"Ледяное сердце" - читать интересную книгу автора (Романовская Ольга)

Глава 3

Девочка заинтересовала Эйдана. Странный ребенок! Жертва никогда не поворачивается спиной к охотнику, лань никогда не говорит волку: «Не бойся, я не выдам тебя другим ланям, не наведу на тебя собак». Но и волк редко не оставляет в живых лань, а уж вампир — никогда. Если он умен, то не допустит, чтобы его благополучие зависело от какой-то безвестной девчонки.

Но что-то в ней было, он не мог понять, что, но это было сродни силе вампирского обольщения, которым в совершенстве владела Ульрика. Мелькнула даже безумная мысль: вдруг изумившее его юное существо — тоже из рода детей ночи? Вампир принюхался: нет, она пахнет человеком, в ней течет теплая кровь, сердце бьется громко и часто, она дышит, передвигается медленнее, чем его собратья, хотя пластики у нее не отнимешь — но тоже человеческой, не вампирьей, звериной.

Эйдан одним прыжком оказался возле девочки; та лишь слегка вздрогнула, почувствовав дуновение воздуха возле своей щеки. Сидя на корточках, она наполняла водой большой сосуд с откидной крышкой.

Он улыбнулся: ее отражение дрожало в подернутой легкой рябью воде, а его отражения не было.

— Я думала, что вампиры боятся дневного света, — девочка вылила очередную кружку в сосуд.

— Предрассудки, — пожал плечами Эйдан.

Но как она почувствовала, ведь его движение можно было принять за дуновение ветра.

— А солнца вы тоже не боитесь? — девочка подняла на него свои удивительные синие глаза. Какой там страх — само спокойствие!

— Ты любопытна, — он предпочел не заострять внимание на своих слабых местах.

— Почему ты не ушел? — она наполнила сосуд и тщательно закрыла крышку. — Сюда ведь могут придти люди. Если они тебя увидят, то сразу побегут за жрецом, прихватив по дороге чеснок, полынь и прочие глупости.

— Глупости?

— Ну да, мы же знаем, что вампиры этого не боятся, — со снисходительной усмешкой ответила обладательница синих глаз.

Мы? Что-то не похожа она на обычную девочку. Не вампирша, не человек — так кто же? Достаточно знает о вампирах, невысокого мнения о своих односельчанах.

— А я ведь тебя убью. Ты даже не почувствуешь — не успеешь, — склонившись над ней, доверительным шепотом пообещал вампир.

— А зачем? — игнорируя его присутствие, девочка закрепила сосуд за спиной. — Ты сыт, я на тебя не нападала — смысл?

— Просто так.

Эйдан схватил ее за шею и притянул к себе. Самое время, чтобы испугаться, а она:

— Осторожнее, не разбей! У матери другого кувшина нет.

— Ты, что, дура? — вместо того, чтобы укусить, вампир опять погрузился в бездну недоумения. Хватка ослабла, и жертва без труда вырвалась на свободу. Если бы она бросилась бежать, то в нем бы сработал инстинкт охотника, но девочка не побежала, отошла на пару шагов и с осуждением посмотрела на него.

— Сам дурак! Ведешь себя, как животное, а не как разумный вампир.

— А как, по-твоему, должен вести себя разумный вампир?

— Не гонятся за мной, а заняться собственной безопасностью.

— Я и занимаюсь, — хмыкнул он.

Девочка скривила губы:

— Вот я и говорю: дурак! Сто раз ведь тебе повторила: я на вампиров не доношу.

— Да кто ты вообще такая? — взвился Эйдан.

— Зара, — представилась незнакомка. — А с кем, собственно, имею честь? Ну, чего молчишь? Имя-то у тебя есть?

— Зачем тебе? — насторожился он.

— Я же назвалась, теперь твоя очередь. Но не хочешь, как хочешь. Я пошла. Интересно было увидеть живого вампира.

— Так, стоять! — Эйдан преградил ей дорогу. — Ты ведь не человек, верно?

— Неверно. Послушай, я бы рада поболтать, но…

— Тогда почему ты так себя ведешь???

— Потому что я полукровка. — В ее глазах что-то мелькнуло, жесткое, колючее, что заставило его невольно отступить. Нет, он точно не убьет ее, не рискнет.

— И кто твоя мать? — вампир сел, по-новому глядя на эту странную девочку.

— Отец. Отец у меня маг, а мать — обыкновенная женщина. Ну, что, — настоящая ведьмовская улыбка, — передумал меня убивать?

— Передумал, — пробурчал он. — Неохота возиться.

Забыв о том, что за минуту до этого она торопилась уйти, Зара вслед за Эйданом опустилась на землю. Очаровательное юное существо, с ясно проступающей кровью отца — отсюда и отмеченная вампиром грация, чарующее, обезоруживающее обаяние. Если такая девочка долго будет смотреть вам в глаза, то вы, наверняка, окажитесь в ее власти.

— У нее талант, — подумал Эйдан. — Его бы огранить, отдать в руки опытному мастеру… Ведь я не новичок, меня просто так не проведешь — а она смогла, легко, играючи. Интересно, чья она дочь?

— Ты в первый раз видишь вампира? — спросил он, заметив, как пристально она рассматривает его.

— В первый. — Синие глаза остановились на его лице. — Оказывается, вы красивые. Ты красивый. Высокий и сильный, наверное. А ресницы, как у коровы! — рассмеялась она.

А Эйдан уже решил, что Зара поддалась его обаянию. Нет, она была сторонним наблюдателем, спокойно и трезво оценивавшим все его достоинства и недостатки. Таковые тоже нашлись — ей не понравился его подбородок:

— Если бы ты отрастил небольшую бородку, было бы лучше. А еще, что на тебе за одежда?! — брезгливо скривила губки девочка. — Я, конечно, понимаю, у тебя работа кровавая, но нельзя же ходить в таком тряпье!

— Я вампир.

— И что? Ты ведь не нищий и не бродяга. Мой тебе совет: купи себе что-нибудь, так и охотиться будет легче.

— Послушай, Зара, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку?

— В чем же? — она кокетливо взмахнула ресницами. — Знаю-знаю, ты вампир, я человек, ты охотник, я жертва, но, знаешь, в чем вся проблема: я не чувствую себя жертвой.

— Сколько тебе лет, Зара?

— Тринадцать.

Значит, с возрастом он промахнулся, но это не удивительно: до этого ему как-то не приходилось общаться с девочками, детей Эйдан обычно не трогал.

Не попрощавшись, Зара встала и быстро зашагала прочь.

Девочка жила с матерью, державшей в деревне небольшую гостиницу. В этих краях они поселились вскоре после рождения Зары, когда ее мать переехала из города в сельскую местность. Почему, она никому не рассказывала, только дочери и то, когда ей исполнилось десять лет, — решила, что Зара уже достаточно взрослая, чтобы знать.

Тот вечер Эгюль запомнила во всех подробностях. Стоило закрыть глаза — как перед мысленным взором вставали картины далекого прошлого, изменившего всю ее жизнь.

Эгюль, мать будущей Зары, родилась в бедном квартале города Юр и, наверное, провела бы там всю оставшуюся жизнь, вышла замуж за молочника или печника, нарожала кучу сопливых ребятишек — но не судьба! Она была миловидной девушкой, на нее многие заглядывались, и кто-то из знакомых отца предложил ей устроиться служанкой в гостинице. Отец идею одобрил: и деньги, и почетно вроде бы, лучше, чем полы мыть или белье стирать, и Эгюль заступила на первое место службы. Это был второсортный постоялый двор, но именно с него началось ее восхождение по карьерной лестнице.

Через семь лет она уже работала в «Белой ладье» — лучшей гостинице города, носила белый передник и тщательно следила за своим выговором.

В тот вечер она перестилала ковер на лестнице; оставалось только затушить канделябры в холле — и можно идти спать.

Эгюль даже не заметила, как он появился: еще минуту назад холл был пуст, а через мгновение перед ней уже стоял высокий человек в меховой накидке.

— Здравствуйте, сеньор! — с готовностью вышколенной горничной она подбежала к нему, готовая принять накидку. — Одну минуточку, я разбужу хозяина.

— Не нужно, — он остановил ее движением руки. — Хозяин всегда держит для меня комнату.

— Простите, но я все равно не знаю, куда Вас провести. Ваши вещи, они…

— Я всегда путешествую налегке, — улыбнулся незнакомец и, отстранив горничную, начал подниматься по лестнице.

Эгюль семенила за ним, гадая, стоит ли будить хозяина, но, похоже, гость знал, куда идти. Уверенно миновав ряд одинаковых дверей, он остановился возле давно пустующего номера с камином. У горничной бешено застучало сердце: перед ней важный гость, очень важный гость, если он решил остановиться в лучших комнатах гостиницы.

— Вот что, дорогая, принеси мне чаю. Мятного чаю, — уточнил он и, прикоснувшись рукой к замку, без труда открыл дверь.

— Я Рандрин, — улыбкой ответил гость на ее изумленное: «Ой!». Можно подумать, это должно было что-то объяснить. — Ты тут новенькая, верно?

— Второй год, сеньор.

— Тогда понятно. Ступай, принеси чаю, а по дороге, так и быть, разбуди хозяина: я придумал для него маленькое поручение.

Пока Эгюль готовила чай, «Белая ладья» озарилась огнями. Заспанный хозяин носился по коридорам, шпынял попадавшийся под горячую руку персонал, на ходу пытаясь завязать парадный атласный бант на рубашке.

— А ты чего? — налетел он на Эгюль.

— Постоялец просил принести ему чаю, — она кивнула на лакированный поднос.

— Какой постоялец?

— Но тот, новый, который попросил Вас разбудить.

— Сам Рандрин? — обмяк хозяин и с уважением взглянул на служанку.

— А что в этом такого?

— А то, что он редко с кем разговаривает, и чай ему обычно ношу я. Ты, наверное, и не догадываешься, кто он?

Горничная отрицательно покачала головой.

— Сам Рэнальд Хеброн Рандрин, герцог С» Эте, — на одном дыхании выпалил хозяин.

Будь Эгюль той неопытной девицей, которой она в пятнадцать лет заступила на службу на постоялом дворе, непременно бы уронила поднос. Шутка ли, сам герцог! Они столько слышали о нем — и вот он здесь, в их гостинице! Тогда понятно, как он открыл дверь: магам ключи не нужны.

— Ты, это, смотри, за руками и словами следи! — наставлял ее хозяин, справившись-таки с непокорным бантом. — Скажет что — отвечай, попросит что — немедленно исполняй.

Когда, постучавшись, Эгюль вошла, в камине ярко пылало пламя. Рэнальд Рандрин стоял лицом к огню, вытянув над пламенем озябшие руки; меховая накидка небрежно брошена на постель.

— Поставь на стол, — не оборачиваясь, приказал он.

Девушка так и сделала, и собиралась тихо уйти, когда почувствовала на себе его взгляд. У него были необыкновенные синие, практически ультрамариновые глаза, какие, наверное, бывают только у магов. Эгюль смутилась и потупила взор.

— Как тебя зовут? — его голос обволакивал, располагал к себе.

Интересно, сколько ему лет, и есть ли у магов возраст?

— Эгюль, — пробормотала она.

— Эгюль… — повторил он и снова обернулся к огню.

Поняв, что разговор окончен, горничная поспешила уйти.

Весь следующий день она не видела Рандрина, но не переставала думать о нем. Ей не давали покоя его глаза, такие чистые, такие большие.

— Что-то ты стала задумчивая, Эгюль, — пошутила над ней напарница. — Уж не влюбилась ли?

А она не знала, стояла с тряпкой в руках и не могла понять, что с ней происходит.

— Расскажи, какой он? — наперебой расспрашивали вечером подруги, а Эгюль не знала, что им ответить. Ну, не заметила она, какого цвета у него волосы, какие черты лица, запомнились только глаза и голос. И то, что он высокий.

Поняв, что ничего путного от нее не добьешься, горничные махнули на нее рукой и, сменяя друг друга, начали караулить Рандрина, взяв с привратника клятвенное обещание, что он непременно сообщит им, когда тот вернется. Но, уйдя сразу после завтрака, маг не объявился к полуночи.

Той ночью Эгюль было непривычно тоскливо. Ей не спалось, и она, устав ворочаться в постели, накинула на ночную рубашку платок и отправилась бродить по спящей гостинице, попутно по привычке поправляя сбитые ковры, переставляла цветы в вазах, задергивала портьеры. Сон не приходил, она не переставала думать о таинственном постояльце, внушавшем одновременно страх, восхищение и уважение.

Эгюль заварила себе ромашковый чай, подергивая плечами от сквозняка, с ногами устроилась на высоком табурете. Чай был горячим, она пила его медленными глотками и думала о себе. Казалось бы, жизнь у нее сложилась, вряд ли простая девчонка из бедняцкого квартала могла рассчитывать надеть форму горничной «Белой ладьи» — а она надела. Хозяин ей доволен, постояльцы тоже, иногда даже дарят мелкие подарки — так, всякие мелочи, вроде костяных гребешков. Родители, доживи они до этого дня, гордились бы ей, но Эгюль чего-то не хватало. У нее не было ничего, кроме этой работы, никакой другой жизни — а так хотелось!

Не то, чтобы Эгюль была обделена поклонниками, вокруг нее всегда вились конюхи, рассыльные, мелкие приказчики, разносчики, даже некоторые работодатели не прочь были приятно провести с ней время. Некоторым она позволяла за собой ухаживать, некоторых отвергала, но ни один из них не стал для нее кем-то особенным, ни один не запал в душу. Но горничная верила в любовь, надеясь, что рано или поздно объявится прекрасный принц и увезет ее в свой сказочный замок — собственный домик с уютными занавесками. Вообще-то, она мечтала открыть свою гостиницу в каком-то тихом местечке и содержать ее вместе с мужем.

Ромашковый чай не помог, и Эгюль вышла на крыльцо, надеясь, что холодная ночь окажется лучшим снотворным.

Она сидела на ступеньках гостиницы и смотрела на звездное небо, темно-лазурным куполом накрывшее город. В такие минуты девушка могла представить себя кем угодно, даже принцессой далекой страны. Погрузившись в море фантазий, она не замечала холода, забыла о бессоннице, обо всем на свете — ведь в эту минуту Эгюль была вовсе не Эгюль, а прекраснойя волшебницей, парившей над полями и лесами верхом на огнедышащем драконе.

— Так, кто это здесь?

Эгюль мгновенно опустилась с небес на землю, из чаровницы-чародейки опять превратившись в горничную из «Белой ладьи». Вскочив, она поспешила скрыться за дверью, но не успела — Рэнальд Рандрин опередил ее.

— Постой, я тебя помню, — его почти черные в ночном сумраке глаза пригвоздили девушку к месту. Она почувствовала, как участилось биение сердца, как невольно задрожали ноги. — Ты Эгюль, верно?

Он действительно ее помнит! Сиятельный маг, могущественный герцог С» Эте задержал в памяти имя какой-то горничной!

— Да, сеньор, — она вцепилась в дверной косяк, чувствуя, что не устоит без опоры. С ней такое было впервые — но ведь до этого Эгюль никогда не встречала таких мужчин. И уж тем более они не стояли рядом с ней у черного хода.

— Мы Вас уже и не ждали сегодня, — наконец смогла выдавить из себя девушка, очнувшись от дурмана синих глаз. — Но я сейчас разожгу огонь, нагрею воды…

— Не нужно, — Рандрин коснулся ее руки. Эгюль задрожала и поспешила ее отдернуть. — У тебя холодные пальцы, ты замерзла?

— Немного, — смущенно ответила Эгюль. — Но это нестрашно, — зачем-то невпопад добавила она, — у меня крепкое здоровье.

Маг улыбнулся и расстегнул свою накидку:

— Держи! А то заболеешь.

— Спасибо, сеньор, но я не могу…

— Боишься, что кто-нибудь увидит? Не бойся, тебя никто не накажет, ты под моим покровительством.

Горничная с благодарностью приняла протянутую накидку и, не отдавая себе отчета, на мгновенье прижала ее к щеке. Прижала и ужаснулась: заметил ли он?

Они вошли через парадный ход. Рэнальд расспрашивал ее о семье, отношении к работе — словом, о всяких мелочах, и будто бы интересовался ответами. Сердце Эгюль переполняла радость и чувство собственной значимости — даже хозяин не мог так запросто разговаривать с самим Рэнальдом Рандрином.

— Зайди ко мне, погрейся, — как и в прошлую ночь, он без помощи ключа отпер дверь, почтительно посторонившись, пропуская свою спутницу.

Эгюль поколебалась и вошла: она действительно успела продрогнуть, замечтавшись, забыв, что на ней всего лишь платок и ночная рубашка.

Рандрин зажег в камине огонь. Как по мановению волшебной палочки, на столе возникли два кубка.

— У меня есть хороший херес, тебе не лишним будет выпить.

— Не положено, — робко возразила девушка, не сводя взгляда с его пленительных синих глаз: они действовали на нее лучше любого вина. Она хотела бы вечно стоять и смотреть на них, следить за тонкой игрой света и тени, едва различимыми переливами цвета.

Вспомнив, что на ней все еще накидка гостя, Эгюль поспешно сняла ее и аккуратно повесила на спинку кресла.

— Я, наверное, пойду, — прошептала она. — Если хотите, я могу, как вчера, принести Вам чашку мятного чая.

— Останься. Ты меня боишься, Эгюль?

Девушка промолчала. Нет, она не боялась его, она боялась совсем другого: что позволит своим фантазиям проникнуть в реальность.

Эгюль казалось, что она тонет в этом бескрайнем синем море, что оно засасывает ее, затягивает в себя ее душу, и с каждой минутой у нее все меньше сил, чтобы сопротивляться.

Единственный шанс избежать участи заговоренного удавом кролика — уйти прямо сейчас, но ведь она была горничной, а он — самым могущественным из их постояльцев. Одно его слово — и хозяин вышвырнет ее на улицу, позаботившись о том, чтобы девушка не нашла себе хорошей работы. Но нет, не в этом было дело, она страшилась не потерять место, а того, что ей и хотелось, и не хотелось уйти одновременно.

Он такой необыкновенный, совсем не похожий на тех людей, что она встречала прежде; посмотришь на него — сразу видно, что перед тобой, благородный человек. Такие тонкие черты лица, такая мягкая, атласная на вид кожа, такой голос, низкий, вибрирующий; слова, будто бабочки, порхают, бьются крыльями о стенки тонкого сосуда ее души, озаренного мягким теплым светом. Взмахи невидимых крыльев не дают ему угаснуть, манят в неведомую даль, шепчут о том, что там, за горизонтом, в этой таинственной неведомой стране найдется место и для нее, простой служанки Эгюль.

— Так ты боишься меня?

На этот раз она покачала головой и низко опустила голову.

Пустые надежды! Выкинуть, выкинуть навсегда из памяти чарующие синие глаза! Каждый должен знать свое место, у каждого свой потолок, выше которого не прыгнешь.

— Тогда выпей со мной. Всего один бокал.

Эгюль долго колебалась, но, наконец, согласилась. В конце концов, ничего плохого она не делает, просто выпьет хереса, пожелает постояльцу спокойной ночи и уйдет к себе, лелея в сердце очередную мечту.

Херес оказался крепким, на миг у нее даже закружилась голова.

— Все, тебе хватит! — Рандрин с улыбкой забрал у нее недопитый фужер. — Наверняка, до этого ты не пила ничего такого крепкого.

— Только пиво и сидр, — честно призналась девушка. Она немного захмелела, страх и скованность отступили.

— Тогда я тебе точно больше не налью. Ну, — Рэнальд сел, откинувшись на спинку кресла, предлагая собеседнице устроиться в таком же кресле напротив, — расскажи мне еще что-нибудь о себе.

— Да что рассказывать, сеньор, — залилась краской Эгюль, — я девушка простая, у меня даже фамильного имени нет.

— Ты говоришь так, будто это позорно.

— Но ведь я по сравнению с Вами…

— А ты не сравнивай, — он подмигнул ей. — Сколько тебе лет, Эгюль?

— Двадцать два, сеньор. — Почувствовав на себе его оценивающий взгляд, девушка плотнее запахнула шаль.

— Повезло твоему жениху, — Рандрин налил себе еще хереса.

— У меня нет жениха.

В комнате было так тепло и уютно, что не хотелось уходить. Эгюль разомлела и решилась ослабить мышцы спины.

— Странно. У такой красивой девушки — и вдруг нет жениха?

— Да кто ж меня возьмет? — со вздохом пробормотала Эгюль, в который раз прокрутив перед глазами картинку своего безрадостного существования. — Таких, как я, со смазливыми мордашками, много.

Рэнальд покачал головой:

— Ты не права. Будь я содержателем этой гостиницы, непременно бы на тебе женился.

— Вы шутите?

— Отнюдь. Ты очень красивая милая девушка, и у тебя холодные пальцы. Ну-ка, протяни руку.

Выпрастывав руку из-под шерстяного платка, Эгюль положила ее на стол. Маг осторожно коснулся ее, зажал между своими ладонями. По сравнению с его, ее руки казались ледышками.

— Я же говорил, ты замерзнешь, — с укором проговорил Рэнальд. — Шутка ли, выйти на улицу в холодную ночь в одной ночной рубашке!

Девушка вновь потупила взор и улыбнулась. Ей были приятны его прикосновения, от тепла его рук веяло такой уверенностью и надежностью, что хотелось вцепиться в них и никогда не отпускать.

— Ты дрожишь?

Да, она дрожит, но вовсе не от холода.

Не отпуская ее ладони, он встал, подошел к Эгюль и обнял ее на плечи. Девушка отшатнулась; от неловкого движения соскользнул платок. Рэнальд наклонился и поднял его.

— Ты мне нравишься, Эгюль, — он смотрел ей прямо в глаза, и этому взгляду нельзя было не верить. — Да, ты можешь возразить, но это правда. Я обратил на тебя внимание сразу, как только увидел.

— Да на что тут было обращать внимания? — отнекивалась горничная.

— Если бы люди могли все объяснить словами!

— Нехорошо говорить такие слова неопытной девушке!

— Хорошо, а этому ты поверишь?

Эгюль изумленно вскрикнула, закрыв рот рукой, когда Рандрин опустился перед ней на одно колено, будто перед благородной дамой. Крепость ее сердца дрогнула и капитулировала без боя.

Первый поцелуй обжег ее губы, второй наполнил огнем, закружил в водовороте страсти. Она не сопротивлялась, когда Рэнальд взял ее на руки и отнес на кровать.

Эгюль не чувствовала ни боли, ни стыда, ни страха, это казалось ей таким естественным и прекрасным.

Наутро, когда горничная проснулась, потянулась в сладкой истоме, вспоминая прикосновения его рук, шепот его губ, взгляд необыкновенных синих глаз, Рандрин уже уехал. Она не сразу поняла это, ведь все вещи оставались на своих местах, а маг и вчера целый день провел в городе.

Эгюль поспешно надела ночную рубашку, попутно собрав и связав в узел испачканное постельное белье, осторожно выскользнула за дверь и пробралась к себе. Рабочий день уже начался, и служанки собрались на еженедельный инструктаж на кухне. Она и сама не помнила, как переоделась, как побросала в корзину грязное белье, как слетела вниз по лестнице, как что-то пролепетала в ответ на недовольство хозяина и смешки товарок; весь день пролетел у нее, как в тумане.

Горничная с нетерпением ждала вечера, ждала, что Рандрин опять позовет ее к себе, но он не позвал. Тогда под выдуманным предлогом она решила взять ключ от комнаты.

— Как, а ты не знаешь? — удивился в ответ на ее просьбу хозяин. — Сеньор Рандрин уехал сегодня утром, так что мятный чай ему больше не понадобится.

Если бы ее облили тогда ледяной водой, Эгюль бы не почувствовала. Она застыла с открытым ртом, не в силах ни пошевелиться, ни произнести хоть слово.

Через девять месяцев у Эгюль родилась дочь с такими же необычными, как у отца, глазами. К тому времени она уже уволилась и помогала брату и его жене в овощной лавке.

Ко дню рождения малышки молодая мать получила щедрый подарок — крупную сумму денег, оставленную на ее имя каким-то незнакомцем. Устав от пересудов и не желая, чтобы на ее Зару косились на улице, обзывая шлюхиной дочкой, Эгюль покинула родные места, переехала в деревню и открыла небольшую уютную гостиницу — хоть в чем-то ее мечты сбылись.