"Ненасытность" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

6

Бенедикте Линд из рода Людей Льда было теперь двадцать девять лет. Трудное время, когда она вынашивала внебрачного ребенка, а потом выхаживала его, было позади. Но ей еще предстояло отстаивать право Андре на существование в обществе, отмеченном нетерпимостью к явным доказательствам аморальности, ей предстояло вдохнуть в своего маленького сына мужество, чтобы он смог закончить школу. Ему теперь было девять лет, и он уже мог постоять за себя, если к нему приставали ученики старших классов. Однажды его окружила толпа мальчишек, которые были старше его, и ему пришлось пережить немало горьких минут, когда все его тетради и учебники были выброшены в лягушачий пруд. Но дома он промолчал. Бенедикта, разумеется, узнала об этом и стала утешать его тем, что многие дети переживают подобные трудности и дома их никто не утешает. И если он увидит, что так поступают по отношению к другим, он должен стать на их сторону.

Это была почти нечеловеческая задача для такого маленького мальчика, который сам чувствовал себя нежелательным в толпе сверстников, но Андре вытирал предательские слезы и приходил на помощь более слабым и одиноким.

Бенедикте нередко хотелось самой пойти в школу и устроить взбучку мучителям ее сына, но она знала, что Андре умер бы от стыда и к тому же потом ему было бы вдвое труднее. Не хотелось ей говорить и с родителями обидчиков, ведь к словам матери-одиночки никто не прислушивался, что бы она не говорила.

Но внезапно все стало хорошо, и она не могла понять, почему. Андре приходил из школы радостный и беспечный, говорил о своих приятелях, и Бенедикта готова была плакать от радости.

Она осторожно спросила у сына, в чем причина этих фантастических перемен, но он только загадочно улыбался.

Он не имел права рассказывать о том, что на самом деле произошло. Однажды, около двух месяцев назад, он вынужден был остаться после занятий в школе, не осмеливаясь идти домой. Он сидел на корточках в углу школьного двора, где его никто не видел, зная о том, что четверо старшеклассников и одна девчонка ожидают его за поворотом. В этот день он заступился за одного первоклассника и они обещали всыпать ему за это.

День был холодным, он замерз. Он знал, что его матушка уже приготовила для него обед, что она беспокоится, но все-таки не решался идти домой. Собака сторожа подошла к нему и сочувственно обнюхала его. Он погладил ее.

И тут он услышал какой-то мягкий голос, называвший его по имени. Подняв глаза, он увидел перед собой незнакомого человека.

Каким он был прекрасным, неописуемо прекрасным! Маленький Андре никогда в жизни не видел более статного мужчины. Черные, вьющиеся волосы падали ему на плечи, угольно-черные глаза улыбались ему из-под необычайно длинных ресниц, и улыбка его была ясной и лучезарной.

— Пойдем, я провожу тебя домой, — дружелюбно сказал незнакомец.

Андре встал. Ему хотелось спросить у этого человека, кто он такой, но слова застревали у него в горле.

Как чудесно было держаться за руку взрослого! Они вышли на дорогу.

— Я твой родственник, — сказал незнакомец. — Но не твой отец. Я очень хорошо знаю твою мать и твоего деда Хеннинга, и Малин Вольден.

Андре ничего не сказал, только крепче сжал руку незнакомца.

— Я полагаю, что тебе не следует рассказывать им о том, что я был здесь, — продолжал он. — Это будет твоей и моей тайной.

— Разве ты не можешь пойти со мной домой и встретиться с ними? — спросил Андре, с мольбой глядя на своего высокого друга.

— Не сейчас, — ответил тот. Немного помолчав, Андре спросил:

— Как тебя зовут? Человек задумался.

— Я пока не буду говорить об этом, я должен убедиться в том, что ты умеешь хранить тайну. Но несколько лет назад я помог твоей матери.

Они подошли к повороту, и там за большим камнем стояли все пятеро. Увидев рядом с Андре незнакомца, они сначала растерялись, а потом бросились бежать со всех ног.

Незнакомец не стал провожать Андре до самого дома. Дойдя до аллеи из лип, он попрощался и сказал, что снова придет, если дети опять начнут приставать к нему, хотя лично он не думает, что так будет.

И он оказался прав. На следующий день старшеклассники подошли и спросили у него, кто это шел с ним по дороге.

— А, это был один мой родственник, — как ни в чем не бывало ответил Андре. — Он живет недалеко и иногда водит меня в школу.

Вид у детей был озабоченный. Марко — а это был Марко, хотя Андре и не знал об этом, — произвел на них колоссальное впечатление. После этого случая Андре оставили в покое, у него даже появилось несколько приятелей в школе.

Дома он ничего не сказал об удивительной встрече, потому что обещал молчать.

Много раз ему хотелось снова увидеть этого своего замечательного родственника, но тот не показывался. И Марко стал для него прекрасной мечтой, к которой он возвращался снова и снова.

Бенедикта ничего не знала о появлении Марко. Она видела только, что у ее сына все в школе хорошо, и была счастлива, как никогда.

Телефонный разговор с Кристоффером выбил ее из колеи.

— Кто это был? — спросила ее приемная мать Агнета, когда она вернулась домой.

— Кристоффер, — сказала Бенедикте, в растерянности стоя посреди гостиной. — Он хочет, чтобы я приехала в Лиллехаммер.

— Очень хорошо. Но зачем?

— У них какие-то трудности в больнице. Я точно не поняла, в чем там дело, но он сказал, что если сын какого-то человека умрет, в газетах появятся скандальные статьи.

— Какой ужас!

— Да. Но самое главное — они не могут найти источник эпидемии, разразившейся в больнице. Кристоффер просит меня немедленно приехать и помочь им.

— Ты же не врач!

— У Бенедикте есть необычайные способности, — сказал вошедший в это время Хеннинг. Она тут же повернулась к своему отцу.

— Можно мне поехать? — спросила она.

— Кристоффер никогда до этого не обращался к тебе с такой просьбой. Видно, дело серьезное. Думаю, тебе следует ехать немедленно.

— Да, конечно, — сказала Агнета. — Не беспокойся за Андре, мы позаботимся о нем.

— Я знаю это, — рассеянно ответила Бенедикте. — Но я намерена взять его с собой.

— А как же быть со школой?

— Наверняка он получит освобождение. Он никогда никуда не выезжал, это будет ему интересно: поехать на поезде, посмотреть Норвегию. Мы будем жить у Кристоффера; фактически он сам спрашивал, не возьму ли я Андре. Ему хочется увидеть своего крестника и показать ему Лиллехаммер.

— Да, это прекрасная идея, — сказала Агнета.

— Мне тоже так кажется, — согласился Хеннинг. — Только одень его потеплее!

— Конечно, папочка, — радостно улыбнулась Бенедикте. Никто так не заботился о здоровье и благоденствии Андре, как его дед Хеннинг.

Этой ночью Кристоффера вызвали в больницу. В городе загорелся деревянный дом, и в больницу было доставлено двое: один с ожогами, а другой — с удушьем от дыма.

Оказав им помощь, Кристоффер уже не хотел возвращаться домой и направился прямиком в корпус, где лежала Марит из Свельтена.

«Я просто мучаю самого себя, — подумал он. — Я ведь знаю, что она уже умерла…»

Но Марит была жива. Вопреки всему, в ее истощенном лихорадкой теле теплилась жизнь. Дежурная медсестра сидела возле ее постели и промывала ее рану, да и сама Марит была чисто вымыта, одета во все чистое, ей дали болеутоляющее и для верности — гоффманские капли, принесенные медсестрой из дома.

Было ли это действие гоффманских капель или чего-то еще, трудно сказать, но факт был фактом: Марит по-прежнему дышала. Кристоффер понимал, что это всего лишь отсрочка неизбежного конца. Ничто на земле больше не могло спасти Марит из Свельтена. Инфекция наверняка уже поразила печень и почки, а также другие органы. И было лишь вопросом времени, когда ее перетруженное сердце наконец остановится.

Тем не менее, он стоял и смотрел на ее красивое лицо. Дежурная медсестра вопросительно взглянула на него, он кивнул, и она потихоньку вышла за дверь.

Изолятор, в котором до нее умерло столько людей, освещала лишь маленькая лампа. За окном была темная ноябрьская ночь, хотя рассвет был уже близок.

— Марит, — тихо сказал Кристоффер.

Единственным ее ответом было слабое вздрагивание век. Она дышала настолько быстро и поверхностно, что до него почти не доносилось никаких звуков.

— Марит, это Кристоффер, — сказал он, садясь на край ее постели. Он взял в свои ладони ее бессильную, истощенную, когда-то натруженную руку.

Он и сам не знал, что собирался сказать ей. Он просто чувствовал огромную потребность сделать ее смерть красивой, сделать саму ее счастливой в миг смерти. Если только можно назвать красивым уход из жизни до того, как у человека появился повод хоть как-то радоваться этой жизни.

— Если ты меня слышишь, пошевели слегка пальцами!

И он тут же почувствовал еле заметное шевеление ее пальцев.

— Прекрасно!

Теперь ему предстояло стать актером, подобрать слова так, чтобы это произвело на нее последнее впечатление.

— Марит, вчера мы говорили о том, что любим друг друга, помнишь?

И снова она слегка пошевелила пальцами.

— И это действительно так, по крайней мере, с моей стороны.

Пальцы ее тут же зашевелились.

— И с твоей стороны тоже? Спасибо, Марит, мне необходимо было об этом узнать. Я так люблю тебя, моя девочка. Выражение твоего лица, тепло твоих глаз, твой голос, все в тебе меня радует!

С какой непринужденностью он говорил эти слова! Он даже не подозревал, что является прирожденным актером.

— Знаешь, что мы сделаем, когда ты выздоровеешь?

Ее пальцы замерли в ожидании.

— Я хочу, чтобы мы поженились, Марит, чтобы мы могли быть вместе день и ночь, ты и я. Ведь мы так хорошо понимаем друг друга. Нередко даже без слов.

На этот раз он услышал ее торопливое дыханье.

— Ты этого хочешь, Марит?

Ее пальцы прижались к его ладони.

— Спасибо, — сказал он. — Я так рад.

Где-то в корпусе послышался приглушенный плач женщины. Из щели в оконной раме потянуло сквозняком. Он попытался заткнуть щель полотенцем, но это не помогло. За окном был мороз, на стекле появились прекрасные в своем мертвом совершенстве узоры. В высокой печке горели дрова, но тепло распространялось лишь в одной половине комнаты, другая же оставалась ледяной.

Кристоффер долго сидел возле Марит. Он спокойно говорил ей о том, что они будут делать, когда она выпишется из больницы. Он найдет для них подходящее жилье, потому что его нынешнее жилье слишком тесное. И у них будут дети, конечно же, они должны иметь детей.

— Представляешь, какие красивые у нас будут дети, у тебя и у меня, — с улыбкой говорил он. — Ведь мы же с тобой самые красивые люди в мире, не так ли? У них будут такие же вьющиеся волосы, как у тебя, и такие же, как у меня, длинные ноги! У них будет моя рассеянность и твоя вечная потребность просить за все на свете прощение. Бедняжки! Нет, если говорить серьезно, то я думаю, что они должны быть крепышами.

Он увидел, что из ее закрытых глаз катятся слезы. И поскольку она лежала на спине, слезы затекали ей в уши, и он осторожно и ласково вытирал их.

— Мне не хотелось так волновать тебя, — с сожалением произнес он.

Она попыталась ему что-то сказать, но не смогла. И ему оставалось только гадать, что у нее было в мыслях.

— Ты рада? Это прекрасно. А теперь тебе нужно спать и набираться во сне сил. Мне тоже нужно поспать, потому что я оперировал ночью и не был еще дома, сразу пошел к тебе…

К кому? Разве не думал он о том, что ее тело, возможно, уже унесли в морг?

Ах, как несправедливо устроена жизнь! Глаза у него слипались. Пожав ее руку, он сказал:

— Я люблю тебя, Марит.

Потом он наклонился и поцеловал ее в щеку. По ее щекам снова покатились слезы, и он вытер их. И он вышел из изолятора в темный коридор.

Андре был, разумеется, счастлив, что его берут в поездку. Нести он мог только самые легкие вещи, зато по дороге задавал тысячу вопросов. Ему хотелось знать все, ведь до этого единственной поездкой в его жизни был визит к зубному врачу в Сандвик, куда они отправились в двуколке его бабушки, и это была не слишком веселая поездка, потому что ему было нужно выдернуть молочный зуб.

На этот раз ему предстояло поехать гораздо дальше, делать пересадку на поезде. Хорошо, что он ехал вместе с мамой, иначе можно было легко заблудиться.

И вот они сели в поезд, идущий в Лиллехаммер, их обдало угольной пылью, но настроение у обоих было прекрасным. Андре постоянно высовывался в окно, пока лицо его не стало совершенно черным от дыма, он пел и смеялся, подставив лицо ветру, наслаждался видом пролетавших мимо деревьев и лесных озер и совершенно замерз бы, если бы мама Бенедикта не втащила его обратно и не закрыла окно. В купе стало совершенно тихо, словно уши у них заложило ватой. Слышался лишь перестук колес, казавшийся Андре чудесной музыкой. А какими вкусными показались ему бутерброды, которые достала из сумки мама! А потом ему пришлось зайти в маленькое помещение, чтобы умыться и вымыть руки, где так качало и трясло, что он чуть не упал. Возвращаясь назад, он держался обеими руками за скамейки, и лицо его излучало счастье, когда он смотрел на остальных пассажиров. Но ему не разрешали выходить на платформу и стоять там, это опасно, сказала мама. Поезд останавливался на станциях, пассажиры входили и выходили, какой-то человек свистел в свисток и махал флажком, и поезд снова набирал ход, напряженно пыхтя.

Андре ничего не сказал своей матери о том незримом друге, который был с ним все это время. Высокий, статный мужчина с черными локонами и излучающими тепло глазами делил с Андре все впечатления, держал его за руку.

Кристоффер отправился на вокзал встречать их. По дороге он встретил Лизу-Мерету, которая шла за покупками. Она была увлечена своим новым занятием.

— Посмотри, что я нашла в фарфоровой лавке, Кристоффер! Точно такой же набор трубок, как у моего отца!

— Но я же не курю, дорогая.

— Да, но он понадобится, возможно, нашим гостям, ты же понимаешь! И вообще, это так солидно — иметь дома набор трубок, тебе не кажется?

«Эти трубки всегда так воняют», — подумал он, но промолчал. Ее рвение было так трогательно. Она обустраивала их дом, мысль об этом согревала его душу.

Она взяла его под руку, уже убедившись в том, что он не заразный.

— Кристоффер, я думала о нашем последнем разговоре. Я знаю, что могу целиком и полностью положиться на тебя. Просто меня смущает, что ты так хорош собой и что другие девушки, конечно, бегают за тобой. Ты ведь знаешь, как девушки ловят в свои сети мужчин! Сам не заметишь, как уже попался в ловушку!

— Можешь быть спокойна, Лиза-Мерета, — с улыбкой ответил он. — Меня интересуешь только ты.

— Хорошо, если это так, — с удовлетворением сказала она. — Как дела у Бернта? Я слышала, что уже лучше.

Откуда она могла узнать об этом? Тем более, что это вовсе не соответствовало истине. Бернту становилось все хуже и хуже.

— Он скоро получит помощь, — уверенно произнес Кристоффер. Она кивнула.

— А эта твоя хуторянка?

— Она умирает. Возможно, уже умерла.

Не услышала ли Лиза-Мерета, насколько сдавленным был его голос? Похоже, что нет, потому что она непринужденно заметила:

— Все-таки жизнь ее не была особенно радостной… Ты не зайдешь ко мне?

Он сказал, что должен встретить свою «старшую сестру» Бенедикте на вокзале.

На матово-гладком лице Лизы-Мереты на миг появилась гримаса, но она тут же прощебетала:

— Мне пора домой! Она приедет надолго?

— Не знаю. Думаю, на несколько дней. Ты должна познакомиться с ней и с мальчиком.

— Он тоже приедет с ней? Но ведь он же…

Она запнулась. Что она хотела сказать? Что он школьник? Возможно. Кристофферу было трудно поверить, что Лиза-Мерета хотела назвать его незаконнорожденным в знак протеста против того, чтобы общаться с ним. Нет, конечно, нет, на это его Лиза-Мерета была не способна.

Они расстались. Случайно обернувшись, Кристоффер увидел элегантную фигурку Лизы-Мереты на другой стороне улицы. Она шла вовсе не домой, а скорее… к вокзалу! Да, вот она свернула за угол. Та улица, по которой она шла, тоже вела к вокзалу, так же, как и улица, по которой шел он.

Странно! Впрочем, она могла идти туда и по каким-то своим делам. Однако этот факт был ему неприятен.

Когда поезд остановился, Кристоффер уже ждал на платформе. Андре крикнул ему и замахал рукой. Они бросились навстречу друг другу, багаж оказался не помехой.

— Привет, Бенедикте, как я рад снова видеть вас обоих! — со смехом произнес он, но Бенедикте тут же заметила на его лице следы усталости и озабоченности. — Каким большим стал Андре! М-м-м, вот это рукопожатие!

При этом он вскользь произнес, обращаясь к Бенедикте:

— И какой он красавец!

— Да, я просто не могу поверить, что это мой сын, — прошептала она в ответ.

Другой на его месте действительно удивился бы, но Кристоффер всю свою жизнь знавший Бенедикте и привыкший к ее внешности, отражавшей ее добродушие и сердечность, вовсе не был этому удивлен. На миг ему показалось, что он видит ржаво-красное, с серой оторочкой пальто Лизы-Мереты возле здания вокзала, но это не имело для него особого значения. Может быть, она просто хотела подойти к ним и поздороваться!

Это в самом деле была Лиза-Мерета. Утонченная светская девица тут же смотала удочки, пока ее не заметили. Ей удалось увидеть так называемую старшую сестру своего возлюбленного, и она была полностью удовлетворена. Более безопасную женщину, чем Бенедикте, трудно было найти. Эдакая толстая, уродливая корова! Но как она могла родить такого красивого сына, было выше понимания Лизы-Мереты. Она могла просто усыновить его и считать своим. А впрочем, это было не так важно.

Фрекен Густавсен спокойно отправилась домой.

Они направились прямо в больницу, терять время было нельзя. По дороге Кристоффер рассказывал:

— У нас налицо так называемое больничное заболевание. Это…

— Да, ты говорил мне об этом по телефону. Но я так и не поняла, смерть какого сына может привести к скандалу.

Кристоффер рассказал ей все сначала, на этот раз более обстоятельно, чем по телефону. Бенедикте кивнула и спросила:

— И кто же этот идиот, этот чертов советник?

— Мой будущий тесть, — сухо пояснил он.

— Ах, прости, — пробормотала она. — Но мне нужно осмотреть его сына. А потом будет видно, смогу ли я что-то сделать для него.

— Спасибо, это очень любезно с твоей стороны.

— Есть еще зараженные?

— Зараженных несколько человек, около десяти, я думаю. Но та, кого мне больше всего хотелось бы спасти, безнадежна. Скорее всего, она уже умерла.

— Жаль! Ты взял на себя какие-то обязательства?

— Да, — ответил он и рассказал ей историю Марит, рассказал о ее одинокой жизни, о своей встрече с ней возле скал, о том, как он пытался ее спасти и что это ему почти удалось, о внезапном распространении инфекции, о полном отсутствии сил сопротивляемости.

— Жаль, — повторила Бенедикте. — В самом деле, жаль, что она не испытала никакой радости в жизни. Где может подождать Андре, пока я буду осматривать больных?

— Я поручу сестрам из приемного отделения присмотреть за ним. Они не будут спускать с него глаз. И если тебе удастся выявить источник заражения, это будет для нас лучше всего.

— Я попробую.

Войдя в больницу, они передали Андре молодым практиканткам-медсестрам, а Бенедикте основательно вымылась с дороги.

Она начала с Бернта Густавсена, поскольку от исхода его болезни зависела судьба всей больницы. Лицо его было красным и распухшим от лихорадки.

«Нытик», — подумала Бенедикте, приближая к его телу свои ладони, от которых исходило электричество или, как это иногда называли, космическая энергия.

Ей сразу не понравился будущий шурин Кристоффера. Самонадеянный юнец, сначала раздраженный ее присутствием, потом удивленный и в конце концов обнадеженный.

— Вы думаете, это поможет, фрекен?

Он обратился к ней так, тем самым подчеркивая, что она не замужем, и Бенедикте не могла не заметить этого.

— Только в том случае, если ты сам поможешь себе, — угрюмо ответила она. — Не расчесывай свои швы и не ковыряй гнойнички.

— С каких это пор я стал с вами на «ты»? — дерзко спросил он.

Она удивленно посмотрела на него.

— Дома все говорят друг другу «ты», — ответила она.

— Увольте меня от таких крестьянских манер!

Бенедикте была просто в ярости. В ней заговорила кровь меченых Людей Льда. Она встала и шлепнула его по сломанной ноге.

— Выкручивайся сам, жалкий сноб, — сказала она и вышла.

— Нет, подождите! — в страхе закричал Бернт. Он лежал в изоляторе, хотя ему было вовсе не так плохо, как Марит из Свельтена. Он и сам наверняка догадывался, что в изолятор не попадают те, у кого дело идет к выздоровлению. В изолятор помещали лишь умирающих.

— Подождите, подождите, вернитесь! — вопил он. — Вы не можете так бросить бедного пациента!

Кристоффер, бывший в это время в другой палате, встретил в коридоре разъяренную Бенедикте и, пока тот кричал, спокойно выслушал ее.

— Я не могла сдержаться, — сказала она, пытаясь снова обрести равновесие. — Он вел себя крайне непочтительно, и это возмутило меня.

Кристоффер никогда раньше не видел ее в ярости. Для него Бенедикте была самой добротой. Теперь же он понял, кем она была: меченой из рода Людей Льда.

— Он пока обойдется, — пробормотал он. — В соседней палате лежат двое мужчин, займись ими, а я переговорю с Бернтом.

И он отправился к своему будущему шурину.

— Что ты тут натворил? — раздраженно спросил он.

— Я? Это она вела себя безобразно. Скажи этой старой колдунье, что она может придти сюда и продолжать! Это и в самом деле мне помогает.

— Да, судя по тому, что ты стал кричать еще громче. Но не надо называть Бенедикте колдуньей! Она одна из самых прекрасных людей, которых я знаю.

— Но выглядит она как настоящая ведьма.

— Вовсе нет. По сравнению с ней ты просто жалкий сопляк. Так что тебе придется подождать, пока она освободится. Если она вообще захочет возвращаться к тебе.

— Не может же она быть такой легкомысленной!

— Бенедикте никогда не была легкомысленной. Она приехала сюда из Аскера, чтобы спасти жизнь тебе и остальным. А ты вел себя просто как грубиян, и в этом твоя ошибка.

С этими словами Кристоффер вышел, громко хлопнув дверью. Он давно уже не был так возмущен.

Бенедикте вошла в следующую палату.

Там лежало двое мужчин, явно страдающих от «больничного заболевания». Один из них спал, повернувшись к окну, другой бодрствовал.

Лицо его просияло в приветливой улыбке, когда он увидел Бенедикте. Она объяснила, что собирается сделать, сказала, что это совсем не больно, и занялась этим куда более привлекательным пациентом. Это был веселый крестьянин, попавший в обвал, и хотя ей нравилось слушать его прибаутки, она попросила его помолчать, чтобы полностью сконцентрировать свои усилия.

Трудно было изгонять из тела инфекцию, в особенности такому неопытному человеку, как Бенедикте. Она использовала свои способности только по отношению к членам своей семьи и ни к кому другому, поскольку ей не хотелось становиться обычной целительницей, к которой валом валят люди. На это у нее не было времени, пока Андре был маленьким, к тому же ее очень смущали и пугали комментарии чужих людей по поводу ее внешности. Она долгое время не могла обрести уверенность в себе. И только в своем округе, где все знали ее, она осмеливалась показываться людям на глаза. Но когда дело касалось Андре, она была просто львицей. Он должен был быть избавлен от всего того зла, о котором она слышала с детства. Жаль, что она не могла защищать своего любимого сына вечно. Ведь он, согласно общепринятым взглядам, имел наглость появиться на свет без отца!

Но Бенедикте знала, что в ее руках сосредоточена таинственная сила. И вот она сняла с веселого крестьянина одеяло, оставив на нем только простыню, чтобы он не смущался ее присутствием. У него был жар, от его тела исходил болезненный запах, характерный запах этого «больничного заболевания», но это не отталкивало ее, потому что человек этот был добрым и заслуживал, чтобы ему помогали. Душа этого простого крестьянина была куда более утонченной, чем у сопляка из высшего класса, лежащего в соседней палате.

Крестьянин не сводил глаз с ее рук, вливающих в его измученное болезнью тело новые силы.

— Я вижу, ты попал в большую переделку, — сказала она.

— Да, — с улыбкой ответил он. — Можно так сказать. Но у тебя такие замечательные руки, девушка, я чувствую, как становлюсь сильнее. И какое тепло от них исходит! Ты держишь их в воздухе, надо мной, а меня так припекает!

— Да, я наделена особыми способностями, — сказала она. — И мне кажется, что я могла бы использовать их. Но я немного стеснительна, поэтому использую их редко.

— Тебе вовсе нечего стесняться, девушка! Ты такая красавица!

— Спасибо, но…

Возглас другого больного прервал их разговор:

— Бенедикте?

Он проснулся и повернулся к ним. Она оглянулась.

— Сандер… — прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами, забыв в этот миг долгие годы горечи; она помнила теперь лишь чудесные дни, проведенные с ним. — Сандер Бринк! Это ты?