"Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков." - читать интересную книгу автора (Васильевский Василий Григорьевич)

VII. Действительная история Гаральда и его Вэрингов в Константинополе

Сага о Гаральде начинается рассказом о битве при Стикклестаде, в которой был убит брат его Олаф (1030 г.). По свидетельству скальда Бёльверка, на «следующий год» Гаральд нашел себе убежище в Гардарике, то есть, на Руси, и здесь, как свидетельствует другой скальд — Тиодольф, принимал участие в битвах и походах Русского князя, между прочим, сражался с Ляхами (Laesir). Из русской летописи известно, что действительно в 1031 году Ярослав [A.V.2] ходил на Ляхов и взял Червенские города. Затем, через несколько времени, Гаральд с своими норвежскими спутниками ушел в Миклагард.

В большей части редакций (Hrokkinskinna, Flateyjarb#243;k, Morkinskinna) скандинавские искатели приключений отправляются в Константинополь далеким окольным путем чрез земли Вендов (прибалтийских Славян), через Саксонию, Францию, землю Лангобардов, Рим и Апулию, и потом вступают в службу в Миклагарде.

Но какая нужда была, отправляясь из Киева, делать такой длинный круг? В XI веке Черное море носило имя Русского, вероятно — не потому, что Русские по нему не плавали. Известие /425/ уже само по себе не внушает доверия, и спрашивается только, на чем оно основано?

В подтверждение такого длинного путешествия сага приводит несколько стихов скальда Иллуге Бриндальского, где сказано только, что его господин (Гаральд) часто сражался до свету с Франками при городе девы (at by sn#243;tar), и два стиха [259] скальда Тиодольфа, которые гласят, что «Гаральд с (мужественным) духом прошел землю Лангобардов»:

S#225; er vidh lund #225; landi

Langbardha redh ganga.

Ясное дело, что скальды в этих стихах, приведенных как единственное доказательство странного факта, вовсе не говорят того, что утверждает сага. Если мы примем комбинацию, ею предлагаемую, то будем даже поставлены в необходимость допустить самые невероятные вещи: именно, что изгнанник — норвежский принц оружием проложил себе дорогу чрез Францию и Ломбардию, дабы достигнуть южной Италии. Скальд говорит, что Гаральд сражался с Франками: он действительно мог с ними сражаться, после того, как уже поступил в службу византийского императора. Под Франками скальд, конечно, разумел Французских Норманнов, которые во время Гаральда овладели византийской частью Италии; в борьбе с ними Гаральд действительно участвовал. Лангобардия Тиодольфа есть равным образом Лангобардия византийская, то есть, старая Лангобардская земля, иначе Апулия и Калабрия (ср. Cedren. II, 514, 525). Гаральд сражался с Франками и был в земле Лангобардской не на пути в Миклагард, а прибыл сюда из Миклагарда вместе с византийскою армией, отправленной против Франков.

He только нет никакой нужды предполагать, что Гаральд прибыл в Грецию не прямо из России, но напротив, именно это говорит более древняя редакция саги (Heimskringla) — на основании, по-видимому, стихов скальда Бёльверка, описавшего морское путешествие Гаральда и прибытие его в Константинопольскую гавань.

Всего вероятнее, что Гаральд, прибывший из России, при вступлении в византийскую службу присоединился вместе со своими спутниками к тому большому русскому корпусу, существование которого нам известно, и который около 1033 года действовал в Малой Азии. Это нам кажется вероятным a priori, но это же следует из современной поэзии скальдов, /426/ хотя сага косвенно утверждает совершенно противное. [260]

Heimskringla и все другие подробные редакции приводят восемь стихов скальда Тиодольфа:

«Юноша, ненавистник змеиной руды (золота, то есть, щедрый, расточительный), наподобие красного пламени, подвергал себя опасностям; могут быть названы восемь десятков городов, взятых в земле Сарацинской, прежде чем страшный Сарацинам собиратель войска, покрытый щитом, отправился совершать игру Гильды (то есть, воевать) в равнине Сицилийской».

(Segja m#225; tekna #243;tta togu borga #225; Serklandi, #225;dhr herskordhudhr gekk — Sikileyju: слова поставлены по порядку естественной конструкции. Союз #225;dhr в одном латинском переводе передан ante quam — ibat; в другом — quo facto).

Итак, прежде чем Гаральд появился в Сицилии, он воевал с Сарацинами где-то в другом месте, и там, при его участии, взяты были 80 городов. Сага во всех своих редакциях представляет дело совершенно наоборот. [59] Из Сицилии, куда он прибыл с Гирги (то есть, с Георгием Маниаком) прямо из Константинополя и непосредственно после вступления в Вэринги, Гаральд переправился в Сарацинскую землю, под которою слагатель саги разумел Африку, и взял в ней 80 городов. Только монах Теодорик (1176–1188 гг.) [60] ставит подвиги Гаральда в другом порядке, более согласно с точным смыслом стихов скальда Тиодольфа:

«Iste Haraldus in adolescentia sua multa strenue gesserat, subvertendo plurimas civitates paganorum (80 городов?) magnasque pecunias auferendo in Ruscia, in Aethiopia, quam nos materna lingua Blaland vocamus; inde Hierosolymam profectus est, ubique famosus et victoriosus. Postea peragrata Sicilia, magnaque pecunia ab id locorum extorta venit Constantinopolim ibique apud imperatorem accusatus, inflicta eidem imperatori satis probrosa ignominia, inopinabili fuga elapsus est». [261]

Здесь пропущена Серкландия — страна Сарацинская, но, во всяком случае, Сицилия выдается вовсе не первоначальным местом подвигов Гаральда, как это делается в саге.

Откуда происходит такое противоречие между источниками первоначальными и сагой, их истолковательницей?

Под Сарацинской землею сага разумеет Африку, как это прямо объяснено в Heimskringla и Morkinskinna: «Affr#237;k#225;, er Vaeringjar kalla Serkland», Африка, которую Вэриyги называли Серкландией. He знаем, какие Вэринги называли Серкландией Африку, но смело утверждаем, что скальды не только могли разуметь, но и действительно разумели под этим названием нечто другое, куда можно было достигнуть, минуя Сицилию.

В географическом трактате исландского аббата Николая, относимом к половине XII века, следовательно, гораздо более близком по времени к скальдам Гаральда, при описании Азии говорится, что третья река, вытекающая из Рая, называется Тигром и течет по Серкландии: Tigris — fellr of Serkland (Antiquites Russes II, 400). В одной редакции позднейших исландских летописей говорится, что Ираклий, император византийский, принес в Миклагард крест Господа из Серкландии (ibid. II, 373). В словаре Клизби-Вигфуссона указано, что слово Serkir, или Сарацины, при переводе древних латинских писателей ставится там, где в подлиннике стоят Ассириане или Вавилоняне. В саге об Александре, перешедшей и на север, Серками (Serkir) называются Персы. Серкир равняется византийскому #931;#945;#961;#945;#954;#951;#957;#959;#943;, Сарацины, и обозначает, как у средневековых писателей иных литератур, Сарацин вообще, то есть, магометан или Арабов, другими словами, обитателей Халифата и областей, ему подвластных. Следовательно, под Серклаудией не было никакой необходимости разуметь именно Африку, а можно было понимать Сарацинские земли в Азии или Сиро-Месопотамские земли, принадлежавшие халифу Багдадскому.

Несомненно, что Гаральд Гардрад никогда не был в той Африке, которую разумеет сага, и не участвовал во взятии городов африканских, хотя и сражался против «короля африканского». Ход сицилийской экспедиции, во главе которой [262] стоял Георгий Маниак, хорошо известен; до перенесения военных действий в Африку далеко не дошло. Но зато мы знаем из верных источников, что на острове Сицилии Византийцам действительно пришлось сражаться с африканскими войсками (см. Amari, Storia dei Musulmani di Sicilia, II, 377, 387). He Византийцы переплывали в Африку, а Африканцы приходили в Сицилию. Скальды, воспевающие подвиги Гаральда в Сицилии, хорошо знали это и заставляют его бороться с Африкою не в Африке — Серкландии, а именно в Сицилии.

«Глупые трусы были далеко, когда метатель военной молнии покорил некогда опасную (страшную) землю. Вепрю Африки /428/ (Africa j#246;fri, j#246;furr a wild boar, metaph. a king, warrior) было не легко удержать богатую пастбищами (hagfaldinni) дочь Анара (то есть, землю) или ее жителей, когда он (Гаральд) напал на нее».

Эти стихи скальда Тиодольфа, приводимые в доказательство, что Гаральд был в Африке — Серкландии — и даже несколько лет, вовсе не доказывают того, что ими доказывается. Богатая пастбищами дочь Анара есть просто Сицилия, а вепрь Африки есть просто Абдаллах, сын Моизза, эмира Африканского, сражавшийся с Греками при Трайне (Amari II, 397). Бёльверк также говоритопокорении одной земли Гаральдом, но сейчас же объясняет, что это есть Сицилия: «на восточном берегу ее лежали на песке тела убитых» (в морском сражении).

Новейшие комментаторы саги (Амари, Фримэн), не угадывая, в чем дело, и не желая обвинять скальдов во лжи, полагали, что и 80 городов, взятых Гаральдом в Серкландии — Африке, произошли от простого столкновения его с африканским вепрем на острове Сицилии. Но такое изъяснение, очевидно, было бы самым тяжким обвинением. Это значило бы, что скальды смешали Сицилию с Африкой. А главное, такое объяснение совершенно противоречит прямому указанию скальдов, что Серклайдия есть нечто другое, чем Сицилия, и что в Серкландии Гаральд сражался, прежде чем явился в Сицилии.

Остается принять то, что ясно сказано было Тиодольфом и [263] не понято было слагателем саги. Гаральд, действительно, сражался в Серкландии, то есть, в азийско-сарацинских странах около Евфрата, в Месопотамии и Сирии; там была первоначальная сцена его подвигов. После похода на Ляхов и занятия Червенских городов в 1031 году, на Руси настало мирное время:

В 1032 году «Ярослав поча ставити городы по Ръси». В 1033 году «Мстиславич Еустафий умре».

1034. Пустой год.

1035. Пустой год.

Значит, «мирно бысть». Что было делать юному изгнанному принцу в Киеве? Он отправился, конечно, с Русскими и сопровождаемый своими норвежскими спутниками-приверженцами, туда, где воевали Русские. Мы знаем, что у греческого правителя приевфратской страны, который овладел Эдессою, были под начальством Русские люди (см. выше гл. IV). Этим правителем был именно Георгий Маниак, имя которого так тесно связано с историей Гаральда. Мы знаем, что в 1033 /429/ году греческий этериарх Феоктист был отправлен с большим войском в Сирию. Мы знаем, что в том же году Никита Пигонит, начальствуя русским отрядом, овладел крепостью Перкри на границах Армении, вблизи Вавилона, — как говорит Кедрин. Вообще Византийцы в это время одержали несколько весьма важных успехов в борьбе с Сарацинами. Мы знаем, наконец, что в 1034 г. в Фракисийской теме стоял корпус Варангов.

Здесь и нужно искать Гаральда; в это время он участвовал во взятии 80 городов в Серкландии (скальд не говорит прямо, что города взяты Гаральдом, и конечно не все эти города были похожи на Эдессу или даже Перкри). Одним словом, он находился среди греческого иностранного корпуса, среди Русских и среди Варангов 1034 года.

Четверостишие скальда Бёльверка, приведенное в одной редакции саги (Antiquites Russes II, 23), заставляет думать, что первый подвиг Гаральда был совершен на море. «Бодрый правитель обагрил носы корабельные в сражении и вступил в число наемников (ok gekk #225; m#225;la — выражение, [264] употребляемоеоВэрингах); с тех пор (s#237;dhan, ex quo) имел битвы в продолжение нескольких лет, и они кончались желанным образом». [61] Это очень возможно. В 1032 и 1033 годах сицилийские и африканские Сарацины делали морские набеги на острова и береговые страны собственной Греции (Cedren. II, 499 sq.); потом в 1034 году ими разорены были Миры Ликийские (ibid., p. 511) и далее в 1035 г. острова Кикладские и побережье темы Фракисийской (ibid., 513) и т. д. В одном из морских сражений, данных им Никифором Карантином, мог участвовать Гаральд. [62]

Затем он вступил в число наемников (Варангов) и оставался в среде их несколько лет, то есть, вероятно, до того времени, как Георгий Маниак и русский корпус отправлены были в южную Италию (1038 г.). Пребывал ли все это время Гаральд в Серкландии, на это ответ находим у монаха Теодорика. He называя Серкландии, этот последний именует Блаландию как место подвигов Гаральда. О Блаландии говорится и в поэзии скальда Бёльверка (Antiquites Russes II, 28 и в других местах). «Красноречивый /430/ воин, славный храбростью! Плывя в Блаландию, ты подвергался опасности, когда сила ветра быстро гнала широкую корму. Буря потрясала край корабля, орошенный тяжелыми волнами», и т. д. На первый взгляд Блаландия, стоящая у Теодорика на месте Серкландии, есть та же самая сарацинская Азия. Но Теодорик переводит ее по латыни Эфиопией, и притом в сагах, как утверждают знатоки, Bl#225;madhr (синий человек, Негр), житель такой страны, обыкновенно отличается от Серкира-Сарацина (Словарь Клизби-Вигфуссона). Блаландию нужно искать в той Африке, которая не будет Серкландией. В 1034 году византийский береговой флот, под начальством [265] протоспафария Текнеи (#932;#949;#954;#957;#941;#945;#962;), отправился из Абидоса к устьям Нила; он достиг Александрии, захватил здесь множество кораблей и без вреда воротился назад (Cedren. II, 502). Это и есть поход Гаральда в Блаландию. Наконец, прежде сицилийского похода у Теодорика помещается путешествие Гаральда в Иерусалим; в саге оно стоит совершенно на другом месте, в конце византийской службы Гаральда, и притом вместо простого путешествия там явилось завоевание Иерусалима и Палестины. Все это сага сообразила из следующих стихов скальда Стуфа (Heimskr. с. 12, Morkinskinna, Flateyjarb#243;k, Fagrskinna): «Воинственный король, смелый в битвах, отправился покорять Иерусалим (f#243;r leggja und sik J#243;rsali). Верхняя страна благоприятствовала (была расположена к) виновнику битв (Гаральду) и Грекам; эта земля, не подвергшись какому-либо опустошению пожаром, по причине огромной силы поступила в справедливое владение воителя». He совсем ясны эти слова, но, конечно, исправлять текст мы не решимся, хотя это было бы и довольно легко при помощи хорошего лексикона (вместо leggja und sik, положить под себя, — leggja stund sik, положить близко к себе, или в переносном смысле — позаботиться. [63] Во всяком случае не сказано, чтобы Гаральд успел покорить Иерусалим; это скорее может быть предполагаемо «более высокой» или «лучшей» стране, а что под нею разумеется — сказать трудно. [64] Из дальнейшей цитаты, приведенной сагою, мы убеждаемся, что скальд Стуф говорил просто о пилигримстве Гаральда. «Мудрость и гнев Агдейского повелителя (Гаральда) многих неверных (вероломных) людей укротили (repressit) на берегу Иордана; так говорила молва. За свои несомненные преступления они получили худой прием от правителя и подверглись неизбежной гибели». Неверные или вероломные люди, с которыми Гаральд имел дело на берегу Иордана, были или собственные его люди, или проводники, или /431/ [266] же наконец, Бедуины, обычные враги пилигримов. [65] Так или иначе, путешествие Гаральда в Иерусалим должно находиться в связи с тем, что читается у Кедрина (II, 501) все под тем же 1034 годом. После египетского халифа Хакима (Азия, Azios), врага христиан, разрушившего храм иерусалимский, взошел на престол сын его, рожденный от пленной Гречанки; он позволил желающим снова выстроить храм, и византийские императоры Роман Аргир и Михаил IV приняли на себя эту заботу и посылали туда своих людей. Мирные сношения с Египтом после экспедиции Текнеи (она предшествовала, по-видимому, вступлению на престол нового халифа) в 1036 году увенчались даже заключением мира на 30 лет (Сеdren. II, 515); а после этого совсем не могло быть речи о завоеваниях византийских в Палестине. Прибавим, что именно к 1034 году относится пилигримство в Иерусалим других западных людей — в то время более знаменитых, чем Гаральд. Роберт Диавол, герцог Нормандский, приходил сюда со своими баронами замаливать тяжелые грехи свои; он умер на возвратном пути из Иерусалима в Никее, 2-го июля 1035 года. [66]

Все эти совпадения делают несомненным пребывание Гаральда в Азии в 1033 и 1034 годах, и следовательно, мы имеем полное основание считать несомненным историческим фактом участие Гаральда вместе с Русскими в борьбе православного Востока с мусульмано-сарацинским миром на украйнах того и другого в Сирии и Малой Азии. Представляется при этом только один вопрос, который должен быть решен теперь же, прежде чем мы пойдем далее по следам наших Варягов. Нужно полагать, что Гаральд, сын Сигурда, был не единственный Нордманн (скандинавский), вступивший в византийскую службу; есть указания весьма достоверные, что ранее его прибытия в Миклагарде уже находилось известное число Норвежцев и Исландцев, и сам он, конечно, пришел не один, но, как подобало принцу изгнаннику, окруженный [267] толпою приверженцев. Итак, естественно думать, что Гаральд со своими скандинавскими товарищами не просто служили наряду с Русскими в походах к Эдессе и Баркири, а составляли особый отряд в иностранном греческом корпусе. Вот этот отряд, согласно с давно укоренившимся взглядом и с самыми сагами, и мог бы всего скорее быть принятым за настоящий и единственный варяжский отряд. Как, по-видимому, /432/ просто и мирно разрешались бы тогда все противоречия; как легко и удобно было бы сопоставить первое упоминание о Варангах византийскими историками в 1034 г. с современными подвигами Норвежского принца и его спутников в Серкландии!

Но мы не должны увлекаться соблазном легких соглашений и обязаны строго держаться своего принципа. Мы приобрели важный для истории факт присутствия Гаральда в Малой Азии только тогда, когда решились, следуя законам исторической критики, держаться первоначальных и современных источников (песен скальдов) и отвергать позднейшие произвольные объяснения, когда сии последние прямо противоречат точному смыслу первых. He будем же сбиваться со своего пути и соблазняться тем, что сага постоянно твердит о Вэрингах и видит этих своих Вэрингов в одних скандинавских Нордманнах. Для нас авторитет — не сага, но ее источники, современные событиям песни скальдов. А никто не укажет нам, чтобы в драгоценных обрывках северной поэзии XI века именно Скандинавы назывались Вэрингами, чтобы Нордманны в своей особенности и отдельности отличались этим наименованием от других народностей, вместе с ними входивших в состав иностранной наемной греческой дружины. Слово «Вэринги» в этом смысле не найдется ни в одном из многочисленных двустиший, четверостиший и восьмистиший, приведенных в сагах Олафа, короля Магнуса и Гаральда. Совершенно напротив. Есть только один поэтический отрывок, упоминающий о Вэрингах уже в XI веке: и этот единственный, но тем более драгоценный отрывок заставляет принца Гаральда избивать Вэрингов, то есть, представляет Вэрингов людьми чужими для Гаральда, не Нордманнами. Это важное свидетельство в пользу нашего взгляда мы приведем [268] ниже. Теперь же мы постараемся разъяснить поставленный выше вопрос другим путем.

Скальд Тиодольф называл Гаральда «опустошителем» или «разорителем Булгарии» (Bolgara brennir). Восьмистишие, в котором мы встречаем это указание, находится в самом начале Гаральдовой саги в Heimskringla, а равно и в других редакциях. Важно при сем то, что «опустошитель Булгарии» есть в глазах скальда такой признак, по которому всякий должен узнать Гаральда: он именует своего героя таким /433/ образом пролептически (per anticipationem) уже при описании первой битвы, в которой он участвовал (Стиклестадская битва 1030 года). Адам Бременский (Lib. III, cap. 12 и 16) говорит, как известно, о службе Гаральда в Константинополе, где он, сделавшись воином императора, участвовал во многих сражениях против Сарацин на море и против Скифов на суше. Под Скифами здесь также следует разуметь Булгар, потому что с кем же иначе, помимо Сарацин, могли Греки вести борьбу на суше? Печенеги, правда, уже были грозою задунайских стран, но около этого времени нам известен только один набег их на империю в 1034 году, причем, однако, не дошло до сражения (Cedren. II, 512). Зато сами Византийцы, говоря о восстании Булгарском 1040 года, называют Булгар Скифами (Pselli hist., p. 71). В двух наиболее подробных редакциях Гаральдовой саги (Morkinskinna и Flateyjarb#243;k, см. Scripta Historica Islandor. VI, 135 и сл. и Antiquites Russes II, 31 и далее) находится рассказ о нашествии каких-то язычников в пределы Византийской империи. Одна из этих двух редакций прямо говорит, что это было при «короле Михаиле». Вэринги составляли лучшую часть войска, выведенного византийским императором против варваров. Они же, по его приказанию, должны были первыми выйти против страшных врагов, у которых было «много железных колесниц, снабженных колесами» и очень гибельных в сражении для противников. Гаральд пригласил своих спутников дать обет святому Олафу, его брату, что они построят храм в честь его, если только он дарует победу над врагами, столь многочисленными и грозными. Все на это [269] согласились. Во главе языческого войска стояло несколько царей (marga konunga), из числа которых один был слеп (blindr), но, тем не менее, превосходил других своим умом и потому стоял во главе всех и всего войска. Когда Вэринги начали сражение, и язычники пустили свои колесницы, то эти колесницы не трогались с места, а слепой царь вдруг прозрел и увидел впереди неприятельского строя человека, сидящего на белом коне, который распространял кругом себя страх и ужас. Когда услышали об этом от слепого другие цари, то все обратились в бегство.

Рассказ этот удивительным образом напоминает историю осады города Солуни во время Болгарского восстания 1040 года, как она читается у Кедрина (II, 532). Несколько царей языческого войска суть: Делеан, Алусиан, Тихомир и Ивака, стоявшие одновременно и порознь во главе восстания. Делеан, впоследствии, именно вскоре после осады Солунской, /434/ ослепленный (Psell. p. 73; Cedren. II, 533), отправил к Солуни Алусиана, дав ему 40 тысяч войска. Булгары при осаде употребляли стенобитные машины разного рода (Cedren. II, 532, 4: #7953;#955;#949;#960;#972;#955;#949;#963;#953; #954;#945;#8054; #956;#951;#967;#945;#957;#945;#8150;#962;); несколько после у них упоминается деревянная засека (ibid. p. 533, 12: #948;#941;#956;#945;#958;#973;#955;#953;#957;#959;#957;, septum ligneum). После шестидневной осады устрашенные жители Солуни обратились с молитвой к мощам св. Димитрия и потом, внезапно растворив городские ворота, неожиданным нападением обратили в бегство врагов. Но победой они одолжены были св. мученику Димитрию, который сражался впереди греческого строя. Пленные Булгары клятвенно утверждали, что они видели впереди греческого строя юношу, сидящего на коне и пускающего огонь на противников. В других подобных случаях св. Димитрий является на белом коне и в белой одежде. [67]

Очень легко понять, каким образом св. Димитрий преобразился в св. Олафа, а Булгары, под пером позднейшего [270] саго-писателя, — в язычников. Еще легче объяснить, как известие о чуде Солунском перешло в скандинавскую сагу. Нам стоит только предположить, что Гаральд со своими Нордманнами действительно находился в 1040 году в Солуни; а это не представляет ничего невозможного, ибо он оставался в Византии до 1043 года. Из Атталиоты, сверх того, мы знаем, что незадолго пред тем в городе был император Михаил со своими телохранителями (Attaliot. p. 9, 20: #964;#959;#8058;#962; #7952;#957; #964;#8135; #945;#8016;#955;#8135; #963;#969;#956;#945;#964;#959;#981;#973;#955;#945;#954;#945;#962; #7956;#967;#959;#957;#964;#945;). Ho этого мало. Несомненно, что при отражении болгарского нападения на Солунь участвовали не царские телохранители (не Варяги в смысле лейб-гвардии?), a именно какой-то особый род войска, один только раз и упомянутый на страницах византийской истории, никогда не появлявшийся ни до Гаральда, ни после него. Будем читать Кедрина (532, 7) внимательнее, чем это до сих пор делалось: #959;#7985; #7952;#960;#953;#967;#974;#961;#953;#959;#953; — #7936;#957;#945;#960;#949;#964;#940;#963;#945;#957;#964;#949;#962; #964;#8048;#962; #960;#973;#955;#945;#962; #7952;#958;#941;#961;#967;#959;#957;#964;#945;#953; #954;#945;#964;#8048; #964;#8182;#957; #914;#959;#965;#955;#947;#940;#961;#969;#957;, #963;#965;#957;#8134;#957; #948;#8050; #964;#959;#8150;#962; #920;#949;#963;#963;#945;#955;#959;#957;#953;#954;#949;#8166;#963;#953; #964;#8056; #964;#940;#947;#956;#945; #964;#8182;#957; #956;#949;#947;#945;#952;#973;#956;#969;#957;, #7952;#958;#949;#955;#952;#972;#957;#964;#949;#962; #948;#941; — #964;#961;#941;#960;#959;#965;#957; #964;#959;#8058;#962; #914;#959;#965;#955;#947;#940;#961;#959;#965;#962;. Итак: «вместе с Солунянами находился отряд великосердых».

Вот этот отряд великосердых и есть скандинаво-нордманский /435/ отряд Гаральда. Вот именно это чудесное отражение врагов Византии от стен Солуни и дало Гаральду титул «опустошителя Булгарии» у его современников.

Всмотримся еще пристальнее в эти два слова: «#964;#940;#947;#956;#945; #964;#8182;#957; #956;#949;#947;#945;#952;#973;#956;#969;#957;».

#932;#940;#947;#956;#945; на византийском военном языке означает собственно батальон или роту, а точнее — военный строй в 300 или 400 человек. Так было во время императора Маврикия, и благодаря византийскому консерватизму в понятиях и всяких порядках, не могло много измениться после него: #935;#961;#8052; #964;#940;#947;#956;#945;#964;#945; #948;#953;#940;#966;#959;#961;#945; #947;#943;#957;#949;#963;#952;#945;#953; #7936;#960;#8056; #964;#961;#953;#945;#954;#959;#963;#943;#969;#957; #7970; #964;#949;#964;#961;#945;#954;#959;#963;#943;#969;#957; #964;#8056; #960;#955;#949;#8150;#963;#964;#959;#957; #7936;#957;#948;#961;#8182;#957; (Mauricii, Strategicum ed. Schefferus, Upsalise 1664, p. 30). Впрочем, для некоторых родов войска, как например, для оптиматов, допускалось несколько большее число, как это видно из того же Маврикия (р. 31). На этом основании мы должны думать, что отряд Гаральда, отряд собственно скандинавский, состоял из 400 человек или немного более. Это [271] соображение разительным образом подтверждается единственным прямым указанием скандинавской саги относительно количества Вэрингов, состоявших на византийской службе. В том же самом сказании о чуде св. Олафа, только в других редакциях, приурочивающих его к позднейшему времени, именно к царствованию Алексея Комнина, и уже прямо, вместо язычников, именующих Печенежскую орду, число Вэрингов определяется в полпяты сотни = 450 человек. [68]

Что касается выражения #956;#949;#947;#940;#952;#965;#956;#959;#953;, то, во-первых, оно напоминает другие византийские названия подобного же рода для разных особого рода военных отрядов; для примера могут служить очень часто упоминаемые «бессмертные», #945;#952;#940;#957;#945;#964;#959;#953;. А вовторых, #956;#949;#947;#940;#952;#965;#956;#959;#962; не может быть переводимо словом «великодушный», как это сделано в латинском переводе Кедрина, ибо оно вовсе не равносильно с #956;#949;#947;#945;#955;#972;#968;#965;#967;#959;#962; /436/ (magnanimus), а означает человека или народ «с великим сердцем» и выражает полноту и энергию духа, а также силу и страстность темперамента. В таком смысле оно употребляется у Гомера не толькоолюдях, но иоживотных (о быке), и такой же смысл сохраняет у позднейших писателей. В этом своем настоящем значении слово #956;#949;#947;#940;#952;#965;#956;#959;#962; очень удобно могло служить для перевода скандинавского hardhradhr (или же наоборот?), особенно если мы допустим необходимость некоторого евфемизма при наименовании иностранного принца и его товарищей. В словаре Клизби-Вигфуссона «hardhradhr» объяснено: hard in counsel, tyrannical, в латинских переводах саг обыкновенно передается словом severus, строгий. Другие скандинависты (Рафн) переводят то же самое выражение словами «смелый» или «храбрый», что уже вполне совпадает с [272] значением греческого #956;#949;#947;#940;#952;#965;#956;#959;#962;. (См. статью Г. С. Дестуниса, о которой речь будет ниже).

Во всяком случае, если есть какой несомненный факт в истории византийской службы норвежского героя, то такой факт есть его борьба с Булгарами и его присутствие в Солуни в сентябре 1040 года. Допустив это, мы, по необходимости, должны узнать его и его спутников в «отряде великосердых», который только раз, именно в истории Солунской осады Булгарами, и упоминается у Византийцев. А из этого следует, что отряд Гаральда, сына Сигурдова, состоявший из его соотечественников-Скандинавов, в своей отдельности и особности от целого союзного (русского) корпуса не назывался у Византийцев Варангами, и что Варанги означало нечто другое, а что именно — это мы уже высказали пока в виде положения, которое будем доказывать. Те ученые, которые видят в Варангах только императорских телохранителей, тем беспрепятственнее могут принять отмеченный разрядкой вывод, что, по прямому свидетельству Атталиоты, царские телохранители во время осады Солуни были в другом месте.

Мы должны сказать еще два слова об участии норманнской дружины Гаральда в борьбе против Булгарского восстания. К этому вызывает нас любопытный памятник, известный под именем рунической надписи на Пирейском (Венецианском) льве. Надпись или, лучше сказать, надписи эти прочитаны датским ученым Рафном и гласят следующее: «Гакон, вместе с Ульфом, Асмундом и Ерном завоевали эту гавань. Сии люди и Гаральд Высокий наложили (на жителей той страны) значительные /437/ подати за возмущение народа греческого. Дальк остался в плену (был задержан) в отдаленных странах. Егиль отправился в поход с Рагнаром в Руманию и Армению».

Другая надпись, на другом боку льва, начертанная так же, как и первая, рунами, прочитана следующим образом: «Асмунд начертил эти руны вместе с Асгейром, Торлейфом, Тордом и Иваром, по повелению Гаральда Высокого, невзирая на запрещение Греков». [69] [273]

В Гаральде Высоком Рафн узнает нашего героя Солунской истории, предполагая, что только позднее такое прозвание заменено было в сагах другим, означающим строгий, смелый или храбрый. Мы очень готовы признать такую догадку основательной — с тем только видоизменением, что первоначально, в Византии, «смелыми, храбрыми», hardhradhr, назывался скандинавский отряд, состоявший под начальством Гаральда, а после слагатели саг перенесли это название исключительно на одного предводителя «храбрых». [70] Точно так же в Ульфе Рафн узнает хорошо известнаго по саге спутника и верного друга Гаральдова Ульфа Успаксона. Рагнар и Торд также могут найти своих двойников в сагах (в самой Гаральдовой и в Еймундовой сагах). Но и те спутники, которые по сагам не известны, конечно, от этого не становятся более проблематическими, чем Торбиорн и Торстейн Греттировой саги.

Чтобы объяснить, как Нордманны очутились в Пирее, Рафн обратил внимание на историю Болгарского восстания 1040 года. Оно, как известно, распространилось на тему Никопольскую, которая тогда обнимала Акарнанию, части Эпира и Фессалии, и, по-видимому, на самую Элладу. По крайней мере, мы читаем у Кедрина (II, 529): «Делеан — послав значительный отряд (войска) под начальством «так называемого кавкана», [71] взял Диррахий (Драчь в Эпире). Он послал также и другое войско в Элладу, под начальством Анфима. Навстречу этому последнему вышел Алакассей и, вступив в сражение при Фивах, обращен был в бегство, причем убито было большое количество Фиванцев». На этом /438/ Кедрин останавливается и говорит далее о добровольном переходе на сторону Булгар жителей темы Никопольской. Но что же последовало за победой Булгар под Фивами? Кедрин об [274] этом молчит, равно как молчит и о том, когда воротился Анфим из Эллады, и вообще воротился ли он оттуда добровольно. Но само собою разумеется, что византийское правительство должно было принять какие-нибудь меры против успехов мятежа, и Нордманны легко могли очутиться в Элладе. Аргумент a silentio не может быть признан вполне несомненным, когда имеешь дело с компиляторами в роде Кедрина. Мы не считаем возможным отвергать целый ряд замечательных совпадений только на том основании, что у плохого византийского компилятора не упомянуто о каком-либо восстании или волнении в Афинах, городе, в то время весьма незначительном и вообще редко упоминаемом на страницах византийской истории. Фема Никопольская несомненно заключала в себе часть Фессалии и чисто греческое население, а она добровольно пошла (#960;#961;#959;#963;#949;#961;#961;#973;#951;) под власть Делеана. В Элладе и Морее, что бы ни говорили, без сомнения, были еще в XI веке следы славянского населения, не совсем уничтоженные победою при Патрах, о которой говорится в известной грамоте патриарха Николая (около 1081 г.) и, которая относится к половине IX века, и не наобум шло сюда булгарское войско. Сверх того: кто допускает, что надпись на Пирейском льве действительно написана рунами, и кто принимает, хотя приблизительную верность чтения Рафна, но отвергает его объяснение, тот должен был бы принять на себя обязанность дать другое объяснение и указать, в какое иное время скандинавская надпись могла быть сделана на Пирейском льве. Период времени, в котором пришлось бы осмотреться, не был бы очень длинен, особенно — если допустить верность чтения, хотя в названиях Гаральда и Армении, в чем, по-видимому, нет причины сомневаться. К XII веку, ко времени Гаральда Иорсалафара (Иерусалимского паломника), надпись не может относиться потому, что Армения тогда не принадлежала Грекам и была далеко от пограничных мест, где стояли византийские войска. А к X веку тем менее согласятся относить надпись те, которые не желают отнести ее к лету 1040 года. [72] [275]

Одним словом Пирейская надпись подтверждает участие /439/ скандинавского отряда в борьбе с Булгарским восстанием и присутствие Гаральда в Солуни, а в свою очередь подтверждается в своем значении, указанном Рафном, этими несомненными фактами. Нападение Булгар на Солунь последовало после похода Анфима в Элладу, и Гаральд, давший приказание сделать надпись в Пирее, то есть, укротивший восстание в Афинах, мог без труда очутиться в Солуни в сентябре 1040 года — морем или сушею. Но и Пирейская надпись ничего не говорит о варяжестве Гаральда и его Нордманнов, хотя, конечно, этого нельзя было от нее требовать, даже в случае, если б они были Варягами.

С чудом св. Олафа, явившегося на помощь к своему брату, сага соединяет известие о построении в Константинополе храма в честь норвежского короля. Вэринги тотчас после возвращения в Миклагард выстроили, согласно с данным обетом, большую церковь, но император препятствовал ее освящению, и Гаральду стоило некоторого труда победить его упорство и т. д. Само собою разумеется, что ни в византийских, ни в каких других источниках мы не найдем и следов, чтобы в Цареграде когда-либо существовал храм в честь норвежского Олафа, как утверждает сага. Другие [276] скандинавские источники, сага об Олафе в самой краткой редакции и гомилия на день святого короля и мученика, принадлежащие та и другая второй половине XII века (Maurer, Ueber /440/ die Ausdr#252;cke, примеч. 18, стр. 351 сл.), не говорят, чтобы храм, построенный в честь Олафа, был назван его именем. Они представляют и самое событие несколько в ином виде. Сам император византийский, угрожаемый врагами язычниками, обратился молитвенно к заступлению св. Олафа и дал обет построить в Константинополе храм «под именем святого и в честь святой девы». Но при исполнении обета оказалось, что греческий император не считал для себя и своей церкви обязательным то определение норвежского народного собрания, которым еще в 1031 г. убитый в сражении король Олаф был признан и объявлен святым. Храм был выстроен в честь и во имя святой девы: l#232;t gera kirkjuna — ос l#232;t v#237;gia hinni haelgu Mar#237;u (Antiquit#233;s Russes I, 476); Вэринги только помогали его постройке и украшению. В таком виде дело гораздо правдоподобнее, если не относительно повода, то, по крайней мере, относительно следствия, то есть, построения варяжской церкви св. Марии. Мы узнаем здесь ту «варяжскую богородицу» — #928;#945;#957;#945;#947;#943;#945; #914;#945;#961;#945;#947;#947;#953;#974;#964;#953;#963;#963;#945;, существование которой в Константинополе сделалось известным только в самое последнее время по надписям, открываемым местными учеными. Очень жаль, что труды Паспати, которому так много обязана эпиграфика и древняя топография Константинополя, остаются так мало доступными для русских ученых по отсутствию у нас почти всяких сношений с Константинополем. [73] Но вот [277] что пишет французский генеральный консул в /441/ Константинополе, Белэн, в сочинении, озаглавленном «История латинской церкви в Константинополе»: «Les Varanges, dit #924;. Paspati, avaient une #233;glise particuli#232;re Panaia Varanghiotica «N. D. des Varangues» sise #224; la facade ouest de Sainte-Sophie, et presque contigue #224; cette basilique» (Be#233;lin, Histoire de l'#233;glise latine #224; Constantinople, Paris 1872, p. 166). «Варяги имели особую церковь, которая называлась Варяжской Богородицей и была расположена при западном фасаде св. Софии, почти соприкасаясь с этой базиликой». Как самое название, так и местоположение храма заставляют думать, что это была церковь не латинская, а греческая, православная, и Варяги, которые в ней молились, которые делали в ней свои приношения, были не латинами, а просто православными людьми, то есть, по нашему мнению, — Русскими. Темные слухи о ее существовании и значении могли быть принесены на север либо спутниками Гаральда, служившими в русском иностранном корпусе, либо какими-либо другими Нордманнами, ходившими чрез Киев в Византию. В каком отношении церковный пересказ о чуде Олафа, не упоминающий о Гаральде, находится к выше нами приведенному — решить весьма трудно; но для нас нет необходимости заниматься этим вопросом. Наше убеждение об участии Гаральда в булгарской войне Михаила IV основано на его прозвании «булгароразорителем» в песнях скальдов; на «отряде великосердых», находившихся в Солуни, на Пирейской надписи, — так что оно не будет поколеблено и в том случае, если бы рассказ нашей саги о чуде оказался только переделкой церковной легенды.

Дальнейший пункт в истории Гаральда, который мы считаем нужным разъяснить в настоящей главе, касается такого [278] замечательного и громкого события, как ослепление византийского императора, и служит самым наглядным доказательством верности нашего критического отношения к сагам вообще и, в особенности, к саге Снорре Стурлесона о Гаральде. Во всех редакциях саги событие рассказывается почти одинаково. Гаральд, возвратившись из Иерусалима в Миклагард, свел знакомство с племянницею (по брату, а в других редакциях — по сестре или даже с дочерью сына) императрицы Зои, по имени Марией; забыв о дочери Ярослава Киевского Елизавете, в честь которой он слагал свои стихи, Гаральд просил руки принцессы, но получил отказ от царицы, потому что Зоя сама хотела иметь своим мужем юного и храброго норвежского героя: так, по крайней мере, рассказывали /442/ «Вэринги, бывавшие здесь в северных странах и служившие в Миклагарде» (сага). Ревнивая Зоя обвинила Гаральда в разных преступлениях, и греческий царь Константин Мономах, разделявший тогда престол с своей супругой Зоей, заключил Гаральда в тюрьму, а вместе с ним и двух его спутников Гальдора и Ульфа. Сверхъестественным заступничеством св. Олаф спас своего брата. Одна византийская дама, которой Олаф явился во сне, вывела Гаральда из темницы: побуждения ее, конечно, были чище, чем побуждения Спес, освободившей Греттира, но некоторое сходство в обоих рассказах все-таки существует. Получив свободу, Гаральд тотчас бросился к Вэрингам, которые при его входе встали и встретили его приветствиями, потом, по приглашению вождя, схватили оружие и устремились туда, где почивал император Константин, схватили его и вырвали ему оба глаза. Слагатель саги приводит двух скальдов в свидетели своего рассказа и все-таки сам удивляется своему повествованию: «В двух похвалах Гаральду и во многих других стихах, к нему относящихся, упоминается о том, что сам Гаральд ослепил царя греческого, и нет основания отрицать, что ослеплен был именно император, потому что поэты могли бы совершенно спокойно сказать, что это случилось с графом или герцогом, если б они знали это за более истинное; сам Гаральд и те, которые с ним были, так передали событие» [279] (Morkinskinna, Flateyjarb#243;k и один список Heimskringla: см. Antiquites Russes I, 374; II, 55. Scripta Island. VI, 156).

Посмотрим, в чем дело. Что Гаральд, так или иначе, участвовал в ослеплении византийского императора, в том не может быть никакого сомнения. Два современных скальда об этом свидетельствуют. Один из них Торарин, сын Скегги (Th#243;rarinn Skeggiason, упоминаемый у Аре Фроди), есть автор стихов, в которых говорится, что «превосходный воитель (Гаральд) наполнил свои руки докрасна раскаленным угольем (то есть, золотом) земли Греческой, а престолодержатель (= император), пораженный сильной раною, превращен был в совершенного слепца». Еще яснее поэзия Тиодольфа: «Укротитель волчьего голода приказал вырвать тот и другой глаз престолодержателя; тогда поднялось сильное смятение (бунт, возмущение). Князь агденский (Гаральд) наложил позорный знак сильному царю на Востоке, и царь греческий подвергся большому бедствию». Итак, греческий император действительно был ослеплен, но только этим императором никак не мог быть Константин Мономах. Очень хорошо известно всем и каждому, знакомому с /443/ историей, что Константин Мономах сохранил зрение до конца своей жизни и умер спокойно на престоле. Опять является пред нами одна и та же дилемма: или мы должны отбросить прозаический пересказ саги, или признать современных событиям исландских скальдов повинными в самой наглой лжи. Но последнее невозможно, а первое совершенно оправдывается уже самым поздним происхождением саги.

Скальды не говорят, какой именно император был ослеплен. Но таким императором мог быть только Михаил V Калафат, действительно низверженный с престола народным возмущением и потом лишенный зрения самым бесчеловечным образом. Низвержение случилось 20-го апреля 1042 года, а ослепление — 21-го апреля. Само собою разумеется, что вместе с перенесением основного факта от Константина Мономаха на Михаила V, падают и все побочные подробности, передаваемые сагой, разрушается вся экономия ее постройки, окончательно подрывается вся хронология, порядок и связь ее [280] эпизодов. Все это, впрочем, и само по себе крайне шатко. Не говоря о чудесах, совершаемых Олафом, мы были бы поставлены в большое затруднение племянницей Зои Марией, если бы считали сколько-нибудь обязательным для себя верить прозаической поэзии саг. Отец Зои Константин VIII не имел детей мужеского пола, а две сестры Зои были тоже бездетны, как и она сама; старшая даже постриглась еще при отце в монахини. [74] Мария, конечно, упоминается в современной Гаральду византийской истории, но это была мать императора Михаила V, изверженного и ослепленного. Если ее похитил норвежский герой во время Константина IX (сага рассказывает о похищении вслед за ослеплением Мономаха), то нужно подивиться его выбору, потому что это была уже слишком пожилая женщина.

Гораздо поучительнее и любопытнее будет сличение данных, сообщаемых современной поэзией севера, с достоверными фактами византийской истории. Быть может, мы найдем при этом объяснение той роли, какую Гаральд играл в Константинопольском мятеже. Восстание было вызвано привязанностью народа к фамилии Василия II и негодованием против Калафата, который отплатил черной неблагодарностью племяннице /444/ Василия Зое, усыновившей его и возведшей его на престол. Пселл, современник и очевидец, один из секретарей Михаила, стоявший, во время смятения, пред дворцом в толпе народной (histor. р. 92), сообщает драгоценные подробности о том, что происходило на глазах у него. Он говорит, что не только туземное Цареградское население, мелкие купцы и лавочники, поднялись против Калафата, но и чужестранные наемники. Вот в высшей степени важные для нас слова историка: «Даже наемники и союзники, которых привыкли держать при себе (кормить) императоры, — я разумею Тавроскифов, — или другие какие (люди) не могли удержать гнева, но все готовы были положить душу за царицу». Pselli hist. p. 91: #902;#955;#955;' #959;#8016;#948;' #8005;#963;#959;#957; #958;#949;#957;#953;#954;#972;#957; #964;#949; #954;#945;#8054; #963;#965;#956;#956;#945;#967;#953;#954;#8056;#957; #949;#7984;#974; amp;#945;#963;#953; #960;#945;#961;#945;#964;#961;#941;#981;#949;#953;#957; #959;#7985; #946;#945;#963;#953;#955;#949;#8150;#962;, #955;#941;#947;#969; #948;#8050; #964;#959;#8058;#962; #960;#949;#961;#8054; #964;#8056;#957; #932;#945;#8166;#961;#959;#957; #931;#954;#973;#952;#945;#962;, #7972; #7955;#964;#949;#961;#959;#943; #964;#943;#957;#949;#962;, #954;#945;#964;#941;#967;#949;#953;#957; [281] #7968;#948;#973;#957;#945;#957;#964;#959; #964;#8048;#962; #8000;#961;#947;#940;#962; и т. д. Мы видим:

а) что и наемники, и союзники у Пселла здесь одни и те же Русские, точно так, как в рассказе о русском корпусе, присланном из Киева в 988 году, [75] и

b) далее узнаем, что Русские принимают важное участие в апрельской престолонаследной революции 1042 года.

Перед дворцом императорским Пселл (р. 92) своими глазами видел людей, держащих топоры в руках и потрясающих тяжеложелезными секирами: #8001; #956;#8050;#957; #960;#941;#955;#949;#954;#965;#957; #948;#953;#951;#947;#954;#945;#955;#953;#963;#956;#941;#957;#959;#962;, #8001; #948;#8050; #8165;#959;#956;#981;#945;#943;#945;#957; #964;#953;#957;#8048; #954;#961;#945;#948;#945;#943;#957;#969;#957; #964;#8135; #967;#949;#953;#961;#8054; #946;#945;#961;#965;#963;#943;#948;#951;#961;#959;#957;. В этих людях многие узнают Варангов, но тогда эти Варанги будут русские Варанги… В самом начале восстания, толпа разломала двери государственной темницы и, убив стражей, освободила узников (Attaliot. р. 15). Усиленная ими, она осадила дворец, и когда опасность сделалась грозно-очевидною, «император боялся выйти вперед, но опасался также и оставаться на одном месте; у него не было союзной силы во дворце, да и призвать ее не было возможно; ибо самые наемники, содержимые (кормимые) во дворцах, — одни были как-то двусмысленны в своем настроении и не совсем слушались приказаний, а другие явным образом стояли на противной стороне и, выломившись (из-под послушания), пристали к толпе». Psell. p. 93 sq.: #931;#965;#956;#956;#945;#967;#943;#945; #964;#949; #945;#8016;#964;#8183; #959;#8020;#964;#949; #941;#957; #964;#959;#8150;#962; #946;#945;#963;#943;#955;#949;#943;#959;#953;#962; #7974;#957;, #959;#8020;#964;#949; #7952;#958;#951;#957; #956;#949;#964;#945;#960;#941;#956;#968;#945;#963;#952;#945;#953; #954;#945;#8054; #945;#8016;#964;#972; #947;#8048;#961; #964;#8056; #960;#945;#961;#945;#964;#961;#949;#981;#972;#956;#949;#957;#959;#957; #7952;#957; #964;#945;#8150;#962; #945;#8016;#955;#945;#8150;#962; #958;#949;#957;#953;#954;#8056;#957;, #959;#7985; #956;#8050;#957; #945;#956;#981;#943;#946;#959;#955;#959;#953; #960;#969;#962; #942;#963;#945;#957; #964;#945;#912;#962; #947;#957;#974;#956;#945;#953;#962; — #959;#7985; #948;#8050; — #7936;#960;#949;#961;#961;#969;#947;#972;#964;#949;#962; #964;#959;#8150;#962; #960;#955;#942;#952;#949;#963;#953; #963;#965;#957;#949;#961;#961;#974;#947;#949;#963;#945;#957;. — Если за две страницы под наемным войском, содержимым императорами, Пселл разумел Тавроскифов, то и здесь, несомненно, речь идет о них же. Русские составляли при Михаиле V иноземный отряд, охранявший дворец и его священную особу. Часть их отложилась от него, так что император должен был вооружить придворную прислугу (Psell. р. 94) на помощь немногим, оставшимся верными. По словам Кедрина (II, 538 = Скилица) дворец был [282] взят все-таки после упорного сопротивления. «Окружающие императора, разделившись на три части, сильно защищались, и было большое убийство. Говорят, что погибло до 3000 человек» (из толпы большей частью безоружной). Император Михаил успел бежать из дворца на морском судне, но та же самая толпа, в которой были опять люди военной службы (Psell. р. 100), явилась пред Студийским монастырем, где искал убежища уже постригшийся император. Утром 21-го он был ослеплен; варварская казнь была совершена какими-то людьми, которых Пселл называет #953;#964;#945;#956;#959;#973;#962; #954;#945;#8054; #952;#961;#945;#963;#949;#8150;#962; (p. 101), жестокими и смелыми.

Касательно участия Русских в цареградских событиях 1042 года мы можем сообщить еще одно весьма ценное известие, которым мы обязаны ученой любезности товарища, профессора арабского языка в здешнем университете, барона В. Р. Розена. Свидетельство принадлежит Ибн-эль-Атиру, автору Всеобщей истории, писанной хотя и поздно (в XIII веке), но сообщающей чрезвычайно замечательные и точные известия о некоторых византийских событиях X и XI веков; еще не объяснено, из каких источников заимствованы сведения Ибн-Атира. Вот что он сообщает о перевороте 1042 года: «Михаил V требовал настоятельно от Зои, чтоб она шла в монастырь… Сослав ее, он хотел схватить патриарха, дабы быть спокойным от его приговоров; так как (иначе) царь не мог остановить (в этом) патриарха. Царь потребовал от патриарха, чтоб он устроил для него пир в одном монастыре вне Константинополя и хотел присутствовать у него (на пиру). Патриарх согласился на это и вышел в указанный монастырь, чтобы сделать то, что сказал император. Затем император отправил в монастырь сборище из Русов и Булгар и приказал им убить тайно патриарха. Они отправились /445/ ночью в монастырь и здесь осаждали его. Тогда он (патриарх) раздавал им большие деньги и вышел тайком. Затем, отправившись в город, патриарх велел звонить в колокола и поднял народ». Дальнейший рассказ вполне согласен с византийскими источниками, да и самое участие патриарха в восстании, низвергнувшем Михаила V, есть несомненный [283] исторический факт. Кедрин (II, 537) сообщает, что Калафат смотрел на патриарха Алексея как на приверженца дочерей Константина VIII и сделал попытку «извергнуть его из церкви», и что при разгаре смятения народ устремился в Софийскую церковь, «где нашел себе убежище патриарх, который поносил императора и был за возвращение императрицы». Из «великой церкви», действительно, вышла толпа, которая, не удовольствовавшись возвращением Зои, отыскала сестру ее Феодору и провозгласила ее также императрицею (Сеdren. ibid.; ср. Psell. p. 96). Нужно заметить сверх того, что роль, приписываемая в рассказе Ибн-эль-Атира Русским, вполне согласна с поведением Тавроскифов у Пселла: те и другие не тверды в своей верности императору или даже прямо ему изменяют.

Как же согласить все эти данные с сагой о Гаральде, а если не с нею, то с отрывками современных событию песен, сложенных скальдами? Кто захочет ловить мелькающие признаки исторической правды в подробностях саги, не опасаясь увлечься призраками, тот может, конечно, думать, что Гаральд находился в числе тех освобожденных мятежниками узников, о которых говорится у Атталиоты. Можно будет тогда удержать и другую черту известия, сообщаемого Вильгельмом Мальмесберийским, именно — что Гаральд попал в тюрьму за бесчестие, нанесенное знатной византийской даме. Чудесное явление Олафа, равно как и лев, задушенный Гаральдом, конечно, будут оставлены в области мифа и легенды. Для нас важно другое. В защитниках византийского дворца, содержимых императорами, мы узнали Варангов, а по ясным и прямым указаниям Пселла эти Варанги суть Тавроскифы, то есть, Русские. Гаральд является тогда их явным противником; мы должны предполагать его среди возмутившейся толпы, штурмовавшей дворец; мы должны предполагать, что именно тогда он учинил то, что сага (вероятно, вслед за скальдами) называет polotaswarf — грабежем (царских) палат, и наполнил руки византийским золотом. Таким образом, имея в руках сагу, мы пришли к решительному отрицанию того, на чем она всего более настаивает, или, по [284] крайней мере, о чем твердит на каждой странице, именно — что /447/ Гаральд был главою Вэрингов; он не глава Вэрингов, а их враг. Не слишком ли смелы приемы, приводящие к таким результатам? Они были бы слишком смелы, если бы в самой саге, то есть, в приводимых ею песнях скальдов, мы не находили себе опоры. Мы не противоречим своему главному источнику, а сага противоречит тому, что она признала своим первым авторитетом. Вот поверка нашего вывода:

В небольшом пергаменном отрывке, содержащем в себе истории Норвежских королей (Noregs kon#250;ngatal), и в тожественной по содержанию, но более обширной пергаменной рукописи, названной по красоте своего переплета Фагрскинной (Fagr-skinna, прекрасная кожа) и содержащей биографии Норвежских королей (Aettartal — фамильные сказания), то есть, те же самые саги Снорре Стурлесона и между ними сагу о Гаральде только в отличной и, как думают, наиболее древней редакции, при рассказе о нападении на дворец и об ослеплении императора приведены стихи скальда Вальгарда, опущенные как в Heimskringla, так и в других редакциях. В изложении прозаическом нет почти никакого отличия, как во всей предыдущей части, так и в той, которая нас теперь занимает. Гаральд освобожден из тюрьмы женщиною, которой явился во сне брат его св. Олаф; освобожденный узник тотчас отправился на варяжское подворье (Vaer#237;ngjaskipt), то есть, в дома Вэрингов; когда он туда пришел, то приказал всем встать и идти в палаты царя, где он почивал; здесь они убили нескольких Вэрингов, которые держали стражу над царем, захватили самого царя живого и выкололи ему оба глаза. За тем следуют стихи Торарина Скеггиасона и Тиодольфа, уже известные нам, а далее отрывок сейчас упомянутого скальда Вальгарда, оправдывающий ту особенную черту в рассказе, которой не находится в иных редакциях, и которая отмечена курсивом.

«Вальгард из Велли упоминает сверх того о стражах (об убийстве стражей в Noregs kon#250;ngatal)»:

Тотчас ты, потомок шлемоносцев (то есть, государей, князей),

Приказал повесить тех, что держали стражу (skipt). [285]

Ты так повернул дело,

Что менее стало Вэрингов (то есть, что многие были убиты).

Valgardhr af Velli hefir ok kvedhit um vardhmennina (segir /448/ fr#225; dr#225;pi vardhmanna: Nor. konungatal):

Helmingi bauttu h#225;nga

hilmis kundr af stundu,

skipt hafi th#233;r sv#225; at eptir

eru Vaer#237;ngiar faeri.

Латинский перевод:

Мох tu, create regibus,

Pendere custodes iussisti,

Rem ita administravisti,

Ut pauciores Vaeringi supersint.

(Antiquites Russes II, 107).

Не останавливаемся на том, что Гаральд приходит сначала на варяжское подворье (Vaeringjaskipt) — по объяснению саги, «так назывались у Вэрингов дворы, в которых они жили» (sva kalla their tha gardha er Vaer#237;ngjar eru#237;), — а потом, если сопоставить сагу с четверостишием Вальгарда, находит то же самое подворье в императорском дворце. Слово «Vaer#237;ngjaskipt» (варяжское подворье), известное только из этого места Фагрскинны, взято составителем саги из приведенных им стихов скальда Вальгарда. Но «skipt», переведенное нами словом «подворье» только на основании толкования, прибавленного в саге, объясняется в Исландско-Английском словаре Клизби и Вигфуссона византийским #7952;#958;#954;#959;#973;#946;#953;#964;#959;#957; (лат. excubitum, #931;#954;#959;#973;#946;#953;#964;#959;#957;, #931;#954;#959;#965;#946;#943;#964;#959;#961;#949;#962;, по византийскому народному произношению), и сообразно с этим будет значить или придворную стражу или место во дворце, где стояла стража, а не какие-либо особые от того «дворы» Вэрингов. [76] Там, где были убиты [286] Вэринги, и была стража варяжская, или skipt. Ясное дело, что и здесь составитель саги не справился со своим основным источником, не говоря о том, что рассказ его никак не соответствует действительной истории. Остановимся лучше на словах /449/ скальда Вальгарда, для которых мы собственно и обратились к Фагрскинне.

Гаральд Гардрад является здесь вождем в каком-то смятении или восстании; он ворвался в ту часть императорского дворца, где стояла стража его (skipt), или телохранители; он велел повесить стражей, и число этих повешенных было так значительно, что количество Вэрингов сократилось. Вот подлинный и современный рассказ скандинавского свидетеля. Спрашиваем: является ли здесь Гаральд — Вэрингом, их главою? Нет, он их убивает. Кто же после этого Вэринги? Что они не были Гаральдовы единоплеменники, это дает чувствовать самый торжествующий тон придворного поэта, Вальгарда: без всякого сожаления и, напротив того, с ярким сочувствием воспевает он истребление Вэрингов.

Повторяем, этот отрывок скальда Вальгарда есть единственный скандинавский памятник XI века, в котором встречается имя Вэрингов. Немало драгоценных для историка перлов северной поэзии рассыпано на страницах Стурлесоновой прозы; но это, очевидно, самый драгоценный из них. Ни в одном из многочисленных отрывков, принадлежащих прочим скальдам XI столетия, мы не встречаем имени Вэрингов; мы встречаем его только один раз, и здесь оно не означает Гаральда и его спутников. Этим осуждена сага и оправдана история, оправданы современные византийские источники, Пселл и Атталиота, оправдан Иоанн Скилица. Как объяснить, что сага, составленная в XIII веке, видит свет только в своем окне, не хочет знать других [287] Вэрингов — Варягов, кроме своих любезных Исландцев и Норвежцев, — это другой вопрос, к которому мы сейчас обратимся.

Теперь мы можем сказать, что Вэрингами, защищавшими Михаила V-го, были Русские, а норвежский принц был в толпе, которая ломилась во дворец. Последуем за ним далее: двумя скальдами засвидетельствовано участие Гаральда в ослеплении императора, которым может быть только Михаил V. Следовательно, мы должны представлять себе, что Гаральд и его товарищи не удовлетворились разграблением дворца, мы должны думать, что он был в числе тех «стратиотов», о которых говорит Пселл, которые отправились ночью с 20-го на 21-е апреля в Студийский монастырь, где нашел себе убежище низверженный император. Пселл, очень подробно и наглядно описывающий сцену ослепления, при которой он имел мужество присутствовать (р. 100), не отмечает на сей раз /450/ внешних признаков, по которым можно было бы определить национальность людей, исполнивших при ослеплении малопочетную должность палачей. Это просто были «люди жестокие и смелые». Но если бы захотели точнее определить степень участия Гаральда в кровавой расправе с императором, то нам следует, прежде всего, устранить предположение, что норвежский принц был здесь распорядителем и раздавал приказания. У Пселла (р. 101) указано, что распоряжение об ослеплении вышло от лиц, приближенных к царице Феодоре. А у Кедрина — Скилицы (II, р. 540) и также в кратком каталоге византийских императоров, приписываемом Кодину (Excerpta de antiquitatibus Constantinopolitan., p. 156), сохранилось и название того греческого сановника, который был главным действующим лицом при сцене ослепления; это был городской эпарх Никифор Капанер или Капаней (#960;#945;#961;#8048; #964;#959;#8166; #955;#945;#959;#8166; #954;#945;#964;#945;#967;#952;#949;#943;#962;-#7952;#964;#965;#981;#955;#974;#952;#951; #960;#945;#961;#8048; #925;#953;#954;#951;#981;#972;#961;#959;#965; #7952;#960;#940;#961;#967;#959;#965; #964;#959;#8166; #935;#945;#960;#940;#957;#949;#969;#962;. Codin.). Но ничто не мешает нам думать, что Гаральд находился в толпе, которая вытащила Михаила Калафата из храма и всячески издевалась над низверженным императором, а потом присутствовала при ослеплении.

Так соглашаются византийские известия, подкрепляемые арабскими и русскими, с современными песнями скальдов. [288]

Обращаемся теперь к объяснению того, каким путем сага разошлась со своим главным авторитетом. Мы думаем, что это объяснение очень легко. Припомним выражения, которыми древнейшие исландские саги обозначают службу Нордманнов в Миклагарде и в Гардарике. «Он прибыл в Гардарику, сделался там наемником и был с Вэрингами» (Heidharvigasaga). Припомним, что в Виго-Стировой саге Нордманны хотя также служили в тех или других Вэрингах, но часто отличались от них (см. выше, стр. 193). И Гаральд был Вэрингом, пока он состоял в русском военном корпусе. В 1034 году, во Фракисийской теме, он был Вэрингом. Если уж особенно нужно будет спасать честь саги, то можно думать, что и в 1042 году он продолжал быть Вэрингом, то есть, он был в числе тех «Тавроскифов-наемников», которые прямо отложились от императора и потом вместе с толпою штурмовали дворец, хотя, по нашему мнению, в таком предположении нет необходимости. Одним словом, мы хотим сказать, что не только у Вальгарда, но и у других /451/ скальдов слово Вэринги, вероятно, встречалось, но только в таком смысле, что оно не было прямо и исключительно относимо к Гаральду и его спутникам. Для составителя саги было не только легко, но даже извинительно не понять довольно темных выражений и намеков родной поэзии и несколько увлечься патриотизмом. Сага приняла малую часть за все целое, или, лучше сказать, наоборот: целое Вэринги = Варяги — в глазах ее уравнялось с малой долей варяжского отряда.