существование, единственным надежным свидетелем коего я остался, оживая под чужим пером, получает еще одно, неоспоримое подтверждение в достоверности, своего рода печать: «с подлинным верно». Как видим, оживление личностно значимого события «под чужим пером» способно вызвать не только детский восторг, но и более важную для читательского развития реакцию – чувство соавторства с писателем и доверие к тексту. Что же касается детского восторга, то автор приведенных строк прав: для ребенка узнавание себя в герое, в его поступках и характере, едва ли не самый важный аргумент в пользу чтения и факт подтверждения ценности книги. Свидетельство тому – детские отзывы о прочитанном. Рассказывая о своих впечатлениях, о том или ином понравившемся произведении, дети стараются подчеркнуть, что нечто подобное, происшедшее с героем, бывало и с ними. Неслучайно они любят читать о сверстниках – в них они больше находят «узелков общности». Надо заметить, что идентификация дает возможность читателю не только пережить пережитое, но и, что особенно важно для ребенка, пережить непережитое. В этом и состоит, пожалуй, главная способность искусства. Читатель узнает себя в героях не только вчерашнего, но и себя сегодняшнего, и даже проецирует себя завтрашнего. Это объясняется тем, что подлинный писатель, как говорил Салтыков-Щедрин, «дает то, чем болеет в данную пору всякое честное сердце». Писателю удается лишь выразить читателю его же мысли и чувства, воплощая их в живом образе или в точно найденном слове. Интересный пример такого рода дан в повести В. Тендрякова «Весенние перевертыши». Дюшка Тягунов – тринадцатилетний подросток, питающий неясное чувство к однокласснице Римке Бретеневой и неспособный разобраться в нем, читая стихи Пушкина, натолкнулся на слова: «Тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна». Они обожгли его открытием: стихи, обращенные к Наталье Гончаровой, выразили то, чем наполнено было его собственное сердце, но не находило словесного выражения. «Чужое перо» нашло слова, упорядочивающие смутные порывы и стремления подростка. (Заметим и другое: тут-то и возник первый внутренний толчок у Дюшки к чтению поэзии Пушкина). Примеряя роль литературного героя на себе, как и себя представляя в роли персонажа, читатель усилиями души извлекает из своего сознания новый мир неведомых ему доселе мыслей и чувств, совершает открытие в себе тех внутренних ресурсов, о которых и не подозревал. Иначе говоря, открывая книгу, читатель открывает и себя. На важность этого момента обратил внимание известный критик и философ Ю.Карякин: «Пока ученик относится к литературе как свидетельству того, что происходит с другими, а не с ним самим, пока в чужом не узнает свое… пока не обожжется этим открытием – до той поры нет и самовыделки, нет и потребности в ней». Добавим – нет и желания читать. Вымышленные герои, открывая читателю его собственный душевный мир, одновременно стимулируют интерес к чтению, а порой решают читательскую (и не только) участь человека. Вот, например, что рассказал о своем пути к чтению в отрочестве известный французский актер Жерар Департье в одном из своих интервью: «В первой книге, которую я осилил, рассказывалось об одиноком человеке, жившем в деревеньке на юге Франции. Он бродил по окрестностям, изучал природу. Я стал отождествлять себя с этим героем. Тогда-то и появилась страсть к книгам. Ведь передо мной открылся неведомый мир, и он стал моим. Я начал читать запоем, проглатывая все книги, попавшиеся мне в руки. Вот почему я говорю, что меня спасло чтение». Однако отождествление с героем, о чем говорит Департье, нельзя понимать буквально. Книга – не фотопортрет читателя. Можно предположить, что актер вкладывал в это слово «узелок общности» более глубокий, чем сходство жизненных обстоятельств. Здесь речь идет о поиске читателем в герое или авторе родственной души, внутреннего созвучия, близости мироощущения. Говоря об отождествлении, как элементе читательского творчества, надо сказать и о противоположном процессе – разотождествлении. Эти процессы неразделимы. Как известно, всегда найдутся черты, отличающие читателя и героя друг от друга. Художественный пример такого рода «сходства-различия» мы обнаружили в повети Николая Крыщука «Начало». Его юный герой, будущий филолог, размышляя об одном из персонажей классического произведения, приходит к парадоксальному выводу, касающемуся его самого: «Я такой же… Нет – я другой». Этот вывод говорит о сложности процесса самосознания читателя под влиянием художественного произведения, в котором смешиваются все «за» и «против». Взаимоисключение здесь диалектическое: читатель находит сходство с литературным героем в одном отношении и различие – в другом. Как уже говорилось, идентифицируя себя с персонажем литературного произведения, читатель может не только вспомнить свое прошлое, задуматься о себе настоящем, но и выстроить «я» будущее. Художественная литература, как и любое подлинное искусство, формирует идеал человека. И в этом плане становится пространством для развития личности, для формирования в себе лучших человеческих качеств. Данная сторона влияния книги особенно важна для детей. Ролан Быков, известный актер и режиссер детских фильмов, говорил по этому поводу: «Рыцари без страха и упрека» приходят к нам в ранней юности с первыми прочитанными книгами как наше личное открытие. И здесь, в столкновении с новыми временами и поколениями, ностальгия по ушедшему и как будто безвозвратно утерянному, становится тоской по будущему, болевой точкой души, рождающей мечту о прекрасном, о благородстве и справедливости». Эту мысль режиссер высказал в связи с его фильмом «Чучело». Неслучайно, именно этот фильм с его Леной Бессольцевой, как и одноименная книга В.Железникова, вызвала многочисленные отклики детей, в которых они высказали стремление стать чище, добрее, сердечнее. В идентификации, как можно заметить, есть две стороны – внешняя и внутренняя. Чем выше читательская культура человека, тем важнее для него внутренняя сторона – духовная связь с героями и авторами. Найти сходство, усмотреть взаимосвязь там, где, казалось бы, ее никто не видит, может только талантливый читатель. Такую возможность предоставляет человеку классическая литература, раскрывающая в индивидуальных образах то, что свойственно любому человеку, независимо в известном смысле от пола, возраста, национальности, социальной принадлежности, обстоятельств жизни. Неслучайно, многие герои классической литературы становятся нарицательными именами, которыми люди пользуются для характеристики реальных людей. Что касается детей, то они чаще всего находят и довольствуются внешним сходством с персонажами. Интересный пример того, как жизнь меняет характер отождествления читателей с литературными героями, мы встретили в рассказе Юрия Нагибина «Нас было четверо». Речь в рассказе идет о четырех друзьях подростках, влюбленных в героев романа А.Дюма «Три мушкетера». Прочитав роман и распределив между собой «роли», они старались быть похожими на своих героев внешне: надевали на себя шляпы, вооружались самодельными шпагами, носили накидки в виде плащей. Это была игра, имитирующая поведение героев. Но вот мальчики выросли, жизнь им уготовила побывать на войне, мужественные и закаленные невзгодами, они встретились вновь и опять называли себя именами героев Дюма. Но теперь им уже не нужен был внешний антураж и не надо было разыгрывать роли храбрых мушкетеров, они по-существу и стали такими, сохранив детскую дружбу, взаимовыручку и осуществив на деле девиз «один за всех и все за одного». От характера отождествления зависит часто и сила влияния художественных произведений на читающего ребенка. Чем связи глубже, тем и влияние значительнее и тяга к чтению полноценной литературы сильнее. «Если идентификация узка, - пишет известный психолог детского чтения Оксана Кабачек, - если читатель признает родственными, сходными лишь буквально совпадающие обстоятельства, жизненные ситуации, возраст, пол, национальность, социальное положение, профессию и многое другое, то возможность обогащения своего внутреннего мира с помощью чужого опыта и осознание отношения автора к этому опыту, этой судьбе ограничены». Ограниченной оказывается и степень облагораживающего влияния книги на читателя. Многое зависит от жизненного опыта читателя, его эмоционального багажа. Показательна в этом плане повесть немецкого писателя Плецдорфа «Страдание молодого В.», где главный герой Эдгар о романе Гете «Страдания юного Вертера» говорит сначала: «Чушь одна». Но тот же юноша, когда оказался в ситуации, схожей с Вертером, протянул руку к роману Гете. И хотя внешне он и Вертер несовместимы, их чувства оказались на одном камертоне. И произведение о далеком прошлом рассказало герою о нем – сегодняшнем. Опыт схожих переживаний сблизил их. Но не только жизненный опыт сближает читателя с литературными героями и их создателями, определяет глубину и масштаб идентификации. Эффект узнавания во многом зависит от воспитания. Мы убедились, что довольно глубокие ассоциации могут быть сформированы уже у дошкольников, если поставлена такая задача. Интересен в этом отношении опыт воспитателя детского сада № 144 города Архангельска В.О. Ишениной, знакомящей детей с мифами Древней Греции. Раскрывая детям образы греческих богов, воспитательница увязывает их с теми или иными поступками людей, развивает способность за внешним видеть внутреннее. Проникнув внутрь образа того или иного героя, дети без труда находят «узелки общности» их с реальными людьми. Того, кто затевает драку, сравнивают с кровожадным Аресом, а ту, кто улаживает конфликты – мудрой Афиной. В трудолюбивых узнают Гефеста, а в самом сильном – Геракла. Индивидуализация характеров богов, на которую обратил внимание педагог, открыла детям путь к индивидуализации окружающих людей, к осознанию собственных черт. Интересные педагогические находки такого рода руководители чтения найдут в энциклопедии И.Н.Тимофеевой «Что и как читать вашим детям от года до десяти» (СПб, 2000). Очертим круг задач, содействующих этой цели: · Раскрывать детям ценность идентификации как элемента творческого чтения, ведущего к самопознанию и саморазвитию. · Помогать включать читаемое произведение в контекст жизни ребенка: в прошлом, настоящем и будущем. · Учить переносить черты персонажа целиком или частично на людей, знакомых ребенку по жизни или на него самого. Стимулировать при этом поиски не только сходства, но и различия. · Вести детей от идентификации внешних черт человека к идентификации внутреннего мира, побуждать за видимостью искать сущность. Решать данные задачи помогут вопросы типа: Нет ли в прочитанном произведении кого-либо, в ком вы узнали себя или своих близких? В чем схожесть: в чертах характера, в жизненных обстоятельствах, в поведении, или в чем-то еще? Не случалось ли вам оказываться в ситуации, в какой оказался герой? Разделяете ли вы его поведение? Как бы вы поступили на его месте? Хотелось ли вам быть похожими на кого-нибудь из этого произведения? Ставя перед детьми такого рода вопросы, мы открываем путь книги к их сердцу, превращаем чтение в личностно значимую деятельность, побуждаем к творчеству. Мы рассмотрели лишь несколько черт творческого чтения художественной литературы. Эти и иные черты детского читательского творчества можно проследить на примерах, представленных в следующей главе. Хотелось бы обратить внимание руководителей чтения на слагаемые читательского творчества, которые дал К.Станиславский в книге «Работа актера над собой»: «Мы пересоздаем произведения... Мы вскрываем в них то, что скрыто под словами, мы вкладываем в чужой текст свой подтекст, устанавливаем свое отношение к людям и условиям их жизни, мы пропускаем через себя весь материал, полученный от автора, мы вновь перерабатываем его в себе, оживляем и дополняем своим воображением». То, что великий режиссер отнес к актерскому прочтению художественного произведения, можно отнести и к ребенку, ибо природа чтения едина. Разница может быть только в том, что творческое чтение актера или режиссера из-за необходимости перевоплощения на сцене выражено ярче и потому может служить образцом для всякого любящего литературу. В результате творческого чтения возникает новая культура – так называемый метатекст (приставка «мета» означает «после», «за рамками», «превращение», «изменение»). Скрытая в мертвых буквах и словах жизнь, силой творчества читателя «реанимируется». Она одновременно
Хотелось ли вам быть похожими на кого-нибудь из этого произведения? Ставя перед детьми такого рода вопросы, мы открываем путь книги к их сердцу, превращаем чтение в личностно значимую деятельность, побуждаем к творчеству. Мы рассмотрели лишь несколько черт творческого чтения художественной литературы. Эти и иные черты детского читательского творчества можно проследить на примерах, представленных в следующей главе. Хотелось бы обратить внимание руководителей чтения на слагаемые читательского творчества, которые дал К.Станиславский в книге «Работа актера над собой»: «Мы пересоздаем произведения... Мы вскрываем в них то, что скрыто под словами, мы вкладываем в чужой текст свой подтекст, устанавливаем свое отношение к людям и условиям их жизни, мы пропускаем через себя весь материал, полученный от автора, мы вновь перерабатываем его в себе, оживляем и дополняем своим воображением». То, что великий режиссер отнес к актерскому прочтению художественного произведения, можно отнести и к ребенку, ибо природа чтения едина. Разница может быть только в том, что творческое чтение актера или режиссера из-за необходимости перевоплощения на сцене выражено ярче и потому может служить образцом для всякого любящего литературу. В результате творческого чтения возникает новая культура – так называемый метатекст (приставка «мета» означает «после», «за рамками», «превращение», «изменение»). Скрытая в мертвых буквах и словах жизнь, силой творчества читателя «реанимируется». Она одновременно и та и не та, что у писателя. Та, ибо строится на материале произведения, и не та, ибо создается из ткани сознания читателя и содержит «нечто сверх того» (Л. Выготский), что есть в тексте. В актерской деятельности метатекст реализуется в спектакле, а в читательской – чаще всего остается лишь в памяти в виде впечатлений. В педагогическом процессе общения с детьми эти впечатления можно обнаружить в отзывах, сочинениях, дневниковых записях, в суждениях. Многие выдающиеся деятели культуры оставили след о своем детском восприятии художественных произведений в автобиографиях. Отдельные писатели изобразили восприятие ребенком книги в своих литературных произведениях. Об этом и пойдет речь в следующем разделе.
В разделе собраны фрагменты из мемуарных, художественных произведений, и отзывов современных детей, в том или ином виде воссоздающие процесс восприятия литературных образов. В целом это россыпь чувств, мыслей, фантазий, представлений ребенка в ответ на прочитанное. Предлагаемые тексты помогут взрослым проникнуть в тайны влияния книги на детское сознание. Они могут быть использованы и в непосредственной работе с детьми как образцы творческого чтения их сверстников, как школа для развития читательской самооценки.
Детское восприятие литературы в зеркале автобиографий писателей (в порядке хронологии жизни авторов)
«Я не мог оторваться от книжки… она меня свела с ума… Кажется еще ни одна книга не возбуждала во мне такого участия и любопытства! Я читал с полным самозабвением: разверну Шахерезаду так, чтобы прочесть страницу, и забудусь совершенно… Все сказки мне нравились. Я не знал, какой отдать предпочтение. Они возбуждали мое детское любопытство, приводили в изумление неожиданностью диковинных приключений, воспламеняя мои собственные фантазии… С какой жадностью, с каким ненасытным любопытством читал я эти сказки, и в то же время я знал, что это выдумка, настоящая сказка, что этого нет на свете и быть не может… Я потом рассказывал сестрице и тетушке читанное мной с таким горячим одушевлением, и, можно сказать, самозабвением, что сам того не замечая, дополнял рассказ Шехерезады многими подробностями своего изобретения».
«Самое любимое мое дело было читать (матери) вслух «Россиаду» и получать от нее разные объяснения на не понимаемые мною слова и целые выражения. Я обыкновенно читал с таким горячим сочувствием, воображение мое так живо воспроизводило любимых моих героев: Мстиславского, князя Курбского и Палецкого, что я как будто видел их и знал давно, я дорисовывал их образы, дополнял их жизнь и с увлечением описывал их наружность, я подробно рассказывал, что они делали перед сражением и после сражения, как советовался с ними царь, как благодарил их за храбрые подвиги… Гидромир и Асталон были личные враги мои, и я скорбел душой, что Гидромир не был убит в единоборствие с Палецким».
«Сильнейшее влияние имела на меня пьеса, комедия Бомарше «Свадьба Фигаро», которую я любил без ума, перечитывал двадцать раз, и притом и в русском переводе… Я был влюблен в Херубима и в графиню и, сверх того, я сам был Херубим;
«Шиллер был нашим любимцем, лица его драм были для нас существующие личности, мы их разбирали, любили и ненавидели не как поэтические произведения, а как живых людей. Сверх того, мы в них видели самих себя. Я писал к Нику, несколько озабоченный тем, что он слишком любит Фиеско, что за всяким Фиеско стоит свой Верино. Мой идеал был Карл Мор, но я вскоре изменил ему и перешел в маркиза Поза. – Ник называл меня своим Агатоном по Карамзину, а я звал его своим Рафаилом по Шиллеру».
«12-ти лет я в деревне во время вакаций прочел всего Вальтера Скотта и пусть я развил в себе фантазию и впечатлительность, но зато направил ее в хорошую сторону и не направил в дурную, тем более, что
«Главное, что я почерпнул из чтения Евангелия, заключалось в том, что оно посеяло в моем сердце зачатки общечеловеческой совести и вызвало из недр моего существа нечто устойчивое, свое, благодаря которому господствующий жизненный уклад уже не так легко порабощал меня. При содействии этих новых элементов, я «… С шестилетнего возраста я начал марать бумагу и писать стихи – настолько поразили мое воображение некоторые произведения наших лучших поэтов, найденные мною в каком-то толстом, плохо опечатанном, плохо сброшюрованном сборнике в обложке грязновато-красного цвета
«Это был роман Ксавье де Монтепэна, длинный, как все его романы, обильный людьми и событиями, изображавший незнакомую стремительную жизнь. Все в романе этом было удивительно просто и ясно, как будто некий свет, скрытый между строк, освещал доброе и злое, помогая любить и ненавидеть, заставляя напряженно следить за судьбами людей, спутанных в тесный рой. Сразу возникало настойчивое желание помочь этому, помешать тому, забывалось, что вся эта неожиданно открывшаяся жизнь насквозь бумажная: все забывалось в колебаниях борьбы, поглощалось чувством радости на одной странице, чувством огорчения на другой».
«Снова я читаю толстые книги Дюма-отца… Я глотаю эти книги быстро, одну за другой, и мне – весело. Я чувствую себя участником жизни необыкновенной, она сладко волнует, возбуждает бодрость… Однако я очень скоро понял, что во всех этих интересно-запутанных книгах, несмотря на разнообразие событий, на различие стран и городов, речь все идет об одном: хорошие люди – несчастливы и гонимы дурными, дурные всегда более удачливы и умнее, чем хорошие, но, в конце концов что-то неуловимое побеждает дурных людей, и обязательно торжествует хорошее. Надоела «любовь», о которой все мужчины и женщины говорили одними и теми же словами. Это однообразие становилось не только скучным, но и возбуждало смутные подозрения».
«Я прочитал его (роман Гонкура «Братья Земнаго») сразу, в одну ночь, и, удивленный чем-то, чего до сих пор не испытывал, снова начал читать простую, печальную историю. В ней не было ничего запутанного, ничего внешне интересного, с первых страниц она показалась мне серьезной и сухой, как жития святых. Ее язык, такой точный и лишенный прикрас, сначала неприятно удивил меня, но скупые слова, крепко построенные фразы так хорошо ложились на сердце, так внушительно рассказывали о драме братьев-акробатов, что у меня руки дрожали от наслаждения читать эту книгу. Я плакал навзрыд, читая, как несчастный артист со сломанными ногами ползет на чердак, его брат тайно занимается любимым искусством».
«Помню, «Простое сердце» Флобера я читал в Троицын день, вечером, сидя на крыше сарая, куда залез, чтобы спрятаться от празднично настроенных людей. Я был совершенно изумлен рассказом, точно оглох, ослеп – шумный весенний праздник заслонила предо мной фигура обыкновеннейшей бабы, кухарки, которая не совершила никаких подвигов, никаких преступлений. Трудно было понять, почему простые, знакомые мне слова, уложенные человеком в рассказе о «неинтересной» жизни кухарки, так взволновали меня? В этом был скрыт непостижимый фокус, – и я не выдумываю – несколько раз, машинально, как дикарь, я рассматривал страницы на свет, точно пытаясь найти между строк разгадку фокуса».
«Дон-Кихот, по которому я учился читать… совсем свел меня с ума. У меня не выходили из головы замки, зубчатые стены и башни, подъемные мосты, латы, забрала, мечи и самострелы, битвы и турниры. Мечтая о посвящении в рыцари, о роковом, как первое причастие, ударе палашом по плечу коленопреклоненного юноши с распущенными волосами, я чувствовал,
«С этим томиком (речь идет о томике классики – И.Т.) я пережил все свои первые юношеские мечты, первую полную жажду писать самому, первые попытки утолить ее, сладострастие воображения. Оно, это воображение, было поистине чудодейственно. Если я читал: «На брань летит певец младой», я так и видел, и чувствовал этого певца…Мне хотелось петь, кричать, смеяться, плакать».
«Я увидел сперва два тома его (Лермонтова) сочинений, видел его портрет, странное молодое лицо с неподвижными темными глазами, потом стал видеть стихотворение за стихотворением, и не только внешнюю форму их, но и картины, с ними связанные, то есть то, что и казалось мне земными днями Лермонтова: снежную вершину Казбека, Дарьяльское ущелье, ту, неведомую мне, светлую долину Грузии, где шумят « обнявшись, точно две сестры, струи Арагвы и Куры», облачную ночь и хижину в Тамани, дымную морскую синеву, в которой чуть белеет вдали парус, молодую ярко-зеленую чинару у какого-то уже совсем сказочного Черного моря».
«А за Дон-Кихотом и рыцарскими замками последовали моря, фрегаты, Робинзон, мир океанский, тропический. Уж к этому-то миру я, несомненно, некогда принадлежал. Картинки в «Робинзоне» и во «Всемирном путешественнике», а вместе с ними большая пожелтевшая карта земного шара с великими пустотами южных морей и точками полинезийских островов пленили меня уже на всю жизнь. Эти узкие пироги, нагие люди с луками и дротиками, кокосовые леса, лопасти громадных листьев и первобытная хижина под ними – все чувствовал я таким знакомым, близким, словно только что покинул я эту хижину, только вчера сидел возле нее в райской тишине сонного послеполуденного часа. Какие сладкие и яркие видения и какую настоящую тоску по родине пережил я над этими картинками».
«У Гоголя необыкновенное впечатление произвели на меня «Старосветские помещики» и «Страшная месть». Какие незабвенные строки! Как дивно звучат они для меня и до сих пор, с детства войдя в меня без возврата, тоже оказавшись в числе того самого важного, из чего образовался мой, как выражался Гоголь, «Жизненный состав». Эти «Поющие двери», этот «Прекрасный» летний дождь, который «роскошно» шумит по саду, эти дикие ??????каты, обитавшие за садом в леску, где «старые древесные стволы были закрыты разросшимся орешником и походили на мохнатые лапы голубей…».
«Пушкин поразил меня своим колдовским прологом к «Руслану»: У лукоморья дуб зеленый, Златая цепь на дубе том… Казалось бы, какой пустяк – несколько хороших, пусть даже прекрасных, на редкость прекрасных стихов! А меж тем они на весь век вошли во все мое существо, стали одной их высших радостей, пережитых мной на земле. Казалось бы, такой вздор – какое-то никогда и нигде не существовавшее лукоморье, какой-то «ученый» кот, ни с того ни с сего очутившийся на нем и зачем-то прикованный к дубу, какой-то леший, русалки и «на неведомых дорожках следы невиданных зверей». Но, очевидно, в том-то и дело, что вздор, нечто нелепое, небывалое, а не что-нибудь разумное, подлинное: в том-то и сила, что и над самим стихотворцем колдовал кто-то неразумный, хмельной и «ученый» в хмельном деле: чего стоит одна эта ворожба кругообразных, непрестанных движений («и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом»), и эти «неведомые» дорожки, и «следы невиданных зверей», – только следы, а не самые звери! – и это «о заре», а не на заре, та простота, точность, яркость начала (лукоморье, зеленый дуб, златая цепь), а потом – сон, наважденье, многообразие, путаница, что-то плывущее манящее, подобно ранним утренним туманам и облакам какой-то заповедной северной страны, дремучих лесов у лукоморья, столь волшебного: Там лес и дол видений полны…».
«Пушкин был для меня в ту пору подлинной частью моей жизни. Когда он вошел в меня? Я слышал о нем с младенчества, и имя его всегда упоминалось у нас с какой-то почти родственной фамильярностью, как имя человека вполне «нашего» по тому общему, особому кругу, к которому мы принадлежали вместе с ним. Да он и писал все только «наше», для нас и с нашими чувствами. Буря, что в его стихах мглой крыла небо, «Вихри снежные крутя», была та самая, что бушевала в зимние вечера вокруг Каменского хутора. Мать иногда читала мне…» «Вчера за чашей пуншевою с гусаром я сидел», – и я спрашивал: «С каким гусаром, мама? С покойным дяденькой? Она читала: «Цветок засохший, безуханный, забытый в книге, вижу я» – и я видел этот цветок в ее собственном девичьем альбоме… Что же до моей юности, то вся она прошла с Пушкиным. Сколько чувств рождал он во мне! И как часто сопровождал я им свои собственные чувства и все то, среди чего и чем я жил! Вот я просыпаюсь в морозное солнечное утро, и мне вдвойне радостно, потому что я восклицаю вместе с ним: «Мороз и солнце, день чудесный», – с ним, который не только так чудесно сказал про это утро, но дал мне вместе с тем и некий чудесный образ: Еще ты дремлешь, друг прелестный Вот, проснувшись в метель, я вспоминаю, что мы нынче едем на охоту с гончими, и опять начинаю день так же, как он: Вопросами: тепло ль? Утихла ли метель, Пороша есть иль нет? И можно ли постель Оставить для седла… Вот весенние сумерки, золотая Венера над садом, раскрыты в сад окна, и опять он со мной, выражает мою заветную мечту: Спеши, моя краса, Звезда любви златая Взошла на небеса! Вот уже совсем темно, и на весь сад томится, томит соловей: Слыхали ль вы за рощей глас ночной Певца любви, певца моей печали? Вот я в постели, и горит: «близ ложа моего печальная свеча», – в самом деле печальная сальная свеча, а не электрическая лампочка, – и кто это изливает свою юношескую любовь или, вернее, жажду ее – я или он? Морфей, до утра дай отраду Моей мучительной любви! А там опять «роняет лес багряный свой убор, и страждут озими от бешеной забавы» – той самой, которой с такой страстью предаюсь и я: Как быстро в поле, вкруг открытом, Подкован вновь, мой конь бежит, Как звонко под его копытом Земля промерзлая стучит! Ночью же тихо всходит над нашим мертвым черным садом большая мглисто-красная луна – и опять звучат во мне дивные слова: Как привидение, за рощею сосновой Луна туманная взошла, – и душа моя полна невысказанными мечтами о той, неведомой, созданной им и навеки пленившей меня, которая где-то там, в иной, далекой стране, идет в этот тихий час- К берегам, потопленным шумящими волнами…»
«Страшная месть» пробудила в моей душе то высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки, – чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается. Это чувство есть несомненная жажда бога, есть вера в него. В минуту осуществления его торжества и его праведной кары оно повергает человека в сладкий ужас и трепет и разрешается бурей восторга как бы злорадного, который есть на самом деле взрыв нашей высшей любви и к богу, и к ближнему…»
«… Что такое был Чехов для меня, подростка девяностых годов. Чеховские книги казались мне единственной правдой обо всем, что творилось вокруг. Читаешь чеховский рассказ или повесть, а потом глянешь в окошко и видишь как бы продолжение того, что читал. Все жители нашего города – все, как один человек, – были для меня персонажами Чехова. Других людей как будто не существовало на свете… Все их свадьбы, именины, разговоры, находки, прически и жесты, даже складки у них на одежде были словно выхвачены из чеховских книг. И всякое облако, всякое дерево, всякая тропинка в лесу, всякий городской или деревенский пейзаж воспринимались мною как цитаты из Чехова… … Главное, нельзя было и вообразить себе другого писателя, который в ту давнюю пору был для меня роднее, чем он… Всеведущими казались мне гении, создавшие «Войну и мир» и «Карамазовых», но их книги были не обо мне, а о ком-то другом. Когда же в «Ниве», которую я в ту пору выписывал, появилась чеховская повесть «Моя жизнь», мне почудилось, будто эта жизнь и вправду моя, словно я прочитал свой дневник, – жизнь неприкаянного юноши девяностых годов. И рассказ «Володя» был весь обо мне, так, что даже стыдно было читать его вслух, и я не переставал удивляться, откуда Чехов так знает меня, все мои мысли и чувства. И когда я знакомился с каким-нибудь новым лицом, я мысленно вводил его в чеховский текст, и лишь тогда мне становилось понятно, хорош этот человек или плох».
«Мне было шесть-семь лет, когда я впервые прочел или услышал басню Крылова «Волк и кот». Волк из лесу в деревню забежал, Не в гости, но живот спасая… До сих пор я отчетливо помню – будто сам, своими глазами видел – этого забежавшего в деревню волка. Помню и высокий дощатый забор, на котором сидит кот. Низко наклонив серую с черными полосами голову, мудрый и спокойный, он деловито разговаривает с усталым, затравленным волком, за которым по пятам гонятся охотники. И все соседи, чьи имена называет кот (Степан, Трофим, Клим), кажутся мне знакомыми людьми, живущими на Майдане где-то поблизости от нас. Ведь в басне так и сказано: «Беги ж, вон там живет Трофим». Это «вон-там» придавало особую реальность словам крыловского кота. Сквозь каждое слово, как сквозь прозрачное стекло, ребенок видит названный предмет, видит живую и подлинную действительность»… (
… «Наиболее острые, загадочные, запутанные сюжеты я находил в переводных романах. Одолев такой роман, я мог пересказывать довольно подробно его содержание, но в памяти моей редко удерживались строчки подлинного текста, реплики действующих лиц. А из Пушкина, Гоголя, Лермонтова, из «Кавказского пленника» Льва Толстого запомнились не только отдельные строчки, но иной раз целые страницы. На всю жизнь врезались мне в память тихие слова Акакия Акакиевича Башмачкина из «Шинели», которую я прочел в десятилетнем возрасте: «Зачем вы меня обижаете?» Вероятно, в ту же пору жизни я накрепко запомнил диалог из лермонтовского «Маскарада»: – Что стоят ваши эполеты? – Я с честью их достал, – и вам их не купить… Меня пленила честность и острота этих двух беглых реплик, похожих на звонкие удары скрестившихся рапир. Правда, мне было не совсем понятно, что значит «с честью их достал», но я чувствовал и едкий цинизм насмешливого вопроса, и молодое, эффектно-благородное негодование в ответе офицера».
«В эти дни (годы детства) я зачитывался «Дубровским». И как-то незаметно в сознании слились помещик Троекуров с помещиком Лясковским, а Владимир Дубровский с моим отцом. Правда, отец не стал атаманом разбойников и ничем не отомстил вероломному подполковнику, но события, происшедшие в действительности, и эпизоды пушкинской повести так тесно переплелись между собой, что и до сих пор живут в моей памяти рядом».
«А каким неожиданным подарком было для меня стихотворение Тютчева «Люблю грозу в начале мая». Помню, нам задали выучить его дома наизусть, и я отнесся к нему сперва
«… Я почти дословно запомнил на всю жизнь главу из «Героя нашего времени» – «Максим Максимыч». Мне кажется, будто я сам присутствовал при встрече Максима Максимыча с Печориным и был до слез огорчен холодностью, с какой Печорин отнесся к своему старому верному другу. Я так ждал их новой встречи, все еще надеясь, что Печорин, на которого я смотрел влюбленными глазами Максима Максимыча, вспомнит прошлое и скажет хоть на прощание несколько добрых слов обиженному сослуживцу и товарищу».
«Подруга дней моих суровых – Голубка дряхлая моя!» – как это не походило на Асину няню, не старую и не молодую, с противной фамилией Мухина, как это походило на мою няню, которая бы у меня была и которой у меня не было. И как это походило на наш клюющий и воркующий, клюющий и рокочущий, сизо-голубой голубиный двор. (Моя няня была бы – голубка, а Асина – Мухина). Голубка я слово знала, так отец всегда называл мою мать…., но подруга была новое, мы с Асей росли одиноко, и подруг у нас не было. Слово подруга – самое любовное из всех – впервые прозвучало мне обращенное к старухе. «Подруга дней моих суровых – Голубка дряхлая моя!» Дряхлая голубка, значит, очень пушистая, пышная, почти меховая голубка, почти муфта – голубка, вроде маминой котиковой муфты, которая была бы голубою, и так Пушкин называл свою няню, потому что ее любил. Скажу: подруга, скажу: голубка – и заболит. Кого я жалела? Не няню – Пушкина. Его тоска по няне превращалась в тоску по нему, тоскующему…».
… «Страх и жалость (еще гнев, еще тоска, еще защита) были главные страсти моего детства, и там, где им пищи не было – меня не было. Но какая иная жалость, нежели к Вурдалаку, заливала меня в «Бесах» и к бесам! Собаку я жалела утробно… бесов же – жалостью-восторгом и восхищением, как потом жалела Наполеона на св. Елене и Гете в Веймаре… Любовь к проклятому. И еще: я ведь знала, что они тучи! Что они серые, мягкие, что их даже как-то нет, что их тронуть нельзя, обнять нельзя, что между ними, с ними, ими – можно только мчаться! Что это воздух, который воет! Что их – нет. «Сквозь волнистые туманы пробирается луна…» – опять пробирается, как кошка, как воровка, как огромная волчица в стадо спящих баранов (бараны, туманы…). «На печальные поляны льет печально свет она». О, господи, как печально, как дважды печально, как безысходно, безнадежно печально как навсегда припечатано – печалью, точно Пушкин этим повторением печаль луною как печатью к поляне припечатал. Когда же я доходила до: «Что-то слышится родное в вольных песнях ямщика», – то сразу попадала в: Вы, очи-очи голубые, зачем сгубили молодца? И эти очи голубые – опять были луною, точно луна на этот раз в два глаза взглянула, и одновременно я знала, что они под черными бровями у девицы-души, может быть, той самой, по которой плачут бесы, потому что ее замуж выдают… Я знаю, что «Вы, очи-очи голубые» – не Пушкин…, но тогда я этого не знала и сейчас внутри себя, где все – еще все, это не знаю, потому что «разрывая сердце мне» и «сердечная тоска», молодая бесовка и девица-душа, дорога и дорога, разлука и разлука, любовь и любовь – одно. Все это называется Россия и мое младенчество, и если вы меня взрежете, вы, кроме бесов, мчащихся тучами, и туч, мчащихся бесами, обнаружите во мне еще и те голубые два глаза. Вошли в состав».
«Я не знаю, что со мной стало, когда я прочитал эту сказку (сказка Н.П.Вагнера «Мила и Нолли»), я не понимал тогда ни слова «любовь», ни всего сопровождающего это слово, но детская душа моя затомилась, и теперь, переводя это на язык взрослых, я как бы сказал себе: «Хочу такого для себя!». Это был первый стук в душу моих мужских чувств. Потом я узнал о Коте Мурлыке, об этом человеке с пестрой душой, сказавшем вовремя мне, ребенку, верное поэтическое слово. Это был первый цветок в венке событий, о которых я тогда не знал. Было мне лет восемь. Это было как слова Эгля для маленькой Ассоль. Я рос, жизнь била, трепала и мучила меня, а образ Молли не умирал и все рос в моей душе, в моем понимании счастья». (
«Георгий Иванов, учась в кадетском корпусе, учил наизусть стихотворение М.Ю.Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». «Ночью, чего с ним никогда не случалось, – он проснулся в каком-то необычайном волнении, не понимая, что с ним происходит. В темноте, и в какой-то особой насторожившейся тишине, смутно белели ряды кроватей. И вдруг над его ухом чей-то голос громко и певуче произнес: В небесах торжественно и чудно, Спит земля в сияньи голубом. Это было так прекрасно, его охватило такое чувство блаженства, что он боялся пошевелиться или передохнуть. Прижав руки к груди, не отрываясь, смотрел он на эту еще никогда не виданную землю и на голубое сияние, в котором она спала. Все это было совсем не похоже на реальность, а принадлежало другому миру, миру поэзии, вдруг открывшемуся перед ним. А тот же голос над его ухом все продолжал звучать: Выхожу один я на дорогу, Сквозь туман кремнистый путь блестит. Он жадно слушал. О, только бы голос не умолкал! И вдруг он понял, что это его собственный голос…».
Г.Адамович читает И.Одоевцевой стихотворение Тютчева, которое она никогда не слышала. «Адамович вдруг, без всякой связи с тем, что только что говорил, откинул голову и стал медленно и как-то мечтательно читать: Вот бреду я вдоль большой дороги… Я слушала, не зная, чье оно, слушала, чувствуя, что стены столовой раздвигаются, исчезают и потолка над головой уже нет… Летний вечер. Сумерки. Я стою в траве и вижу, что далеко впереди по большой дороге тяжело идет кто-то в «тихом свете гаснущего дня», а над ним в прозрачном небе – облако, похожее на ангела, или ангел, похожий на облако. «Ангел мой, ты видишь ли меня?» – почти шепотом кончает Адамович. Я так потрясена, что не могу даже спросить: чьи это стихи. Я молчу…».
В 12-летнем возрасте писателя В.Каверина беспокоило: не трус ли он. Прочитав о Сцеволе, положившем руку на пылающий жертвенник, чтобы показать свое презрение к пыткам и смерти «я сунул в кипяток палец и продержал почти 10 секунд. Читая роман Густава Эмара «Арканзасские трапперы» я решил, что эти трапперы не пустили бы меня даже на порог своего Арканзаса. Роберт – сын капитана Гранта – вдвоем с патагонцем Талькавом отбился от волчьей стаи, а между тем он был только на год старше меня. Потом я прочел «Севаcтопольские рассказы» Толстого и решил, что он написал их только потому, что ему хотелось доказать себе и отчасти другим, что он не трус, иначе он не стал бы утверждать, что на войне боятся почти все, в том числе – храбрые люди. Но боялись они по-разному – это в особенности заинтересовало меня…». Читая романы Стивенсона, «я почувствовал себя истинным читателем, то есть человеком, который в долгожданный час остается наедине с книгой. Потому, что я впервые почувствовал обязывающую серьезность автора по отношению к тому, что происходит с его героями. Мне удалось нащупать его нравственную позицию, раскрывающуюся медленно, шаг за шагом». «В раннем детстве я прочел Джека Лондона. И по сей день цитирую его на память. В одном из романов мне запомнился портрет шкипера, у которого были огромные «узловатые» со вздутыми жилами руки. И писатель говорит о нем – «это был великолепный экземпляр мужчины». Эти слова застряли в моей душе. Я обдумывал их: что значит стать «настоящим мужчиной». Я смотрел на свои руки, поскорее бы они стали большими и узловатыми. Сейчас смешно вспоминать, но тогда это было как цель. И знаете, много лет спустя я увидел картину Репина «Плач Иеремии». Руины, кровь, Иеремия прикрывается руками. И опять руки мужчины тщательно выписаны… Я вспомнил Джека Лондона».
«Мне вспоминается сейчас, как в 11–12 лет я читал подряд «Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты». Сначала Тема был младше меня, но я читал быстро, и вот он стал моим ровесником, а потом и перерос меня. И, став старшеклассником, потянулся к компании Корнева. В компании Корнева Тему Карташева не считали дураком, но и уважали не слишком, а он мечтал об уважении Корнева, о том, чтоб его признали в маленькой компании своим. Однажды он завязал такой важный для него разговор с Корневым, желая непременно доказать, что имеет право на уважение. Я не забыл короткий диалог одноклассников (от него для Темы многое зависело): – Писарева читал? – спросил Корнев тихо, точно нехотя. – И Писемского читал… – Не Писемского, а Писарева. Писемский – беллетрист, а Писарев –критик и публицист. Здесь я когда-то (много лет назад) чуть проистановился, Корнев читал и Писарева, и Писемского, Карташев – только Писемского, мне оба они были совершенно незнакомы. Мог ли я в таком случае понять вполне смысл диалога гимназистов? Нет. Но почувствовать главное смог: Корнев обнаружил умственное (или как теперь говорят, интеллектуальное) превосходство в этом разговоре. Когда я читал затем вскоре повесть «Студенты» (третью книгу Н.Гарина-Михайловского о Теме Карташеве), то Тема стал уже намного старше меня. Далеко не все было мне понятно в его жизни, но все – небезразлично, потому что он постепенно превращался для меня в близкого человека. Прочитав три повести за несколько месяцев, я не повзрослел на столько лет, на сколько вырос Тема на протяжении долгого повествования. И все-таки чудо произошло: я обрел немалый душевный опыт, который незаметно накапливается у того, кто способен сопереживать. Или, говоря проще, переживать все, что выпадает на долю любимого героя. Героя произведения подлинной литературы».
«Помню мое первое ощущение: как интересен и сложен человек. После Печорина я стал иначе всматриваться во всех окружающих меня людей. Мне открылось третье, может быть, даже четвертое, если перевести это на язык современной физики, измерение в человеке, то есть я понял, что человек очень неоднозначен, что он может смеяться, а на самом деле у него печаль на сердце, что он может шутить и в то же время решать в уме какую-то серьезную задачу, от которой зависит его судьба. Тогда, в 12 лет, для меня это было полным откровением…»
… «Что касается меня, то я рожден для всяческих приключений, не спорю. Ты помнишь, как меня бросало в лихорадку, когда я читал романы Гюстава Эмара о приключениях, или захватывающие драмы Габриеля Ферри, или Люписны, или Фенимора Купера?… Я впивался в потрепанные страницы, сердце у меня билось, я был близок к обмороку, когда читал о подвигах великих искателей приключений. Я так и видел выжженные солнцем долины, прииски, в которых золото сверкает как молния и которые находятся под охраной краснокожих демонов, безрадостные поля, на которых белеют кости воинов, погибших в пустыне, необозримые, но проклятые леса, завлекающие беспомощного человека! Всю мою молодость меня не покидали мечты об этом едва угадываемом рае, о захватывающих страстях, которые так превозносили мои любимые писатели».
«…Первые книги, которые помню до сих пор, и первые друзья, с которыми шли рядом. Книги эти были сказки в издании Ступина. Сильное впечатление произвели обручи, которыми сковал свою грудь верный слуга принца, превращенного в лягушку, боясь, что иначе сердце его разорвется от горя. Это было второе сильное поэтическое впечатление в моей жизни. Первое – слово «приплынь» в сказке об Ивасеньке. И надо сказать, что оба эти впечатления оказались стойкими. Сказку об Ивасеньке я заставлял рассказывать всех нянек, которые менялись у нас. В ступинских изданиях разворот и обложка были цветными. Картинки эти, яркие при покупке книжки, через некоторое время тускнели, становились матовыми. Я скоро нашел способ с этим бороться. Зайдя однажды в комнату, мама увидела, что я вылизываю обложку сказки. И она внушительно запретила продолжать мне это занятие, хотя я наглядно доказал ей, что картинки снова приобретают блеск, если их как следует полизать…».
«Я помню не радость, а недоумение в тот день, когда мне подарили басни Крылова. Это была небольшая, в красном с золотом переплете книга известной «Золотой библиотеки» Вольфа. Там на переплете в золотом овале были изображены склонившиеся друг к другу лбами и читающие вдвоем книгу мальчик и девочка. Я до сих пор помню, как поистине металлически блестело в этом овале золото. Басни Крылова были хорошо иллюстрированы. Под каждой картинкой, или по обе ее стороны, или на листе соседнем с картинкой, были напечатаны стихотворения, которые в данном случае, удивили меня, назывались баснями. Я прочел одно, другое, третье - и меня охватила скука, переживание которой я помню до сих пор. Во-первых, это было написано на языке совсем непохожем на тот, на котором все разговаривают вокруг. Во-вторых, это было написано о животных, которые действовали то как животные, то как люди. Эта путаница сразу дала себя почувствовать. Присутствие на картинке льва, слона, змей заставляло ожидать событий. Причем событий страшных, загадочных, кровавых. А когда я начинал читать, то вместо событий начиналась какая-то скучная история о том, как музыканты никак не могли рассесться, чтобы начать, наконец, играть. Эти настоящие львы, медведи и лисицы, которые символизировали человеческие качества, ничего общего не имели с животными, например, сказок Гауфа или братьев Гримм…». (
«Я был оглушен и очарован этим неистовым писателем (Гюго) еще в детстве, когда прочитал пять раз подряд «Отверженных». Я кончил этот роман и в этот же день принимался за него снова. Я достал карту Парижа и отмечал на ней все те места, где происходило действие романа. Я как бы сам стал его участником и до сих пор в глубине души считаю Жана Вальжана, Козетту и Гавроша друзьями детства. Париж с тех пор стал не только родиной героев Виктора Гюго, но и моей. Я полюбил его, еще никогда не видев. С годами это чувство все крепчало».
«Капитанская дочка» явилась для меня первой в жизни самостоятельно прочитанной книгой. Я помню формат книги, ее запах, помню, как я был счастлив, что сам открыл эту неизвестную мне со слуха историю… Я был захвачен ею и засиделся у окна избы дотемна, и когда дошел до бурана в Оренбургской степи, то увидел, что за окном пошел снег, и это стало неизгладимым до сих пор впечатлением как бы магической силы, изошедшей от пушкинской страницы. С того вечера я стал читателем книг, и мне бесконечно дорого, что этим я обязан Пушкину».
«Я, десятилетний ребенок, в самом начале первой мировой войны, прочел стихи, которые определили мое будущее. Это были стихи Маяковского. «Я и Наполеон» - «Ночь пришла хорошая. Вкрадчивая. И чего это барышни некоторые дрожат, пугливо поворачивая глаза громадные, как прожекторы» - стихи о войне, стихи о современности, стихи, полные ощущения завтрашнего дня. Мне показалось, что Маяковский видит, чувствует то, что вижу и чувствую я, хотя я и не вижу, что видит Маяковский, и он не видит того, что вижу я. И мне захотелось писать стихи. И я, как умел, начал их писать».
«Первая прочитанная мной книжка – «Мойдодыр» Чуковского. На обложке пожарный в каске поливает из «кишки» голого толстенького мальчишку. Тот жмурится от блаженства… не знаю сколько раз я перечитал «Мойдодыра» в первый день нашего знакомства с ним. Особенно нравилось, как, спасаясь от бешеной мочалки, неряха очутился в каком-то сказочном саду («Я к Таврическому саду, перепрыгнул через ограду, А она за мною мчится и кусает как волчица») и встретил там не лучезарную фею Чистоты, а Крокодила с сыновьями Кокошей и Тотошей. Крокодил спас героя (мне казалось, что меня самого!) от разнузданной мочалки. Он ее проглотил! В 1947 году, впервые приехав в Питер, я с волнением узнавал, бродя по городу, давно милые улицы, мосты, сады, памятники, здания. И вот – литая решетка Таврического сада. Почему я так волнуюсь? Больше, чем перед оградой Летнего сада! Ах, да! «Мойдодыр», детство. Сколько раз я мысленно через нее перепрыгивал!». (
Читающий ребенок в художественной литературе
(ПОВТОР) Чик чувствует какую-то грустную бессердечность жизни, которая продолжается и после смерти Олега. И в то же время он понимает, что так и должно быть, что даже мертвому Олегу приятней, что там, наверху, на земле, должно быть, озарено солнышком, жизнь продолжается, река журчит, трава зеленеет. Олег словно видит Игоря и Ольгу на зеленом холме, видит пирующую у брега дружину и с тихой улыбкой говорит: «Конечно, друзья, мне бы хотелось посидеть с вами на зеленом холме, попировать с дружиной, поговорить о битвах, где мы вместе рубились, но видно, не судьба. И все же мне приятно видеть отсюда, что вы кушаете, пьете на зеленом холме, пируйте, пируйте! Если бы вас не было на земле, если бы все умерли, мне было бы здесь совсем тоскливо и одиноко. Обливаясь сладкими слезами и не думая о том, что плакать стыдно, Чик несколько раз прочел это стихотворение, удивляясь, что слова начинают светиться и зеленеть, как трава, на которой сидят Игорь и Ольга. Как ныне сбирается вещий Олег… Слова засияли, словно переводные картинки, промытые слезами Чика. В них стал приоткрываться какой-то милый дополнительный смысл…».
«Женя воротилась к себе и взялась за «Сказки». Она прочла повесть и принялась за другую, затая дыхание. Она увлеклась и не слыхала, как за стеной укладывался брат. Странная игра овладела ее лицом. Она ее не осознавала. То оно у нее расплывалось по-бычьему, она вешала губу, и помертвелые зрачки, прикованные ужасом к странице, отказывались подняться, боясь найти это самое за комодом. То вдруг принималась она кивать печати, сочувственно, словно одобряя ее, как одобряют поступок и как радуются обороту дел. Она замедляла чтение над описанием озер и бросалась сломя голову в гущу ночных сцен с куском обгорающего бенгальского огня, от которого зависело их освещение. В одном месте заблудившийся кричал с перерывами, вслушиваясь, не будет ли отклика, и слышал отклик эхо. Жене пришлось откашляться с немою надсадой гортани. Она отложила книгу в сторону и задумалась».
«Около елки лежала толстая книга – подарок от мамы. Это были сказки Ханса Кристиана Андерсена, я сел под елкой и раскрыл книгу. В ней было много разноцветных картинок, прикрытых папиросной бумагой. Приходилось осторожно отдувать эту бумагу, чтобы увидеть картинки, еще липкие от краски. Там сверкали бенгальским огнем стены снежных дворцов, дикие лебеди летели над морем, в котором как лепестки цветов, отражались розовые облака, и оловянные солдатики стояли на часах на одной ноге, сжимая длинные ружья. Я начал читать и зачитался так, что, к огорчению взрослых, почти не обратил внимания на нарядную елку. Прежде всего, я прочел сказку о стойком оловянном солдатике и маленькой прелестной плясунье, потом – сказку о снежной королеве. Удивительная и, как мне показалось, душистая, подобно дыханью цветов, человеческая доброта исходила от страниц этой книги с золотым обрезом…».
«Никита читал Купера, потом, насупившись подолгу без начала и конца, представлял себе зеленые, шумящие под ветром и травами волнами, широкие прерии, пегих мустангов, ржущих на всем скаку… темные ущелия кордильеров, седой водопад и над ним – предводителя гуронов – индейца, убранного перьями, с длинным ружьем, неподвижно стоящего на вершине скалы, похожей на сахарную голову. В лесной чаще, в корнях гигантского дерева на камне
Отзывы о литературных произведениях современных детей
«Сегодня я прочитала замечательную легенду о Данко. Ее написал М.Горький. Меня тронула эта легенда тем, что Данко так горячо любил людей и пожертвовал ради них своей жизнью. В легенде о Ларе главный герой был гордым и людей он совсем не любил и даже жестоко убил девушку, а Данко – человек, понимающий людей. О жил для них. Данко вырвал свое сердце и держал его в своих руках, и в этот момент я подумала: «Зачем живут люди? Ради чего?» На эти и другие вопросы ответ дает легенда. В наше время люди стали жестокими и неверными, живут только для себя. Но Данко дал мне понять, что есть люди добрые, живущие и для других, таких же, как они сами, людей. У Данко была отзывчивость, которой сейчас нет.
«Недавно я прочитала повесть Валентина Катаева «Белеет парус одинокий». Мне очень понравилась эта повесть. В ней рассказывается о мальчике Пете, который любил плавать по морю на пароходе, о его забавных приключениях в гимназии. А история с оценками мне больше всего понравилась. Петя так ждал своих оценок из гимназии в первые недели, а когда принес их домой, папа увидел одни лишь двойки. Но, несмотря на такие отметки, Петя был очень рад. Он бегал и прыгал по комнате, кричал: «Наконец-то мои собственные оценки». Вот именно этот эпизод меня и тронул. Я подумала: «Пете было все равно, какие оценки, главное, что оценки». Значит, у людей бывает такое, что для них неважен результат, а важно, чтобы мечта поскорей осуществилась. Именно это помог мне понять Петя. В этой повести много интересных моментов, над которыми можно задуматься и посмеяться. Я рассказала лишь об одном из них».
«Сильное потрясение я испытал, когда впервые влюбился. И мне впервые отказали. Ужасно хотелось выплакаться в плечо другу, который бы тебя понял и пожалел. Но такого человека не было, но был «Марбург». Пастернак меня понял. Прежде чем я понял его. В себе я, может быть, и разобрался бы. Но ощутить сопричастность природы, города, всего мира моим переживаниям, открыть в них поэзию – мне без Пастернака не удалось бы. Мучительный отказ любимой пробудил в Пастернаке шестое чувство – он увидел окружающую действительность другими глазами – глазами первооткрывателя. И он, и я ощутили себя «вторично рожденными». Пастернак – благодаря соединению с природными стихиями, я – благодаря «Марбургу».
«У нас в классе произошел спор по поводу Димы Сомова. («Чучело» В. Железникова). Что он за человек? Большинство считают, что он не стоит того, чтобы его защищать. Из-за его предательства и трусости Лене пришлось терпеть издевательства класса. Она спасает его от презрения и мести одноклассников и от того, что он сам в себе ненавидит и презирает – от трусости, слабости, малодушия. Вот это, по моему, – самое главное. Он не хотел быть предателем и трусом, ему было жутко и невыносимо все, что он делал. Он страдал от собственной низости. И это страдание искупает его вину. В этой борьбе с самим собой он похож на Печорина. И я разделяю веру Лены Бессольцевой в этого человека. Он в беде и достоин, чтобы ему протянули руку».
«Я недавно узнала, что во Франции, где любят Тургенева, поставлен памятник Муму. Не знаю, правда ли это? Но я бы поставила памятник скорее Герасиму. Изобразила бы его широко шагающим богатырем с мешком за плечами и с длинной палкой в руках, именно в том состоянии духа, когда он возвращается из Москвы в свою деревню. «Он шел, широко распахнулась его грудь, глаза жадно и прямо устремились вперед. Он торопился, как будто мать-старушка ждала его на родине, как будто она звала его к себе после долгого странствия на чужой стороне». Этот немой, обиженный судьбой и людьми человек, не согнулся от издевательств. Он выше и чище всех, кто его окружал. Для меня он пример величия души. И хотелось, чтобы взглянув на него, в каждом шевельнулось сердце и внутренний голос сказал бы: «Прости нас»».
«Я читала много книг. Но не дает мне уснуть одна: «Уроки французского». Это рассказ о том, чего ни потрогать, ни увидеть нельзя. Оно живет внутри и без него человек – не человек. И называется это «совесть». Она не дает успокоиться, она гложет, она терзает память. От нее не избавиться. Но именно она делает из человека человека, и подсказывает ему как надо жить, в каком направлении двигаться. В рассказе есть и голодная жизнь, и драки учеников, и азартные игры, и неприкаянность, и доброта, и душевность – все как в жизни перепутано – и хорошее и плохое. Но главным мотивом, который, как тихий звон струны, пронизывает весь рассказ, это мотив вины. Им рассказ начинается, им он и заканчивается. В начале – чувство вины ученика перед учителем. В конце – чувство вины учителя перед учеником. Этот рассказ надо читать вместе, и нам, и учителям, и может быть он поможет им – в нас, а нам – в них разглядеть не учеников и учителей, а живых людей».
«Меня просто потрясла судьба героини повести А. Алексина «Безумная Евдокия». Скажу честно, глядя на старомодных людей, я, как и Ольга, испытывала перед ними, отставшими от жизни, чувство превосходства, что ли. И вот мне стало стыдно. Стыдно за подобные мысли, а больше всего за то, что я, оказывается, совсем не верно думала о людях. Книга убедила меня, что быть такой не просто глупо, но подло. Я бы не задумалась над этим, не попадись мне эта книга».
«Когда я прочитала «Трень-брень» Радия Погодина, я неделю не могла прийти в себя. Я бродила по городу, и мне казалось, что вот-вот появится девчонка с рыжими волосами и скажет: «Я пришла»… Когда мне чего-то не хватает, я беру с полки любую книгу Радия Погодина и мне становится легче… Я не могу читать его книги спокойно. У меня возникает много-много самых прекрасных чувств.
«Повесть М.Имбрагимбекова «За все хорошее смерть» что-то перевернула во мне, заставила по-новому взглянуть на некоторые вещи, и, глядя на мальчишек из нашего класса, я думала о том, что прячется за их повседневной маской школьных забот, как бы повели себя эти люди в трудной ситуации. И с удивлением находила в них черты Сабира, Марата, Алика».
«Моя любимая книга – произведение Жорж Санд «Консуэло». Каждая боль, радость или неудача героини отражалась в моем сердце. Бедная девушка заставляет нас переживать с ней ее приключения. Сделать так, чтобы читатель все прочувствовал, мог только великий писатель. С замиранием сердца следишь за сюжетом. Слезы наворачиваются на глаза, когда Альберт умирает. Этот юноша полюбил Консуэло всей душой. Он мучился, страдал, любил и мечтал о счастье. Вместе с ним мы мучились, страдали, любили и мечтали. Конец книги очень печальный. Эта книга учит нас жить. Надо помогать людям, любить и быть верным клятве. Бедную Консуэло обманывали, но она не падала духом. И нам в любой ситуации надо владеть собой. Я очень советую прочитать эту книгу. Может быть вам станет грустно, но эта грусть говорит о многом хорошем в жизни.
«Когда мне было семь лет, мне на день рождения подарили одну книгу. Я начала ее рассматривать. На обложке было написано «Снежная королева». Огромные буквы блестели, как настоящее золото. Тут же нарисован хрустальный замок. Открыла обложку, а там кони бегут, только искры сверкают. Сзади карета. В карете в белом платье сидит Снежная королева. Я удивилась: «Откуда художник взял такие красивые краски?» Открыла саму сказку. Первая буква так разрисована, что нельзя оторваться. Много еще в книге таких букв, и каждая разрисована по-своему. Я так зачиталась, что не заметила, как наступил вечер…».
«Я прочитала книгу А.Лиханова «Мой генерал». Можно поверить, будто все происходило на самом деле. Вначале мне казалось очень забавным, что дедушка, который был генералом в отставке, мыл полы и пек пирожки, ходил в магазин за молоком. Было смешно, когда Антон с дедушкой поехали в Москву, и там к ним пришли дедушкины друзья со своими внуками, и тогда Антон своими словами начал описывать этих внуков. Но потом, когда дедушка умер, мне показалось это какой-то несправедливостью, потому что Антон со своим дедушкой только-только стали друзьями, они начали понимать, вместе терпеть горе и радость. И мне показалось, что с самого начала с дедушкой все обращались несправедливо. Я думаю, что будь ты даже президентом на пенсии, ты не должен сидеть сложа руки, а должен продвигаться вперед, как это делал Антошин дедушка!» (
«Произведения Анатолия Алексина мне нравятся с шестого класса, с тех пор, как я прочитал сборник «Коля пишет Оле, Оля пишет Коле». Меня удивило, что взрослый писатель так хорошо, правдиво рассказывает о жизни мальчишек и девчонок, знает об их мечтах и тайных желаниях. Мне захотелось прочитать что-то еще, и постепенно герои книжек Алексина стали для меня близкими и любимыми, хотя и жили они в далекое от меня время». ( «Из всех книг в мире я больше всего люблю «Тома Сойера». Эта книга сразу захватывает тебя: интересно, что будет с героями. Как я радовалась, что все счастливо окончилось. Я бы хотела иметь такого замечательного друга, как Том. С ним бы я покорила все земные вершины. Том – смелый, находчивый мальчишка. Он не маменькин сыночек, каких у нас много в классе. Мальчишки, читайте Марка Твена и будьте настоящими мужчинами!»
Вопросы и задания к разделу «Тайна читающего ребенка»
1. Сравните художественные впечатления детей XIX века с отзывами о прочитанном нынешних детей. Найдите общее и отличное. Объясните причины. 2. Во многих воспоминаниях писателей отмечается факт неоднократного перечитывания ими в детстве любимых произведений. Как вы это оцениваете? В чем смысл перечитывания художественных произведений? 3. Проследите проявление творческой натуры будущих писателей в их читательской реакции на художественные произведения. Систематизируйте эти проявления. 4. Как связаны между собой литературное и читательское творчество? 5. Чувство слова – как оно возникает и проявляется у разных читателей? Подтвердите примерами. 6. Как возникает и проявляется у детей интерес к личности автора художественного произведений? Приведите примеры. Было ли такое с вами? 7. Как читательское творчество персонажей (Чика, Жени, Никиты) помогает писателям Ф.Искандеру, Б.Пастернаку, А.Толстому раскрыть их характеры? 8. Мечты и чтение детей – как они связаны между собой? Приведите примеры. 9. Многие авторы отмечают наслаждение от чтения художественного произведения. Чем оно определяется? От чего зависит? 10. Как происходит в процессе чтения самопознание детей? Отчего оно зависит? 11. В какой взаимосвязи находятся эмоциональный и интеллектуальный резонансы ребенка в ответ на прочитанное? 12. Какое значение для восприятия имеет ассоциативная память? Приведите примеры установления связей в сознании ребенка в момент его чтения. 13. Каким образом восприятие проявляет личность читающего ребенка? 14. От каких факторов зависит влияние книги на ребенка? 15. Что дает косвенный жизненный опыт, приобретенный ребенком в процессе чтения, для реального опыта и как в свою очередь реальный опыт переживаний влияет на восприятие художественного произведения? 16. Проследите гамму психологических состояний человека в процессе чтения на примере восприятия Чиком «Песни о вещем Олеге» А.С.Пушкина. 17. В какой взаимосвязи находится фантазия читателя с его эмоциями? Подтвердите это примерами. 18. Говоря о своем юношеском восприятии персонажей Шиллера, Герцен отмечает, что он воспринимал их как живых людей, забывая, что это плод вымысла автора. В какой мере это явление типично для детского восприятия? В чем его плюсы и минусы? 19. Покажите на примере воспоминания Ю. Олеши, как неверная установка влияет на восприятие книги. 20. Как связаны между собой интериоризация (включение результатов восприятия читаемого в структуру внутренней жизни читателя) и экстериоризация – внешние действия по следам прочитанного?
Предметом тестирования читателей подростков в данном пособии является восприятие ими литературных произведений. Выбор этого предмета обусловлен уникальными возможностями восприятия художественной литературы затрагивать все струны души читателя. Диапазон тестирования в этом случае чрезвычайно широк – по существу, внутренний мир человека во всем его богатстве. Цель тестов – помочь подросткам оценить самим свои читательские качества и одновременно осознать себя как личность. Родителям тесты помогут задуматься над чтением своего ребенка, пристальней взглянуть на его взаимоотношения с книгой, оценить роль печатного слова в развитии его души. Интерпретация результатов по шкале значений определяется в данных тестах допущением, что восприятие
Знаете ли вы своего ребенка?
( для родителей младших школьников)
Каждый ребенок имеет свои творческие задатки. Наиболее полно они раскрываются при чтении художественной литературы. Как искусство слова она пробуждает воображение, обостряет чувства, активизирует ум, развивает ассоциативное мышление. Все эти качества, указывающие на творческую одаренность, имеют свои внешние проявления. Вот тут-то и может оказать услугу предлагаемый тест, рассчитанный на вашу наблюдательность за читающим ребенком. Тест состоит из 16 вопросов, каждый из которых имеет пару ответов. Поставьте знак + у того варианта ответа (рядом с буквой «А» или «Б»), который больше соответствует качеству чтения вашего ребенка.
1. Когда ваш ребенок научился читать? А. До школы Б. В школе 2. Какую литературу он предпочитает читать? А. Художественную Б. Научно-познавательную 3. Чтение для вашего ребенка процесс скорее: А. Эмоциональный или Б. Рациональный 4. Чтение вашего ребенка обычно: А. Целиком его захватывает, или Б. Он читает нехотя, часто отвлекаясь. 5. Бывало ли, что под влиянием чтения ваш ребенок: А. Пытался сам сочинить сказку, рассказ, стихотворение Б. Такого не бывало. 6. Играл ли он когда-нибудь в персонажей прочитанных книг? А. Да, играл. Б. Нет, такого не было. 7. Стимулировало ли чтение желание у ребенка что-либо нарисовать? А. Да, он часто рисует по следам прочитанного. Б. Такого стремления не замечалось. 8. Бывало ли, что он плакал над прочитанным? А. Да. Б. Нет. 9. Делится ли ваш ребенок с кем-нибудь своими впечатлениями о прочитанном? А. Да. Б. Нет. 10. Пересказывая прочитанное, ваш ребенок: А. Дополняет текст своими придумками, подробностями. Б. Точно придерживается прочитанного текста. 11. Следя за литературными конкурсами по радио или телевидению, ваш ребенок: А. Вместе с конкурсантами ищет ответа на поставленные вопросы. Б. Не пытается отвечать. 12. Выполняет творческие задания по литературе: А. Охотно. Б. Неохотно. 13. Перечитывает ли он свои любимые книги? А. Да, он любит это делать. Б. Находит, что это пустое занятие. 14. Рассуждая о жизненных явлениях, ваш ребенок: А. Нередко прибегает к литературным примерам, аналогиям, образам. Б. Никогда не ссылается на прочитанное. 15. Как он относится к языку и стилю читаемого произведения? А. Очень чутко реагирует. Б. Не обращает на это внимание. 16. Если ребенок ведет записи о прочитанном, то какой они носят характер? А. Выписывает поэтические описания, свои впечатления. Б. Записывает оригинальные мысли и необычные факты. Если знаков + больше около ответов «А», то значит ваш ребенок исключительно талантлив, у него явно выражены гуманитарные способности, он мыслит образами, картинами, ассоциациями, и вам надо подумать о том, как дальше организовать его чтение, чтобы развить его одаренность еще больше. Побуждайте его к устным и письменным высказываниям о прочитанном, к играм в персонажей, к рисункам и другим творческим работам по следам прочитанного, поощряйте его фантазии, вызванные книгой, позаботьтесь, чтобы в репертуар его чтения вошла классика детской литературы. Если знаков + у Вас больше возле ответов «Б», то ваш ребенок талантлив в другом отношении: у него познавательная направленность интересов, он склонен к точности в выражении мысли, к научному анализу явлений. Не исключая лучших художественных произведений из репертуара его чтения, вам надо позаботиться о подборе для него хороших научно-познавательных книг.
Ваш ребенок в зеркале чтения
(для родителей, чьи дети учатся в 5-8 классах)
Если вы хотите узнать, что значит для вашего ребенка чтение, какую роль играет оно в его жизни, попробуйте выбрать ответы на данные вопросы. Вы не только определите степень подготовленности вашего ребенка как читателя, но и сможете оценить свои способности, как руководителя чтения ваших детей.
Вопросы: 1. Часто ли вы читали вслух вашему ребенку, когда он еще не умел делать это сам? 2. Вспомните, легко ли вашему ребенку далось обучение чтению? 3. Постарайтесь определить интерес вашего ребенка к чтению по следующим критериям: 4. Наблюдая за читающим ребенком, у вас складывается впечатление, что: 5. Когда вы просите его пересказать прочитанное, он: 6. Если ваш ребенок занят чтением интересной книги, а по телевизору начались мультфильмы, какова его реакция: 7. Если у вашего ребенка есть своя книжная полка, попробуйте по ней определить круг его чтения: 8. На ваш взгляд, на чтение вашего ребенка преобладающее влияние оказывает: 9. Как он относится к изучаемым в школе произведениям: 10. Где ребенок берет книги для чтения: 11. Как вы сами оцениваете свои способности в руководстве чтением вашего ребенка: Результаты: 9-15. Внимание! Книга не входит в круг интересов вашего ребенка, более того, возможно, он испытывает отвращение, неприязнь к чтению, что скажется отрицательно на его развитии. Вероятно, вы очень мало побуждаете его к этому занятию. Попробуйте исправить ошибку, заинтересуйте его, почитайте с ним вместе, начинайте с легких произведений. И поговорите с ним о прочитанном – это сблизит вас. Проконсультируйтесь у детского библиотекаря. Он, наверняка, поможет вам и вашему сыну (дочери). 15-30. Ваш ребенок принадлежит к категории тех читателей, которые читают время от времени, в основном выбор их литературы определяется школой. Он может прочесть книгу по необходимости, но, к сожалению, потребности в самостоятельном чтении не испытывает. Чтение по принуждению приносит мало пользы. Только радостное возвышает душу. Поэтому больше говорите дома о книгах, расскажите о тех, которые вас лично взволновали, расскажите так, чтобы не прочитать их было просто невозможно. 31-49. По всей видимости, ваш ребенок любит читать и делает это с удовольствием. Круг его читательских интересов широк, книга для него – это средство познания мира и размышлений о жизни и самом себе. Он способен на правильный самостоятельный выбор литературы. За чтением этого ребенка не нужен контроль. Вы уже привили ему любовь к книге. Это вполне сформировавшийся читатель. Но общение с ним по поводу прочитанного никогда не будет для вас лишним. 50-56. Если ваш ребенок входит в эту небольшую группу читателей, то мы можем поздравить вас. Книга прочно вошла в жизнь вашего ребенка. Судя по всему, книга является членом вашей семьи. Ваш ребенок – одаренный читатель. Он не только много читает, но умеет по-настоящему воспринимать прочитанное. Кроме того, он обладает хорошей образной памятью и наделен фантазией. Но, будьте осторожнее, чтобы чтение не стало для него инобытием действительности, уводящем от реальности. Пусть чаще сопоставляет книгу с жизнью. Помогите ему в этом, не лишая радости свободного чтения.
Какой я читатель?
(для подростков 12-13 лет)
Поставь рядом с высказываниями знак «+» в том случае, если оно соответствует твоему мнению. Итак, какой я читатель: 1. Читаю быстро, «проглатываю» книги. 2. Читаю медленно, вчитываясь в каждое слово. 3. Читаю от случая к случаю любые книги, которые попадаются в руки. 4. Читаю с разбором, жалею время на ерунду. 5. Люблю читать для души, а не по указке кого-то. 6. Читаю по необходимости, чтобы выполнить задание. 7. Могу читать в любой обстановке, даже в шумной: увлекаюсь очень. 8. Вникаю в смысл книги только в тихой обстановке и при положительном внутреннем настрое. 9. Книгам не очень доверяю: ведь это вымысел. 10. Верю во все, что в книге происходит. 11. Нет ничего скучнее чтения. 12. Чтение для меня самое интересное занятие. 13. Я никогда не пытаюсь поставить себя на место героев книг. 14. Читая книгу, я готов мысленно сражаться и переживать за героя, как за себя. 15. Кто написал книгу – для меня не имеет никакого значения. 16. Выбирая книгу и читая, я всегда интересуюсь автором. 17. Я рассуждаю так: книга – книгой, а жизнь – жизнью. 18. Для меня хорошая книга – та же жизнь, которую я открываю и вместе с ней – открываю себя. 19. Чтобы быть читателем, не надо особого таланта – читай и все. 20. Быть хорошим читателем – это способность, которую надо развивать. Теперь сосчитай количество «+» в четных и нечетных высказываниях. Четные (количество «+») Нечетные (количество «+»). А вот и ключ к разгадке. Если четных плюсов больше, то ты читатель-романтик. Ты способен чужую жизнь почувствовать как свою. Ты способен задуматься не только над книгой, но и над самим собой. Ты открываешь мир книги, а он открывает тебя. Хорошо бы таких читателей было побольше. Если нечетных плюсов больше, то чтение для тебя далеко не на первом месте. Что-то другое занимает тебя больше. Надеемся, что, читая по необходимости, ты однажды увлечешься книгой и откроешь для себя новый мир образов, в котором захочется побывать вновь и вновь. Если у тебя равное количество четных и нечетных плюсов, ты читатель по настроению. Иногда ты жадно читаешь все подряд, иногда выбираешь что-то для души, но бывают моменты, когда ты подолгу не берешь книгу в руки. Тебе явно не хватает читающего приятеля, который бы тянул тебя с собой в библиотеку почаще.
1. Когда папа, мама или бабушка читали тебе вслух книгу и вы потом все вместе обсуждали ее, обменивались впечатлениями: смеялись, радовались или грустили вместе? 2. Возникало ли у тебя когда-нибудь желание после прочитанного что-то сделать собственными руками (нарисовать, вылепить, сочинить, разыграть сценку из произведения)? 3. Играл ли ты когда-нибудь, хотя бы мысленно в героев тех книг, которые читал (придумывал диалоги, действия, костюмы, декорации)? 4. Любишь ли ты рассказывать кому-либо о прочитанном? И слушать рассказ другого о книге? 5. Когда ты рассказываешь кому-нибудь о прочитанном, видоизменяешь ли текст (т.е. что-то добавляешь, что-то изменяешь, придумываешь) или точно придерживаешься того, как автор написал? 6. Бывало ли такое, что тебе хотелось плакать над книгой от жалости к герою. 7. Бывало ли такое с тобой, что тебя захватывало так, что ты забывал окружающий мир. 8. Узнавал ли ты когда-нибудь себя в прочитанной книге, свои переживания, черточки характера? 9. Бывало ли такое с тобой, что, прочитав книгу раз, ты тут же снова взялся ее перечитывать? 10. Хотелось ли тебе когда-нибудь прочитать то, что ты смотрел по телевизору? 12. Ценишь ли ты начитанных людей? 13. Возникло ли хоть раз у тебя желание поговорить о книге с ее автором? 14. Есть ли у тебя любимцы среди вымышленных героев? А теперь сосчитай все «да» и «нет» и послушай, что я скажу о тебе: Если ответов «Да» больше, чем «Нет», то за тебя можно порадоваться: ты нашел себя в чтении, а значит, ты на верном пути. Ты чувствующая и творческая личность. Ты интересный собеседник, тебе всегда есть о чем поговорить с приятелем и с родителями тоже – ведь у вас есть общие светлые воспоминания, когда вы все вместе погружались в мир образов и уносились в мечтах далеко. Если у тебя нет рядом приятеля, а родителей нет дома, то всегда найдутся те, с кем мысленно можно поговорить – твои любимые герои, встреча с которыми тебе доставит радость, стоит только взять книгу с полки, когда-то уже прочитанную тобой. Может быть, стоит найти новых друзей среди книг. И в радости и в горе они всегда будут с тобой. Если было больше ответов «Нет», то я тоже рада за тебя, ибо у тебя еще все впереди. Еще не попалась тебе та единственная книга, которая всколыхнула бы твою душу, заставила волноваться, вызвала радостное беспокойство, желание помечтать. Приглядись к начитанным людям: как много они знают, как многое могут рассказать. Они словно прожили не одну жизнь, а несколько – так богат опыт их переживаний. Если случится тебе быть одному, если друг покинет тебя, знай, что тебе на помощь могут придти те, кто жаждет с тобой подружиться: герои книг – твои сверстники и взрослые. Поройся на книжных полках библиотеки и, может быть, тебе повезет – ты найдешь книгу, написанную только для тебя.
Хочешь узнать о себе?
(для учащихся 7–8 классов)
Говорят, что чтение – лучший проявитель души. Так ли это? Проверь себя. Что главное для тебя в художественной литературе? Когда ты читаешь рассказ, повесть или роман, обращаешь ли внимание на описание природы или лирические отступления? Испытывал ли ты когда-нибудь при чтении эмоциональное потрясение? Радость или грусть? Когда ты читаешь, видишь ли все происходящее мысленным взором, слышишь ли звуки внутренним слухом? Какие персонажи тебя интересуют больше: супермены или такие же как ты сам? Представляешь ли ты себя во время чтения на месте литературных героев, сопереживаешь ли им? 7. Интересен ли тебе внутренний мир персонажей, их мысли, чувства, тайные намерения? Вызывает ли у тебя книга желание помечтать, пофантазировать, сочинить самому? Возникает ли у тебя потребность перечитать понравившуюся тебе книгу? Задумываешься ли ты над смыслом прочитанного произведения?
Ты ждешь от книги: Какое изречение тебе ближе: Понравившуюся тебе книгу ты читаешь: Замечаешь ли ты при чтении выразительность языка, особенности стиля автора?
Если ты набрал 35–42 баллов, то ты интересная личность. Ты наблюдателен, подмечаешь в человеке тонкости его поведения. Ты чувствителен и обладаешь богатым воображением. Ты склонен к рефлексии, т.е. любишь размышлять над жизнью. Книга помогает тебе узнавать себя и других. Именно на таких, как ты, и рассчитывает художник свои произведения. Если ты набрал 25–32 баллов, то ты всего скорее активная личность. Хотя и читаешь больше по необходимости, чем по зову души. Вчитываться в книгу тебе не хватает терпения, усидчивости, ты и в жизни не можешь похвастаться этими качествами. Анализировать прочитанное для тебя настоящая мука. Ты читаешь между делом, и только острые приключения могут тебя отвлечь от них. Страдания и переживания – не для тебя, но иногда ты сам себя не узнаешь и можешь увлечься и поплакать над книгой, и хочется тогда обнять весь мир. 14–22 баллов обозначают, что художественная литература, да и вообще искусство не занимает в твоей жизни сколько-нибудь значительного места. И чтение художественной литературы не считаешь серьезным делом, возможно, ты склонен к научному мышлению и по складу своему – рациональный деловой человек. Высокие материи тебя не увлекают. Хорошо бы тебе подружиться с читающим сверстником. Ученые говорят, что утрата интереса к чтению равносильна утрате счастья! Задумайся над этим.
Умеешь ли ты читать художественную литературу
(для старшеклассников)
Ты уже прочитал немало книг, и научных, и художественных. Уносился в другие миры, узнал жизни разных людей, решал научные проблемы, окунался в сложные области знаний. Замечал ли ты, что чтение художественной литературы отличается от чтения научно-познавательной книги? Задумывался ли над этой разницей? Оценивал ли себя как читателя? Вопросы теста организуют твою мысль в этом направлении. Прочти вопросы и отметь подходящие для тебя ответы. Быстро ли ты читаешь художественную литературу? В какой обстановке ты обычно читаешь книги? Перечитываешь ли ты книги? Интересует ли тебя внутренний мир героев книг? Включаешься ли эмоционально в написанное автором? Возникает ли у тебя образное представление читаемого? Соотносишь ли ты читаемое со своим личным жизненным опытом? Интересны ли тебе авторы художественных произведений как личности и художники? Пропускаешь ли ты описание природы? Придумываешь ли ты продолжение прочитанного?
А теперь подсчитай свои баллы: 10-15. Мы можем поздравить тебя – ты идеальный читатель: читатель-художник и мыслитель одновременно. Ты наблюдателен, эмоционален, способен к сопереживанию и мысленному перевоплощению. Ты чуток к внутреннему миру людей. У тебя богатое воображение и неординарное мышление. 15-25. У тебя есть определенный читательский талант. Может быть, тебе не хватает внимательности и более глубокого анализа прочитанного. Хотелось бы пожелать тебе хороших книг на твоем читательском пути, которые бы целиком, без остатка захватили тебя и вошли в твою жизнь навсегда. 26-30. Ты читаешь художественную литературу довольно поверхностно и с большей скоростью, чем научную. Очевидно, тебе еще не попалась книга, которая бы полностью погрузила в себя, заставила задуматься, вчитываться еще, еще раз. Сделай усилие – возьми в руки хотя бы небольшой рассказ и прочитай его, не пропустив ни одного слова, ловя между строк образ автора. Может быть, тебе откроется чудесный мир, полный жизни и красоты. Попробуй, ведь надо когда-то начать думать, чувствовать, страдать. Для этого и существует художественная литература.
Игры ориентированы не столько на проверку начитанности подростков, знаний ими литературных фактов, сколько на развитие качественной стороны восприятия: его полноты, глубины, оригинальности. Их цель – организовать художественное мышление читателей-детей, выработать умение вчитываться в произведение.
Конкурс на лучшего читателя художественного произведения
Требования к званию «Лучший читатель». Читатель должен проявить умения: - внимательно читать текст, находить существенное даже в мелочах, чувствовать образное слово; - фантазировать, выдумывать, находить ассоциации; - эмоционально воспринимать читаемое произведение, обладать широким спектром чувств; - проникать во внутренний мир персонажей, разбираться в их характерах; - читать «между строк», угадывать своеобразие личности автора; - видеть взаимосвязь в системе художественных образов; - соотносить читаемое со своим опытом жизни, включать прочитанное в контекст реальности. Названные умения и способности библиотекарь выявляет в процессе коллективного обсуждения конкретного произведения или игры «Путешествие вглубь строки». Возможна проверка этих качеств в индивидуальной работе с читателем. Оценка результатов: Лучшим читателем художественной литературы (или отдельного произведения) может быть назван тот, в ответах которого проявились оригинальность мышления, богатство фантазии, глубина размышлений, неординарность ассоциативных связей, широкая амплитуда чувств. Тем, кто проявил отдельные читательские качества, могут быть присвоены номинации: читатель-исследователь, читатель-художник, читатель-фантазер, читатель-философ, читатель-психолог, а также: самый внимательный, самый проницательный, самый чуткий. Такой конкурс никого из детей не оставит в обиде.
«Путешествие в глубь строки» (игра для подростков)
Игра организована в виде путешествия по одному маршруту. Каждая остановка маршрута – это проверка того или иного качества восприятия по критериям, соответствующим природе чтения художественной литературы как виду творчества. Вариант маршрута: 1. Залив созерцания (проверка образного мышления ребенка) 2. Бухта радости и светлой печали (проверка эмоционального резонанса читателя) 3. Мыс проникновения (проверка способности читателя проникать во внутренний мир персонажа и авторский подтекст) 4. Айсберг (проверка умения читателя чувствовать подтекст произведения) 5. Утес творчества и фантазий (проверка фантазии читателя) 6. Бухта важных мелочей (проверка тонкости восприятия, умения истолковывать мелочи и детали) 7. Пролив воспоминаний (проверка ассоциативного мышления читателя) 8. Риф самопознания (проверка способности перенести читаемое на себя). 9. Земля сущности (проверка способности целостного восприятия произведения). По результатам: Возможно номинации те же, что и на конкурсе «Лучший читатель художественной литературы»: читатель-фантазер, читатель-психолог, читатель-мыслитель и др.
Для чего ты читаешь?
(игра для подростков 12–13 лет)
Мотивация, или побудительные причины чтения, в значительной мере определяют результативность чтения, его влияние на личность. Опыт показывает, что подростки не всегда осознают мотивы своего чтения или же осознают очень обыденно. На вопросы: «Что дает тебе чтение?», «Зачем надо читать?», «Что побуждает тебя браться за художественную литературу?» – они дают часто стереотипные ответы: «Чтобы больше знать», «Чтобы быть умнее», «Чтобы лучше учиться», «Чтобы грамотнее писать» и т.п. Все они, как правило, утилитарны и не отражают подлинного назначения искусства слова влиять на сердца людей, возвышать потребности, содействовать духовному саморазвитию личности. Участие в игре, обмен мнениями со сверстниками о мотивах чтения, исключение из общего «банка» суждений – банальных и поверхностных, стимулирует осознание подростком сугубо личностных мотивов чтения, соответствующих природе художественной литературы, с ее гуманистическими, эстетическими, психологическими и иными ценностями. На листках бумаги в порядке нумерации дать не менее 5 кратких ответов на вопрос: «Для чего я читаю художественную литературу?» По окончании работы участники зачитывают свои ответы вслух и сверяют их с ответами других. Одинаковые вычеркиваются. Остаются не вычеркнутыми только оригинальные суждения. Авторам предоставляется слово для обоснования и защиты неповторяющихся ответов. Выигрывает тот, кто обладает наиболее оригинальной и самобытной мотивацией чтения и умением ее аргументировать и отстаивать. Осознание и расширение мотивационного поля чтения – выигрыш для всех.
1. «Чтение – лучшее средство от стандартизации и упрощения, свойственные нашему высокомашинизированному веку». Обоснуйте это высказывание Джона Голсуорси. 2. «Чтение есть посвящение, волшебный ключ, открывающий нам в глубине нас самих дверь обителей, куда мы иначе не сумели бы проникнуть») (Марсель Пруст). Объясните, каким образом это происходит? О каких обителях идет речь? 3. Из письма в редакцию газеты: «Каждый день слышу: книги – источник знаний, читай книги, люби чтение. Только и твердят. Не знаю, кому как, а мне все эти советы и рассуждения о роли книги сильно отдают нафталином. Ведь все вокруг изменилось. Появились новые средства информации, которые способны значительно лучше, чем книга, давать пищу для размышлений, знания, передавать опыт других. Телевизор переносит нас в любую точку земного шара, позволяет видеть и слышать, что там делается, приносит массу переживаний. Книга перед этим бледнеет, да еще и чтение требует раз в пять больше времени, чем просмотр телепередачи. Зрительный ряд, и звук, и цвет… все это сильнее действует и лучше запоминается». Разделяете ли вы точку зрения автора этого письма? Аргументируйте свою позицию. 4. Из письма в редакцию детской газеты: «Что-то разладилось в моей душе. Ссорюсь с подругами, ссорюсь с мамой. Бабушка говорит, что это пройдет. Она посоветовала мне больше читать, чаще ходить в театр, но мне кажется, она не права. Книги – книгами, театр-театром: а жизнь-жизнью, ведь правда?» Какой ответ вы могли бы дать автору этого письма – девочке семикласснице? Аргументируйте свою точку зрения. В чем вы находите сходство и различие книги и жизни? 5. Когда-то «Комсомольская правда» провела диспут вокруг письма девятиклассницы. Письмо содержало вопрос: «Зачем мне читать о Раскольникове? Ведь я не собираюсь убивать?». Ваш вариант ответа. 6. «Читая книгу – не нужно забывать прежде всего, что главная-то суть дела, самая суть полезности книги – не в ней, а в вас самих, дорогой читатель». Как вы понимаете эти слова Н.А.Рубакина? Аргументируйте свою точку зрения. 7. Дайте десять определений хорошего читателя. «Хороший читатель это тот, кто…» Обоснуйте свои ответы. 8. Из вопроса родителей: «Моя дочь увлеклась книгой Селинджера «Над пропастью во ржи». Прочитала раз, другой, третий. Говорит, что ничего в жизни лучше не читала. Я ей предложила целый перечень хороших книг, она ушла в библиотеку, но вернулась опять с книгой Селинджера. Прямо бред какой-то. Как мне к этому относиться? Как вывести ее из этой заколдованной точки?» Дайте родителям совет. В чем польза перечитывания? 9. «Моему сыну 15 лет. Самая пора заняться самообразованием. Мы с мужем составили ему список самых лучших книг, преимущественно классических, но он прочел одну и больше не хочет. Подумать только, он скоро кончит школу, а еще не слышал о Гомере! Что делать?» Ваш алгоритм профессионального действия. 10. «Моя семилетняя дочь прочитала сборник рассказов русских писателей. Почти над каждым рассказом плакала. Пришлось пойти на ложь, сказать, что гуттаперчевый мальчик остался жив, что письмо Ваньки Жукова дошло до дедушки, что Муму выплыла. Правильно ли я поступила?» Как бы вы ответили этой маме? В чем благотворность слез над вымыслом? 11. В рассказе А.Алексина «Неправда» есть ситуация, когда отец, узнав, что сын-подросток читает поверхностно, решил обязать его читать только по его совету, а потом устраивать экзамен: – Ты опять пропускаешь описание природы? – спросил отец. – Я ничего не пропускаю, - оправдывался Генка. – Не лги. Хуже всего, когда ты говоришь неправду. Ну с чем, например, здесь сравнивается запах первого снега?»… В чем несостоятельность этого диалога о прочитанном? Какие принципы общения здесь нарушены? 12. Отрывок из отзыва читателя-шестиклассника на книгу «Чучело»: «Книга мне очень понравилась. Читая ее, я сравнивал тот шестой с нашим классом. Думал, могут ли наши ребята совершить такое. Я всерьез задумался над смыслом книги. Читая книгу, я словно пережил то, что пережила Ленка. Некоторые ее фразы и высказывания я выписал и запомнил. Мне в ней особенно нравится то, что она не может и не хочет губить человека, даже если он виноват…» Какие качества личности читателя проявились в этом отзыве? 13. Из письма девочки 13 лет. «Я хочу рассказать об одной интересной книге – Евгений Шварц. «Сказки. Повести. Пьесы». Когда кончилась первая сказка, я даже не знала в первые минуты, где я сижу. Такая интересная была эта книга. Я читала дальше и дальше. И мне казалось, что весь мир изменился. И каждый предмет казался новым. И когда вышла из дома во двор, то наш дом казался просто золотым… Закончив книгу, мне хотелось ее читать заново». Объясните с точки зрения психологии чтения подобное влияние книги на ребенка. 14. В одной из книг К.Чуковский вспоминает эпизод о том, как он попросил однажды студентку пединститута, пришедшую к нему на экзамен, почитать вслух отрывок из «Былого и дум» Герцена. Ни о чем больше не спрашивая ее, только на основании ее чтения, он составил о ней как личности очень ясное представление. Как вы это объясните? Каким образом чтение высвечивает личность? 15. Тот же К.Чуковский вспоминает, как его когда-то выгнали из гимназии. Оказавшись без дела и скучая по товарищам, он от нечего делать взял в руки учебник, который в школе казался ему скучнейшим. Теперь же он не мог от него оторваться – таким он предстал увлекательным и интересным. Как вы объясните эту трансформацию отношения к книге? Каким образом ситуация чтения влияет на ее восприятие? 16. Сравните два текста об одном и том же. Первый из словаря: «Снег – твердые атмосферные осадки, выпадающие из облаков в виде снежинок и снежных кристаллов». Второй из рассказа А.Чехова «Припадок»: «Недавно шел первый снег, и все в природе находилось под властью этого молодого снега. В воздухе пахло снегом, под ногами мягко хрустел снег, земля, крыши, деревья, скамьи на бульварах – все было мягко, бело, молодо. И скамьи этого дома выглядели иначе, чем вчера, фонари горели ярче, воздух был прозрачней, экипажи стучали глуше, и в душу вместе со свежим, легким морозным воздухом просилось чувство, похожее на белый, молодой, пушистый снег». Спроецируйте эти тексты на читателя. На какие читательские качества рассчитаны они? Смоделируйте восприятие первого и второго. Выявите различие. 17. «…читая «Дон Кихота», я на каждой странице узнавал свои детские причуды и сразу же полюбил долговязого идальго, нервного рыцаря обманчивой, вечно ускользающей мечты. Я не довольствовался тем, что мне давала действительность, и видел в ней то, что мне хотелось видеть. Это исконное право детской души…» «Узнавание», о котором говорит Всеволод Рождественский, это, по мнению проф. А.Леонтьева, «как раз то, что наполняет наше общение с искусством самой полной мерой». Как вы думаете, почему? 18. Из реплик подростка в библиотеке: «Я не люблю читать, но приходится. Не хочется быть неучем. Да и грамотность мне не помешает в жизни, и перед товарищами при случае можно блеснуть ученой фразой». К какого рода мотивам чтения можно отнести обозначенные в этом суждении мотивы? Каких мотивов в нем не хватает? Перечислите. 19. «В его (Гоголя) пьесах все, что требуется актеру, написано, и потому там все, без исключения, важно, начиная от выразительнейших гоголевских ремарок и кончая знаками препинания, последовательностью слов в фразе, каждым многоточием, каждой паузой. Словом, нужно лишь правильно прочесть Гоголя – но какая бездна творческих барьеров заключена в этом «лишь!» О каких творческих барьерах чтения Гоголя говорит Игорь Ильинский? Обоснуйте и приведите примеры хотя бы одного. 20. «Когда дни начинают пылиться и краски блекнуть, я беру Грина. Я открываю его на любой странице, так весной протирают окна в доме. Все становится светлым, ярким, все снова таинственно волнует, как в детстве. Грин – один из немногих, кого следует иметь в походной аптечке против ожирения сердца и усталости, с ним можно ехать в Арктику и на целину, идти на свидание, он поэтичен, он мужественен». Как вы объясните такое «лечебное» влияние Грина?
Обсуждение литературного произведения – это организованный рядом проблемных вопросов устный обмен мнениями о нем, осуществляемый в процессе межличностного общения и духовного контакта читателей. Оно удовлетворяет потребности детей высказать свои впечатления о произведении, услышать суждения других, разобраться в существе поставленных в произведении вопросов. Обсуждение предполагает обдумывание произведения, проникновение в жизненные ситуации, изображенные писателями, соотнесение их с реальной жизнью, что требует от читателя умения представить себя на месте персонажа и с его позиции посмотреть на себя и окружающих. Цель коллективного диалога – обогатить его участников через включенность в систему художественных образов произведения чувственным и жизненным опытом других людей, расширить представление о человеческих судьбах, заглянуть в себя и окружающую действительность, решить ряд личностно значимых задач. В диалоге с другими, иногда в споре, происходит не простое потребление искусства и не «развивание» извне, а самостоятельное управление через реализацию читательского творчества своим собственным развитием. Выбор предлагаемых сказок для обсуждения с детьми не случаен. Родившись в разных странах и даже континентах, они несут общий факел света, человечности, духовной красоты, освещая путь к совершенствованию и любви. Все они обращены к зоркости сердца читателя. О каждой из них можно сказать то, что сказал когда-то Гоголь об Одиссее Гомера: «Эта книга обо всех, для всех и для каждого… Благоухающими устами поэзии навевается на души то, чего не внесешь в них никакими законами и никакой властью». Кто бы ни читал эти сказки, и стар и млад, он найдет в них свое. Но, прежде всего, они адресованы тем, чей жизненный путь только начинается. Встретившись в этих мудрых сказках с интересными судьбами, неординарными характерами, с духовным величием героев, подростки и в себе смогут открыть неисчерпаемый запас доброты и душевной красоты. Задача взрослого – помочь им в этом умело организованным диалогом.
Для обсуждения с младшими школьниками
Сказке австрийского писателя скоро будет 100 лет. Годы не состарили ее и новые поколения детей и взрослых черпают из нее мудрость, силу и доброту. Эта сказка о животных леса, о гармонии многообразия его обитателей, но не только о них. Ее аллегорический смысл вдумчивый читатель распространяет и на человеческую жизнь, ибо животные в ней разговаривают, рассуждают и чувствуют, как люди. Главный герой книги олень по имени Бемби. Его жизнь проходит перед нами от рождения до зрелости, от немощного существа, вдыхающего лишь тепло матери – до момента, когда он становится вождем – опытным, мудрым наставником для всего оленьего «племени». Он учит их силе и упорству жизни, способности защищаться и помогать друг другу. Чтобы учить других – надо было много пережить самому, изведать и любовь и ревность, счастье и горе, преодолеть страх и злобу, испытать одиночество и потерю близких и нести в новое поколение память рода. Пересказал эту грустную и одновременно жизнеутверждающую сказку и написал к ней предисловие известный русский писатель Юрий Нагибин – тонкий знаток природы. Он назвал свое предисловие «Воспитание сердца». Трудно представить, говорит он, чтобы молодой человек, узнавший историю Бемби, отнял жизнь у дышащего, радующегося солнцу существа, а тем более у человека. Однако мало «узнать», надо сопережить этому существу всей глубиной души и сделать на сердце зарубку: «Самое ценное в жизни – это сама жизнь: не губи ее». С читателями сказки полезно обсудить следующее: В своем отзыве о сказке третьеклассник из Петербурга написал, что иногда, как и Бемби, ему хочется прыгать, бегать и веселиться. Читая сказку, он вспоминал папу и маму. Он понял, что бывает очень грустно, как грустно, например, расставаться с жизнью падающим осенью с дерева листьям. И еще он сказал, что ему хочется вырасти таким же умным, мудрым и гордым, как Бемби. А какие у вас чувства вызвала сказка? Какие воспоминания, какие образы? Какие эпизоды сказки запомнились больше всего?
Сказка А.Волкова любима и читаема современными детьми. Их увлекает сюжет, полный приключений и волшебства. Вместе с героями – Элли, Тотошкой, Страшилой, Железным Дровосеком и Трусливым Львом, читатели попадают в волшебную страну с разнообразными злыми и добрыми чудовищами. Их интригует могущество властителя Изумрудного города, его таинственность и способность дать героям то, в чем они более всего нуждаются: Элли с Тотошкой жаждут попасть домой в родной Канзас, Страшила мечтает о мозгах, Железный Дровосек – о сердце, а Трусливый Лев – о бесстрашии. Следя за сюжетом, дети нередко не замечают главного – душевных качеств героев, их самоотверженности, взаимовыручки, которые противопоставлены в сказке волшебным силам. Этой идеей сказка А.Волкова отличается от ее американского первоисточника – сказки «Мудрец из страны Оз». На обсуждение этой идеи, выраженной в образах, и нацелены следующие вопросы: Сказка английского писателя «Мальчик-Звезда» – сказка о красивом мальчике, которому его красота принесла только зло, ибо он вырос себялюбивым, гордым и бездушным. Он рос приемным сыном в семье бедного лесоруба. Его красивая внешность покоряла людей и он, лишенный сострадания, превращал их в своих слуг. Он смотрел на них сверху вниз и кичился своим происхождением от Звезды. В своей агрессивности он дошел до того, что прогнал свою мать, которая в поисках сына несчастной нищенкой вошла в его дом. Этот момент стал переломным в его жизни. Он превратился в омерзительное существо, похожее на жабу и гадюку одновременно. И все, кто подчинялись ему до того, отвернулись от него. Он понял, что наказан за грехи и должен отыскать свою мать. Как скитальца, его продали в рабство к злому волшебнику, и он познал страшные издевательства, подобные тем, каким он, в облике красавца, подвергал других. Но эта сказка не только о расплате человека за причиненное зло. Прежде всего, она об искуплении вины и покаянии. И хотя сказка создана писателем в конце XIX века, она содержит вполне современные мысли о борьбе в человеке, в данном случае в ребенке, добра и зла, и конечной победе добра, полученной через страдания. Ее пафос – делай добро, даже в ущерб самому себе, и ты будешь прекрасен, и люди воздадут тебе должное. Прекрасное неотделимо от человечного. Осознать, конкретизировать и прочувствовать этот закон жизни помогут современным детям следующие вопросы:
Для обсуждения со старшими школьниками
Мир, изображенный в сказке, увиден в ней и глазами взрослого, и глазами ребенка одновременно. Детское мироощущение с его наивностью, чистотой, с прозорливым умением интуитивно проникать в сущность вещей и явлений, олицетворяется в образе Маленького принца – инопланетянина с «планетки» астериод Б-612, оказавшегося в пустыне Сахара на месте вынужденной посадки французского летчика. Взрослые с их прагматичностью, здравомыслием и самомнением показаны в лице делового человека, честолюбца, короля-повелителя, ученого географа и других. Симпатии автора явно на стороне детства. «Маленький принц» – уникальная сказка. Ее нельзя спутать ни с одной другой. В читательском отзыве школьницы на сказку читаем: «Эта сказка не похожа ни на одну, какую мне приходилось читать. С первых страниц она вызвала недоумение. Показалась какой-то нелепой и странной. Но чем дальше я читала ее, тем все больше за внешней несуразицей угадывалось доброе, чистое и мудрое сердце создателя. Поэзия сказки откроется лишь тому, кто увидит в ней больше, чем написано». Установка на восприятие сказки заключена в ребячьем рисунке «слона в удаве», внешне напоминающего «шляпу». Смысл рисунка – наглядное выражение центральной мысли произведения: «Самое главное то, чего не увидишь глазами». Писатель уверен: полагаться надо на зоркость сердца, а не глаз. То, что скрыто, и есть главное, которое каждый читатель в силу своего воображения и опыта поймет по-своему. В обсуждении произведения вряд ли нужно направлять мысль учащихся к точной, логически определенной очерченности сказочных образов. Лучше идти путем, подсказанным исследователем творчества Сент-Экзюпери М.Ваксмахером: «Аллегория сказки проста и необычайно многослойна. Ее не следует скрупулезно расшифровывать, ее нужно воспринимать целиком, залпом, сразу: мудрость ее намеков доходит через музыку слов, через мягкость переходов от шутки к раздумьям, от веселой улыбки к печальным воспоминаниям. Полутона эти тонки и улыбчивы, как изящные акварели, которыми украсил ее автор». Этому пути, подсказанному критиком, и следует логика предложенных вопросов для обсуждения. Как говорил великий американский фантаст Рэй Бредбери – «эта книга действует сразу в двух направлениях. Она сообщает мне чувство Полета и возвращает мне молодость». Чувство полета это путь к совершенствованию. Стая чаек, к которой принадлежал Джонатан, не знала этого чувства. Ей полет нужен был только для того, чтобы добывать себе пищу. «Каждая из птиц хитростью и силой пыталась урвать кусок пожирнее». Но чайки по имени Джонатан не было в этой Стае. Он не принял ее стереотипы: тренировался вдали от остальных, высоко над морем и берегом. Голодный, радостный, пытливый, он стремился к познанию своих собственных возможностей, к открытию нового, к свободе. Он установил мировой рекорд скорости полета для чаек, стал первой чайкой, научившейся выполнять фигуры высшего пилотажа. Это далось ему ценой огромных усилий. Много раз он хотел бросить свою затею и жить, как все, но какая-то внутренняя сила заставляла его вновь и вновь взмывать к небесам. Открыв в себе необозримые возможности, он хотел «заразить» этим стремлением и других. Но Стая посчитала его опыты позором для себя, попранием достоинства и обычаев Стаи. Даже родители не поняли его и недоумевали, почему он не похож на них. Джонатан стал изгнанником. Оставшись один, он не поник духом и продолжал совершенствовать свои полеты: научился спать в воздухе, не сбиваться с курса ночью, мог пролетать сотни миль от заката до восхода солнца, даже летать в перевернутом состоянии. Он понял, почему так коротка жизнь чаек: ее съедает скука, страх и злоба. Он открыл, что путь к продлению жизни – это путь к совершенству, к реализации своей сущности, к свободе мысли. Изгнанники не возвращаются: чайка, которая заговорит с изгнанником, сама становится изгнанницей. Таков закон Стаи. Но Джонатан вернулся. Любовь потянула его к родным. Чайки же отвернулись от него. Однако постепенно, одну за одной, стало, как магнитом, поворачивать в его сторону. Здесь было и любопытство, и признание, и желание следовать. Изгнанник стал наставником. Любовь оказалась способной преодолевать даже незыблемые законы и создавать свои. Вопросы к обсуждению:
Трагическая сказка «Русалочка» входит в рейтинг самых любимых сказок детей всего мира. Русалочка – младшая из шести дочерей морского царя. Когда ей исполнилось 15 лет, она получила разрешение отца подняться наверх, чтобы посмотреть на жизнь людей. От старших сестер и бабушки она много слышала о том, как живут люди, и завидовала им, что они, в отличие от русалок, имеют бессмертную душу. Всплыв на поверхность моря, она стала свидетельницей кораблекрушения и гибели принца, которого успела полюбить. Она сумела его спасти и вынести на берег. Любовь укрепила в ней мечту стать человеком. Заплатив непомерно высокую цену морской ведьме за осуществление мечты (она лишилась своего волшебного голоса, и каждый шаг ее прелестных ножек, выросших вместо хвоста, причинял ей нестерпимую боль), Русалочка получила возможность находиться рядом с принцем и надежду, что он женится на ней. Однако он, грезя о девушке, которая спасла его, принял за нее другую и женился на ней. Это означало для Русалочки гибель: она должна была превратиться в морскую пену. Но гибели могло бы не быть, если бы она воспользовалась данным ей шансом: пронзив сердце принца и окропив его кровью свои ножки, вновь стать русалкой. Но Русалочка во имя счастья принца предпочла умереть. Сказка заканчивается картиной, как из морской пены, в которую превратилась Русалочка, поднимается к небу ее светлая душа. Русалочка стала символом Дании. Ее душа увековечена в памятнике, установленном в порту Копенгагена.
Сказка выдающегося бразильского писателя – на первый взгляд не похожа ни на «Чайку по имени Джонатан…», ни на «Маленького принца». Но в то же время имеет с ними много общего. Это сказка о самых важных вопросах бытия, написанная в символической форме. Ключевое понятие, которое лежит в основе повествования о путешествиях пастуха Сантьяго, это понятие «Своя судьба», т.е. высшее предназначение, призвание человека на Земле. Каждый, кто начинает свой жизненный путь, не может не задуматься: Кто он? Зачем он? Где его место в жизни? Как найти это место? Как угадать его? Книга подсказывает: всякий раз, когда мы делаем что-то с радостью и удовлетворением, это означает, что мы следуем своей судьбе. Однако не всем это удается: мешают многие препятствия. Этот путь труден, – говорит писатель, – как и всякий другой, с той лишь разницей, что «там и будет сердце твое». И если человек захотел что-то очень сильно и извлек свои мечты со дна души, чтобы их осуществить, то вся вселенная будет способствовать тому, чтобы желаемое сбылось. Писатель говорит своим читателям: дерзайте по пути собственной судьбы, подсказанной сердцем. Как жить, каждый решит по-своему. Но прежде, чем принять или не принять его совет, стоит поразмыслить над вопросами, поставленными книгой: 1. 4.
Свою книгу, написанную в 1922 году, Александр Грин назвал феерией, т.е. сказочным, ярким, волшебным представлением, содержащим мощный нравственный потенциал. Произведение явилось для самого автора выражением тоски по несбывшемуся чуду, по счастью, той высокой и плодотворной тоски, какая, по замечанию К.Паустовского, создает путешественников, открывателей новых земель, мореплавателей и участников разнообразной и почти сказочной жизни. Сюжет этой книги прост. Девушка из рыбацкого поселка, поверив в сказку, рассказанную ей добрым человеком, стала грезить о необыкновенном моряке, который приплывет за нею на корабле с алыми парусами. И так сильна, так страстна ее мечта, что все сбывается. И необыкновенный юноша капитан и алые паруса. Важно заметить, что и сам капитан – мечтатель, чья мечта о море, о служении высокому сбылась. Сюжет книги ведут не просто мечтатели, которым судьба на блюдечке с золотой каемочкой преподносит желаемое, а люди деятельные, идущие на дерзновенные свершения для реализации своей мечты. Пленительная сказка Грина утверждает силу человеческого духа, любви к жизни, веру в то, что человек, в каких бы тяжких условиях не находился, в порыве к счастью способен своими руками совершать чудеса. Могут сказать некоторые, что время романтических мечтателей прошло, настало время для деловых людей. Однако «Алые паруса» и до сих пор подвигают людей к подвигу, к добру, к свершениям, ибо только в мечте возможна подлинная гармония и свобода творения. «Думаю, что «Алые паруса», - пишет школьница Лена Фрик из Ставрополя, – можно сравнивать с произведениями таких великих писателей, как Пушкин, Лермонтов, Толстой, т.е. с классикой… Ведь уже не одно десятилетие люди читают его. «Алые паруса» читали и современники Грина, читаем его сегодня и мы, и, несмотря на идущие годы, оно не стареет, не забывается людьми». Книга очищает душу и ее, как сказал Даниил Гранин, надо иметь каждому под рукой как лекарство в аптечке от бездушия, черствости и прагматизма.
Перечень вопросов для диалога:
Итак, восемь сказок, восемь жизненных уроков, восемь разных законов бытия. Они даны читателю не в виде готовых формул, а выстраданы через со-переживание, со-мыслье, со-творчество. Можно надеяться, что они останутся в памяти сердца участников обсуждения на долгие годы и в трудные минуты раздумий и колебаний подадут весть к принятию верного решения. Из множества мудрых сказок мы для примера выбрали именно эти. Но на их месте могли бы быть и другие, как авторские, написанные истинными гуманистами и их вдохновенным пером, так и народные, прошедшие сквозь века и сохранившие свое нетленное духовно-нравственное значение. Думаем, что библиотекари и другие руководители детского чтения вместе с детьми, сами найдут их и организуют обсуждение так, что оно зацепит за живое и введет книгу в духовный багаж читающей личности.
|
||
|