"Крылья черного ворона" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

4

Хейке было хорошо у его приемных родителей.

И в значительной мере это была его заслуга, наряду с добротой и пониманием со стороны Елены и Милана.

Без проблем, однако, не обошлось, когда супруги поселились в деревне Планина, что в Словении вместе со своим удивительным приемным сыном.

Многие в деревне с неодобрением смотрели на уродца. Пятилетний малыш не был похож на человека. При таком злом отце…

Многие считали, что это дьявольский ребенок.

Вот почему ему было трудно найти себе место в мире людей. Прожив много лет в вынужденной изоляции, он не был послушным ребенком. Как раз наоборот! Сколько горьких часов выпало на долю Елены, когда она гадала, правильно ли поступила, взяв этого ребенка на воспитание.

Приведя его домой, она перво-наперво искупала его в теплой воде. Милан взял овечьи ножницы и подрезал его спутанные волосы на затылке. Задача вроде бы простая, но выполнить ее оказалось не так-то легко. Купание и стрижка показались Хейке настоящей пыткой, и процедуру продолжалась только благодаря строгому, но дружелюбному голосу Милана.

Первый день был для всех кошмаром.

Его мистическая мандрагора перепугала всех. Никто не смел прикоснуться к ней, ведь, живя по соседству со Средиземным морем, они знали о могущественной силе мандрагоры. И они позволили мальчику оставить ее при себе — ничего другого им не оставалось.

В тот вечер Хейке уложили в настоящую кровать. По щекам его катились слезы, и он смотрел на Елену и Милана своими желтыми щелочками-глазами, казавшимися еще более странными на его гротескно-безобразном лице, и чувствовал себя очень, очень несчастным и одиноким, хотя все его маленькое тело наслаждалось теплом и покоем.

Он дал себя приручить, и очень скоро так привязался к ним обоим, что не желал даже ненадолго отпускать их от себя.

В деревне жить было нелегко, когда они поженились и переехали в дом Милана. На всех дверях были нарисованы кресты, и Милан с Еленой чувствовали себя отщепенцами, да и воспитание брошенного на произвол судьбы Хейке было делом нелегким.

А потом пошли дети — собственные дети Милана и Елены. Каждый год у них рождался ребенок, и они были отменными воспитателями. Хейке старался изо всех сил сделать что-нибудь хорошее для своих младших братьев и сестер. Он нянчил их с колыбели, помогал Елене в доме, а Милану — в поле. И, подрастая, дети смотрели на своего старшего брата как на героя. Остальные же дети в деревне просто боготворили его. Они не замечали его уродливого лица. Волосы у него опять стали длинными, он вырос и стал необычайно сильным мальчиком, про которого остальные мальчишки говорили, что он «умеет все».

Вскоре у него появился в деревне приятель.

Такой же чужак, как и он, этот юноша прибыл сюда по политическим мотивам из своей родной Валахии. Вначале никто из деревенских жителей не общался с этим Димитрием — и прежде всего потому, что тот говорил на непонятном им языке. Один лишь маленький Хейке подходил к юноше, чтобы тот не чувствовал себя совсем одиноким. Вначале Димитрий фыркал, считая мальчика просто уродцем, но очень скоро они подружились.

Хейке научил Димитрия местному языку, одновременно сам учась валашскому, который был не чем иным, как румынским. Впоследствии этот язык ему очень пригодился!

Но, будучи ребенком, Хейке, конечно же, не подозревал об этом.

Он вообще был очень способным к языкам. Поразительно быстро он выучил словацкий, а до этого — шведский и немецкий. И вот к своему разговорному арсеналу он добавил румынский. Конечно, он не знал этот язык в совершенстве — просто он мог достаточно бегло болтать с Димитрием.

Дружба их продолжалась три года. Потом румын отправился в Венецию попытать там счастья. Он уехал, кроме всего прочего, из-за одной деревенской девушки, которая предпочла другого. Он тяжело воспринял это, и Хейке пришлось целую ночь утешать его, когда тот, поглощая в огромных количествах сливовицу и становясь все более и более сентиментальным, называл его «моим маленьким дьяволом» на своем родном языке.

Расставание было грустным. Хейке долго потом не хватало друга.

Ему хорошо жилось у Елены и Милана, которые сполна оценили мальчика с уродливым лицом и добрым сердцем. Они не представляли себе, как бы они жили без него.

Постепенно все взрослое население деревни стало общаться с ним. За исключением нескольких стариков, которые видели в нем врага церкви. Но их никто не слушал.

Если случалось, что какая-то овца забредет в дремучий лес, на поиски посылали Хейке. Потому что он совершенно не боялся леса и всегда приводил заблудившееся животное обратно. Чаще всего он приводил животных живыми, а если они были мертвы, он приносил их в деревню, чтобы все знали об этом.

Многих удивляли его лесные походы. Напротив, в леса в окрестностях Адельсберга он никогда не ходил. Эти места тоже были опасными, но большинство связывало его нежелание ходить туда с тем, что там был повешен его отец.

Никто ничего не знал о друге Хейке, называя его просто «Скитальцем во тьме». Он показывался теперь на глаза редко, и никто не подозревал о том, что именно он запрещает Хейке приближаться к месту успокоения Тенгеля Злого. Стоило мальчику приблизиться к Адельсбергу, как перед ним возникала высокая, молчаливая фигура и преграждала ему путь. И тогда Хейке улыбался, кивал и поворачивал обратно.

Можно было бы подумать, что это Тенгель Добрый простирает руку над своим далеким маленьким родственником. Но это было не так. Со временем выяснилось, кто это был, и это помогло разгадать загадку рода Людей Льда.

Когда Хейке исполнилось четырнадцать лет, стали происходить удивительные события. Один только он знал, что именно происходит, остальные же считали все это его выдумкой.

У Елены и Милана было так много детей, что Милану трудно было всех их прокормить. Приемный сын Хейке делал все, чтобы помочь ему, с утра до вечера обрабатывал скудную, каменистую пашню Милана.

Его участок давал самые бедные в деревне урожаи. Чего можно было ожидать от этой каменистой, бесплодной почвы?

Однажды вечером, когда все дети уже спали, Хейке сидел со своим приемным отцом за кухонным столом. На полу и на кроватях, повсюду в этом тесном, маленьком домишке, спали дети.

Елена и Милан были в подавленном настроении. Урожай был плохим, запасов на зиму у них не осталось.

— Отец и мать, — тихо сказал Хейке, — вы знаете, что я происхожу из удивительного рода…

Они кивнули. Ему не требовалось говорить об этом, это и так было видно по его лицу.

— Сёльве много рассказывал о моих предках, — продолжал Хейке. — И я унаследовал злое начало. Но я видел, что принесло это наследство Сёльве, и знаю, как одному из моих величайших предков удалось обуздать зло и превратить его в добро.

Милан положил свою руку на мускулистую, загорелую ладонь мальчика и сказал:

— Думаю, ты пойдешь по его стопам, Хейке.

— Попробую. Но это труднее, чем вы думаете. Временами во мне нарастает волна жуткой злобы. Это очень разрушительное чувство, и мне приходится напрягать всю свою волю, чтобы обуздать его. В последние годы эти приступы злобы стали слабее.

— Мы это знаем, — засмеялась Елена. — А каким непослушным ты бывал в первые годы! Все вокруг летело вверх тормашками, когда тебе не позволяли поступать по-своему. Но с этим давно покончено. Теперь ты — лучшее, что мы имеем, Хейке.

— Если не считать детей.

— Ты один из наших детей, Хейке.

— Спасибо, — растроганно пробормотал он, — но я не знаю, известно ли вам, что злому началу сопутствует еще кое-что, а именно: способность делать то, на что обычные люди не способны.

— Да, — мрачно ответил Милан, — я не раз замечал это! Но я не хочу связываться с этим. Как в тот раз, когда Елена рожала младшего сына… Если бы ты тогда не положил на нее руку, их обоих не было бы теперь в живых. Что ты тогда бормотал?

— А-а, это на моем родном языке, — уклончиво ответил Хейке, — но я никогда не использовал свои способности в злых целях.

— Это мы знаем.

— И вот теперь нужда стоит у наших дверей. Не хотите ли вы… чтобы я кое-что предпринял? То, чего я никогда раньше не делал, но что, согласно Сёльве, можно сделать?

Они знали, что он никогда не называл Сёльве отцом. И на это были свои причины. У человека, который целых пять лет мучил своего маленького ребенка, нет прав называть себя его отцом.

Подумав, Милан сказал:

— То, о чем ты думаешь… принесет ли кому-нибудь вред?

— Нет.

— Связано ли это с какой-то опасностью?

— Не думаю. Я могу сказать лишь одно: это противоречит всем общепринятым нормам. Поэтому вы не должны рассказывать об этом никому в деревне. И прежде всего — священнику!

— Мы не можем служить культу Сатаны!

Хейке покачал головой.

— Это не имеет никакого отношения к Сатане.

— Не мог бы ты рассказать нам…

— Я не имею на это права, — ответил Хейке. — Если другие узнают об этом, они захотят присвоить это себе…

И тогда Милан понял, что собирается сделать Хейке. Быстро кивнув, он сказал:

— Сделай это! Попытайся! Мы ни о чем тебя не будем спрашивать!

Елена удивленно смотрела на них, но они больше ни о чем не говорили.

В эту ночь Хейке ушел спать в хлев, потому что ему нужно было побыть одному. Милан помог ему устроить постель рядом с овечьим стойлом, потом понимающе и таинственно кивнул ему и вышел.

Хейке было тогда всего четырнадцать лет. Ему было страшно. Но он должен был помочь тем, кто так бескорыстно заботился о нем.

Когда во дворе все затихло, он сел на своем ложе и снял с себя мандрагору, которую постоянно носил на шее. Он смотрел на этот старый гротескный корень, к которому, подобно Сёльве, не смел прикасаться.

Эта мандрагора прошла через многие руки. И многих из этих людей Хейке совсем не знал. Ему было известно, что когда-то корень принадлежал Тенгелю Злому, который поплатился за это. И то, что мандрагора одолела Тенгеля Злого, свидетельствовало о ее принадлежности к силам добра.

Прошло много-много лет, и мандрагора оказалась в руках Тенгеля Доброго. Потом — в руках Суль, несшей в себе проклятие рода Людей Льда и использовавшей силу этого корня. Тарье мандрагора не принесла никакой пользы — возможно, потому, что он не придавал ей никакого значения. Но Колгрим, бедняга Колгрим, унес ее с собой в могилу. И более восьмидесяти лет она пролежала под землей, пока на ее поиски не отправились в Долину Людей Льда такие безумцы, как Ульвхедин, Ингрид и Дан.

И тогда они обнаружили жуткую вещь: мандрагора сама выбралась из могилы и пыталась ползти к людям.

Далеко ползти ей не пришлось: спустя восемьдесят лет она попала в руки таких же, как и ее предыдущий хозяин.

Мандрагору взяла Ингрид. Впоследствии мандрагора явно дала ей понять, что желает принадлежать Даниэлю, сыну Ингрид и Дана. Много раз она спасала ему жизнь, благодаря ей Шира смогла осуществить свое паломничество в пещеры Горы четырех ветров.

Даниэль передал мандрагору своему сыну Сёльве, потому что тот клянчил ее у него. Но Сёльве так и не использовал мандрагору, так же как и Даниэль после него.

И еще до рождения Хейке мандрагора пробудилась к новой жизни. Она защитила беспомощного мальчика от Сёльве, а также от соседства с Тенгелем Злым.

Теперь мандрагора принадлежала Хейке.

Это означало, что она оберегает его, подобно тому, как она оберегала Даниэля во время его путешествия в далекую страну Таран-гай.

Впервые Хейке решил испробовать ее силу.

Он хорошо знал, для чего она используется, об этом ему рассказывал Сёльве. Обладая множеством свойств, мандрагора могла приносить своему владельцу богатство.

Хейке не хотел причинять вред другим, к примеру, присваивая себе чужие деньги.

Сосредоточив взгляд на мандрагоре, он произнес своим ломающимся мальчишеским голосом:

— Ты мой друг, так же как и я — твой, ты это знаешь. Мы должны помочь тем, кто заботился о нас столько лет. Дай мне знак о том, как я могу помочь им! Я хочу сделать все честно, своим трудом, ты дашь мне только идею, зажжешь во мне искру. Обещаешь мне сделать это?

Мандрагора не шевелилась. Но он и не ждал этого. Она поступала так только в особых случаях.

— Или ты бережешь силы, пока я не стану достаточно взрослым, чтобы отправиться в мир? Отправиться домой, на Север? Возможно, сейчас у тебя нет желания что-либо делать? Но мы должны помочь им, они ведь были так добры к нам. А один я это не смогу сделать. Прошу тебя, мой друг, ведь ты сопровождал меня во всем, ты не покидал меня в те трудные годы, о которых я вспоминаю теперь как о кошмарном сне… Ты знаешь, о чем я говорю, не так ли? Как меня охватывал панический страх всякий раз, когда я оставался один в маленькой комнате, залезал в яму или бывал заперт в доме. Мать и отец знают об этом, им приходилось бить меня по лицу, чтобы вывести из неподвижности или прервать кошмарные сны.

Хейке очеловечивал этот корень, по форме напоминающий человечка. Несмотря на свой многовековой возраст, корень был в целости и сохранности без единой царапины.

На вид корень был совершенно свежим.

Повесив корень на крючок рядом с постелью, он лег, предоставив своему товарищу право решать все самому.

Ему не приходила в голову мысль, что он ведет себя смехотворно. Нормальный человек принял бы его за сумасшедшего, разговаривающего с высохшим корнем! Но Хейке так не думал.

В ночной тишине, нарушаемой лишь шорохами жующих жвачку и ворочающихся животных, Хейке заснул.

Он придавал большое значение снам. Ему рассказывали, что мандрагора часто является человеку во сне. Так было с Ингрид, его… Кем она ему приходилась? Да, у его прабабушки.

И так было теперь с Хейке, этим молодым отпрыском Людей Льда, оказавшимся вдали от своих сородичей и постоянно тосковавшим по Северу. Его тянуло к таким же, как он, способным понять его.

Он увидел во сне старый дом Елены, стоящий на бесплодном каменистом откосе, где теперь паслись овцы. Но дома Сёльве, где с Хейке обращались так бесчеловечно, поблизости не оказалось. Вместо этого Хейке увидел склон, поросший странными растениями, похожими на кустарник… Сначала он не понял, что это такое, но потом увидел, что это виноградная лоза. Он застонал во сне. Какой колоссальный труд! На этих бесплодных склонах! Никто в Планине не выращивал виноград, он здесь не приживался. Виноград выращивали южнее, в плодородных местностях Южной Словении. Но не здесь.

Хейке снилось, что они с Миланом работают до изнеможения, чтобы собрать весь урожай. К ним приходило множество людей, которые восхищались их работой, благодарили их за то, что они попытались сделать немыслимое, покупали у них виноград.

Потом сон перешел в обычные сбивчивые картины, как это бывает во всех снах, о которых человек к утру почти ничего не помнит.

Но сон о винограднике Хейке запомнил и рассказал о нем своим приемным родителям.

Елена отмахивалась от этого обеими руками, не понимая, что, собственно, произошло. Но Милан долго и внимательно смотрел на своего удивительного приемного сына — и тот тоже смотрел ему в глаза.

Наконец Милан сказал:

— Мы попробуем.

— Вы с ума сошли! — воскликнула Елена.

Но Милан был тверд в своем решении. Не обращая внимания на шутки и насмешки, он принес домой саженцы винограда — всего несколько штук — и посадил их в землю, заранее приготовленную Хейке на склоне Елены. Дом Сёльве сломали — и это сделал Милан, чтобы не тревожить мальчика мучительными воспоминаниями, так что теперь у них стало больше земли. За лето они перетаскали целую кучу камней! У Милана болела спина, и Хейке часто приходилось работать одному.

Но виноградные саженцы прижились.

Через пять лет Милан из Планины стал богатым человеком. Другие тоже попытались выращивать виноград — и это у них получилось. Но ни у кого не было такого большого участка, как у Милана. Его вино стало известно за пределами этой местности. Оно называлось «Хейке» и имело специфический аромат, который так нравился всем.

Тем временем Хейке вырос и стал рослым девятнадцатилетним юношей. Да, его статная фигура была заметна издали, у него были необычайно широкие, прямые плечи, из-за которых его мать и умерла при родах.

Тем не менее, многих отпугивало его устрашающе безобразное лицо. Но стоило человеку посмотреть в его желтые глаза, как он видел в них бездну тепла и человечности, и в груди у человека стеснялось дыхание, к глазам подступали слезы от какой-то необъяснимой полноты чувств. Может быть, это было ощущение безраздельного счастья? Трудно было выразить это в словах.

Волосы у него были густыми и очень темными, ладони широкими, руки мускулистыми. Скрытым источником силы Хейке была его любовь к ближним: к Елене, Милану и всем сестрам и братьям.

Но он понимал, что настало время покинуть их. Дом был перенаселен подрастающими детьми. И с каждым днем его все больше и больше тянуло домой, к Людям Льда.

— Мы не можем лишиться тебя, Хейке! — плакала Елена.

— Таков закон жизни, мама, что дети покидают родительский дом, став достаточно взрослыми. К тому же у вас освободится место и станет одним ртом меньше.

— Не говори так, мальчик, — с грустью произнес Милан, сидя, как всегда, за кухонным столом рядом с Хейке. В самом деле, Хейке был намного старше остальных детей, он всегда вел себя по отношению к ним как взрослый. — Мы надеялись, что ты осядешь здесь, в деревне, найдешь себе девушку и…

Хейке криво улыбнулся.

— Я и сам подумывал об этом. Но мой долг — вернуться домой, на Север. Сёльве должен был унаследовать имение в Норвегии. И его сестра не знает ничего о нем. Я не собираюсь рассказывать ей обо всем, что мне известно, но она, по крайней мере, должна знать, что его уже нет в живых. Мое место теперь — среди моей родни. Имение осталось без хозяина, и оно принадлежит мне по наследству.

— Мы это понимаем, — сказал Милан, — но твоим братьям и сестрам так будет не хватать тебя. Вся деревня будет тосковать о тебе: дети, взрослые и…

— Как тебе удастся одолеть этот долгий путь? — плакала Елена.

— Конечно же, я дам ему коня, — сказал Милан. — Это моя обязанность.

— Я не это имею в виду, — сказала Елена. — Поймут ли его люди? Не отвернутся ли они от него, так и не увидев за его безобразной внешностью прекрасную душу?

— Я уже думал об этом, мама, — с улыбкой ответил Хейке. — Я прекрасно знаю, что я не красавец…

— Этого мало. С первого взгляда ты вообще не похож на человека. Это так несправедливо, это твое несчастье…

— Не беспокойся об этом, мама, — ответил Хейке. — У меня есть могущественный заступник, вы оба знаете об этом.

— Это немного успокаивает… — кивнул Милан, — но, Хейке… Я не хотел говорить об этом раньше, но… возможно, ты способен на многое другое?

Хейке задумчиво посмотрел в пространство.

— Да. Это так. Но я боюсь использовать свои способности.

— Дорогое дитя, — сказала Елена, — я много раз задавалась вопросом… Дело в том, что, когда ты был маленьким, ты часто произносил какие-то заклинания на непонятном мне языке. Со временем ты перестал это делать. Почему ты перестал это делать и что означали эти слова?

— Я ношу в себе эти заклинания, — с улыбкой ответил он, — но теперь они молчат во мне. Честно говоря, — усмехнулся он, — я и сам не знаю, что означают эти слова. Это не тот язык, на котором говорил Сёльве, это совершенно незнакомый мне язык. Я просто говорил это — и все.

— Придет день, и ты поймешь их смысл, — сказал Милан.

— Да, я тоже так думаю. Ведь один из моих предков, которого звали Ульвхедин, тоже произносил эти заклинания, пришедшие неизвестно откуда. И еще их произносила та, которую звали Ханной, — много, много лет назад. Ульвхедин использовал эти заклинания для защиты от злых духов, выходящих из кладбищенской земли в одной далекой стране…

— Это что-то жуткое! — с дрожью произнесла Елена. — Хорошо, что ты не использовал здесь свои способности, Хейке. Соседям бы это не понравилось.

И вот наступил день расставания. Он стал для всех тяжелым испытанием, слов было сказано мало. Все знали, что вряд ли встретятся вновь. Путь, предстоящий Хейке, был долгим. И он намерен был поселиться на Севере. В своем собственном имении с длинным и запутанным названием, которое они не в состоянии были произнести: Гростенсхольм.

Лица у всех были печальными. Вздыхая и грустя, все с благодарностью думали о том, что прожили вместе с Хейке пятнадцать счастливых лет.

И уже поднявшись на холм, Хейке остановился и посмотрел вниз: там, на краю деревни, стоял маленький домик, который он покинул навсегда.

Потом он посмотрел в сторону леса.

На пригорке, как обычно, он увидел высокую фигуру, которая в последние годы часто маячила перед ним. За все это время они не сказали друг другу ни слова. Ведь с призраками невозможно разговаривать.

Но на этот раз Хейке прошептал, обращаясь к «Скитальцу во тьме»:

— Увидимся!

И тот тут же приподнял руку в знак согласия.

Хейке спокойно улыбнулся и поскакал дальше.

Но, выехав из Словении, он потерял правильное направление. В его памяти отложилось, что путь из Вены в Зальцбург идет на запад, на закат солнца.

Но мог ли он, будучи пятилетним мальчиком, сидя в закрытой карете, заметить, что из Зальцбурга они направились на юг? А если и заметил, то вряд ли мог вспомнить об этом, будучи девятнадцатилетним. А в деревне ему не у кого было спросить дорогу.

Эта ошибка стала для Хейке фатальной. Очень скоро он заметил, что стоит ему спросить у кого-то дорогу, как от него тут же отворачиваются и идут прочь.

Поэтому он направился прямо на восток, надеясь добраться таким путем до Вены. Он проехал Загреб и венгерский Сегед, и через месяц изнурительной скачки он выехал на дорогу, ведущую через горный перевал в Зибенбюрген — ту самую дорогу, по которой ехали французы, углубляясь все дальше и дальше на восток.

К началу осени он добрался до холмистой местности, за которой начинался заболоченный лес…

Но к этому времени он был уже не один.