"Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков." - читать интересную книгу автора (Васильевский Василий Григорьевич)

II. Варяги, отправленные в Константинополь Владимиром, и первые свидетельства исландских саг о Норманнах, вступивших в варяжскую дружину

Первый из двух вышеозначенных пунктов, подлежащих здесь исследованию, состоит в том, что появление на страницах византийской истории имени Варангов объясняется прибытием в Царьград дружины, находившейся до тех пор на службе Киевских князей, в частности — Киевского князя Владимира; или, другими словами: первые Варанги в Константинополе суть те Варяги, которые были приведены Владимиром из-за моря, а потом, недовольные им, ушли в Царьград. Положение это основывается на сопоставлении двух явлений, связь между которыми открыта только комбинирующею силой ума известного и замечательного русского исследователя. В 980 году отправились из Киева в Византию Варяги; в 1034 году у византийских историков в первый раз упоминаются Варанги, до сих пор им неизвестные; следовательно, Византийцы узнали Варангов незадолго до 1034 года и всего скорее познакомились с ними в лице тех Варягов, о [182] прибытии которых в Константинополь мы имеем положительные /110/ сведения. Законность такого вывода и вообще такого приема в историческом исследовании не может быть отрицаема. Но к нему нужно прибегать только в том случае, когда нет никаких других прямых указаний, объясняющих вопрос более положительным образом, и особенно — когда ничего не противоречит выводу. Мы оставляем в стороне довольно насильственное понимание г. Гедеоновым первоначальной летописи. Услышав, что Ярополк убил Олега, Владимир бежал за море, то есть, по объяснению г. Гедеонова, не к Шведам, а, без сомнения, к своим западным однокровникам (на Балтийском поморье), быть может, в Юмну. Через два года он пришел с Варягами к Новугороду, при помощи их взял Киев; в его войске преобладал вендо-варяжский элемент (Отрывки, стр. 162). А между тем Варяги, отправившиеся в Константинополь, были Скандинавы. Такое довольно натянутое толкование находится в связи с теорией г. Гедеонова о призвании князей с Балтийского поморья, которая не подлежит здесь обсуждению. Наш вопрос состоит в том, существует ли действительно связь между рассказом первоначальной русской летописи, помещенным под 980 годом, и первым упоминанием Варангов у византийского писателя. В летописи мы читаем:

«Варязи (при помощи которых Владимир одержал верх над Ярополком и овладел Киевом) реша Володимеру: «се град наш; мы прияхом и, да хочем имати окуп на них по две гривне от человека». И рече им Володимер: «пождете, даже вы куны сберуть, за месяц». И ждаша месяць, и не дасть им, и реша Варязи: «сольстил еси нами, да покажи ны путь в Греки»; он же рече им: «идете». И избра от них мужи добры, смыслены и храбры, и раздая им грады; прочии же идоша Царюграду в Греки. И посла пред ними слы, глаголя сице царю: «се идуть к тебе Варязи, не мози их держати в граде, оли то створять ти зло, якоже и сде, но расточи я разно, а семо не пущай ни единого».

Сопоставляя это свидетельство с толкованием г. Гедеонова, заметим: [183]

Во-первых, на каком основании мы будем думать, что Византийский император не послушал данного ему совета? Само собою понятно, что летописец, кто бы он ни был, никак не имел в виду рассказывать о каких-либо бесплодных дипломатических сношениях Киева с Константинополем. Совет Владимира предполагает исполнение или даже есть только живая летописная (эпическая) форма для передачи факта, /111/ совершившегося в действительности. Варяги, отправившиеся из Киева в Византию, не остались в городе, не остались при дворе императора, следовательно, не сделались его телохранителями или лейб-гвардией, то есть, тем, чем, по общепринятому мнению, были Варанги в Византии. Они были рассеяны, расточены розно; следовательно, не могли образовать какого-либо отдельного военного корпуса.[5] Мы знаем, что действительно в Византии не всегда благосклонно принимали вооруженную толпу, приходившую из Киева. Пример Хрисохира известен и будет приведен ниже.

Во-вторых, мы можем обратить внимание и на то обстоятельство, что между 980 и 1034 годами приходится все-таки слишком значительный промежуток. С той поры, как Варанги в первый раз были упомянуты в византийской истории, они являются в ней беспрерывно, постоянно и довольно часто. Отчего нет никаких следов их существования в первые пятьдесят четыре, или, принимая в расчет и невизантийские источники, в первые тридцать лет их предполагаемого пребывания в Константинополе? Правда, византийские источники очень скудны именно за последние годы X столетия. Но они восполняются летописями армянскими, грузинскими, а потом южно-итальянскими, наконец, — исландскими сагами, обильным источником именно для истории Варягов и Варангов. [6] [184]

В-третьих, эти же самые исландские саги и опровергают окончательно мысль, пущенную в оборот г. Гедеоновым. Спешим, однако, заметить, что свидетельства исландских саг опровергают не только теорию г. Гедеонова о происхождении Византийских Варангов, но точно также и все возражения, сделанные на нее из противного лагеря, именно на основании исландских саг.

А. А. Куник, с некоторою резигнацией принявший многие из ударов (часто действительных, иногда мнимых), нанесенных норманнской теории автором «Отрывков о Варяжском вопросе», делает следующие замечания относительно византийских «гвардейских секироносцев»: «Относительно поездок в Византию надобно различать Шведов и Норвежцев строже, чем это делает г. Гедеонов. Первое известие о Шведах, явившихся в Византию, относится к 838 году, и даже г. Гедеонов допускает это, хотя и старается этот неудобный для него факт всячески перевернуть и перетолковать. А когда в первый раз прибыли в Византию Норвежцы? Едва ли раньше 934 года, когда Норвежец Эгиль титуловал себя предикатом foldv#228;ringi, a вернее 40 или 50 лет спустя. Северные саги, которые, по их содержанию, конечно, должно разделить на мифические, /112/ романические и более или менее исторические, толкуют об этом довольно определенно. Как известно, они почти никогда не показывают годов, а представляют только не прямые хронологические данные. Зато в них — мы имеем здесь в виду саги исторические — называется по имени множество Норвежцев и Исландцев с их родословными, которых древние Исландцы собрали огромную массу. Иной раз установить хронологию известий помогают также введенные в саги события нескандинавских стран. Таким путем можно дойти до того, что первые Норвежцы и Исландцы отправились в Византию для поступления в военную службу, по всей исторической вероятности (курсив подлинника), лишь по смерти Святослава (ум. 972). Первый император, упоминаемый в сагах, [185] есть Jon (то есть, Иоанн Цимисхий, ум. 10-го января 976 года) победитель Святослава. Чаще же стали такие поездки лишь с начала XI столетия, как прямо дает понять одна сага. Этим подрывается положение г. Гедеонова о вступлении (норвежских) V#228;ringjar в лейб-гвардию императоров». (Отрывки, стр. 223).

Но для того, чтобы сделаться Варангом, мало было приехать в Грецию, а нужно было вступить в военную службу, или даже, по общепринятому воззрению, в число телохранителей императора, в состав его лейб-гвардии. Известие Бертинских летописей о людях, посланных императором Феофилом к Людовику Благочестивому, которые называли себя #929;#959;с, a по расследовании оказались Шведами, совершенно не относится к вопросу о Византийских Варангах, ибо нигде не сказано, что это были Варанги. Далее, то, что Норвежец Эгиль титуловал себя в 934 году foldv#228;ringi, также нисколько не служит к опровержению г. Гедеонова. Это слово объяснено самим A. A. Куником на одной из предыдущих страниц его замечаний (стр. 219) и значит защитник наследственной земли (против несправедливого приговора суда), ruris defensor, vindex. Если скандинавское название Варягов и происходит от корня, означающего на северном языке защищать, оберегать, то это не значит, что для получения названия защитник (чего бы то ни было) необходимо было съездить в Византию. #913;, главное, зачем делать гадательные предположения, когда в сагах есть совершенно определенные указания о том, кто именно и когда именно был первым Норманном, вступившим в варяжскую дружину. Мы удивляемся, каким образом никто до сих пор не обратил внимания на следующее в высшей степени важное место в одной из /113/ древнейших и наиболее достоверных исторических саг:

«Когда Болле провел одну зиму в Дании, он решил отправиться в более отдаленные страны, и не прежде остановился в своем путешествии, чем прибыл в Миклагард (Византию); он провел там короткое время, как вступил в общество Вэрингов (= Варангов). У нас нет предания (нам не передано), чтобы кто-нибудь из Норманнов служил у Константинопольского императора прежде, [186] чем Болле, сын Болле. Он провел там много зим и во всех опасностях являлся храбрейшим и всегда между первыми; подлинно, Вэринги много ценили Болле, когда он жил в Константинополе». (Quumque Bollius in Dania transegisset, ad remotiores regiones adire paravit, hand itinere desistebat prius quam Miklagardum pervenisset; brevi ibi fuerat moratus, quum Vaeringiorum inivit societatem. Nec nobis quidem relatum est, Normannorum aliquem sub Constantinopolitano rege meruisse prius, quam Bollium Bollii filium. Multas ibi degit hyemes ac in omnibus periculis fortissimus est habitus, ac semper inter principes, ac magni sane Vaeringi Bollium existimavere, dum Constantinopoli moraretur).

Это читается в Лаксдэльской саге (Laxdaela-Saga. Historia de rebus gestis Laxdolensium. Ex mss. leg. Arn. Magn. cum interpretatione latina et cet. Hafuiae, 1827), стр. 315. Лаксдэльская сага записана, как полагают, в начале XIII столетия; следовательно, по времени записания она не принадлежит к самым древним, но события, в ней описываемые, оканчиваются около половины XI века.[7] Таким образом, она, подобно всем другим сагам, довольно долго сохранялась в устном предании. Вопрос о том, в какой степени первая письменная редакция сохранила подлинный устный текст саги, для нас пока не имеет никакой важности. Если замечание о том, что Болле Боллесон был первым Норманном, вступившим в военную службу к Византийскому императору, сделано только при письменной редакции, то это будет значить, что в начале XIII века, то есть, во времена Снорри Стурлесона — когда последний кульминационный пункт своеобразного исторического /114/ творчества в Исландии уже завершился — не было известно ни [187] одной саги, которая говорила бы о более ранней службе Норманнов-Скандинавов в Византии.

К какому же времени относится вступление Болле Боллесона в общество Варангов? Решить этот вопрос не трудно, потому что лица, действующие в Лаксдэльской саге, не только встречаются в других исторических сагах, но упоминаются также у Ape Фроди, первого исландского летописца, то есть, суть лица вполне исторические. Отец первого Византийского Варанга из Норманнов, по имени Болле, есть одно из таких лиц, упоминаемых в летописи; другой герой саги, Киартан, не только появляется во всех рассказах о стремлениях короля Олафа Тригвасона обратить Исландию в христианство, но даже его гробница с руническою надписью сохранилась до нашего времени. Болле отец, по летописи, был убит в 1007 году, а только после его смерти родился его сын, Болле младший или Боллесон. Двенадцати лет, по саге, он предпринимает исполнить долг мести за своего отца (1018 г.), но потерпел неудачу. Потом он женился и только после этого отправился в далекие страны, сначала в Данию, а потом в Константинополь. Итак, первый Норманн явился в числе Варангов никак не ранее 1020 года, а, по-видимому, после 1023 или даже 1026 года. О путешествии Болле Боллесона говорится после рассказа о гибели Торкеля Ейольфсона, что относится к одному из сейчас означенных годов.[8] [188]

Такому заключению, по-видимому, противоречит упоминание Вэрингов в двух других исторических сагах, считаемых самыми древними — как на основании их содержания, так и по времени письменной редакции, относящейся к первой половине XII-го века.[9] Это суть: 1) сага о Вига-Стире и 2) сага о битве на поле (auf der Heide) или Heidharv#237;ga-Saga. В первой является на сцену Гест, сын Торгалла (Th#243;rhall); убив Стира (1007 г.), одного из старшин или князьков Исландских, он удаляется из опасения мести сначала в Норвегию, а потом в Миклагард, где поступает в число Вэрингов. Здесь находит его сын Стира, Торстейн (Thorstein), застает его во время игр среди Вэрингов и бросается на /115/ него с мечом в руках, и т. д.[10] Событие должно относиться [189] к 1011 году, и, следовательно, сказание о Стире противоречит прямому свидетельству Лаксдэльской саги о первом Норманне в Византийской гвардии. Но весьма легко решить, на которой стороне находится большая достоверность. Подлинная первоначальная рукопись Вига-Стировой саги и единственный список с нее, сделанный для Арна Магнусона (Ami Magnusson), сгорели при Копенгагенском пожаре 1728 года. В нынешнем своем виде сага восстановлена по памяти переписчиком Арна Магнусона.[11] Понятно, что при этом не могли вполне удержаться все подлинные выражения саги, и легко могли явиться прибавки, особенно под влиянием знакомства с другими сагами. Путешествие в Царьград и вступление в варяжскую дружину Византийского царя самая обычная черта в позднейших сагах; она легко могла попасть из них чрез посредство такого позднего редактора и в Вига-Стирову сагу. Между тем не всегда нужно было ездить в Византию, чтобы сделаться Варангом: в начале XI века для этого можно было ограничиться Киевом или вообще Русскою землей.

He совсем верно утверждают, что Норманны, служившие у Русских князей, никогда в северных сагах не называются Вэрингами. В Гейдар Вига — саге, которая составляет продолжение Вига-Стировой, но по времени записания даже древнее ее и сохранилась в очень хорошей рукописи до нашего времени,[12] рассказывается о Вига-Барди, что он, изгнанный судом из своей родины, т. е. Исландии, после нескольких скитаний, прибыл с женою в Галогаланд (Halogaland), то есть, в северо-западную приморскую окраину Норвегии. Здесь он поссорился с женой и опять пустился путешествовать. «Он не /116/[190] оставил своего пути, пока не прибыл в Гардарики; и сделался там наемником, и был там с Вэрингами, и все Норманны высоко чтили его и вошли с ним в дружбу» (Islendinga Sogur II, 394: Kom #237; Gardar#237;ki, ok gekk thar #225; m#225;la ok var thar medh Vaer#237;ngium, ok th#243;tti #246;llum Nordhmonnum mikils um hann vert, ok h#246;fdhu hann #237; kaerleikum medh ser).[13]

Ясное дело, что здесь идет речь о Русских Варягах, о Варягах, находящихся в Гардарике; напрасно, стало быть, помещают (Гопф и сам Конрад Маурер) Вига-Стира в число Византийских Варангов. Но если б это и было основательно, то и тогда прямое свидетельство Лаксдэльской саги не потеряет своего значения. События, рассказываемые Гейдар Вига — сагой, относятся к началу XI-го столетия; эпоха битвы, от которой произошло самое название саги, определяется летописными показаниями 1013 годом, а по другим сагам битва произошла в 1014 или даже в 1015 году.[14] Между сражением и судебным приговором, произнесенным против Вига-Барди, находится значительный промежуток времени, так что варяжская служба нашего героя падает к 1020 годам, а с точностью не может быть определена хронологически. По свидетельству ученых издателей подлинной саги, она кончается 1025 годом, а последнее событие, в ней рассказанное, есть именно смерть Барди, павшего в битве после трехлетней службы в Вэрингах.

Третья сага, упоминающая о Вэрингах, есть Ньялова сага (Niala или Nials-Saga). По Мюллеру и Росселету, она записана в первой половине XII века, и события, составляющие ее содержание, относятся к началу XI века и оканчиваются приблизительно 1017 годом. Нужно, однако, думать, что мы имеем сагу не в том виде, как она была первоначально записана, а переработке гораздо более позднего времени.[15] Здесь идет [191] речь о Норманне (Исландце) Колскегге: «Он отправился в Данию и поступил на службу к королю Дании Свену Двойнобородому (tjuguskegg, furcibarbus) и здесь пользовался большим /117/ почетом. В Дании Колскегг принял крещение, но не поселился там окончательно, а пошел на восток, в Московию (sic), и провел там одну зиму. Вскоре он отправился оттуда в Константинополь и начал там служить наемником. Последний слух, принесенныйонем, был тот, что он там соединился браком и, поставленный во главе стражей царства, остался там до последнего дня: и здесь упоминание о нем заключается». (Jam de Kolskeggo memorandum est — Daniam orientem versus profectum se regi Danorum Sveini furcibarbo commendasse… Moscoviam ad orientem versus petiit… mox inde Constantinopolim profectus ibi stipendia coepit facere. Novissima de illo fama tulerat, illic matrimonio junctum et custodibus regni praefectum, ad supremam diem permansisse: atque hic mentio ejus clauditur. — Historia Niali et filiorum latine reddita. Hafniae, 1809, p. 256 sq.).

Мы можем принять рассказ о Колскегге за вполне достоверный, предполагая, что в оригинале вместо Московии читалось Гардарика,[16] и что указание на последний слух о судьбе Колскегга принадлежит не иначе как современнику. Но на первый взгляд, очевидно, что таким образом известие о службе Колскегга среди Варангов (ибо они, конечно, разумеются под custodes regni) несколько выходит из рамки повествования, ограничиваемого 1017 годом, и будет относиться, по крайней мере, к двадцатым годам XI столетия.[17] [192]

В Hallfredhar-Saga мы читаем о Грисе Сэмингссоне (Griss Saemingsson): «Есть человек, называемый Грис, сын Сэминга, мой приятель и живет в Гейтаскарде в Длинной долине (Langadal); он был в Миклагарде и собрал там большие почести; он — богатый человек и у него много друзей» (Forns#246;gur изд. Vigfusson и Mobius, Leipzig 1860, стр. 88).

Грис Сэмингссон жил также в начале XI столетия, подобно Болле Боллесопу и Колскеггу; потому нет никакой нужды пускаться в хронологические соображения о том, не поступил ли он в Варанги ранее Боллесона.[18] Сверх того, в саге даже и не утверждается прямо, что он служил в наемной византийской дружине.

Что же касается Греттировой саги (Grettis-saga, Grettla по имени Скальда Греттира) и до Вэрингов, в ней упоминаемых, то здесь пока не время говорить о них. Торбиорн Онгул и его товарищи суть уже современники Гаральда Гардраде, в одно с ним время служат византийскому царю или царице: /118/ следовательно, они вступили в число Варангов позднее вышеозначенных Исландцев [19] В саге прямо сказано, что Онгул (Aungul) и Дромунд пришли в Миклагард тогда, когда уже был большой прилив туда северных людей, и именно при Михаиле Каталаке (то есть, Калафате). (См. Grettla-saga ved S. Magnussen, Kjobenh. 185 2. ‹Критический текст дал Boer 1900 (Altnord. Sagabibl. VII), гл. 86 p. 294 sq.› Cp. M#252;ller-Lachmann I, 189).

После этого мы имеем полное право утверждать, что исландские саги не подтверждают предположение, высказанное г. [193] Гедеоновым и потом принятое другими. Первые Норманны, служащие в византийской гвардии и носящие имя Варягов, не были Варяги — Скандинавы, ушедшие в 980 году из Киева, а другие, отправившиеся туда позднее и нам известные поименно.[20]

Нельзя, однако, оставить без внимания следующего соображения, подсказываемого некоторыми выражениями в приведенных выше отрывках. Норманны, приходящие из Норвегии и Исландии, как будто отличаются от других Варягов или Варангов. Варяжская дружина, как на Руси, так и в Миклагарде существует ранее их, ранее Болле Боллесона и ранее Вига-Стира. И. Олафсон, вышеупомянутый переписчик и воссоздатель Вига-Стировой саги, отметил старинные выражения и обороты, в ней встречавшиеся. В его эксцерптах прямо замечено, что в подлинной саге Норманны часто отличались от Вэрингов (Saepius eru Nordhmenn distingueradir fr#225; Vaer#237;ngjum. Islendinga S#246;gur, II, 481).

Из кого же состояла варяжская дружина в Цареграде по вступлении в нее Норвежцев, и кто составлял варяжскую дружину на Руси помимо Норманнов?

Ответ на это может быть двоякий. Норманисты должны сказать, что и здесь и там это были Шведы, то есть, что когда исландская сага говорит о первом Норманне, вступившем в общество Варягов, и когда она отличает в русской варяжской дружине, как особую составную часть, Норманнов, то при этом под Норманнами она разумеет только Норвежцев, живущих на самом полуострове и в Исландии, [194] выключая отсюда Шведов. Шведы, следовательно, могли и ранее быть Варангами в Константинополе, точно так, как на Руси они были долго первыми и единственными Варягами. Мы думаем, что такое положение будет очень трудно доказать. Выражение «Нордманны, Nordhmenn» в сагах употребляется в двояком значении. В первом, обширном значении оно обнимает не только всех жителей Скандинавского полуострова, но /119/ также Датчан и, само собою, разумеется, Исландцев. Когда нужно, несомненно, и ясно отличить между Норманнами Норвежца, тогда в сагах употребляются выражения: Austraenn или Noregsmenn. Второе, более тесное значение слова Норманн, или, собственно, nordhmadhur, norraenn, действительно, исключает Датчан, Шведов и Готов, но оно исключает также и всех людей Норвежского племени, поселившихся вне Норвегии, то есть, между прочим, Исландцев [а означает одних жителей Норвегии]. [21] Ясно, что в этом втором значении слово Норманн не могли быть приложено к Болле Боллесону, родившемуся в Исландии и отправившемуся в Византию из Дании. Следовательно, выражение Норманны в Лаксдэльской саге мы должны принимать в широком значении. Болле был первый скандинавский Норманн, вступивший в варяжскую дружину. Притом с предполагаемым нами нормано-шведским толкованием мы все-таки недалеко уйдем в византийской истории варяжского военного корпуса. Все-таки останется несомненным, что этот корпус является в Константинополе очень поздно, на глазах вполне ясной истории, которая и отмечает Шведов в составе Варангов, как скоро они в нем оказались (Шведы упоминаются в числе Варангов, но только несколько позднее и на ряду с другими — в саге об Олафе Святом и о Гаральде). [22] [195]

После этого нам понятно будет, почему даже в /120/ исландских сагах Норманны XI столетия, приходящие на службу Русского князя, «отличаются» от прочих Варягов.

Обращаясь к Византийским Варангам, мы заранее можем высказать ожидание, что и там нас встретит такое же явление, то есть, что и византийский военный корпус Варангов вовсе не состоял из одних только Норманнов — Скандинавов, даже, быть может, Норманны составляли небольшую его долю. Теперь для нас всего важнее то, что Норманны, то есть, Исландцы, Норвежцы, а потом Шведы, вступают в Константинополь уже в готовое «Варяжское общество». Вопрос, поставленный в начале главы, остается пока не решенным. Мы не приняли сопоставления, сделанного г. Гедеоновым, между Варягами, отправившимися из Киева в 980 году, и Византийскими Варангами 1034 года, — на том преимущественно основании, что этих Варягов г. Гедеонов считает Норманнами, а Норманны появились в составе византийской варяжской дружины гораздо позднее 980 года: мы определенно знаем, когда именно. Но если Варяги существуют в Константинополе ранее 1020 года, ранее первого появления среди них Норманнов, то, во-первых, кто-же они были? — а во-вторых, и это для нас теперь главное, когда-же был сформирован знаменитый варяжский корпус в Византии? Можно, конечно, оставить объяснение г. Гедеонова, подвергнув оное небольшому видоизменению. Варяги, отправившиеся в 980 году из Киева в Царьград, не были Норманны, а или те самые Венды-Славяне, которые, /121/ по теории г. Гедеонова, в сущности, и были настоящими и основными Варягами, или просто Русские — Славяне, без сомнения, также вступавшие в Киевскую варяжскую дружину. Но мы уже указали трудности, какие встретит такое толкование. Нужно будет предполагать, что Василий II не послушался совета, поданного Киевским князем. Нужно будет доказывать, что именно Варяги — пришельцы, которые все-таки были в Киевской варяжской дружине и, по-видимому, только что приведены были Владимиром из-за моря, остались на Руси, а ушли свои Русские, которым приходилось расстаться с родиной. Можно здесь прибавить и еще одно соображение, помимо других, которые пусть [196] лучше подразумеваются. В 988 году Русский князь Владимир находился в открытой вражде с Византийской империей; взятие в этом году Херсона известно как из русской летописи, так равно из византийских источников (Лев Диакон). [23] Что же в этом году сделалось с отрядом Варангов, находившимся Византии и состоявшим исключительно из Русских? После, при подобных случаях, отправляли Варангов подальше из Константинополя: но мы не видим, чтобы в 988 году была принята такая мера. Правда, можно заметить, что в 988 году Русские не угрожали самому Константинополю, как это было в том нашествии, которое мы подразумеваем. Но, во всяком случае, есть очень ясные указания, что зимой 987–988 годов не было в Цареграде Русских, а если они здесь явились в продолжение года, то это были не прежние и старые пришельцы, а новые. Именно после взятия Херсона и после женитьбы Владимира на греческой царевне Анне Русские в Византии являются вновь, после перерыва, бывшего следствием Болгарской войны Святослава. Наши русские историки и ученые разыскатели, гоняясь иногда за призраками, пропустили и пропускают без внимания факт громаднейшей важности в истории не только русской, но и всего севера. Этот факт мы выражаем надписанием следующей главы нашего исследования.