"Смертный грех" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

8

Королю Кристиану приходилось туго.

Он беспомощно лежал в своей роскошной походной кровати с пологом и прочей мишурой, выглядевшей довольно нелепо на фоне суровой походной жизни.

— Я должен встать! — нетерпеливо произнес он. — Встать и разбить в пух и прах Тилли!

— Через неделю, Ваше Величество, — сказал ему его личный врач, — Ваше Величество еще не достаточно окрепли.

— Это ты так говоришь! Сегодня же встану!

Врач настаивал на своем.

— Я могу позвать полевого лекаря, так что Ваше Величество сможет проконсультироваться у него.

— Полевого лекаря? От этих мясников я предпочитаю держаться подальше.

— Это очень толковый лекарь. Молодой норвежский парень. Ученый. Я сам разговаривал с ним, он знает поразительно много.

— Норвежский? Хм, — сказал король Кристиан, который всегда относился тепло к своей второй стране. — Там жил наш самый лучший врач. К сожалению, он уже умер. Его звали Тенгель.

— Это его внук, Ваше Величество.

Король вскочил так быстро, что почувствовал в голове режущую боль.

— Ой-ой-ой, ах!.. Он снова лег. — Позовите его! Быстрее! Я хочу видеть этого парня.

Его Величество удовлетворенно проворчал еще что-то. Внук господина Тенгеля. Прекрасно!

Вскоре Тарье явился из полевого госпиталя в королевский дом в Нинбурге.

Врач представил королю молодого человека.

— Тарье Линд из рода Людей Льда? — сказал король. — Я не имел счастья встречаться с Вашим дедом, или, скажем так, я был всегда настолько здоров, что не имел нужды встречаться с ним. Кстати, я знаю его внучку. Она служит придворной дамой у моей дорогой супруги.

— Очевидно, это Сесилия, — улыбнулся Тарье. — Моя кузина. Она всегда тепло отзывалась о Вашем Величестве.

И оба поняли, что под этим подразумевалось: но не о Кирстен Мунк.

Тарье показал, на что он способен: вот это был осмотр! Ни один дюйм бесценного королевского тела не остался без внимания.

— Печень не в порядке, — сказал Тарье.

— Неужели? — спросил король. — И это серьезно?

— Не очень. Но она увеличена.

— И что же теперь делать?

— Осложнения возникли по причине обильных возлияний, Ваше Величество, — дипломатично ответил Тарье.

— Хм… — проворчал Кристиан. — Значит, с печенью у меня неважно.

Молодой норвежец обнаружил еще пару небольших изъянов.

— Но вообще-то я должен сказать, что у Вашего Величества на редкость крепкое здоровье, учитывая возраст и нагрузку. Можно только радоваться такой физической крепости.

Это было приятно слышать пятидесятилетнему монарху.

— Но… — строго добавил Тарье. — Ваш личный врач совершенно прав: Вашему Величеству нужен покой по крайней мере еще неделю.

— Но ведь Тилли стягивает свои войска! А за спиной у них армия Валленштайна. Одному Богу известно, что они надумали.

— Это не важно. Здоровье Вашего Величества прежде всего. Повреждение головы может дать осложнение, если вовремя не вылечиться.

Король неохотно подчинился.

В середине августа он был уже здоров. Он тут же провел военный совет, как всегда, энергично и безрассудно.

И тут же стал готовиться к наступлению.

Битва при Нинбурге не вошла в историю в силу своей незначительности. Она продолжалась целый месяц, так и не приведя к прямому столкновению. Были лишь локальные стычки, то здесь, то там.

В конце концов Тилли вынужден был отступить, а король Кристиан, преисполненный отваги и мужества, преследовал католическую армию.

В битве при Нинбурге «меченый» потомок Людей Льда впервые убил человека. Это произошло на одном из холмов, недалеко от города — и он с почтительным страхом смотрел на свой окровавленный меч. Убитый наемник лежал у его ног.

Он с восхищением смотрел на кровь. Его глаза засияли и засверкали, он тихо рассмеялся.

— Я бессмертен и непобедим! — прошептал он. — Я в самом деле один из них!

Весь горя от возбуждения, он спустился в долину в поисках католиков.

И к вечеру он убил уже пятерых — в основном, нападая сзади, — и с каждым разом желтоватый отсвет в его глазах становился все ярче и ярче.

Он питал презрение к мушкету. Окровавленный клинок — вот что ему нравилось.

Злой дух Людей Льда наконец-то овладел «меченым» среди внуков Тенгеля.

В тот вечер Йеспер провожал раненного в руку юношу в большой и грязный сарай, именуемый полевым госпиталем.

— Господи, вот это встреча! — воскликнул Йеспер. — Ведь это же Тарье! Что ты здесь делаешь?

Тарье тоже был удивлен.

— Неужто это тот самый конюхов сын? Вот это да! Их обоюдная радость была велика, но она стала еще больше, когда Йеспер рассказал об обоих братьях. Они долго сидели с Тарье и болтали о том, что всем четверым хочется домой, но потом Тарье позвали к раненым.

Трое земляков чувствовали спокойную радость при мысли об этой встрече. Четвертый чувствовал лишь раздражение: подспудное, не сулившее ничего хорошего, раздражение.

После того, как армия Тилли отступила, с юга к Нинбургу подошло новое подкрепление. Подкрепление пришло неожиданно, среди ночи, и вся армия Кристиана была поднята по сигналу трубы.

Тарье пробыл в госпитале уже двенадцать часов и как раз собирался лечь спать. Но ему пришлось забыть про сон. Он дал распоряжение своим помощникам быть в боевой готовности.

Сев на коня, Тронд дал жесткую команду своему маленькому подразделению. Он хорошо знал, что нужно делать.

Йеспер в замешательстве ходил туда-сюда, ища свои чулки, пока Бранд не остановил его и не протянул их ему: все это время чулки валялись у него под носом. Оба поспешили в свое подразделение, сердце у Бранда стучало.

У Александра Паладина не было даже времени надеть шлем и кольчугу. Он скакал на коне впереди своего полка. Черные волосы и плащ развевались на ветру. Следом скакали всадники, без промедления выполняя все его команды.

У представителей рода Людей Льда бывали свои судьбоносные ночи… Как та ночь, когда юная Силье нашла Дага и Суль и встретила Тенгеля и Хемминга-Убийцу фогда. Или та ночь, когда место обитания в долине Людей Льда было сожжено дотла, а все жители были убиты. Или ночь, когда появился на свет отвратительный Колгрим, за что его бедная мать поплатилась жизнью…

Эта ночь была такая же, как та, когда решалась судьба Людей Льда.

Всю ночь продолжалась битва. И Александр Паладин немедленно поплатился за то, что не надел кольчугу. Вместе с небольшой группой он вступил в схватку с католиками. Его люди были уже близки к победе, когда грянул мушкетный выстрел — и он упал навзничь, чувствуя в спине жгучую боль. Двое солдат унесли его с поля боя.

Битва продолжалась, разгораясь то здесь, то там. Звуки тяжелой канонады смешивались с грохотом выстрелов и предсмертными криками.

Но Александр больше ничего уже не слышал.

Очнувшись, он увидел вокруг себя зажженные свечи.

«Я умер, — подумал он, — меня уже хоронят…»

Но потом он понял, что находится в госпитале, и снова закрыл глаза. Он чувствовал неодолимую слабость и усталость.

Кто-то заговорил с ним спокойным голосом — о пуле в позвоночнике.

«Сесилия…» — подумал он. Но это был мужской голос.

Он не чувствовал ни боли, ни страха. Этот глубокий голос успокаивал и утешал его.

«Сесилия…» — снова подумал он.

И провалился в бездну.

Йеспер и Бранд сражались с противником. Они разошлись в разные стороны, и Йеспер почувствовал беспокойство. Он совершенно не умел драться и не хотел никого убивать. И при первом же удобном случае улизнул в лесок.

Там его, по крайней мере, никто не видел.

Ночь была такой светлой, что казалась сумерками. Все виделось, как в тумане.

А в это время Тронд шел в наступление. Он давал своим подчиненным толковые команды, которые те тут же выполняли, уже сполна оценив его солдатские качества.

Бранд сражался один, с мечом в руках, стиснутый со всех сторон противником.

Тарье смертельно устал. Последняя операция, связанная с повреждением позвоночника, была тяжелой. Серые полосы на горизонте уже начали светлеть, когда он вышел, наконец, из просторного сарая и направился в лесок, чтобы немного придти в себя. Не зная точно, близок ли фронт, он взобрался на небольшой холм, лег возле огромного валуна и заснул. Ему необходимо было отдохнуть от пациентов.

Ему даже не приходило в голову, что его хорошо видно из леса, с другой стороны холма. И он спрятался за валуном только для того, чтобы его опять не позвали к раненым.

Внезапно он проснулся. Кто-то — или, вернее, что-то — ползло на холм.

Сначала он удивился, потом испугался, уставившись на то жуткое, что ползло к нему.

Ему казалось, что это какое-то потустороннее чудовище или… какое-то фантастическое существо, ужасающее творение войны: Трупоед! Черное, огромное, с медленными, кровожадными, тяжеловесными движениями конечностей, словно они были приклеены к земле и с трудом отдирались от нее. Плечи, черные и широкие, горбились над головой, почти целиком закрывая ее.

Тарье лежал, не смея пошевелиться.

«Я ведь еще живой, — хотелось крикнуть ему, — я не труп, убирайся отсюда!»

Но он не издал ни звука.

«Нет, мне все это чудится, — думал он, — это просто кошмар, сейчас я проснусь».

Он представил себе, каким должно быть лицо этого чудовища, ползущего к нему, лицо Трупоеда — ему рассказывали об этом: длинные, острые зубы, разинутая пасть, полуразложившееся лицо. «Нет, это просто страшный сон, проснись, Тарье, очнись от этого кошмара!»

Чудовище заползло наверх. Оно навалилось на него, придавило всем своим весом, стиснуло — и Тарье увидел в темноте пару горящих, словно у кошки, глаз, смотрящих прямо ему в лицо…

— Нет! — в страхе воскликнул он. — Нет! Ты, что, с ума сошел? Ведь это же я, Тарье, твой брат! Что с тобой, что ты делаешь?

— Да, — прошептало отвратительное существо и сорвало с себя черный чепрак, снятый им с мертвой лошади, закрывавший его лицо. Не страшное лицо Трупоеда, а совершенно обычное лицо — но для Тарье это и было страшнее всего.

— Да, — снова прошептало мерзкое существо. — Да, ты Тарье, похитивший все, что принадлежит мне! Почему Тенгель не сказал, что это должно принадлежать мне? Он ведь знал, что это так!

— Господи, если это шутка…

Но Тарье понимал, что это не шутка. Эти глаза могли принадлежать лишь одному из злых Людей Льда. Он почувствовал боль в сердце, тоску и ужас.

— Где ты прячешь все это, Тарье? Говори быстрее! Где ты прячешь колдовские снадобья? Где? В сарае?

— Я никогда тебе об этом не скажу, ты прекрасно знаешь. Ты не будешь владеть ими. Дед…

Глаза были ярко желтыми.

— Говори!

Две безжалостные руки схватили его за горло, Тарье сопротивлялся из последних сил, ему удалось на миг освободиться. Но это страшное существо — его собственный брат, — снова набросилось на него.

— Где? — шептал голос. — Где мандрагора? Отдай мне ее! Отдай мне все это! Это мое, мое!

В этот момент прямо над его ухом прогремел мушкетный выстрел. Чудовище дернулось и замерло, лежа на нем.

Весь дрожа, Тарье высвободился из-под него и встал, едва держась на ногах.

— Это я выстрелил, — сказал Йеспер, глядя на него испуганными, как у ребенка, глазами из-под длинных, белесых ресниц. — Это я выстрелил из мушкета!

— Благодарю, — выдавил из себя Тарье и беспомощно зарыдал над своим мертвым братом.

— Я выстрелил, — повторил Йеспер, широко раскрыв глаза. — Я думал, что какой-то католик хочет убить Тарье и застрелил его. Моего друга!

Он тоже заплакал.

Тарье взял себя в руки и сказал:

— Ты правильно поступил, Йеспер, не думай больше об этом! Ты спасал меня, но ты спас и его от страшной жизни изгоя, лишенной покоя и преисполненной злобы.

Йеспер рыдал.

— У него были такие жуткие глаза, Тарье. Как мне хочется домой.

Кто-то бежал к ним, но они не были готовы к обороне.

Это был третий брат.

— В чем дело? — сказал он. — Я услышал…

Он с ужасом посмотрел на мертвеца.

— Господи, да ведь это же Тронд! Но почему у него такое лицо?

В предрассветных сумерках остекленевшие глаза отливали желтым блеском.

— Он был «меченым», Бранд. Дед знал, что среди нас есть такой. Сесилия как-то говорила мне об этом. Она слышала, как бабушка бормотала…

Забыв про осторожность, Бранд громко произнес:

— Да, ведь и в нашем поколении должен же быть хотя бы один такой…

Тарье добавил многозначительно:

— А в нашем роду всегда было заведено так, что «меченые», злые, получали в наследство колдовские зелья. Но дедушка внес изменение в эту традицию, он хотел, чтобы зелья использовались в добрых целях. Поэтому он запретил мне передавать что-либо Колгриму. Поэтому я ничего не говорил о них нашему бедному умершему брату.

Слезы опять побежали у него из глаз — и он ничего не мог с этим поделать.

— Он набросился на Тарье, — сквозь плач произнес Йеспер, все еще будучи в шоке из-за совершенного им поступка. — Он был как безумный…

Бранд воскликнул в отчаянии:

— Но почему это произошло? Почему он стал таким?

— Война. Убийства. Кровь, — печально произнес Тарье. — Все это высвобождает злые силы. А Тронд всегда хотел воевать, насколько я помню. Уже тогда в нем что-то было.

Он подошел и закрыл глаза брата. Как только желтый блеск исчез, на лице умершего появилось умиротворенное выражение.

Появилось двое офицеров.

— Что здесь происходит? Наш бесстрашный молодой воин мертв? Всего два часа назад он проявлял такую удивительную храбрость, что Крузе решил повысить его в чине. На моих глазах он убил шестерых католических дьяволов. Как жаль, что он погиб!

— Но он будет похоронен с честью, — сказал другой. — Как герой Нинбурга!

Все трое норвежцев молчали. Потом Тарье тихо сказал:

— Он был нашим братом.

Офицеры выразили им сочувствие. Один из них повернулся к Йесперу.

— Но этот молодой бездельник позорит нашу армию. Он просто-напросто дезертировал с поля боя!

— Нет, капитан, — тут же возразил Бранд. — Это была его первая битва, и ему стало дурно: он действительно наложил в штаны!

Офицеры усмехнулись. Йеспер же неуверенно улыбнулся, радуясь, что спасен.

Тело Тронда унесли, и Тарье вернулся в свой темный, жуткий, огромный сарай с провалившейся крышей.

«Чем больше ты уничтожишь жизней, тем больше тебя уважают, — устало думал он. — Того же, кто не причиняет никому вреда, все обходят стороной и презирают».

Бранд и Йеспер возвращались в свое подразделение, молчаливые и подавленные. Они были настолько потрясены случившимся, что шли, не разбирая дороги. И внезапно они снова оказались в зоне боевых действий.

Шальная пуля попала Йесперу в ногу.

Он закричал от боли и страха.

— Я умираю, — вопил он, катаясь по земле. — Умираю! Мамочка! Мама, я хочу домой!

— Тише ты, пошли, опирайся на меня и помалкивай, — шептал ему Бранд. — Нам нужно уйти отсюда. Пошли к Тарье!

— Мама! Папа, папочка! — рыдал Йеспер. — Я не хочу здесь больше оставаться! Здесь все так отвратительно! Я не хочу, чтобы люди злились друг на друга!

Так просто сказать то, на что государственные мужи тратят столько высокопарных слов.

Александр Паладин снова очнулся. Все плыло перед его глазами. Боли он не чувствовал.

Был день. Он слышал вокруг себя стоны, понимая, что все еще находится в госпитале.

Долго ли он лежит так? Ему казалось, что прошла целая вечность.

В полевых госпиталях он бывал и раньше. Он чувствовал характерный запах запекшейся крови. Но, насколько он мог заметить, здесь было на редкость чисто. Нет свалок отрезанных частей тела, как это обычно случается. Запах костра, на котором сжигали все эти трагические останки, доходил до него.

Как же тяжелы веки, какая слабость в руках! Ног он вообще не чувствовал.

У Александра осталось смутное воспоминание о лице, склонившемся над ним, лице приветливом, черты которого казались ему знакомыми. Или, вернее, они напоминали ему другое лицо.

Мягкий голос что-то говорил ему, но он не в силах был откликнуться.

Он снова слышал этот голос, но уже в другом конце сарая, так что он напоминал издали слабое бормотанье.

Александр снова почувствовал, что теряет сознание.

Кто-то крикнул совсем рядом:

— Тарье! Тарье, подойди сюда! Я умираю, это точно! И мягкий голос ответил на языке, который был ему понятен лишь частично:

— Спокойно, Йеспер, с тобой все в порядке.

Тарье?

Внезапно Александр пришел в себя.

Такое необычное имя…

Двоюродный брат Сесилии, медик?

Конечно! Он узнал норвежский акцент Сесилии.

Это ее глаза и ее черты видел он!

Он сделал попытку что-то сказать.

Заметив это, Тарье тут же подошел к нему.

— Вот Вы и пришли в себя. Все в порядке.

Александру сразу понравился этот юноша. Такое симпатичное лицо увидишь не часто. Взгляд его имел гипнотическую силу, улыбка была приветливой и добродушной.

— Ты, должно быть, двоюродный брат Сесилии, Тарье… — произнес он дрожащим голосом.

Врач удивленно посмотрел на него.

— Да. Вы ее знаете?

— Это моя жена, — попытался улыбнуться Александр.

— Разве Сесилия замужем? Я об этом не знал. Я встречался с ней на Рождество, и тогда…

— Мы поженились в феврале. Меня зовут Александр Паладин.

— Но…

Тарье не мог скрыть своей растерянности. Александр горько улыбнулся.

— Я знаю, что она рассказывала обо мне. Это ведь ты раскрыл ей глаза на мою… слабость, не так ли?

Юноша кивнул.

— Я ничего не понимаю… — неуверенно произнес он.

— Это был вынужденный брак. Мне грозила виселица, а она ждала ребенка. Мы спасли друг друга.

Ему нужно было рассказать об этом Тарье, ведь он знал их историю с самого начала.

— Сесилия ждала ребенка? Ничего не понимаю…

— Да. Но, прошу тебя, никогда никому не говори, что это был не мой ребенок! Люди не должны об этом знать. Никто.

— Нет, конечно же.

Тарье задумался.

— Ага… — произнес он наконец.

— Что?

— Нет, я только прикидывал… У нас есть один друг, на Рождество он был просто помешан на Сесилии. Кстати, он очень похож на тебя. И она была очень несчастна из-за тебя.

— Священник?

Тарье кивнул.

— Так оно и было, — сказал Александр. — Сесилия недавно потеряла ребенка. Я только что получил из дома письмо.

— Бедная Сесилия, — тихо произнес Тарье.

— Да, мне тоже очень жаль. Это несчастье для нее — и для меня. Я готов был считать ребенка своим.

У Тарье от удивления поползли вверх брови. И Александр был удивлен этой неожиданной встрече.

«Это двоюродный брат Сесилии…» — подумал он, так до конца и не решив, было это приманкой или предостережением.

— Как обстоят дела со мной? — осторожно спросил он.

— Я бы тоже хотел это знать. Как?..

Их беседу прервал Бранд, явившийся навестить Йеспера, лежавшего рядом с Александром.

— Бранд, иди сюда, это муж Сесилии, — сказал Тарье. — А это мой младший брат. Нас было трое братьев, но Тронд… погиб два дня назад. А этот белобрысый, что на кровати рядом, сын нашего соседа, Йеспер.

— Вы ранены, полковник? — спросил Бранд, видя знаки отличия на шинели, лежащей рядом на грубых нарах.

— Называй меня Александр! Разве я не член семьи?

— Да, конечно. Добро пожаловать! — улыбнулся Бранд.

— Спасибо. Я только что спросил твоего брата, что у меня повреждено.

— Ты, я вижу, можешь разговаривать и поворачивать голову, двигать руками, смотреть по сторонам, — деловито заметил Тарье. — Это хорошо. Ты чувствуешь боль?

— Нет, совершенно не чувствую.

«Вот этого-то я и боялся», — подумал Тарье.

— Ты можешь двигать ногами?

— Я не чувствую ног, — засмеялся Александр.

Глубоко озабоченный, Тарье подошел к другому концу кровати и уколол ступни Александра кончиком ножа.

Никакой реакции не последовало. Тарье тяжело вздохнул.

— У тебя прострелен позвоночник, Александр. Я пробовал вытащить пулю, но она сидит слишком глубоко.

Внезапно до Александра дошло:

— Ты думаешь, что я…

— В данный момент ты парализован от поясницы и ниже. Но ты можешь поправиться. Подождем еще несколько дней, а потом будем решать, что делать.

Все смотрели на него, молчаливые и подавленные. Наконец Александр взял себя в руки.

— А что у моего соседа? — спросил он.

— У Йеспера перебита кость в стопе, — ответил Бранд, — и ни у кого в мире не было более серьезного ранения, чем у него! Однако Тарье бессердечно считает, что рана заживет сама по себе, если лежать спокойно. Самой же серьезной болезнью у Йеспера является тоска по дому.

— Да, для норвежца бессмысленно участвовать в этой войне! Вы добровольцы?

— Нет, нас призвали насильно.

— А ты ведь тоже слишком молод, — сказал Александр Бранду. — Я поговорю, чтобы вас перевели в подразделение, занимающееся отправкой домой раненых.

Йеспер просиял, Бранд тоже вздохнул с облегчением.

— Когда вы приедете в Данию, вы можете жить в моем доме, у Сесилии, — продолжал Александр. — Это очень обрадует ее, я знаю. Но тебя, юноша, — он посмотрел на Тарье, — мы не можем лишиться.

В ту ночь Александр Паладин лежал без сна и думал о своей жизни — о том, что было и что будет. Как прошлое, так и будущее, представлялись ему темными, но у него были его профессия, в которой он до сих пор преуспевал, богатство, Сесилия.

А что скажет она, если он останется парализованным? Почувствует ли она какое-то облегчение?

Нет, этого он не думал.

Единственное, что он не учитывал, был его благородный характер, о котором он даже и не задумывался.

Он проводил взглядом Тарье, делавшего обход раненых с лампой в руке.

«С этим человеком я не должен иметь близкую дружбу, — с неясным беспокойством подумал он, — он слишком похож на Сесилию».

Слишком похож на Сесилию?

Александр не обратил внимания на выбор слов. Если бы он заметил это, он бы ужаснулся.[2]