"Смерть Вронского" - читать интересную книгу автора (Фабрио Неделько)

4

На большом штабном столе, сделанном из явора, край которого местами был изрезан каким-то острым предметом, и эти, все еще живые, светлые раны резко отличались от потемневшей древесины, была разложена огромная карта, а на ней, в соответствии с логикой, которая могла и имела право быть понятной одним лишь жрецам этой разбойничьей и самоубийственной сербской войны, располагались пачки сигарет, одни плашмя, другие были поставлены вертикально, стояли бутылки с ракией, стаканы, а поперек мягко извивающейся на бумаге реки лежал большой кухонный нож. Офицеры в форме Югославской народной армии с пятиконечными звездочками на фуражках, командиры подразделений четников, на рукавах которых чернели нашивки с белым черепом и скрещенными костями, пять-шесть человек в штатском (да, еще была здесь дремлющая собака, свернувшаяся в углу возле сваленных в кучу «Калашниковых») стояли вокруг стола, одни просто склонившись над ним, другие — опираясь всем своим телом на руки, так что от наискось растянутой по карте надписи крупными буквами «ХОРВАТИЯ», которая заканчивалась как раз в том месте, куда и было сейчас направлено общее внимание, виднелась только последняя буква «Я».

Деревенский парнишка с синим ведром разбрызгивал воду по дощатому натертому мастикой полу.

Было душно, с полей в распахнутые настежь окна несло раскаленным летним воздухом, доносились резкие крики соек, сорок и ворон, носившихся в небе над нескончаемыми полями пшеницы, над пересекавшими их посадками деревьев, под которыми по дороге текли, направляясь к востоку, все новые и новые колонны беженцев, двигался скот, повозки, запряженные лошадьми и волами, велосипедисты, детские коляски, набитые подушками и одеялами, на которых иногда сверху стояла клетка с птицей или лежала кукла с волосами соломенного цвета, из тех, что покупают в дешевых магазинчиках Триеста.

— Смотрите-ка, наши по-прежнему бегут и бегут, — сказал один из людей в штатском, это был бывший полицейский, прибывший сюда из Винковцев. Но он стоял возле окна, и люди, находившиеся вокруг стола, его не услышали.

Там продолжался быстрый разговор.

— Бобота? — спросил мокрый от пота лысый толстяк, расстегивая верхние пуговицы полевой формы с погонами полковника.

— Развернут полевой госпиталь, установлены три орудия. Все сербские дети отправлены в Воеводину, — ответил другой штатский с огромным, вываливающимся из брюк животом, которым он налег на карту.

— А баррикады? — продолжал спрашивать лысый.

— Насчет Боботы мы не договаривались, товарищ полковник. Баррикады мы поставили в Негославцах, в Оролике и в Сремских Чаковцах, — возразил вместо штатского толстяка, к которому был обращен вопрос, один из четников.

— Необходимо поставить их и в Бршадине! Они должны быть в каждом селе, где большинство населения составляют сербы. И они должны быть неприступными, ясно? Это приказ из Белграда. Приказ! — веско повторил лысый.

— Ясно как дважды два, товарищ полковник. Приказ, — отчеканил кто-то из четников.

— Далее. Ночью на баррикадах дежурите вы, четники, днем — мы, — продолжал лысый. — Ясно? Сколько вы платите за работу на баррикадах?

— Значит, так, товарищ полковник, — подал голос толстяк, живот которого закрывал часть карты. — По пятьдесят марок в Негославцах и других местах и по сто в Боровом Селе. Там опаснее.

— Дайте им больше, — тихо сказал рыжеволосый мужчина, снимая с себя офицерский мундир и оставаясь в майке.

Лысый положил плашмя одну из стоявших вертикально пачек сигарет и спросил:

— Борово Село? Как там сейчас?

— Докладываю, товарищ полковник. Те, кто прибыл из Сербии уничтожить усташских полицейских, возвращены в отряды «Белых орлов», а те дни, которые наши рабочие с фабрики «Борово» провели в засаде, подстерегая усташей, мы им оформили как отпуск за свой счет.

— Это правильно, — по-прежнему тихо произнес рыжеволосый офицер.

— А сколько таких было? — спросил майор от края стола.

— С десяток, — ответил четник.

— Хорошо. Как видите, колебаний с нашей стороны нет, не будет их и впредь, — негромко продолжал рыжеволосый. — В Борово Село мы пригласили с инспекцией всех заинтересованных товарищей из союзного правительства и армии, а кроме того, из союзного секретариата внутренних дел, пожалуйста, пусть посмотрят, это наши люди; но представителей хорватских властей мы туда не пустили, ни одного человека. Борово Село больше не Хорватия.

— Точно! — воскликнул один из штатских.

— В тех селах, где большинство населения хорваты, мы допускаем демонтаж баррикад, они могут делать все, что приказывают их усташские власти! Но нам это не указ. Точно так же нам нет дела до их референдума об отделении, мы не признаем его на сербских землях. Наконец-то мы стоим на пороге осуществления величественной мечты наших дедов и отцов — все, сербы должны жить в одном государстве, как бы оно ни называлось. Поднялись все, кто считает себя сербами, стар и мал, и все наши погибшие герои сегодня с нами. С нами и наша армия, и наши демократические партии, и Китай, и Россия, и русские добровольцы… Оружие вы по-прежнему будете получать без перебоев, — подчеркнул, слегка гнусавя, рыжеволосый и добавил: — Взрывайте их дома. Это наша земля — Западная Рашка, это больше не их Барания или Славония.

— Так мы и поступали, товарищ капитан! — взволнованно перебил его один из штатских с открытой бутылкой пива в руке. — Так мы и поступали в Берке. И частные дома этих гадов, и усташские магазины, и фирмы. Если мы и сейчас не отомстим им за все, что творили с нами усташи в сорок первом, то когда же? А пленных мы заставили признаться в том, что они сжигали сербских детей в печах, отрезали им пальцы и так далее. Все делаем в соответствии с вашими указаниями.

— Заставляйте взятых в плен хорватов лаять по-собачьи и дуть на горящую лампочку. Это дает прекрасные результаты, — удовлетворенно добавил майор с другого края стола. — Кроме оружия, которое вы будете получать от нас, а это вам может подтвердить и товарищ капитан, мы пришлем вам на помощь и специалистов.

— Они уже прибыли, товарищ майор! — бодро воскликнул один из четников. — Ваши люди начали действовать в Острове, Антинской Млаке, Габоше, Маркушице…

— В Аде! — перебил его сухощавый в штатском и выбросил в окно окурок.

— …они так муштруют наших крестьян, словно идет война, — закончил фразу четник.

— Слава богу, это и есть самая настоящая война, — ответил один из офицеров, открывавший окна, которые некоторое время назад закрыл бывший полицейский из Винковцев.

Лысый толстяк поставил на попа одну из разложенных по карте пачек сигарет и громко и вопросительно прочитал название населенного пункта под ней: — Миклушевцы?

— Миклушевцы? Ну, боевых действий как таковых там пока еще нет, но мы постоянно постреливаем в хорватских полицейских. То же самое и в Сотине, — послышался голос из группы четников.

— Джергай? — лысый поставил вертикально еще одну пачку сигарет.

— А вот там уже попахивает настоящей войной, товарищ полковник, — вступил в разговор тот, что гладил собаку. — Мы попытались окружить и изолировать элеватор, но усташам на помощь пришли ополченцы из Вуковара.

— Подорвать элеватор сами мы не сможем, сообщите нашим в Бршадин, это недалеко, чтобы прислали к нам подрывников. В элеваторе Джергая хранится весь урожай вуковарского региона. А раз мы пока еще не взяли Вуковар, пусть это зерно лучше сгорит! — раздался голос рыжеволосого.

— Есть, — кратко ответил кто-то из штатских.

— А теперь посмотрим, как обстоят дела с дорогами и связью, — заговорил человек с густой бородой, одетый в форму с гербом Королевства Югославии на рукаве, вертя в руках большой кухонный нож, который только что лежал на карте поперек Дуная.

— Железная дорога Борово — Даль уничтожена, это вы знаете. Мы ее заминировали и взорвали. Подорвали и железнодорожный мост через Вуку, — сказал один из штатских, нагнувшись над картой и водя по ней пальцем.

— Отлично, — одновременно воскликнули майор и капитан.

— Участок железной дороги между Винковцами и Борово взорван в шестнадцати местах… — оживленно подхватил человек в штатском.

— В семнадцати! Минами, — дополнил его информацию другой штатский, стоявший рядом с ним.

— Верно. В семнадцати, — согласился первый. И продолжил: — Мы перерезали телефонный кабель между Трпинем и Боботой…

— А этого ты мне не сказал, когда я спрашивал тебя про Боботу, — строго и недовольно обратился полковник к тому штатскому, который все еще лежал на карте своим толстым, вывалившимся из расстегнутых брюк животом.

— Не могу же я знать абсолютно все, — попытался оправдаться штатский.

— А если бы знал, так сказал бы, правда? — не оставлял его в покое полковник.

— Конечно, — простодушно ответил штатский.

— Вот видишь, дорогой, в этом и состоит разница между вами и нами. Мы обо всем, что нам известно, а известно нам все, говорим, что знать ничего не знаем. Вот смотри, например, вы обстреляли автобус фабрики «Вупика» и убили двоих рабочих…

— Да где это было? — вскочил тот, что пил из бутылки пиво.

— Как где? В Свиняревцах. Их убили вы, четники. И ранили кучу народа с этой фабрики, которые были в автобусе. А мы, дорогой мой, заявили, что ничего об этом не знаем! В Илоке мы, армия, стреляли по мирным жителям, мы даже бомбили Принциповац и Опатовац, а потом на пресс-конференции перед журналистами и телевидением сделали заявление, что понятия обо всем этом не имеем. Вчера наши самолеты обстреляли ракетами здание штаба народной обороны в Нови Чаковцы, убито три усташских офицера, с десяток человек ранено, а ты посмотри белградские газеты — есть там об этом хоть полслова? — спросил полковник.

— Но у нас здесь уже целый месяц работает сербское радио Славонии, Бараний и Западного Срема! — заявил один из штатских. — И уж они-то об этом сообщат, будьте спокойны. Они сообщают и о том, чего никогда не было. Я знаю их директора, он был главным редактором газеты «Вуковарские вести», укреплял братство и единство народов и народностей Югославии, но сейчас он с нами, борется за наше дело. Он-то такую новость уж конечно передаст!

— И я его знаю. Он хорошо взялся за дело. А комендант вуковарского гарнизона отозван. Его назначили в Тузлу. Тоже укреплять братство и единство! — усмехнулся полковник.

В комнату вошла босая старуха с большой миской, наполненной недозрелыми сливами. Все замолчали. Старуха осторожно поставила миску среди пачек сигарет и спичечных коробков и, неслышно ступая, вышла из комнаты, а яркие солнечные лучи осветили перламутровые, сине-зеленые плоды.

Рыжеволосый мужчина в армейской форме потребовал стул и, устало опустившись на него и усевшись поудобнее, произнес:

— Слушайте меня внимательно и вы, товарищи, и вы, бойцы. То, что я вам сообщу, совершенно секретно.

Все загасили сигареты, отставили воду и пиво.

— Мы сейчас контролируем весь прилегающий к Вуковару участок Дуная, — продолжал рыжеволосый. — Вам, четникам, мы предоставим не только обещанную военную помощь, но и боевой катер для патрулирования. С его помощью вы сможете перебрасывать и людей, и поступающее из Сербии вооружение в Борово Село. Через несколько дней в наших руках окажутся все ключевые стратегические позиции в Бараний. В том числе и шоссе между Вуковаром и Винковцами, то есть населенные пункты Богдановац, Маринцы и Нуштар. Что это означает?

В комнате царила тишина, за окнами неподалеку от дома легкие дуновения ветра время от времени колыхали цветы дикого мака и заросли папоротника.

Рыжеволосый резко поднялся, движением руки приказал толстяку убрать с карты живот, энергичными шагами подошел к столу.

Словно по приказу к штабному столу приблизились и все остальные, склонились над картой и принялись обшаривать глазами и пальцами нанесенные на ней кружочки, крестики, треугольники, зеленые пятна и голубые, как слеза, точки, прямые и извилистые линии, все эти значки, изображавшие шоссе и железные дороги, колодцы и элеваторы, церкви и монастыри, средневековые развалины и кемпинги для туристов.

— Это означает, что Вуковар скоро должен пасть! А за ним и Осиек. Сербское национальное вече Славонии, Бараний и Западного Срема проголосовало за присоединение этих бывших хорватских областей к Сербии, а наше дело — провести это решение в жизнь с помощью тотальной войны, — закончил рыжеволосый.

Присутствующие в полной тишине сдвигали и перемещали пачки сигарет, бутылки с ракией и стаканы, потом возвращали их на старое место и в прежнее положение, перебирались по кухонному ножу с одного берега Дуная на другой, шагая указательным и средним пальцами, и все это молча, напряженно, внимательно, жадно, похожие на ястребов, которые как раз в это время кружили над домом.

Рыжеволосый попросил помочь ему надеть рубашку, и некоторые из присутствующих только тут обратили внимание на страшные шрамы, пересекавшие его тело, — следы участия в партизанской войне полувековой давности. Майор бросился ему помогать.

— Что касается убитых, — подал голос лысый толстяк, — все остается как и до сих пор — их нет, вы о них ничего не знаете. А сами по-прежнему всех до одного возвращаете в фурах назад, в Сербию. Это же относится и к танкам, когда дело дойдет до настоящей войны. Пусть даже их будут тысячи. Потому что мы, товарищи, любой ценой добьемся того, чего хотим добиться.

И снова под деревьями с узкими, удлиненными, похожими на перья листьями показалась колонна беженцев. Через открытые настежь окна было видно, что она тянется по всей пшеничной равнине, было слышно, как пронзительно скрипят перегруженные телеги и тачки, ржут лошади и звучит музыка портативных радиоприемников.

Один только капитан первого класса, находившийся у самого дальнего края большого штабного стола, за все это время не проронил ни слова, он неподвижно стоял, глядя через окно в высокое небо над равниной, бескрайнее, голубое, по которому сейчас под предводительством пышного облака розоватого цвета проплывала череда его пухлых белых собратьев; и, следя за ними, он чувствовал, что его успокаивает это высокое небо над равниной, бескрайнее, голубое, что оно уводит его в какие-то далекие пространства, где царят спокойствие, тишина и мудрость, и этот небесный мир не могут нарушить никакие, даже самые бесстыдные человеческие слова.

А в спокойствии он очень нуждался, потому что после этого совещания ему предстояло вернуться к исполнению своих привычных обязанностей в казарме, и в этом не было бы ничего странного, не находись эта казарма югославской армии на хорватской территории!

Тут сбежавший из Винковцев полицейский попросил у него закурить и, увидев при этом через окно колонну беженцев, с шумом двигавшуюся в восточном направлении, удовлетворенно заметил, лизнув кончик сигареты:

— Эта колонна еще одно доказательство эффективной работы нашей пропаганды. Эти люди поверили, что усташи перебьют их всех до одного!

Капитан тихо заметил в ответ:

— Знаете, я никогда бы не поверил, что мне придется обращать в бегство мой собственный народ, да еще пользуясь теми методами, которые мы изучали на занятиях по психологической войне! А ведь именно так получается, друг мой, когда у людей перепутаны причины и следствия. Кто-то, как эти, бросится в страхе бежать, кто-то, оставшись, возьмет в руки оружие, чтобы разрушить хорватское государство. — И горько добавил: — Нам пригодятся и те, и другие. Бывший полицейский бросил взгляд на лежавшие на столе сливы, перламутровые, сине-зеленые, недозрелые, и скороговоркой произнес:

— Боже, сделай так, чтобы все у нас получилось.

— Боюсь, что так не получится, — медленно и снова тихо выговорил капитан первого класса. «И ведь кто-то во всем этом виноват», — ужаснулся он про себя.

Тут босоногая старуха внесла и поставила на стол новые бутылки с ракией. И снова, как и в прошлый раз, беззвучно исчезла.

Бывший полицейский взялся за бутылку:

— Товарищ полковник, еще глоток?

— Спасибо за предложение. Мое личное мнение, что пить больше не стоит. Но это не приказ, — ответил полковник.

Прежде чем покинуть помещение, рыжеволосый в армейской форме пальцем поманил к себе майора и сказал ему:

— Завтра забирай с собой в Вуковар и эскадрон русских добровольцев.

— Есть! — отрубил майор.

— С ними и этот граф… его зовут… — он не мог вспомнить русского имени графа.

— Граф Алексей Кириллович Вронский, — с готовностью подсказал майор.

— Да, он самый. Присмотри, чтобы с ним там чего-нибудь не случилось. Говорят, он большая шишка.

Все быстро покинули деревянный дом и направились каждый своим путем. Тот, что пил пиво из горлышка, отшвырнул бутылку подальше в заросли диких маков и папоротника.

А когда в комнате остались только они одни, мать Мория потянула за рукав Царя ветров и сказала ему, показывая рукой на окно, в котором еще виднелась фигура капитана первого класса, быстро удалявшегося по тропинке через высокую летнюю траву:

— Этого ты не трогай. Этот — мой.