"Красавица и герцог" - читать интересную книгу автора (Куин Джулия)

Глава 2

Несколько часов спустя Грейс сидела на стуле в коридоре возле двери, ведущей в спальню герцогини. Измученная, чуть живая, она мечтала лишь о том, чтобы доползти до постели, хотя и знала, что, несмотря на усталость, будет до утра ворочаться без сна. Герцогиня, сама не своя после пережитого приключения, то и дело дергала за шнур звонка, вызывая компаньонку, и Грейс, оставив надежду добраться до кровати, поставила стул в коридоре. За минувший час она успела принести лежавшей в постели госпоже пачку писем, спрятанных на дне запертого ящика комода, стакан теплого молока, бокал бренди, еще одну миниатюру с изображением давно умершего сына герцогини Джона, носовой платок, определенно представлявший какую-то сентиментальную ценность, и второй бокал с бренди взамен первого, который старуха смахнула с подноса, когда нетерпеливо отсылала Грейс за платком.

Прошло минут десять с того момента, как герцогиня звонила последний раз. Десять минут Грейс сидела на стуле, ждала и думала, думала…

Думала о разбойнике. О его поцелуе. И о Томасе, герцоге Уиндеме, которого считала другом.

О покойном среднем сыне герцогини и о человеке в маске, с пренебрежением отмахнувшемся от своего сходства с Кавендишем и от своего имени.

Имя. Грейс тяжело вздохнула. Его имя.

Господь всемогущий, она так и не рассказала герцогине о последних словах разбойника! Оцепенев, она стояла посреди дороги и смотрела, как в серебристом свете луны тает силуэт грабителя. А потом, когда способность переставлять ноги вернулась к ней, пришло время позаботиться о возвращении домой. Прежде всего следовало развязать лакея и привести в чувство кучера. Что же до герцогини, то происшествие вконец ее доконало: старуха не произнесла ни слова жалобы, даже когда Грейс усадила раненого кучера в карету напротив нее.

Заняв место на козлах рядом с лакеем, Грейс сама взяла в руки вожжи и погнала лошадей к дому. Прежде ей не приходилось выступать в роли возницы, и все же с грехом пополам она справилась.

Пришлось справиться. У нее не было другого выхода. Кто-то же должен был управлять лошадьми. К тому же в умении справляться, преодолевать и осиливать ей не было равных.

Она доставила карету домой, подняла на ноги слуг, чтобы те оказали помощь кучеру, затем принялась ухаживать за герцогиней и все это время непрестанно думала об одном: «Кто же он, этот таинственный незнакомец?»

Разбойник, вот кто. Он сказал, что когда-то носил имя Кавендиш. Неужели он приходится герцогине внуком? Грейс слышала, что Джон Кавендиш умер, не оставив наследников, но внебрачные дети молодых отпрысков знатных семейств в деревне не редкость, они рассеяны во множестве по всей Англии. Возможно, и Джон Кавендиш не был исключением.

Впрочем, грабитель сказал, что носил имя Кавендиш. Точнее, когда-то носил. А значит…

Грейс с сомнением покачала головой. Она так устала, что мысли с трудом ворочались в голове, и все же ей не оставалось ничего другого, как думать. Итак, прежде он звался Кавендишем. Что это может означать? Вправе ли незаконнорожденный сын носить имя отца?

Грейс понятия не имела. Она никогда раньше не встречала ни одного внебрачного ребенка, вдобавок знатного происхождения. Но кое-кто из ее знакомых сменил имя. К примеру, сын викария еще ребенком уехал жить к родственникам, и когда наведывался в Белгрейв в последний раз, назвался совершенно другой фамилией. Конечно же, побочный сын может взять любое имя, какое пожелает. А если у него и нет на это никакого права, вряд ли разбойника станут смущать подобные мелочи, верно?

Грейс коснулась пальцем губ, вспоминая поцелуй незнакомца, и когда по телу прошла дрожь восторга, нахмурилась, старательно притворяясь, что ничего не чувствует. Разбойник поцеловал ее. Это был ее первый поцелуй, а она даже не знает, как зовут человека в маске.

Она помнила его запах, тепло его кожи, бархатистую нежность его губ и не знала его имени.

– Грейс! Грейс!

Грейс с усилием поднялась на ноги. Она оставила дверь открытой, чтобы лучше слышать герцогиню, и отчетливо различила, как госпожа дважды ее окликнула. Должно быть, старуха так и не пришла в себя – она редко называла компаньонку по имени, предпочитая сухое обращение «мисс Эверсли», вполне соответствующее ее требовательному, не терпящему возражений тону.

Грейс опрометью бросилась в спальню ее светлости.

– Могу ли я чем-то помочь? – спросила она как можно дружелюбнее, стараясь скрыть усталость и обиду. Герцогиня сидела на постели, вернее, полулежала. Над подушкой возвышалась одна лишь ее голова. Поза была страшно неудобной, но в последний раз, когда Грейс попыталась поправить старухе подушки, та едва не откусила ей голову.

– Где вы были?

Грейс сочла вопрос риторическим и все же ответила:

– В коридоре, за вашей дверью, мадам.

– Я хочу, чтобы вы мне кое-что принесли. – Вместо обычных повелительных ноток в голосе герцогини звучало волнение.

– Чего бы вам хотелось, ваша светлость?

– Мне нужен портрет Джона.

Грейс непонимающе уставилась на госпожу.

– Не стойте столбом! – пронзительно взвизгнула старуха.

– Но, мадам, – возразила Грейс, поспешно отскочив от кровати, – я принесла вам все три миниатюры, и…

– Нет! Нет! Нет! – вскричала герцогиня, яростно мотая головой. – Мне нужен его портрет. Из галереи.

– Портрет?.. – растерянно повторила Грейс. Часы показывали полчетвертого утра, она валилась с ног от усталости, а герцогиня только что приказала ей снять со стены выполненный в натуральную величину портрет и протащить вверх на два лестничных пролета.

– Вы отлично знаете этот портрет, – проворчала старуха. – Джон стоит возле дерева, и у него блестят глаза.

Грейс моргнула, пытаясь переварить услышанное.

– Думаю, там всего один портрет милорда.

– Да! – рявкнула герцогиня срывающимся от нетерпения голосом. – На этом портрете у него блестят глаза.

– Вы хотите, чтобы я принесла его сюда?

– Ну разумеется, у меня ведь нет другой спальни, – раздраженно пробурчала старуха.

– Хорошо. – Грейс с усилием сглотнула. «О Боже, ну и задачка! Что же делать?» – Это займет какое-то время.

– Принесите стул и снимите со стены чертов портрет. Вам вовсе не надо…

Герцогиня скрючилась в приступе мучительного кашля, и Грейс тотчас кинулась к ней.

– Мадам! Мадам! – Обняв старуху за плечи, она попыталась усадить ее на постели. – Пожалуйста, мадам, постарайтесь успокоиться. Вы себя убиваете.

Откашлявшись, герцогиня глотнула теплого молока, чертыхнулась и поднесла к губам бокал с виски.

– Скорее я убью вас, – хмуро отрезала она, с грохотом поставив бокал на столик, – если вы не принесете мне этот портрет.

Грейс испуганно кивнула:

– Как пожелаете, мадам.

Она торопливо вышла из комнаты и, убедившись, что герцогиня ее не видит, тяжело привалилась к стене.

Вечер начинался так чудесно, и вот чем все закончилось. Сначала ей направили в лоб пистолет, потом ее поцеловал мужчина, по которому виселица плачет, и вот теперь герцогине приспичило, чтобы компаньонка приволокла ей громадный портрет из галереи. В полчетвертого утра.

– Она мне явно недоплачивает, – угрюмо пробормотала Грейс себе под нос, плетясь вниз по лестнице. – Никаких денег не хватит…

– Грейс.

Девушка резко остановилась и едва не потеряла равновесие, оступившись на нижней ступеньке.

Мгновенно чьи-то крепкие руки схватили ее за плечи, не давая упасть. Грейс подняла глаза, уже догадавшись, кто это мог быть. Томас Кавендиш приходился внуком ее светлости и носил герцогский титул, что, бесспорно, делало его самым могущественным человеком в округе. Едва ли не половину времени он проводил в Лондоне, бывая в Белгрейве лишь наездами, но за пять лет службы у герцогини Грейс успела неплохо его узнать.

С Томасом ее связывала дружба. Это могло показаться странным, принимая во внимание разницу в их положении, и все же они были друзьями.

– Ваша светлость, – пробормотала Грейс, хотя Томас просил ее в Белгрейве обращаться к нему по имени.

Герцог Уиндем отступил на шаг, вытянув руки по швам, и Грейс устало кивнула ему. Час был слишком поздним, чтобы подыскивать подобающие вежливые приветствия.

– Какого черта вы до сих пор на ногах? – возмутился Томас. – Уже третий час ночи.

– На самом деле четвертый, – рассеянно заметила Грейс и замерла, потрясенная внезапной мыслью. «Силы небесные, это же Томас!»

Сонливость слетела с нее в мгновение ока. Что ему сказать? И стоит ли вообще упоминать о случившемся? Конечно, нелепо скрывать, что на карету герцогини напали разбойники, но нужно ли рассказывать Томасу, что у него, возможно, объявился двоюродный брат, который рыщет по окрестностям, облегчая кошельки местной знати?

Грейс вовсе не была уверена, что герцогу следует об этом знать. Незнакомец в маске скорее всего обыкновенный грабитель с большой дороги. К чему напрасно волновать Томаса?

– Грейс?

Она тряхнула головой, словно пытаясь прогнать назойливые мысли.

– Простите, что вы сказали?

– Почему вы бродите по коридорам?

– Ваша бабушка неважно себя чувствует, – объяснила Грейс и поспешно добавила, желая сменить тему: – Поздно же вы вернулись.

– У меня были кое-какие дела в Стэмфорде, – отрывисто бросил Томас.

Значит, был у любовницы. Если бы речь действительно шла о делах, он не отвечал бы так уклончиво. И все же странно, что он вернулся домой среди ночи. Обычно Томас оставался у любовницы до утра. Несмотря на почтенное происхождение, Грейс в Белгрейве исполняла роль служанки, и до нее доходили все сплетни. Если герцог не ночевал дома, она обычно об этом знала.

– У нас выдался… беспокойный вечер, – осторожно заметила Грейс и нерешительно замолчала.

Томас выжидающе посмотрел на нее, и ей не оставалось ничего другого, как продолжить:

– На нас напали разбойники.

– О Господи! – всполошился герцог. – Как вы? Надеюсь, все обошлось? А как бабушка?

– Нам обеим не причинили ни малейшего вреда, – заверила его Грейс. – Хотя у бедняги кучера ужасная шишка на голове. Я взяла на себя смелость дать ему три свободных дня, чтобы он мог прийти в себя.

– Разумеется. – Томас на мгновение зажмурился, словно пересиливая боль. – Я должен извиниться перед вами. Мне следовало настоять, чтобы вас сопровождало больше верховых.

– Не глупите. Здесь нет вашей вины. Кто мог знать заранее… – Грейс внезапно умолкла. «Действительно, к чему искать виноватых?» – Мы не пострадали, это главное, – повторила она.

Томас тяжело вздохнул.

– Что они забрали?

Грейс снова замялась. Не могла же она сказать Томасу, что грабители удовольствовались одним лишь кольцом. Герцог не идиот. Естественно, он спросит почему. Похоже, сегодня все предпочитают отвечать туманно и уклончиво. Она натужно улыбнулась.

– Не слишком много. У меня ничего. Думаю, нетрудно догадаться, что я небогата.

– Должно быть, бабушка в бешенстве.

– Герцогиня немного расстроена, – слукавила Грейс.

– На ней были изумруды, верно? – Томас удрученно покачал головой. – Смешно, но старая брюзга обожает эти камни.

Грейс подавила в себе желание отчитать герцога за эпитет, которым он наградил бабушку.

– Ее светлость сохранила изумруды. Она спрятала их под подушками кареты.

Томас изумленно поднял брови.

– В самом деле?

– Вообще-то это сделала я, – поправилась Грейс, неохотно разделив славу с герцогиней. – Ваша бабушка передала мне изумруды до того, как грабители открыли дверцу экипажа.

Легкая улыбка скользнула по лицу Томаса. После короткого неловкого молчания он заговорил:

– Вы так и не сказали, почему до сих пор не в постели. На дворе ночь, вы безусловно заслужили отдых.

– Я… хм… – «Похоже, придется ему сказать. Все равно он увидит завтра пустое место на стене в галерее». – Ваша бабушка высказала очень странное пожелание.

– Все ее пожелания довольно странны, – немедленно отозвался Томас.

– На этот раз… – Глаза Грейс гневно сверкнули. И как она только докатилась до такой жизни? – Не думаю, что вам захочется помочь мне принести портрет из галереи.

– Картину?

Грейс кивнула.

– Из галереи?

Еще один безмолвный кивок.

– Полагаю, речь идет не об одном из тех квадратных полотен скромных размеров?

– Вы говорите о натюрмортах с фруктами?

Томас кивнул, испытующе глядя на Грейс.

– Нет. – Не дождавшись ответной реплики герцога, она добавила: – Она хочет портрет вашего дядюшки.

– Которого?

– Джона.

Томас понимающе склонил голову и невесело усмехнулся:

– Он всегда был ее любимчиком.

– Но ведь вы его даже не знали, – заметила Грейс. В голосе Томаса ей послышалась отчужденность, словно он сам был свидетелем особых милостей, оказываемых герцогиней любимому сыну.

– Разумеется, не знал. Он умер еще до моего рождения. Но отец рассказывал мне о нем.

Лицо герцога приняло замкнутое, непреклонное выражение. Было ясно, что он не желает обсуждать эту тему.

Грейс растерянно замолчала, не зная, что сказать, ожидая, пока Томас соберется с мыслями.

Наконец, очнувшись от оцепенения, он поднял голову и заговорил:

– Но этот портрет выполнен в натуральную величину.

Грейс тотчас представила себе, как, едва держась на ногах, снимает тяжелую картину со стены.

– Боюсь, что да.

На мгновение Грейс показалось, что Томас готов повернуть в сторону галереи, однако в следующий миг он надменно вскинул голову, выпятив подбородок, и снова превратился в грозного, неприступного герцога Уиндема.

– Нет, – твердо возразил он. – Вы не станете возиться с картиной посреди ночи. Если старуха непременно желает заполучить этот чертов портрет, пусть дождется утра и попросит одного из лакеев принести его.

Грейс силилась улыбнуться, ведь Томас пытался встать на ее сторону, но усталость обратила улыбку в вялую гримасу. Вдобавок Грейс давно усвоила, что герцогине лучше не перечить.

– Уверяю вас, больше всего на свете мне хочется сейчас улечься в постель, и все же проще выполнить пожелание ее светлости.

– Вовсе нет, – непререкаемым тоном отрезал Томас, а затем, не дожидаясь ответа, повернулся и зашагал вверх по лестнице.

Проводив его усталым взглядом, Грейс пожала плечами и поплелась в сторону галереи. В конце концов, не так уж и трудно снять картину со стены.

Но не успела она сделать и десяти шагов, как услышала отрывистый окрик герцога.

Грейс со вздохом остановилась. Ей бы следовало знать, что Томас не сдастся. В упрямстве он не уступал своей бабушке, хотя вряд ли ему пришлось бы по вкусу подобное сравнение.

Едва сдерживая раздражение, Грейс пустилась в обратный путь. Со стороны лестницы раздался новый окрик, и ей пришлось прибавить шагу.

– Я здесь, – недовольно проворчала она. – Боже милостивый! Вы перебудите весь дом.

Томас выразительно закатил глаза.

– Только не говорите мне, что собирались собственноручно снять картину со стены.

– Если я этого не сделаю, ваша бабушка будет дергать сонетку всю ночь и мне вообще не удастся поспать.

Герцог воинственно прищурился.

– Внимательно следите за мной.

– Следить? Зачем? – удивилась Грейс – Что вы задумали?

– Я оборву шнур ее звонка, – заявил Томас и с новой решимостью устремился вверх по лестнице.

– Оборвете шнур?.. Томас! – Грейс бросилась вдогонку за герцогом, но, разумеется, тот оказался куда проворнее, бессмысленно было и пытаться его настигнуть. – Томас! Вы не можете!

Он обернулся. На лице его сияла улыбка, и это еще больше встревожило Грейс.

– Это мой дом, – отрезал он. – И здесь я могу делать все, что мне вздумается.

Пока Грейс пыталась осмыслить его слова, он стремительно пересек холл и ворвался в спальню герцогини.

– Что вы тут вытворяете? – услышала Грейс его сердитый окрик. С тяжким вздохом она поспешила вслед за Томасом, его взволнованный возглас застал ее на пороге спальни. – Силы небесные! Вам плохо?

– Где мисс Эверсли? – пробормотала герцогиня, безумным взглядом обшаривая комнату.

– Я здесь, – торопливо отозвалась Грейс.

– Вы принесли портрет? Где картина? Я хочу видеть моего сына.

– Мадам, уже поздно, – попыталась объяснить Грейс, неуверенно, маленькими шажками продвигаясь вперед. Она понимала, что не сумеет остановить старуху, если той взбредет в голову рассказать внуку об удивительном сходстве напавшего на них разбойника с Джоном Кавендишем. И все же рядом с кроватью герцогини Грейс чувствовала себя увереннее, как будто, не спуская глаз с миледи, могла предотвратить беду. – Мадам, – мягко, увещевающе повторила она.

– Утром вы сможете приказать лакею доставить вам портрет, – чуть сбавив тон, заметил Томас, – но я не желаю, чтобы мисс Эверсли надрывалась, перетаскивая картины, да еще среди ночи.

– Мне нужен этот портрет, Томас, – прошептала герцогиня, и Грейс с трудом удержалась от желания взять ее за руку. Голос ее светлости звучал жалобно и глухо. Это был голос старой, больной женщины, в которой невозможно было узнать прежнюю герцогиню Уиндем, особенно когда она добавила: – Пожалуйста.

Грейс посмотрела на Томаса. Он казался смущенным.

– Завтра, – проговорил он. – Первым делом, если вам так этого хочется.

– Но…

– Нет, – оборвал старуху Томас. – Мне очень жаль, что на вас сегодня напали, и, конечно, я готов сделать все от меня зависящее, в пределах разумного, чтобы успокоить вас и утешить, однако это не означает, что я стану потакать вашим вздорным, нелепым капризам. Вы меня понимаете?

Бабушка и внук обменялись долгим тяжелым взглядом, и Грейс испуганно попятилась. Потом герцог резко бросил, не повернув головы:

– Идите спать, Грейс.

Грейс медлила, ожидая сама не зная чего. Должно быть, возмущенного вопля герцогини. Или грома небесного и молнии в придачу. Но ничего не последовало, и компаньонке оставалось лишь покинуть комнату. Медленно бредя по коридору, она слышала, как Томас с бабушкой препираются. Их голоса звучали приглушенно, ни исступленного гнева, ни страсти. Впрочем, Грейс это нисколько не удивило. Дикая, необузданная ярость Кавендишей уступила место вялости и равнодушию, сейчас они скорее склонны были обмениваться ледяными колкостями, чем злобными криками.

Грейс прерывисто вздохнула. За пять лет пребывания в Белгрейве она так и не сумела привыкнуть к бесконечным стычкам герцогини с внуком. Их нескрываемая враждебность и неприязнь друг к другу пугали ее.

И самое ужасное, для этого не было никаких причин! Однажды Грейс отважилась спросить Томаса, откуда эта ненависть. Тот лишь пожал плечами, сказав, что так было всегда. Герцогиня терпеть не могла его отца, а отец невзлюбил сына, так что сам Томас испытывал отвращение к обоим.

Грейс не могла скрыть изумление, услышав такое. Разве родственники не должны любить друг друга? Ее семья была дружной и сплоченной. Мама, отец… Она зажмурилась, пытаясь сдержать слезы. Надо же было так расчувствоваться! А может, всему виной усталость? Грейс давно перестала оплакивать своих близких. Она скучала по ним – ей всегда будет их не хватать. Но глубокая рана в душе, зияющая пустота, терзавшая ее после смерти родных, с годами затянулась.

А теперь… что ж, Грейс Эверсли нашла себе новое место в этом мире. Не о такой судьбе она мечтала, не к такой жизни готовили ее родители. Но служба в замке давала ей крышу над головой, пищу, одежду и возможность время от времени видеться с друзьями.

И все же иногда Грейс охватывала безысходность, и по ночам, без сна ворочаясь в постели, она не могла избавиться от тягостных мыслей. Грейс не хотелось быть неблагодарной, ведь, слава Богу, она жила в герцогском замке. Но полученное воспитание не подготовило ее к роли служанки, да еще в доме, где царили бесконечные раздоры и ненависть. Отец Грейс был деревенским сквайром, ее мать хорошо знали и любили все в округе. Грейс росла, окруженная вниманием и любовью, в доме Эверсли всегда звучал смех. Иногда по вечерам они сидели втроем у зажженного камина, и отец, вздыхая, говорил, что Грейс ждет участь старой девы, потому что во всем графстве не найдется мужчины, достойного его дорогой доченьки.

– А как насчет остальной части Англии? – со смехом спрашивала Грейс.

– И там с женихами из рук вон плохо, – притворно сетовал отец.

– А во Франции?

– Господи помилуй! Еще чего надумала!

– Может, в Америке?

– Ты хочешь убить свою матушку, девочка? Ты же знаешь, от одного только вида моря у нее начинается морская болезнь.

Конечно, все трое верили, что когда-нибудь Грейс создаст собственную семью, найдет себе мужа дома, в Линкольншире, и будет жить неподалеку от отца с матерью. Ее ждет счастливый брак, потому что, разумеется, она выйдет замуж по любви, как и ее родители. У нее будут дети, ее дом наполнится смехом и радостью. Грейс считала себя самой удачливой девушкой на земле. Но смертельная лихорадка унесла жизни ее родителей, оставив Грейс сиротой. Семнадцатилетняя девушка, одна в пустом доме, едва справлялась с обрушившимся на нее несчастьем. Оглушенная горем, Грейс не задумывалась о своей дальнейшей судьбе, пока семейный поверенный не разобрал бумаги отца и не огласил завещание.

Завещание… Грейс горько усмехнулась и, стянув измятое платье, принялась готовиться ко сну. После объявления последней воли покойного все стало еще хуже. Оказалось, что отец оставил после себя долги. Не слишком большие, но достаточные, чтобы Грейс ощутила всю тяжесть этого бремени. Супруги Эверсли всегда жили не по средствам, надеясь, что любовь и удача помогут им преодолеть любые испытания.

И они были правы. Любовь и удача освещали их жизнь, легко сметая с пути все препятствия. Все, кроме смерти.

Силсби, дом, где Грейс родилась и выросла, считался неотчуждаемым имуществом. Об этом она знала, но бешеный напор кузена Майлса, желавшего во что бы то ни стало прибрать имение к рукам, оказался для Грейс полной неожиданностью. Не подозревала она и о том, что Майлс оставался холостяком. Когда кузен внезапно притиснул ее к стене и попытался поцеловать, Грейс на мгновение оторопела. Этот слизняк ожидал, что она позволит ему поцеловать себя, да еще будет благодарна за милостивый и великодушный интерес к ее персоне!

Вместо того чтобы позволить Майлсу поцеловать ее, Грейс заехала локтем ему под ребра и двинула коленом прямо… Это здорово охладило пыл Майлса. Грейс и сейчас с улыбкой вспоминала ту сцену, остальное же больше напоминало кошмар.

Взбешенный полученным отпором, кузен вышвырнул Грейс из дома. Она осталась ни с чем. Ни крова, ни денег, ни родни (после случившегося Грейс отказалась считать Майлса родственником).

Тут-то и пожаловала вдовствующая герцогиня Уиндем.

Слухи о несчастье Грейс быстро разнеслись по округе. Герцогиня явилась внезапно, словно могущественная ледяная богиня, и забрала сироту с собой. Разумеется, Грейс не обольщалась надеждой, что в замке Белгрейв ее примут как дорогую гостью. Герцогиня прибыла в сопровождении пышной свиты. Майлса она смерила долгим презрительным взглядом, отчего тот испуганно съежился и едва не заскулил, точно побитая собака (Грейс навсегда запомнила это чудесное мгновение), а затем решительно провозгласила: «Мисс Эверсли, вы станете моей компаньонкой».

И прежде чем Грейс успела принять или отклонить предложение, герцогиня повернулась и покинула комнату. Это лишь подтвердило известную всем истину: у сиротки Эверсли с самого начала не было выбора.

Случилось это пять лет назад. Теперь Грейс жила в замке, наслаждалась превосходной кухней, а ее одежда если и не была скроена по последнему слову моды, отличалась добротностью и элегантностью (уж в чем, в чем, а в скупости герцогиню нельзя было упрекнуть).

Грейс жила неподалеку от деревушки, где выросла. Большинство ее друзей и подруг по-прежнему обитали там же, Грейс часто виделась с ними в деревне или в церкви, ходила к ним в гости. Если у нее и не было собственной семьи, то по крайней мере ей не пришлось против собственной воли выйти замуж за Майлса.

Грейс дорого ценила все, что сделала для нее герцогиня, и все же ей хотелось чего-то большего.

Впрочем, возможно, даже не большего, а просто чего-то еще.

«Пустые мечты», – вздохнула Грейс, рухнув на постель. Для женщины ее круга существовало всего два пути – служба или замужество, и она в своем положении могла рассчитывать лишь на место прислуги в богатом доме. Линкольнширские мужчины трепетали перед герцогиней, никто не осмеливался бросить заинтересованный взгляд в сторону Грейс. Все хорошо знали, что Августа Кавендиш не намерена тратить время на поиски и обучение новой компаньонки.

Вдобавок ни для кого не составляло секрета, что у мисс Эверсли нет ни фартинга.

Грейс закрыла глаза и мысленно напомнила себе, что лежит на тончайших дорогих простынях, а свеча, которую она только что задула, отлита из чистого воска. В замке есть все, чего только душа пожелает. Ее окружают богатство и роскошь.

Но того, чего бы ей хотелось…

А впрочем, какая разница, чего ей хочется? С этой мыслью Грейс наконец уснула. И во сне ей привиделся разбойник.