"Седьмое небо" - читать интересную книгу автора (Панджикидзе Гурам Иванович)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Тихо и мирно в доме Миндадзе. Платон еще не вернулся с работы. У Тинатин ее портниха. А на большом красном диване в гостиной уютно устроились и перешептываются Маринэ, Миранда и Лела.

Маринэ хандрит. Она все еще не смирилась с исчезновением Хидашели. В доме Миндадзе никто не смеет упоминать его имени. Разве что Миранда принесет на хвосте какую-нибудь сплетню о Леване и глядит испытующе на подругу. А Маринэ еле сдерживает слезы обиды и злости.

Она сейчас скорее презирала Левана, чем любила, во всяком случае, ей так казалось. Но втайне Маринэ мечтала о возвращении Левана. Ее пугали сплетни и насмешки знакомых, о которых она не могла не догадываться.

Но как вернуть Левана — этого она не знала. Уже несколько месяцев он не показывался в их доме.

Девушки скучали в ожидании гостей, когда раздался звонок.

— Наверно, Тимур, — сказала Лела.

Маринэ встала и пошла в прихожую. Остановилась перед зеркалом, поправила волосы, одернула юбку, распахнула дверь и обомлела.

— Леван! — вырвалось у нее.

Леван не трогался с места. Он стоял в темноте и выглядел очень усталым. Маринэ показалось, что он пьян.

— Входи же, чего ты стоишь?

Леван вошел, как-то странно улыбнулся. Потом погладил ее по волосам. Весь этот ужасный день он метался и нервничал из-за аварии. И теперь очевидная радость и волнение Маринэ были ему приятны. Он обнял ее и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась. Он прижал ее крепче, поцеловал волосы, глаза, шею. По всему его телу разливался горячий дурман.

А она вся сияла от счастья, готова была кричать, чтобы прибежали подружки и посмотрели, как он целует ее, как рад их встрече.

— Леван, хватит, слышишь, довольно! — зашептала Маринэ и попыталась вырваться из его крепких объятий.

Леван опомнился. Маринэ вывернулась и выскочила в комнату. Неожиданно Леван увидел себя в зеркале. Провел рукой по волосам, потом по-боксерски расслабил подбородок, странно щелкнул языком и пошел за девушкой.

Увидев Хидашели, Миранда и Лела широко раскрыли глаза. Маринэ торжествовала победу, она гордо глядела на подруг и улыбалась. На ее шее еще горели следы поцелуев Левана, но она нисколько не старалась их скрыть, наоборот, хотела, чтобы подруги представили себе сцену их встречи.

От Миранды ничего не ускользнуло. Она переводила взгляд то на Левана, то на свою подругу.

— Выпить есть что-нибудь? — спросил Леван.

— Шампанское!

— Поскорей.

В Леване проснулись старые привычки. Он был утомлен, взвинчен, кружилась голова, лицо горело. Ему нужны были отдых и спокойствие. Поэтому он по старой памяти и устремился в дом Миндадзе. Очень хорошо сознавая, что Миндадзе обижены на него, он понимал, что они все равно станут перед ним заискивать, что он окунется в атмосферу тепла и ласки. Сегодня это ему было особенно нужно — после всего, что наговорили ему товарищи.

Пока Маринэ ходила за шампанским, он обнял Миранду.

— Сядь поближе, если хочешь, чтобы я хоть раз поцеловал эту жирную шею. — Леван заглянул ей за вырез и одобрительно воскликнул: — Ого-го!

— Ну, ну хватит! — смеясь, отбивалась Миранда.

— Нет, что правда, то правда, я все-таки азиат, люблю дородных женщин!

Только теперь девушки догадались, что Леван пьян, но Маринэ уже несла замороженное шампанское. Леван взял у нее бутылку. Девушки в ожидании хлопка закрыли глаза и отвернулись, но Леван открыл бутылку беззвучно.

— Ловкость рук, — сказал он и разлил шампанское в высокие бокалы. — Прошу вас! — И вдруг повернулся к Маринэ. — Ты почему не села со мной рядом? Сейчас же иди сюда!

Леван хлопнул по креслу, и Маринэ не заставила просить себя дважды.

— Вот так! А теперь пейте! — Левин осушил бокал.

— Я не могу. От шампанского у меня портится настроение! — сказала Миранда.

Леван пронзительно посмотрел на нее.

— А ты знаешь, в каком я сегодня настроении? Не знаешь? Тем лучше. Но я хочу, чтобы у вас у всех было плохое настроение. Поэтому пейте.

Леван поднял бокал и протянул его Миранде. У него в эту минуту было такое лицо, что Миранда не посмела отказаться и взяла бокал, многозначительно переглянувшись с Лелой. Плохое настроение Левана она почему-то связала с Натией. Лела поняла подругу и подмигнула в ответ.

Леван взял другой бокал, поднес его к губам Маринэ, свободной рукой обнял ее за плечи и повернул к себе. Маринэ изогнулась, как кошка, ей было приятно его прикосновение, она полузакрыла глаза и медленно выпила. Леван поставил пустой бокал на стол и поцеловал ее.

От шампанского у Миранды заблестели глаза, у Лелы порозовели щеки. Маринэ ликовала, она не могла скрыть своей радости. Смотрела Левану в глаза и думала, что сегодняшний его приход благодаря Миранде и Леле завтра станет известен всему городу, два-три «приятных» сообщения дойдут и до Натии…

«Что это сегодня, как назло, не приходят гости? — думала Маринэ. Она хотела, чтобы все узнали, что Леван Хидашели вернулся. — Странно, почему он в таком плохом настроении? Может быть, с Натией у него не ладится?»

Леван заставил приятельницу допить шампанское до конца, а потом открыл еще бутылку. Через некоторое время у Миранды лихорадочно сверкали глаза, Лела хохотала без причины, узкая юбка Маринэ вызывающе вздернулась. Смелый вырез глубоко открывал ее грудь, в ложбинке блестел маленький золотой крестик.

— Мне кажется, недурно было бы распить еще одну бутылку, а?

— Леван, прошу тебя, больше не надо! — взмолилась Маринэ.

— Тогда поехали за город!

— Прокатимся! — согласились все.

Леван встал.

— Я жду вас в машине.

Леван вышел, на улицу и с наслаждением подставил лоб свежему, прохладному ветерку. Сегодняшней катастрофы как не бывало. Он сел в машину, включил мотор. Вскоре показались девушки. Маринэ села рядом с ним. Миранда и Лела — на заднее сиденье. Они проехали проспект Важи Пшавела и свернули на перегон Ваке — Сабуртало.

— Леван, дай послушать что-нибудь! — попросила Лела.

Он включил приемник и правой рукой обнял Маринэ.

— По-моему, мы здесь совершенно лишние, — прошептала Миранда. Лела кивнула и громко попросила:

— Высади меня у моего дома, Леван, что-то голова разболелась.

— Я тоже выйду вместе с тобой, — сказала Миранда.

Леван и Маринэ поняли, что девушки нарочно оставляют их вдвоем, но смолчали.

— Утром позвоните! — только крикнула девушкам вдогонку Маринэ.

— Куда ехать? — спросил Леван у нее и развернул машину.

— Куда ехать? — задумалась Маринэ. — Давай поднимемся в Цхнети к Гюли Ткешелашвили.

— Давай! — согласился Леван.

Скоро они выехали за город. По радио передавали какую-то приятную мелодию. Левана правой рукой по-прежнему обнимал девушку, снимая руку только на поворотах, чтобы перевести скорость. Маринэ тихо подпевала мелодии, глаза ее лукаво блестели.

Когда они поднялись в Цхнети, Маринэ выпрямилась, поправила волосы.

— А где дом Гюли? — спросил Леван.

— Да ну ее, Гюли. Мне теперь не до их церемоний.

— Куда ж тогда ехать?

— Куда хочешь…

Леван посмотрел на девушку: глаза полузакрыты, губы таинственно улыбаются. «Какой я идиот», — подумал он и, выжимая скорость, устремился в Бетанию. Маринэ молчала.

Она догадалась, что они свернули с дороги, но не проронила ни слова. Она все обдумала.

Левая завел машину в дубняк, остановил ее и выключил фары.

Лес освещался бледным светом луны. Дубовые листья отливали серебром. Глубокое молчание нарушал иногда собачий лай, доносившийся из Бетании.

Леван повернулся к Маринэ. В темноте сверкнули глаза девушки. Он медленно нагнулся, обнял ее и поцеловал в губы. Рука его скользнула по шелку…

Утром Левана разбудил резкий звонок. Он стукнул по будильнику, но звонок повторился. Значит, кто-то стоял за дверью. Леван сунул голые ноги в кеды.

— Кто там? — сонно спросил он, открывая.

Перед ним стоял Платон Миндадзе.

Не дожидаясь приглашения, он вошел в комнату. У Левана в голове молнией промелькнул вчерашний вечер. Он понял, что попался. История с Арчемашвили выглядела мелкой неприятностью по сравнению с тем, что мог учинить Миндадзе.

Даже не извинившись, Леван схватил одежду и заскочил в ванную. Открыл воду, но мыться не торопился — выигрывал время. Мысли теснились в его голове. Он попал в западню, выхода не было. Он машинально подставил под струю сначала одну руку, потом другую. Нехотя умылся. Миндадзе приперли его к стенке, но все-таки он должен выйти из положения достойно.

Леван посмотрел в зеркало. Почувствовал презрение к самому себе — на него глядел побежденный, одураченный мальчишка. Обозлившись, он плюнул на свое отражение в зеркале, плюнул на Левана Хидашели, которому оставалось только одно — жениться на Маринэ. «Если я когда-нибудь сумею выбраться из этого тупика, я покажу всем! Снова расправлю крылья!..» Он не мог поступиться своими планами. Дело требовало жертв. Ради намеченной цели он вынужден был поступиться самолюбием, любовью, Натией…

Леван отвернулся от зеркала, быстро оделся и вошел в комнату.

Платон, сидел на стуле, разглядывая портрет Натии. Лютая злоба закипела в груди Левана. Внезапно ему захотелось стукнуть Миндадзе стулом по голове, но он сдержался.

Лицо его сразу посерело и осунулось. Леван неторопливо достал сигарету и неторопливо закурил, как бы говоря Платону: да, вы меня поймали, но я все-таки Леван Хидашели!

— Что побеспокоило вас так рано, на рассвете, уважаемый Платон? — насмешливо спросил Леван.

— Ты знаешь, я не люблю болтать зря, — холодно начал Платон, — знаешь и то, чем вызван мой приход. Я хочу узнать твое решение. А потом уже буду действовать, не теряя ни одной минуты…

— Я сейчас выхожу в смену. Смена кончается в четыре. В семь вечера я буду у вас и попрошу руки Маринэ. Хочу заранее надеяться, что вы не откажете.

Платон спокойно выслушал Левана, хотя не ожидал такой легкой победы. Он был умен и понял, что у Левана что-то неладно, иначе он не сдал бы так быстро свои позиции.

Тем не менее Миндадзе счел переговоры законченными, встал, задержавшись взглядом на портрете Натии, и ушел, хлопнув дверью. А Леван еще долго сидел на стуле посреди комнаты, пока не зазвонил будильник. Он вздрогнул, схватил часы и бросил их об пол. Потом открыл дверь и бегом, словно опаздывал куда-то, помчался вниз по лестнице.

В цехе никогда еще никто не видел Левана таким унылым. Он ходил, опустив плечи, и лицо его точно плакало. Настроение немного улучшилось, только когда узнал, что представлению на звание Героя вся эта история не помешает.

На оперативном совещании он отозвал Арчила в сторону и спросил о Лексо Арчемашвили. Арчил только рукой махнул. Врачи еще не дали окончательного, твердого ответа, но ногу, видимо, все-таки не ампутируют. Потом он достал конверт, полный денег, и вернул его начальнику смены.

— Не принял; просил передать, что он и так благодарен вам.

Леван застыл, потом, вдруг испугавшись, чтобы никто не заметил его растерянности, быстро спрятал конверт в карман.

На место Лексо Арчемашвили выдвинули его помощника — маленького светловолосого парня, Гигу Лолашвили. Васо Хараидзе крутился около, помогал новому сталевару.

На Хидашели теперь действовало все: раздражали малейшие неполадки. Он заметил, что помощник сталевара шестой печи работает точно спросонья, то и дело отдыхает, облокотившись на лопату. Леван подбежал к нему, схватил его за воротник и повернул к себе.

— Что ты стоишь подбоченившись, я твою…

Удивленный сталевар уставился на Левана, ничего подобного он не ожидал от начальника смены. Даже не мог себе представить, что Хидашели умеет так злиться. Молча взял лопату и принялся за дело.

— Чего глаза вытаращил, он со вчерашнего дня расстроен! — сказал товарищ помощнику сталевара, когда Хидашели ушел.

Леван понял, что совершал ошибку за ошибкой, но не в силах был овладеть собой. Потом он побежал в кабинет. Закрылся и не выходил целый час. Боролся с собой, старался успокоиться. Уткнувшись в стол, думал о многом. Он искал выход, его одолевали тяжелые мысли.

«Нужно взять себя в руки, — думал он, — все это мелочь. Главное, что звание Героя спасено. Все образуется, все будет хорошо. Я еще покажу им, кто такой Леван Хидашели».

Он больше не думал о Натии, вернее, он не хотел думать о ней. Знал, что она потеряна для него навсегда.

В тот день в цехе никто не улыбался, как прежде, никто не шутил. Каждый работал задумчиво и с грустью. Не разговаривали даже о деле — распоряжения и приказания передавали друг другу жестами.

Хидашели казалось, что сталевары избегают его, не хотят с ним разговаривать.

«Ах вот как, вы на меня обижены? Ничего, ничего! Обойдется! А работать все равно будете».

От этих мыслей он почти успокоился. В сердце затеплилась надежда. Он снова почувствовал силу в своих руках.

Но по окончании смены в душевой Леван заглянул в обломок зеркальца и немного испугался: на него глядело желтое, мрачное лицо с холодными, потухшими глазами.

Начало седьмого. Маринэ волновалась, не находила себе места. Услышав шум машины, подбегала к окну в своем элегантном платье, украшенном дорогим ожерельем.

Лела и Миранда, терзаемые любопытством, старались понять, что произошло за вчерашний вечер и сегодняшнее утро, многозначительно переглядывались. Волновалась и Тинатин Георгиевна. Только Платон Миндадзе ждал совершенно спокойно, он знал, что Хидашели обязательно придет, сидел в своем кабинете и читал газету.

— Завидую твоим нервам! — вздохнула Тинатин.

Платон ничего не ответил.

— А если он не придет? Мы ведь гостей пригласили… — в отчаянии подскочила к нему жена.

— Придет, обязательно придет, — уверенно ответил Платон.

Леван пришел десять минут восьмого. У него было застывшее лицо, он улыбался, и в улыбке сквозила ирония. Было трудно понять, в чей, собственно, адрес она направлена — Миндадзе или свой собственный.

Леван поклонился Маринэ и пристально поглядел ей в глаза. Маринэ растерялась, но, к счастью, в это время из кабинета вышла Тинатин.

— Ах, Леван! — с провинциальной изысканностью сказала она.

Леван и Тинатин встретил холодной улыбкой. Будущая теща поцеловала его в лоб, Леван приложился к ее ручке. Он не терпел подобных церемоний, но не хотел, чтобы Миранда и Лела поняли, что Миндадзе поймали его в капкан.

— Платон! — позвала Тинатин.

— О-о, как можно, Тинатин Георгиевна, я сам явлюсь к нему! — остановил ее Леван.

Потом он обратился к Маринэ:

— Маринэ, я хочу поговорить с вашими родителями.

Девушка нежно улыбнулась. Леван насмешливо посмотрел на нее и взял под руку Тинатин.

Они степенно направились в кабинет Платона. Как только закрылись двери, Леван выпустил руку Тинатин, сел на диван и положил ногу на ногу.

Наступило молчание.

— Слушаю! — сказал Платон и отложил газету в сторону, сделав вид, будто не заметил, что Леван не поздоровался с ним.

— Это я вас слушаю! — сказал Хидашели.

— Было бы лучше, если бы вы вели себя иначе.

— Теперь уже поздно! — горько усмехнулся Леван. — Да, кстати, я прошу руки вашей дочери…

У Платона кровь прилила к лицу, но он смолчал. Он оседлал Хидашели, но пришпорить его, видно, не удастся.

Тинатин растерянно смотрела то на Левана, то на мужа.

— Ваши аплодисменты, очевидно, следует принять как знак согласия? — Леван вел себя недопустимо, но не мог иначе.

Платон тяжело дышал, в висках у него стучало, печень разболелась, и правую руку он прижал к животу.

— Почему вы пришли без родных и друзей?

— Я часто слышал, что у человека может быть только один друг. Оказалось, что у меня нет даже и одного-единственного.

— Распишетесь завтра утром? — спросила Тинатин.

— Конечно, зачем же откладывать удовольствие?

— Платон, а мы к завтрашнему дню успеем подготовиться? — обратилась Тинатин к мужу.

— Успеем. Я уже обо всем позаботился.

— Неплохо было бы этот вопрос согласовать со мной. Надеюсь, в день собственного счастья я могу пользоваться совещательным голосом? Так вот, имейте в виду, я категорически против свадьбы.

— Что это значит, что скажут люди? — воскликнула Тинатин.

— Теперь у меня для свадьбы нет ни желания, ни настроения.

— Боже, у меня так хорошо все было задумано! Вы могли бы взять отпуск и поехать прямо в свадебное путешествие! — вздохнула Тинатин.

— Я не собираюсь брать отпуск, не собираюсь в свадебное путешествие. Для этого у меня нет времени.

— В чем же, в конце концов, дело? — вспыхнула Тинатин.

— С этой женщиной мне трудно разговаривать! — холодно заявил Леван.

— Ты замолчишь или нет? — закричал Платон на жену.

— Не кричи, услышат, — шепотом сказала Тинатин и замолчала.

— Хорошо, не хотите свадьбу, не надо, но отпуск почему не берете?

— Я уже сказал, что для этого у меня нет времени. Вы деловой человек и должны понять: у меня уже готова диссертация, в этом месяце я должен сдать кандидатский минимум, защита состоится не позднее декабря.

— Я очень хочу, чтобы моя дочь жила со мной, — сказал Платон.

— А она сама?

— И она так хочет.

— Так чего же она хочет от меня?

— Прошу вас отнестись к этому серьезно.

— С удовольствием. Ваша дочь будет жить со мной в Рустави.

— Господи, как мое дитя сможет жить в Рустави?! — запричитала Тинатин.

— Если не сможет, скатертью дорога.

— Боже, я умру от горя! — не умолкала Тинатин.

— Что же делать, говорят, дети — цветы, выросшие на могиле родителей.

— Это уже чересчур! — рассвирепела Тинатин.

Леван встал и обратился к Платону:

— Утром вы мне поставили ультиматум, теперь моя очередь. Ваша дочь будет жить со мной в Рустави. Никакой свадьбы и свадебного путешествия не будет. Завтра после загса в моем доме состоится обед. Будут только мои родные и очень близкие знакомые. Вы также, надеюсь, пожалуете. И еще: чтобы в моем доме я никогда не видел тех бездельников и кретинов, которые бесконечно увивались около вашей дочери, включая сюда и самых лучших ее подруг. Завтрашний день я как-нибудь еще потерплю. Что касается чванства Маринэ и усвоенных из заграничных кинофильмов «аристократических манер» — об этом у меня будет особый разговор с нею. Еще одно, и наши переговоры будут закончены: никакого приданого чтобы я не видел. Не хочу ни одной вашей копейки. А сейчас нам пора выйти в гостиную. А то весь Тбилиси заговорит, будто Миндадзе не хочет выдать дочь за Левана Хидашели. Разрешите мне, мадам, называть вас мамашей и предложить вам свою руку…

Леван хорошо знал, как уколоть Тинатин. Слово «мамаша» заставило ее вздрогнуть, но она смолчала, взяла Левана под руку, и они вышли к гостям. На их лицах сияли неестественные улыбки.

Раздались шумные поздравления…

— Что с тобой, ты нездоров? — спросила Левана мать. Ее встревожили его потухшие глаза и желтое лицо.

«Наверно, я отвратительно выгляжу, — подумал Леван, — это никуда не годится, надо встряхнуться, взять себя в руки».

— Ничего со мной не случилось, мамочка. Наоборот, пребываю в прекрасном настроении. — Леван попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло.

— Что с тобой, Леван? Я никогда не видела тебя таким.

— Откуда же ты могла видеть, ведь я еще ни разу не женился.

— Ты что, шутишь или правду говоришь? — Нино недоверчиво посмотрела на сына.

— Я не шучу, завтра расписываюсь.

Услышав об этом, из другой комнаты вышел Варлам. Он остановился у стола, и вопросительно посмотрел на сына.

— Что вы так насторожились, вы недовольны? А ведь каждый день покоя не давали — женись да женись! — засмеялся Леван.

Нино все еще не понимала, шутит сын или говорит правду.

— А почему нам ничего не сказал?

— А о чем я говорю сейчас?

— Поздновато, — упрекнул Варлам.

— А если бы я сказал раньше, что бы от этого изменилось?

— Ничего. Просто было бы приятно. Я бы подумал, что сын относится ко мне с уважением, просит совета, считается с желанием отца.

Варлам как будто обижался на сына, но в его голосе все-таки чувствовалась радость. Он верил, что Леван ни в чем не мог ошибиться. Варлам и сам женился, не спросив разрешения у родных, и не считал это большим преступлением.

Но от глаз матери ничто не ускользнуло. Она поняла, что с Леваном случилось какое-то несчастье. С самого начала ее взволновало его больное лицо, и сейчас беззаботное настроение сына казалось ей фальшивым.

— Кто же она такая? — спросил снова отец.

— Миндадзе Маринэ Платоновна, родившаяся в 1935 году, по образованию филолог, специальность — английский язык. Но я не обещаю, дорогой профессор, что она поразит вас своими знаниями.

Леван засмеялся и бросился на диван. Из кармана его пиджака выпал толстый конверт. Леван с недоумением посмотрел на него, и перед его мысленным взором промелькнуло: цех, Арчил Хараидзе протягивает конверт и говорит: «Не принял. Просил передать, что и так благодарен вам за все…» Не принял Лексо… Леван вытряхнул деньги на стол.

— Здесь денег больше чем нужно. Завтра в полдень мы распишемся. Устройте скромный обед. Мне сейчас не до свадьбы. Когда защищу диссертацию, устроим пир.

Теперь и Варлам понял, что Леван не радуется своей свадьбе. Улыбка его исчезла, и он посмотрел сыну в глаза.

— Кто ее родители?

— Миллионеры. Многие женихи зарились на их богатство.

— Я надеюсь, моего сына не могло прельстить чье-то богатство?

— Вы что, допрос мне устраиваете?

Леван искал повода разозлиться, он больше не мог сдерживаться.

— Ты это называешь допросом? — спокойно продолжал Варлам. — Кажется, я имею право знать, кто будет моей невесткой.

— Об этом не беспокойся. Могу тебя заверить, что она вам понравится. — Леван встал и вышел в свою бывшую комнату.

— Какая разница, понравится мне она или нет. Главное, чтобы тебе она нравилась и чтобы ты ее любил, сынок! — по-прежнему сдержанно сказал Варлам ему вслед.

Нино вздохнула, несколько минут сидела в нерешительности, потом встала и пошла к сыну. Леван одетый лежал на кровати, пристроив ноги на стул. Приходу матери он явно был не рад. Знал, что сейчас последуют вопросы, а у него не было сил объясняться. Он закрыл глаза, притворился, что спит.

— Леван, — ласково начала Нино, но через некоторое время в ее голосе появились дрожь, слезы, — скажи, что произошло, почему ты так внезапно решил жениться?

Леван открыл глаза и посмотрел на мать. Опять постарался улыбнуться.

— Не волнуйся, мама, вот увидишь, Маринэ тебе понравится. Сейчас я очень устал. Хочу заснуть. Вы постарайтесь все приготовить, времени ведь осталось мало.

— Встань, я постелю тебе.

Он встал послушно, как в детстве, и немедленно лег снова, едва мать приготовила постель. Нино погасила свет и вышла к мужу. Леван облегченно вздохнул. Сбросил с себя простыню и уставился в потолок. Наверно, было около часа ночи. Сквозь шторы просвечивали огни фонарей. Во дворе все еще раздавались голоса, и время от времени врывался шум мотора. «Наверно, Ачико снова собрал свой мотороллер», — думал Леван.

Шум постепенно утихал. Уже не гудел мотороллер Ачико. Только из соседнего окна доносились звуки магнитофона. Леван не собирался ночевать у родителей. Он так хотел одиночества! Но все-таки он не уехал в Рустави, чтобы еще больше не взволновать родных; он не сомневался, они поняли, догадались, что не все у него гладко.

Лежал неподвижно. Сон не шел.

— Что со мной происходит? — тихо сказал он.

На потолке красиво вспыхивали блики от уличных фонарей. Временами эти блики тихо раскачивались и мигали. Он закрыл глаза и вдруг почувствовал холод. В комнату ворвался ветер, шел дождь. Леван попытался поднять голову, но уже не мог разобраться, шел дождь во сне или наяву. Он спал.

Уже под утро он почувствовал на лбу чью-то руку. Испуганно открыл глаза — рядом сидела мать, укутанная шалью.

— Почему стонешь, сынок, что с тобой? — Нино плакала.

Леван взял ее руку, поднес ее к губам и нежно поцеловал.

— Все хорошо, мамочка, иди спи спокойно!

Леван повернулся на бок. Широко раскрытыми глазами уставился в стену. Нино нагнулась, поцеловала сына, погладила его по волосам, вздохнула и ушла.

Блики, пляшущие на потолке, побледнели, в окно проскользнуло серое утро.

Натия готовила программу курсового концерта. Дома никого не было — все знали, что заниматься Натия любит в одиночестве. На девушке было ситцевое платье с белым воротничком. Он придавал ее спокойному ясному лицу детское выражение.

Когда у дверей позвонили, Натия недовольно поморщилась. Она никого не ждала, и ей не хотелось отрываться от рояля. Медленно, нехотя она встала, открыла дверь и искренне удивилась — перед ней стояла улыбающаяся Миранда.

— Пожалуйста, входите, — растерянно пригласила Натия.

Миранда поцеловала ее и вошла в комнату.

— Занимаетесь? Кажется, я помешала вам, — сказала гостья, указав глазами на ноты.

— Ничего, — вежливо улыбнулась Натия и, предложив ей стул, сама села на диван.

Толстуха Миранда сильно запыхалась, поднимаясь по лестнице. Она уселась поудобней и сладко засопела. Натия знала, что Миранда — подруга Маринэ, и видеть ее, да еще у себя дома, не доставляло ей особого удовольствия.

А Миранда не знала, как приступить к разговору. Она надеялась, что Натии уже известно о женитьбе Левана, и хотела выяснить причины столь внезапного появления Левана у Миндадзе и неожиданной, молниеносной свадьбы. Миранда и Лела ломали себе головы над всем этим. Внимательно наблюдали за Миндадзе, взвешивали каждое слово Левана, но ничего не выходило, разгадать эту загадку они не могли. Леван Хидашели ловко играл роль счастливого мужа…

— Маринэ вышла замуж! — выпалила Миранда, поняв, что Натия ничего не знает.

— Правда? За кого? — спросила, улыбаясь, Натия.

— За Левана Хидашели!

Миранда смотрела на Натию во все глаза: сейчас, сейчас станет ясно, что произошло.

— За кого?! — переспросила Натия.

— За Левана Хидашели!..

Натия так побледнела, что Миранда вскочила и хотела бежать за водой.

— Этого не может быть! — еле слышно прошептала Натия.

— Позавчера расписались.

Натия сидела оцепенев и не отрываясь смотрела на Миранду. «Какие у нее глаза — вытаращенные, водянистые, — думала Натия. — Она похожа на лягушку…» Миранда не выдержала взгляда Натии и в смущении принялась крутить громадную перламутровую пуговицу на платье.

Натия встала. Подошла к окну. Во дворе кто-то развесил огромный ковер и палкой выбивал из него пыль. На балконе напротив висели атласные одеяла и сияли на солнце кроваво-красным цветом. Кричали дети, кто-то кого-то звал, дребезжали звонки велосипедов.

Натия ничего не слышала. До ее сознания доходили только резкие монотонные удары палки по ковру.

По тому, как дрожала спина Натии, Миранда догадалась, что она беззвучно плачет. Натия, верно, не хотела, чтобы подружка Маринэ заметила ее слезы.

— Вы сюда затем и явились, чтобы сообщить мне эту новость? — вдруг холодно спросила Натия, не поворачиваясь и по-прежнему глядя в окно. — Благодарю за внимание, — прибавила девушка.

Миранда поняла, что ее присутствие нежелательно, и осторожно вышла.

Натия повернулась только тогда, когда услышала стук двери. Медленно подошла к дивану и почти упала. Закрыла глаза, и крики детей, трель велосипедных звонков, гудение машин — все это слилось, превратилось в один гул, в котором отчетливо выделялись монотонные удары палки по ковру. Этот звук постепенно все приближался и усиливался, и Натии представилось, будто кто-то сидит в ее голове и со страшной силой ударяет палкой.

Голова закружилась, Натия чувствовала, будто диван постепенно поднимается к потолку. И вот она уже на потолке, а палка все бьет и бьет. Натию охватил страх, ей показалось, что она падает. Она инстинктивно ухватилась за спинку дивана и открыла глаза.

Безмятежно светилось чистое небо, ветерок листал ноты. Кто-то смеялся на балконе противоположного здания. Кто-то по-прежнему выбивал ковер.

Слезы неудержимо хлынули из глаз Натии.