"Преисподняя" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

6

Пока Суль блуждала по весенним, покрытым зеленой листвой буковым лесам, Лив стояла у окна роскошного дома и смотрела на грязные улицы Осло. За окном беспрестанно моросил дождь.

Она ощущала тяжесть в груди, отдававшуюся в сердце. Она нервно барабанила пальцами по оконной раме — ей совершенно нечем было заняться! За что бы она не бралась, ее мучили угрызения совести: должна ли замужняя женщина делать это? Есть ли у нее право на это? Как ей вообще следовало вести себя — ей, воспитанной в атмосфере любви и взаимопонимания, в атмосфере помощи и внимания к чужим бедам? Всегда думать о счастье других, заботиться об их благополучии, делать их жизнь радостной. Здесь же ее осыпали бранными словами, если она помогала не там, где надо, или не помогала в подобающих случаях. Но что такое «подобающий случай»? И что такое случай «неподобающий»? Ей казалось, что каждый день мнение об этом у всех в доме меняется.

Как там у них теперь, на Линде-аллее?

Наверное, тоже идет дождь. С лип капает, на аллее лужи. А во дворе делают канавки, чтобы стекала вода. Отец давно уже собирается благоустроить двор, но как только перестает дождь, он тут же забывает об этом. Наверняка Аре насыпал гравия перед крыльцом.

Брат и сестра в Дании. Скоро они должны вернуться. Но ее дома не будет. Она навсегда покинула Линде-аллее и Гростенсхольм, а Лаурентс постоянно отвергает ее предложения съездить домой и навестить родных, ссылаясь на то, что у него нет времени. «И, кстати, у тебя нет нужды слишком часто бывать там, — говорил он обычно. — Шарлотта Мейден такая свободная женщина, такая радикалка, мать-одиночка…» По мнению Лаурентса, ее, как и всех остальных матерей-одиночек, следовало бы привязать к позорному столбу — и Лив об этом знала. И все, в том числе и отец ребенка, имели, по его мнению, право плевать ей в лицо и швырять в нее камнями. И Лаурентс не мог смириться с тем, что Шарлотта избежала этого. Бессилие привело его к полной неприязни.

Лив не могла представить себе милую, приветливую Шарлотту у позорного столба. Разумеется, Лаурентс ничего не знал о том, что маленького Дага отнесли в лес, чтобы он там умер. Она не хотела и не решалась говорить об этом мужу.

— Да, твой отец, несомненно, хорошо зарабатывает, это мне нравится, — говорил Лаурентс с оттенком презрения. — И вообще, он человек видный, ты согласна? А уж красив, помилуй Господь!

Лив всегда смотрела на своего отца как на самое прекрасное, что есть на земле. Ни у кого не было таких преисполненных любви глаз, как у него.

— Твой брат Аре тоже неплох. По крайней мере, когда он говорит, его можно понять, хотя он всего лишь крестьянин. Зато твоя мать слишком современна, не так ли? Ходит с непокрытой головой, словно живет в грехе с твоим отцом! Это от нее у тебя такое разгильдяйство в домашних делах, не так ли? И дурацкое пристрастие к рисованию!

Лив никогда не открыла ему тайны, что Силье — это и есть тот самый мастер Арнгрим, работы которого так восхищали Лаурентса, что он пожелал заказать у него ковер. Но заказ не был принят, потому что Арнгрим был очень занят. Что же касается разгильдяйства и неряшливости в домашних делах, то Лив этого не понимала. Дома всегда считали, что она прекрасная хозяйка, в противоположность Силье. Но здесь у нее были совсем не те обязанности, что дома. Здесь ей нужно было приказывать, давать поручения слугам, а самой быть на посылках у Лаурентса и его матери.

Лив не нравилось командовать слугами. Дома все обращались с прислугой по-дружески и сами делали домашнюю работу, если было нужно. Здесь же все было иначе.

Она знала, что Лаурентс терялся, когда речь заходила о Суль. Он был очарован ею, но в то же время напуган ее уверенностью в себе, ее индивидуальностью и отсутствием интереса и почтительности к нему. За глаза он говорил о Суль одни гадости.

Лаурентс никогда не видел Дага. Лив гадала, как он воспримет его?

Неужели другие тоже так относились к ее семье? Нет не может быть, ведь у них столько друзей!

Ее свекровь спала днем. Это было лучшее время для Лив: ее полчаса! Но сегодня ей было как-то не по себе, она не в силах была расслабиться.

Дождь стучал по окну. Кто-то из слуг вошел в комнату. Лив отскочила от окна и сделала вид, будто занята чем-то.

Далеко-далеко на краю Сконе Суль остановила коня. Тулларп? Не слишком ли быстро она добралась? У нее появилось отвратительное предчувствие, что она на ложном пути. Проклятие! У нее оставалось так мало времени.

Она поскакала наугад, не встречая на своем пути никаких признаков жилья. Не у кого было спросить дорогу, а время шло. У нее мелькнула мысль, что это уже окрестности холмов Красных лип. А ей нужен Тулларп, вернее, речка, протекающая через этот городок. Но она не видела никакой реки. Может быть, вся эта часть Сконе не заселена? Если она заблудится?. А если она уже в Швеции? Нет, этого не могло быть.

Вдруг она услышала неподалеку какие-то звуки. Она пришпорила коня и вскоре выехала из леса на дорогу, обсаженную дубами. На обочине, возле изгороди, стояла группа молодых солдат. Их грубый хохот был слышен издалека.

Суль не испугалась их — ведь у них не было коней, чтобы преследовать ее. И все же она остановилась у крайнего дерева и стала изучать их, сдвинув брови.

Что они тут делали?

Лихорадочный румянец отвращения залил ее лицо. Она скомандовала коню отойти назад, под деревья.

Солдаты привязали к изгороди женщину, и, задрав юбку ей на голову, подходили к ней по очереди и пользовали ее сзади.

Суль стиснула зубы. Их было много. Человек пятнадцать. Она не видела женщину целиком, но заметила признаки того, что та была девственницей перед тем, как началась эта гнусность. Суль слышала ее всхлипывания — и мерзкий гогот ее мучителей.

Вот пошел в атаку еще один негодяй. Суль быстро вынула длинную золотую цепочку, повесила ее на шею. Достав роскошную шляпу, спрятала под нее волосы. Оправила платье и села по-дамски в седло, свесив ноги на одну сторону. Дикая, жизнерадостная девушка вмиг превратилась в степенную, благородную даму.

Она поскакала вперед.

— Остановитесь! — властно крикнула она парню, который, приведя свой инструмент в полную боевую готовность, уже намеревался воткнуть его в привязанную к забору женщину.

Все изумленно оглянулись.

— Развяжите бедняжку, презренные лоботрясы, — со злостью произнесла Суль, не думая о том, какой соблазнительной может показаться им сама.

Солдаты разинули рты.

Наконец один из них опомнимся от изумления.

— Ха, ты что, командир, что ли? Ты даже не умеешь болтать по-нашему! Слезай с лошади, мы и тебя вылечим тем же лекарством!

— Вам это никогда не удастся, — с холодным презрением ответила она. — Вы отвратительны!

Суль крепко сидела в седле. Она была в безопасности.

— Если вы сейчас же не развяжите ее, вам не поздоровится, — не спеша, сощурив глаза, произнесла она.

Многие заколебались, ведь она наверняка была знатного рода и могла наябедничать. Но тот, кто уже намеревался совершить насилие, игриво спросил:

— Может, ты мне помешаешь?

— Да.

Ее короткий ответ на миг лишил его самообладания, но потом он отвернулся и подошел к привязанной женщине. Он стоял спиной к Суль.

— Ну, так что же? — спросил он.

— У тебя не получится, — предупредила она. — Ты не сможешь, мужская сила тебя покинет.

Все захохотали — и он смеялся громче всех. Парень подошел к жертве вплотную. И внезапно остановился.

— Черт, — пробормотал он и тут же завыл от страха и отчаяния: — Черт! Черт!

Остальные стояли, как вкопанные. Суль наслаждалась тишиной.

— И так будет с каждым, кто попытается сделать то же самое!

— Ведьма! — завопил солдат, бросившись к лошади. Он не догадывался, что Суль всего-навсего прибегла к элементарному внушению.

— Не прикасайся ко мне, презренная, паршивая тварь, — с холодной отчетливостью произнесла она. — Каждый, кто прикоснется к ней или ко мне, всю жизнь будет мучиться от того же, что и ты сейчас.

Все остановились в сомнении. Суль так гордо сидела в седле! Ее глаза сверкали золотом. В ее словах чувствовалась страсть. Лучше было не рисковать.

— Прочь отсюда, — нетерпеливо и бесстрастно сказала Суль. Ей уже надоели эти негодяи. — Подите прочь и скажите спасибо, что я не сделала большего!

— Об этом следует сообщить судье, — пригрозил один из солдат.

Суль посмотрела ему в глаза.

— Я сделала бы это на твоем месте, — надменно произнесла она. — Так давай же! А я займусь тобой, даже не приближаясь к тебе!

— Тебе не запугать меня, — произнес солдат с легкой дрожью в голосе. Было ясно, что он старается сохранить престиж в глазах остальных.

— Ползи назад, как собака, — бесстрастно произнесла она.

К изумлению своих приятелей он опустился на колени, завыл, словно жалкий пес, и попятился задом, стоя на четвереньках. Это было уж слишком! После минутного колебания один из них сложил вместе два пальца — указательный и мизинец — что служило защитой от Дьявола. Другой крикнул:

— Бежим!

И, словно перепуганные зайцы, они бросились врассыпную, кто куда, сопровождаемые лающей «собакой». Суль сняла с него гипноз — и он рванулся вперед. Он мчался так, словно за ним гнался сам Сатана!

Подождав, пока они превратятся в маленькие точки, Суль слезла с коня и подошла к бедняге, плачущей возле изгороди.

— О, Господи, — бормотала она, опуская платье женщины на ее оскверненное тело. — Настоящие скоты!

Наклонившись, она развязала ремни, которыми та была привязана к забору.

Лицо ее скрывала грива белокурых волос. Однако, судя по коже и рукам, это была не старуха. Наконец, бедняга с ее помощью стала на ноги.

— Вот это да! — воскликнула Суль. — Сколько же тебе лет?

— Тринадцать, — сквозь слезы ответила девочка.

— Моя дорогая крошка! — чуть не плача произнесла Суль, думая о том, что ей самой было всего лишь четырнадцать, когда она соблазнила юного Клауса. Но это было совсем другое дело.

Никогда не видела она ничего более беспомощного, чем этот ребенок. Ее заплаканное лицо когда-то, наверное, было округлым и здоровым, но теперь бедность и голод до предела иссушили его. Девочка так завшивела, что на ее одежде и волосах видны были насекомые.

— О Мария, — бормотала Суль, срывая траву и вытирая ею бедра девочки с внутренней стороны. — Тебя надо хорошенько продраить! Но сначала нужно уйти отсюда. Ты должна мне помочь, потому что я еду наугад. Как мне попасть в Тулларп? Или, вернее, на дорогу, что западнее Тулларпа?

Девочка попыталась побороть истерический плач.

— Вы уже приехали, фрекен.

— Уже приехала? Тогда мне нужна одна речушка, вдоль которой я поеду на запад от Тулларпа.

— Речка протекает вон за тем невысоким холмом.

— Хорошо, что ты это знаешь. Садись на мою лошадь!

— Я?

— Ты, конечно. И поживее!

Девочка попыталась залезть на коня, но тут же отступила с жалобным воем.

— Мне больно!

Суль пришлось подсадить бедняжку.

Сама она пошла пешком, ведя лошадь. Маме Силье вряд ли понравится, если Суль вернется домой вшивой. В этом деле Силье всегда проявляла неописуемую строгость, и чтобы избавиться от нежелательной живности детям приходилось терпеть бесчисленные неприятные процедуры.

К счастью, речка находилась не в той стороне, куда убежали солдаты. Они удрали в Тулларп, пояснила девочка, так что туда ей и Суль заходить не следует, к тому же они уже находятся западнее этого маленького городка.

— Как тебя зовут? — спросила Суль.

— Мета.

— Ты живешь поблизости?

— Да. То есть нет. Теперь уже не живу.

— Что?

Девочка вытерла рукой глаза, на лице у нее остались грязные полосы.

— Я теперь нигде не живу, — всхлипнула она. — Хожу по дорогам и прошу подаяние.

— Разве у тебя нет родителей? Нет никакого пристанища?

— Нет, моя мать была уличной женой. Она умерла этой весной. С тех пор я не имею крыши над головой и хожу по дорогам.

«Уличная жена? Красивое название для шлюхи!» — подумала Суль.

— Но ты, очевидно, до этого была девственницей?

— О, да. Мать так старалась, чтобы я не пошла по ее пути.

— И все-таки ты выбрала этот путь!

— Они знали, кем была моя мать, — стыдливо произнесла она. — И решили меня обучить…

Суль стиснула зубы.

— Я бы хотела обратить их в камни, оставив им человеческие чувства. Чтобы люди пинали их тяжелыми башмаками!

Мета онемела. «Кажется, я напугала ее», — подумала Суль, внимательно глядя на девочку.

— Все будет хорошо, — сказала она, — выдавив из себя улыбку. — А где жили вы с матерью?

— Около речки. Мы как раз идем туда.

— Прекрасно.

Это было довольно далеко. Девочка по-прежнему всхлипывала. Но теперь это был просто жалкий и несчастный ребенок, вцепившийся в гриву коня.

Наконец Мета указала на какую-то землянку, которую Суль даже не заметила и которая напоминала дыру в земле. Она помогла девочке спустить с коня.

— Я не думаю… — нерешительно произнесла Мета, — что нам следует туда входить…

— Почему нет?

— Я не хочу…

«Глупая, — подумала Суль, — тебе же нужен какой-нибудь дом!» Это была жалкая, мрачная нора, вырытая под крутым откосом.

Обнаружив что-то вроде входа, Суль нагнулась и вошла внутрь. На кровати, прямо напротив нее, лежал полуразложившийся труп.

«Выходит, она не могла похоронить мать! — удрученно подумала она. — Не с кем поговорить, некого позвать на помощь. Нужно забрать отсюда все необходимое, ребенку здесь жить нельзя».

Она нашла котелок — убогую посудину без ручки. Вышла и, с силой тряхнув пару столбов, завалила землянку.

— Вот. Пусть это будет ее могилой. Мир ее праху, — пробормотала Суль и быстро опустила в яму защитный амулет. Теперь дух мертвой не будет преследовать их. Суль не нуждалась в чтении молитвы, но ради девочки сложила из ивовых прутьев крест. То, что она сама называла предрассудками, было ей несвойственно.

Мета по-прежнему тихо и безнадежно плакала. Еще около часу они брели вдоль речки, пока не подошли к месту, где течение было медленным, Суль разожгла костер.

Это было красивое, открытое место, река здесь разливалась и заканчивалась небольшой плотиной.

Суль достала для девочки еду. Та набросилась на нее с такой жадностью, что Суль пришлось остановить ее:

— Ты заболеешь, если будешь так есть.

Когда девочка наелась, Суль встала и сказала:

— Ну, а теперь начнем.

Мета удивленно уставилась на нее.

— Что начнем?

— Тебя купать, конечно! Раздевайся и лезь в речку!

— Лезть в воду?! Нет! — испуганно завопила она. — Это опасно для жизни!

— Опасно? Похоже, ты боишься воды! Нет, купаться совсем не опасно. Наоборот.

— Нет, я не буду!

Дело закончилось тем, что Суль разделась и потащила Мету за собой в воду. Но сначала она достала щелочь и промыла как следует волосы и лицо девочки над котелком, в теплой воде. Мета кричала, думая, что умирает. А Суль в это время нахлестывала ее березовым веником.

— Посмотри! — вопила Суль (ей приходилось кричать, чтобы заглушить вопли Меты). — Посмотри в котелок! Видишь, там плавает целое полчище дохлых вшей, блох и еще Бог знает каких тварей, так привольно живших на тебе! А теперь в реку, смоем все, что осталось!

Вопли, последовавшие за этими словами, должно быть, были слышны на мили вокруг. Но Суль действовала решительно, к тому же она была сильнее — хотя и чувствовала вину перед ребенком, напуганным вторично. Но иначе было нельзя.

И когда Мета в конце концов поняла, как благотворно вода действует на ее тело, она перешла от крика на слабое хныканье. Робкая, дрожащая улыбка показалась на ее лице.

— Речной конь не утащит меня? — с опаской спросила она. — Мать всегда говорила, что я не должна близко подходить к воде, потому что там живет речной конь.

Суль поняла, что речной конь — сконская версия водяного.

— Это его ты так боялась? — спросила она. — Он же мой друг!

Мета взглянула на нее так, словно ей вдруг стало интересно, кто же такая Суль. А Суль в это время тщательно прополаскивала ее волосы. Девочке было смешно, когда ее уши погружались в воду.

— Я слышу, как вода перекатывает камни, — смеялась она.

— Я тоже слышу их грохот.

Наконец, Суль решила, что девочка чистая.

— Вы такая красивая, — сказала Мета, когда обе они, нагие, выходили из воды, взявшись за руки.

— Да, — просто ответила Суль. — Это большое преимущество для девушки, поверь мне! Ты тоже будешь что надо, стоит только нарастить немного мяса, а блошиные укусы пройдут быстро.

— Но я никогда не буду такой красивой, как вы, — восхищенно произнесла Мета.

«Нет, тебя тоже не обделила природа, — подумала Суль, — не слишком скромна, зато откровенна».

У Суль было с собой два платья, и одно из них она отдала Мете. Теперь Мета, это маленькое, несчастное существо, была сияюще чистой. Суль расчесала ее густые, светлые, с пепельным оттенком, волосы и дала средство, убивающее жизнь, возможно, зародившуюся в ней в результате жестоких солдатских забав.

Вынув зеркало, Суль протянула его Мете.

— Взгляни, чистота все же не такая уж глупость, а?

Девочка сияла, как солнце.

— Как я хороша! — застенчиво произнесла она. — И как великолепно чувствовать себя чистой! Благодарю вас, фрекен! Никогда бы ни подумала, что такая прекрасная дама, как вы, может быть такой доброй!

Тут Суль громко рассмеялась.

— Я — добрая? Опять я слышу об этом! Запомни, Мета, я делаю лишь то, что развлекает меня — и ничего другого! Ты останешься здесь, пока я не вернусь. У меня есть дела, я не могу тебя взять с собой. Это займет, возможно, два-три дня. Построй себе шалаш, ты наверняка знаешь, как это делается. А потом решим, куда тебя определить. Нет ли здесь поблизости поместья?

— Есть. Гюлленстьерне живет в Фюллтофте. А на взморье находится монастырь Босье. И еще Виттскевле. Мою мать знали там.

«Прославилась, ничего себе», — подумала Суль.

— Виттескевле я проезжала, это далеко отсюда. Придется спросить, не возьмут ли тебя служанкой в Фюллтофту или в монастырь Босье. Хочешь туда?

— Да, теперь, когда я такая хорошенькая, я могла бы устроиться служанкой, — сказала Мета. — Но мне придется вернуть вам это чудесное платье.

— Ах, нет, это старое тряпье, — сказала Суль, но тут же раскаялась, заметя свой высокомерный тон. Ее собственное платье в сравнении с одеждой несчастной девочки казалось верхом желаний. — Нет, я так вовсе не считаю, Мета, я пошутила. Оставь это платье себе.

Девочка чуть не расплакалась от радости. А Суль почувствовала собственное благородство: хорошо, когда все довольны. Несчастный ребенок заныл:

— Не покидайте меня, фрекен!

— Мне нужно ехать.

— Вы обещаете, что вернетесь?

— Тебе страшно?

— Немного. Дикие животные, привидения и все такое…

— Их здесь нет. Гарантирую тебе это. Но я обещаю вернуться. Вот, возьми нож, у меня есть еще один. Так тебе будет немного спокойнее. И не думай больше о случившемся!

— Это не так легко забыть, фрекен.

— Да, ты права. Кстати, ты не знаешь, где находится Ансгарс Клюфта? — после короткой паузы спросила она.

— Примерно знаю, но там опасно! Говорят, оттуда есть ход в преисподнюю. Там живет Тот, о ком вы знаете…

«Великолепно!» — подумала Суль. Если только существует эта преисподняя, она запросто спустится туда. Эта мысль показалась ей ужасно привлекательной.

Она рассмеялась.

— Пустая болтовня! Неужели ты думаешь, что я испугалась? Нисколько!

Мета немного с опаской объяснила ей, как туда проехать. Это было довольно близко.

— Ты не знаешь, растет ли здесь ночная тень, сладкоивник — здесь, возле реки?

— А что это такое?

Суль вздохнула, попрощалась, села на коня.

Дождь над Осло перестал. Но Лив по-прежнему стояла у окна, не зная, чем себя занять, не осмеливаясь взяться за что-либо. Ее свекровь решила в тот день, что здорова, и пошла к соседям послушать сплетни.

Кто-то вошел в дом. Это был знакомый стук, говорящий о том, что вернулся Лаурентс. Лив вся сжалась. В груди заныло. Однако она взяла себя в руки и встретила мужа с улыбкой.

— Добрый день, Берениус, — приветствовала она его. — Что сегодня так рано?

Ей не разрешали называть его Лаурентс, это было вульгарно. Лив же считала, что наоборот, но держала это, как всегда, при себе.

Он просиял, увидев ее.

— Это ты, мое сердечко! — сказал он, обнимая ее. — Какое красивое на тебе платье! Да, выбирая эту материю, я думал, что так и получится! Как провел день мой маленький ангел?

— Спасибо, прекрасно, — натянуто улыбаясь, ответила она. — Но мне немного скучно, когда вас нет дома.

Он недовольно отвернулся.

— Я это уже слышал. Я делаю все для тебя, ношу тебя на руках. У тебя нет никаких забот, никаких печалей, тебе не нужно ничего делать, а ты еще жалуешься!

— Простите, — прошептала Лив. — Я больше не буду. Как дела в конторе, Берениус?

— Что-что? — усмехнулся он. — Нужно ли мне докучать тебе вещами, о которых ты не имеешь ни малейшего понятия? Не будь такой глупой, Лив…

— Нет, я только думала… Что жена должна разделять все жизненные трудности с мужем. Мне бы так хотелось этого.

— Нет, ты ничего не понимаешь! Мы делим с тобой жизнь здесь, дома. А то, что за стенами этого дома, касается только меня.

— Но я очень способна к счету, — горячо возразила она. — К тому же, говорят, я прекрасно пишу. Разве я не могла бы помогать вам в конторе? Мы были бы вместе, я появлялась бы… О, нет, извините!..

Его лицо стало пепельно-серым, он сорвал со стены жокейскую плетку. Лив снова взялась за старое! Она визжала, как щенок, убегая от него! Она бежала из комнаты в комнату, преследуемая своим мужем.

— Остановись! — кричал он. — Стой, неблагодарная девка!

Лив забилась в угол последней комнаты. В воздухе свистнула плетка.

— Как ты осмелилась намекать, что ты могла бы помогать мне в моей работе? — рычал он с пеной у рта. — Считать! Да ведь ты — замужняя женщина! Как ты осмелилась?!

Но при виде беспомощности Лив ярость его прошла, он взял ее за руку.

— Нет, подумать только, что я сделал с моей маленькой голубкой! На этой маленькой ручке кровь!

Он стер поцелуями кровь, крепко взял ее за руку и повел за собой.

— Ну, ну, не надо больше плакать, моя голубка. Твой муж с тобой и раскаивается, ведь я люблю тебя больше всего на свете, я хочу тебе только добра. Мне так неприятно пороть тебя, но ведь нужно же вырвать из тебя с корнем все вредные, извращенные представления о жизни, не так ли?

Лив начала приходить в себя, выпрямилась. Она торопливо кивала, но глаза ее напоминали глаза раненого животного.

— Ну вот, все снова хорошо, — сказал он. — А вечером, дорогая, у нас с тобой будет небольшая идиллия — а? Ведь маленькая голубка не отвергнет своего мужа?

С огромным трудом ей удалось унять дрожь. Знала она эти идиллии. Они были только для него. Ей же надлежало быть совершенно пассивной и с благодарностью принимать его близость.