"Города" - читать интересную книгу автора (Филиппо Пол ди, Мьевилль Чайна, Муркок...)

4 Миры для вопрошающих

Прощание с Гэддисом Петченом за несколько дней до отправления «Янна» принесло и отцу, и сыну как ожидаемые, так и неожиданные эмоции.

Как всегда, Диего убивал время в магазине Ивенсона. Он попросил у хозяйки, вечно занятой Эсмин, бутылочку сельдереевого настоя, а потом подошел к новому панчборду. К своему удивлению, он выиграл несколько монет, которые Проспер Ивенсон ему выплатил. Диего присвистнул, обрадовавшись доброму знаку, и вышел из магазина.

Был конец сентября, и листья на знакомом дереве под окнами отцовской квартиры уже по-осеннему засыхали, а шелуха от семян усыпала тротуар. Интересно, зацветет ли это дерево в следующем году, подумал Диего.

Оказавшись в сыром, темном логове отца, Диего объявил о своих планах. К его удивлению, отец не стал эгоистически протестовать и настаивать на отмене поездки в Палмердейл. Он от души поддержал намерения Диего и протянул ему руку. Слегка смутившись, Диего отвел взгляд и сжал сухую, морщинистую руку отца. Еще больше он удивился, когда увидел, что на столике лежит раскрытый экземпляр «Зеркальных миров», словно Гэддис читал рассказ своего сына.

— Скажи мне, — спросил Гэддис, — как дела у твоего друга Зохара Куша?

Диего моргнул.

— Не блестяще.

Он рассказал отцу о смерти Милагры Ивентир и о безумном, отчаянном бегстве Зохара из Гритсэвиджа.

— В ее передозировке сыграло роль то лекарство, что ты у меня украл?

Диего почувствовал, что краснеет. Ему пришлось проглотить убийственный комок стыда, прежде чем он ответил:

— Нет, сэр. Оно было использовано только для того, чтобы спасти ей жизнь. У нее был доступ к другим, более жестким наркотикам перед тем, как она умерла.

Гэддис Петчен равнодушно махнул рукой.

— Конечно, конечно. Я не совсем наивен. В свое время, сынок, я исходил Город. Но если возникнет новая критическая ситуация, попроси, пожалуйста, меня о помощи. Договорились?

— Договорились.

Попрощавшись с отцом и пообещав зайти к нему первым делом после приезда, Диего почувствовал, что в них обоих что-то изменилось.

В свежий ветреный день отъезда никто не разбивал бутылку шампанского: этого предмета роскоши на Поездах и Кораблях не было уже много недель, и все доступные запасы иссякли. Веселые провожающие на берегу и охваченные нетерпением пассажиры на палубе оказались свидетелями того, как заместитель мэра, Арчер Торнхилл, по-мужски уверенно разбил о нос «Янна» бутылку с яблочным соком. Через несколько минут после церемонии капитан Виго Дассо вывел судно на середину Реки и развернул в сторону Центра. Солнечный свет плясал на серебристой ряби.

Диего казалось, что первые дни путешествия протекали идиллически. Круиз дал ему то, что он любил: свободу от хлопот и обязанностей, хорошую еду, напитки по душе, интересные разговоры и оживленные ночи наедине с несравненной Волузией Биттерн, они проводили в их небольшой каюте, как два влюбленных голубка в гнезде. Его единственная обязанность: регулярно писать репортажи из пары тысяч слов, отправлявшиеся на Метро с курьерами каждый раз, когда «Янн» подходил к Стапелю в незнакомом Районе, чтобы взять на борт уголь и другие припасы.

Постоянно меняющийся, но в целом однородный пейзаж Города проплывал мимо судна подобно бесконечной вращающейся диораме. Раз в час или около того, регулярно, как хронометр, капитан Дассо объявлял название Района, у границ которого оказывался корабль: «Пергола… Киндерли… Маустериан-пойнт… Шилох… Кловисфорд… Меркосур… Оудвилл… Бриджуотер… Фрументиос… Кэндлмас… Смиттаун… Гавранкапетановикборо…» Постепенно тягучая литания стала вызывать гипнотическое чувство отчуждения. Это путешествие вместит две с половиной тысячи разнообразных названий! Уже после первых нескольких десятков родной дом стал казаться невообразимо далеким.

Монотонность ландшафта нарушилась у 10 224 001-го Квартала, но перемена не была приятной. Перед путешественниками предстал худший тип Кварталов Гетто: пожар превратил целый Район в нагромождение обгоревших обломков — безлюдных, зловещих, предостерегающих. Пассажирам была видна Не Та Сторона Трекса. Прямо за их спинами находилась граница между этим миром и Другим Берегом, и это ощущалось как тревожная аномалия. Капитан Дассо произнес название Района «Кресспандит» с особой торжественностью. Запустение вскоре осталось позади, но пугающее зрелище надолго осталось в душах пассажиров.

Погода дарила более здоровые впечатления. Бури бушевали на Другом Берегу и время от времени начинали боковое движение, прежде чем пересечь Город. Когда кипящие, сопровождаемые треском вихри накрывали «Янн», экипаж лихорадочно работал, а пассажиры укрывались в подпалубных помещениях, где наслаждались закусками и освежающими напитками.

Диего счел, что его спутники представляют собой любопытное общество. Их предводитель, мэр Джобо Копперноб, оказался не совсем тем хвастливым и самодовольным жизнелюбом, каким представлялся на публике. Проявляя искреннюю самоотверженность на службе своему Району, бывший спортсмен подробно разъяснял, каких выгод ждет от этой поездки: новых произведений искусства, новых товаров, новых взглядов. Будучи знатоком «космогонического вымысла», он вел с Диего долгие беседы в таком роде, который писатель больше всего любил: о творениях воображения. По несколько часов в день они могли обсуждать достоинства разных писателей и произведений.

Толкен Синсалида, Генеральный инженер мэра, также привлекал внимание Диего. Этот человек, невысокий и худощавый, с умными глазами и забавной седой каймой вокруг лысой макушки, обладал умом, равно восприимчивым как к практическим, так и к теоретическим аспектам своей деятельности. Диего он заинтересовал долгими разговорами о плачевном состоянии технологий в Городе и перспектив перемен и совершенствования.

— Не мы создавали ту искусственную среду, в которой пребываем, мы только унаследовали ее (во всяком случае, об этом как будто свидетельствуют архивы), и потому находимся в положении ребенка, которому дали изучить радиоприемник, а потом поручили воссоздать его из кучи разрозненных безымянных деталей. Теоретических представлений о большей части Города не существует. У нас нет инструментов, чтобы изготовить инструменты для изготовления других нужных нам инструментов!

Диего чувствовал, что его кругозор расширяется после каждой лекции Синсалиды, и уже представлял себе, как по возвращении домой использует в своих произведениях полученные запасы знаний.

Мейсон Джинджерпейн, знаменитый фоторепортер из «Ятагана», возглавлял коллектив любителей незамысловатых, но забавных игр, связанных с картами, пением и потреблением алкоголя.

Юпл Бабаян пугала Диего. Казалось, что эта каменная, бесполая женщина, профессор философии из Колледжа Гритсэвиджа, полностью лишена эмоций, что она — не более чем мыслящая машина, которую не трогают никакие внешние обстоятельства. К тому же она умела задавать такие вопросы, которые заставляли активно работать даже профессионально натренированный мозг Диего.

— Петчен, вы верите в Нулевой Квартал?

— Как? Что вы имеете в виду?

— Номера кварталов в Гритсэвидже относятся к одиннадцатому миллиону, и их отсчет начинается от некоего исходного пункта. Чтобы попасть в Палмердейл, нам предстоит миновать около двух процентов от числа этих Кварталов. А если бы мы продолжали двигаться дальше? Существует ли Нулевой Квартал? Или принятая у нас нумерация — только камуфляж? А если Нулевой Квартал существует, то что бы мы увидели с его дальней границы?

Диего показалось, что его разум и язык парализовало. Он ретировался под каким-то предлогом и с тех по возможности избегал общения с Бабаян.

Даже прилипчивому Кегни Пассуотеру, вопреки его попыткам завязать легкий флирт с заманчиво непринужденной Волузией, удавалось развлечь Диего огромным запасом сальных анекдотов.

Все эти люди, равно как и еще ряд соотечественников (все они были яркими представителями своего круга), способствовали тому, что время текло незаметно.

Но самой привлекательной стороной путешествия была возможность общаться с Рамболдом Прагом.

Невозмутимо приветливый музыкант подолгу сидел в своей отдельной каюте, и Диего подозревал, что эти долгие часы он проводит в объятиях героина. Но, с другой стороны, находилось немало женщин, которые приходили к Прагу и развлекали его. Когда же он появлялся и присоединялся к остальным, то неизменно являл собой воплощение любезности. Праг не рисовался излишне, не был особенно разговорчив, и все-таки играл жизненно важную роль во многих беседах. Как-то Диего представилась возможность в открытую схлестнуться с Прагом в дискуссии о некоторых направлениях художественного творчества; а началось все с раздражавшего Диего редактора Уинслоу Компаунса.

Праг терпеливо выслушал тревоги Диего, после чего наклонил голову — и Диего увидел над его темными очками два налитых кровью полукруга глаз. Музыкант пророкотал своим хорошо поставленным басом:

— Если это сидит в тебе, брат, то оно должно выйти наружу. И выходит оно в виде стиля. Но стиль рождается всем, что ты видел, делал или думал. Ты не сможешь отойти от своего стиля или покончить с ним по желанию. Самое большее, что ты сможешь сделать, это несколько сгладить кой-какие острые углы. Отделать марку своей фирмы.

Диего почувствовал, как безмерный груз, который он невольно тащил на своих плечах, испарился. Слушая в тот же вечер, как Праг в одиночестве репетирует на палубе (его самозванные слушатели собрались в темноте, на почтительном расстоянии от трубача, тем самым обеспечив ему желанное одиночество и в то же время не позволяя себе пропустить ни единой изысканной ноты из тех, что разносились во влажном воздухе), Диего нашел это подкрепление ранее изложенной теории музыканта даже более убедительным, чем его рассуждения.

Единственными, кто составлял противовес этому гармоничному сообществу, были мэр Моасир Куин и его небольшая команда. Четверо или пятеро выходцев из Палмердейла, одетые в свои причудливые наряды, предпочитали не смешиваться с гостями из Гритсэвиджа. Обедали и ужинали они отдельно. Они вежливо разговаривали, произнося слова на свой странный манер и используя местный жаргон, но сами никогда не начинали бесед. И естественно, они никогда не принимали участия в игре в покер, шарады или «двадцать ответов».

На вопрос об их обособленности Джобо Копперноб только пожал плечами.

— У них в Палмердейле все по-другому. Другие привычки, другие взгляды, другие ценности. Только поверите, беседы с Куином убедили меня в том, что они очень даже хотят иметь с нами дело. В конце концов, какой смысл проделывать такой путь, чтобы встретить людей, во всем похожих на нас?

К середине октября уровень воодушевления на борту теплохода возрос. До Палмердейла оставалось лишь две тысячи Кварталов. Вскоре гостям предстояло высадиться на берегу, не похожем ни на какую землю, на которую ступала их нога.

Засыпая на узкой кровати, Волузия так крепко обнимала погрузившегося в задумчивость Диего, что он почувствовал, что готов к взрыву и в то же время защищен ее любовью.

Первая неделя в Палмердейле прошла без происшествий. Сразу после отмеченного изобилием вина октябрьского утра и высадки на берег на Стапеле Палмердейл-35 гостей приветствовала музыкой и почти беспрерывными радостными возгласами большая толпа пребывающих в приподнятом настроении горожан и чиновников. Не были забыты никакие почести, а каждое слово вновь прибывших воспринималось как проникающее до глубин души.

По прибытии в трехзвездочный отель «Паво армз» группе гостей из Гритсэвиджа был предложен краткий отдых перед вечерним приемом. Волузия и Диего с радостью рухнули на удобную кровать. Их смешила невероятность того, что они оказались здесь, в такой дали от дома.

— Пожарный и писака! Честное слово, мы надули весь мир!

— Говори за себя, Ди. Мои природные таланты сейчас получают достойное признание.

Довольные тем, что могут побыть вдали от товарищей по путешествию — тесные пространства «Янна» под конец стали терять свое очарование, — они вдвоем насладились длительным душем и заказали в номер обильный обед. После этого они заснули, а около пяти часов их разбудил звонок управляющего, напомнившего о вечерних обязанностях. Они оделись подобающим образом и присоединились к своим в фойе. Диего нашел шифоновое платье Волузии очаровательным; по-видимому, так же считал и Пассуотер, судя по его плотоядному взгляду. Их провели к автомобильному кортежу, и они направились в Центр, к особняку мэра.

Оказавшись в обширном, шумном, многолюдном зале приемов, Диего испытал мощное, хотя и странное ощущение deja vu [13]. Вся сцена живо имитировала, пусть и с большими отклонениями, событие, имевшее место дома, когда Диего был назначен участником этого вот визита. Ощущение было столь ярким, что Диего почувствовал, будто его сознание раздваивается. Точнее, ему казалось, что его воспоминания исказились, и настоящее вторглось в прошлое, чтобы его изменить.

В Палмердейле многое отличалось, пускай даже совсем чуть-чуть от аналогичных деталей в Гритсэвидже. Благодаря новейшим архитектурным изыскам здание снаружи и изнутри казалось сверхъестественно чуждым. Девиз Района, помещенный на фронтоне, содержал некоторые непонятные символы. Необычные фасоны платьев также вносили свою лепту в ощущение диссонанса. Но более всего Диего коробила речь обитателей Палмердейла. Те немногие разговоры, которые он уже успел провести с местными жителями, начинались довольно гладко, но через каждые пять или десять слов проявлялись признаки непривычного словоупотребления. Порой эти препятствия удавалось обойти, но в иных случаях они складывались в барьер непонимания.

Сейчас же, когда мэр Палмердейла поднялся, чтобы произнести речь, этот эффект уже невозможно было игнорировать.

Диего понимал в лучшем случае половину сказанного.

— Квинты и насмешники, я так блискую, потому что передо мной столько славных бочонков и могу предложить нашим новым летучникам тянучий приезд. Я ожидаю долгого и мошоночного словолепия между нашими здоровскими Районами, что принесет нам рост товарооборота, новые глупышные продукты и отлив умностей…

Некоторое время Диего пытался следить за речью, но в конце концов сдался. Он наклонял голову и улыбался, надеясь, что это во всех культурах будет воспринято как знаки признательности и дружелюбия, и он не покажется просто счастливым идиотом. Его товарищи прибегли к той же тактике — все, кроме Юпл Бабаян, которая делала какие-то записи на льняной салфетке.

Пока Моасир Куин продолжал разглагольствовать, Диего прокручивал в голове сюжет нового рассказа: герой просыпается утром и обнаруживает, что не понимает речь окружающих.

Последующие дни прошли в непрекращающемся вихре деятельности. Вместе и по отдельности, жители Гритсэвиджа знакомились со своими двойниками из Палмердейла. Диего обнаружил, что его литературный цех имеет продолжение в четверти миллиона Кварталов от его родного. Он общался с десятками мастеров «космогонического вымысла», впитывал новые интригующие сюжеты и, хотелось бы верить, сам чем-то поделился с собратьями. И чем больше было разговоров, тем понятнее становилось ему наречие, принятое в Палмердейле.

Волузия черпала вдохновение во встречах с пожарными Палмердейла.

— Ди, ты не поверишь! Они применяют замечательное шарнирное соединение, которое предотвращает перекручивание шлангов!

По всей вероятности, профессиональный энтузиазм стал законом и для других гостей. Если судить по таким достижениям, как передача Прагом квартету музыкантов Палмердейла лучших старых ритмов, культурная миссия приносила сладкие и сочные плоды.

Да, эти обмены мыслями были приятно стимулирующими, но все-таки они отнимали у Диего энергию и вкус к дискуссиям. Поэтому, когда как-то вечером Джобо Копперноб подошел к нему и шепотом предложил взять краткую паузу в активной деятельности, он согласился без колебаний, только сказал Волузии пару виноватых слов.

Шагая по ярко освещенному Бродвею в центре кучки мужчин из Гритсэвиджа, Диего ощущал неприятное возбуждение. Его беспокоило, как отреагирует Волузия, если ей станет известна правда об этой вечерней вылазке. (Легенда заключалась в том, что предпринимался поход в парную, куда женщинам доступ закрыт.) Может, ему все-таки удастся ускользнуть…

Но тут большая ладонь баскетболиста Джобо Копперноба опустилась на его плечо, прочно приковывая к компании гуляк.

— Эй, Петчен, экстравагантное завершение нам всем не повредит! Нисколько не хочу обидеть вашу даму, она красива и, уверен, любвеобильна, но даже совершенство приедается.

— Не всем нам выпало взять с собой наших подруг, — вставил Мейсон Джинджерпейн. — Я так изголодался, что стал даже подумывать о Бабаян. Это единственная женщина, которую не приватизировал Праг.

Музыкант, чьих глаз не было видно, хмыкнул и отозвался:

— Дамам нравятся мужчины, которые меньше болтают.

Кегни Пассуотер провел рукой по приглаженным волосам.

— Это мне напомнило анекдот. Однажды сия ледяная изобретательница осталась наедине со своими загибами…

— Прошу вас, — весело вмешался Синсалида, — не надо беспричинных намеков на мою профессию.

Все авантюристы (их было человек двенадцать) беззаботно рассмеялись. На протяжении еще нескольких Кварталов в группе царило шутливо-добродушное настроение. Уроженцы Палмердейла, шедшие навстречу, смотрели на шумную компанию незнакомцев с удивлением, но без осуждения.

— Вот! — воскликнул Копперноб. — Вот этот адрес мне назвали. Я командую парадом!

Перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал на крыльцо и принялся звонить в дверь. Шторы раздвинулись, и дверь отворилась.

Полногрудая женщина, с улыбкой приветствовавшая гостей, несомненно, была самой «мадам». Диего подумал, что она похожа на длинноногую танцовщицу кордебалета, которая, набрав лишний вес, переквалифицировалась в шеф-повара изысканного ресторана.

— А-а, гости дорогие! Прошу вас, бражники, добро пожаловать в лучший веселый дом Палмердейла! Заходите, и мы обеспечим вам развлечения по первому разряду!

Копперноб и его спутники вошли внутрь.

Сердце Диего бешено заколотилось при виде сцены, открывшейся его глазам.

Просторная гостиная с малиновыми обоями, заполненная командой девиц, роскошно смотревшихся в свете газовых ламп; на каждой — минимум одежды. Пианист вяло щекотал клавиши инструмента. (Праг, в котором настоящий музыкант на время взял верх над бонвиваном, присел рядом с криво улыбающимся парнем и завел с ним профессиональный разговор.) Прежде чем к Диего вернулось самообладание, Копперноб отобрал для себя двух женщин, устроился на кушетке среди горячих девочек и принялся заказывать напитки.

Получилось так, что Диего положил глаз на одну миниатюрную блондинку. В его руке оказался фужер. Он запинался в ходе разговора, смысл которого едва понимал, поскольку акцент девушки и ее словарь были еще более причудливыми.

— А вы… Вы из Палмердейла?

— Не-а, эту развеселую мусульманку подкинул Аснатц.

Когда Диего осушил свой фужер, старомодное освещение покрывало золотистым блеском каждую поверхность, имевшуюся в помещении. Диего уже целовался со своей блондинкой, когда раздался крик.

Диего вскочил на ноги. Две клиентки Копперноба впились ему в щеки, тем самым заставив его выпустить их из жарких объятий. Рубашка мэра была наполовину расстегнута, и было видно, что его грудь покрывает многоцветная чешуйчатая эгида. На окровавленном лице читалось полнейшее изумление.

— Девочки, девочки, что произошло?

— Эгидник! Эгидник! Он эгидник!

Необъяснимое обвинение было подхвачено по всему дому терпимости. Клиенты и проститутки выбегали из всех углов в гостиную, выкрикивая ругательства и отдавая распоряжения.

Диего и его товарищи не успели вмешаться, а двое дородных, полураздетых мужчин уже схватили мэра. Другие гости из Гритсэвиджа также были стреножены и не могли прийти на помощь своему спутнику.

Копперноб вырывался, его растерянное лицо выражало боль и непонимание.

— Друзья, друзья, чем я вас обидел? Объясните, и я…

Тщетные протесты мэра были прерваны, когда кудрявая проститутка с горящими глазами вонзила в грудь Копперноба нож для бумаги по самую рукоятку.

Хлынула кровь. Копперноб издал гортанный хрип и свалился на пол.

Вездесущие пришельцы исполнили свой безмолвный обряд. В одно мгновение толстокожие Могильщики проникли сквозь стены. Морщинистые крылья команды Голубков были чуть краснее, чем их лишенные мускулов тела. Звероголовые служители смерти наполнили комнату запахом, напоминающим запах раскаленного шифера, который вдруг ожил и стал источать горький пот.

Оцепеневший Диего мог лишь беспомощно вспоминать более сладкий запах Рыбачек, явившихся за мертвой Милагрой.

Обхватив труп мэра с нежностью матери, обнимающей младенца, Голубки ринулись вверх и просочились сквозь стену вместе с преображенным мертвецом.

Появление и исчезновение Могильщиков охладило пылкую кровь обитателей Палмердейла. Но Диего и его товарищи отнюдь не были забыты. Все клиенты и обслуживавшие их девушки крепко держали их и позволили покинуть дом только в наручниках и не иначе как в полицейском фургоне.

По дороге в кутузку Диего подумал, что Волузия, возможно, когда-нибудь простит его.

Вот только простит ли он себя?

Диего мог бы поклясться, что эгида Копперноба была сделана из образцов, добытых им самим, Диего, на принадлежавшем им участке.

Официальные представители властей обращались с пришельцами из Гритсэвиджа так, как если бы те были разносчиками некоей инфекции. Всех их — и мужчин, и женщин — заперли в огромном накопителе для арестантов, расположенном на территории изолятора в Палмердейле-40. Условия содержания — двухэтажные нары, общие для мужчин и женщин туалет и умывальная комната, освещение круглые сутки — были малоприятными, но не жестокими. И все же после первой недели все заключенные начали выражать недовольство.

Кегни Пассуотер и капитан Виго Дассо, как влиятельные представители культурной миссии, были избраны для выступления в качестве представителей нанесшей оскорбление стороны. Но они мало что могли сделать. За неприятными событиями в публичном доме не последовало ни допросов, ни предъявления обвинений, ни судебных слушаний. «Преступление» гостей было просто расценено как бесспорное, самоочевидное и не требующее объяснений.

Оставалось лишь узнать, какого наказания они заслуживали.

Эгиды были не у всех выходцев из Гритсэвиджа. Но те, у кого они имелись, носили приносящие удачу знаки на шее.

Естественно, бесплодные разговоры узников вращались вокруг недавних событий. Были выдвинуты различные предположения относительно причин, по которым пригласившие их люди столь фанатично почитают камни с чешуи Зверя Города. Жителям Гритсэвиджа было нелегко найти объяснение истокам такого «поклонения». Оставалось только склониться к версии, предложенной Юпл Бабаян: «Эти наши соседи — несомненные, неисправимые провинциалы. Но таковы же и мы, о чем свидетельствует неумышленно нанесенная нами обида. Психический ландшафт Города не просто шире, чем мы предполагали. Он шире, чем мы можем вообразить».

Диего хотел было — из профессиональной гордости — оспорить это заключение, но был вынужден признать собственную неспособность предвидеть случившееся.

Дни текли томительной чередой, как вода в канализационной трубе. Две недели, три недели… Характеры стали проявляться ярче: одни арестанты погрузились в уныние, другие сделались агрессивными. Их разделили барьерами из одеял, что создавало иллюзию уединения, частного характера жизни. Диего беспокоился о Волузии: ее натура была неотделима от ощущения свободы, и заключение изнуряло ее больше, чем многих других.

На пятой неделе пленникам объявили, что они могут быть свободны. Первым носителем этого известия оказался сам мэр Моасир Куин. Стоя перед решетками, за которыми содержались пришельцы из Гритсэвиджа, он разглядывал их лица так, словно перед ним была рассаженная по клеткам стая крыс-людоедов.

— Ваш заместитель мэра согласился удовлетворить требования о компенсации за ваши преступления. Сегодня Метро доставило сюда деньги и официальные письменные извинения. С вас сняты обвинения, и вы на вольных ногах.

Теперь вы пройдете на Стапель, сядете на ваш корабль и больше не вернетесь к нам.

— А наше имущество? — поинтересовался Пассуотер.

— Все ваши вещи сожжены в ходе ритуала примирения.

Мейсон Джинджерпейн обмяк и пробормотал что-то о своих негативах. Рамболд Праг пошатнулся, как будто получил удар в солнечное сплетение, и Диего мысленно увидел языки пламени, лижущие его покрасневшую трубу. Но против такой наглости просто нельзя было найти аргументов.

Теплоход «Дни на Янне» отплыл от берега Палмердейла и — из соображений осторожности — вновь пристал к берегу только на следующий день, миновав несколько Районов. Там пассажиры обратились в Межрайонную благотворительную организацию «Помощь путешествующим», где получили кое-какую одежду и провизию — этого им должно было хватить на обратный путь, а также документы, чтобы приобрести новые запасы в других Районах.

Рамболд Праг поднялся на борт с триумфом: в руках у него была разбитая труба, отыскавшаяся в запасниках «Помощи путешествующим». В тот вечер он исполнил светлый реквием в память о Коппернобе, и каким-то образом ему удалось добиться того, что дух погибшего возник среди слушателей столь же явственно, как если бы это был мэр собственной персоной.

Ежась от раннедекабрьского холода в своем шерстяном пальто с накладными карманами, Диего стоял на носу «Дней на Янне», наблюдая за тем, как приближается родной Район, еще отделенный темнеющей водной поверхностью, освещенной лишь склоняющимся к Центру Дневным Солнцем. Сезонное Солнце давно скрылось из вида; теперь оно согревало другие части Города, и эти знакомые рассеченные Бродвеем дома, которые Диего называл своими, приняли вид расставленных перед боем шахматных фигур.

Стоявшая рядом с ним Волузия куталась в корабельное одеяло, желая защититься от суровой погоды. После безрадостных дней, проведенных в Палмердейле, она пребывала не в духе, и злилась, когда не могла согреться. Диего не хотел обвинять ее за то, что она так близко к сердцу приняла случившуюся трагедию. И его самого терзали печальные итоги их «культурной миссии».

— Как я буду рада, когда сойду на берег в нашем милом, милом Гритсэвидже, — проговорила Волузия. — И плевать, если мне больше никогда не доведется путешествовать.

— Мне тоже. Я не хочу.

— Плохо все-таки, что наши большие надежды на эту вылазку завершились таким вот итогом.

— Лично я считаю, что нам повезло, раз мы остались живы.

Возле закрытого магазина Гимлетта Диего стиснул руку Волузии. Облик, шумы, запахи Гритсэвиджа порождали в нем острую ностальгию. Сердце замирало от благодарности. У него резко поднялось настроение; он уже представлял себе, как тошнотворные остатки прошедшего кошмара улетучиваются из его сознания.

— Диего, я сегодня не хочу оставаться одна.

— Что ты, конечно, нет. Мы остаемся у меня. А утром зайдем к моему папе.

— Отлично. Тогда пошли.

Воздух в квартире показался затхлым, и Диего открыл окно. Затем он кинулся к щитку термостата, чтобы включить батареи. Но и через полчаса радиаторы оставались холодными, как всегда. Выдыхая пар, Диего спустился и постучался в дверь домовладельца. Но Рексолл Глиптис не подавал признаков жизни, и Диего вернулся несолоно хлебавши.

— Пойдем лучше к тебе, Вол. Здесь какая-то морозильная камера. Я завтра же съезжаю из этой конуры.

— Нет, я слишком устала. Просто достань парочку одеял, и все будет хорошо.

Диего последовал совету Волузии, и вскоре они скользнули под груду одеял. Не успели они почувствовать приближение забвения, как сон сковал их.

Около трех часов ночи Диего внезапно проснулся.

В комнате был еще кто-то. Кто-то шептал:

— Ди, ты меня слышишь, Ди?

Диего осторожно прошептал в ответ:

— Кто здесь? Что вам нужно?

— А-а-а, это чудо! Наконец я тебя нашел! А ведь сколько раз пытался! Ди, это я, Зохар!

Волузия продолжала невозмутимо храпеть. Диего встал и подошел к радиоприемнику. Приемник был выключен, лампочка не светилась, но, как бы то ни было, голос Зохара доносился оттуда.

— Ди, я не могу долго говорить. Сегодня интенсивное движение. Так что ты просто слушай. Я в стороне Окраины, в десятках миллионов Кварталов от тебя. Грандиозное путешествие! Потрясающе! Я нашел вагон с моим именем, — помнишь? После стольких лет! А пиво! Рядом с этим пивом «Руде Браво» — моча! Я счастлив, Ди. И уверяю тебя, наш Город страшнее, чем мы думали. Верь, дружище. Все к лучшему.

— Зох, расскажи подробнее! Зох!

Но чудодейственный приемник не отвечал, и Диего оставалось только вернугься в кровать.

Рассвет выдался ослепительно ярким. Диего открыл глаза около девяти и выскользнул из кровати, не будя Волузию.

Это странное происшествие нынешней ночью… Сон — и только? Сомнамбулическое видение? Порождение стремления выдать желаемое за действительное?

Что бы это ни было, Диего сознавал: немыслимый сеанс связи облегчил его душу, избавил от тревоги.

Он продолжал осматриваться в своей квартире. На столе обнаружилась груда почты, накопившейся более чем за два месяца; значит, в этом Глиптис проявил-таки заботу о своем жильце. Диего просмотрел то, что лежало сверху, и обнаружил выцветший конверт с обратным адресом: «Издательство „Пинни“».

Диего сорвал печати и вскрыл конверт. Экземпляр «Миров для вопрошающих».

На суперобложке книги внушительного объема помешалась одна из лучших художественных работ Гропия Каттернаха. Кроме того, с десяток хвалебных цитат возвещали о появлении на небосклоне «космогонического вымысла» новой звезды по имени Диего Петчен.

В книге обнаружился бланк «Зеркальных миров» с запиской от Уинслоу Компаунса: «Думаете почивать на лаврах, Петчен? Не выйдет! Занимайтесь делом!»

Разбудив Волузию, Диего получил адекватный ответ на свою широкую улыбку. По-видимому, ночь, проведенная в знакомой постели, в значительной мере восстановила ее настроение. При виде книги Волузия вскрикнула, вырвала ее у Диего и прижала к груди.

— Ты юный гений, ты! Тебя зовет твоя самая большая поклонница!

Несколько позднее Диего уже следовал в закусочную Кернера, держа в одной руке книгу, а в другой — руку Волузии. Их путь лежал мимо киоска Снарки Чаффа, который находился на своем неизменном посту.

— Диего, у меня скопилась куча книг, на которых покупатели хотят видеть твой автограф!

— Потом, Снарки. Сейчас я должен навестить отца и показать книжку ему!

Волузия замедлила шаг возле по-декабрьски голого дерева, стерегущего вход в дом, где проживал Гэддис Петчен.

— Ди, глянь, какие огромные почки! Сколько цветов весной будет!

В холле, в нескольких футах от квартиры, где прошло детство Диего, он и Волузия услышали хриплый, гнусавый вопль и треск, как будто весьма полный человек рухнул на пол.

Диего возился с ключом от двери до тех пор, пока Волузия не приняла решения вышибить запор из прогнившей древесины.

Шаткий трон Гэддиса Петчена был пуст. Диего бросился к открытому окну. Могильщики, как всегда, кружили повсюду в небе. Некоторые были обременены ношей, некоторые — нет, и их знаки пребывали вне понятий человечества.

А в квартире стоял лишь запах морской воды.