ГЛАВА 13

Шестэн вернулся в свою келью, оставил там доску для письма, чернила, перо и в спешке вышел. Снаружи воздух был ледяным. Он поплотнее закутался в серую накидку и пересек галереи монастырского дворика. Во внутреннем саду мушмула с черными ветвями и платаны были покрыты инеем. Шестэн приоткрыл губы, и из них вырвалось белое облачко пара. Куда же ушел светловолосый мужчина?

Скриптор снова зашагал и вскоре оказался за монастырскими воротами. Снег засыпал окрестности. Какой-то монах расчищал мощеную дорожку, ведущую ко входу. Человек, которого он искал, сидел поодаль, на камне. Он повернулся спиной к монастырю.

Шестэн заколебался. Не в его правилах было заговаривать с гостями. Кроме того, о том чтобы вмешиваться в решения Отцов, не могло быть и речи. Но даже и не доходя до такой крайности, ему просто очень хотелось поговорить с человеком, которого звали Чан. Времени у Шестэна было совсем немного, после он должен будет вернуться к своим повседневным обязанностям.

Он сошел с дорожки в снег, чтобы присоединиться к сидящему мужчине.

— Оставь меня в покое, — прорычал тот, услышав скрип шагов.

— Мессир, я…

Он не знал, что сказать. Его образование не подготовило его к подобным разговорам. К тому же вся его жизнь проходила в одиночестве, вдали от мира, и потому выпадавшие на его долю встречи были редки и коротки. Он не лечил раненых, и ему редко случалось говорить с иностранцами. Он довольствовался тем, что верой и правдой служил отцам.

— Я… я хотел бы поговорить с вами.

Мужчина обреченно склонил голову.

— Подойди.

Шестэн приблизился к нему и сел в снег. Он дрожал от холода.

— Ты не очень-то тепло одет.

— Я привык.

Чан безрадостно улыбнулся.

— Привык страдать?

— Это даже и страданием назвать нельзя.

Мужчина поправил шаль, укутывавшую его плечи, и потер бедра. На нем были серая шерстяная туника и штаны — одежда, которую носили все больные, попадавшие в монастырь.

Воцарилось молчание.

— Вам не стоит оставаться здесь, — сказал Шестэн, прекрасно понимая, что напоминать об этом бесполезно.

— Ты что, тоже пришел меня выхаживать? — зло спросил Чан.

Скриптор прикусил губу и перевел взгляд на меловые горы. Небо было кристально чистым.

— Чего ты хочешь?

— Я подумал… Я вас не знаю и, конечно, не могу вас судить, но… такой человек, как вы, не имеет права отказываться от жизни.

— Да ну? — сказал тот.

— Вам довелось много путешествовать, повидать столько вещей. Миропоток нуждается в вас. Миропотоку нужны все.

— А ты думаешь, мне нужен Миропоток?

— Даже если он вам не нужен, это не мешает вам продолжать. Вот я, например, далек от всего мирского, но я исполняю свой долг…

— Ты счастлив?

Шестэн ответил не сразу. Задавал ли он сам себе когда-нибудь этот вопрос? Да, он был счастлив. Покой, которых он вкушал в этом святилище, разговоры с птицами, уверенность в том, что он кому-то нужен…

— Да, думаю, что да.

— А я нет. Вопрос исчерпан.

— Возможно, потому, что вы не знаете счастливых людей. Вы никогда никого не сделали счастливым.

— Замолчи, ладно?

— Прошу прощения.

— Не преувеличивай! — раздраженно выдохнул Чан.

Шестэн встал и медленно вернулся в монастырь. Зачем он нарушил одиночество другого человека?

Чан быстро поправлялся. Несмотря на ранения, его тело выказывало необыкновенную сопротивляемость и способность к восстановлению. Юные монахи, ухаживавшие за ним, жаловались не на это: этот раненый, столь легко впадавший в гнев, никак не облегчал их забот. Они не позволяли себе осуждать его, но их уход был нужен другим, менее жизнеспособным пациентам.

Самого Черного Лучника не слишком заботило его состояние. Его раны не мешали ему ходить и пользоваться руками, и это было для него главным. Он искренне спрашивал сам себя, созерцая целыми днями горные вершины Каладрии, что он должен делать. Инстинкт наемного солдата брал верх: но для начала ему хотелось остаться здесь еще немного, чтобы восстановить силы. А после…

Чан признал с болью в сердце, что умирать слишком поздно. Эти чертовы каладрийцы вытянули его из тупика. Теперь ему оставалось лишь выздоравливать. Если он захочет покончить счеты с жизнью, нужно будет это организовать. И решить. И действовать.

«Все усложняется», — цинично подумал он.

Он бы хотел погибнуть при крушении Тараска. Было бы так легко утонуть вместе со всеми остальными. Теперь же он был один, наедине со своим горем и сожалениями. Он должен был выбирать.

Шестэн время от времени приходил его навещать. Они почти не разговаривали. Но они привыкли к присутствию друг друга. Чан внутренне признал, что, если бы он познакомился с Шестэном много лет назад, он бы взял его под свое покровительство и сделал бы из него наемного воина.

Он не воспринимал скриптора как ровесника. Шестэну уже было за тридцать, и тем не менее Черному Лучнику он казался мальчиком, который еще не успел пожить.

А чего стоила эта жизнь, которой Чан, казалось, так гордился?

Его не покидало странное чувство: однажды у него уже возникало ощущение, что все кончено, но тогда в его трактире появилась Шенда, он пошел за ней, и действие вернуло его к жизни. Ему даже удалось восстановить дееспособность руки.

Сейчас он был почти здоров, не имел никаких физических изъянов, находился в полном расцвете сил, но его покинуло всякое желание жить и действовать. После смерти Шенды, после того, что она от него потребовала, Чан утратил боевой дух. У него больше не было ни друга, ни цели, он даже не искал искупления вины.

Он видел, как в монастырь стекались раненые. Слышал крики изувеченных воинов и предсмертные стоны умирающих. Ужасные рассказы солдат не вызывали у него ничего, кроме равнодушия.

— Я больше не человек, — сказал он Шестэну, когда тот снова заговорил с ним в монастырском дворе. — И мне это безразлично.

Так было до того дня, когда он склонился над телом Шестэна.

Чан бродил по коридорам, соединяющим кельи служителей. При тусклом свете свечей в настенных канделябрах он заметил лежащее на полу тело. Только присев на корточки, Чан узнал серую накидку и спокойное лицо скриптора. Чан безропотно принял смерть.

Чан зачарованно глядел на лужу крови, медленно растекавшуюся по холодным плитам.

— Птицы больше не будут тебе петь, — прошептал Черный Лучник.

Затем он, оглядевшись, поднялся, приняв боевую стойку с уверенностью, которую он уже, казалось, утратил навсегда. Если Чан забыл, кем он был раньше, об этом помнило его тело. В его голове пульсировал один вопрос: почему он? почему? почему? Смерть Шестэна явно была насильственной.

Чан стал продвигаться вперед, держась около стены. Он как можно тише спустился по лестнице. Бросил взгляд в дортуар, там все было спокойно. Монахи мирно занимались своими делами. Чан решил не поднимать тревоги. Черный туман застилал его глаза.

Кто бы ни был убийцей Шестэна, Чану хотелось сомкнуть пальцы на его горле, он желал услышать его предсмертный хрип, порадоваться его ужасу, услышать последнюю мольбу, и прикончить его.

Чан проскользнул в прихожую, вышел на лестничную площадку и ринулся к комнатам отцов настоятелей. Он пробежал по мраморным ступеням, отодвинул тяжелые занавеси, защищавшие этаж от сквозняков, и очутился в длинном коридоре. С потолка свисали светящиеся шары. Окна были зарешечены. Из стен выступали насесты Каладров.

Высокая дверь была приоткрыта. Оттуда в коридор проникал теплый свет. Он освещал разрубленную голову стража, сидевшего на полу, прислонившись к двери. Тот был мертв.

Чан тихо скользнул в приоткрытую дверь.

Внутри разговаривали отцы настоятели, сидя в огромных кованых креслах. Их Каладры находились на металлических подставках, отлитых в форме руки, обращенной ладонью кверху. Их хвосты соединялись со ртами старцев. Последние негромко переговаривались посредством птиц. Зал освещал лишь огонь, горевший в резном мраморном камине.

Чан замер у входа, пытаясь отыскать следы вторжения. Убийца только что проник в комнату и, очевидно, прятался в одном из темных углов. Он выжидал момента для удара. Он пришел убить отцов настоятелей.

Убийца из Харонии.

Каладры должны были почувствовать его.

Чан старался не дышать. Он колебался. Следует ли предупредить отцов настоятелей? Но тогда убийца, скорее всего, сбежит и он не сможет отомстить ему.

Заметив неосвещенный угол около комода, Чан прошмыгнул туда. Оттуда было видно лишь две трети зала, но зато его самого было труднее заметить.

В этот момент, подняв голову, он увидел тень, скользившую по потолку. Сначала он попытался понять, кто ее отбрасывает, но должен был признать, что в комнате никто не двигался.

Тень была тонкая, изгибающаяся. То не была тень человеческого существа. Она имела, скорее, форму змеи, скользившей с характерной пластикой рептилии.

Чан автоматически потянулся за луком и стрелой. Разочарование было жестоким — при нем не было любимого оружия. Он заметил стоявшую около камина кочергу, но она была слишком далеко.

Призрачная рептилия все приближалась, она обвила тяжелую люстру, висевшую над кругом отцов настоятелей, и свободно повисла.

Чан приподнялся и осмотрел поверхность комода. Там лежал письменный прибор с баночками чернил и двумя перьями. «Возможно, доска Шестэна», — с яростью подумал Лучник. Затем его глаза пронзил ледяной свет, и он протянул руку, чтобы схватить перо…

Он не заметил, как змея начала мутировать. Узкая тень выросла и приобрела человеческие очертания. Она изрыгнула из себя убийцу, прямо в центре круга отцов настоятелей. Внушительных размеров воин с бледным телом, замурованным в блеклую униформу. Глазницы были пусты.

Выхватив длинный кинжал, он кинулся на испуганных старцев.

Чан метнул перо. Его рука описала совершенную дугу. Перо просвистело в воздухе с необыкновенной скоростью и точностью и впилось в запястье убийцы.

Он остановился скорее от удивления, чем от боли. Чан выскочил из укрытия и со всей силой обрушился на самозванца. Они оба приземлились в камине. Черный Лучник, корчась от боли, заметил, что кочерга упала в огонь. Убийца яростно отбивался. Его одежда пылала. Чан удерживал его одной рукой ценой невероятных мучений. Ему казалось, что его рука вот-вот оторвется. Кочергу удалось схватить, лишь погрузив другую руку в огонь. Отвратительный запах горелого мяса ударил ему в нос.

Убийца полоснул его кинжалом по щеке, груди и плечу. Наконец он добрался до руки, удерживавшей его в огне. Лезвие пронзило бицепс, вырвав у Чана слезы боли.

Черный Лучник покрепче ухватил кочергу и резким движением вдавил ее в лоб убийцы, который тотчас перестал сопротивляться.

Чан вырвался из камина и повалился на пол. Он ревел, держась за запястье обожженной руки. Из другой руки хлестала кровь.

Старцы подхватили его и оттащили подальше от камина. Каладры в суматохе летали по залу, сталкиваясь между собой и теряя сверкающие перья. Они устроили настоящую какофонию, полностью отражавшую панику их хозяев.

Затем они, казалось, пришли к согласию, и старцы заняли свои места в креслах, оставив стонущего Чана в центре круга. Каладры опустились на тело Черного Лучника, придавив его к земле своим весом. Чан замер, сосредоточившись на своей боли.

Хранители затянули песню. Они воспользовались волшебством сиринкс.

Это решение им далось нелегко, ибо отцы настоятели знали, что это их существенно ослабит. Поначалу они останутся немыми в течение многих дней, пока птицы не восстановят свои силы. К тому же ритуал мог убить некоторых старцев, отдавших Чану чересчур много сил.

Голоса Хранителей вибрировали в унисон звенящей хрустальной жалобе, которая вскоре превратилась в сверхъестественно высокие звуки. У служителей, которые, заслышав шум, вошли в зал, лопнули барабанные перепонки, и они без сознания рухнули на пол.

Старцы принесли огромную жертву, но она не была напрасной. Следовало спасти Чана, чтобы доверить ему последнюю миссию монастыря.

Черный Лучник почувствовал, что находится в ментальном пространстве, где не осталось ни одного ориентира. Впервые за долгое время он ощущал полное спокойствие. Его тело окунулось в синюю воду и тихо покачивалось на ней.

Тем временем его кожа и мускулы зарастали, словно сшитые невидимой рукой. Его обожженная рука приобрела естественный цвет.

К тому моменту, когда Каладры вернулись на свои насесты и Чан смог подняться, два старца бездыханно лежали в своих креслах, из их приоткрытых ртов стекали струйки слюны. Другие молча рыдали, держась за головы костлявыми руками.

Черный Лучник в остолбенении смотрел на свои возрожденные руки и шепотом поблагодарил собрание отцов настоятелей.

Затем он приблизился к камину и вытащил оттуда почерневший труп убийцы.

— Я узнаю его, — сказал он. — Это один из тех, что прибыли с караваном раненых. Он с Берега Аспидов, его, кажется, зовут Картан. Похоже, он был адмиралом.

Он выпрямился и увидел, как монахи уносят лежавших без чувств служителей. Старцы смотрели на него проницательными светлыми молодыми глазами, нисколько не подходившими их возрасту. Глава каладрийцев с суровым, почти обвиняющим выражением лица словно ввинчивал в него свои топазовые зрачки.

— Я сделал это не ради вас, — бросил Черный Лучник. — Этот подонок, один из ветеранов, что вы лечите… убил Шестэна. Ваша щедрость вознаграждена! Человек гнил, разве вы этого еще не поняли?

В зал вошел скриптор, немного моложе Шестэна, и сел у ног старцев, чтобы переводить их слова. На его щеках еще не высохли слезы. Шестэн был его другом.

Он окунул перо в чернила, старец, словно только и ждавший этого знака, принялся записывать слова Хранителя на бумаге, одновременно переводя их вслух.

— Я не могу долго говорить. Мои братья… немы.

— Говорить-то особо нечего, — прервал его Чан. — Харония начала проникать в Каладрию. Ваши дни сочтены. И… я благодарю вас за то, что вы меня вылечили.

— Ты, Чан… выслушай то, что я должен сказать. Мы должны были научить… Януэля…

— Я знаю. Вы ожидали Сына Волны, а получили наемника-инвалида. Очень жаль, но это так. Из меня толку не выйдет. Харония победила.

Старец поднял руку.

— Тайна… В течение многих лет мы поддерживали связь с… Грезелем.

— С кем?

— С фениксийцем, который… привел Януэля в Алую Башню. Его отец.

— М-м-м… — с сомнением промычал Чан.

— На самом деле, — с видимым усилием продолжал Хранитель устами старца, — это король.

— Король? Какой король?

— Король Харонии.

— Что?

Старец подал знак скриптору, и тот протянул Чану книгу в переплете из перьев Каладра.

— Прочитайте эти хроники, мессир, — сказал юноша. — У отца настоятеля больше нет сил говорить…

Черный Лучник схватил книгу и нервно принялся ее листать.

— Закладка… — уточнил скриптор, видя, как Чан терзает ценнейший манускрипт.

Чан открыл нужную страницу и прочитал рассказ о разговорах, которые велись между душой короля Харонии и каладрийскими отцами настоятелями.

— И у вас больше нет вестей, с тех пор… как он предупредил вас о том, что по следу Януэля идут его бывшие наставники? — удивленно раскрыв глаза, спросил он.

Старец кивнул.

— Итак?

— У нас есть лишь одно решение, — проговорил Хранитель старца, прочистив горло. — Радикальное… Убить его.

— Убить короля?

— Чан… убейте короля ради нас.

Черный Лучник расхохотался так громко, что задрожали перья Каладров.

Час спустя он был в саду, разбитом внутри монастырского дворика. Луна освещала это место незамутненно-белым светом. Ночь была синяя, цвета Волны, такого же синего цвета, что убаюкивал Чана во время волшебства сиринкс.

Черный Лучник вновь принял свой легендарный облик, словно украв у ночи ее одеяние. Черное трико облегало его тело, а ноги в черных сапогах с отворотами утопали в свежем снегу.

А главное, в руке он держал лук, помеченный зарубками. Там, куда отправлялся Чан, они отмерят его последние мгновения.

Напротив него, в центре сада, тихо журчал фонтан.

Во двор вошел человек, лицо которого было скрыто под капюшоном. На фоне его серой накидки отчетливо виднелась заостренная бородка. Руки в широких рукавах были скрещены на животе. Именно его ждал Чан по указанию старца.

Наконец человек поднял голову, чтобы внимательно оглядеть воина. Чан с удивлением заметил, как незряче блеснули из-под капюшона его глаза. Этот мужчина был слеп. Его взгляд был бел как снег.

— Так, значит, это ты должен исполнить последний приговор? — прокаркал слепой.

— Да вроде как, — проговорил Чан, проведя рукой по коротко стриженным волосам.

— Это ты положишь конец моему служению?

— То есть?

— Вот уже много веков мне поручена лишь одна миссия, и мне еще никогда не удавалось ее выполнить. Я должен был сотворить Голубое Оружие, которое убьет короля Харонии, и подарить его воину, которого выберут Волны.

— Но Волны выбрали не меня! — прогремел Чан.

Бородач едко рассмеялся.

— А ты забавный… Я был в семь раз старше тебя, когда Каладры Вершин доверили мне эту задачу.

— Каладры Вершин? — повторил Черный Лучник.

— Те, что живут вдали от Миропотока, на вершинах, — ответил слепой, указывая на горы.

Чан посмотрел на его поднятую руку и чуть не задрожал. Абсолютно белая рука была покрыта перьями. Пальцы заканчивались когтями.

— Ты видишь эти деревья? Это я их посадил и ухаживал за ними с наступлением темноты, вот уже много лет. Терпеливо, ночь за ночью, я обрезал их, говорил с ними… Я научил их открывать свои ветви, чтобы принимать Каладров.

Чан замолчал, зачарованно глядя на слепца.

— Что ты хочешь? — спросил тот.

— Стрелу! — гордо заявил Чан. — Меня зовут Черным Лучником.

— Стрелу… М-м-м… Дай мне подумать.

Человек с руками Каладра направился к мушмуле, погладил ее ствол, затем перешел к другому дереву, чтобы осмотреть его ветви.

— Мда, — подтвердил он. — Этот даст отличную стрелу.

С бесконечной нежностью он отломил крошечную веточку мушмулы и провел по ней пальцами. Ветка выгнулась от его ласки и идеально выпрямилась.

— Она тебе нравится? — прокаркал слепец.

— Она… совершенна, — признал Чан.

— Хорошо, хорошо… Теперь приготовься.

Мужчина приблизился к фонтану и установил ветку строго вертикально на верхушке струи. Когда он отвел руку, ветка не покачнулась, сохраняя равновесие.

Слепец отломил у себя один коготь и положил его на кончик ветки. Дерево и наконечник тут же слились воедино в голубой вспышке. Получилась стрела цвета летнего неба…

— Возьми ее. Она твоя.

Чан прошел по скрипучему снегу и аккуратно взял стрелу.

— Помни, что у тебя только одна стрела.

Ветер просвистел по снегу и заставил мушмулу согнуться. Деревья скукожились и умерли.

На поверхности фонтана родилась Волна и брызнула в воздух. Струя воды была абсолютно прямой. Тем не менее Чану показалось, что он видит сумрачные ворота, которые струя лишь замыкает.

— Пройди через эту дверь, чтобы достичь крепости короля. Быстрее!

— Но… нужно умереть, чтобы войти в Харонию.

— Вода утопит тебя, Черный Лучник, — сказал слепец. — Но твоя душа останется пленницей фонтана. И пока в нем не иссякнет вода, твоя душа останется жива. Когда ты исполнишь свою миссию, если фонтан все еще будет существовать, ты проснешься в этом саду, и Волна вернет тебе твою душу.

Чан сжал губы и глубоко вдохнул. Он ступил на бортик фонтана и вошел в светящуюся дверь.

— Шенда, где бы ты ни была…