"Иоанна — женщина на папском престоле" - читать интересную книгу автора (Кросс Донна Вулфолк)

Глава 14

ФУЛЬДА

В предрассветном сумраке братья из монастыря в Фульде медленно спускались цепочкой по темным ступеням во внутренний дворик храма. Их серые рясы почти сливались с ночной темнотой. В полной тишине раздавалось лишь едва слышное шлепанье сандалий из грубой кожи. До пробуждения жаворонков оставалось еще несколько часов. Братья поднялись на клирос и разошлись по своим местам перед началом ночной службы.

Брат Иоанн Англиканец преклонил колени вместе со всеми. Он ерзал на земляном полу, подыскивая удобное положение.

— Domine labia mea aperies… — начали они первый псалом, потом перешли ко второму, следуя порядку, установленному Святым Бенедиктом во времена его благословенного правления.

Иоанну Англиканцу очень нравились эти ранние службы. Неизменность церемонии освобождала ум для размышлений, пока губы шептали знакомые слова. Некоторые из братьев уже начали клевать носом, но Иоанну Англиканцу спать совсем не хотелось. Все его чувства и мысли были открыты этому сокровенному миру, озаренному огнем свечей и окруженному крепкими стенами монастыря.

Чувство принадлежности, единства было особенно сильно в эти ночные часы. Резкие очертания дня, так явно открывающие индивидуальные особенности братьев, их симпатии и антипатии, привязанности и вражду, растворялись в молчаливых сумерках и монотонности глуховатого хора голосов посреди ночной тишины.

Те Deum laudamus… Иоанн Англиканец пропел Аллилуйя вместе с другими монахами, склонившими головы в капюшонах.

Но Иоанн Англиканец был иным. Он не принадлежал к этому новому и особенному братству. И дело было не в его умственных способностях или характере. Не причуда судьбы и не прихоть жестокого, безразличного Бога противопоставили Иоанна Англиканца остальным. Он не принадлежал к братству монастыря в Фульде, потому что был женщиной, рожденной в Ингельхайме под именем Джоанна.

С тех пор как Джоанна постучала в ворота аббатства, выдав себя за своего брата Джона, прошло четыре года. Прозвище «Англиканец» она получила как дочь (сын) англичанина, и даже среди этих умнейших людей проявила себя как выдающаяся личность.

Те свойства ума, которые вызывали всеобщие насмешки и презрение, когда Джоанна жила под женским именем, здесь ценились очень высоко. Ее ум, знание Священного Писания и сообразительность в ученых спорах восхищали братство. Она могла без чьего-либо позволения развивать свои способности в полной мере. Среди новичков Джоанна сразу продвинулась, что открыло ей доступ в обновленную библиотеку Фульды — огромное хранилище более трехсот пятидесяти рукописных книг, включая выдающиеся собрания таких классических авторов, как Светоний, Тацит, Вергилий, Плиний, Марцелин и других. Ей доставляло истинное наслаждение находиться среди аккуратных свитков. Казалось, здесь собрана вся мудрость мира, и все было ей доступно.

Однажды, застав Джоанну зачтением трактата Святого Хризостома, настоятель Джозеф очень удивился, что она знает греческий. Такими знаниями не обладал ни один из братьев в монастыре. Об этом доложили аббату Рабану, и тот немедленно засадил ее за перевод превосходного собрания греческих трактатов по медицине, куда входили пять из семи книг Гиппократа, полный тетрабиблос Аэция, а также фрагменты работ Орибасия и Александра Тралльского. Брата Бенжамина, монастырского лекаря, так восхитила работа Джоанны, что он сделал ее своей ученицей. Он научил Джоанну выращивать целебные травы в монастырском саду и открыл тайны их применения при различных недугах: сладкий укроп при запорах, горчица при кашле, кервель при геморрое, ивовая кора и полынь при лихорадках. В саду Бенжамина были средства от любого недуга. Джоанна помогала ему составлять различные припарки, слабительные, микстуры, и настойки, которыми пользовались в монастырях в те времена. Ей приходилось помогать ему ухаживать за больными в монастырском лазарете. Работа очень нравилась Джоанне, особенно потому, что давала пищу ее пытливому аналитическому уму.

Помимо занятий и работы с братом Бенжамином и в промежутках между семью дневными молитвами, на которые созывал монахов звон колокола, каждая минута ее жизни была заполнена интересным занятием. В мужской жизни Джоанны, в отличие от прежней, была свобода. И ей это чрезвычайно нравилось.

— Возможно, не стоит говорить тебе этого, чтобы ты не зазналась, — сказал ей привратник Хатто накануне, весело улыбаясь своей шутке, — но вчера я слышал, как наш отец Джозеф сказал, что ты самый умный из всех братьев и однажды прославишь всех нас.

В памяти Джоанны возникли слова старой прорицательницы на ярмарке в Сэн-Дэни: «Тебе суждено стать великой, ты превзойдешь свои мечты». Не это ли имела она в виду? Старуха назвала ее «Дитя эльфов» и добавила: «Ты та, кем тебе не быть, но та, кем станешь ты, не та, кто ты есть».

«Определенно, она была права», — грустно подумала Джоанна, погладив себя по тонзуре, выбритой у нее на макушке и почти незаметной в густых кудрявых белокурых волосах. Единственной гордостью Джоанны были унаследованные от матери волосы. Тем не менее она радовалась, что ее побрили. Монашеская тонзура и шрам на щеке, оставленный мечом норманна, только усиливали ее сходство с мужчиной.

Впервые появившись в Фульде, она испытывала постоянный страх, что какое-то непредвиденное обстоятельство монастырской жизни вдруг разоблачит ее. Джоанна старательно имитировала поведение мужчин, но боялась выдать себя в мелочах, хотя никто ничего не заподозрил.

К счастью, порядок жизни в Бенедиктинском монастыре всеми способами оберегал скромность его каждого члена, как аббата, так и послушников. Длинные просторные рясы бенедиктинцев полностью скрывали ее женские формы.

Но на всякий случай Джоанна все же перетягивали грудь плотными холщовыми лоскутами. Закон Святого Бенедикта требовал, чтобы братья спали в рясах. Им позволялось оставлять открытыми только руки и ноги даже в самые жаркие летние ночи. Мыться в ванных была запрещено всем, кроме тяжело больных. Даже монастырские уборные были устроены так, что целомудрие монахов не могло пострадать никоим образом, благодаря перегородкам между холодными каменными стульчаками.

По дороге из Дорштадта в Фульду Джоанна научилась скрывать свои месячные с помощью толстой прокладки из хорошо впитывающих кровь листьев, которые она потом закапывала. В монастыре же Джоанна выбрасывала эти листья в глубокие темные дыры уборной, где они смешивались с экскрементами.

В Фульде все приняли ее за мальчика. Это была большая удача, поскольку разоблачение, означало бы неминуемую гибель.

Именно эти опасения заставляли Джоанну поначалу отказаться от попыток разыскать Джеральда. Она не смела довериться никому, чтобы передать ему весточку, и покинуть монастырь тоже не могла, поскольку была новичком и за ней следили круглосуточно.

Часами лежала Джоанна без сна на узкой койке в общей спальне, мучаясь сомнениями. Даже если бы она передала Джеральду весть о себе, захочет ли он увидеться с ней? Тогда, на берегу ручья, она страстно желала, чтобы он любил ее, при воспоминании об этом румянец заливал ее лицо, но он не посмел. Потом, на пути домой, Джеральд держался отчужденно и холодно, словно сердился. Тогда он воспользовался первой же возможностью и исчез.

«Не стоит воспринимать его слишком серьезно, — сказала ей Ричилд. — Ты лишь новая бусинка в длинном ожерелье любовных побед Джеральда». Тогда Джоанна отказывалась поверить в это, но, возможно, Ричилд сказала ей правду.

Глупо рисковать всем, даже жизнью, ради того, чтобы встретиться с мужчиной, которому она безразлична. Возможно, он никогда не питал к ней никаких чувств. Но все же…

Уже через три месяца жизни в Фульде произошло то, благодаря чему Джоанна приняла окончательное решение. Проходя в монастырь через амбарный двор в толпе новичков, она обратила внимание на оживленную сцену у ворот. В них въехала кавалькада всадников и элегантная женщина в богатом золотистом шелковом платье, грациозно сидевшая в седле. Как она была прекрасна! Нежное овальное лицо обрамляли волнистые светло-каштановые волосы, а в темных умных глазах светилась таинственная печаль.

— Кто она? — спросила заинтригованная Джоанна.

— Юдифь, жена виконта Вайфара, — ответил брат Рудольф, староста новичков. — Образованная женщина. Говорят, она пишет и читает на латыни, как мужчина.

— Deo, juva nos. — Брат Гайло опасливо перекрестился. — Она ведьма?

— Она слывет великой праведницей. Даже сама написала комментарии к жизни Святой Эстер.

— Мерзость, — отрезал брат Томас, один из новичков. Простоватый молодой человек с овальным лицом, заячьей губой и тяжелыми веками, он свято верил в свою добродетель и не упускал случая проявить ее. — Ужасная ошибка природы. Что может знать о таких вещах женщина, существо низменное? Господь обязательно накажет ее за подобную наглость.

— Уже наказал, — ответил брат Рудольф. — Хотя виконту очень нужен наследник, его супруга бездетна. Всего месяц тому назад она родила еще одного мертвого ребенка.

Благородная процессия остановилась перед аббатской церковью. Джоанна наблюдала, как Юдифь сошла с коня и с печальным достоинством приблизилась к церковной двери, держа в руке свечу.

— Не смотри так, брат Иоанн, — озабоченно предупредил Томас. Он частенько подлизывался к брату Рудольфу. — Хороший монах должен стыдливо опускать глаза перед женщиной, — ханжески процитировал он правило.

— Ты прав, брат, — отозвалась Джоанна. — Но я никогда раньше не видел женщины, у которой один глаз голубой, а другой карий.

— Не соединяй свою греховность с ложью, брат Иоанн. У этой леди оба глаза карие.

— А откуда ты знаешь, брат, — лукаво спросила Джоанна, — если ты на нее не взглянул?

Монахи рассмеялись. Даже брат Рудольф не смог подавить улыбки.

Томас злобно посмотрел на Джоанну. Она выставила его дураком, но он был не из тех, кто прощает обиды.

Их внимание привлек брат Гилдвин, ризничий церкви. Он поспешил преградить путь Юдифь.

— Мир вам, леди, — сказал он на просторечии.

— Et cum spiritu tuo, — ответила она ему на безупречной латыни.

Брат Гилдвин нарочно обратился к ней так.

— Если вам нужна пища и кров, мы всегда готовы предоставить их. Извольте пройти в дом для высокопоставленных гостей. Я извещу господина аббата о вашем прибытии. Несомненно, он пожелает приветствовать вас лично.

— Вы чрезвычайно добры, отец. Но я не намерена останавливаться у вас, — снова ответила она на латыни. — Поставлю свечку в церкви за моего усопшего ребенка и продолжу свой путь.

— Ах. Тогда как ризничий считаю долгом сообщить вам, дочь моя, что вы не должны входить в эти двери, пока еще… — он поискал нужное слово, — пока еще не очистились.

Юдифь зарделась, но сохранила спокойствие.

— Я знаю правила, отец, — спокойно произнесла она. — Я выждала необходимые тридцать три дня с момента родов.

— Вы родили девочку, не так ли? — снисходительно осведомился брат Гилдвин.

— Да.

— Тогда для полного… очищения… нужно больше времени. Вы не можете входить в священное здание церкви в течение шестидесяти шести дней после родов.

— Где это написано? Я об этом не читала.

— А вам и не следовало читать, если вы женщина.

Джоанна была потрясена дерзостью священника. Памятуя о своих унижениях, она глубоко прочувствовала всю глубину унижения Юдифи. Образованность женщины, ее ум, воспитание ничего не значили. Самый ничтожный попрошайка, безграмотный и грязный мог войти в церковь и помолиться, но для Юдифь путь был закрыт только потому, что она была «нечистой».

— Возвращайся домой, дочь моя, — продолжал брат Гилдвин, — и молись в своей часовне за душу твоего некрещеного ребенка. Господь не приемлет всего, что противно природе. Откажись от книг и возьми в руки иглу, как пристало женщине. Покайся в своей гордыне, и Он снимет бремя, которое возложил на тебя.

Юдифь вспыхнула.

— Такое оскорбление не сойдет вам с рук. Мой супруг узнает об этом немедленно, и ему это не понравится. — Это не возымело действия, поскольку в этих краях имя виконта Вайфара ничего не значило, и Юдифь об этом знала. Высоко вскинув голову, она пошла к своему коню.

Джоанна направилась к ней.

— Дайте мне вашу свечу, леди. — Она протянула руку. — Я поставлю ее за вас.

В красивых глазах Юдифи мелькнуло удивление и недоверие. Неужели это еще одна попытка унизить ее?

Долгое время женщины стояли, глядя друг на друга. Юдифь, воплощение женской красоты, с длинными волосами, прелестно обрамлявшими ее лицо, и Джоанна, высокая, мужеподобная, в простой монашеской рясе.

Что-то в пристальных серо-зеленых глазах, смотревших на нее, тронуло Юдифь, и она молча дала свечу Джоанне. Затем села на коня и ускакала.

Джоанна зажгла свечу перед алтарем, как обещала. Ризничий был в ярости.

— Неслыханная наглость! — заявил он. И в ту ночь, к удовольствию брата Томаса, Джоанне приказали поститься в наказание за преступление.

После этого случая Джоанна окончательно решила забыть про Джеральда. Она никогда не была бы счастлива, посвятив себя ограниченной условностями жизни женщины. Кроме того, Джоанна убедила себя, что с Джеральдом у нее все равно ничего не получилось бы. Она еще ребенок, неопытный и наивный. Ее любовь была лишь романтической иллюзией, плодом одиночества и безысходности. Несомненно, Джеральд не любил ее, иначе никогда не покинул бы.

«Aegra amans, — подумала она. — Воистину, Вергилий был прав: любовь всего лишь разновидность болезни». Она меняет людей, заставляет их вести себя странно и нерационально. Джоанна радовалась, что навсегда покончила с этим.

«Никогда не отдавайся мужчине», — вспомнила она предупреждение матери. В детском страстном увлечении Джоанна забыла про него. Теперь Джоанна поняла, как ей повезло, что она избежала материнской участи.

Снова и снова Джоанна повторяла себе эти слова, пока наконец не поверила в них.