"Город павших ангелов" - читать интересную книгу автора (Депп Дэниел)

Глава 5

На следующее утро Шпандау шел через площадку «Пожара» к трейлеру Бобби. У двери стоял здоровенный парень, похожий на вышибалу. Шпандау догадался, что Бобби все же нанял телохранителя. Телохранитель был крупным, но без малейших следов интеллекта на лице. Всем подавай громилу, хотя опыт Шпандау говорил: они неповоротливы и привлекают слишком много внимания. Чтобы отваживать излишне агрессивных фанатов, именно такие нужны. Но девяносто пять процентов работы телохранителя — это почуять беду до того, как она случится. А пуле все равно, какого ты размера. Шпандау кивнул громиле и поднял руку, чтобы постучать. Но тот толкнул его в грудь.

— На Бобби работаете? — спросил Шпандау.

— Он занят.

— Не будете против, если я подожду?

Вышибала пожал плечами. Явно не профессионал. Всякий охранник должен вбить себе в голову: никогда не дотрагивайся первым. Это можно расценить как «провоцирующий акт агрессии», и тогда жди неприятностей. А можешь и влипнуть, если дело дойдет до суда.

В трейлере послышалась возня, и донесся голос Бобби:

— Слушай ты, да мне начхать! Ты кем себя возомнил, мудила? Нельзя…

Его тираду прервал резкий хриплый звук. Шпандау ринулся к двери, но вышибала преградил ему путь. Когда его рука коснулась груди Шпандау, Дэвид схватил телохранителя за запястье и вывернул руку назад. Тот покачнулся. Шпандау уложил его на асфальт и вошел в трейлер.

Бобби согнулся над столом, держась за живот и ловя ртом воздух. Худой человек с крысиным лицом, облаченный в костюм-тройку, стоял напротив.

— Шаг назад! — скомандовал Шпандау.

— Это еще кто?

— Шаг назад и руки поднимите, чтобы я их видел.

— Что за херня? Снимают продолжение «Дымка из ствола»?[26] Так у вас даже ствола нет.

Дверь распахнулась, вышибала занес ногу через порог. Но Шпандау ударом ноги выпихнул его на улицу и запер дверь. Потом повернулся к человеку с крысиным лицом и нанес ему короткий, но сильный удар в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам.

— Приятные ощущения, не правда ли? — спросил у него Шпандау. — Ты в порядке? — обратился он уже к Бобби.

— Да… Просто…

Бобби отвернулся, его вырвало. Шпандау огляделся, нашел полотенце, намочил его в раковине и протянул Бобби. Тот вытер лицо.

— Присядь, — сказал ему Шпандау. — Сейчас пройдет. А вы, — он перевел взгляд на крысомордого, — стойте на месте. Шелохнетесь, я вам что-нибудь важное сломаю.

Шпандау достал мобильник и принялся набирать номер.

— Ты кому звонишь? — спросил Бобби.

— Охране.

— Нет.

— Нужно, чтобы кто-то пришел и…

— Я сказал — нет!

Шпандау пристально посмотрел на него. Бобби не шутил. Шпандау убрал телефон.

— Кто это? — спросил он.

— Друг я ему, — ответил крысомордый.

— Хорош друг.

А вышибала тем временем принялся колотить в дверь.

— Ричи? — позвал он. — Ты в порядке? Ричи?

— Кажется, ваша подружка за вас беспокоится, — съязвил Шпандау.

Крысомордый выпрямился и попытался сделать вид, что живот уже не болит.

— Да в порядке я, идиот ты недоделанный, хотя от тебя и толку никакого.

— Хочешь, дверь сломаю? — поинтересовался вышибала.

— Да уж поздновато, мать твою, — ответил крысомордый. — Там жди. Я скоро выйду. — Он повернулся к Шпандау. — Вам крупно повезет, если я не засужу вас за нападение. — И посмотрел на Бобби. — Кто это?

— Никто, — ответил Бобби. — Просто телохранитель, которого хотела нанять Энни.

— Не нужен тебе телохранитель, — отмахнулся крысомордый. — У тебя есть я.

— Да уж, вы мастер своего дела, — буркнул Шпандау.

— Пойду я, — продолжил крысомордый. — Ты позвонишь, да? По поводу того, о чем мы говорили. — Проходя мимо Шпандау, он бросил: — Еще раз дотронешься до меня, урод, пожалеешь до конца жизни.

Он отпер дверь и вышел из трейлера.

— Ричи, — бросился к нему вышибала. — Извини, он меня перехитрил.

Крысомордый двинул ему в челюсть.

— Чтобы больше никогда меня так не позорил.

— Ну что ты, Ричи. Да я… Шпандау обратился к Бобби:

— Ты как?

— Нормально.

— Мне казалось, ты говорил, что неплохо боксируешь?

— Форму потерял, ясно? — огрызнулся Бобби.

— И кто это такой?

— Один знакомый.

— И все твои знакомые тебя бьют?

— Что тебе надо, мать твою? Анкету, что ли, заполняешь?

— Я пришел сказать, что берусь за твое дело.

— Зашибись. Но ты мне не нужен. Так что спасибо и всего хорошего.

— Судя по всему, сегодня я тебе нужен еще больше, чем вчера.

— У меня все под контролем.

— Да уж я вижу.

— Проваливай, — устало ответил Бобби. — Энни выпишет тебе чек за потраченное время.

Шпандау уселся на стул и скрестил ноги. Он посмотрел на Бобби, вздохнул, покачал головой и подумал, не уйти ли в самом деле.

— Что у тебя за проблема?

— У меня все в полном порядке. Отвянь.

— А зачем письмо подделал?

— Кто тебе сказал, что оно подделано?

Шпандау взял один из журналов и бросил к ногам Бобби.

— Буковки красивые, глянцевые. Не иначе из «Пипл» вырезаны или вроде того. И наверняка этот журнал где-то тут валяется. Там отпечатки пальцев видны как на хорошем экране.

— Слушай, мне твоя помощь не нужна, понятно? Хочешь, чтобы тебя отсюда пинком под зад вытолкали?

Шпандау посмотрел на него, поднялся, достал визитку и написал свой номер. Потом протянул ее Бобби. Но тот не взял.

— Служебный. Передумаешь — позвони. Может, ты и крутой весь из себя, приятель, но только якшаешься совсем не с теми.

Шпандау бросил визитку на стол и вышел. Шагая к машине, он решил, что звонить Уолтеру не будет. Уолтер либо попытается запрячь его на другое дело, либо станет зазывать на попойку в выходные. Ничего, подождет. День прекрасный, солнышко светит, Элвис, правда, умер, но Шпандау-то жив и вполне себе бодр. Можно смотаться в Санта-Монику, пообедать на пляже и подождать, пока девушка его мечты грациозно въедет в его жизнь на роликах. Ему вспомнилась Сара Джессика Паркер[27] в фильме «Лос-Анджелесская история», как она каталась в песке перед Стивом Мартином. Подружке, которая способна на такое, у него нашлось бы что сказать. А в Санта-Монике, небось, таких пруд пруди, только и ждут, чтобы пришел мужчина постарше, в ковбойских сапогах и с раздувшимся синюшным пальцем. Эта милая фантазия занимала Шпандау на шоссе 405 по дороге домой.

В тот вечер Шпандау сидел в каморке Джина Отри, пил кукурузное виски и курил трубку. В книжном магазине Флагстаффа он умудрился отрыть первое издание «Осени шайеннов» Мэри Сандос и всю неделю ждал, когда же выкроит время, чтобы почитать в тишине. Шпандау устроил ноги на подушке из седельной кожи, отхлебнул виски, взял книгу и повертел в руках, любуясь простым коричневым переплетом, который неплохо сохранился под суперобложкой. Книги об американском Западе он стал коллекционировать сразу после ухода Ди. До того совесть не позволяла ему тратить деньги — а это увлечение было не из дешевых, — теперь же Шпандау поддался соблазну и уже собрал несколько десятков ценных экземпляров. Он оправдывался тем, что они составят ему компанию в одинокой старости. И в самом деле, книги каким-то образом поднимали его над самим собой, над этим вздорным миром. Сидя в своей нелепой комнате, вдыхая аромат табачного дыма, кожи и виски, в окружении древностей и анахронизмов, да и признавая анахронизмом самого себя, Шпандау ощущал, как развязывается вечно сковывавший его узел, а душа начинает снова искать равновесия. Глупо, конечно, когда взрослый человек играет в ковбоя. Или делает вид, что можно вернуть время, пусть и ненадолго, к периоду простодушной, незамысловатой, невинной жизни. Или что на территории Америки вообще был такой период. Разве само по себе это не самое американское из всех чувств?

Если и есть у нас национальная идентичность, не это ли ключ к ней — вера в то, что существовала когда-то чистота, к которой можно вернуться.

Что когда-то все было правильно, а значит, есть шанс, что все снова станет правильным. Куда ни плюнь — везде сплошь иллюзии. Шпандау устал щуриться и вглядываться в этот туман. Может, в конце концов все это чушь собачья, о чем первым ему сказал Уолтер. Америка. Ковбои. Любовь. Все это чепуха, все это мифы, созданные для того, чтобы что-то продать. Добро пожаловать в Голливуд. Добро пожаловать в Лос-Анджелес. Как-то один социолог заявил: хотите увидеть будущее, взгляните на сегодняшний Лос-Анджелес. Шпандау старался в это не верить. И его разум изо всех сил сопротивлялся такому мнению даже теперь. Какой-то слабенький, но упрямый голос говорил ему: не все на свете — дерьмо. Вспомни свое ощущение, когда едешь верхом. Когда открываются стартовые ворота, веревка подрагивает в руке, натягивается, пружинит и ослабевает. Вспомни запах высокой травы и то, как она щекочет ноги, когда едешь через луг. Вспомни Ди. Вся жизнь может на поверку оказаться безразмерной зловонной навозной кучей, но для того, чтобы продолжать жить, Шпандау было достаточно воспоминаний о том, как он держал Ди в своих объятиях.

На столе за спиной зазвонил телефон. Шпандау вздрогнул, словно от удара током. Надо было отключить этот чертов аппарат. Никакого срочного дела у него не предполагалось. Он посмотрел на экран — номер не определился. Автоответчик сработал раньше, чем Шпандау успел выключить его. Это была Гейл из службы секретарей-телефонисток. Он снял трубку.

— Шпандау.

— Вам сообщение от какого-то Джинджера Константина. Говорит, дело срочное.

— Ладно. Давайте номер.

Шпандау нацарапал цифры на ладони, потом набрал номер. Ему ответил мужчина с легким британским акцентом.

— Да?

— Это Дэвид Шпандау. Вы просили срочно перезвонить.

— Господи, да! Я ассистент Бобби Дая. Я увидел вашу визитку и понял, что вы с ним говорили… Послушайте, Бобби… в беде. Он пошел на встречу с Ричи Стеллой. И пистолет взял. Я просто не знал, к кому еще обратиться.

— Это такой с крысиной мордой?

— Да, точно.

— Как его найти?

— Бобби поехал в клуб Ричи. Знаете? «Зал вуду» на Сансете.

— Да, знаю. Давно он уехал?

— Минут десять назад.

— Я уже выхожу.

«Зал вуду» был самым популярным клубом Стрипа.[28] Он втиснулся между винным магазином и суши-баром и напоминал захудалую забегаловку, в которой пожилые алкоголички дремлют, уронив лицо в лужицы на барной стойке. Когда-то «Зал вуду» был любимым местом молодых и амбициозных людей, отделанным в стиле Филиппа Старка:[29] сплошной блестящий металл и цветное стекло. Новому владельцу стало ни много ни мало в четверть миллиона переделать фасад, убрать с него все следы процветания и изящества, заменить их на элементы и материалы, которые создавали образ матово-черной картонной коробки. Он должен был привлечь истинных ценителей, уже наевшихся высокой эстетики и ищущих такое место, где можно делать вид, что опростился, но сохранить при этом комфорт. Прямо козья ферма Марии-Антуанетты на заднем дворе Версаля. Подъехав, Шпандау увидел немыслимо длинную очередь гламурной публики, ожидающей, когда ее пропустят охранники. Шпандау припарковался на соседней стоянке и задумался над тем, как попасть внутрь. Он заглянул в бумажник, чтобы проверить, на месте ли пятидесятки.

На табурете у двери сидела девушка. У нее за плечами стояли двое вышибал вполне профессионального вида. Она сортировала людей как сухие бобы. Плохие в одну сторону, хорошие в другую. Внутрь допускались лишь красивые или известные. Шпандау понимал, что не относится ни к тем, ни к другим. А очередь все удлинялась. Шпандау встал за двумя юными очаровашками.

— Слушайте, я актер. А там внутри сидит один продюсер, мне с ним до зарезу надо встретиться. Каждой по пятьдесят долларов. Вам со мной торчать не надо, только проведите.

Они смерили его взглядом, и Шпандау подумал, что сейчас его поднимут на смех.

— Ну за полтинник давай, — вдруг ответила одна из них.

— Для твоего возраста вполне прокатишь, — подбодрила вторая.

У двери девушки взяли его под руки. Девица на табурете посмотрела на них, потом на Шпандау. И покачала головой. Шпандау решил, что это отказ. Но она просто выразила свое изумление. И махнула им, чтобы проходили.

Время было раннее, но в клуб уже набился народ. На танцполе под оглушающую музыку корчились парочки. Ему показалось, что он попал в барабан. Ему часто приходилось бывать в подобных клубах, хотя и не по своей воле, а по работе. Сам Шпандау их терпеть не мог, разумеется, но понимал, что такие места могут быть привлекательными — вроде разрешенной законом оргии, в которой красота и слава дают тебе право вести себя как заблагорассудится. Подобные заведения есть повсюду—и всегда были. Например, легендарная «Студия 54» Стива Рубелла в Нью-Йорке в семидесятые годы. И никто на тебя не настучит, если ты, конечно, способен туда пройти. Пей, трахайся, лапай и раздевайся прилюдно сколько влезет — вместе с остальной элитой. Здесь бал правит какая-то странная форма демократии. Ну где еще Лулу Снекерт, королева вечера встречи выпускников из какого-нибудь заштатного городка, сможет нюхнуть кокаину с любимыми звездами?

Купив девчонкам выпивки, Шпандау оставил их в баре и огляделся. Потом несколько раз обошел битком набитый зал, но Бобби не обнаружил. Дэвид не боялся, что Ричи Стелла его заметит. Где Стелла, там и Бобби.

В зале было темно и дымно. Здесь плевать хотели на многие муниципальные законы, в том числе иа запрет курения, за что владелец щедро расплачивался в конце каждого месяца. Основная идея заключалась в воссоздании атмосферы ночных клубов Гарлема сороковых годов, экзотических мест, куда белые ходили смотреть, как черные курят марихуану и при этом приобретают восхитительно угрожающий вид. Время от времени в «Зале вуду» играли джаз, но чаще рок. Белые для белых. Особое напряжение — обязательное для правильного опрощения — обеспечивали упитанные бандиты, все в цацках и девках, а также расфуфыренные наркодилеры, иногда превращавшие клуб в обкуренный притон, который продолжался за дверями.

Большая часть одной стены была зеркальной. Видимо, за ней, подумал Шпандау, та самая ВИП-комната, в которой развлекаются знаменитости, чтобы не соприкасаться с быдлом. Шпандау поискал глазами вход и увидел в конце коридора две закрытые двери. Он открыл одну. За ней оказался кабинет. За столом, согнувшись над стопкой чеков, сидела симпатичная блондинка лет двадцати восьми.

— Ой, извините, — пролепетал Шпандау, изобразив заблудившегося посетителя, едва стоящего на ногах. — Туалет ищу.

— В другом конце, — бросила блондинка и вернулась к своим подсчетам.

Шпандау дернул другую дверь. Не заперто. За ней обнаружился короткий узкий коридорчик и еще одна дверь. Шпандау различил голоса. Один из них принадлежал Бобби. Он вошел.

Комната была полутемная, как будто освещена свечами. Сквозь стеклянную стену был виден весь зал и сцена. Словно на большом телеэкране с хорошим качеством смотришь «Дикий Голливуд». Звукоизоляция была полной, только в динамиках бухала музыка, отчего все происходящее казалось еще более нереальным. Ричи Стелла сидел на диване. Бобби стоял в центре комнаты и держал Ричи на мушке. Рука у него тряслась, и дуло тридцать восьмого калибра описывало маленькие круги.

С Бобби градом катил пот. И хотя Шпандау не видел его глаз, было ясно, что он напился или нанюхался, а может, и всё сразу. Ричи сидел спокойно, скрестив ноги. Казалось, он ничуть не обеспокоен, хотя Бобби мог выстрелить в него и совершенно случайно.

Когда вошел Шпандау, Бобби резко обернулся и наставил на него пистолет.

— Спокойно, — сказал Шпандау. — Это ж я.

— Какого хрена тебе надо? — уныло спросил Бобби. — Оставь меня в покое.

— Джинджер послал меня. Боялся, что ты глупостей наделаешь.

— Не собираюсь я делать глупостей, — его голос дрожал. — Просто шлепну этого мудака.

— Я как раз пытался объяснить малышу… — заговорил было Ричи.

— Заткнись, — рявкнул Бобби. — Молчи и не дергайся!

Но Стелла продолжил.

— Пытался объяснить, как все это тупо. Я ж ему Друг.

— Ты чертов извращенец. Пулю тебе в башку засадить бы.

— Хоть вы скажите ему, что он не прав, — обратился Ричи к Шпандау.

— Ну это не ко мне, — ответил тот. — Мне вы тоже не по вкусу.

— Тогда расскажите ему, как весело жить в тюрьме. Застрелит меня — хлебнет тамошних радостей.

— Он дело говорит, — заметил Шпандау, повернувшись к Бобби. — Думаешь, оно того стоит?

— Еще как стоит.

— Тогда давай. Застрели его, и пойдем домой.

Ричи испепелил Шпандау взглядом. Все ждали. Но выстрела не последовало.

— Бобби, отдай пистолет, — сказал Шпандау. — Какой-то вшивый тридцать восьмой. Им убить можно, только если попадешь в какой-нибудь важный орган. Загремишь ведь в тюрягу. И карьера — к черту.

— Нет, я убью его.

— Ну так вперед. Хватит уже хреном груши околачивать.

Бобби уставился на Стеллу, поднял пистолет и навел его на грудь. Сжал влажные пальцы, расслабил, снова сжал.

Шпандау подошел и забрал у него оружие. Бобби сник, плюхнулся на диван рядом со Стеллой и закрыл лицо руками.

— Ну красота, — резюмировал Стелла. Он посмотрел на Шпандау, покачал головой, потом перевел взгляд на Бобби. — Ты как? В порядке?

Бобби не ответил и не отнял рук. То ли плакал, то ли просто шмыгал носом.

— Ну что ты, парень, — попытался успокоить его Стелла, обняв за плечо. — Я уж подумал, мне конец. Чего ты так расстроился. Хочешь ксанакс?[30] Я попрошу, чтобы тебе нашли.

— Отстаньте от него, — перебил Шпандау. — Я отвезу его домой.

— Достали вы меня уже. Из-за вас меня чуть не убили.

— Да никого бы он не убил.

— Хоть вы и добивались обратного. «Давай пристрели его, и мы пойдем домой». Где же Мартина носит, мать его? — Ричи повернулся к Бобби. — Попрошу Мартина, чтобы тебя до дома подкинул.

Стелла снял трубку и потребовал найти Мартина. Через несколько секунд явился тот самый вышибала, который приходил со Стеллой в трейлер Бобби.

— Отвези Бобби домой, — велел Ричи. — Если что попросит — дай. Найди ему ксанакс или еще чего. Он расстроен. — Ричи обратился к Бобби: — Мы найдем тебе что-нибудь. Будешь дрыхнуть, как младенец.

— Отстаньте от него, — повторил Шпандау.

— Мартин отвезет его домой, — заявил Ричи. — А вы вообще никуда не пойдете.

Мартин поднял Бобби, напоминавшего зомби, и поставил на ноги.

Потом вывел его из комнаты. Он даже не поднял глаз на Шпандау, проходя мимо. Просто уставился в пол.

— Ну что за вечер, мать его, — буркнул Ричи. — Выпить хотите?

— Конечно. Бурбона.

— Да вы присаживайтесь.

Шпандау сел и посмотрел на извивающиеся на танцполе тела. Стелла выключил музыку, чтобы Дэвид не отвлекался. И снял трубку.

— Пришлите мне бутылку «Мейкерс марк», льда и пару бокалов. — Он повесил трубку и повернулся к Шпандау: — Это все вы виноваты.

— С чего вдруг?

— Не совали бы нос в чужие дела, этого бы не случилось.

— Если бы я его не совал, вы бы в скором времени червей кормили. Давайте с этой стороны посмотрим.

— Мой вариант мне больше нравится, — сказал Стелла. — В нем вы мой должник.

В дверь постучали, и вошла давешняя блондинка с подносом. Она с любопытством покосилась на Шпандау, но быстро отвела взгляд. Стелла улыбнулся и положил руку ей на бедро, пока она ставила поднос на низкий столик. Девушка не скинула руку, но и восторга не выразила. Она вышла, не проронив ни слова. Стелла бросил лед в бокалы, налил виски и протянул один Шпандау.

— Вы — прямо как прыщ, выросший слишком близко к моей заднице.

— Это метафора такая? — осведомился Шпандау.

— Метафору я вам скоро покажу. Вы кто вообще такой? Какого черта лезете в мои дела?

— Моя задача — не дать Бобби испортить себе жизнь. Вы меня мало интересуете.

— Думаете, он очухается? — спросил Стелла с искренней заботой.

— Приедет домой, проспится. Будем надеяться, завтра у него подобных мыслей не возникнет.

Стелла сел на диван и скрестил ноги.

— Хотите на меня поработать?

— Нет.

— Почему?

— Вы не предоставляете страховку, включая стоматолога. А кроме того — вы мне не нравитесь.

— По большому счету все эти «нравлюсь — не нравлюсь» роли не играют. Для исключительных людей путь к успеху — это победа над собственным «я».

— Сунь Цзы?[31]

— Майк Овиц[32] читает Сунь Цзы. Бизнес — это война. У узкоглазых поучиться можно. А денег у них куры не клюют.

— Вы с Бобби кино снимаете?

— Он у меня в главной роли.

— А его агент в курсе?

— Да пошла она в жопу. Они на него работают, а не он на них.

— Да, это, безусловно, свежий взгляд. Может, и приживется.

— Да какая, на хрен, разница, — отмахнулся Стелла. — Нашел сценарий, нашел деньги. Осталось только назначить день начала съемок.

— Не забудем и звезду, которая жаждет на вас работать.

Стелла рассмеялся.

Ох уж этот гаденыш, добьет он меня. Сам не понимает, что ему на пользу. Взрывается — и тут же отходит. Говорит — сделаю. И тут же меня посылает.

— А теперь еще вас нанял.

— Он меня не нанимал.

— Но вы же тут. И путаетесь у меня под ногами.

— Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Вы ему нравитесь. Я вижу. Он вас уважает.

— У вас контракт?

— Он мне слово дал. На хрена мне контракт?

— Слушайте, так будет лучше для всех. Тут вам не «Крестный отец», и у настоящих бандитов никаких кодексов чести нет. Тут Голливуд. Все врут, пока чек не обналичат. Извините, что приходится разбивать ваши представления о жизни.

— Вы же на него не работаете. Так что вы здесь делаете?

— Мне позвонил его помощник. Сказал, что он отправился сюда вас убивать. Идея, конечно, неплохая, мне по душе. Но он ведь жизнь бы себе испоганил. А Бобби — парень славный, как мне кажется. По крайней мере, был таким, пока вы да всякие долбаные студии за него не взялись. Отстаньте от него. Ему и так дерьма в жизни хватит. Без вас, кровососов.

Стелла пропустил последнее предложение мимо ушей, взял телефон и набрал номер.

— Как он? — спросил он, выслушал ответ и положил трубку. Потом сказал Шпандау: — Заснул на заднем сиденье. — Стелла вздохнул. — У продюсера голова болеть никогда не перестает.

Шпандау допил виски и поднялся.

— По-моему, вы все совсем с глузду съехали, — за метил он. — Я еду домой.

— Уверены, что не хотите на меня работать?

— Думаю, это поставило бы под удар нашу теплую дружбу.

— Умник чертов. Не путайтесь у меня под ногами. Оппозция будет задушена в зародыше.

— Сунь Цзы?

— Нет, мой бывший босс, Винни Кляп. Лучший душитель в нашем деле. У меня есть номер его телефона.

Стелла оскалился в волчьей улыбке. Шпандау поставил пустой стакан и вышел.

На следующий день Шпандау работал в саду. Еноты, по всей видимости, на время забыли о золотых рыбках, и он отдыхал в тишине и покое впервые после возвращения. Б доме затрезвонил телефон. Шпандау не шелохнулся, положившись на автоответчик. И старался не слушать, пока тот записывал. Он прочистил насос на дне пруда и покормил рыб. Они, прямо как собаки, собирались в стайку, едва завидев хозяина. Шпандау высыпал корм. Рыбы проглотили еду и стали довольно извиваться. Он снова задумался над тем, как защитить их от прожорливых енотов. Но ничего толкового в голову не пришло, кроме крыши над прудиком. Ему снова захотелось перестрелять вредителей, но тогда возникнет новая проблема: куда девать дохлых енотов. Да и потом — одних убьешь, другие придут. Золотой момент отдохновения был испорчен, и он вернулся в дом прослушать сообщение.

— Здравствуйте, это Гейл. Вам сообщение от Бобби Дая. Просит перезвонить ему. Его номер…

Шпандау нацарапал номер и подумал, что звонить, возможно, и не стоит. Будет ошибкой еще глубже ввязаться во все это. Ситуация проигрышная со всех сторон. Работа и без того непростая, а тут еще клиент, который сам не знает, чего хочет. Шпандау скомкал листок и швырнул его в мусорную корзину. Пошел в кухню, откупорил пиво и вернулся в кабинет. Вытащил листок из корзины и набрал номер. Заговорил автоответчик. Щебет птиц, вопли гориллы, потом гудок.

— Это Дэвид Шпандау…

Бобби сразу поднял трубку.

— Здорово, спасибо, что перезвонил, — голос у него был вполне трезвый и твердый. — Можешь приехать сюда? Ко мне? Надо поговорить. Я живу в конце Уандерленда…

Поезжайте на восток по бульвару Сансет, начиная от самого известного в мире указателя — «Беверли-Хиллз». И вы окажетесь далеко-далеко от моря и прелестей Санта-Моники. Позади останется извилистый отрезок дороги, вымощенной разочарованиями, у Калифорнийского университета (имея столько денег, могли бы и залатать выбоины), и вот вы уже должны смириться с тем, что дома в Беверли-Хиллз ничуть не похожи на особняк Джеда Клампетта,[33] поскольку дворики тут крошечные и вряд ли найдется постройка в стиле старого Юга. «И мы ради этого тащились в такую даль?» — спросите вы себя. И вот уже мимо мелькнул Брентвуд, где О. Дж. Симпсон[34] порешил (или не порешил) свою жену и ее любовника. И где Рея Брэдбери как-то арестовали просто за то, что он там прогуливался. (Едем, едем дальше, внутрь все равно не пустят. У них тут свои мерила. Чванливые ублюдки!)

И вот наконец перед вами возникает указатель. Но выглядит он не совсем так, как на фотографиях. (Дело в том, что тот, о котором вы думали — большой, знаменитый, — на самом деле расположен немного дальше. А этот — знак второго сорта, дублер, но то, что вам это невдомек, даже хорошо, ведь иначе вы бы чувствовали себя полным идиотом.) Ваша дочка-подросток, примостившаяся на заднем сиденье, просит остановить машину, чтобы сфотографироваться под этим знаком. Но там уже и так столпились человек шесть. И припарковаться негде: либо с кем-то столкнешься, либо схлопочешь штраф. А старушка ваша уже без сил и задыхается. Наверное, это из-за цветов. Вы отказываете дочке и едете дальше. Она сидит, надувшись, и обижается на вас. Собственно, она обижается всю дорогу, как вы из дома вышли. Она вас ненавидит. Жена вас ненавидит. Вам начинает казаться, что вы вот-вот заблудитесь. Карта у вас есть, но никто, кроме вас, не расположен в нее заглянуть.

А вы не можете, потому что врежетесь в кого-нибудь. Или надо остановиться, а остановиться здесь негде.

Мимо несутся на бешеной скорости машины. И люди в них вас тоже ненавидят.

Продолжайте путь. И вот вы приближаетесь к Сансет-стрип. Салон «Ламборджини» намекает на то, что впереди вас ожидает территория гламура. Однако вас ждет разочарование. Все выглядит слегка потертым. Окажись такой район где-нибудь неподалеку от вашего дома, вы бы не остолбенели в восхищении. Только посмотрите на эти гигантские плакаты с торчащими сиськами и членами, закрывающие целиком стены роскошных домов! Господь милосердный! Мимо проплывают рестораны, гостиницы и ночные клубы, названия которых вам смутно знакомы. Но они выглядят совсем не так, как вы ожидали. Ой, смотрите! Это же «Виски-эй-гоу-гоу», где раньше играли Джим Моррисон и «Дорз».[35] Хотя в машине, кроме вас, никто и знать не знает, кто такие «Дорз». Жена говорит, что вы проскочили Родео-драйв.[36] Но черта с два вы повернете назад. При таком-то плотном потоке. И вообще, поделом ей, надо было в карту посмотреть. Дочка заявляет, что, кажется, увидела тот клуб, в котором какая-то звездулька накачалась наркоты и склеила ласты прямо на улице. Она снова просит остановить, чтобы сфотографироваться на этом самом месте. Пошлите и ее ко всем чертям и поезжайте дальше.

Проскакивайте мимо клубов и бистро. Мимо отеля «Шато Мармон», этого готического кладбища слонов, куда звезды приходят, чтобы расстаться с жизнью. Не останавливайтесь до тех пор, пока сомнительная история и вульгарный гламур Стрипа не истощатся и не уступят место обычным магазинам и палаткам с мексиканским фастфудом — территории для нас, простых людей. Это уже Лорел-кэньон-драйв. Только не отчаивайтесь. Вы еще не выехали за пределы истории и гламура.

Сверните с Лорел-кэньон налево и попадете в Голливуд-Хиллз, где лос-анджелесская жизнь становится по-настоящему интересной.

С другой стороны, все это для вас не имеет ни малейшего смысла.

Ибо вы, как простой человек, как один из толпы, никогда всего этого не увидите.

Поскольку задача этого мира, если вы до сих пор не поняли, состоит в том, чтобы не впускать вас внутрь.

Уандерленд-авеню взбирается по восточной стороне парка «Горы Санта-Моника», оттолкнувшись от бульвара Лорел-кэньон словно уставший нерешительный ослик. Вверх по склону не едешь, а еле плетешься, поскольку он крут, а дорога извилиста. И кажется, что даже немногочисленные указатели потеряли всякую надежду выполнять свои обязанности. Здесь все меняется так часто, что указывать направление становится бессмысленным. Большинство советов туристам сводится к простой рекомендации — вооружиться «Путеводителем Томаса» и надеяться на лучшее. Именно такая неразбериха и делает это место столь привлекательным для его обитателей. Вы как бы живете в конце огромного садового лабиринта, и лишь немногим известен его секрет. Нет никакой радости в том, чтобы поселиться в жилом комплексе за закрытыми воротами, если там тебя никто не сможет найти. А здесь образовалось закрытое сообщество, полное тайн, которое внешне производит впечатление обычного жилого района, который ведет неторопливую жизнь. Музыкантам и актерам это место всегда нравилось, потому что здесь действует неписаное правило: держи рот на замке и не лезь в чужие дела. Этот кодекс круговой поруки имеет занятные последствия. Уединенность сделала это место привлекательным для революционеров рока шестидесятых годов. Тут они могли скрыться от всех, наширяться, закрутить роман с чужой женой или мужем и изменить стиль популярной музыки. С другой стороны, в восемьдесят первом году порнозвезда Джон Холмс оказался связан с массовым убийством на почве наркотиков по адресу Уандерленд, 8763, где полиция нашла пять расчлененных трупов. Так что есть свои минусы и у уединенности.

Катя по этому знаменитому району, Шпандау размышлял об убийствах на Уандерленде. Шпандау вспомнилось детство в Аризоне: там главная мечта заключалась в том, чтобы вкалывать до седьмого пота и заработать на дом в чистом и безопасном месте. В том мире достаток сам по себе отсеивает отбросы. И твоим соседом, живущим в большом сверкающем доме, оказывается врач или адвокат, а не преуспевающий наркоторговец, или порнозвезда, или банда обдолбанных психов. В Лос-Анджелесе с этим никогда не угадаешь. Милый домик с белым штакетником может принадлежать новому Чарли Мэнсону,[37] который ждет не дождется, когда сможет написать ваше имя вашей же кровью. Тут никогда не знаешь, где окажешься. Шпандау представил себе, как тех пятерых зарубили до смерти — мероприятие само по себе как минимум шумное, — а в десяти метрах кто-то спокойно уминал хлопья с молоком. Что ж это за мир такой, в котором вопль умирающего, от которого кровь стынет, кажется ничем не примечательным?

Шпандау частенько ездил по Уандерленду. Тут главное — всегда держаться правого ряда. Вскоре он взобрался на вершину холма, где дорога пошла ровно, и его глазам открылось сразу несколько внушительных плотно закрытых ворот. Шпандау подъехал к посту охраны у ворот Бобби. Нажал на кнопку и посмотрел в камеру, чтобы его разглядели как следует. Подождал, пока ребята поймут, что человек в костюме от «Армани» на новеньком «БМВ» вряд ли может оказаться последователем Джона Уэйна Гейси.[38] Хотя кто знает? Ворота зажужжали и открылись. Шпандау въехал и остановил машину на площадке у гаража. Там отдыхали «Порше» и «Харлей», на вид абсолютно новехонькие. Так вот и пожалеешь человека, который накупил себе подобных игрушек, а поиграть в них не может. Шпандау пошел вверх по склону к дому.

Дом Бобби Дая — который он, по совету своего бухгалтера, пока не выкупил в собственность, а снимал за астрономическую сумму, — стоял на выступе над обрывом, словно голова индейца на капоте «Понтиака» пятидесятых годов, выставив подбородок навстречу сухим равнинам Лос-Анджелеса. Дом из дерева и стекла, с высокими потолками, был построен для рок-звезды шестидесятых, который предпочитал жить в хижине у черта на куличках, но при этом не выпускать из виду своего менеджера и звукозаписывающую компанию. В результате и получилась эта «Хипповая Валгалла»,[39] как назвал ее один гость. Шпандау решил, что дом вполне соответствует прозвищу. По периметру его обегал застекленный дворик — не лучший вариант для защиты от воров, зато какие виды! Шпандау подумал, что, наверное, немало упившихся в стельку гостей этого жилища свалилось в кусты на склоне. Не так улс и высоко, насмерть не убьешься, разве что приземлишься неудачно или дальше покатишься. Он подошел к краю и обернулся. Длинная лестница вела к бассейну и кабинке при нем. Еще одна лестница, покороче, шла к небольшому домику — очевидно, гостевому. Шпандау повернул голову и увидел, что Бобби раздвинул стеклянную дверь и смотрит на него.

— Большое спасибо, что приехал, — сказал Бобби, протягивая руку. Шпандау пожал ее. Это был уже не тот Бобби, что накануне. Перед Дэвидом стоял спокойный и уверенный в себе человек. Взгляд ясный, внимательный. Рука твердая. Цвет лица снова стал нормальным. Как будто и не было вчерашнего вечера.

— А ты думал, я не приеду? — спросил Шпандау.

— Да вообще-то нет, не думал.

Бобби провел его в гостиную. Высоченный потолок, как в соборе, и сплошное стекло, за которым открывался вид чуть ли не на весь Лос-Анджелес. Вот, значит, как оно — жить на Олимпе, мелькнуло в голове Шпандау.

На первый взгляд ему показалось, что мебель здесь — это просто куча разномастного хлама. Но обеденный стол обернулся настоящим раритетом в стиле испанской католической миссии, а наивный набросок над диваном принадлежал кисти Баскиа.[40] Диван в стиле ар-деко был взят с океанского лайнера двадцатых годов. Рядом с ним стояла лампа работы Лалика.[41] Комната выходила окнами на юг, поэтому прямые солнечные лучи никогда сюда не попадали. В доме было светло и прохладно, а обилие дерева создавало впечатление, что ты где-то в лесу. Хороший архитектор способен сотворить чудо. Особенного соответствия деталей тут не наблюдалось, но у парня есть вкус и глаз наметанный, вынужден был признать Шпандау. Родился он в рабочей семье, как Дэвид успел прочитать о Бобби, хотя и не бедной. Но все же такие деньжищи должны были потрясти его. Кое-где валялись каталоги аукционных домов, и Шпандау представилось, как Бобби лихорадочно листает их, запоминает названия, отчаянно пытаясь компенсировать те годы, когда у него ничего не было. Его трейлер был безликим, но о доме такого не скажешь. И Шпандау подумал, что теперь начинает лучше понимать Бобби. Здесь тоже не нашлось ни одной фотографии. Ничего, что напоминало бы о прошлом. И это само по себе говорило о многом. Это был дом молодого человека, который писал свою жизнь с чистого листа.

— Спасибо за вчерашний вечер, — начал Бобби. — Я б его пристрелил.

— Вряд ли.

— А чего это ты так уверен?

— Ты, конечно, не семи пядей во лбу, но и не законченный идиот.

— Что ты имеешь в виду?

Ты не настолько туп, чтобы отправить коту под хвост карьеру и миллионные гонорары. И все ради того, чтобы пристрелить такое ничтожество, как Ричи Стелла.

— Пусть тебе и кажется, что он тебя достал до печенок.

Бобби плюхнулся в кожаное кресло.

— Думаешь, раскусил меня, да?

— По крайней мере, настолько, чтобы понять, что записочку-то ты сам накатал. И что Ричи Стелла тебя шантажирует.

Бобби не стал изображать удивление. Он достал пачку французских сигарет и картинно закурил.

— Можно просто заплатить ему, — предложил Шпандау. — А еще лучше — обратиться в полицию. У них есть отделы по разгребанию такого дерьма. Понятное дело, тут Голливуд, но все равно шантаж преследуется по закону.

— Да он мечтает, чтобы я в этой гребаной киношке снимался. А сам хочет быть продюсером, засранец.

— Да, он засранец и моралью себя не отягощает, но на меня произвел впечатление профессионала. А фильм так плох?

— Сценарий — говно. Энни ни за что не разрешила бы мне в таком играть. Стыда не оберешься. Мне нужен «Пожар». Для меня это прорыв. Энни говорит, что с ним я попаду в список А. А если сняться в этом отстоище, то не видать мне его как своих ушей. В «Пожаре» у меня хорошая роль, может даже лучшая в моей жизни. Там реально есть что играть. И мне все бросить, распрощаться с «Пожаром» и вляпаться в говно? Не могу я на этой пойти.

— Поговори со студией. Пусть они сами разберутся.

— Не могу.

— Неужели все так плохо? — не поверил Шпандау. — Ты же для них — золотая жила. Они тебя в обиду не дадут.

— Ну да, конечно, только этого мне не хватало — отделаться от Ричи и оказаться на цепи у этих мудозвонов. Они еще хуже, чем он.

— От меня-то ты чего хочешь?

— Пусть он от меня отцепится, — вдруг оживился Бобби. — Не знаю, как ты этого добьешься. Мне плевать. Заплачу, сколько потребуется. Делай все, что нужно. Любым способом.

— Предлагаешь мне кончить его?

— Да он же сволочь последняя. Невелика потеря для общества.

— Ну, Бобби, я не знаю. Надо подумать. Давненько я людей не убивал. Не в курсе, почем это нынче.

— Я хочу, чтобы он отвял. Чтобы сгинул навсегда.

— Хорошо, что ты сам себе текст не пишешь, — заметил Шпандау. — Лексикончик у тебя — Джимми Кэгни¹ в ухудшенном варианте.

— Да пошел ты! — заорал Бобби. Он вскочил и принялся ходить взад-вперед. — Я другого найду.

У кого кишка не тонка. А не какого-то обосравшегося каскадеришку.

Шпандау сделал глубокий вдох. Задержал дыхание на несколько секунд. Потом медленно выдохнул.

— А теперь слушай меня, детка. И слушай во все уши. Во-первых, меня достало то, как ты и все уроды вокруг тебя со мной разговаривают. В отличие от тебя и всех других горемычных звезд в этом городе мне не нужно обожание выродков. Во-вторых, по мне — так ты просто сопливый болван, но, я уверен, случилось это потому, что тебе вдруг пришлось вести себя как взрослому, а ты понятия не имеешь, как это делается.[42]

Бобби стоял в метре от него и сердито смотрел на Шпандау, сжав кулаки. Сигарета «Голуаз» свисала из уголка его рта точь-в-точь как у Жана-Поля Бельмондо.

— Думаешь, я тебя боюсь? Я раньше боксом занимался.

— Нет, — Шпандау помотал головой, — ты занимался тем, что хреном груши околачивал в спортзале. И кто-то сделал тебе твою изюминку — слома-ный нос. Может, для миллионов обывателей по всей стране ты и крутой парень. Но руки у тебя девчачьи, и на ринге ты десяти секунд не продержишься. Ну разве что в бою против Стивена Хокинга.[43] Да и то я бы на него поставил.

Бобби принял стойку борца, как ему казалось. Посмотрел на Шпандау и моргнул — дым сигареты лез в глаза.

— Боже! — вздохнул Шпандау и закатил глаза. — Ты что, хочешь мне врезать? Ну давай, малыш, со всей силы. Только ноги ты неправильно поставил. Вот замахнешься на левый хук, тебя поведет, потеряешь равновесие, а до меня так и не дотянешься. А между тем у меня преимущество в пятьдесят фун тов и шесть дюймов. И как бы я ни старался пощадить твою мордашку, от моего удара она все равно пострадает.

Бобби поразмыслил немного и опустил руки. Потом поднял и посмотрел на ладони.

— Да иди ты в жопу, девчачьи руки, — сказал он, смеясь. — В любом случае не собираюсь потерять этот фильм из-за того, что какому-то полинявшему мачо удалось мне вмазать.

— Молодец. По крайней мере, первый урок усвоил. А именно: лезь в драку, только если уверен, что победишь. Неужели никто тебе этого не вдолбил? Тут фишка в том, чтобы дождаться, когда я отвлекусь, и врезать бейсбольной битой. Так делается в реальном мире. Так поступает Ричи Стелла.

Бобби вынул сигарету изо рта и затушил ее в пепельнице из граненого стекла.

— Ну прощай. И спасибо, что не помог. Смотри, чтобы дверью по заднице не стукнуло, когда будешь уходить.

— Ладно, крутышка, — ответил Шпандау. — Нужна тебе моя помощь или нет?

— Да у тебя кишка тонка. Он не остановится, пока жив.

— Ну уж это я сам решу. Мне нужно знать, что у него на тебя есть.

— Тогда оно и у тебя будет. И мне конец по-любому.

— Рано или поздно придется кому-то довериться. Что, там совсем все плохо?

— Совсем.

Он пересек комнату, взял деревянную шкатулку из шкафа и вернулся на диван. Сел, сложил ноги, как брамин, и скрутил косяк. Помедлил. Потом затянулся и начал рассказывать.

— Снял я тут телку… хороша была, можешь мне поверить. И горяча. А из себя — как школьница. Ну знаешь, белая блузка и короткая юбочка в клетку. Даже долбаные хвостики были. Короче, как в самых грязных фантазиях у всех мужиков. Ну она, конечно, понимала, что делает.

Короче, привез я ее сюда, а сам нажрался в хлам. Не знаю, как въехал на нашу гору и нас обоих не убил. Ну вот, мы здесь. Целуемся и все такое. И она мне: «У тебя нет чего расслабиться? Я, когда приму, так завожусь». Я и подумал: так есть же. Крэк. А она: «О, круто». Ну вот, сели мы вон туда. Курнули и стали опять обжиматься. Тут она: «Погоди, в туалет схожу». Взяла свою сумочку и почесала наверх в туалет.

Ну я посидел-посидел. Меня от крэка заштыри-ло. И я вырубился ненадолго. Точно не знаю, на сколько. Через несколько минут я вернулся в реальность — а ее все нет. Ну я запереживал и пошел наверх… Подошел к туалету. Постучал. Тишина. Дернул дверь — не заперта. Она сидела на унитазе, такая вся обмякшая. Колготки спущены. И из бедра торчит игла. Сама вся синяя. И не дышит. А на раковине — полный набор, прикинь. Героин себе готовила. И чего, взяла и передоз себе вколола в моем туалете. Короче, у меня мертвая телка в доме…

Я реально испугался. Понимаешь? Даже крэк не помог. Стал по дому бегать, по башке себя колотить. Плакал, как ребенок, не знал, что делать — ну с этой мертвой девчонкой. А потом вспомнил про Ричи.

— А почему ты вдруг вспомнил о Ричи?

— Да потому, что он этим занимается. Работа у него такая. Мастер решать проблемы. Если тебе что-то нужно, он достанет. Если нужно что-то устроить, он устроит, он все уладит. Тем и знаменит. Да половина Лос-Анджелеса к нему обращается.

— Значит, ты позвонил Ричи…

— Ну да, взял трубку, бормочу что-то. А Ричи меня успокаивает. Он же кого угодно уболтает. Голос у него такой. Ему хочется доверять. Короче, успокоил меня. И я ему рассказал, что случилось. А он: «Хорошо, давай подробности». Я рассказал. А он мне: мол, не паникуй, сохраняй спокойствие, он все уладит. Но потребуется несколько часов. Так что мне надо валить из дома, ну там в гостиницу или к друзьям. В общем, до утра чтобы меня не было, а дверь оставить открытой. И, говорит, завтра, когда вернусь, все будет так, словно ничего не случилось.

— Куда ты поехал?

— Сел в машину и почесал в пустыню. Поселился в каком-то мотеле, нажрался и вырубился. Когда на следующий день наконец решился приехать домой, ничего уже не было. Только эти уроды, которых Ричи прислал, забыли захватить набор для героина. Если бы горничная его увидела… Я позвонил Ричи, спросил, что произошло. Он ответил, что ничего. Ничего вообще не было. Так мне и надо думать. Ничего не было. Вообще. Я спросил, сколько должен. А он будто даже обиделся. «О чем речь, — говорит, — мы ж друзья, а друзья должны помогать друг другу».

— И ты купился.

— А что мне было делать? У меня в сортире была мертвая телка, а потом пропала. Вот она есть, а вот ее уже нет. Мне ее жалко. Но не я же ее убил. И что, из-за этого всю жизнь просрать? Я ж ничего плохого не сделал. Просто хотел, чтобы все это на меня не повесили. Чтобы все это осталось в прошлом.

— Но оно не осталось.

— Нет. Не осталось. Через несколько недель пришел Ричи с этим сценарием. Хочет быть продюсером. И чтобы я там играл. Я ему объяснил, что не могу. А он мне напомнил, что я ему должен. И что если у меня память короткая, так у него фотки есть.

— Он сфотографировал эту умершую девочку?

— Ага. И говорит, что там видно: все это у меня дома. Не спутаешь. Говорит — только посмотришь и сразу поймешь, где это и что тут случилось. Красивая девка отдала концы у меня на унитазе. Со спущенными трусами. Из ноги игла торчит. Ричи сказал, что присяжные мне сочувствовать не станут. Все решат, что это я ее прикончил. Дал ей дозу. Воспользовался ею…

— Ты хорошо знал эту девушку?

— Да я ж говорил тебе — тогда и познакомились.

— В клубе Ричи. Удобно. Как ее звали?

— Салли, а фамилию не знаю. Мы с ней светских бесед не вели.

— Кто-нибудь видел, как ты с ней уходил?

— Один тип выпустил нас через черный ход, за ВИП-комнатой.

— А крэк ты тоже от Ричи получил? Еще одна услуга из его списка?

— Ага.

— Ты, конечно, больше ничего домой не принес? Например, сумочку с наркотой?

— Да ты что! Она сама притащила. Ну в смысле, я даже не знал, что она у нее есть.

— Но ты лее с ней курнул. Перед тем как она поднялась в туалет.

— Да какая разница?

— Большая. Она уже была под кайфом, когда пошла туда. Это дает нам возможную версию ее смерти. Ты еще чем-то с ней занимался?

— Ты что, хочешь так повернуть, будто это я ее того? Не убивал я ее, ясно?

— Бобби. У нас есть труп несовершеннолетней девочки. Она была чьей-то кровиночкой, лапочкой-дочкой. Она умерла у тебя в туалете. Инет большой разницы, ты воткнул ту иглу или не ты. Выглядит-то все равно так, будто ты это сделал. Дойдет до суда, и ни один человек на свете не поверит, что это не ты дал ей дозу, которая ее доконала.

— Но это же не я, Богом клянусь. Ну крэк был, правда. И все. Я кайфанул по-быстрому и пошел проверить, чего она копается. А она там сидит с иглой в ноге. Но я ее не колол!

— Ты уверен, что она уже была мертва, когда ты ее нашел?

— Я ж проверил пульс. Ну знаешь, пальцами на шее. И ничего не почувствовал. Потом за запястье ее взял и все такое. Тоже ничего. Ну я же не доктор. Ну что ты от меня еще хочешь? Не знаю я, но на вид она была совсем мертвая. Синяя и холодная. И не дышала.

— «Скорую» вызвать в голову не пришло?

— Пришло. Я даже трубку снял и хотел позвонить.

— Но не позвонил.

— Так она ж уже того была.

— Но ты не уверен, да? И тогда ты тоже не был уверен, так? О карьере своей подумал?

— Сукин ты сын!

Бобби набросился на Шпандау, но силенок у него не было. Шпандау заломил ему руки, так что Бобби скрючился и заплакал. Шпандау подождал, пока он успокоится, и усадил его на диван.

— Думаешь, я горжусь, что ли, этим? Думаешь, мне не кажется, что это я ее убил? — ныл Бобби.

— Как ты с ней познакомился?

— Ричи ее ко мне послал.

— Ну да, все логично. А героин у нее тоже от Ричи?

— Да откуда я знаю, где она его взяла? Я ж говорю, с собой принесла. Я и знать не знал. Может, и правда Ричи дал. Он же что хочешь достать может. Иногда денек-другой подождать приходится, а уж крэк у него всегда в запасе имеется. Только позвони. И он тебе доставит сколько надо минут за пятнадцать.

— Он не говорил, откуда его берет?

— Смеешься, что ли?

— Стало быть, ты не представляешь, где он его берет и кто его поставщик?

— Ну знаешь, к этому дерьму гарантийный талон не прилагается. Я только одно знаю: если надо, Ричи добудет. С крэком всегда быстро и недорого. У него свой канал. Ричи прям сияет, когда раздает его, как конфетки. Король крэка в западном Лос-Анджелесе.

Бобби внезапно замолчал — будто ударился о стену. Потом заговорил снова:

— Ты думаешь, она могла еще быть живой? И я оставил ее умирать? Думаешь, так все было?

Шпандау стало жаль его.

— Нет. Полагаю, она уже умерла.

— Но ты на сто процентов не уверен, да? И я тоже.

— Да, — тихо сказал Шпандау. — И ты тоже.